Текст книги "Корсар. Наваждение"
Автор книги: Петр Катериничев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 19
Обрести деньги и другие материальные ценности в нашей жизни даже при отменном здоровье – вовсе не главное. Главное – их сохранить и приумножить. Это удается не всем. Вернее, деньги-то остаются, но вот владелец или собственник – меняется. «А куда делся прежний?» – спросите вы. А скорее никто ни о чем ни у кого не спросит. Слава богу, не в Швейцарии живем. У нас каждый сызмала знает не только поговорку: «Кто смел, тот и съел», но обучился и приобретенной народной мудрости: «Большие куски в одиночку не едят». Потому что многие резвые – уже подавились.
Корсар же сегодня выиграл не просто «большой куш» – он сорвал небывалый куш! Самое смешное, что Диме это было абсолютно ни к чему. Он и на зеро-то поставил исключительно затем, чтобы уйти живым и «при своих». Но князек здешней темени сыграл с ним по своим правилам. И за жизнь, вернее, за смерть Корсара теперь можно было не опасаться. Куда более скорую, чем запланировал «профессор изящных искусств». Ныне покойный. Как и вся группа его прикрытия. Забавно. Корсар произнес про себя «труппа прикрытия». Труппа – это цирковой термин. Ну да. Как у Щербакова? «Или где-нибудь в Майами помаши еще руками – может, все-таки взлетишь…»
Зрители, сочувствующие, болеющие, играющие и просто глазевшие на действо – быстро как-то поисчезали. За исключением немногих: эти явно были людьми авторитетными и хотели воочию посмотреть, как «залетный фраер» разрешит непростую коллизию с хозяевами казино. Как-никак, а суммарный выигрыш Корсара сегодня составил два с половиной миллиона евро!!! Как-то так. Или чуть меньше.
Такие деньги выиграть можно? Можно. Но их – никогда не заплатят. Потому что дешевле… Ну, понятно что. За два с лишним лимона у нас завалят не то что ученого-культуролога в розыске, но и десяток академиков естественных наук и столько же – неестественных! Как говорится – до кучи, и – «все там будем».
Но. Как всегда – но. Спешить с устранением «клиента» и тем самым сохранением денег, может, можно и даже нужно, а вот торопиться – никак нельзя. Ибо – где это вы видели, чтобы культурологи, что в розыске, равно как и на хрен никому не нужные ученые публицисты, угадывали кряду хотя бы полдюжины цифр в рулетку? Да их за столами – вообще не бывает! Не на что культурологам играть! Тогда – кто на самом деле этот знаток древних мистерий и прочих таинств и – откуда прорисовался? Как размышлял Шариков в квартире профессора Преображенского, будучи еще псом: «А сову эту – мы разъясним». Да. Именно. И еще одно. Слишком много авторитетных гостей сегодня в зале; не заплатишь клиенту – слухи пойдут… Оно вам надо? А то и сплетни… Пусть забирает. Тем более мужчина этот прямо как в присказке: «Какие люди и – без охраны!» А вот интересно, далеко он укатит теплой летней ночью с двумя с лихвою миллионами европейских денег? Пусть даже в другой валюте? Вопрос – на засыпку. Ибо ответ – очевиден.
Да и чего гадать, когда реальность – вот она! Залитый искусственным светом зал, группки людей, охранники казино, деловито отворачивающиеся от Корсара, трое в одинаковых костюмах, идущие к Дмитрию. Надо полагать, «на два слова». Проверить на излом, что за «фрукт» этот малый. То, что он – не «овощ», – очевидно. Но может стать таким, если сильно получит по голове. И все предпосылки к этому – есть.
Корсару казалось, что сии мысли он не реконструирует по выражению лиц подошедших, а просто-напросто считывает их, как считывал до этого информацию о выигрышных номерах рулетки.
