Текст книги "Корсар. Наваждение"
Автор книги: Петр Катериничев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Естественно, по тем же вышеперечисленным причинам, – оба варианта были отвергнуты напрочь и Корсар стал искать третий. Ибо где-где, а в России третий – никогда не лишний.
– Объект движется по проспекту Вернадского. Начало операции «Омега». Конец связи.
Глава 5
Корсар ехал по Москве в сторону проспекта Вернадского на хорошей скорости: волею случая пробок не было, легкий летний ветерок задувал в оконце, по радио, настроенному на нездешнюю волну, вещали на иноземном языке очень для Корсара приятное:
– «Демис Корсар, русский культуролог и системный аналитик по проблемам древних знаний и народов, сопоставляет полученные им данные с уже известными; его интерпретация фактов и того, что считалось артефактами, поражает воображение…»
Рядом, на сиденье, лежали россыпью журналы на немецком, польском, английском, французском… На некоторых был снят он сам, на других – его фото красовались на развороте в коллаже из ацтекских фигур, горы Синай, рунического алфавита, масок этрусков или раскопа в Древнем Аркаиме; вынесенные заголовки или анонсы статей выделялись ярко, привлекательно, иные – полные неприкрытой иронии, другие – восторженно зазывные, как токование брачного глухаря: «Корсар заново «открыл Америку!», «Русский ученый опровергает все!», «Научный мир отказывается признавать «открытия» Корсара: комментарий профессионалов», «Книга Демиса Корсара «Знаки» – четвертый месяц в десятке мировых бестселлеров!».
Сам Дима относился к такой популярности с изрядной долей юмора: как-то в интервью на одном из каналов он честно сказал:
– PR-компания на Западе по поводу моих книг сделала из меня некое подобие гамбургера: блестящ, аппетитен, приходи и – кушай.
– Вы этим удручены?
– Вовсе нет! Это мечта каждого – встать по популярности вровень с вездесущей котлетой!
– Будьте осторожны, Дмитрий! Мечты – сбываются! – сыронизировала ведущая.
Как он узнал (естественно, из пересудов, так и не озаботившись посмотреть впоследствии передачу), после того, как он покинул студию, ведущая проехалась по нему тяжелым танковым клином, как Гудериан по Бельгии: дескать, «Корсар – действительно как гамбургер: кушать приятно, но желудок портит. А поскольку сие «низкопробное чтиво» попадает людям даже не в желудок, а в мозг – возникают последствия разной степени тяжести: от легкой олигофренической восторженности до тяжкого идиотизма обожания нашего доморощенного плейбоя, очаровавшего всех домохозяек Запада…»
Вот эти слова про себя он прочел в каком-то желтом таблоиде: из уважения к шустрой, как метелка, ведущей ее слова там привели дословно… Но сказать, что сие было Корсару неприятно, – покривить против истины. Дима хорошо понимал: популярность – это те же деньги. Превратить известность в наличные – просто вопрос времени.
И действительно: примерно четверть доходов он получал от лекций, читаемых по разным, довольно престижным университетам Германии, Франции, Великобритании, Швеции, Дании… В России родной МГУ его сторонился как черт ладана, но было множество частных учебных заведений, где принимали его очень даже благожелательно. Гонорары за лекции были символическими, но… студентки! Их раскованное разнообразие вносило в жизнь Корсара столько очарования, а значит, и смысла, что…
Вот только что греха таить – порою вечерами, как и всякой русской душе положено, он вспоминал несбывшееся и непережитое, и в эти минуты жизнь его казалась ему самому блеклой, скучной, малозначительной… Да она, по правде, и была таковою… Как только уходил азарт написания очередной книжки, Корсар, как слепой щенок, оглядывался вокруг, пытаясь если и не понять, то хотя бы почувствовать ритм окружающей действительности и… не чувствовал ничего.
