Текст книги "Донбасский Разлом"
Автор книги: Пётр Троян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Алена Пиронко, Елена Улановская, Сергей Мочалов, Константин Скоркин, Rina Winter, Светлана Проскурня, Игорь Чудовский, Никита Май, Нелли Муминова, Елена Стёпина, Яна Сасина, Андрей Чвалюк, Пётр Троян, Виктор Шендрик
Донбасский Разлом
Литературный сборник произведений авторов – выходцев из Донбасса
Предисловие редактора-составителя
Я родом из Донбасса.
И совершенно неважно, что родилась я на Урале, а в моих генах течет смесь русской и болгарской крови, и ни капли украинской или казацкой. После окончания Свердловской государственной консерватории мои родители получили распределение на работу в Нижний Тагил, но когда, спустя несколько месяцев, услышали вердикт врачей о том, что новорожденную постоянно болеющую девочку спасет только переезд из промышленного Нижнего Тагила куда-нибудь южнее, попросили распределения в развивающийся Донбасс.
Так Луганск, несколько раз переименованный в Ворошиловград и обратно, в 1962 году стал моей спасительной малой родиной. Я с детства привыкла к тому, что русский язык там звучал иначе, а на телевидении было два равноправных телеканала – русский и украинский. Что Московскую передачу «Спокойной ночи, малыши» сменяла украинская «На добранiч, дiти», и украинская колыбельная песенка казалась еще более проникновенной.
Мы учили украинский язык и литературу – почти так же глубоко, как учили русский. Вывески на улицах чаще встречались на украинском языке, и это казалось естественным, хотя языком общения был в городе русский. Украинский язык звучал из уст бабушек и дедушек, переехавших жить в город к своим детям из донбасских и ростовских казацких станиц – и это тоже звучало естественно.
Мы пели русские и украинские песни, танцевали русские и украинские народные танцы – мы были богаты двумя братскими культурами, даже не осознавая этого. Мой отец, этнический болгарин, выучил украинский язык, чтобы пополнять репертуар хора, которым он руководил, своими песнями на стихи украинских поэтов.
Я уехала из Луганска очень давно – задолго до начала «перестройки», но всегда, вплоть до 2014 года, считала Донбасс своей родиной, оставаясь на связи с бывшими соседями, друзьями, одноклассниками и однокурсниками. Тем более, что там, на хорошо известном всем местным жителям кладбище «Острая Могила» в 1992 году был похоронен мой отец.
2014 год стал переломным для миллионов людей на Востоке Украины. Разлом прошел по жизням людей. По данным ООН, лишь за первый год военного конфликта на востоке Украины число беженцев составило более 1 228 000, из них около 155 000 – дети.
Весной 2014 года в подъезд нашей бывшей «хрущёвки» на квартале им. Тараса Шевченко попал снаряд и убил нашу бывшую соседку. Стали приходить известия о гибели бывших одноклассников, о том, кто и куда успел или не успел убежать. О назначениях бывших хороших знакомых руководителями новоявленной ЛНР. О блокпостах, новых паспортах, пенсиях, пыточных подвалах, заброшенных квартирах и домах, новых магазинах и проблемах местного жилищно-коммунального хозяйства.
К 2020 году я поняла, что об этом разные люди пишут и рассказывают совершенно по-разному. Я стала прислушиваться и вчитываться в голоса людей, переживших (вернее сказать – переживающих) этот разлом.
В этом сборнике собраны голоса талантливых людей – выходцев из Донбасса, которые откликнулись на мой призыв опубликовать свой литературный опыт.
