Текст книги "Шхуна «Мальва»"
Автор книги: Петр Лебеденко
Жанры:
Военная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Юра тоже прислушался. Волны бились о баржу, ветер посвистывал в клюзах, скрипела обшивка... Но кроме этих звуков, к которым слух уже попривык, послышался еще один, незнакомый и непонятный. Будто ветер пригнал с моря отяжелевшее в воде бревно и оно, раскачиваясь на волне, трется о борт баржи, царапает деревянную обшивку. А может, это и не бревно, а что-то другое?..
Часовой повернулся лицом к Юре, но с места не сошел. Продолжая прислушиваться, он, казалось, смотрел Юре прямо в глаза. И Юра не мог оторвать глаз от немца. Ему хотелось еще плотнее прижаться к борту баржи, слиться с ним, однако он продолжал лежать без единого движения, понимая, что малейший шорох привлечет внимание часового. За короткий миг, пока немец стоял в нескольких шагах и смотрел в его сторону, он пережил столько, что ему хватило бы на целые годы.
Часовой сделал шаг, другой, третий, все ближе и ближе. Сапог с подкованным каблуком на мгновение остановился рядом с лицом, потом медленно поднялся, громыхнул чуть подальше: немец шел к корме, откуда доносились подозрительные звуки. Шел медленно, словно ожидая, что тревога рассеется сама по себе и ему не нужно будет сталкиваться с неизвестной опасностью.
Но Юра знал лучше, чем немец: тревога не рассеется, пройдет еще несколько секунд, и немец увидит рядом с баржей шлюпку...
Юра привстал и по-кошачьи неслышно, как мог ходить только Юра-Чингачгук, пошел вслед за немцем. Он понимал: если часовой обернется, ему, Юре, придет конец. Немец вскинет автомат и, не целясь, в упор прошьет его короткой очередью.
И все же он продолжал красться вслед за немцем, сжимая обеими руками ломик, ставший почему-то неимоверно тяжелым. Несколько раз ему хотелось броситься на часового и, пока тот опомнится, размозжить ему голову, чтобы избавиться наконец от этого крайнего напряжения и ускорить развязку. Но каждый раз он останавливал себя, мысленно говоря одно и то же: «Нет, не успею... Он убьет меня раньше, чем я сделаю шаг...»
Вдруг за бортом послышался грохот, потом всплеск весла. Что-то ударило в борт баржи, что-то большое, тяжелое. Часовой сорвал с шеи автомат, рванулся к тому месту, откуда послышался шум. Вот он наклонился над бортом, стираясь что-либо разглядеть в темноте. И тут Юра поднял ломик. Поднял и с силой опустил на голову немца. Тот не вскрикнул, не застонал, только легкий выдох вырвался из его груди. Булькнул упавший в воду автомат, и все было кончено.
Немец повалился на палубу, к самым ногам Юры. И сразу наступила тишина, такая, какой в эту ночь еще не было. Или это только показалось Юре, потому что так же свистел ветер, так же бились о борт баржи волны, глухо накатывались на мол и пенились. А Юра ничего этого не слышал. Он стоял над убитым немцем, над первым убитым им человеком.
Время шло, и Юра вдруг с ужасом подумал, что из-за его медлительности может сорваться все дело. Он перегнулся через борт и не очень тихо, будто забыв об опасности, позвал:
– Саша, сюда! Бросай веревку.
Через минуту Саша уже стоял рядом с Юрой. Увидев убитого немца, он невольно попятился, потом, все поняв, спросил:
– Где люк, не знаешь?
– Знаю, идем. Идем быстрее.
Теперь ему казалось, что они делают все очень медленно.
– Скорее, скорее! – лихорадочно торопил он друга. – Слышишь, я прошу тебя, скорее!
Подбежав к люку, он выхватил из рук Саши ломик, продел его в дужку замка, рванул.
– Чшш-ш! – Саша наклонился, горячо зашептал: – С ума сошел! Дай я тебе помогу. И тише, тише ты!!.
Они вдвоем налегли на ломик, взломали замок, по скользкому трапу спустились в трюм. Саша снял пиджак, завесил им иллюминатор и только тогда включил карманный фонарик.
