Текст книги "Перекресток"
Автор книги: Петр Хомяков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)
Глава 2
Опять звонок. Да что они издеваются что ли. Кому нужен полубезработный усталый человек, которому остался только шаг до хронического алкоголизма.
– Fedor?
– Yes, it is me.
– It is Kornelius.
Как здорово! Вот это новость!
– Glad to hear you!
– Guess more.
– Guess more.
Михеев не говорил на африкаанс, но знал несколько расхожих выражений и любил вставлять их в разговор со своим бурским другом, показывая, таким образом, уважение и симпатию к нему.
– I will come to Russia in july.
– I will very glad to meet you in Russia.
Боги, великие духи народов, выполняющих Божий замысел, при жизни стремятся воплотить в материальном мире идеальное. Однако, попадая на небеса, они обставляют своё пребывание в тонком мире атрибутами, соответствующими реалиям их земной жизни. Им так удобнее и сподручнее. Ведь их настроение должно быть наилучшим. Они не должны отвлекаться на второстепенное. Но при этом не должны и терять связи со своими детьми и внуками.
Конечно же, на небесах молот – это отнюдь не земной молот, и на небесную скамью не присядет парашютист – экстремал, решивший отдохнуть и хлебнуть мёда из ковша своих великих предков. И всё же…
Сварог, Тор и Кова сидели на пороге кузницы и, отдыхая после трудового дня, пили мёд. Они частенько заходили в эту небесную кузницу и ковали победы и судьбы своих народов. Бывало, они и спорили, при этом, случалось, и довольно сердито. Вот и сейчас они пребывали в не лучшем расположении духа. Дела белых людей Земли шли всё хуже и хуже. Мастера почти полностью уступили место интриганам, спекулянтам и бандитам.
– Творец в гневе, – меланхолично заметил Кова. Он смотрел на товарищей пронзительными голубыми глазами, арийский цвет которых поразительно сочетался с восточной меланхолией взгляда. Такие глаза бывают у жителей высокогорий Таджикистана, афганского Нуристана и глухих деревень в иранской глубинке.
– Двести тридцать четыре крупных астероида в ближайшие десять лет пройдут в опасной близости от Земли. Как бы всё человечество, и наших внуков в том числе, Он не решил вразумить так же сильно, как когда-то динозавров, – продолжил он.
– Уж твоих-то точно стоило бы, – ворчливо заметил Тор.
– Мужики, кончайте лаяться, а? – с тоской сказал Сварог. – Нам надо думать, как вразумить их своими силами, чтобы Творец не грохнул их, как в своё время марсиан. А вы опять сцепились.
– А что, твои не смогли реализовать, как её… дорогу номер один? – спросил Тор.
– Нельзя самого себя вытащить за волосы, – с досадой сказал Сварог.
– Дружище, если бы мы в то время, когда искали тайну железа, рассуждали так, то были бы до сих пор в рабстве у семито-кавказоидов, – сказал Тор.
– А ваши и так у них в рабстве, – заметил Кова.
– На своих-то посмотри, – раздражённо бросил Сварог. – Одна их семитская арабская религия чего стоит. Где же твои огнепоклонники, а?
– Коллеги, все, к делу, – прервал их Тор. – Как я понял, Сварог, твои наиболее близки к пониманию замысла Творца, но не могут толком собраться. Так или не так?
– Пожалуй, что так.
– Ладно, значит надо привлечь моих на помощь.
– Только не так, как в 1941, – усмехнулся Сварог.
– Ну, тогда мы все напороли чуши. Но Боги мы, или нет?! Надо уметь преодолевать собственные… – Он хотел сказать, ошибки, но германская гордость не позволила произнести ему это слово. Впрочем, собеседники поняли его.
– Тор, – сказал Кова, – среди твоих надо только выбрать наименее самодовольных. Таких, что готовы вспомнить, что они мастера, труженики, а не «начальники над всем миром». А это будет трудно. Твой корень сейчас как раз и ведёт дело к полному исчезновению наших белых внуков, ошибочно полагая, что правит миром как раз от их имени.