Отправной точкой и основой сборника стала повесть моей подруги и землячки Лены Улановской «Город, где цвели абрикосы». При составлении я решила придерживаться некой условной хронологии – жизнь ДО войны, ВОЙНА, …а где же условное ПОСЛЕ войны? Фактически, война не прекратилась, но жизнь продолжается. И все авторы по-разному выстроили свою жизнь – кто-то смог буквально родить себя заново, создавая новую жизнь и профессиональную карьеру – как луганский адвокат Игорь Чудовский, донецкий психолог Светлана Проскурня или политолог Константин Скоркин. Кто-то целиком посвятил себя литературному творчеству, значительно преуспев в умении создавать мощные литературные образы, – как Андрей Чвалюк, Яна Сасина и Виктор Шендрик. Кто-то, особенно поэты, сознательно ушли в так называемый «дауншифтинг», занимаясь волонтёрством и выхаживанием своей тяжело раненой души – я не могу читать без слез стихи Rina Winter, Елены Стёпиной, Петра Трояна.
Особняком стоит история создания документального фильма, снятого журналисткой Нелли Муминовой о семье беженцев из Донецкой области. Очерк-репортаж молодого журналиста Никиты Май напоминает «Сталкер» Андрея Тарковского в сочетании с лучшими советскими военными триллерами.
А закончить сборник я решила сказками, сочинёнными моим давнишним луганским знакомым Сергеем Мочаловым. Сказки были написаны в 2014 году, на украинском языке, я попросила Сергея сделать авторский перевод на русский язык, и перевод получился великолепный – с сохранением национального колорита и народных традиций (перевод сделан в соавторстве с Евгенией Ткачёвой).
Почему я решила завершить сборник сказками? Все очень просто – ведь в сказках добро всегда побеждает зло! И, кроме того, ведь должен же наконец появиться раздел «ПОСЛЕ войны»!
Для обложки я использовала работу французского мастера стрит-арта Julien Malland aka Seth Globepainter, которую он создал на стене школы в городке Попасная на востоке Украины.
С уважением к авторам и читателям, Алёна Пиронко (редактор-составитель)
Алёна Пиронко
Родилась в семье музыкантов на Урале, но уже в годовалом возрасте была перевезена родителями в Ворошиловград. Все детство и отрочество провела в Донбассе (Луганске), закончив там школу и музыкальное училище. После окончания музучилища переехала в Москву для дальнейшей учебы, где прожила 35 лет. В настоящее время живёт в Бостоне (США).
Актриса областного театра
Небольшой очерк-воспоминание о детстве в большом областном городе, о первых навыках общения со сверстниками, детский взгляд на взрослую жизнь.
Во времена оттепели в нашу «хрущёвку» в Луганске примерно в один год заселилась так называемая «творческая и техническая интеллигенция» – в городе было создано три новых вуза, построен аэропорт, открыт театр драмы, краеведческий музей, строилось здание цирка. По приглашению на работу из разных концов страны приехали семьи молодых специалистов.
Нам, семье преподавателей-музыкантов с годовалой дочерью (ваша покорная слуга) досталась «двушка» на первом этаже первого подъезда. Нашими соседями на этаже стали: семья авиадиспетчера, семья инженеров и семья артистов театра. Примерно такой же расклад оказался на остальных этажах и в соседних подъездах.
Из общей веселой и дружной компании сразу выделились соседи, живущие на 4 этаже – семья водителя грузовика, мрачного огромного мужика с такой же мрачной огромной женой, которая устроилась на работу в новый детский сад, и их такого же мрачного толстого сына.
Все дети в доме оказались примерно одного возраста, плюс-минус пара лет разницы, включая сына водителя по имени Павло́ (ударение на последний слог), и сына актеров драмтеатра, красивого стройного мальчика по имени Костик. Костик был любимцем детской публики, так же как его родители-красавцы стали любимцами взрослой аудитории. Это были настоящие актеры, с красивыми поставленными голосами, тонкими и живыми чертами лица. Актриса наносила на свое красивое лицо профессиональный макияж, из-за чего казалась звездой Голливуда. Все завидовали Костику, который вырос за сценой, так как в спектаклях были заняты его оба родителя, и Костика им приходилось брать с собой на репетиции, прогоны и спектакли. На премьеры в театр ходили всем подъездом, исключая семью Павла́ – культурный досуг им представлялся несколько иначе.
