Текст книги "Тропой легенды"

Автор книги: Петр Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Annotation

Петр Казаков

В РАЙОНЕ ЧИСТЫХ ПРУДОВ

ТАЙНУ СОХРАНИТЬ НЕЛЕГКО

ПАРТИЗАНСКИЕ ПИСЬМА

ШТАБ НАЧАЛ РАБОТУ

В ДАЛЬ НЕОГЛЯДНУЮ

ПО ПАРТИЗАНСКИМ ТРОПАМ

ПРИКЛЮЧЕНИЙ ХВАТИТ НА ВСЕХ

КОЛИНЫ ТРОФЕИ

НА ДАЛЕКОМ ХУТОРЕ

ДОРОГИ СБЛИЖАЮТ И РАЗЛУЧАЮТ

ЗБРУЧСКИЙ МСТИТЕЛЬ

ДРАГОЦЕННАЯ РЕЛИКВИЯ

Петр Казаков

ТРОПОЙ ЛЕГЕНДЫ

В РАЙОНЕ ЧИСТЫХ ПРУДОВ

В первых числах марта на Чистопрудном бульваре появились проталины. Из-под слежалого снега выбились ручейки. С каждым днем они становились бойчее и, наконец, с разбитным припевом безудержно понеслись вдоль и поперек тротуаров. Пруд жадно глотал мутные потоки до тех пор, пока на нем не всплыл лед. Оказавшись без снега, этих светлых праздничных скатертей, льдины засверкали на солнце, как алмазные.

С наступлением оттепели центр буйных ребячьих забав переместился от подъезда кинотеатра «Колизей» к берегу пруда. Будущие капитаны и штурманы впервые постигали здесь сложную морскую науку. Их бумажные крейсеры и дредноуты из консервных банок совершали свои кругосветные путешествия.

Вместе с малышами, завсегдатаями бульвара, радовался весеннему оживлению и участковый уполномоченный дядя Миша, или, как его уважительно называли родители, лейтенант милиции товарищ Зарубин. Он медленно шел по аллее среди голых деревьев и покачивал на руках полуторагодовалую Светланку. Девочка спала, сладко посапывая, а дядя Миша напевал ей какую-то песенку. Неожиданно дорогу Зарубину преградила пожилая женщина в очках и с собачкой на тонком поводке.

– Обратите внимание на этих безобразников! – воскликнула она и театральным жестом указала на пруд.

Лейтенант глянул по направлению ее руки. Там, на одной из крупных льдин копошилась ватага мальчишек. Гордясь всеобщим вниманием, они старательно отталкивали льдину от берега, пытаясь выйти на середину пруда, в разлив большой полыньи. Это был непорядок. Не только удовольствие несет с собой весна, она прибавляет забот. Рупором приставив к губам ладонь, Зарубин приказал мальчишкам немедленно сойти на берег.

В ответ раздались хохот, мяуканье и веселые крики. Заметив на руках Зарубина Светланку, озорники чувствовали себя в полной безопасности.

– Мы – «Антарктида»! Внимание! Передаем сводку погоды…

От Покровских ворот, от кинотеатра «Колизей», с бульвара к пруду потянулись любопытные. Одни тревожно переговаривались, другие громко возмущались ребятами и их родителями, а некоторые просто радовались непредвиденному развлечению.

Лейтенант милиции нетерпеливо переступал с ноги на ногу, руки его были заняты, и он не мог применить власть из-за улыбающейся краснощекой Светланки.

– Глядите, – все больше смелели на льдине, – оказывается, у милиционеров тоже бывают детишки!

Терпению лейтенанта пришел конец. Он передал Светланку стоявшей рядом с ним женщине, подоткнул под ремень полы шинели и с разбега прыгнул на лед. Мальчишки в панике рассыпались по льдине, легли на животы и принялись торопливо грести покрасневшими от холода руками. И тут вдруг раздался треск – ледяная глыба под озорниками раскололась надвое. «Полярники» мгновенно притихли. Возбуждение их улеглось, а тревожные возгласы взрослых на берегу уже не казались такими смешными…

Последними на берег сошли двое. Встряхнув мокрые полы пальто, они быстро прошмыгнули мимо толпы. И только теперь все увидели, что один из «героев» был девочкой. В лыжных штанах, в шапке-ушанке, из-под которой выбивались темные, необыкновенной толщины косы, она обогнала приятеля и исчезла в вестибюле кинотеатра. Ее спутник шел неторопливой походкой. Рыжеватые вихры, выбившиеся из-под шапки, покачивались в такт шагам. Но вот он остановился, с независимым видом оглянулся назад. Заметив спешившего к нему Зарубина, скорчил смешную рожу и исчез вслед за девочкой.