Прислонившись к стене, стоял человек. Заросший, с черными кровоподтеками на лице, с разбитым ртом. Губы его что-то шептали, но что – услышать было нельзя. Потом человек повернулся к ним спиной, показал связанные руки. Когда Саша разрезал веревки, он с глухим стонам развел руки в стороны. И, шагнув к Юре и Саше, он прижал их к себе:
– Родные мои...
*
Баржа осталась далеко позади, но никто еще не проронил ни слова.
Юру била неудержимая дрожь, словно ледяной ветер пронизывал его тело.
– Ты убил его? – шепнула Нина.
– Убил.
Снова наступило молчание. И только у самого берега Саша спросил подпольщика:
– Скажите, как вас зовут?
– Называйте меня Артемом Николаевичем... Давайте-ка побыстрее, ребята, а то сейчас начнется...
– Мы живем на шхуне, – словно извиняясь, проговорил Саша. – И там у нас немец. Мы не можем вас укрыть.
– Немцы теперь до меня не доберутся, – ответил Артем Николаевич. – Человек не должен дважды повторять ошибку. Через десять минут я провалюсь как сквозь землю.
Шлюпка ткнулась носом в песок, и Артем Николаевич, слегка прихрамывая, вышел на берег. Прежде чем оттолкнуть шлюпку, он сцепил свои ладони, поднял их и сказал:
– Спасибо вам...
Первым взобрался на шхуну Юра и, склонившись над бортом, протянул руки:
– Нина, я помогу тебе.
Когда девушка ступила на палубу, Юра сказал:
– Иди в кубрик, мы привяжем шлюпку.
Нина осторожно пошла вдоль борта к своему кубрику. Вот уже тускло блеснул медный поручень, Нина поставила ногу на первую ступеньку, и в это время чья-то тяжелая рука легла на ее плечо. Нина замерла, потом медленно повернула голову: на нее строго смотрел Шорохов.
Нина сразу вспомнила, как Иван Глыба говорил Саше о шкипере: «Черт его знает, что это за человек! При Советской власти числился врагом народа, при немцах числится капитаном. Скользкий, наверно, человек, как угорь... А в общем, поживем, увидим».
Нина хотела подать какой-нибудь знак Саше и Юре, предупредить их, но было уже поздно: ничего не подозревая, ребята приближались к кубрику. А когда увидели Шорохова, растерялись и стояли, не произнося ни слова.
Шкипер спросил:
– Катались?
– Да, катались, – ответила Нина.
В это время с баржи высоко-взвилась ракета, и длинная очередь из автомата прорезала тишину.
Шкипер ногой толкнул дверь в кубрик, приглушенно крикнул:
– Живо вниз!
Ракеты вспыхивали одна за другой, и море, казалось, зажглось тысячами огней. В порту стреляли из автоматов и винтовок, длинный луч прожектора шарил по морю, но там только темные волны одна за другой катились на берег, неласковые и угрюмые.
Фриц Люмке выскочил из каюты с пистолетом в руках и, увидев шкипера, спросил:
– Что есть?
Шорохов пожал плечами.
А потом, когда море погасло и Фриц Люмке, не разряжая пистолета, ушел к себе, шкипер спустился в кубрик и сказал, словно обращаясь к самому себе:
– Хорошо, что сегодня никто из команды не покидал шхуну. В порту, кажется, что-то случилось.
Глава 4
Разыскивая Артема Николаевича и тех, кто его освободил, гестаповцы заглянули и на шхуну. Команда была вся в сборе, шкипер отдавал последние распоряжения перед выходом в море. Фриц Люмке стоял на палубе, держа в руках часы. Было половина пятого.
Ветер не спадал, но и не усиливался. Горизонт на востоке не предвещал шторма, и Шорохов не хотел отменять первый рейс. Когда трое гестаповцев поднялись на шхуну, шкипер из рубки крикнул Глыбе и Саше:
– Поднять кливер!
Но в ту же секунду немецкий офицер приказал:
– Отставить!
Фриц Люмке представился и вытянул руку:
– Хайль, Гитлер!
Офицер небрежно отстранил его и направился в общий кубрик. Сопровождавшие его гестаповцы остались на месте, держа автоматы наготове.