Время шло, мы, дети, росли. Менялись наши игры во дворе: играли в вышибалу, в прятки («а хто не заховався, я не виноват»), скакали между двумя натянутыми резинками (кажется, на каждой высоте нужно было исполнить 10 вариантов узоров); играли в слова, чтобы отдохнуть от беготни. Все дети постепенно приобретали особый донбасский говор, и стали звучать иначе, чем их родители, приехавшие на Донбасс с Урала (подобно моим родителям), из Сибири или Армении. Кажется, актеры были родом с Поволжья.
И только Павло́ с нами не играл никогда – он не умел и не хотел играть. Он умел и хотел лишь драться.
Однажды здоровенный агрессивный Павло́ побил худощавого застенчивого Костика – просто так побил, руки чесались. Костик побежал домой, всхлипывая и зажимая рукой свой маленький кровоточащий нос. Мы, дети, в ужасе сбились в кучку, боясь заступиться за Костика. Павло смачно сплюнул, вошел в подъезд и пошел домой на четвертый этаж. Мы же остались на улице, не в силах преодолеть свой страх и ужас. Для нас это событие стало первой сценой насилия в нашей детской жизни.
Длинный донбасский летний день медленно двигался к вечеру. К дому потянулись наши родители, возвращающиеся с работы. И лишь актеры собирались ехать на работу, но почему-то медлили: выглядывали из окна, выходили из подъезда и возвращались обратно. Вскоре к дому тяжелой разваливающейся походкой подошла мама Павла́, таща в руках авоськи, наполненные продуктами – в детском садике, ясное дело, есть чем поживиться. В двух сетках виднелись бутылка кефира, полбатона колбасы, промасленный сверток с чем-то жирным, торчала толстая куриная нога, лежала даже кастрюлька, накрытая крышкой, с чем-то еще теплым внутри.
И тут из подъезда искрометной зигзагообразной молнией вылетела Актриса – рыжие длинные волосы, красиво собранные на макушке, мгновенно разлетелись и стали похожи на развевающийся флаг. Она издала немыслимый звук, похожий на клич индейцев, и впилась своими длинными красными наманикюренными ногтями в волосы жены водителя грузовика. Толстуха рефлекторно стала защищаться обеими руками. Полился кефир, из кастрюльки вылился борщ с мясом и повис на рыжей голове Актрисы. Толстуха визжала, а Актриса громко выкрикивала своим красивым поставленным голосом, медленно расставляя слова:
– Еще раз, твой, сын, тронет, моего, Костика! Я, тебя, изведу! Воровка! Хабалка!
После чего отпустила толстуху и с высоко поднятыми скулами возвратилась домой, громко хлопнув дверью. Толстуха молча собрала с земли остатки своего продуктового набора и также молча, с красным лицом, поднялась к себе на четвертый этаж.
Этим вечером в Луганском драматическом театре давали спектакль «Гарнир по-французски или играем в дружную семью».
P.S. Мои фэйсбучные друзья после прочтения этого сюжета спросили меня, – а было ли продолжение истории? – Конечно было! Да вы и сами скорее всего дописали бы сюжет: семья актеров эмигрировала в Германию (Актер оказался поволжским немцем); Павло сел в тюрьму, где его убили сокамерники (даже для них он оказался «дуже поганым»); его мать, жена водителя, через несколько лет умерла в муках от рака; водитель спустя полгода женился на другой – точной копии своей первой жены, она даже работала в том же детском саду.
Ну а потом впереди была еще целая жизнь, которая зачем-то превратилась в нескончаемую войну.
Светлана Проскурня
До июня 2014 года я была коренной дончанкой – любила свой город, свой дом, свое дело. По первому образованию юрист, я проработала десять лет в суде в красивом здании на ДОНУГи. Потом ушла во второй декрет, еще не подозревая, что больше никогда не вернусь на прежнее место работы. Пока воспитывала дочку, получила диплом психолога. Параллельно начала печататься в детском, а потом и подростковом журнале.