В толпе загалдели.

– Какой хулиган!

– Вот они, детки!

Зарубин знал почти всех ребят своего района. Этот – вызвавший негодование толпы – был известный всем Чистым прудам Федя Прибытков. А девочка – дочь знаменитого археолога профессора Шапиро, Ина.

* * *

Глубоко засунув озябшие руки в рукава и слегка поеживаясь в промокшей одежде, Федя и Ина сидели в первом ряду кинозала. Затаив дыхание, они смотрели на экран.

Героя всегда представляешь себе необыкновенным, особенным – высокого роста, с горящим, устремленным вдаль взором. И, конечно, с громовым голосом. Уж если такой позовет за собой – полетишь, как на крыльях, куда угодно.

А тут герой – обыкновенный мальчишка, школьник. Вихрастый, непоседливый, с исцарапанными руками и сбитыми коленками. Только глаза у него какие-то особенные… Зоркие глаза, орлиные. Да он и есть Орленок. Вот увидел он карательный отряд гитлеровцев, пробиравшихся в партизанский лагерь, и, не думая о себе, с близкого расстояния метнул гранату. Четыре фашиста убиты наповал, остальные обратились в бегство. Но и сам Орленок пострадал. Раненый, истекающий кровью мальчик спас целый партизанский отряд…

Полтора часа пролетели, как большая перемена. Внезапно вспыхнули боковые плафоны, захлопали откидные сиденья. Зал быстро пустел. Лишь мальчик и девочка, не глядя друг на друга, сидели, не двигаясь, и думали об одном и том же. У них были одинаково сосредоточенные лица. У обоих над переносьем невесть откуда взялись морщинки.

Мимо прошла пара – парень с девушкой. Девушка, увидев задумавшихся приятелей, улыбнулась:

– Вот они где, исследователи «Антарктиды»!

– Тоже мне герой, – усмехнулся парень.

Темные и короткие брови Ины, похожие на запятые, презрительно поднялись вверх. Встрепенулся и Федя.

– Идем отсюда, – он резко дернул девочку за рукав.

Оказавшись на улице, Федя подставил лицо прохладному ветру и, не оглядываясь, побежал. Ина догнала его уже на бульваре.

– Что ты, Федюк? – тревожно спросила она.

– Да ну их всех! – сердился Федя. – Вот настоящее бы дело подвернулось, как Орленку, Вале Котику. Война, что ли!

– Дурак ты, – недовольно оборвала девочка. – Мы за мир боремся, за дружбу. А ты!..

– Ага, боремся, говоришь, – насупился Федя, – а почему нам разрешают только стишки декламировать да в снежки играть?

Ина не ответила. Шла, ни на шаг не отставая от приятеля, и глядела вокруг, глубоко вдыхая напоенный незнакомыми запахами воздух. Да и бульвар казался каким-то другим, изменившимся. Видимо, оттого, что в город входили сумерки. Из-за протянувшихся через все небо высоких штор-облаков несмело появились бледные звезды. Они становились все ярче, и скоро на мокром тротуаре засияли их шаловливые двойники. Ина замедлила шаг, вглядываясь в лужу, но звездочки вдруг задрожали и шарахнулись в стороны, испуганные Федиными сапогами.

– А вон и наши, – сказал Федя.

Около застекленной витрины «Вечерней Москвы» столпились ребята. И ни звезды-малютки, ни их двойники больше уже не интересовали Ину. Верх взяло обыкновенное девчоночье любопытство. Она попыталась через головы ребят заглянуть в газету, но Федя равнодушно остановил ее.

– Брось, наверное, происшествие какое-нибудь или из зала суда: «Их было шестеро школьников, и все хулиганы…»

– А вот и нет, – возразил маленький, вертлявый, как юла, Степанчик Лукашин, Федин одноклассник, – пионеры одной школы клад нашли. Здорово, правда?

Федя властно отстранил его от газеты и сразу увидел заголовок – «Интересная находка».

