Текст книги "Путешественники"

Автор книги: Петр Козланюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ЖУК ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ГОСТИ

После заката солнца усатый Жук с верной Жучихой вышли во двор подышать свежим воздухом.

Наступил тихий, чарующий вечер. Мирно пели свои звонкие песенки комары, с ними, словно нехотя, время от времени перекликались мечтатели-кузнечики лирическими аккордами своих неизменных гитар. Чуть заметный ветерок доносил с озера душистую, ласкающую лицо, прохладу. В камышах монотонно кричала выпь и ее протяжное «кр-р-р!» плавно расходилось в тишине вечера как круги от камня, брошенного в зеркальную гладь воды. Круглолицая луна, усмехаясь, как добродушная тетка с гостинцами, щедро сыпала на землю полные пригоршни серебряного света.

Жук и Жучиха молча сидели на крылечке, любуясь бархатно-черными силуэтами трав и кустов на жемчужном фоне вечернего неба. Молчал очарованный лес. Быть может, он думал о богатой княгине Осени, собирающейся к нему в гости?.. О ней же грезила Жучиха, представляя себе, как таким вот тихим вечером роскошная княгиня наряжается в свои драгоценные уборы из бархата, парчи и шелестящего шелка, благоухающего спелыми ягодами, фруктами и увядающей травой. Княгиня Осень любит ходить по золотым коврам, – раскинутым на зеленых лужайках – и. покорный ей лес уже начинает стелить желтые листья в тоскливом ожидании. Приходи, зовет он, златокудрая красавица, я целое лето тосковал о тебе…

Но Жук внезапно разорвал золотую цепь дум мечтательной супруги, сказав медленно:

– Гм!.. Знаешь, жена, что я надумал сейчас?

– Ну?

– Пойду завтра в гости к приятелям на Тихую поляну.

– Ну, додумался! – усмехнулась Жучиха. – Ты ж обещал им не раньше чем через неделю. Да и удобно ли бежать-то, так скоро, а?

– Кто его знает?.. – помолчал Жук минуту. – Понимаешь, так нестерпимо хочется посмотреть на людей в счастье, что и сказать о том не умею. Слово чести, не умею. Ну, печет, аж пятки чешутся. Сижу вот и думаю помимо воли: эй, да не за морем же эта Тихая, чтоб собираться на нее неделями! За день туда и назад можно обернуться, моим-то ходом! Да и погода, как видишь, стоит хорошая, на удивление, и кто знает, долго ли она, такая, продержится. Времечко-то к осени, не к лету…

– Если уж так хочется, – иди, – не возражала Жучиха. – Не можешь ты долго усидеть на месте, как цыган. Целое лето так: к дому да от дома, к дому да от дома… Чтоб у тебя столько здоровья было, сколько ты дорог исходил… Ну, что ж, пойду соберу тебе чего-нибудь поесть в дорогу…

– Для чего? – остановил ее Жук. – Я ж сказал тебе, что вернусь в тот же день… До рассвета встану, а к вечеру уже буду дома. Некогда дольше-то гостевать, мне еще одну стену обкладывать листьями надо, а то зимой как задует с той стороны…

– Это, да и ежевики надо бы еще насобирать пока погода, – сказала Жучиха. – Зима длинная, и хорошо, когда в доме, как в прошлом году, есть повидло, чтоб хлеб помазать.

– Эге, хорошо, что припомнила вовремя. Завтра по-пути и гляну, где она поспелее… Ну, а не пойти ли нам спать, а? – зевнул Жук во весь рот.

– Идем, а то тебе вставать рано!

Супруги удалились в дом, откуда через несколько минут раздался богатырский храп Усатого.

Перед рассветом Жучиха разбудила мужа. Не успела еще заняться заря, как Жук наскоро собрался и горячо поцеловал жену в лоб на прощанье.

– Ну, будь здорова, моя цыганочка!

– Счастливо! – заспано пробормотала Жучиха. – Да смотри у меня, долго не гости и берегись, чтоб какой беды по дороге не случилось.

– Не беспокойся! – рассмеялся Жук. – Не в первый раз ходить.

Он подкрутил усы и бодро зашагал по росе. Над озером нависала дымчато-серая мгла. На небе мерцали уже бледнеющие звезды. Темная громада леса все еще была полна тишины, но тишина эта стала перед утром напряженной и чуткой, как натянутая струна. Кое-где раздавался хриплый утренний кашель ранних птиц, с листвы крупными слезами скатывалась роса. Серый рассвет прокладывал себе путь по владениям сна свежим ветерком.