В тот день, когда я пришла в отдел кадров с заявлением о третьем декрете, началась война. Конечно, все это красиво назвали АТО, но та первая ночь после атаки аэропорта, когда я, беременная, сидела рядом с кроваткой дочки и молилась, навсегда сохранится в моей памяти ощущением непоправимости и нереальности происходящего, имя которому – война. Когда недалеко от нашего дома в Киевском районе появились шины и бетонные блоки, я поняла, что наша жизнь больше не будет прежней.
Спустя несколько дней после начала военных действий мы уехали в Миргород, как все – на пару недель, пока все не нормализуется. Мы уезжали, когда наш город еще был гордым ухоженным красавцем. С тех пор я лишь грустно улыбаюсь, когда люди рассказывают о своих долгосрочных планах – уж кто-кто, а мы, в количестве миллион уехавшие из Донецка ненадолго, знаем, насколько жизнь может внести свои коррективы. Домой я больше не вернулась. Но до сих пор пишу письма своему Дому…
Спустя месяц миргородской жизни мы переехали “рожать” в Киев, где живем до сих пор, периодически делая попытки бросить все и уехать в следующую новую жизнь, на нулевой уровень в какую-нибудь другую страну. Но жизнь снова возвращает нас в Киев. Моя младшая дочь – ровесница войны.
Сколько себя помню, я писала всегда – мне так легче было пережить и любое горе, и радость. Мне повезло с характером – я общительный человек, поэтому в первое время, в Киеве, пока все не знали, что делать, познакомилась со многими своими земляками. Такой концентрации боли, отваги, смелости, силы и мудрости, желания и силы жить вопреки всему, я никогда и нигде больше не встречала. И я начала писать о нас. Все это время я воспитываю дочерей, радуюсь тому, как взрослеет мой старший сын, который давно живет отдельно, пишу. Работаю мамой и психологом, уделяя много внимания именно нашим проблемам переселенцев, выступала с онлайн-докладом на всемирном психологическом конгрессе. Всем про нас интересно. Главное, что нам самим про себя интересно. Я искренне восхищаюсь своими земляками, их стойкостью, юмором, терпимостью, умением держать удар и не падать духом. Каждый раз, думая о нас, я вспоминаю слова Антония Сурожского про эмигрантов, покинувших Россию в 1917-том: “Господь взял нас как зерна, и бросил во весь мир».
Это и про нас тоже – где только ни встретишь наших людей. За шесть лет (с 2014 года – прим. Редактора) мы дали свои всходы. Мы проросли сквозь все невзгоды, трудности и обстоятельства. Проросли и заколосились. Целое море людской пшеницы. Из хороших настоящих зерен, что пробились к свету. И однажды мы принесем свои плоды. Только теперь – всему миру.
Дом
«С любимыми не расставайтесь…»
У нас с Домом – отношения. Настоящие. Встретились мы, когда я была молода, готова рискнуть и устала от скучных однообразных дней в компании маленькой двухкомнатной квартиры, с которой провела большую часть жизни. Не то, чтобы мне с ней было скучно – мне с ней было никак. По привычке я чистила и драила ее перед большими праздниками, покупала милые сувенирчики и обновки, создавала уют. Мы жили с ней, как в долгом браке по привычке – не замечая друг друга, накапливая недовольство «уставшими» отношениями.
Мне было тесно в ее небольших комнатах, и все чаще я мечтала о настоящей любви – с камином, просторным холлом, высокими потолками. Квартира больше не вдохновляла, хотя когда-то, давно, была для меня всем. «Крепостью» в детстве и местом, где можно было отогреться от ветров и невзгод «взрослой» жизни. В ней я первый раз влюбилась и разочаровалась в любви. В нее принесла новорожденного сына. Нас связывало много хорошего, но все это становилось незначительным, когда я мечтала – о доме…
От добра добра не ищут. Но человек всегда в вечном поиске любви и свободы. Мне стало трудно дышать – и поди знай – от давно знакомых стен это или от тоски зеленой, вдруг поселившейся в душе… Человек – создание удивительное. Когда где-то или с кем-то становится невмоготу, он ищет – где и с кем станет лучше. Мне было плохо – тесно и муторно. Я и подумать не могла, что дело не в ней, не в квартире. Дело во мне. Но я уже встретила Его… Дом своей мечты. Правда, очень отдаленно ее напоминавшего…
Вместо двух комнат – целых пять. Одна из которых – холодная и сырая, две – размером со шкаф-купе. Гараж – на две машины, больше похожий на трамвай – машины стояли в нем «паровозиком». Выход из кухни – в «сад», поросший огромными, доисторических размеров лопухами. Беседка, в образе кирпичной будки, какие обычно украшают лаконичной надписью: «Не влезай – убьет». И… предел моих мечтаний – камин, «перекроенный» из старой печи. Когда мы разжигали его, он весело и задорно плевался горящими головешками прямо в наш новый диван.