– Читай вслух, – попросила Ина.

– «Пионеры школы номер… – шепотом передавал Федя газетные строки, – во дворе старого дома расчищали площадку для школьного сада. Неожиданно лопата одного из ребят наткнулась на что-то твердое. Это был деревянный ящик. В нем оказалась небольшая разобранная типографская машина, прокламации Московского комитета РСДРП „Да здравствует вооруженное восстание вооруженного народа!“, самодельные бомбы, патроны. Находка пионеров передана для изучения. Установлено, что ящик захоронен в 1905 году подпольной большевистской организацией».

– Ага! – гордо воскликнул Степа, словно это он зарыл ящик. – Понимаешь, Федюк, бой был с жандармами…

Не ответив, Федя медленно побрел дальше. Ина, поняв его настроение, без умолку болтала о редкой удаче, выпавшей на долю незнакомых ребят.

– Вот бы нам одну бомбу – зеркального карпа на Чистых прудах глушить. Да?

Федя хотел ответить, но перед ним неожиданно выросла долговязая фигура, схватила тонкими длинными руками головы Ины и Феди, больно столкнула их лбами.

– Ой, Виктор! – закричала Ина. – Скажу папе. Проходу не даешь!

– Иди жалуйся, – Виктор Шапиро, брат Ины, широким жестом показал на подъезд. – Дома тебя один дядя с пушкой в футляре ждет!

– Милиционер? Неужели? Ужас какой! – Ина ойкнула и, не попрощавшись с Федей, скрылась под аркой большого серого дома.

Верзила взял Федю за воротник пальто, грубо привлек к себе и дохнул противным папиросным дымом:

– Ну ты, Ромео… Чтоб я не видел вас вместе. Понял?

– Ты что лезешь? Опять пристаешь? – в свою очередь спросил Федя.

– Пшел вон! – заорал Виктор.

Федя распрямил не по возрасту широкие плечи и, задыхаясь от обиды, передразнил, а потом затараторил как пулемет:

– Сам «пшел»! Стиляга несчастный! Плесень! Пенициллин!

И сразу нахальство с Виктора словно ветром сдуло. Чтобы окончательно устрашить противника, Федя метнулся к помойному баку, выхватил из него бутылку с отбитым горлышком: а ну, подойди!

* * *

В подвале, где Федя Прибытков жил со своей бабушкой Анной Петровной, было темно. Пробки перегорели еще вчера, а новые Федя забыл ввернуть. Не мешкая, он нашел ящик с инструментом, бочком выскользнул в коридор. Через минуту в квартире вспыхнул свет, а у соседок – тети Паши и ее дочери Кати – сразу загромыхал не выключенный со вчерашнего дня приемник.

– Ужин на столе, – не глядя на внука, сказала бабушка.

«Уф! – облегченно вздохнул Федя. – Кажется, пронесло…»

Он очень любил свою бабушку. Она прожила трудную жизнь, до слез простую и тихую, и была для него и матерью и отцом – всем самым дорогим на свете. Сегодня она, наверное, не в первый раз подогревает ему борщ, а он вот сидит над тарелкой и не может есть. Перед глазами все еще мелькают кадры из кинофильма – Орленок с зажатой гранатой в руке, партизаны, бросающиеся с автоматами в атаку. И теперь кусочки картошки и капусты, перепутавшись между собой, словно превратились в гранитные надолбы с колючей проволокой.

– А к нам участковый приходил – товарищ Зарубин, – проговорила Анна Петровна. – Тебя спрашивал.

Поняв, что от объяснений никак не уйти, Федя начал рассказывать:

– Пошли на «Че-Пе», ну, это наши Чистые пруды… Инка и говорит: «Надо поселок Мирный построить». Мы и давай строить. На льдине… Всем хотелось чего-нибудь…

Он смолк, увидев на морщинистом лице бабушки печаль. Слез-то у нее нет, за свою долгую жизнь все выплакала, осталась лишь привычка подносить к глазам высохшую, скрюченную от тяжелой работы руку. Феде стало нестерпимо жаль бабушку. Тихонько встал из-за стола, нежно, как только мог, обнял ее угловатые плечи.