– Есть у меня в запасе одна младшая ветвь, – сказал Тор. – Ребята очень надёжные, хотя недавно дали слабину. Попали под власть чёрных. Но может, это даже лучше. Поняли они после этого очень многое. И запал не утратили. Готовы бороться. Их бы свести с твоими, Сварог, они бы показали всему миру, как надо воплощать Божий Замысел.
– Далековато они друг от друга, – понял его с полуслова Сварог.
– Да ведь сейчас и не дни нашей юности. Что для нас было далеко, для них всего несколько часов полёта. Эх, нам бы с тобою тогда их возможности…
Он прикрыл глаза и мысленно представил себе облик своей давней любви, землячки Сварога. Она слегка повернула голову и ободряюще улыбнулась ему. Височные кольца, украшающие причёску, слегка качнулись… Как далеко она была тогда, и как далеко сейчас!
– Ну, тогда не будем откладывать, – прервал его раздумья Сварог. – Пойдём ковать их судьбу.
– Друзья, лучше завтра, – заметил Кова. – После такого мёда, боюсь, мы накуем такое…
– И то верно, – согласились они.
Цивилизационные прорывы, вопреки мнению иного обывателя, по большей части совершаются не в гигантских империях, а на окраинах, т. н. «цивилизованного» мира. Железо, которое дало название нынешнему «железному» веку стали плавить и ковать в совершенно глухих по тем временам местах. Тогда, когда все Средиземноморье расцветало изысканной культурой, политическими интригами и усложнёнными религиями, вдумчивые мужики в болотах Восточной и Центральной Европы нашли способ получать металл из красноватой грязи. И не было у этих мужиков никаких государств, никаких пирамид, никаких храмов, никакого «искю-ю-юства». А вот, получили новый металл, который до наших дней является основным в нашей цивилизации!
И так во многом. Где вы думаете, впервые начали освещать улицы электричеством. В Лондоне? Нет, вы ошибаетесь, это согласно официальной истории в Лондоне. А в действительности на 4 года раньше Лондона электрическое освещение улиц было организовано в Йоханнесбурге в Южной Африке.
А где и когда впервые было введено всеобщее среднее образование? Никогда не догадаетесь. В Парагвае, в середине XIX века.
Однако не любят империи, когда цивилизационные прорывы случаются за их пределами. Ох, не любят! Научились с древних времён, что сегодня – цивилизационный прорыв, а завтра – господам имперцам будут на изделия из нового металла кишки наматывать. Благо, есть за что!
Вот и давят они прогресс, как могут.
Так, кстати, было и в Парагвае. Навалились на него Бразилия, Аргентина и Великобритания. Сил у врагов было раз в сорок больше.
Но…, но Парагвай сопротивлялся более 30 лет! В конце войны из примерно миллионного населения, где мужчин, способных носить оружие, было около 300 тысяч, в строю осталось чуть больше 20 тысяч. И те были неоднократно ранены.
Их не победили. Просто они выронили оружие из израненных рук. Да, это – люди. Люди!… А не скоты. За тридцать лет войны не более двухсот предателей.
Боже, ну почему?!! Почему не они, не такие оставляют многочисленное потомство. Почему сгоревшие мальчики на крыше Белого Дома в 1993 году, которые, смеясь в телеобъективы многочисленных фотокамер, стояли с флагами среди моря огня, не оставили детей. Детей оставили те недочеловеки, которые в них, безоружных, стреляли за деньги.
А вот они – нет…
И вы хотите, чтобы я считал этих генетических ублюдков, потомков бесчисленных палачей и баранов, составляющих большую часть говорящих со мной на одном языке, своим народом?!!
Вот уж х… вам!
«Мой народ – это те, кто может, как эти мальчики стать среди огня, – подумал Михеев. – Кто может и хочет сопротивляться. Кто готов на риск и нестандартные решения. Кто готов за эти решения отвечать.»