Дом жил совсем рядом с моей «бывшей», и я счастливо избежала тоски по утраченному – знакомым остановкам, магазинам, тропинкам и парку. Новый любимый – в старой жизни. В нашем романе было все – знакомство по объявлению и первое свидание морозным вечером. Неизбежное при знакомстве «вслепую» разочарование: «Я его совсем не таким представляла…». Надежда – «а вдруг это судьба…» легко переходила в сомнение – «квартира-то своя, родная, мы с ней пуд соли съели, а этот – голодранец, ремонта элементарного ни в одной комнате нет».
Завершилось все тем, что я объявила квартире, что ухожу. Насовсем. В другой дом. Квартира обиделась и долго не продавалась. Но однажды, почти впритык к сделке, появился покупатель – увидел квартиру и влюбился. В обе чистенькие вылизанные комнатки и веселую яркую кухню. И забрал ее – не торгуясь. Долгожданная свобода от надоевшей жилплощади неожиданно стала для меня – ударом. Мы провели вместе ночь перед «передачей ключей».
В пустых комнатах гуляло эхо. Сидя на полу, на матрасе, я вдруг впервые после начала «романа» с домом поняла, что расстаемся мы с квартирой серьезно и навсегда. «Вот ты как, – почти упрекала я, – первый встречный и ты, не задумываясь, уходишь с ним». «Этот, первый встречный, сразу полюбил меня такой, какая я есть. Он ничего не будет во мне менять», – резонно возразила квартира. Я почувствовала легкий укол зависти: «Как у них все сложилось…». Нам с домом только предстояло привыкать друг к другу. И что я в нем нашла?
С таким домом жить было нельзя. Его надо было менять и облагораживать, подгонять под свои жизненные стандарты… Когда друзья помогли перевезти вещи и затащили мебель в наше новое жилище, их лица стали похожи одинаковыми вытянутыми выражениями. «Что вы наделали?» – только и смогли выдохнуть они. И я, наконец, разрыдалась. Поздним вечером, прощаясь после застолья, друзья весело махали из окна машины сорванными в нашем «саду» лопухами. Лопухи-гиганты примирили меня с новой действительностью. И начался новый этап – «жизнь с домом».
Оказалось, что ужиться с ним было не так-то просто. По ночам он скрипел половицами, кашлял и вообще вел себя непредсказуемо. Не так, как я представляла в своих романтических мечтах о новой любви. Наша первая ночь стала для меня кошмаром. Муж уехал по делам, а кошка, впущенная первой, буквально «повисла» на скользком стекле окна и пронзительно орала, пытаясь вырваться за пределы вожделенных пяти комнат. Я схватила ее и выскочила на крыльцо. Тут же, почти возле моего уха, кто-то надрывно закашлял – акустика ночью в частном секторе великолепная…
Покрывшись холодным потом, я оцепенело стояла в кружке света от уличного фонаря посреди двора, лихорадочно добывая из памяти обрывки всех, известных мне на то время молитв. Мне казалось – выйди я из круга – на меня набросятся все немыслимые чудовища, в существование которых я почти поверила. Вернувшийся через час муж с трудом спас из моих рук полу-придушенную кошку и силой впихнул нас обеих в «новое жилище». В эту ночь мне так и не удалось уснуть… Почти с завистью я слушала храп супруга – его крепкая нервная система дарила ему роскошь сна где угодно.