– Не надо, ба. Я исправлюсь. Ведь не поздно мне еще! Хочешь, я тебе что-нибудь расскажу? Вот, например, был такой пионер Валя Котик… – он осекся, догадавшись, что упоминание об Орленке сейчас никак не в его пользу, и переменил тему: – Ребята одной школы клад откопали – оружие! – Федя обвел комнату изучающим взглядом, словно впервые попал сюда, и вдруг встрепенулся: – Ба, кто жил в нашем доме до революции? Может, и тут есть тайник?!

Впервые за весь вечер бабушка улыбнулась.

– Тайник? До Октября тут чиновники жили, небогатые. Снимали комнатушки. Нет, Феденька, клады уже все поразыскали.

– Но ведь пишут же в «Вечерке»! То там, то тут находят. И раскопки эти самые… Ты должна что-нибудь знать!

Немигающие глаза внука устремились в одну точку на потолке, Анна Петровна даже взглянула туда.

– Ба, а у деда не могло быть тайника?

– О господи, – взмолилась бабушка. – Да откуда у него? Ведь ты знаешь, он механиком был, у Михельсона…

– Говори по-современному: на заводе имени Владимира Ильича, – живо поправил внук.

С заводом имени Владимира Ильича он был знаком давно. Еще когда учился в четвертом классе, впервые приехал туда на трамвае и застыл в изумлении. За каменной оградой покрикивали паровозы, гремели какие-то цепи, стучало железо, и густой запах масел приятно щекотал ноздри. Сразу припомнились рассказы бабушки об этом заводе, прочитанное в книгах. Перед взором как бы открылись дали-дальние.

В голове молниеносно родился смелый план. Легко перебросив через забор портфель с учебниками, Федя без труда нашел к нему дорогу. «Если будут ругать, скажу: ребята портфель забросили, полез доставать».

– Стой! Кто таков?

Цепкие пальцы вахтера крепко схватили мальчишку за воротник пальто.

– Прибытков я! – только и смог в первую минуту выдавить из себя Федя.

Вахтер пристально посмотрел на мальчика:

– Положим, что ты – Прибытков. Но зачем же через забор?

– Не положим, а в самом деле Прибытков. Дед мой тут работал, потом отец.

Морщинистое лицо вахтера потеплело в едва приметной улыбке, и он выпустил Федин воротник.

– Так бы сразу и сказал. Значит, ты внучек Анны Петровны? Хорошо. А персонально сюда к кому?

– Ни к кому, просто так…

– Ага, – сообразил вахтер. – Ни к кому – значит, ко мне. Пойдем, пропуска проверять будем!

С тех пор Федя не раз приезжал к заводу, но в цехах так и не побывал…

Видя, как задумался сейчас Федя, бабушка пояснила:

– Когда в четырнадцатом году началась мировая война, деда твоего, Игната Никитича, на фронт мобилизовали. А я с Романом, отцом твоим, осталась. Полгодика ему было. А потом – революция. Какие тут тайники да клады… – она медленно провела ладонью по вискам.

– Вот в Польше, это правда, остался у деда тайник. Ну так это ж далеко, в чужой земле, – Анна Петровна вздохнула, будто бы в знак сочувствия внуку. – Вот подрастешь, дознаешься.

Федя прижался к плечу старушки.

– Ба, все равно расскажи. Пожалуйста… Мне вполне можно доверить самую-самую страшную тайну. Могила!

– Какая там тайна! – устало улыбнулась Анна Петровна. – Давно это было, внучек…

* * *

Деда своего Федя знал лишь по воспоминаниям бабушки да единственной в семье пожелтевшей от времени фотографии. На ней в рост изображена только что повенчавшаяся пара. Низенькая, с широко расставленными большими глазами девушка доверчиво прижалась к парню в косоворотке, которая, казалось, вот-вот лопнет на его широкой груди. Хотя для обоих был радостный день, молодые супруги не улыбались. Словно знали, какая суровая судьба ожидает их в будущем.

А сегодня из рассказа бабушки, как бы выплывая из далекой дымки, перед Федей вырисовывался совсем другой образ деда – молодого командира Красной Армии. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, он сменил рубаху-косоворотку на кожаную куртку, крест-накрест перехваченную тугими ремнями. Густые рыжие кудри – «как у тебя, внучек!» – едва прикрывала буденовка. Дед служил в Первой Конной, у самого Семена Михайловича Буденного. Когда закончилась гражданская война, когда разбили белогвардейские армии и прогнали с советской земли разных интервентов, он мечтал вернуться на свой завод и строить мирную жизнь, растить сынишку Ромку. Но не суждено было вернуться Игнату Никитичу. На Украину напали легионы панской Польши.