Люди жили как привыкли. Он, по сути, тоже… Ему хватало ума, чтобы понять: все его произведения – всего лишь лекарство от скуки, и его собственной, и его читателей… Простор для их фантазии он оставлял необъятный.
Конечно, ему хотелось, как любому «творцу», «открыть неоткрытое и объять необъятное». Ну и, само собою, объяснить необъяснимое.
Самое забавное было в том, что Корсар чувствовал, как чувствуют порою археологи, – находка, способная перевернуть и всю его жизнь, и представления людей о себе и мире – где-то рядом, может быть за следующим слоем обыденной «поливной керамики», нужно только взглянуть как-то иначе на все, что происходило и происходит… Нет, не только с планетой Земля, космосом, но и – с ним сам… И – не впасть при этом в легкую шизофрению – в маниакальной уверенности собственного совершенства, и – не побояться допустить в свое сознание недопустимое…
– Дмитрий Петрович, – расплылась в улыбке сорокапятилетняя преподавательница гуманитарных наук Стелла Леонидовна, встречая его у дверей заведения, – вас ждут, очень ждут!
Что-то было в ее тоне этакое… Да и понятно что. Все эти вечные «кандидаты в доктора» искренне считали его неучем и выскочкой; и если студенты «посадят его» – Стелла Леонидовна не впадет в расстроенные чувства, напротив…
Да. Для писателей он был – публицист, для публицистов – легковесный писака, для желтой прессы – находка: по нему можно было слегка потоптаться, одно плохо – в тусовках не участвует, в скандалы не ввязывается… Для всех остальных он – повеса, плейбой, занятый несерьезными упражнениями праздного и не отягощенного истинным знанием ума; впрочем, почти так оно и было. «И – нужно соответствовать!»
Дима улыбнулся во все шестьдесят четыре зуба; все остальное: стильные джинсы и шведка, мокасины, продуманная небритость – все работало на привычный образ: «счастливчик», «везунчик», легкий в общении и в жизни, ментально продвинутый, гетеросексуально ориентированный и, безусловно, раскрепощенный!
…Лекция катилась плавно и размеренно. Дима давно выработал свой, особый стиль рассказа о тех или иных культурах мира; он и представлял, и лицедействовал, и становился временами надменно-серьезен, но всегда давал понять аудитории, что и надменность его – не более чем маска, вроде хоккейной у вратаря… Тем более в каждой аудитории попадались три-четыре человека, чаще из молодых людей, стремящихся разоблачить в нем… Кого? Самозванца от науки? Ловкого манипулятора нестойкими душами?
Вообще, если аудиторию не «прессовать» строгостями, «отпустить вожжи», то в каждой непременно заметишь три-четыре центра притяжения: словно металлические опилки, влекомые магнитами, студенты тянутся к этим «центрам», неформальным лидерам; это может быть и красивая, но обязательно неглупая девушка, и умный, но свойский соученик, и самый сильный физически парень, или, наконец, просто вроде ничем не примечательный ученик, тем не менее обладающий выраженными лидерскими качествами, умеющий выстроить вокруг себя иерархию и, что греха таить, легко манипулирующий «вассалами». Причем так, что сами «вассалы» никаких манипуляций не замечали, а действовали «по своей воле». Любой побудительный мотив к их активности был, как правило, «непрямого действия»: брошенная фраза, двусмысленная усмешка или красноречивый жест или мимика лидера.
Лидерские группы, как правило, соперничали. «Один на льдине», независимый в суждениях и действиях студент, и всегда-то был редкостью, а в наши времена предпочитал маскировать свою независимость примыканием к какой-либо группе, чтобы постепенно стать тенью лидера и тем самым сделаться лидером по сути.