Долго я еще не решалась снова провести ночь с Домом. Ночевала у родителей – в квартире, так похожей на мою бывшую… Надеялась, к осени ради меня дом изменится, приобретет «божеский вид», и я, наконец, смогу к нему привыкнуть. И у нас будет все серьезно. Но Дом и не думал меняться так быстро. И вообще – зачем, ведь это я сама захотела с ним жить. Придумала себе любовь… Бачили очі, що купували… Он был в возрасте, капризен, упрям, в нем водились мыши! Он привык к беспорядку, был захламлен и совершенно не парился по этому поводу.
Он и рядом не стоял с теми красавцами, что жили в моих мечтах. В конце концов, я смирилась с мыслью, что настоящим евро-домом мой не станет никогда. Одна радость – простор и свобода. С ним, неряхой, можно было до утра сидеть в беседке-будке и орать песни в караоке, любоваться звездами, лежа на плоской крыше, есть черешню с дерева, круглый год жарить шашлыки и сразу выбегать на свежий, только что выпавший снег. И я… полюбила эту свободу. И Дом полюбила. Как в песне: я его слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила. А потом мы с ним решили «рожать». Ну, в самом деле – зачем тогда и дом, если в нем не звучит веселый детский смех. Старшие дети подросли, и Дом как-то намекнул, что неплохо бы еще одного… И жарким июльским днем в нем появился еще один жилец. О, как Дом любил мою дочку! Как заботливо укрывал ее своей тенью, как нежно баюкал шелестом листвы в саду, когда там стояла колясочка со спящим ребенком! Сколько радости ей дарили бассейн – летом, «батуты» из листьев – осенью, прозрачные лужи – весной, «горы» из снега – зимой. Как счастливо дочка с ним росла!
Со временем Дом стал красавцем. Радовал глаз опрятным внешним видом, удивлял и покорял «миром внутренним». Казалось, живи и радуйся. Но, как и полагается в отношениях, мы устали. Я устала. Мне стало скучно с ним. Одна и та же люстра в спальне. Один и тот же вид из окна. Раковина в кухне – в самом темном углу. «Надо было другую мебель покупать. Или эту не так расставить. Как я хочу, чтобы у меня в кухне раковина была под окном!», – я забыла, как радовалась новому кухонному гарнитуру, купленному по случаю с огромной скидкой… Мне все чаще хотелось вырваться, побыть одной, без Дома. Казалось – он нависал надо мной своими стенами, требовал внимания, настаивал, чтобы мы как можно реже расставались. «Какой он все-таки несуразный! Простой квадрат, поделенный на четыре части», – я, вдруг, «прозрела». Он когда-то согласился со мной – стал «косить» под евро. Но не евро. У него была душа, я любила его. А потом что-то выключилось внутри. Мне казалось, во всех моих бедах, в моей неудавшейся жизни виноват он, связавший нас по рукам и ногам общим пространством и невозможностью уйти…
Я сходила с ума «в четырех стенах», как вдруг узнала, что снова беременна. «Рожай!», – сказал Дом. «У меня есть всё – уют, тепло, песочница, качели! Пусть он будет, этот малыш!». Меня не надо было долго уговаривать, я и сама понимала – для ребенка у Дома есть всё. Вот только меня не было у дома. Заложница. Невыездная. Жуткий токсикоз лишал маневренности и возможности хоть немного побыть одной. А Дом укутывал теплом, топил камин, баловал удобной кроватью. Но мне тошнило. Казалось – от родных стен. Он не выдержал, «психанул» – полыхнул огнем из камина, закоптил черным потолки. Потом успокоился, «остыл», снова принялся баюкать. Иногда, втайне от него и ото всех, я мечтала о новом доме, новой жизни. Но куда я без него, беременная, с двумя детьми… Мы стали слишком зависимы друг от друга – Дом оживал в нашем присутствии, мы не представляли своей жизни без него… Не вырвешься. Повязан по рукам и ногам. Общими счастливыми воспоминаниями. Совместно нажитым имуществом. Разве можно оставить всё это? Это тебе не квартира. Это целая жизнь…
А потом начали стрелять… Дом поначалу успокаивал, но и он и я знали – стены из дерева. Подвала нет. По обоюдному согласию мы засыпали его в самом начале совместной жизни. «Зачем тебе это подземелье? Сырое и холодное? Нам не нужны тайны друг от друга» – настаивала я. «Делай, как знаешь!», – махнул рукой Дом. Он не захотел убедить меня в обратном – неизменно являл нашим глазам полузатопленную темноту… Мы строили дом для мирной жизни. А ему, старичку, 1947-го года рождения, всё же суждено было встретиться с войной…
– Уезжай! Тебе опасно здесь оставаться! – Дом смотрел на меня родными стенами в фотографиях, уговаривал.