Когда взошло солнце, Жук был уже далеко от дома. Свежий, лившийся в легкие утренний воздух, бодрил, как искристое вино, и Жук не чувствовал ни малейшей усталости. Он шел, завтракая на ходу ягодами спелой сочной ежевики, густо алеющей на кустиках по сторонам тропинки. Вдруг из чащи раздался отчаянный, приглушенный расстоянием крик о помощи.

«Что это?» – замер на месте встревоженный Жук. Потом, движимый любопытством, влез на дерево, – может, увидит в чем дело. Но и с высоты ничего не было видно, только слышны были все усиливающиеся и постепенно приближающиеся крики.

Жук бегом кинулся навстречу. Пробежав опрометью несколько метров, он выскочил на широкую прогалину, где перед ним возникла диковинная картина.

Разъяренная толпа боровиков, рыжиков, опенок, мухоморов, груздей и волнушек исступленно гнала впереди себя двух каких-то несчастных. С ревом, свистом и невероятным шумом гонители избивали бедняг палками, молотили кулаками, забрасывали градом камней. Гонимые были уже чуть живы, оборванные, избитые, окровавленные. У Жука, при виде такого варварства, неистово забилось сердце. Не помня себя, грозно взъерошив усы, он бросился наперерез и заградил дорогу толпе.

– Стойте! – крикнул он во весь голос. – Остановитесь, сумасшедшие!

Толпа остановилась и застыла оторопев. Жук смело сделал несколько шагов навстречу. Но не успел он еще толком опомниться, как все испуганно шарахнулись назад и кинулись врассыпную с криками ужаса:

– Нечистый!.. Сатана!.. Сообщник их адский!.. Спасайтесь!..

– А-а-а!

Ошеломленный Жук подошел к пострадавшим. И тут потемнело у него в глазах.

– О-о-о! Что это с вами, друзья?! – вскрикнул Усатый, узнав боровика и сыроежку.

Но Шапочник и Рябенькая лежали в глубоком обмороке. Боровик еще лепетал в забытьи: «Лекарства» и «Рыжик Щербатый», а сыроежка не подавала уже признаков жизни…

Жук в отчаянье заломил было над головой руки. Но тотчас, не теряя присутствия духа, бросился спасать друзей. Раньше всего он смочил им росою виски и залепил на скорую руку кровоточащие раны листиками подорожника. Приведя их в сознание, он взобрался на высокий репейник и крикнул:

– Эй! Кто тут есть живой, отзовись!

– Что случилось? Что случилось? – зашуршали отовсюду кузнечики, сверчки и ящерицы. Даже зеленая жаба прибежала запыхавшись: «Батюшки-светы, что случилось?»

– Раненых нужно спасать от смерти, – ответил коротко Жук. – Давайте скорее сюда телегу.

– Сейчас! – затопотали торопливо кузнечики.

Мигом подкатила легкая бричка, запряженная резвой четверкой. Вокруг затолпился зеленый народ, пополз испуганный шепот: А кто это? За что их так? Но Жуку было не до разъяснений. Он быстро уложил раненых в бричку и сказал коням:

– Рысью к Озеру, друзья!.. Сами видите, дорога каждая минута!

Кузнечики-кони понеслись как ветер. Через час были уже у Озера. Жучиха выбежала во двор и испуганно всплеснула руками.

– Ой! Что это с ними, Жученька?!

– Не спрашивай, стели скорей постель, давай теплую воду и беги к Озеру за пиявками, – ответил спокойно Жук. – После все узнаешь…

Жучиха молча принялась за дело. А Жук, горячо поблагодарив кузнечиков за помощь, принялся за изувеченных. Уложив их в постель и напоив насильно малиновым соком, аккуратно обмыл и перевязал их многочисленные раны, приложив к ним целебные травы. Тем временем Жучиха привела двух стареньких пиявок. Бабуси осмотрели больных, покашляли, поугукали и сказали хозяевам:

– Не волнуйтесь, выздоровеют… Раны у них не смертельные, надо только испорченную кровь отсосать, чтоб не заразила здоровой.