Все эти мысли промелькнули скоро, Корсар не сбился с ритма изложения, при этом чутко улавливая реакцию аудитории. Группы он выделил две: небольшого роста крепкий парень, рядом с которым расположились высоколобый очкарик – явный умник, и высокий атлетичный парень, наверняка неглупый и с хорошими волевыми качествами, но некоторая рисовка в одежде заставляла предполагать и тайную неуверенность в «игре на чужом поле»: этот парень должен был чувствовать себя «при своих» на всех спортивных или силовых состязаниях, а вот в умственных ристалищах, типа коллоквиумов и семинаров, старался быть в тени высоколобого, идти, так сказать, в фарватере. И более всего опасался, надо полагать, коротких, едких, хлестких замечаний насмешек невысокого крепыша. Когда начнутся вопросы или замечания, можно будет легко увидеть всех явно стремящихся к этому «триумвирату».
Второй центр представлял собой задумчивый парень; он слушал очень внимательно, сосредоточенности ради рисуя что-то на листиках и время от времени выставляя там же пометку – не забыть спросить или уточнить. Рядом – серьезная красивая девушка в очках, еще несколько девушек. Судя, как теперь принято говорить, «по прикиду», вторая группа отличалась и «по материальным» соображениям: одежда выделялась стильностью и была дорогой, из хороших бутиков.
Третья группа – несколько парней вокруг двух девушек; одна – некрасива, но обаятельна, другая – красива, но рассеянна… Чем можно объяснить ее рассеянность – недосыпом, отсутствием прописанных доктором, но игнорируемых очков, поэтичностью натуры либо, напротив, практичностью ее – Корсар, конечно, пока не вычислил, да и не мог.
Два человека диссонировали с остальными: седой сухощавый мужчина лет пятидесяти, с внимательным, изучающим взглядом, в хорошем костюме и девушка лет на вид двадцати двух, но Корсар был уверен, что ей никак не меньше двадцати семи, а то и тридцати с небольшим. Взгляд ее ясных, ярких, как сентябрьское небо бабьим летом, глаз, копна соломенных волос, самую малость раскосый разрез глаз, высокие скулы, пухлые губы… Но не походила она никоим образом на обычных поклонниц Корсара; более оттого, некоторая внутренняя оторопь находила на него от этого взгляда…
И он понял почему… Именно такими он представлял себе половчанок: с волосами цвета «половы», с ясными глазами, гибкими, уверенными…
Впрочем, довольно скоро он заставил себя забыть о странных визитерах и сосредоточился на лекции.
По некоему, особому напряжению аудитории он чувствовал: будут и вопросы, и подначки, и просто безапелляционные грубости или глупости (а их порой и не различить), но… Это Корсара даже забавляло: он не претендовал ни на чьи троны и аксиомы в науке, но сказать впрямую, что он здесь просто отвлекается – ведь когда сидишь, зашторенный, и пишешь – теряешь связь с миром… Но сказать это – было бы…
Как он и предполагал, первой в наступление пошла группа «триумвирата». Сразу, как только он взял паузу. Тем более после краткой лекции о знаках посыпались вопросы-обвинения…
– Дмитрий, вам не кажется, что все ваши аргументы легковесны и ненаучны? – начал высоколобый студент. – А если говорить чистую правду, то попросту высосаны из пальца…
– Мишин, прошу соблюдать культуру дискуссии, – бросила реплику разом воссиявшая Стелла Леонидовна.
– Когда мне что-то кажется или мерещится, я – крещусь.
– Помогает? – игриво бросила девчонка из окружения «триумвирата».
– Когда как…
– Так вы верите в иудейско-библейскую картину мира? – спросил задумчивый и беспрестанно рисовавший парнишка – видимо, не желая отдавать инициативу «триумвирату».
– Верю я в Бога…
– И Его вы тоже сами выдумали, как и все остальное? – не удержался высоколобый Мишин. – Или – согласно Писаниям?
– «Верую во единаго Бога отца Вседержителя, Творца небу и земли, Видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца родженнаго прежде все век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша… И в Духа Святого, Господа, Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки…» [7]7
Из Символа веры.