Прошло минут десять. Наконец из кубрика донесся грубый, властный голос:
– Люмке!
Чуть не сбив с ног одного из гестаповцев, Фриц Люмке бросился к кубрику. Он даже не почувствовал изрядного пинка, которым гестаповец наградил его вдогонку. Прогрохотав по трапу, Люмке застыл перед офицером.
В кубрике все было перевернуто вверх дном. На полу валялась гитара, матрацы и распоротая подушка. На столе лежал немецко-русский словарь, в некоторых местах переложенный засохшими лепестками розы.
– Должность? – спросил у Фрица офицер.
– Что? – не понял Люмке.
– Должность, болван! – Офицер свирепо взглянул на Фрица и длинно выругался.
– Я – второй адъютант помощника коменданта лейтенанта Штиммера, – заикаясь от страха, ответил Люмке. – Прислан сюда для наблюдения за русскими рыбаками.
– Где провел ночь?
– На шхуне, господин капитан.
– Команда? Что?
– Где была команда, идиот? И не трясись, как студень на блюде.
– Команда никуда не отлучалась, господин капитан.
– Вызвать сюда всех!
– Слушаюсь, господин капитан!
В кубрик спустились шкипер, Юра, Саша, Нина. При тусклом свете коптилки лица их казались бледными и худыми. Стуча деревяшкой, Глыба подошел к столу, за которым сидел офицер, и сказал:
– Не поймали еще рыбки, господин немец. Приходите завтра.
Капитан мельком взглянул на него и коротко бросил:
– Дурак!
Он никому не задавал никаких, вопросов, ни с кем не разговаривал, только приказывал смотреть на него. Смотреть долго, прямо в глаза. Этот немой допрос напоминал сеанс гипноза. У капитана Мауэра были большие выпуклые глаза, с чуть заметной желтизной на белках. Темные зрачки, казалось, то расширялись, то вдруг сужались, и от этого красивое, энергичное лицо немца мгновенно преображалось. То оно было злым, то хитрым, то добродушным и располагающим к доверию.
Нина смотрела в эти глаза, а в уме повторяла одно и то же: «Не думай о том, что было ночью. Просто смотри в эту наглую морду, с кем-нибудь сравнивай». Она почему-то начала сравнивать лицо капитана с лицом Юры. Такой же ровный, красивый нос, немного похожие губы и лоб. А глаза? Вот зрачки сузились, веки чуть дрогнули, и ей показалось, что немец задает вопрос: «Где ты была этой ночью?» У Юры тоже темные зрачки. Но сколько в них всегда тепла! И как можно сравнивать Юру с этим фашистом! Ей захотелось, очень захотелось заглянуть сейчас в большие, добрые глаза Юры. Она представила их и улыбнулась...
Капитан спросил:
– Чему фрейлен улыбается?
– Господин капитан так смешно смотрит, – ответила Нина. – Будто он гипнотизер...
Капитан с явным неудовольствием отвернулся в сторону, спросил:
– Вы есть, рыбачка?
– Я люблю море, – улыбнулась Нина. – Очень люблю море...
Сеанс «гипноза» окончился. Команда удалилась, в кубрике остались только Люмке и капитан. Еще тогда, когда Мауэр узнал, что ефрейтор ночью был на шхуне, он подумал: «Искать надо не здесь». Теперь он в этом убедился окончательно.
Он встал, бросил:
– Ну?
Люмке вскочил, вытянулся.
– Я вас слушаю, господин капитан!
Офицер за отворот пиджака притянул к себе Фрица, свирепо на него посмотрел:
– Слушай, Люмке! Ты будешь следить за каждым шагом своих рыбаков, ясно? За каждым шагом. И если что-нибудь заметишь...
– Так точно, господин капитан!
– Смотри, Люмке... Я верю тебе и советую оправдать это доверие... Ты все понимаешь, Люмке?
– Так точно, господин капитан...
*
– Поднять кливер!
Косой кливер захлопал по ветру, потом надулся, и нос шхуны начал медленно отклоняться в сторону.