На врага была двинута Первая Конная армия товарища Буденного…

– Зимой в 1921 году получила я весточку об Игнате Никитиче – письмо от раненого его друга, – тихо, с раздумьем говорила бабушка. – Оставила я Романа на попечение соседей, ему уже шестой годок шел, – и на Киевский вокзал, да в путь…

Ох, Федюша, и трудно же я добиралась! Ехала в теплушке, так тогда товарные вагоны называли. А билетом и пропуском мне служило письмо из лазарета, что тот боец написал.

Приехала я в Проскуров, нашла лазарет. А друг-то Игната уже скончался от ран. Добрые люди показали мне холмик на кладбище, на холмике – красный столб. Долго стояла я около могилы без слез, вот как сейчас. И чувствую, кто-то берет у меня из рук узелок с вещичками, усаживает. Гляжу – солдат какой-то, пожилой… И говорит мне, что он тоже из Москвы, только с Цинделевской мануфактуры. Воюет с бандами Махно. В тот день он хоронил своих товарищей. «Много погибло хороших людей от буржуев!» – закончил он. Тогда я поведала свое горе, письмо показала. «Сынок-то жив?» – спрашивает. «Жив, – отвечаю, – да как же без отца-то теперь?» «А Советская власть на что? Наша власть, народная, без помощи тебя не оставит!»

Как я поняла, человек этот был из корпуса червонных казаков. Конечно, он все знал. И не стал от меня утаивать…

В одном местечке, название такое мудреное, красные под командой Игната отбили у белых панов обоз с награбленным добром. Берегли его солдаты, хотели сохранить для Красной Армии. Но бандиты накопили силы и окружили отряд. Видит Игнат Никитич, что нет спасения, и приказал зарыть ценности под двумя каштанами: «Придут наши – возьмут!» Солдаты все закопали, дали залп, и Игнат велел всем переплывать реку. А сам с бойцом, который потом написал мне из лазарета, остался прикрывать отступавших товарищей…

– Какой дед был! – воскликнул Федя и спросил: – Но почему красноармейцы залп дали? Или под каштанами они кого-то похоронили?

– Не знаю, милок. Видно, так полагается…

Федя недоверчиво покачал головой.

– Нет, бабуся. Залп просто так не дают… Это понимать надо!

– Спать, спать пора, – вдруг спохватилась Анна Петровна. – Поздно уже.

В голове у мальчика роились тысячи мыслей. Дед остался на вражеском берегу, послал раненого бойца обо всем сообщить своим и погиб, навеки унеся с собой тайну.

– Ба, а где зарыли-то? Как город называется?

– Не совестно тебе? – пристыдила Анна Петровна. – Дед за революцию сражался, а ты свое – клад. Не знаю! Почти сорок годов минуло. Называли мне бойцы, да я забыла.

– Вспомни, бабуся! – стоял на своем Федя.

– Подольск, кажется…

– Ох, ошибаешься. Подольск же под Москвой. Хорошенько вспомни!

– Или Волочаевск… – нерешительно произнесла Анна Петровна.

– Волочаевские дни! – живо подхватил Федя, но тут же притих. – Это, ба, на Дальнем Востоке.

Почти всю ночь он не спал. А под утро, когда веки закрылись против воли, увидел сон. Но приснился не дед и не его клад, зарытый в далекой стороне, а другое. Федя увидел себя совсем маленьким мальчиком, только что начавшим самостоятельно зашнуровывать ботинки… Бабушка что-то говорит, а он, не слушая ее, спотыкаясь, бежит на звонок к дверям, берет от девушки-почтальона письмо и отдает маме. Она в белом халате врача, веселая. Но вдруг мама выронила конверт. Бабушка нагнулась за ним, да так и осталась лежать на полу. А Федя стоит рядом и никак не может понять своим маленьким сердечком нависшую над всеми троими беду. Потом – мама в военной шинели… И вагоны, вагоны…

Проснувшись, Федя долго лежал с открытыми глазами. Вспомнил, как уже после войны в полуподвал к ним пришел незнакомый человек в выцветшем кителе с медицинскими эмблемами на полковничьих погонах и положил на стол мамину орденскую книжку. Листки ее шевелились на сквозняке… Федя понял тогда, что у него не стало и матери…

За окном, прямо над Фединой головой, показались обутые в резиновые сапоги ноги дворника, по шершавому тротуару зашаркала метла. Наблюдая за всем, что происходит во дворе, Федя думал о том, как потекла бы его жизнь, если бы и отец и мать вернулись с фронта?