[Закрыть]
– Это не ответ по существу…
– Существеннее не бывает. Вера в троичность Единого Господа была дана испокон всем народам, как и обетование о приходе Спасителя было дано всем, Пресвятая Троица только называлась по-разному: у русов – Триглав, у индусов – Тринити…
– Но… «Если ударят по правой щеке – подставь левую» – разве это не есть воспитание рабов?
– Недопустимо вырывать одну фразу из контекста Евангелия, состоящего, напомню, из двадцати семи книг, ставить ее над другими и с такой позиции критиковать все Евангелие.
– А Лев Толстой?
– О нем и речь. Выбрав из всего Евангелия лишь одну нравственную категорию, «непротивление злу насилием», Толстой в гордыне своей возвел ее в абсолют, отрицая все остальное… За что и был предан анафеме… Еще раз повторю: в Новом Завете – двадцать семь книг. И ученые богословы тысячелетия изучают мудрость его…
– А вы, значит, изучать не рискуете?
– Пока – нет. Помните, в Книге Сираха: «Что дано тебе, о том размышляй, ибо не нужно тебе то, что сокрыто».
– Вы отрицаете познаваемость мира?
– Как возможность познать всё и докопаться до исконной сути? Да, отрицаю. Гностики впали в этот соблазн, и результат – ереси. Не изжитые и поныне, ведущие последователей к гордыне и – в бездну…
– «Где тьма внешняя и скрежет зубов»? – не удержался от цитирования рисовальщик.
– Именно так.
– Мне казалось, вы шире во взглядах.
– Я стараюсь быть пристальней в них.
– То есть берете что попроще и – манипулируете? – вступил снова Мишин.
– Стараюсь понять.
– Судя по вашей книге «Знаки» – вы стараетесь не понять, а запутать… И заставить современного человека ощутить самого себя ничтожеством в своем рационализме…
– А разве это не так? – жестко оборвал его Корсар. – Вы знаете азбуку?
– В смысле… Алфавит? – смутился Мишин.
– Хорошо, – мягко улыбнулся Дмитрий, – попробуем алфавит сначала. Кто сможет перечислить все буквы?
Под хохот и подначки несколько человек попробовали, но у всех кончалось на «ОПРСТ»…
– А теперь – азбуку.
– А какая разница?
– Огромная. Слово «алфавит» считается образованным от греческого…
– Альфа-бета-гамма…
– Вроде того. У нас тоже первая буква означала «Я» – «Аз». А теперь возьмем несколько букв последовательно и произнесем так, как учили наши предки еще школярами: «Аз – буки – веди – глаголь – добро – есть – живете – земля – иже – како – люди – мыслете – наш – он – покой – рьцы – слово – твердо…» – Корсар почти декламировал, как стихи; аудитория притихла. – Переведем? – Дмитрий продолжил, старался говорить нараспев: – «Аз, Книгой Вед, ведаю (и веду!) по слову добра, которое сущее есть, жизнь на земле, потому что как люди мыслите, таков и покой ваш, говорю в этом слово твердо…»
Аудитория зачарованно затихла.
– Здорово! – искренне ахнул кто-то.
– А кто – говорит? Кто этот Аз? – спросила серьезная в очках.
– «Аз есьм». Или «Я есть».
– И это…
– Бог. Все остальное – тварно, создано, эфемерно, преходяще, и только Сущий может сказать о себе всегда: «Я есть». «Аз Есмь».
– Выходит, в Азбуке зашифровано послание Господа?
– Полагаю, да.
– Доказательства?..
– Попробую. Вспомните сначала Исход…
– Если кто его вообще читал, – раздался ехидный голос.
– Я напомню. Моисей в те времена пас овец своего тестя Иофора, мадиамского священника, и пришел к горе Божией Хориву. И увидел горящий и несгорающий куст, и пошел к нему, и получил поручение от Господа, и Моисей спросил: вот он придет и скажет сынам Израилевым, что послал его Бог отцов их, «А они скажут мне: как Ему имя? Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий». [8]8
Исход, 3: 13,14.