Закрепив шкот кливера, Глыба и Саша перешли к фок-мачте. Фок был тяжелый, густо просмоленный, и Юра тоже стал рядом с Иваном, чтобы помочь. Глыба покосился на него, но ничего не сказал. Втроем они быстро подняли парус, и туго натянутая якорная цепь сразу ослабла.
Шкипер дал команду поднимать якорь, и Юра, воспользовавшись этим, побежал на нос, к Нине, которая уже была у лебедки.
– Нина, – тихо опросил Юра, берясь за ручку лебедки, – страшно было, когда он смотрел тебе в глаза?
– Нет. Я думала о другом...
– О другом? – искренне удивился Юра. – О чем же?
– Расскажу, лотом... Пойдем поднимать грот.
А через несколько минут шхуна, одетая во все паруса, медленно развернулась в сторону моря, и Фриц Люмке отметил это событие в своем дневнике:
«6 часов 16 минут. Корабль вышел в море, ветер свежий. Да поможет нам бог...»
Потом зачеркнул слово «нам» и сверху него написал: «мне».
Темная полоска берега уходила все дальше и дальше. А впереди, куда шкипер вел шхуну, уже занималась утренняя заря. Солнце еще не взошло, но далекий горизонт посветлел, согретый теплым, ласковым его дыханием. Обгоняя шхуну, куда-то спешили волны и таяли в бледной предрассветной голубизне.
Юра стоял у борта и не отрываясь глядел на восток. Вот в бирюзе зарозовели едва различимые крапинки и мгновенно исчезли, растворившись в ней. Над морем уже дрожали искры пробивающих волны солнечных лучей. Они то скрывались за пенистыми гребнями, то снова появлялись, разгорались все ярче и ярче. И вдруг море заалело, будто от пролитой в него крови, вспыхнуло: большое, чистое, словно умытое морской водой, всходило солнце.
Нина неслышно приблизилась к Юре, и он скорее догадался, чем услышал ее голос:
«Краше солнца нету в мире бога!..»
Он взглянул на нее и взял ее руку. Ему было приятно, что она поняла его. И он был благодарен ей за это.
– Посмотри, – сказала Нина.
У противоположного борта стоял Саша. Он стоял к ним спиной. Юра и Нина не могли видеть его лица, но и его опущенные плечи, и склоненная на грудь голова, и неподвижность – все говорило о глубокой задумчивости.
– Всегда вот так, – вздохнул Юра. – Замкнется, попробуй расшевелить его... Спросишь: «Что с тобой, Саша?» Ответит: «Все хорошо...»
– Пойдем к нему, – предложила Нина.
Они подошли и стали так, что Саша оказался посредине. Нина придвинулась к нему вплотную, шутлива подтолкнула локтем.
– О чем загрустил, моряк?
Саша медленно поднял взгляд на Нину и ничего не ответил.
– Так о чем же грустишь, моряк? – повторила Нина.
– Я не грущу, – ответил Саша. – Просто так...
– Просто так не бывает, – сказала Нина. И вдруг рассмеялась. – Слушай, Сашок, знаешь, что мне взбрело в голову? Пошли бы мы сейчас к Фрицу Люмке и сказали: «Господин ефрейтор, а ведь часовой с баржи отправился на тот свет благодаря нам. И скажите нам спасибо за то, что об этом не узнал капитан гестапо. Пришлось бы вам, уважаемый Люмке, последовать с нами вместе за этим капитаном. И разделить с нами веселье, которое устроили бы нам в одной из камер...
Саша сказал без улыбки:
– У них там, наверно, мало веселого.
– Ты развеселил бы их, Сашок. Ты ведь у нас весельчак...
– Не смейся, Нина. – Саша снова повернулся к. морю, стал глядеть на далекий горизонт. – Я весельчаком никогда не был и раньше. А теперь... Теперь только и думаю: не до смеха сейчас нашему народу. Плохо...
– Не хнычь! – бросил Юра. – Хныкать и дурак умеет. Мы вот на своей шхуне... Кстати, как называется наша шхуна? Или никак не называется?
– Почему никак? – ответил Саша. – «Мальва». Так она называлась раньше, говорит Иван Глыба. А мы должны сохранить все наше. Пусть так и остается.