В голове сами собой прозвучали стихи ещё одного неизвестного барда Белого дома
И если вам непонятно, почему не сдаёмся мы,
Спросите у подснежника, расцветшего среди зимы.
У моего товарища, ставшего среди огня,
Спросите, если сумеете, у убитого, у меня
Ты был прав, брат, мы не сдаёмся. Но этого мало. Мы обязаны победить! Любой ценой…
Он вспомнил семейную легенду. Его дед был в 1928 году председателем сельсовета. При этом – весьма крепким хозяином. Кулаком. Когда в деревню приехал комиссар, который должен был организовать колхоз, он, разумеется, остановился в доме деда. И посвятил председателя сельсовета в планы партии и народа.
Дед изрядно подпоил комиссара. А когда тот уснул, схватил жену и шестерых детей, и, не обременяя себя лишним барахлом, погрузив их на телегу, погнал в Москву. На окраине телегу бросил и пошёл наниматься в чернорабочие на стройке.
Чего всё это стоило крестьянину, нажившему своё добро непомерным трудом, трудно себе представить. Но верное решение было принято и воплощено в жизнь. Дед не дал крестьянской жадности и тупости взять верх над собой.
Как потом прочитал Михеев, так смогли поступить немногие. Только 700 тысяч кулаков и членов их семей нашли в себе решимость вовремя бросить все. А 10 или 15 миллионов ждали и надеялись чёрт знает на что. Такая вот статистика. Считать умеете, господа? Среди землячков, дай Боже, один из десяти заслуживает милости Богов.
Да, эта способность к принятию решения характеризует кровь почище любого дворянского титула. Про таких сказал Киплинг:
И если ты способен то, что стало,
Тебе привычным, выложить на стол.
Все проиграть, и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрёл…
Когда началась Отечественная война, дед, уже вышедший из призывного возраста, пошёл на фронт добровольцем. Как рассказывала бабка, дед шёл на войну весело. И это веселье было искренним. Не наигранным. Он был создан явно для большего в этой жизни, и не боялся расстаться с ней. Такой…, такой не соответствующей его размаху.
С поистине шекспировским масштабом он сказал близким: «Не переживайте. Меня убьют ещё до Нового года, но все наши мальчики останутся живы». Он погиб под Москвой в конце ноября. Но все его сыновья ту войну пережили. Как он и сказал, уходя на фронт.
Глядя на фотографию деда Михеев всегда испытывал восхищение и… неловкость. Он прекрасно понимал, насколько дед выше его, масштабнее. Несмотря на то, что дед был крестьянином и чернорабочим, а Михеев профессором. Если бы дед был жив, он, конечно же, радовался бы успехам внука. Но не было у Федора Михеева такого, поистине княжеского, отношения к жизни, как у деда.
Впрочем, Михеев хотя бы понимал, где и в чём он не дотягивает. Чего нельзя сказать о подавляющем большинстве его земляков.
– Знаешь, Теодор, – сказал однажды Корнелиус, когда они гуляли по Саратову, – когда я воевал в спецназе, нас учили оценивать моральный дух противника по косвенным признакам. Например, по тому, как люди курят. К сожалению, многие ваши молодые люди курят как побеждённые.
Наши, к сожалению, тоже, – добавил он после короткой паузы.
Глава 3
Корнелиус Химскирк, ровесник Михеева, выглядел заметно старше. Это был высокий крупный мужчина. В молодые годы Корнелиус был типичным блондином, но к своим пятидесяти с лишним годам поседел. Только усы светло-медового цвета позволяли судить о том, какие волосы у него были в юности.
На загорелом докрасна лице ярко выделялись голубые глаза. Михеев знал немногих иностранцев. Но, тем не менее, все они, и американцы, и европейцы чем-то неуловимым отличались от русских.