[Закрыть]
– Очень Ветхий завет… – иронично прокомментировал кто-то с места.
– И – почти два тысячелетия спустя… Когда Господь Иисус Христос с учениками пребывал в саду, «Иуда, взяв отряд воинов из служителей и фарисеев, приходит туда с фонарями и светильниками и оружием. Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали, Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я» [9]9
Евангелие от Иоанна, 18: 3—6.
[Закрыть]. В церковнославянском переводе сохранено точно: он сказал, как и Бог Моисею: «Аз Есмь» [10]10
По «елизаветинскому» изданию 1900 года.
[Закрыть]. И что случилось потом?.. «И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю».
Аз Есмь! «Я есть». А кто «есть» всегда – вчера, тысячелетие или десять тысяч лет назад, и – сто тысячелетий вперед? Только тот, для кого нет времени!
Знали стражники, поняли, что это – Господь! И – пали ниц! И без Его слова не посмели бы даже приблизиться к Нему! Но служили давно не Ему; далеки были их сердца и души от Бога, и, когда Петр извлек меч и отсек ухо одному из нападавших, Иисус сказал ему: «Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?» [11]11
Евангелие от Матфея, 26: 53—54.
[Закрыть]
Сначала стояла тишина. Потом один из студентов произнес:
– Увлекательно рассказываете. Живо. Словно там были.
– Вот только сомнительно… все это, – раздумчиво произнес рисовальщик.
Корсар улыбнулся, напел:
– «С причала рыбачил апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде…» [12]12
Из песни группы «Наутилус Помпилиус».
[Закрыть]
Все заулыбались, кто-то начал подпевать…
– А было на самом деле так. Перескажу, как помню. – Одним жестом Корсар прекратил веселье: – Дело было ночью. Апостолы устали и уснули в лодке. А когда проснулись, увидели, как по воде, «аки по суху», идет к ним Христос. И Петр, как самый эмоциональный, воскликнул: «Господи, повели мне, и я приду к Тебе!» – «Иди», – сказал Господь. И пошел Петр по воде ко Христу. И вдруг – усомнился, и – стал тонуть!
Его, конечно, вытащили, и Господь сказал апостолам примерно следующее: «Вы, видите и – не верите! Блаженны не видевшие и – уверовавшие!» Вот так. – Корсар улыбнулся обаятельно, закончил: – Это что касается сомнений.
Тишина наступила неожиданно, и никто не пытался ее нарушить. Потом одна девушка спросила тихо:
– Тогда – что такое вера?
– Вера – это любовь, лишенная страха потери.
Глава 6
Пусть потаенно, но Корсар загрустил. Он вовсе не желал в мимолетной и необязательной лекции говорить о том, что вечерами и ночами порой томило душу его – незнанием или полузнанием… И тем, что все, что он пишет, – по большому счету ничего не значит и не стоит. Так, мимолетное развлечение для праздных умов. А решиться на нечто большое, всеохватное – не чувствовал он за собою пока такой отваги. Проще было отмахиваться от вопросов ставшими расхожими словами древних «Человек – есть мера всех вещей», «Я знаю только то, что ничего не знаю…».
– Дмитрий Петрович, а вы – не такой легкий и незатейливый, каким хотите казаться… – с игривой миной проворковала Стелла Леонидовна.
– Не прост русский человек… – сумел подобрать достойный ответ Корсар, обаятельной улыбкой превращая саму тяжеловесную серьезность произнесенной фразы почти в шутку…
– Извините, Дмитрий, вы не ответили на мой вопрос по существу, – строго выговорил ему высоколобый Мишин. – О вашей книге «Знаки».