– Если шкипер не будет возражать, – заметил Юра..
– «Шкипер, шкипер, ты сердце в море увез девичье!» – пропела Нина. – Что он за человек, наш шкипер?
Юра положил руку на ее плечо, и, стараясь подражать голосу Шорохова, спросил:
– Катались?
– Катались... – ответила Нина.
– Шкипер наш, – уверенно проговорил Юра.
*
Шорохов стоял в рубке, изредка поглядывая на вздрагивающую фосфорическую стрелку компаса. Привычные руки моряка крепко держали штурвал. Он видел из рубки стоявших на палубе молодых рыбаков. «Эти ребята, – думал Шорохов, – сделали то, что с огромным риском предполагали сделать опытные подпольщики (он не сомневался, что они отлучались с баржи именно для этого). Как, не раскрывая себя, предостеречь их от ошибок? Ведь неопытные ребята...» – эта мысль не оставляла его.
В восемь часов утра шкипер распорядился приготовить сети. Иван Глыба и Нина работали на корме, Юра и Саша встали у парусов. Немец равнодушно наблюдал за командой, устроившись рядом с рубкой.
Наконец, выбрав момент, когда порыв ветра ослаб, шкипер крикнул из рубки:
– Убрать кливер!
И как только ребята, наспех привязав кливер к бушприту, подбежали к грот-мачте, последовала команда:
– Взять риф!
Шхуна шла уже под одним парусом. Ход ее значительно сократился. Почувствовав это, Глыба кивнул Нине, и они стали опускать за борт сети. Теперь шхуна должна была описать полукруг и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, замкнуть его. Отсутствие мотора лишало их маневренности. Но Шорохов был опытным моряком. Как только судно начало разворачиваться, он приказал снова поднять кливер. Потом шкипер поставил шхуну под острым углом к волнам, и корабль почти лег в дрейф.
«Ловко, черт! – похвалил про себя Глыба. – Видать, не одну ракушку отодрал от своего сиденья, пока научился...
Он медленно пошел на корму, пристукивая деревяшкой. Поравнявшись с Люмке, Глыба на минуту остановился и торжественно произнес:
– Видал, господин немец? Видал, как надо делать?
Ефрейтор безразличным взглядом окинул Глыбу и ничего не ответил.
Сети выбирали специально установленным на корме деревянным воротом, так называемой вымбовкой. С каждой минутой вращать ворот становилось все труднее и труднее: улов, видно, был неплохой. Теперь уже ефрейтор жадными глазами смотрел за корму, и с его губ срывалось одно и то же слово:
– Шнель! Шнель!
От нетерпения он смешно притопывал, пальцы его рук бегали по форменным пуговицам зеленой шинели, а голова то вытягивалась за борт, то снова пряталась в поднятый воротник.
– Шнель, шнель! – забыв обо всем на свете, твердил немец...
*
На берег возвращались с богатым уловом. Люмке не мог оторвать взгляда от громадных сазанов, трехпудовых сомов, устало зевающих лещей и судаков, Он уже заранее готовился к тому, что и Штиммер, и, возможно, сам комендант полковник фон Зиммер будут пожимать ему, ефрейтору Фрицу Люмке, руку и благодарить за хорошую службу. И как только шхуна пришвартовалась к причалу, Люмке немедленно отправился в комендатуру, передав через Нину шкиперу: ни одной рыбы никто не должен брать без разрешение господина Штиммера.
Но не успел он скрыться, как Глыба подошел к Шорохову и сказал:
– Немцы дадут нам только жабры, Андрей Ильич. Может, рыбных пузырей еще подкинут.
Ответа Шорохова ожидали и Саша, и Юра, и Нина. У каждого из них были родственники и друзья, почти все они голодали. Шорохов это понимал, но ему хотелось, чтобы Штиммер по-настоящему остался доволен командой. Отдать на первый раз всю рыбу, а уж потом попросить для команды. В то же время шкипер был больше чем уверен, что помощник коменданта, кроме пары рыбешек на уху, ничего не даст.
Андрей Ильич посмотрел на команду и спросил у Глыбы:
– Ты можешь спрятать десяток лещей, не уходя со шхуны?