Поразительно, но Корнелиус смотрелся типичным пожилым грузным русским мужиком. Их даже однажды остановил милиционер на вечерней московской улице, приняв за группу алкашей. Федору большого труда стоило убедить стража порядка, что Корнелиус южно-африканский мультимиллионер.
И то верно, Корнелиус был поразительно прост в одежде. Когда знакомые Федора поехали в ЮАР, и Корнелиус их там встретил, они были удивлены его видом. В аэропорту их ждал типичный русский работяга в запылённой брезентовой куртке, старых джинсах и красной футболке. Ещё больше они удивились, когда Корнелиус усадил их в свой автомобиль, трофейный советский УАЗ из Анголы. Правда, движок у этого автомобиля был изготовлен по индивидуальному заказу, и на шоссе Корнелиус легко обходил навороченные джипы и мерседесы.
Глядя на этого, столь простого в быту, человека, можно было себе представить, каков был его прадед, легендарный генерал буров Христиан Девет, сопротивлявшийся англичанам до тех пор, пока они не вынуждены были подписать с разгромленными, но не сломленными бурами приемлемый для последних мир.
Корнелиус начал приезжать в Россию в самом конце 1990-х. Тогда многие правые политики Запада вдруг поняли, что Россия представляет собой страну неограниченных политических возможностей. А русские – это последний резерв белой расы на Земле.
К сожалению, западные правые поняли перспективность России лет на пятнадцать позже западных либералов. Но лучше поздно, чем никогда.
Михеева поражал сам подход Корнелиуса к изучению перспектив работы в России. С одной стороны, он был очень упорен в своих стремлениях. После первого визита, когда ему пришлось общаться с маргинальным политическим отребьем, от которого не то, что человека Запада, а самого стойкого русского может только стошнить, Корнелиус не бросил своей затеи. А приезжал ещё и ещё раз. Постепенно круг его знакомств расширялся, а уровень знакомых повышался.
Но при всём при том, и это составляло другую сторону медали, он, по мнению Михеева, упускал массу интереснейших возможностей. И по бизнесу и по общественно-политической линии. Впрочем, Михеев не переоценивал своих мнений на этот счёт. Возможно, он многого не понимал.
Потом Корнелиус вдруг пропал из его поля зрения. По времени это совпало с периодом глубочайшей депрессии в жизни Федора Васильевича. Занятый своими проблемами, он даже не заметил этого исчезновения.
И вдруг, этот утренний звонок. Михеев был откровенно рад ему. Как будто свежий южный ветер разорвал нудные холодные облака. И с разом потеплевшего неба брызнули солнечные лучи.
Стояло начало июля. Золотисто-рыжее закатное небо все ещё посылало на землю лёгкое тепло. Ещё более сильный поток тепла шёл от асфальта платформы. Михеев соскочил на перрон и, быстро купив жареных пирожков с картошкой и солёных огурцов, вернулся в вагон.
Они с Корнелиусом и переводчиком ехали в Саратов.
Корнелиус и переводчик, давний знакомый Михеева, как это всегда бывало у них, резко спорили. Переводчик прекрасно знал английский, итальянский и китайский. За последнее своё умение он был прозван друзьями Китайцем. Китаец был совершенно лишён дипломатического такта, и, когда считал это нужным, выходил за рамки своих обязанностей переводчика. В прошлые их встречи подобные споры доходили до очень острой фазы. И Михеев очень сожалел, что не мог тогда вмешаться. Английский он знал плохо.
И то сказать, зачем советскому интеллигенту, заведомо не выездному, не пролетарского, но и не номенклатурного происхождения хорошо знать иностранный язык. Всё равно за кордон не выпустят. Разве что, прорваться на украденном танке. Но это так, шутка.
«Какая же всё-таки ублюдская была страна, которая инженеров и учёных, фактически открыто, считала своими потенциальными врагами! Как не соответствовал этот монстр Божьему замыслу! И как символично, что он развалился фактически от плевка.»