– Я писал то, что видел, чувствовал, о чем смутно догадывался. Только и всего. Кстати, а что означает «существо вопроса», как таковое?
– Ну… Это по меньшей мере – аргументация и научно-справочный аппарат, который вы используете. Вернее, не используете. И выходит – все ваши книги яйца выеденного не стоят.
– Да? А люди платят деньги. Чтобы их купить.
– Быдло готово платить за все, что распиарено.
– А вы, значит, не быдло?
– Надеюсь на это.
– Как вас зовут, господин Мишин?
– Сергей.
– Так вот, Сергей, если вы знаете ответ на свой вопрос, зачем вы его задаете мне?
– Возможно, я ошибаюсь…
– Да. Вы ошибаетесь. Теперь вы – удовлетворены?
– Нет. В своих так называемых работах, как и сейчас, вы скользите, как полоз по стеклу… А порой – топаете по научным достижениям других – грязными кирзовыми сапогами.
– Именно так я и делаю. Иначе – как вывести вас из состояния равнодушия и равномыслия?
– Но вы же декларируете чушь!
– И зачем вы эту чушь читаете? Есть много других книжек – хороших и разных. Тем более… если вы «не быдло».
– Чтобы судить о чьей-то работе, нужно знать ее.
– Резонно. Теперь – знаете и ее, и все ответы на все свои вопросы.
– Вы – слабак, поэтому и уходите от дискуссии… А в споре – рождается истина!
– Кто вам это сказал? Любой спор – бесплоден априори. Хотя порой по эмоциональному накалу он в чем-то и сродни страстному половому акту… Но это – не наш с вами случай.
По аудитории грохнул дружный смех – судя по всему, Корсар попал не в бровь, а в глаз, по крайней мере по отношению к оппоненту… Одним движением руки Дмитрий убрал шум и оживление, словно Мерлин – рябь на воде, продолжил:
– К сожалению, все спорщики всегда расходятся «при своем мнении», и споры затеваются лишь для снятия эмоционального напряжения, вызванного одинокой и кропотливой научной работой…
– Именно кропотливой, – не сдался Сергей, добавил с нарочитой иронией: – А не как у вас…
– Но! – прервал студента Корсар. – Все высоты на этом поле битвы уже заняты престарелыми академиками, которые не отдадут вам ни пяди завоеванной за десятилетия территории! И, выражаясь фигурально, вам придется пройти весь путь «от сперматозоида до маршала», перебиваясь статейками «К вопросу о…», и стать такими же чахлыми защитниками непоколебимых научных истин, если вы не возьмете на себя смелость выбрать абсолютно нетривиальную тему и – развить ее, не оглядываясь на так называемые научные авторитеты…
– Например? – с вызовом спросил розовощекий широкоплечий спортсмен, сосед Сергея.
Корсар усмехнулся:
– Скажем, «О влиянии Великой Октябрьской социалистической революции на менструальный цикл болотной улитки»!
Аудитория снова грохнула.
– По-моему, вы нас всех унижаете! – произнесла красивая девушка в больших очках. – И унижаете – намеренно!
– Разве? Просто вы, наверное, забыли, что Великая Октябрьская революция – главное событие двадцатого века! По крайней мере, ваши преподаватели об этом что-то слышали…
– Это – вопрос спорный… – брякнула Стелла Леонидовна.
– Это – аксиома.
– А при чем здесь тогда болотная улитка и ее… цикл? – не унималась девушка в очках.
– Сочетание вроде бы несочетаемого, как пример нетрадиционного подхода к теме. Вспомните фантастический рассказ, где герой попал в очень далекое прошлое и раздавил бабочку, а когда вернулся – не узнал свой мир! Он – стал другим!
– Похоже, и вы прикрываетесь авторитетами? – съехидничал Сергей.