Пусть бы отец вернулся даже на костылях, как Николай Николаевич, папа Коли Сергеева. Люди сказали бы: «Федюка знаете? Его родитель. Как на праздник наденет офицерский китель – орденов не счесть! А кто рядом с ним? А, так это Елена Ивановна, мама Федюка! Тоже офицер, имеет два ордена и пять медалей…»

Мальчик отвернулся от окна, сжал ладонями потяжелевшую от нахлынувших дум голову. К горлу подкатил горячий комок. Федя быстро накрылся простыней. Слез его даже бабушка не должна видеть!

ТАЙНУ СОХРАНИТЬ НЕЛЕГКО

Федя Прибытков и Ина Шапиро сидели за одной партой, локоть к локтю, голова к голове. И если у одного возникала какая-нибудь идея, то через мгновение она становилась достоянием другого. Друзей связывало большое уважение друг к другу. Правда, бывали меж ними и недоразумения. Но без недоразумений мальчишеская жизнь потеряла бы всякий смысл!

Особенно нравилось Феде то, что Ина никогда не зазнавалась, не была воображалой, как, например, староста класса Зоя Козлова. А ведь училась она куда лучше Зойки, и, кроме того, у нее были способности к рисованию. В школе все говорили о ней как о будущем художнике. Ее акварели – лучшие во Дворце пионеров. А в прошлом году за рисунок «Голуби» на выставке детского рисунка она получила первую премию.

К этому рисунку Федя имел некоторое отношение. Дело в том, что у Феди наравне с другими привычками есть и такая, которую никто не считает дурной: каждое утро он выбрасывает в форточку горсть крупы для голубей. Увидев однажды во дворе чью-то собаку, он поделился с ней котлетами. На следующий день к окну прибежали уже две собаки. Конечно, они разогнали голубей. Тогда Инка подняла бунт, ворвалась к нему и запретила бросать во двор мясные объедки. Оказалось, что девочка рисовала голубей с натуры, сидя на подоконнике, а Федя мешал ей. Если бы это был кто-нибудь другой, Федя не посчитался бы и назло собрал во дворе уличных собак со всего района. Но это была Инка, товарищ, и он сдался.

Именно потому, что Федя уважал Инку, он с ней первой и поделился новостью, как только начался урок. О том, что дело секретное, Федя не напоминал. Это само собой подразумевалось.

– Только вот беда: название города забыла бабушка, – вздохнул Федя. – Где бы узнать?

– Прибытков! – послышался сердитый голос учительницы Антонины Антоновны. – Ты мешаешь нам работать.

Заговорщики быстро отодвинулись друг от друга. Федя подпер подбородок, уставился в окно, за которым возились и без стеснения горланили грачи. Он с завистью наблюдал за свободным полетом чернокрылых гонцов весны, которые плавно кружили над крышами, над деревьями, устремлялись в непривычно голубое после долгой зимы небо. Вспомнились стихи: «Мы вольные птицы. Пора, брат, пора!..»

– Всем понятно мое объяснение?

Класс дружно загалдел, ребята подняли руки. Даже Степанчик старательно тянул вверх испачканную в чернилах ладошку. Ина подтолкнула Федю, и тот, не понимая, чего от него хотят, тоже приподнял над партой руку. То ли он переусердствовал, то ли по другой причине, но взгляд учительницы остановился как раз на нем.

– Подожди, Прибытков, – улыбнулась она. – Пусть лучше Лукашин расскажет.

Федя внимательно посмотрел на учительницу. Освещенное ярким солнцем лицо ее было доброе, красивое как у мамы на фотокарточке.

Степа, не ожидавший, что выбор Антонины Антоновны падет на него, растерянно поднялся из-за парты, оглянулся зачем-то назад. Но вот желтые глаза его сверкнули:

– А мне на минуточку выйти надо… – И Степанчик сделал такую милую рожицу и так выразительно глянул на учительницу, что отказать ему было невозможно. Гордо неся мимо Феди свою белую, как лен, голову, он победно подмигнул.