– А как же ты? Как я без тебя? Кто будет любить и согревать моих детей? – перед неизбежностью расставания всё это снова приобрело особые смысл и ценность…
– Я не могу уехать с тобой. Я буду ждать тебя… дома. Через пару недель увидимся, – успокаивал Дом.
Мне очень хотелось верить. Но оглядевшись вокруг, «обласкав» взглядом каждый уголок, каким-то седьмым чувством поняла – увидимся не скоро… Всё ещё не доверяя себе, своей интуиции, я собрала лишь небольшую сумку вещей и позвонила по первому попавшемуся объявлению, где с фотографии на меня смотрел респектабельный красавец…
Растерянная, оглушенная расставанием, я отправилась к чужому незнакомому провинциалу. Он был гораздо моложе, на два этажа выше и на порядок комфортней моего. Словно явился из мечты – высокий, удачно спланированный, с двумя санузлами и балконом. Жил у реки, возле леса. Но когда я вошла в свежеубранный чужой комфорт, у меня защемило сердце… «Выстоишь? Дождешься?» – все мысли были об оставленном Доме. На кухне (светлой и просторной, с вожделенной раковиной под окном) сердце ухнуло и забилось – столешница и плитка, как у моего…
С новым знакомым я провела часть лета. Каждый день звонила своему: «Как ты?» – спрашивала, замирая от тревоги. «Всё нормально. Жив. Черешни поспели, жаль, не попробуете в этом году» – он был немногословным.
Тот, другой, курортный красавец, привыкший к легким летним романам и скоротечным отношениям, был озадачен. Он рассчитывал на «пару-недельный» роман, но вскоре перестал заводить случайные знакомства. Стал серьезным. Как мог, утешал – свежей клубникой с грядки, радугой, перекинутой прямо через двор, удобным шезлонгом в саду… Он помог мне пережить известие о том, что мой Дом больше не ждет меня. И что ребенка я не смогу принести ему, родному и надежному. Не решившись на предложение легкомысленного красавчика первое время пожить с малышом у него, я отправилась рожать в другой город. Имея в активе два чемодана, «беременный» живот, дочку, сына и деморализованного мужа, я пошла жить с «первым встречным», которого не смутил наш «набор». Простой деревенский работяга, он дал мне самое важное – покой и заботу. И маленькую детскую кроватку… В него я принесла новорожденную дочку и сама «родилась» в новую жизнь… Жизнь с ним была простая, доведенная до абсолюта. Минимум вещей. Минимум мебели. Минимум денег. Минимум людей. Всё – по минимуму. И всё – по максимуму. Высшая точка боли. Переживаний. Высшая точка несогласия. Не смирения. Не понимания. Не принятия. Говорят, к середине жизни время ускоряется. Моя жизнь раскололась на до и после в районе сорока. Две жизни – в одной. Вторая – мелькала быстро, неразборчиво, словно из окна летящего поезда. В каждом дне – несколько лет.