Так думал Михеев, входя в купе и вспомнив свою былую беспомощность в английском языке. В этот приезд Корнелиуса, к счастью, всё было по иному. Михеев засел за английский, с присущей ему фанатичностью, после очередного приезда Химскирка. И теперь вполне сносно говорил и понимал собеседников. Конечно, до Китайца ему далеко. Но, всё же, он теперь не молчит как дурак.
Помимо всего прочего, именно занятия английским не дали Михееву впасть в депрессию слишком глубоко и скатиться до вульгарного алкоголизма. За одно это он был благодарен Корнелиусу.
– … их интерес, – услышал Михеев конец фразы Корнелиуса.
– Да нет у них никакого интереса, – возражал Китаец. – Свою продукцию они продадут и без тебя. Что, нет желающих на нефть, мочевину, химикаты? Да их те же китайцы возьмут в любых количествах!
Переводчик совсем недавно обслуживал переговоры на этот счёт.
– Пойми, Корнелиус, люди встречают тебя так не потому, что заинтересованы в тебе. Просто они уважают себя, и, коль скоро согласились принять тебя, то делают это на высшем уровне. В противном случае они бы не опустились до холодного приёма, а просто бы отказались встречаться с тобой.
– Алексей, – Китайца звали Алексеем, – прав, – вступил в разговор Михеев. – Корнелиус, дружище, определись наконец, что тебе больше всего нужно. Я считаю, что ты и твои друзья напрасно пытаетесь мешать бизнес и масштабные проекты иного рода.
Как твой друг, настоятельно рекомендую заняться в первую очередь переселенческими делами. Это единственный проект, где наше общее белое дело и бизнес сочетаются.
Он хотел сказать «в одном флаконе». Но понял, что его знаний английского не хватит для того, чтобы передать пародийность этого слогана из осточертевшей телевизионной рекламы.
Идея организовать массовое переселение русских в ЮАР возникла в самом начале визитов Корнелиуса. Но потом эта идея всё больше и больше размывалась, терялась в массе других перспективных проектов. И то сказать, в России было ещё очень много интересного в техническом плане, что может всерьёз заинтересовать бизнесмена – производственника.
Однако надо понимать, что от России до ЮАР путь не близкий. Даже в очень перспективных изделиях очень много самых обычных комплектующих, которые можно и нужно не везти за тридевять земель, а использовать собственные, имеющиеся на месте.
Но, тогда, что же покупать в России? Некоторые важнейшие узлы и проектно-сметную документацию? Это было бы наилучшим для земляков Корнелиуса, но отнюдь не приводило в восторг россиян.
– Ты один с такой задачей не справишься, – сказал однажды Федор Корнелиусу. – Тут нужна огромная посредническая фирма с десятками специалистов. Такие вопросы согласовываются неделями, а мы с тобой мотаемся по России, как Фигаро из оперетты, который то здесь, то там.
– Но тогда наша прибыль будет весьма скромной у нас не останется свободных средств на наши неэкономические проекты, – возразил тогда Корнелиус.
– А, разве само по себе привлечение наших рабочих и инженеров в вашу экономику – это не самостоятельный бизнес? Насколько я знаю, у вас требуются все, от домработниц до авиамехаников и техников-геологов.
– У нас в университете требуются даже профессора, – Корнелиус посмотрел на Михеева «со значением».
– Не с моим английским читать лекции в университете, – засмеялся Федор. – Однако дорожным рабочим, или, если поквалифицированнее, техником-геологом, я бы у вас работать смог.
– Да, Федор, вы русские просто уникумы. Я нигде на земле не встречал таких скромных, выносливых и непритязательных белых людей.
С тех пор между ними возникла своего рода игра. Корнелиус на улицах, в транспорте, в магазинах спрашивал, сколько получает тот или иной человек. Федор говорил, а Корнелиус комментировал, сколько такой же рабочий или служащий получает в ЮАР.
Там вообще установлен конституцией минимум зарплаты в 1200 долларов в месяц. Корнелиус удивлялся, как в России можно жить на 100—150 долларов в месяц.