К вечеру боровик с сыроежкой действительно пришли в себя. Правда, их еще лихорадило, но смертельная опасность безусловно миновала, это можно было сказать твердо. Больные лежали на чистой постели, за ними заботливо ухаживали друзья. Жук и Жучиха, зная, что в телах приятелей уже нет червяков, не сомневались в их выздоровлении. Но что же произошло на Тихой поляне? – не мог Жук заснуть спокойно…

РАДОСТНЫЕ ВЕСТИ

Прошло несколько тревожных недель, Боровик и сыроежка понемногу поправлялись и окрепли настолько, что могли, уже подняться с постели. Телесные раны заживали, но тем сильнее болели и кровоточили раны душевные, нанесенные крушением всех их надежд. Бывают в жизни такие дни, в которые она кажется постылой и невыносимой, – и именно такие дни переживали теперь оба выздоравливающие. Их взлелеянные мечты были разбиты, их заветные желания были безжалостно растоптаны, их веселье и счастье утонули в бездонной яме злобы и ограниченности, грибов. Для чего же выздоравливать, для чего жить, для чего слоняться по свету без цели и надежд?..

Особенно мучили несчастных докучливые мысли: какова судьба лекарств? Неужели гнилые неуки отыскали и уничтожили их? Страшно было представить себе это, но мысли донимали, как назойливые мухи. Неужели все пропало и грибы во веки веков отданы червякам на съедение?.. Неужели торжествуют победу на Тихой червивые, выжившие из ума деды со своей гнилой традицией: так жили наши отцы и деды от сотворения мира?..

Такие мысли мучили их больше незаживших ран, сверлили сердце и мозг, отбивали охоту жить. Часто хотелось им, зажмурив глаза навсегда, ринутся в черное беспамятство, часто хотелось бежать обратно на Тихую, грызть зубами врагов и силой тащить в счастливое будущее своих собратьев. Но оба были еще настолько слабы, что не могли двинуться с места, а сознание своего бессилия повергало их еще глубже в пучину отчаянья.

А тут еще начались первые осенние дожди. Небо затянулось серыми тучами и несколько дней с него лило и лило беспрерывно. Казалось, никогда уж не прорваться солнцу сквозь плотную пелену черных, низко нависших туч. Боровик с сыроежкой тоскливо смотрели на заплаканные окна и теряли последние надежды.

Один только Жук, будучи прирожденным оптимистом, постоянно утешал отчаявшихся друзей:

– Не печальтесь, не вешайте носы, ничего еще не пропало. Вы только выздоравливайте, это сейчас самое главное. Хандрить не о чем, я уверен, что дела на Тихой не так уж плохи. Вот увидите, пойдет тепленький дождик, молодые грибки так и подымутся, – а вы ж сами сказали, что успели таки за те дни дать лекарство сотне-двум надежной молодежи. И вы думаете, что здоровые потерпят гнилье возле себя? Да никогда в жизни! Так что выше голову, приятели! Счастье, что я наткнулся на вас вовремя, а то кто его знает, что было бы.

– Тоже мне счастье! – горько улыбнулся боровик. – Я вот иногда и сам думаю, что счастье, но сразу же убеждаюсь в обратном. Нет, не могу я быть счастливым, если несчастливы мои братья, если они гибнут в…

– А вы подождите! – перебил Жук Шапочника. – В жизни всяко бывает: нынче слезы, а завтра, глядишь, веселье… Как с погодой: сегодня дождь, а завтра – солнышко сияет.

– Ну, а лекарства? – горевала сыроежка. – Что если они уничтожат их от злости?

– И это не беда, – имел на все ответ Усатый. – Будете здоровы вы, будут здоровы те, которым вы дали лекарство, остальные убедятся, на них глядя, в правоте вашей, и, не сомневайтесь, найдутся сотни охотников, которые побегут на край света за новыми лекарствами. Самое трудное всегда – начало, а оно уже положено, сами знаете.

– А если всех здоровых уничтожат гниляки окаянные? – боялся боровик. – В них же столько злости, что всего можно ожидать.

– Ну, всех не уничтожат, пороху не хватит, – возразил Жук. – Друзей у вас, сами говорили, было немало, и среди молодежи, и среди зрелых грибов. Я даже предполагаю обратное, что здоровые гниляков прикончат, чтобы даже их запаха не было.

Как-то легче становилось на душе от непоколебимого оптимизма Усатого. Из всякого положения он находил выход, все видел только в светлых тонах. Для каждого находил доброе слово и совет. – «Золото – не Жук, – думали боровик с сыроежкой.

И Жук таки оказался прав.

Следующий день начался утром, сияющим, как улыбка. Радостно светило с неба солнце, игриво шелестел желтеющими листьями лес. В подсохшей траве деловито засуетились букашки, шумно рассаживались по кустам воробьиные стаи. А высоко-высоко в синеве печально курлыкали отлетающие журавли-эмигранты. Тяжело покидать родной край позолоченный.