У моего «селянина» было всё, что нужно для счастья. И счастье у него было простое и незамысловатое – красивый рассвет, тишина, урожай картошки на огороде. Душа, измученная и истосковавшаяся по родным стенам, «отдыхала» в стенах этого дома. Всё в нем было несуразно, странно, неправильно. И впервые в жизни я чувствовала себя спокойно и хорошо в доме, который плевать хотел на моду и комфорт и жил абсолютно другими стандартами… Я была так благодарна дому за его ко мне отношение, что спокойно приняла все «углы», «трещины» и тотальное несовершенство. Этот дом в небольшом селе навсегда стал домом моего «нового детства». В нем я делала «первые» неуверенные шаги в новую жизнь, училась радоваться простым вещам – солнцу, снегу… Потом «подросла» – рассеялось детское очарование простотой и неказистостью моего временного пристанища. Бытовая неустроенность, недосыпание и безденежье сплотились в серьезный «нервный» срыв, отменив сельскую нирвану. Мне и подумать было страшно, что с этим простофилей, безропотно терпящим перебои света, тепла и воды, мне придется провести всю зиму…
Расставались мы трудно. У меня уже был другой дом, а я всё ещё по вечерам возвращалась в деревню. Как хорошо было сидеть ночью в не-дизайнерской кухне, пить чай из щербленной кружки и молчать. Я вдруг поняла, что мне обязательно надо сюда возвращаться – набираться сил и тишины. Наверное, я поспешила с возвращением в «джунгли» многоэтажек. Решение покинуть «небеса обетованные» было на скорую руку. «Прощай – мне стали слишком малы твои старые стены…», – «развенчала» я ценность простого уюта. Впереди ждали неизвестность и «взрослая» новая жизнь.
Пришлось пуститься «во все тяжкие». 40-летняя беженка с тремя детьми – особо выбирать не приходилось. Кто брал – к тем и шла. Сколько их было? Три? Четыре? Мы встречались, сходились, расставались. За несколько месяцев я привыкала к новому дому – прощала «слабые места», наслаждалась «сильными». В каждом, вспыхнув радостью, вдруг обнаруживала незамеченную вначале схожесть со своим – плиткой, обоями, цветами на окне… Каждый уговаривал забыть мой Дом навсегда, соблазняя то необычным дизайном, то потрясающим видом из окна, то уютным двориком со старой липой.
А я – не могу забыть… И не могу вернуться. Вот так, ни с тобой, ни без тебя. Дома, с которыми у меня «получалось», обладали всем для отношений. Теплые, уютные, комфортные. Но чужие. Не было в них вложенных лично мною – любви, души, нервов, лет жизни… Нам было хорошо вместе, но и они и я знали – это не навсегда. Мы вместе – на строго определенное количество времени. И когда я уйду, оставленный дом скоро утешится новыми жильцами. И снова будет любить – верно, преданно. И согревать. До окончания срока аренды…
Сейчас я с обычной «двушкой» – так проще. Стоило идти так долго и ступенчато, чтобы снова жить в маленькой двухкомнатной квартире… Странный феномен жизни по кругу. Всё вернулось на круги своя – теснота и тоскливая неизвестность. Только эту квартиру – не продать. Наоборот, надо искать средства, чтобы быть с ней – красивой, но чужой и доступной… Хотя нет, в этот раз всё по-другому. И она, и я – свободны. Мы ничего не должны друг другу. Нас ничего не связывает. Мы не строим планов и знаем, что рано или поздно – расстанемся…
«Привет!», – радостно киваю ей утром. Она подмигивает мне испорченной проводкой. Заботливо включает плиту, в воздухе разносится запах кофе. Как хорошо, когда ничего не ждешь… Можно просто радоваться тому, что есть сегодня, в эту самую минуту. Дом… Его больше нет в моей жизни. Наши пути разошлись. Он не простит мне долгое отсутствие и желание быть счастливой без него… Но, Господи, как же хочется снова… полюбить! Когда устал и больше ни на что не надеешься, встретить Его… Повесить на стены фотографии детей, завести котенка и большую «бесполезную» собаку во дворе… И каждый день снова возвращаться ДОМОЙ.
И пусть мой новый дом, Господи, тоже любит лес…