Глыба засмеялся:
– Не уходя со шхуны, я спрячу десяток фрицев, Андрей Ильич.
– Ну, давай Глыба. Только десяток...
Как-то по-особенному лукаво шевельнув усами, Шорохов спустился в каюту.
– Вентерь мой, Сашка! – сразу засуетился рыбак. – Юрка, груз! Нина, веревки!
Он спрыгнул в трюм, и через мгновение оттуда на палубу полетела рыба. Саша бросал ее в круглую конусообразную сеть, Юра в это время привязывал к вентерю тяжелые камни, а Нина между ячейками вокруг сети продевала веревку.
Выбросив на палубу около сотни лещей, сазанов, судаков, Глыба вылез из трюма. С помощью Саши и Юры он, затянув верх вентеря наглухо, опустил его за борт. Юра спустился в шлюпку и привязал конец веревки к подводной части руля.
– Как в аптеке! – довольно потирал руки Глыба. – Я ж говорил Штиммеру: рыбка плавает по дну. Вот она и плавает по дну. Нина, пройдись по палубе шваброй, смой чешуйку.
Через некоторое время на палубу поднялся шкипер. Он подошел к Глыбе и спросил:
– Сколько взял, Иван? Только говорить правду.
– Одиннадцать штук, – не сморгнув глазом, соврал Глыба. – Нам всем по две рыбины, а вам, Андрей Ильич, три. А насчет того, чтобы правду говорить, так вы же сами знаете: врать я не мастер.
– Сомов не трогал?
– Разве ж можно сомов?! Наш надзиратель, наверно, и имена им уже присвоил: сом-Фриц, сом-Ганс и сом-Адольф. Считанные они у него... А вон и они пожаловали за своими сомами!
Штиммер приехал с целой свитой. Заглядывая в трюм, немцы громко выражали свое удовольствие, не обращая никакого внимания на команду. Люмке чувствовал себя настоящим именинником. Он бегал вокруг Штиммера, быстро-быстро что-то лопотал, размахивая руками.
Наконец Штиммер подошел к Шорохову, спокойно стоявшему у борта шхуны.
– Риба не отшень есть много, – сказал он. – Надо больше.
– Это хороший улов, господин лейтенант, – ответил шкипер. – Мы сделали все, что могли.
– Ну, нитшего, нитшего. – Штиммер вытащил из кармана сигареты и милостиво угостил Шорохова. – Другой раз поймайт больше. Эй, Глиб-рибачок! Подходить сюда!
Глыба медленно, громко стуча деревянной ногой по палубе, подошел.
– Курить? – спросил Штиммер, протягивая ему сигару.
– Спасибо, господин немец. Мы табачок. Наш, русский.
– Ты говорил, Иван Глиб, рыбка плавать по одну... А поймайт гут рыб.
– По дну тоже плавает рибка, – невозмутимо ответил Глыба.
Двое немецких солдат внесли на шхуну большую корзину, Саша и Юра спустились в трюм, и выгрузка началась. Когда они с трудом выбросили на палубу сома, а за ним другого и третьего, Штиммер окончательно раздобрел. Он приказал солдату принести из машины по пачке сигарет шкиперу и Глыбе, a Юре, Саше и Нине – по свертку галет.
– Команда просит господина лейтенанта разрешить взять по три рыбы каждому, – обратился Шорохов к Штиммеру.
– По три риба? – искренне удивился помощник коменданта. – Затшем так много?
– Это не много, господин лейтенант. У каждого из них есть родственники.
Штиммер засмеялся:
– Есть гут немецкий пословиц: повар всегда плохо кушайт. И есть гут русский пословиц: сапожник всегда не иметь сапог. Зачем рибачок иметь много риба?
В конце концов Штиммер разрешил взять команде по одному лещу и уже собирался уезжать, когда шкипер обратился к нему еще с одной просьбой.
– Господин Люмке может не разрешить нам отлучаться с корабля, – сказал Шорохов. Он не разрешает и посещать шхуну. А мы должны приглашать сюда мастеров чинить сети, чтобы не терять времени.
– А майстер есть? – спросил Штиммер.
– Мы найдем.
– Отшень есть хорошо. Люмке будет иметь приказ.