Воспользовавшись хорошей погодой, запасливая Жучиха побежала в лес пособирать кое-чего на зиму. А Жук вывел своих подопечных на крылечко погреться, на солнышке и развлекал их своими добродушными шутками.

Вдруг видят – мчится из лесу Жучиха. Летит, словно кто-то за нею гонится, и кричит еще издалека, как ребенок:

– Вести с Тихой поляны! Вести с Тихой поляны!

– Ну-у!? – вскочили разом все трое на крылечке. – С Тихой поляны?

– Чтоб я так здорова была! – задыхалась Жучиха. – Ох, как я бежала…

– Выпей воды, ведь еле дышишь, – метнулся Жук за кружкой в дом.

Жучиха с жадностью выпила воду, отдышалась немного и начала рассказывать по-женски, подробно:

– Ну, слушайте! Собираю я сухую малину под бором, когда смотрю – плетется целая вереница букашек и козявок с детишками, да со всяким скарбом на плечах. Ну, совсем как переселенцы весною, когда реки разливаются. Погорельцы, что ли, думаю про себя, – что еще за диво? Ведь не птицы это, чтоб переселяться, когда зима на носу! Заинтересовали меня, знаете ли, эти путешественники. Уселись они в кружок полдничать, я и подошла к старой Букашке с детворою:

«Добрый день!» – говорю.

«Добрый день!»

«И куда это вы, – спрашиваю, – направляетесь, тетя?»

«Ах… и не спрашивайте! – отвечает. – Такая беда на нас свалилась, что пришлось из своего дома бежать, когда зима вот-вот нагрянет. Да еще из такого места, милушка, где нам разве только птичьего молока не хватало».

«Ха! Откуда-ж вы?» – спрашиваю.

«Да с Тихой поляны, сестричка… Из того, – говорит, – содома нынешнего, может, слыхивали»…

«Ничего я, тетушка, не слыхала, – говорю я удивленно. – Да что ж там такое происходит?»

«И сказать-то страшно, голубушка! – махнула рукой. – Такое творится, что горе да и только».

И начала мне рассказывать все, утирая слезы: – «На Тихой поляне я всю жизнь прожила, а такого не видала, Жучишенька… Было там тихо, спокойно – живи себе да радуйся, Вдруг несколько недель тому назад что-то с грибами случилось, кто их знает… Ну, обезумели все не иначе! Раскололись, слышите, на два лагеря, да и бьются меж собою. Каждый день у них споры да раздоры, драки, шум невероятный. А позавчера ошалели окончательно. Учинили, окаянные, такой бой, что трое деток моих растоптали в свалке. Вижу я, – пришла беда, их спорам конца-краю не видно, ну и говорю соседкам: бежим букашки-милушки из этого содома, пока нас тут всех грибы сумасшедшие не растоптали. Пособирали мы наскоро барахлишко, да айда с поляны! Вот и шатаемся сейчас, Жучишенька, как бездомные. Иду вот и не знаю, где с детками голову приклонить в чужом краю?..»

– Так-то рассказывала Букашка. Ну дальше я уже не слушала об ее горе, а помчалась домой, – закончила Жучиха. – Так хотелось рассказать вам все поскорее, что на бегу палец себе расшибла о корягу.

Жук на радостях расцеловал крепко свою хозяйку.

– Ну, умница! Три мешка тебе ягод сладких за такие новости!

– Ну, друзья? – зашевелил он бодро усами перед боровиком и сыроежкой. Не сказал я вам, что рано еще голову пеплом посыпать?.. Не говорил, что не пропадет дело на Тихой?

– Ах!.. – не могли они придти в себя от волнения. – Все это так неожиданно, что поверить трудно!

После Жучихиного рассказа Шапочник с Рябенькой воспряли духом. Неведомо откуда появились силы, и друзья немедленно же решили идти на Тихую. Но Жук и слышать не хотел об этом. «Окрепнете сначала как следует. Нигде ничего не горит и на головы не льется, и совершенно незачем сломя голову лететь. Вот через несколько дней наберетесь сил, тогда и пойдем вместе. Было бы только здоровье, а все остальное будет хорошо…» И хочешь-не-хочешь, пришлось обоим покориться Жуковой воле.