– Живём, – смеялся Федор.
Однажды во время обсуждения подобных вопросов в присутствии третьих лиц, Корнелиусу раздражённо возразил некий «патриот», что у них де, наверное, стоимость жизни слишком высока. Отсюда и такие зарплаты.
– Процентов на 40 дешевле, чем в Москве, – спокойно ответил Корнелиус.
«Патриот» пристыжено замолчал.
– …Итак, – продолжал Федор. – Разве бюро по найму рабочей силы сами по себе не приносят дохода? Или, хотя бы, самоокупаются? А ведь нам больше ничего и не нужно. Наберём наших мужиков и баб в ЮАР, и станет она снова белой. Тем более что ваши негры так и так работать не могут и не хотят.
– Однако их правительство будет не в восторге от такого наплыва белых.
– Чего ты тогда вообще хочешь? – непочтительно встревал Китаец. – Решите, наконец, что вам здесь надо! Кроме, разумеется, общения с такими милыми единомышленниками из числа русских националистов, как профессор Михеев.
Тогда Корнелиус ничего не ответил. И после отъезда надолго замолк.
И вот теперь, судя по всему, решение принято. Они едут в Саратов, общероссийский центр набора вахтовиков.
– Итак, дружище, что на этот раз будет интересовать тебя в Саратове? – поинтересовался Федор.
– Только организация набора рабочих и инженеров, – вдруг с несвойственной ему ранее определённостью сказал Корнелиус.
– А покупка проектной документации и лицензий? – спросил Китаец.
– Нет.
– Как, вы отказались даже от закупок столь заинтересовавших тебя ноу-хау?!
Корнелиус жёстко усмехнулся в усы. И Федор вдруг представил, каким он был, когда брал на мушку врагов своей страны и своего народа, своей расы, наконец.
– Гораздо проще нанять разработчиков этих ноу-хау. Тем более что здесь они все равно деградируют. Ты не обижаешься на такие слова, Теодор?
– Корнелиус, если я начал играть в эти игры, а, судя по всему, твои товарищи решили, наконец, перейти от слов к делу, то я уже в вашей команде. Да ты ведь знаешь мои убеждения. Я считаю своим долгом спасать мастеров и творцов. А судьба бюрократических машин умирающих империй меня не волнует. Вопрос лишь в том, не дадите ли вы снова задний ход?
Михеев внутренне возгордился, что может говорить по-английски такие сложные фразы.
– Помни, Корнелиус, – продолжал он. – Мы, русские, отзывчивы на доброе отношение, но не прощаем обмана. Если вы там опять чего-нибудь перемудрите, то наша переселенческая программа в политическом смысле будет иметь совершенно иные последствия, нежели вы ожидаете.
Я не имею в виду тебя лично. Но ведь ты представляешь далеко не одного себя.
– Нет, мой друг. На этот раз отступления и изменения планов не будет.
– А что будет иметь со всего этого друг Федор? – бестактно встрял Китаец. – А то ведь он тебе, Корнелиус, бесплатно помогает уже который раз. На Западе к таким бескорыстным людям относятся, как к дуракам. Уж я то знаю!
– Федор станет вице-директором фирмы по найму рабочей силы. На нём будет лежать связь с регионами и пиар.
– Даже так? – удивился Китаец. – Ну, тогда, позволь узнать, сколько он будет получать?
Корнелиус посмотрел на Китайца с раздражением. Но, тем не мене, ответил.
– Пять тысяч долларов в месяц, не считая командировочных и представительских.
– Тогда зае…сь, – сказал по-русски Китаец Михееву. – Хотя маловато. Своему они на этой должности платили бы больше.
Вряд ли Корнелиус понял, что сказал Китаец, но эмоциональную тональность его реплики оценил верно.
– П-о-ш-е-л н-а х…, – по слогам произнёс Химскирк. Михеев научил его этому универсальному в русском языке выражению недовольства собеседником.