– Пытаюсь мыслить нестандартно. А вообще – так и есть. И до нас жили гении, возможно, они есть и среди вас… И главная задача моих, с позволения сказать, опусов – в том, чтобы подвигнуть вас мыслить нетрадиционно…
– Это же касается и вашей ориентации? – вяло, явно нарываясь спросил розовощекий спортсмен. Он был на две головы выше Корсара, свитер не скрывал широченных плеч. Сидящий рядом с ним невысокий лидер кривил губы в предвкушении немудреного развлечения. – Очевидное не скроешь, Димочка, – добавил спортсмен, смешно при этом вытянув губы.
– Берг, вы ведете себя некорректно… – пыталась вмешаться преподавательница, но Корсар остановил ее тем же магическим взмахом руки, растянул губы в улыбке, дождался полной тишины и спросил здорового:
– А – по морде?
Тот ухмыльнулся, вставая:
– А – попробуй…
– Попробовать?.. Ну, если – на то будет знак…
– Дмитрий Петрович, вы, кажется, потакаете Бергу, а ему только того и надо… – беспокойно затараторила преподавательница, но Корсар остановил ее, приложив палец к губам: – Тс-с-с-с… – Затем жестом иллюзиониста вынул из кармана пятирублевую монету, подбросил, спросил Берга: – Что?
– Орел!
Монета в полной тишине переворачивалась в воздухе, рассылая по всей аудитории солнечных зайчиков. Корсар поймал ее на лету и, уложив между указательным и средним пальцами, без видимого напряжения большим – согнул ее вдвое, сплющил и – согнул вчетверо.
Бросил получившуюся «икебану» Бергу:
– Разогнете в «орла» – можете рассчитывать на три раунда вольного боя.
Берг скривил губы, бросил:
– У вас крепкие пальцы. И цепкие. Это, видимо, сказывается на величине ваших гонораров…
– Аксиома первая. Тот, кто считает чужие деньги, никогда не будет иметь своих.
– Аксиома вторая, – продолжил Берг. – Цепкость пальцев и сила удара – разные вещи. Может быть, спустимся в спортивный зал? Или – боитесь «попортить вывеску»? Дружки любить перестанут?.. – Лицо Берга было откровенно злым.
– Боюсь, – сокрушенно вздохнул Корсар. Легко, пружинисто подошел к стене, отделяющей аудиторию от коридора, и – ударил. Сам удар был столь быстр и резок, что никто его не успел заметить: но теперь в стене зияла дыра, сквозь которую в известковой пыли пробивались лучики света.
– Ой, – только и сказала Стелла Леонидовна и замолчала, скорбно и озадаченно сложив губы. Возможно, хотела добавить, что крушить стены гуманитарного университета Корсара никто не приглашал…
А он тем временем вернулся на возвышение кафедры, подошел к доске, отер немного испачканную штукатуркой руку жестом, каким преподаватели вытирают пальцы от мела, произнес ровно, размеренно, словно продолжал читать лекцию:
– Это сложнее, чем может показаться. Стена перекрытия деревянная, укрепленная сухой деревянной же дранкой и оштукатуренная; доски, кстати, еловые, сохранились прекрасно, а поскольку дерево пружинит, нужно ударить очень быстро; в противном случае – ломаются фаланги пальцев или рука. Тем самым мы пришли к тому, с чего начали. – Корсар посмотрел на Берга: – Сила удара рассчитывается…
– Масса умножить на ускорение… – подсказал высоколобый Сережа, видимо поняв, что у пытавшегося вступиться за него Берга не осталось никакого желания выходить против Корсара на «три раунда вольного боя» хотя бы потому, что бой вряд ли продлится дольше семи-восьми секунд…
– Нет. Сила удара рассчитывается по формуле импульса силы: MV квадрат, разделить на два. И это – аксиома. – Корсар помедлил, добавил: – Пока. – Он выдержал паузу, улыбнулся: – Все аксиомы остаются таковыми, пока кто-то в них не усомнится. Скажем, аксиома «две параллельные прямые не пересекаются» оставалась такой тысячелетия; на ней базировалась эвклидова геометрия; стоило Лобачевскому усомниться, предположить искривленность пространства и то, что в определенной, бесконечно удаленной точке две прямые все же пересекутся… И он создал новую математику, математику Лобачевского. И – к чему это я?