Произошло все это в четверг, а в субботу под вечер перед домом Жука остановились два запыленных гриба. Боровик с сыроежкой ужинали в доме, когда со двора послышалось:

«Добрый вечер!»

«Дай боже здоровья!»

«Не здесь ли живет Жук Усатый?»

«Я самый, а что?»

«Мы слыхали, что у вас находятся боровик Шапочник и сыроежка Рябенькая…»

«А вы откуда знаете?»

«В лесу сказали… Так они у вас?»

Боровик с сыроежкой выскочили во двор как ошпаренные.

– Братец! Сестрица!.. – вскричали пришедшие, увидев их. – А мы вас целую неделю ищем по лесу.

– Дружище Опенок! – ахнули радостно Шапочник с Рябенькой.

Объятьям и поцелуям не было конца. Гости вошли в дом и сразу же начали рассказывать обо всем случившемся на Тихой поляне после возмутительного их оттуда изгнания. А удалось оно гнилякам только потому, что Рыжик Щербатый с червивыми своими однодумцами спровоцировал тупоумных стариков, а со сторонниками боровика и сыроежки расправился беспощадно и неожиданно. Но после этого все наиболее здоровые и молодые грибы резко отвернулись от гнилой компании, и начались тогда ежедневные споры и драки на Тихой поляне. Тем временем подросла оздоровленная молодежь, доказав своим здоровьем большинству заблуждавшихся правоту вашего дела. Никто уже не хотел, да и не мог верить червивому старичью. А несколько дней тому назад на Тихой произошло восстание: здоровые грибы, применив силу, изолировали от общества представлявших опасность гниляков, большинство которых уже рассыпалось в прах, а Рыжик Щербатый еще догнивает свой бесславный век с некоторыми уцелевшими дедами…

– Ну, а лекарства? – напомнила сыроежка. – Что с ними?

– Лекарства мы берегли как зеницу ока, – успокоил ее Опенок. – Наше счастье, не нашли они их, а то чем бы мы оздоровили товарищей?

– Да-а… – сказал Жук. – Я, знаете ли, не удивляюсь поведению этих стариков. Червяки у них выели разум, и им казалось, что без этих мерзавцев ползучих жизнь немыслима…

– А все же пришлось нам их силой одолевать, – сказал Опенок. – Столько в них эгоизма и злобы, что дай им волю, они бы весь мир перезаразили своим гнилостным ядом.

– Ну, это ясно, что для блага общества избавиться от них необходимо… И все же они, со всей своей злобой и ядом, только жалки…

Дружеская беседа затянулась до поздней ночи. Под конец Опенок сказал своему молодому товарищу:

– Раненько, дружок, вставай и беги на Тихую… Скажи, что нашлись наши спасители и пусть все выходят встречать их. А мы пока…

– Да к чему это вы! – перебили его боровик с сыроежкой. – Мы и сами пойдем.

– Ну, нет, подождите! – возразил Опенок. – Садитесь вот лучше и послушайте, какую вам готовят встречу…

Счастливый присутствием дорогих его сердцу товарищей, Опенок начал свой рассказ. А Жук только тихонько посмеивался в усы.

ПРАЗДНИК НА ТИХОЙ

Весть о том, что нашлись, наконец, боровик Шапочник и сыроежка Рябенькая, привела всех обитателей Тихой поляны в радостное возбуждение. Счастливая грибная община торжественно готовилась к встрече славных путешественников, прихорашиваясь и наряжаясь в новенькую праздничную одежду. Тоненькие сыроежки примеряли белоснежные платьица, рядились в красные и розовые широкополые шляпки. Степенные боровики, рыжики, маслята и опенки переодевались в великолепные серые и коричневые рубашки.

Разодетые толпы грибного народа торжественно тронулись в лес навстречу своим великим родичам. Шли дружными рядами, распевая веселые песни. Оставшиеся дома тщательно прибирали к празднику поляну. Проворные девушки накрывали столы и украшали их цветами, хозяйственные женщины расставляли всевозможные, заранее приготовленные к этому дню кушанья и напитки. Мужчины и молодежь расчищали дорогу и устанавливали триумфальную арку. Даже детишки принимали деятельное участие в хлопотах старших, бегая с веселым гомоном по поляне.

Величественные триумфальные ворота щедро разукрашены ветками папоротника и кедровника. Слева на воротах, на длинной жердине, красуется скальп огромного червяка, как символ победы над извечным врагом грибного рода. Справа – на такой же жерди, цветистый венок, олицетворяющий новую жизнь на Тихой поляне. А всю середину ворот заполняла мастерски сплетенная из гроздьев калины надпись: «Привет славным путешественникам».

У ворот почетные представители возрожденного грибного коллектива ожидали боровика и сыроежку с хлебом-солью. Когда долгожданные спасители приблизились, а принаряженные дети осыпали их осенними цветами, две пары солидных боровиков и сыроежек поднесли им хлеб-соль с низким поклоном и сказали торжественно:

– Приветствуем великих обновителей грибного рода на их родной земле! Примите наши скромные хлеб и соль, как выражение горячей признательности за ваш подвиг, который во веки веков будет сохранен в сердце каждого гриба вместе с бесконечной к вам благодарностью и любовью. Слава боровику Шапочнику и сыроежке Рябенькой!

– Ура-а! – громко подхватили присутствующие. – Да здравствуют боровик Шапочник и сыроежка Рябенькая!

Не успели оба опомниться, как восторженные почитатели подхватили их на руки и среди громкого ликования понесли на Тихую.

– Дорогие товарищи! – заговорил взволнованно боровик, попросив поднятием руки внимания. – Огромное счастье дожить до этой радостной для всех нас минуты. Ведь отныне мы начинаем новую, лучшую, бесчервяковую жизнь на Тихой. За такое счастье, за такое великое дело можно не задумавшись пожертвовать своей жизнью. Но, должен признаться, что как-то совестно нам слышать и видеть все ваши благодарности и почести. Скажу правду, – уходили мы когда-то в дальний путь, совсем не предполагая найти возможности обновления нашего рода. Гнала нас только тоска о лучшей жизни, гнала нас страшная безнадежная червяковая атмосфера Тихой поляны… И если нам удалось не только возродиться самим, но и отыскать лекарства для спасения своих собратьев – то эта заслуга целиком принадлежит тем, кто оказал нам неоценимую помощь и поддержку в том необъятном мире, которого мы еще и сейчас почти не знаем. Все наши труды и лишения уже полностью вознаграждены: во-первых, нашим собственным здоровьем, а во-вторых, цветущим видом нашей молодежи, избавленной навсегда от угрозы быть съеденными заживо. Так что наши заслуги более чем скромны, дорогие друзья. И если и следует кого благодарить за чудесные лекарства, то в первую очередь нашего незабвенного друга Жука, который золотым своим советом спас жизнь не только нам двоим, но и всем живущим и будущим поколениям нашим. Как знать, чем кончилось бы наше путешествие, не повстречай мы его, вот ему…

Смущенный похвалами, Жук украдкой спрятался за широкополую шляпу боровика и шепнул сыроежке на ухо:

– Даю слово, сейчас же убегу отсюда, если он не покончит с этим потоком славословия. Терпеть не могу такого! Ну, говорил бы о чем-нибудь дельном, а то заладил… А с меня от этого семь потов уже сошло!

Но сыроежка вместо ответа торжественно расцеловала его на глазах присутствующих, а боровик закончил свою речь, вызвавшую бурю восторга среди слушателей.

– Да здравствует Жук Усатый! – громом загремели по поляне приветственные крики. Слава другу наших дорогих спасителей и нашему другу!

Растерявшегося Жука хочешь не хочешь подхватили на руки и несколько раз подбросили, как мяч, над толпой. То же самое сделали с Шапочником и Рябенькой. После, когда буря восторгов несколько поутихла, боровика, сыроежку и Жука Усатого торжественно усадили на почетные места за столом, и на поляне начался веселый пир. Рекой лились сладкие меды и вина, от тостов и здравиц в честь троицы дрожал осенний воздух. «Что за чудеса творятся на Тихой поляне?» – удивлялся, заслушавшись, лес.

А потом разлилось весенним паводком радостное все-грибное гуляние. Песням, танцам, играм не было конца, все веселились до изнеможения. Только червивые полумертвые деды, выселенные за кусты орешника, не разделяли общего ликования. Они прислушивались к радостному гомону на Тихой поляне, и продырявленные сердца их сочились кровью от ненависти.

– Поруганы вековые традиции нашего рода, – бормотали они, тяжело вздыхая. – Погибают из-за двух проходимцев прадедовские законы и обычаи. Слушайте ж, слушайте!.. Видано ли, слыхано ли у нас такое светопреставление? Гей, и нет на них кары божьей!

Словно в ответ им Тихая поляна гудела стоголосым веселым хором, порождавшим в сердцах гнилых дедов отчаяние и бессильную злобу.