– Здравствуйте, Дмитрий Петрович, – начал самый моложавый и субтильный из троих, отличавшийся, впрочем, еще и подвижностью лица и явной ироничностью интонации и взгляда. Был ли этот взгляд обусловлен теперешними, весьма противоречивыми обстоятельствами или был всегдашним, так сказать, рабочим атрибутом «молодого человека средних лет» – «по жизни» – неизвестно. – Вот уж не ожидали, что вы у нас появитесь, да еще нынче ночью…
– Что так? – почти не разжимая губ, спросил Корсар. То, что его «пробили по полной», Диму не удивило: так и должно было статься с любым мало-мальски удачливым клиентом. А человека, впервые пришедшего на игру и опустившего казино за три четверти часа на такие бабки, обязаны уже не просто знать по имени-отчеству, но и вычислить и пробить все связи, контакты, покровителей, возможных заказчиков «рейда» – да всё!
– Ищут вас, Дмитрий Петрович. За убийство ищут.
– Да ладно?
– Истинная правда. По телевизору вещали. Видеозаписи мы не сделали – кто ж знал, что вы у нас объявитесь… Но, как законопослушные граждане, будем обязаны… э-э-э… призвать силы правопорядка… э-э-э… чтобы…
– Да кого хотите, – оборвал витиеватую речь моложавого Корсар. – Дефензиву Пилсудского, опричников царя Иоанна, костоломов Разбойного приказа Алексея Тишайшего, башибузуков хана Гирея, хунвейбинов товарища Мао! Только сначала – мой выигрыш, пож-ста!
Двое смурных, налитых, как антоновские яблочки, шкафоподобных пацанов переглянулись. Потом замерли, ожидая команды от субтильного. Бить, не бить? Они, пожалуй, смутно догадывались, что башибузуки – это кто-то вроде них самих, но вот уж за «хунвейбинов» этот «игрочило» должен ответить – без базара! Но – команды так и не поступило.
А Корсар развел губы в улыбке, искренне жалея, что не употреблял он ни «дирола», ни «стиморола». Ведь после жевания какой-то свежести «номер пять» эффект был бы умопомрачительным, а уж блеск – и того ярче! Он сам по телевизору видел не раз! «Днем – свет божий затмевает, ночью – землю освещает…» И это – простой клык неведомого статиста-ёёёё! Да! В смысле – «нет». Нет в мире совершенства. Но Дима все же подержал улыбочку, «уж какая есть», добавил с душевностью:
– Деньги – наличными. Сейчас. А потом – можете и ментов радовать, или – полицаев, это как вам больше глянется! – продекларировал Корсар, вызвав одобрительные кивки тройки авторитетов и сидящих с ними господ. Закончил веско: – Бабки несите.
– Я бы на вашем месте выкрикивать требования поостерегся… – прошипел молодой умник, косанув взглядом на деловых. Да. Два вора в законе сегодня в зале. О-хо-хо.
– С чего бы?
– Да больно вы преступленьице, Дмитрий Петрович, совершили неприемлемое… в кругах людей авторитетных. Сами понимаете: изнасилование, с убийством, с какой-то извращенной чертовщиной… Телевизор все внятно показал… – Молодой человек хохотнул: – «Злыдень писюкастый» на тропе войны, как кажут на Украйне, а?
– Не на Украйне, бестолочь, а на Україне. А что до сюжета, который по «ящику» крутили, так тут за версту подстава брезжит: ментовская или гэбэшная, время покажет. Понимающим людям это невооруженным глазом видать. И непонятливых, кроме тебя, здесь нет. Оглянись вокруг себя… Вкурил? То-то. Поквакал и – в тину, лады? – Корсар демонстративно вскинул часы: – Время – деньги. Время – мое, деньги – тоже.
– А башку обронить – не боишься? – почти вплотную придвинувшись к Корсару, зло прошипел умник.
– За свою пекись, – огрызнулся Корсар.
Удар его был незаметен, скор и убийственно силен: голова умника лишь дернулась, и он кулем рухнул бы на пол, если бы стоявшие по бокам бодигарды не подхватили его под микитки.
В зале раздалось несколько разрозненных хлопков. Из другой двери вышел управляющий казино, рядом с ним – сухощавый начальник охраны.