– Ну что ж, – вздохнула Антонина Антоновна, – Прибытков, мы слушаем тебя.

Минуты шли, а Федя страдал, мужественно перенося все, что выпадает на долю самого несчастного человека в мире. Даже когда прозвенел спасительный звонок, классная руководительница не отпустила свою жертву.

– Раз ты не смог ответить урок, – сказала она, – то хоть расскажи, как провел выходной день?

Значит, вылазка на Чистых прудах не прошла незамеченной и для школьного начальства… И тут Федя вдруг вспомнил, что муж Антонины Антоновны – лейтенант милиции. Ведь она – Зарубина! И, конечно, все уже знает! Он молчал, не сводя глаз с молодой учительницы. Теперь лицо ее казалось совсем другим, чем четверть часа назад, – хмурое, с мелкими преждевременными морщинками. «Злюка ты, вот что, – думал мальчик. – Все равно не переглядишь меня».

И он добился своего. Антонина Антоновна первая отвела взгляд и тихо сказала:

– Даже в воскресенье нет покоя от тебя! Придется поговорить с директором.

* * *

На стене директорского кабинета висела карта Европейской части СССР. Она занимала полстены. В левом углу карты отчетливо виднелась окрашенная в зеленый цвет Украина. Синими жилками пролегли реки, кружочками чернели города. Федя смотрел на нее как зачарованный.

– Ты меня понял?

Директор школы остановил на Феде прищуренные близорукие глаза.

– Да, – думая совсем о другом, ответил Федя.

– Если еще раз позволишь себе нарушить правила поведения вне школы, мы поставим в известность Анну Петровну. Учти это, Прибытков. А теперь можешь идти.

Федя бегом бросился в раздевалку.

– Ну что? – встретила его ожидавшая там Ина.

– Все то же, – отмахнулся мальчик, – ругают, зачем на льдину ребят зазвал. А я разве знаю, почему эта проклятущая льдина у меня под ногами оказалась! – Он оживился: – Знаешь, какая в кабинете у директора карта? Крупномасштабная. Там все-все города есть. Нам бы такую.

– Для того дела? – догадалась Ина и предложила: – Я готова.

Федя с восхищением уставился на нее. Ну и молодец же девчонка, всегда подскажет самую толковую мысль! Не сговариваясь, стараясь держаться поближе к стенке коридора, приятели пробрались мимо комнаты уборщицы, поднялись на второй этаж.

Вот и цель – снова директорский кабинет. Федя тихонько приоткрыл дверь. В кабинете уже никого не было. Подбежав к карте, толкаясь и мешая друг другу, заговорщики торопливо водили пальцами по шуршащей бумаге. Наконец Федя наткнулся на знакомое название.

– Проскуров!.. Ага, вот… Но почему он зачеркнут?

– Не видишь разве? – захлебывалась в шепоте Ина. – Город переименован, рядом стоит новое название – Хмельницкий. Где-то здесь должен быть городок, напоминающий по названию «Волочаевск». Как высоко! – девочка потянулась, встав на цыпочки.

Спеша Ине на выручку, Федя с трудом приподнял кожаное директорское кресло и потащил его к карте. Не осилив, с грохотом опрокинул, чуть не свалившись сам.

– Ой, – вскрикнула Ина, и, ухватившись за ногу, опустилась на пол. По ее побледневшим щекам покатились крупные слезы. – Перелом, наверное…

– Потерпи, пожалуйста, – попросил Федя, хотя знал, что это невозможно. Уж если Инка заплакала – значит, было действительно очень больно.

С тоской взглянув на карту, так и не рассмотренную до конца, пнув с досады предательское кресло – «троны тут расставили!» – он ринулся к дверям с намерением принести из пионерской комнаты аптечку. Но беда не приходит одна. Эту бабушкину поговорку Федя вспомнил, увидев, как дорогу ему преградила классная руководительница.

– Опять ты, Прибытков? – удивилась Антонина Антоновна и безнадежно опустила руки. Однако, заметив сидевшую на паркете стонущую девочку, сразу обо всем догадалась и властно приказала: – Врача, быстро!