– И – к чему? – спросила серьезная девушка в очках.
– Все устоявшиеся понятия, мнения, авторитеты, все они – до поры. Пока кто-то не дерзнет усомниться… А споры… Теперь вы поняли, что в спорах никаких истин не рождается? Я намеренно обострил каверзное замечание господина Берга и – убедительно, на примере, показал, что даже в самом остром споре чья-то позиция сильнее изначально. Надеюсь, вы на меня не сердитесь за столь невинную демонстрацию.
– А что же делать с такой большой дырой… – растерянно пролепетала преподавательница.
Корсар даже зажмурился, волей заставляя себя не улыбаться и, как в анекдоте про Ржевского, мысленно приказывая: «Господа гусары, молчать!»
– Это – не дыра, Стелла Леонидовна, это – отверстие, – елейным голоском проговорила серьезная девушка в очках.
– А дыра – это… – попытался продолжить ее сосед, но, получив от девушки короткий тычок под ребро, замолчал.
– У нас платный факультет, Стелла Леонидовна. Перегородке – лет сорок, вот пусть проректор и озаботится починить, – резонно и сухо заметила какая-то девушка с заднего ряда.
– Придется, – вздохнула преподавательница. Со значением взглянула на часы.
– Вы так ничего и не сказали о вашей новой книге… – произнесла серьезная девушка в очках.
Дима сокрушенно тряхнул головой. По правде, он уже сожалел, что допустил эдакое ребячество, ну да – чему быть, того уж не воротишь… Осталось сказать два слова и – звонок…
– Презентация состоится завтра в Доме книги. Приглашаю всех.
– А как название?
– «Грибница».
– Вы заинтересовались пищевыми продуктами?
– Отнюдь. Царство грибов насчитывает как минимум полтора миллионов видов – это больше, чем в растительном или животном мире. Из них описаны примерно семьдесят тысяч видов, то есть менее пяти процентов всех существующих. Это первое. Второе. Примерно тридцать процентов грибов обладают галлюциногенными свойствами, приводящими людей…
– К наркомании…
– К иному состоянию сознания, я бы так сформулировал. И люди используют эти свойства – многие тысячелетия. Один из первых исследователей, признавших определенный познавательный для науки потенциал экстатического изменения сознания, был американский философ и психолог Уильям Джеймс. В начале двадцатого века он сказал примерно так: «Наше нормальное, или, как мы его называем, разумное, сознание представляет лишь одну из форм сознания, причем другие, совершенно от него отличные формы существуют рядом с ним, отделенные от него лишь тонкой перегородкой… Наше представление о мире не может быть полным, если мы не примем во внимание и эти формы сознания».
– Да в каждом дурдоме этих форм сознания и без грибов – палаты!
– И третье, по порядку, но не по значению. – На реплику не обратил внимания не только он, но и вся аудитория. – Я предполагаю, что тысячелетия существуют и законспирированные группы людей, знающие о свойствах многих грибов, – из тех девяноста пяти процентов, до которых не добралась официальная наука. – Дмитрий отвесил ёрнически-церемонный поклон в сторону Сергея Мишина, – и использующих их качества для…
В аудитории стояла звенящая тишина.
– А вот как и для чего – я и попытался догадаться на страницах книги. Насколько мне это удалось – судить читателю. Как сказал Горький Алексей Максимович: «Любите книгу – источник знаний!» Если, конечно, нет более интересного предмета для любви.
Аудитория грохнула смехом и аплодисментами, заглушая звонок. А Корсар – поклонился, церемонно, с достоинством, словно монарший арлекин в тронном зале.