– Он был груб? – спросил управляющий.
– Хуже. Он был почти в истерике. Да и – не дело хомячков решать вопросы, коими серьезные зверюги ведают.
– Звери, говорите? – натужно растянул губы в улыбке управляющий. – «Ведь даже лютый зверь имеет жалость. Я – жалости лишен. Так я – не зверь!»
– Браво. Шекспир. «Ричард III». Это – трагедия.
– Может, вы и переводчика назовете, Корсар?
– А зачем? Время тянете, голубчик… – Корсар присмотрелся к визитке-беджу управляющего, добавил: – Иннокентий Витольдович Бубнов?
– Вовсе нет. Вы выиграли…
– Два с лишним миллиона евро… Так?
– Широко считаете, Корсар. «Лишнего» – тоже почти четыре сотни с гаком.
– Так чего мы ждем? Или вы собираетесь сказать, что поелику у вас деньги только пятирублевыми монетами, то нужно подгонять КамАЗы с прицепами?..
– Нет, конечно. Но такой суммы в казино сейчас нет. – Иннокентий Витольдович твердо сжал и без того узкие губы. – И никогда не бывало у нас столько наличных. Слишком опасно. Придется ждать.
– Вы лжете, господин Бубнов, – неожиданно для себя произнес Корсар. Он только на секунду прикрыл веки, и перед его внутренним взором высветились – красным на черном – цифры. – Сейчас в казино более пяти миллионов евро – если считать с долларами и рублями – спокойно, как на лекции, продолжил Корсар. – Инкассацию вы производили более недели назад. И вообще – с тех пор, как ваш куратор и совладелец – то ли из прокуратуры, то ли из следственного комитета – кто их, законников, разберет – ударился в бега, вы действительно стали осторожнее с наличкой и переправляете ее только спецмашинами три раза в месяц под благовидным предлогом: перевозка банковских денег. Банк «Камердинеръ» от вас ведь через дорогу, поди и проход под нею есть – в хранилище… «Не счесть жемчужин в каменных пещерах…» Банк, понятное дело, «схемный»…
– Достаточно! – жестко прервал Корсара Бубнов. – Я догадался, что ваше появление у нас кем-то организовано. Вот только… не могу понять: как вы подряд угадали двенадцать цифр из двенадцати! Причем всегда играли ва-банк?! Как?! Даже если всекрупье были бы с вами в сговоре, это невозможно! Этого не может быть…
– «…потому что не может быть никогда»! Антон Павлович Чехов. «Письмо ученому соседу». Этот рассказ Антоша Чехонте написал, когда ему было двадцать.
– И – что, черт вас возьми! Что вы мне этим хотите сказать?!
– Ничего. По правде, Иннокентий Витольдович, я и сам в недоумении, как все это… случилось. Или – произошло, – искренне признался Корсар.
– А вам не страшно уходить ночью с такими деньгами… – ровно и мягко проговорил молчавший до-прежь начальник охраны.
Корсар сдернул темные очки: даже приглушенный свет резанул песком, а он уставился немигающим взглядом в глаза главному охраннику. Взгляд Корсара был стылый, нездешний, словно… Судорога пробежала от затылка к икрам ног по спине начальника охраны, мужчины тертого, не раз и не два ходившего под пулями, не раз и не два подставлявшего под пули и бессчетно – убивавшего; он силился сглотнуть словно застрявший в горле комок, но не мог, попытался вздохнуть – тоже не получалось… И даже взгляд отвести от равнодушных и усталых глаз Корсара – не было ни сил, ни воли…
Корсар надел очки, изобразил губами улыбку, приподнял бровь:
– Страшно? Мне? С чего бы? – Повернулся к управляющему: – Мои деньги?
– Уже несут, – глядя в пол, ответил Бубнов, пискнул на крохотном брелоке кнопочкой, и в зал тут же вошли двое: один нес битком набитую объемную спортивную, вглухую задраенную на молнию и клепки сумку. Оба подошли к Корсару, один водрузил сумку на столик. Вжикнули почти одновременно две застежки-молнии. Сумка доверху была набита деньгами. В основном хрусткие новенькие пачки пятисотенных евро, но были и «сотенные долларовые» пачки, и «пятитысячные» российские…
– По сусекам скребли? – хмыкнул Корсар.
– Чем богаты, – безэмоционально отозвался Бубнов. – Пересчитывать будете?
– А вы что, разве не посчитали? – усмехнулся Корсар. – Ну и – ладушки.
– До машины помочь донести?
– Нет. – Корсар подхватил сумку на плечо. – Своя ноша – не в тягость.
– Своя ли? – не удержался управляющий.
Корсар кивком сдвинул очки на переносицу, окинул всех тяжким, будто напоенным многолетней, а скорее – многовековой! – бессонницей взглядом. Попытался изобразить улыбку, но ничего не вышло. Только бросил коротко:
– Время покажет.
Корсар вышел, пошел по пустынному почти холлу на улицу. Свернул в длинный коридор. Он смутно помнил, что справа и слева, почти напротив друг друга перед входом – два небольшие рекреации: оттуда? Ну да. Нож скользнул в ладонь.
Чуть не доходя, Корсар пустил сумку скользить по полу и сам, разогнавшись, заскользил рядом, присев на одно колено; ухватил щитолоку прятавшегося парня, дернул – тот упал на пятую точку; зажатый и взведенный пистолет выплюнул с сипением свинец через трубу глушителя: пуля вошла – снизу через подбородок в голову другого парня, стоявшего в рекреации напротив. Минус один. Корсар крутнулся на спине; воткнул в плечо незадачливому стрелку нож, подхватил выпавший бесшумный пистолет, выстрелил с перекатом трижды – в него самого, в хоронившегося в глубине ниши товарища и – в оставшегося целым и успевшего выпустить две пули «в белый свет» – второго нападавшего в рекреации напротив. Замер. Покой и благолепие. Только характерный запах прогоревшего бездымного пороха да звон катящихся по полу стреляных гильз. Посмотрел назад, в коридор. Там тоже тишина. Мертвая.
– «Вот как бывает – летит за годом год…» – Напевая, Корсар побрел к выходу. На плече – сумка с деньгами, в руке – пистолет с глушителем, за ремнем брюк сбоку – другой.
Вышел на ступеньки низкого крыльца, всей грудью вдохнул ночной московский воздух – прохладный, пахнущий в этот час слегка гарью и отчего-то – болотцем, замер, подняв голову, поглядел на небо, пытаясь разглядеть сквозь люминесцентное зарево столицы – звезды. Не смог.
– «Время покажет…» – пробормотал он тихо. – Война, бывает, и щадит. Время – никогда.
Глава 20
«Светало…» Кажется, так начинался какой-то готический роман. Или – пародия на него. Да и кто отличит в наше порою летящее, а в целом – в занудно-тоскливое и липкое время серьезное произведение от пародии, лицо от маски, искренность от личины? Дозволено и принято все, что удобно и практично. Нет? Наберите по поисковику в Интернете «приворот», «заговор на смерть», «договор с…» – и посмотрите, сколько будет ссылок. О да: люди вполне по-житейски рассуждают, а потому: «заговор на любовь» – 10 миллионов упоминаний, а «заговор на смерть» – всего 6 миллионов. Выходит, человеки – «великодушны»: хотят, чтобы их любили – без согласия другой стороны, минимум 10 000 000 особей. А убить другого, не неся за это никакой ответственности в мире подлунном, готовы всего 6 000 000 разумных! А «договор с…»? Всего-то миллион упоминаний! Нет, некорректный подсчет. Лукавого все по-разному называют, так что полтора миллиона набежит. А то и поболее. Но в целом – мельчает народ, не хочет душу закладывать. В смысле – «в массовом порядке». Стоп. А полтора миллиона жаждущих – это что, «единичный порядок»? А ведь «душа» и «жизнь» на древнем языке – единое слово!
А скольких людей интересует господство реальное, власть, могущество, а скольких – и самые небольшие их крохи, а скольких – только чувственные удовольствия, а скольких – наркотические грезы… И не важно, что будет потом: дряхлость тела, убожество мысли, смерть души – важно получить, здесь и сейчас!
Как говаривала маркиза де Помпадур, влиятельная фаворитка «короля-солнца» Людовика XV, «после нас – хоть потоп!». И – оказалась права: после и – был потоп, но потоп кровавый, жуткий, разящий: якобинская диктатура и моря крови сначала жертв, потом их палачей, потом всех и вся, уложенных «пушечным мясом» на полях Европы, Африки, России кумиром и властителем дум поколений честолюбцев – Наполеоном Бонапартом…
«Светало…» Корсар равнодушно забросил сумку с деньгами на заднее сиденье, пистолет со взведенным курком – уложил рядом. Анализировать, почему глупые мысли непрошено лезут в голову и застревают там, как и то, что произошло на выходе из казино, – не было ни сил, не желания. Корсар понимал, что это был не просто боевой транс, в который он умел погружать себя, как всякий боец. Это был мгновенный и очень эффективный боевой транс, когда все противники двигались как бы непостижимо медленно, когда он сам успевал не только просчитать действия нескольких нападавших и свои собственные, но словно воочию увидеть результат. И что на все это сказать? Бывает.
«Светало…» Странным словом обозначено смутное время между еще некончившимся сном и неначавшимся бодрствованием, когда человек может в этом трепещущем, живом свете приближающегося, но не наступившего еще утра увидеть сразу, вдруг, озарением – прошлое и будущее, или, как говорили в легендах о рыцарях Круглого стола и короле Артуре, – «былое и грядущее», свет и тень, необозримо великое и непостижимо малое, и все это – если даже и не увидеть явно, то почувствовать, ощутить, принять – в единстве, покое и единении… И так – бывает.
«Светало…» Мотор краденой машины заурчал ровно и мощно; никто не подложил и не собирался подкладывать взрывчатку… К тому же теперь – это совсем глупо: может, для оч-ч-чень аристократичных сограждан два с половиной миллиона евро – это и мусор, и хай горит синим пламенем, но для большинства весьма состоятельных людей – деньги. Вполне даже удобные в обращении. А что до тех трех машин, тупо стоящих в подворотнях с простреленными пулями ветровыми стеклами в аккурат напротив мест водителя и пассажира и пробитыми передними скатами, то что ему, ученому Дмитрию Корсару, об этом жалеть? А сказать? Сказать можно.
Корсар отдавал себе отчет в том, что вряд ли он силой мысли теоретика-культурофила выслал эти пули недоброжелателям в трех машинах, какие хотели прищучить его молодой организм, если бы его не удалось укокошить парням в рекреации. Как ни твердят теоретики шаманизма, что слово и даже мысль – убивает (оно может и так); но практикам теорию изучать долго, инициацию – вообще не пройти без шпаргалок, а потому они опытом ведают: лучше – убивает пуля, выпущенная из соответствующего оружия в соответствующем направлении умелой и недрогнувшей рукой. Аминь.
И кто тот ангел-хранитель, что высылает эти подарки убойные? Ответы напрашиваются, но могут быть столь же лживыми, сколь и вздорными. Ибо жизнь за крайние несколько часов показала Корсару воочию, что она хоть и безыскусна, но не проста, а наполнена как тайной, так и смыслом, разумеемым не всеми и не всегда.
Как формулировал господин профессор очень изящных искусств? «Люди приходят к нам сами, чтобы мы… разбудили в каждом те дремлющие способности, о которых они и не подозревают…» Вот и разбудили в Дмитрии Петровиче Корсаре – джинна. А джинн тот, как у классика, однобокий какой-то оказался: «Кроме мордобития – никаких чудес». Хотя… Какие ему, Корсару, нужны еще чудеса и доказательства?! Денег теперь у него – точно как в песне: «на всю оставшуюся жизнь»! Одно огорчает: если верить покойному Ивану Ильичу, а верить ему пожалуй что и стоит, жить Корсару осталось часов восемь. Плюс-минус четверть. Гуляй не хочу! Живи, рванина, ешь опилки! По-царски – но недолго. Потому что долго по-царски – только цари и живут: у них кроме прав еще и обязанности, и – ответственность – за все сделанное и несделанное!
Как говаривал Алексей Тишайший: «И делу время, и потехе час». Под «потехою» государь имел в виду исключительно соколиную охоту, которая у русских, помимо эстетического удовольствия, несла издревле сакральный смысл. Да и слово «час» во времена Тишайшего означало абсолютно то же, что и «время»; но потомки поговорку осовременили да еще заменили два соединительныхсоюза «и» на разделительныйсоюз «а». Получилось «Делу – время, а потехе – час». Вот и получилось из мудрой пословицы – житейская бестолочь. Тоже бывает.
«Светает…» Корсар гнал на довольно приличной скорости в этот действительно серо-блеклый, туманный предутренний час, – его еще именуют в спецназах и разведках «часом волка»: четыре утра пополуночи. Именно в такое время – между тьмой и светом – у самых стойких слипаются глаза, путаются мысли, превращаясь в полусны-полугрезы, мерещатся тени и люди, несущие бесшумно смерть, кажутся игрой воображения – до первого и последнего, разящего удара чужого клинка.
Корсар гнал. Дворами, проулками, «сквозняками», на совершенно недопустимой скорости проскакивал перекрестки – за ним было «чисто». И чтобы быть уверенным в абсолютной чистоте, тормознул у круглосуточного магазинчика компьютерной техники и комплектующих. За свое ночное бдение магазинчик выставлял такие цены, что икалось; впрочем, были и качественные вещи. Но «стекляшка», конечно, и товар не просто «желтой» – «с коричневым отливом» сборки. Впрочем, если вдумчиво поговорить с продавцом… А для вдумчивого и серьезного разговора имелись аргументы. Целая сумка – битком.
Продавец оказался малоговорящим азиатом, но, увидев тугую пачку пятитысячных и получив пару бумажек помельче – за расторопность, растолкал и привел откуда-то из дальней подсобки пахнущего имбирным пивом толстого такого очкарика, назвавшегося Стасом; с виду – натурального ботана. Но тусовался тот при рынке, надо полагать, по причине половой невостребованности, а тут – с этим просто, ваши деньги – наши услуги. Тем более азиатки умудрялись и в двадцать семь выглядеть неопытными schoolgirls, и это отвергаемому одноклассницами и однокурсницами «ботану», без сомнения, лечило душевные раны. Да и деньги он порой здесь поднимал приличные: сначала блеск в глазах, при виде Корсара – в соответствующем костюме, с пачкой кредиток, потом – понимание, потом вопрос-утверждение:
– Могу помочь?
– Можешь. Первое. Сканер от «жуков» и прочей мелкой пакости, ненашенский, и «глушилку», можно – «серый шум».
Стас раздумчиво почесал курносый пятачок:
– Дорого будет…
– Так не тебе же платить. И еще. Хороший, – Корсар выразительно глянул на ботана, – японской сборки ноут, со всей начинкой и с программой сокрытия абонента – и для звонка с мобильного, и для Инета, только не ширпотреб, фирма плюс ручная сборка, чтобы дешифровать и вычислить клиента не смогли… сутки даже самые….
– Так кто вычислять будет?
– Считай, что ФАПСИ или АНБ.
– Или. Круто.
– Невозможно?
– Все возможно. Кто станет вычислять в первую голову – наши или америкосы?
– Думаю, наши.
– Очень хорошо.
– И – что хорошего?
– Один, – он окинул взглядом Корсара, – вроде вас что-то подобное заказал, но для Штатов, от «наших» и «ихних», выдал аванс щедрый, я сделал программу, унифицировав ее под…
– Подробности не нужно, ладно?
– Короче: я сделал. Он за изделием не явился. – Стас зачем-то взглянул на часы. – Больше полугода прошло. – Помедлил, пытаясь судорожно изобразить на лице скорбь, – не вышло. – Думаю, уже и не явится.
– Сколько за все?
– Дорого. Вернее – очень дорого.
– Ты не высчитывай мою кредитоспособность, ты сумму назови.
Стас косанул на азиата, попросил:
– Отойдем?
– Вестимо.
Они прошли с полквартала, остановились у двухэтажного, выстроенного еще в XIX веке домика, чудом не захапанного каким-то банком – с палисадом, клумбами цветочными, словно в Москве бушевали средние пятидесятые! Стас назвал цену. Корсар кивнул. Спросил:
– Живешь здесь?
– А что? – насторожился Стас.
– Чайку бы. Покрепче.
– С сахаром?
– С кусковым, только – не рафинадом.
Стас улыбнулся понимающе:
– Сделаю. Сам – любитель.
И действительно через минут семь он вернулся, принес невероятной крепости чай в заварном чайнике позапрошлого века, стакан в подстаканнике, на блюдечке – ослепительно-белый колотый сахар, на другом – подсушенный и присоленный черный хлеб.
– Да ты маг просто, – не сдержался Корсар, налив чаю и сделав первый глоток. Потянул аромат поджаренного хлеба. – Чародей.
– Мы еще и в «железе» кое-что смыслим, – улыбнулся ботан и ушел. Но, как Карлсон, обещал вернуться. А куда он на хрен денется? Появился ботан минут через двадцать с еще одним чайником – в смысле заварным, а не пользователем Интернета. Со стаканом, ноутбуком и с тремя невзрачного вида мобильными, сканером, нейтрализатором прослушки.
Прихлебывая чаек, мастер программирования, взлома и прочих хакерских шалостей долго, подробно и вдумчиво растолковывал Корсару, как пользоваться всем этим богатством. Корсар попробовал сам, все получилось. Он поблагодарил.
Потом – настала пауза. Она всегда настает при обмене товара на деньги. Такова жизнь: и товар штучный, не совсем законный, вернее – совсем не законный, и деньги шальные. Как пули. Занервничаешь тут. Ну да. Силуэт тщедушного, узкоплечего мужичонки с двустволкой Корсар давно заметил в окне второго этажа. Убить не убьет, но шкуру попортит; да и шума будет немерено! Корсар усмехнулся, переложил пистолет с глушаком из-за пояса сбоку за пояс же сзади: так, демонстрация, пусть и не первомайская, но тоже сойдет. Вид пистоль-самопал имел внушительный, аки космический бластер.
Корсар обронил тихо:
– Стас, ты своему «ворошиловскому стрелку» свистни, чтобы не маячил. Ночь была бессонная, нервный я стал… – и сразу вслед за этими словами бросил на скамеечку плотную пачку евро.
Стас невольно дернул кадыком, сглатывая слюну:
– Здесь больше чем…
– И – что? Больше – не меньше, верно?
– Ну да.
– Главное, что мы довольны друг другом, так? Ведь мы довольны?
– Ну. Только… – Стас покраснел: – Свистеть я не умею. И – не умел никогда. С детства.
– Это ты зря. Тогда рукой махни, чтоб отползал! Кто он тебе?
– Батя. Пьющий, правда…
– Беда… А ружьишко цепко ухватил. Поди, еще и белку в глаз снимет?
– Он других «белок» теперь ловит.
– Что ж ты его тогда в окне выставил, да еще с берданкой?
– Покупатели всякие бывают. А ружье, оно…
– …дисциплинирует, так?
– Ну, вроде того. Хорошее ружье. «Зауэр». Немецкое. С войны.
– А папашка твой при нем в окне – мишень мишенью… – покачал головой Корсар.
– Да как-то не подумал… Извините, – потупился, даже покраснел Стас, бросил взгляд на Корсара, схватил деньги, придирчиво и цепко оглядел и ощупал купюры, встряхнув веером насколько возможно, снова сглотнул, дернув кадыком, спрятал под куртку, крикнул хрипло от волнения: – Батя, все нормально. Спать вали!
– Чё?
– Вали, говорю!
– Понял…
– А голос у папани – трезвее стекла, – хмыкнул Корсар.
– С ним так бывает.
Стас кивнул немного напряженно, что означало в его исполнении «оревуар», и – скрылся в подъезде. Ну и ладно.
«Светало…» Корсар вернулся к автомобилю, просканировал его новообретенной машинкой – чист, как простыня перед первой брачной ночью. Ни «блохи», ни «клопика». А хвосты, если какие и были, он отрубил, хаотично мотаясь по переулкам, проходнякам и закоулкам центра родной столицы, где и поныне и черт ногу сломит, и леший насморк словит, и домовой – заблудится.
Кстати, о домовых. Так кто тот ангел-хранитель, что берег его – и там, на Воробьевых горах, и потом – после казино? Стрелок сей – мастер. Видно птицу по полету, а добра молодца…
Корсар потер ладонями саднящие и слипающиеся глаза, потом – виски. И тут – словно холодный пот пробил его разом: он вспомнил. Что так и не посмотрел пристально в глаза Стасу-ботанику – воспаленные веки, нет? И азиату-продавцу – тоже не посмотрел… «И – что?» – затанцевала, чуть кривляясь, в усталом и гулком, как пустая зала, мозгу простая мысль. «Может, я схожу с ума?» – подумал Корсар уже самостоятельно. «Эка невидаль», – хохотнуло в мозгу, и он увидел перед собой крашеный желтый забор, под ногами – коричневые, истертые доски тоже крашенного, но не пойми сколько лет назад пола; стоптанные и засаленные тапочки у себя на ногах; свои ноги в пижамных брюках – в белую и синюю полоску, великоватых, а потому подпоясанных веревочкой; распахнутую на груди куртку; православный крестик на шее.
И – почти голого парня лет девятнадцати по кличке Прометей. Тот чиркал спичкой по очередному подаренному санитарами коробку и с восторгом смотрел на огонь! А когда тот догорал, делался на мгновение несчастным до отчаяния, и это отчаяние тут же пропадало во тьме… А потом горелая спичка падала на пол, чиркала новая… И санитары были рады видеть такой быстрый переход: от бездны отчаяния к полному, безграничному счастью, когда новая спичка вспыхивала, озаряя лицо Прометея, жаждавшего чуда и получающего это чудо! Да, такое «на воле» не увидишь.
И еще Корсар почему-то вспомнил сразу – когда ему было года четыре, не больше, слово «люди» у него отчего-то ассоциировалось вот с такими сгоревшими спичками, которые можно было перетереть пальцами… А еще – с наструганной на терке морковкой в супе… Почему так? Бог знает.
Стоп! Все это – было или – только еще будет? Или сие – тоже «подарок» покойного «профессора изящных искусств» в награду, так сказать, и в нагрузку ко всем прочим достойным радостям – миллионам деньгами, красным векам, галлюцинациям наяву, способности угадывать цифры и предугадывать и опережать полет пули – еще до того, как стрелок подумал о том, чтобы выстрелить… Наваждение… Бред… Сумасшествие…
Корсар уже сворачивал во двор, где квартировала Ольга, кажется покинутый минуту тому назад… Кажется… В этом мире все не то, чем кажется.
«Хочешь, я пойду с тобою рядом», – зазвучал совсем близко теплый и родной голос, и мелодия была знакома, проста и чувственна…
«И с ума сведу тебя взглядом…» Да ладно, это уже есть. Без всякой иронии. Если пересказать все, происшедшее с Корсаром за вчерашний день и кончающуюся ночь, – диагноз будет неутешительный, лечение – сумбурным, но безуспешным. Как там дальше, в песне? «Хочешь, стану я твоей тенью, разорву любых цепей звенья…» Уже лучше. Женщины вообще – мастерицы на такие шутки: обещать разрывать цепи, которые до этого целеустремленно, усердно и тщательно – гномы нервно курят в сторонке – выковывали. «Хочешь, стану я твоей тенью…» Уже. С фатальным исходом для всех встречных.