Скоро, запыхавшись, прибежала школьный врач; за ней, тоже в белых халатах, как цыплята за наседкой, примчался целый выводок санитарок-второклашек. И как Федя ни хотел быть полезным в трудные для друга минуты, его бесцеремонно отстранили. Даже сама пострадавшая о нем забыла.

Через полчаса во двор школы ворвалась обшарпанная «Победа». Из нее вышел Витька Шапиро. Антонина Антоновна и врач вывели Ину. Виктор усадил сестру в машину, галантно поклонился Антонине Антоновне.

– А ты не суйся! – крикнул он Феде и с силой оттолкнул его от «Победы». – С тобой порядочным людям и рядом-то быть опасно. Инка теперь к тебе и близко не подойдет. Правда, Инесса?

Дверца хлопнула, и машина двинулась к воротам.

– Чихать я хотел на твою Инессу! – крикнул Федя, и, не находя достаточно обидных слов, добавил: – Пусть она сама ко мне не лезет…

Машина уехала. Антонина Антоновна скрылась в подъезде. Федя остался один. И вдруг ему стало так горько, что захотелось бросить все на свете и умчаться куда-нибудь далеко-далеко: «Мы вольные птицы…»

Федя с досады стукнул кулаком по кирпичной кладке школьной ограды и отправился восвояси. Подождите, он покажет себя!

Но день, полный событиями, еще не был окончен. Дома к нему зашла соседка по квартире Катя, работница электролампового завода. Она только что вернулась с комсомольского собрания, и ей хотелось с кем-нибудь поделиться новостью. Притянув к себе мальчика за пуговицу на пиджачке, она сказала:

– На сибирские новостройки уезжаю. Теперь ты в квартире командиром над двумя старухами будешь. Моей маме, если что надо, поможешь?

– Нет, правда, в Сибирь?

– Если клад найдешь – поделись, – хитро прищурив глаза, сказала девушка.

– Откуда взя-ла-а? – взъерошился Федя.

– Глупый, – безобидно сказала Катя. – А вдруг и в самом деле найдешь! С помощью золота, знаешь, сколько можно изготовить самых разнообразных механизмов – может, даже шагающий экскаватор.

От удивления Федя разинул рот. Катя умела угадывать его самые сокровенные мысли и тайны.

* * *

В конце недели после уроков был назначен пионерский сбор.

– Тебе придется задержаться, – остановил Федю председатель совета отряда Коля Сергеев. Он с достоинством пояснил: – Важное дело: обсуждаем план работы на время каникул. Наметим день экскурсии в музей Советской Армии.

– Сегодня некогда, – заспешил Федя.

В это время в класс вошел Сашко Довгаль, вожатый отряда, – высокий, стройный паренек с большими глазами, обрамленными длинными, как у девочки, ресницами. Хотя Сашко было уже лет девятнадцать и работал он не кем-нибудь, а мастером по ремонту телевизоров («Большой специалист своего дела», – говорил Степанчик Лукашин), однако на вид он казался немногим старше своих пионеров.

Ребята хорошо помнят первое появление Сашко в школе. Дело было на уроке физкультуры. Эти уроки осенью обычно проводились во дворе. Многие ученики убегали к «Колизею», так что к концу урока с физруком оставались самые робкие и безобидные. Сашко был в гимнастерке, полученной еще в техническом училище, держался скромно, с любопытством оглядывался по сторонам. Его спросили:

– Новичок?

Он улыбнулся, кивнул головой.

– Наверняка второгодник, – поделилась своей догадкой староста класса Зоя Козлова и оттопыренным пальчиком поправила свисавшую на прыщеватый лоб прядку волос. – Вот возни будет!

Федя весело обратился к Сашко:

– Послушай, длинный! Сейчас тикать будем. По одному. А ты, как новичок, должен остаться для «количества». Понял?

Каково же было удивление ребят, когда новичок, с первого взгляда показавшийся совсем неспортивным человеком, ловко проделал несколько фигур на перекладине, затем по просьбе физрука перешел на кольца! Как-то случилось так, что «тикать» с урока в тот день никому не захотелось.

После занятий Сашко сказал ребятам, что он вовсе не школьник, не новичок; его направили сюда вожатым. Вот дают только какой-то двенадцатый отряд, а там, говорят, одни озорники да хулиганы.

– Ваш отряд я взял бы с удовольствием, – польстил он ребятам.

Тогда вперед выступил Коля Сергеев: