Текст книги "Тропой легенды"

Автор книги: Петр Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Руководящие указания Сергеев нам даст, и точка, – сказала Кама.

Все рассмеялись.

– А вы были на Збруче? – спросила Илью Львовича Таня, все время выжидавшая момент, чтобы расспросить ученого о том, что интересовало ее все эти дни – о Збручском камне.

– Был, – улыбнулся профессор и внимательно посмотрел на девочку. Она была в стареньком, тщательно выглаженном школьном платьице, коротковолосая, с большими серыми глазами. – Ты и есть Таня? – спросил Илья Львович. – Ина мне много о тебе рассказывала. Археологией увлекаешься? Это наука, которая через прошлое помогает узнать о будущем.

– Расскажите нам о камне, – попросила девочка.

– О камне? – блеснул очками профессор. – Ну, что ж, послушайте, ребята. Если вы бывали в Историческом музее, то, возможно, обратили внимание на высокий, четырехгранный двухметровый столб. Это копия Збручского камня, образца славянской культуры девятого века. Оригинал вот уже больше ста лет хранится в Кракове. На камне изображена славянская космогония. Внизу – бог подземного мира, в середине – люди и земля, наверху – небо и боги. Небо к концу столба суживается, образуя человеческую голову с четырьмя лицами. Голова увенчана княжеской шапкой.

Вокруг этой находки разгорелась борьба науки и религии. О камне написано много статей. Иван Васютин в 1940–1941 годах, исследуя добытые материалы, высказал предположение, что Збручский камень ничего общего не имеет с религией древних славян, а просто был пограничным столбом, который как бы в четырех своих лицах представлял единение славянских княжеств того времени: Галицкого, Угорского, Киевского и Буковины…

Таня оказалась единственной из присутствующих, видевшей в музее копию Збручского камня. Теперь она слушала археолога и завидовала Ине. Вместо рисования карикатур на озорников в классе она бы лучше побольше выпытывала у отца о том, как он работает в экспедициях, что находит при раскопках.

– Я вот почему зашел, – кашлянул Илья Львович. – Васютин в «Комментариях» высказал мысль, что известный нам Збручский камень был не единственным в своем роде. Доказательства тесного содружества четырех славянских княжеств, которые мы находим в многочисленных документах, должны найти и дальнейшее подтверждение… Так что вы, друзья, приглядывайтесь там, в своем походе.

– Это надо обязательно внести в наш план, – поторопилась высказаться Таня.

Ребята поддержали ее. Илья Львович взглянул на часы: стрелки показывали половину десятого. Простившись с ребятами, профессор вышел на бульвар и сразу же попал под освежающий ветерок, струившийся с пруда.

На аллее Илья Львович встретил Антонину Антоновну. Она прогуливалась со своей Светланкой.

– Как теперь учатся ребята, не мешает увлечение романтикой? – поинтересовался профессор.

– Нет, – охотно ответила учительница. – Сорванцов моих словно подменили. Никогда прежде они не занимались с таким, я бы сказала, рвением, как в конце этой четверти.

– Я очень боюсь за Ину. Сын у меня вырос лентяем… Знаю, сам проглядел, но почему, как это вышло? Я решительно отказываюсь от Виктора!

– Мне думается, напрасно, – заметила Антонина Антоновна. – Никогда не нужно терять надежды исправить человека.

– Так думают только начинающие педагоги. Да, я согласен, что исправить человека можно, но он все равно не будет таким, каким должен быть. В нем остается такая, знаете ли, червоточинка. Упущенного никогда не наверстаешь…

– Я не согласна! – горячо заспорила учительница.

– Не надо говорить об этом, – поморщился профессор. – Мне за шестьдесят, я больше видел! Сегодня Виктор ушел из дома. Он угнал мою машину и оставил вот что…

Илья Львович извлек из кармана пальто бумажку, Антонина Антоновна прочла:

«Отец! Не сердись на меня, пожалуйста. Весна есть весна, и для меня нашлось дело. „Победу“ я беру как свою долю в хозяйстве. Больше я ничего не требую. Еду на юг, где больше солнца; в Батуми у меня есть дружок».

– Надо задержать его! – воскликнула учительница.

– Не стоит! Это не побег Феди Прибыткова, а нечто сов-сем дру-уго-е. Сорную траву…

Не договорив, он простился и, ссутулившись, медленно пошел прочь.

* * *

Многим ребятам на Чистых прудах не верилось, что ни сегодня, ни завтра не надо готовить уроков: наступили большие каникулы – на все лето. Однако ученики шестого «Б», теперь уже седьмого «Б», все еще продолжали ежедневно ходить в школу. Там для них была отведена специальная комната. На дверях ее красовался таинственный знак: изображение конверта с сургучной печатью, перекрещенного лопатой и пионерским горном. В этой комнате складывали банки, ящики, мешки, сумки, шили палатки, собирали брезентовую лодку, монтировали радиоаппаратуру.

Здесь работал экспедиционный отряд пионеров.

На последний перед отъездом сбор спешили ребята из Чистопрудного переулка. Ина догнала Федю на полпути, у Покровских ворот. Оглядела его военную (мамину!) гимнастерку, большие не по ноге сапоги (отцовские!) и удивилась:

– Ты совсем взрослый. – И, рассмеявшись, добавила: – Теперь портупею надо бы.

Федя поправил ремешок планшетки, согласился с ней:

– Достану.

Ина оглянулась по сторонам и вкрадчиво сообщила:

– От Виктора письмо пришло.

На сером клочке бумаги Федя прочел: «Отец, мама и сестренка! Я нахожусь в Батуми, машина у меня в порядке, не беспокойтесь. Живу на заработки от фотографий. Снимаю направо и налево. Курортники хорошо платят. За сим прощайте. Будет время – черкну. Ваш непопутный Виктор».

– Куда забрался! – без всякой зависти сказал Федя, возвращая Ине письмо, и передразнил: – «Непопутный»! И правда, не по пути тебе с ним, Ина…

Словно в подтверждение его слов, девочка вложила письмо в конверт и размашисто разорвала его, а клочки выбросила в урну, стоявшую на углу улицы.

Сбор участников экспедиции начался ровно в двенадцать. Казначей экспедиционного отряда Касым Тажибаев обзавелся конторскими счетами, которые Степанчик назвал «электронно-несчетной машиной», и с удовольствием подсчитывал общий фонд. Все с любопытством следили за ним. Каждому хотелось поскорее узнать итог трехмесячных трудов пионеров двенадцатого отряда.

– Собрано и сдано заводу «Серп и молот» металлолома на сумму полторы тысячи рублей, – Касым энергично защелкал костяшками. – Сдано бумаги и хлопкового утиля – на восемьсот; заработано на уборке дворов и скверов, на скалывании льда и погрузке снега – триста пятьдесят. Кроме того, комсомольцы завода имени Владимира Ильича передали сбор от платного концерта… С родителей будет собрано… Итак, всего пять тысяч двести.

– Ты забыл еще мою зарплату за отпуск, – напомнил Сашко.

– А ну, пересчитаем снова, – решил Касым и счастливо засмеялся. – Только условие: в походе деньги тратить мал-мало.

– Сразу заскупердяйничал, – съязвил Олег. – Вот из таких, наверное, капиталисты и вырастают.

Касым сузил и без того узкие свои глаза, с яростью отшвырнул от себя счеты. Костяшки их в панике заметались туда-сюда по металлическим стерженькам.

– Я тебе чи-то, кап-талист, да?! Иди к шайтану, я лучше не с тобой, а к своему деду-чабану поеду на джайляу, горное пастбище.

– Продолжай работу, – тихо сказал разбушевавшемуся казначею вожатый. – А ты, Олег, сейчас же извинись.

– Я что, я готов… Подумаешь, нервный какой.

Когда страсти немного улеглись, Сашко объявил, что к походу все готово. Пионеры дружно закричали: «Ур-ра!» Коля Сергеев выскочил на середину комнаты, встал в боксерскую позу. Сзади подбежала Кама, толкнула. В результате всеобщей свалки у Коли раздавили очки.

– А как же мне теперь быть? – искренне растерялся комиссар экспедиции.

Ребята с хохотом вытолкали его за дверь, потребовали немедленно заказать, пока не поздно, две пары очков про запас.

Вскоре все затихло, пионеры разошлись по домам.

Федя остался в штабе. Сегодня по расписанию до семнадцати ноль-ноль было его дежурство. Положив перед собой дневник, он так и не придумал, что в него можно занести. О ссоре Касыма с Олегом писать, конечно, не стоило, о разбитых Колиных очках – тоже.

Скучая, Федя подошел к окну, переставил вымпел экспедиции, чтоб он был лучше виден в окно, полил на подоконниках цветы, стал подметать пол. И вдруг, сваливая мусор в ящик, заметил телеграфный бланк. Адрес на нем был сорван, но частью сохранившаяся белая полоска рассказывала: «……щи время выезда ……нкт ……чен… …рут». На зигзагообразном кусочке бланка целиком уцелело знакомое Феде слово «Болочиск».

«Из Болочиска! – вздрогнул начальник штаба экспедиционного отряда и сел на пол. – Витька! Пишет домой, что в Батуми, а сам… Кому телеграмма? Где она лежала? Тут? Нет, здесь сидела Ина. Она не может идти на подлость. Здесь – Коля, Зоя, там – Кама. Кому же послана телеграмма?»

Дождавшись сменщика, – это был Олег Пастухов, – Федя передал ему дежурство и заспешил. Перехватив тревожный взгляд начальника штаба, Олег спросил:

– Ты все еще думаешь о пропавшем пакете Васютина, да? Я, между прочим, тоже думаю. Ищу след. – Он приблизился к Феде, по-гусиному вытянул шею и зашептал: – Кое-что проясняется… Теперь бы зацепиться за улику!..

Федя дружески отвел Олега от дверей. Он решил показать клочок телеграммы и действовать вместе. Пробежав глазами текст, Шерлок Холме с Чистых прудов превратился в вопросительный знак. Выпрямившись, наконец извлек из кармана штанов огромное, чуть ли не с чайное блюдце увеличительное стекло в блестящей медной оправе.

– Садись за парту, Федюк, и бери карандаш! – приказал Олег. – Записывай все слова, в которых есть частицы «нкт», «щи» и так далее.

Он стал диктовать. Федя с восхищением наблюдал за Олегом, который с заложенными за спину руками вышагивал по комнате. В одну сторону пройдет – слово, в другую – два слова. Так через полчаса были исписаны целых три тетрадные страницы.

– Теперь из написанного надо выбрать такие слова, которые бы чем-то объясняли фразу «время выезда», – распоряжался Олег. – Начали!

– СообЩИ! – первым нашелся Федя.

– Молодец, – похвалил Олег и воскликнул в свою очередь: – иНКТвизитор!

– Инквизитор, – поправил Федя.

– Чего ты смыслишь! – вдруг рассердился Олег. – Это же кличка главаря…

– Ладно, пусть будет так, – миролюбиво согласился Федя. – Только «нкт» это скорее всего «пуНКТ», а «рут» – «маршРУТ».

– Может, ты и «чен» угадал? – ехидно спросил Олег.

Федя угадал. Но ему стало жалко Олега, который мучительно переживал свое невезение, и медлил.

– Чен… чен… чен! – бормотал следопыт, грозя кому-то увеличительным стеклом: – Назначен… НазнаЧЕНия!

Разгадав последнее слово, ребята нагнулись над телеграммой и в два голоса прочли:

«Сооб-щи время выезда пу-нкт назна-чен-ия марш-рут».

– Вот что значит умелый подход к делу, – похвалился Олег, – находим из словесного мусора…

– Мусора? – воскликнул Федя, вспомнив синенький конверт в руках Ины.

Не попрощавшись с Олегом, он со всех ног помчался к Чистопрудному переулку. Вот и урна! Не раздумывая, он засучил рукав гимнастерки. Что-то острое, в тысячу жал, впилось в опущенную руку. Вскрикнув, мальчик отшатнулся. И тут же из горлышка урны повалил едкий дым. Закашлявшись, Федя взглянул на саднящую острой болью руку. Нос и рот наполнились удушливой вонью, глаза заволокло слезами. Мальчик ударил носком сапога по урне, опрокинул ее и стал разгребать тлеющий мусор. Скорее, пока не сгорел конверт!

Вокруг собирались прохожие. Кому-то пришло в голову оттащить мальчика от урны. Но это только удесятерило его рвение. Боли в правой руке он уже не чувствовал, да и не до этого было. Наконец среди съежившихся от тления апельсинных корок он увидел несколько синих обрывков. Надо найти весь конверт, сложить его…

– Встаньте, гражданин!

Прямо перед собой Федя увидел начищенные ботинки и темно-синие с малиновым кантом брюки.

– Кому какое дело… – Федя поднял голову и умолк: перед ним стоял лейтенант Зарубин, муж Антонины Антоновны.

– Пройдемте-ка со мной, гражданин, – официально сказал Зарубин, беря Федю за руку. Мальчик застонал и дернулся. – Что это у тебя? А, черт, ожог!

Сначала Федя пытался во что бы то ни стало уклониться от опеки лейтенанта, но это было бесполезно. Он покорно поплелся в аптеку, куда часто забегал бабушке за лекарствами. Там ему надежно забинтовали руку, вытерли проспиртованной ватой закопченное лицо. Увидев рой рыжих веснушек на носу и щеках у мальчика, аптекарша ахнула:

– Да ведь это Прибытков!

Теперь узнал Федю и Зарубин.

– А, Прибытков, – как родному обрадовался он. – Что тебе понадобилось в урне? Тайна?

– Тайна, – нерешительно ответил Федя.

Правильно ли он делает, что не хочет предупредить о грозящей опасности? Ведь подозрительная слежка за работой ребят может кончиться плохо. А пионерская экспедиция – дело государственной важности!

– Могу рассказать только с разрешения начальника экспедиционного отряда, – тихо сказал он, поворачиваясь лицом к лейтенанту.

* * *

Дежурный по отделению милиции провел Сашко Довгаля и Федю в кабинет к начальнику. Зарубин тоже был здесь. На нем был светло-серый гражданский костюм. Поздоровавшись с вошедшими, он представил их своему начальнику. Тот улыбнулся:

– Вы уж идите, товарищ лейтенант. Отдыхайте, раз отпуск. А то, смотрите, раздумаем…

– Слушаю, товарищ майор, – весело щелкнул каблуками Зарубин. – Но меня интересует, что у них с экспедицией?

Сашко прошел вперед.

– У начальника штаба отряда Прибыткова есть важное сообщение, – заявил он. – Разрешите?

Выслушав Федю и Сашко, майор поднялся из-за стола, подсел к ним на диван.

– Школа и родители доверяют вам, Довгаль, таких вот неровных парнишек, путешествие будет длительным и трудным, а у вас, я вижу, не все продумано. Виктор Шапиро думает перехитрить вас, он надеется на легкую удачу…

– Разрешите, товарищ майор, – не вытерпел Зарубин. – Знаете что, – он придвинулся к Сашко, – я всю жизнь мечтал сделать что-нибудь этакое… Ну, когда еще мальчишкой был! Африка там и прочее. А теперь я в отпуске. Возьмите меня с собой! Есть плащ-палатка, ружье двустволка…

– Мотоцикл с коляской! – подсказал, улыбаясь, майор. – Ребята, да вам лучшего попутчика и не надо. Идет?

Сашко и Федя стояли рядом, польщенные и обрадованные.

– Конечно, идет! – в один голос ответили они.

В тот же день Олегу и Касыму, которые окончательно помирились, пришлось на Киевском вокзале с боем доставать еще один билет, а на следующий день они же сдали в багаж все имущество отряда, к которому теперь прибавился мотоцикл лейтенанта Зарубина.

* * *

Пусть грозит нам в пути непогода,

Мы любые преграды возьмем.

И уступит, сдаваясь, природа

Перед дружбой, упорством, трудом!

Неслась над Москвой песня юных путешественников, и вместе с нею несся по Москве грузовик марки «Зил-150», принадлежавший заводу имени Владимира Ильича. Над кузовом развевался красно-синий вымпел экспедиционного отряда пионеров. Сашко держал древко обеими руками, а оно все равно беспокойно вибрировало, передавая ему возбуждающую дрожь теплого летнего ветра.

Мы забытые тропы отыщем,

След героев в народе найдем,

И легенды и песни запишем,

С вами вместе их все пропоем!

С улицы Чернышевского грузовик повернул на площадь Дзержинского, оттуда – на улицу 25 Октября, на Красную площадь. Еще издали ребята увидели мавзолей с именами великих дедов своих «В. И. Ленин – И. В. Сталин», и песня стихла. Закричал горн. Звуки рванулись ввысь, к башням Кремля, разрастаясь в призывное и торжественное эхо.

– Выходи строиться!

Небольшой дружной колонной отряд двинулся к мавзолею. Пионеры были одеты в легкую походную форму – длинные шаровары, белые рубашки с галстуками. В руках несли по букету цветов.

– На караул у входа в мавзолей Ленина – Сталина равняйсь! Смирно!

Ребята замерли. На этом месте, где они сейчас стоят, прощаясь на лето с любимой Москвой, много лет назад Владимир Ильич Ленин с военного грузовика произнес известные любому школьнику слова: «И дети, подрастающие пролетарии, должны помогать революции».

«Мы помогаем, будем помогать!» – мысленно отвечали сейчас пионеры. Каждый из них клялся в верности идеям, которым были верны их деды и отцы.

Пройдя вперед, ребята осторожно положили на мраморные ступени двенадцать букетов.

– С Украины привезем еще, – не вытерпев, пообещала Кама Иванян.

В ногу, строго держа равнение, отряд вернулся к своему грузовику. И в ушах ребят снова засвистел ветер…

* * *

Провожать экспедиционный отряд собралось много людей. Пришла Антонина Антоновна в светлой кофточке, красивая и спокойная. Зарубин держал на руках заметно подросшую Светланку.

На подножке вагона, словно на посту, стоял Федя Прибытков. Что-то горячее медленно перекатывалось у него в горле, мешая дышать: второй раз в этом году он покидал свою бабушку. Как она тут без него?.. Даже вот на вокзал не могла приехать, все болеет. Он почувствовал ласковое прикосновение. Внизу, протягивая к нему руки и смущенно улыбаясь, стоял Григорий Иванович Васютин.

– Иди сюда, – шепнул он.

Не раздумывая, как будто не впервые, Федя положил голову на грудь старого буденновца, и горький ком, застрявший в горле, стал медленно таять.

– Ты уж, сынок, пиши – как и что, – наставительно попросил старик.

– Здесь он, здесь, бабушка! – вдруг радостно взвизгнула Ина.

Растолкав всех, она подвела к Феде Анну Петровну.

– Не утерпела, – извинилась перед внуком старушка. – Илья Львович с собой захватил, говорит, что хуже не будет…

– Может, мне остаться, ба? – решился сказать Федя.

Анна Петровна так взглянула на него, что мальчику стало не по себе.

Ровно в семнадцать ноль-ноль поезд нехотя отошел от перрона и, набирая скорость, пошел навстречу жаркому солнцу, на юго-запад. Ребята бросились к окнам, потом запели, подражая старшим своим товарищам – комсомольцам:

До свиданья, мама, не горюй,

На прощанье сына поцелуй!..

Неожиданно песню прервали. В дверях вагона появилась рассерженная проводница. За воротник дорожной клетчатой рубашки она держала барахтающегося Лукашина.

– Ваш этот? – спросила у изумленных ребят проводница. – Где билет на него?

– Степанчик?! – заорали все. – Как ты здесь?

– Да вот… – Степа умоляюще поглядел на Сашко. – Товарищ начальник отряда!

Сашко подошел к нему, упрекнул проводницу:

– Что вы его так держите? Это наш пионер.

– Возьмите меня! – взмолился Степа. – Я подумал-подумал: скучно мне без вас будет…

Олег громко подтвердил:

– И правда, скучно ему, ребята, без нас…

– А переэкзаменовка? – спросила Зоя.

– «Переэкзаменовка»? – передразнила Кама. – Ну, а кто с ним заниматься будет, если мы все уезжаем? В походе будем помогать ему.

– Факт! – радостно согласился с ней Олег.

– А как думает начальник штаба? – обратился Сашко к Феде.

И тут вдруг Феде пришла мысль, что именно Степанчик Лукашин является тем глазом Витьки-пенициллина, который тайно следит за экспедиционным отрядом. Телеграмма, несомненно, была адресована Степке.

– Я категорически возражаю, – решительно заявил он.

Степанчик взглянул на него испуганными, какими-то чужими, стеклянными глазами, потом заморгал. По загорелым худым щекам покатились две крупные, величиной с горошины слезы. Он вытер их кулаком, отвернулся, поставил на пол чемодан-магнитофон и вынул из подкладки новенькой кепки мятый конверт.

– Ладно. Я сойду на первой остановке. Возьмите мой магнитофон и пленки для записей. А вот, – Степа протянул Сашко конверт, – тут отец собрал деньги мне на путешествие и письмо написал вам…

Не глядя ни на кого, он стал пробираться в тамбур.

– Подожди, – не выдержал Сашко. – Мы согласны.

Лейтенант Зарубин, или, как его звали ребята, товарищ Миша, с любопытством наблюдал за своими спутниками. Неужели это те самые пацаны и девчонки, с которыми он «с переменным успехом» «воевал» у подъезда кинотеатра «Колизей»?

За окном с нарастающей стремительностью появлялись новые и новые поселки, деревни, мелькали рощи, громыхали мосты. Даль неоглядная! Ребята притихли. Они словно повзрослели. Каждый готовил себя к большим испытаниям, утомительному, но благородному труду искателей легенд.

ПО ПАРТИЗАНСКИМ ТРОПАМ

8 июля.

Позавчера мы пересекли границу Украинской республики. Какая большая эта страна: она занимает площадь в 601 тысячу квадратных километров – больше, чем любое из западноевропейских государств! Тут живет 42 миллиона человек. Украина дает почти половину чугуна, более трети стали, вырабатываемых в СССР, три четверти сахара…

Сегодня у нас был объявлен день отдыха. Но я все-таки не мог сидеть, тем более, что город этот меня очень интересует. Прежде он назывался Проскуров, а теперь – Хмельницкий. Гетман (должность такая) Богдан Хмельницкий первым еще 300 лет назад поднял революционный вопрос объединения Украины с Россией в одну семью, чтоб горе и радости делить вместе. Здесь в госпитале умер неизвестный красноармеец, вместе с которым дед преграждал путь врагам, когда их партизанский полк переправлялся через Збруч.

Я сказал Сашко, что хочу найти могилу этого бойца. Сашко предложил на кладбище пойти всем. А тут входят Олег и Степанчик и докладывают, что старого кладбища уже нет. Местные ребята сказали, что во время Отечественной войны на старом кладбище гитлеровцы устроили учебный танковый полигон.

Милая бабушка! Не удалось мне положить букет цветов на холмик красного солдата.

10 июля.

Ребята столпились в купе и с нетерпением посматривали в окно. Виднелась холмистая земля с аккуратными лесочками и селами. Вот вдали блеснула река. Кто-то из пассажиров сказал:

– Збруч.

– Збруч? – заорали мы в двенадцать глоток.

Да, это был Збруч, река, по которой до 1939 года проходила граница нашей Родины с панской Польшей. Мы уже много знали об этой реке – ее протяженность, ширину, наиболее важные события, происходившие на ней в старые времена, какая рыба тут водится, и еще многое другое. Но это лишь по книгам. Теперь же мы видим эту реку сами!

Неожиданно Збруч так же стремительно, как и появился, исчез между высоких скал, а поезд подошел к небольшому вокзалу. Мы приехали в Болочиск.

Я и Коля следили за выгрузкой, проверяли, не забыли ли что ребята в вагоне. К нам подошла взрослая девушка с пионерским галстуком.

– Из Москвы? – спросила она.

Это было удивительно. Оказалось, что нас здесь ждала местная дружина, предупрежденная о нашем выезде пионерами из Хмельницкого. Мы шли, город смотрел на нас, и все улыбались. Повсюду слышалась мягкая, чуть окающая украинская речь.

Разместили нас в одноэтажной школе. Мне поручили поднять наш вымпел. Вечером мы по очереди бегали на противоположную сторону улицы и смотрели на него. Ветер колышет кумач, и он так радостно щелкает, словно благодарит за то, что не забыт вдали от родной столицы.

12 июля.

Значит, так. От Болочиска мы идем в Подболочиск, что на той стороне Збруча, а затем – в Скалат. Потом сворачиваем к югу – на Курупчино, Гришайлов, Смолокурово. Это первый этап.

13 июля.

Сегодня вышел первый номер нашей экспедиционной стенной газеты. Название придумала Таня: «По следам истории». Олег таким стал «следопытом», что прямо смех разбирает! Я попросил нарисовать на него карикатуру «Шерлок Холмс с Чистых прудов», да Ина отказалась. «Все мы должны что-то искать», – сказала.

А вот Зойку Козлову она нарисовала, а ребята сделали подпись: «Как только я подстригла косы, то поехала с зеркальцем, бантиками и ребятами из нашей школы в экспедицию, в те места, где бывает заря, летает стая птиц и какие-то облака носятся немного ниже неба… Штаб отряда поручил мне заниматься со Степой по русскому, а мне все некогда. За все время я один раз сварила картошку, да и то с помощью Тани. А аппетит у меня хороший!»

– Это же Наденька из произведения Антона Павловича Чехова, а не Зойка! – смеялся товарищ Миша.

Поделом Зое, что ее так прохватили. Хоть она и дуется на Ину немножко за карикатуру, однако от правды никуда не денешься. Вот Ина целый альбом украинскими вышивками изрисовала, Кама коллекцию насекомых собирает и гербарий готовит, Таня старинные легенды записывает, а Зойке все нипочем – ничего не делает.

Вчера у нас был переполох. Коля получил из дому телеграмму. А адрес такой: Збруч, Пионерский экспедиционный отряд. Нас уже тут знают! Почтальон гнался за отрядом много километров на велосипеде. Поэтому все бросили свои дела и засели писать письма папам и мамам. Лестно получить телеграмму на такой адрес!

Я написал письма Григорию Ивановичу Васютину, тети Пашиной Кате на стройку в Сибирь и, конечно, бабушке своей – Анне Петровне Прибытковой.

14 июля.

Колхозники нам показывают свое хозяйство. Здесь вовсю идет уборка урожая. У них огромные, до самого горизонта поля. Кое-где по ним, как морщинки, пролегают лесистые балочки. И вот по такому полю идут комбайны. Раньше я почему-то думал, что они красные, кирпичного цвета, а они все голубые-голубые!

С Инкой сегодня случай произошел. Рисовала она разные штуки, все ходила, смотрела, а потом как брякнет:

– Почему это у вас в колхозе одни женщины?

Одна девушка рассмеялась ей в ответ:

– Женщины в колхозе – большая сила!

Пожилая колхозница пояснила:

– Война была тут у нас, милая! А до войны было у меня в доме трое мужчин: муж, два сына…

И как-то сразу все заговорили. Сашко и товарищ Миша использовали это для короткого митинга.

– Нашему народу нужен мир! Много мы потеряли близких и дорогих нам людей в войнах, которые нам навязывали империалисты разных стран.

Взял слово и Коля. Он ведь без этого не может. Я думал, что он что-нибудь тоже насчет войны и мира скажет, а он как трахнет:

– Среди нас есть мальчик один – Федя Прибытков. Дед его погиб в этих краях за Советскую власть, отец и мать защищали Родину от гитлеровских орд и тоже не вернулись…

Колхозники схватили меня, да как начали тискать да обнимать, ужас что было! И все в гости тащат, молоком, разной снедью угощают.

А женщина, та, что Инке насчет мужа и сыновей говорила, сказала вдруг:

– Внучек Прибылова, значит? Слыхала я от мужа о красном командире…

Эту женщину звали Ядвига Станиславна Асинович. Вечером ее рассказ Степа Лукашин записал на пленку. Но оказалось, что муж ее был совсем в другом отряде, но знал о героях-кавалеристах деда Игната. После заключения мира, когда была назначена граница между нашей Родиной и панской Польшей, партизаны подались через Збруч на советскую сторону, а поляк Асинович остался дома. Всю жизнь до освобождения Западной Украины его преследовали дифензива (это – польское гестапо) и чиновники. Он был убит националистами-бандеровцами в 1942 году, когда пытался уничтожить склады зерна, отобранного у колхозников гитлеровскими сельхозофицерами.

Подробностей отхода полка деда к Збручу Ядвига Станиславна не знала. Жалко! Но и те сведения, которые она дала, нам сильно пригодятся.

15 июля.

Мы захотели принять участие в народном празднике, который состоится 22 июля в польском селе Гать-Гацисском. Этот день отмечается народной Польшей так же, как мы отмечаем седьмое ноября – наш Октябрьский праздник. Ребята прямо с ума сходят, готовятся. Коля наперекор всем решил стать конферансье. Лично я должен был плясать «барыню». Я отказался, так как от этого наверняка пошатнется мой авторитет. Товарищ Миша говорит, что это ничего, наоборот, сближает с массами.

22 июля.

В Гать-Гацисском клубе собралось так много народу, что уместиться всем было невозможно. Вечер решили перенести на открытый воздух. Сценой служили два колхозных грузовика. На раскрытые кузова поставили стол с кумачовой скатертью, цветы.

Председатель сельуправы открыл праздничное заседание и предоставил слово пожилому человеку в застиранной гимнастерке. Мы записали его выступление.

– Гать-Гацисское – польское местечко, возникшее на Украине в давние времена. В мире и дружбе живут здесь поляки со своими соседями – украинцами, русскими и белорусами. Вот мне здесь старики рассказывали, что не помнят сколько-нибудь серьезного конфликта между разноплеменными деревнями и селами.

Дружно и весело справляет наша округа народные праздники. С недавних пор прибавился в Гать-Гацисском еще один большой польско-советский праздник: День независимости народной Польши…

Дальше докладчик рассказал о том, что со дня образования Советского государства, когда Владимир Ильич Ленин провозгласил лозунг самоопределения народов вплоть до отделения от России, польские трудящиеся видели в Советском Союзе надежного и преданного друга. Однако фабриканты и помещики, захватившие в 1918 году власть в Польше, ненавидели большевиков, весь советский народ. Вот почему они пошли на поводу у империалистов и в 1920 году развязали войну. Потерпев поражение от Красной Армии, они стали убивать в своей стране коммунистов и передовых рабочих. Занятые удушением свободы собственного народа, польские руководители проглядели смертельную опасность, нависшую над государством от гитлеровской Германии. И когда фашисты оккупировали страну, они предали народ, бросили его на произвол судьбы. Только благодаря помощи Советского Союза Польша смогла вернуть свои земли, возродиться в сильное социалистическое государство.

– Вот почему каждый год 22 июля польский народ отмечает День возрождения Польши, день создания первого в истории страны народного правительства, – продолжал докладчик. – На польских стройках социализма создаются огромные ценности, и в первую очередь самая большая ценность – новые люди. Благодаря дружеской помощи великого соседа новая Польша быстро залечила страшные раны, нанесенные гитлеровскими оккупантами…

Когда стихли аплодисменты, Коля, сидевший в заднем ряду, передал докладчику записку.

– Меня спрашивают из Московского экспедиционного отряда пионеров: что известно мне о прибытковцах? Очень мало, ребята. В 1920 году я прибыл в Польский ревком, возглавляемый товарищами Дзержинским и Мархлевским, и получил срочное задание: догнать партизанский отряд, сформированный на Галичине конноармейцами под командой Прибыткова, и дать ему новые директивы. Обстановка на театре военных действий изменилась, шли мирные переговоры и ставился вопрос о выводе наших войск с территории, по договору передаваемой польскому государству. Полмесяца плутал я по дорогам Станиславщины и Тернопольщины, пока догнал отряд. Это была довольно крупная сила – около трех тысяч сабель и штыков. Она наводила панический ужас на отступавшие белопольские части, подрывала их коммуникации, срывала планы обороны.

Меня принял командир. Это был невысокий, еще молодой, но уже с посеребренными висками человек. Я передал директивы и в тот же день отбыл в другой красный отряд.

Через несколько дней мирные переговоры с Польшей были завершены, граница закрыта. Командование белополяков обязалось беспрепятственно пропустить через границу наши отряды, в том числе и Прибыткова. Однако банды, которыми командовали пилсудчики Тютюнник, Куровский, Палий и головорезы Петлюры, решили уничтожить отряд, прослышав, что в своем обозе он имеет ценности. Долго гонялись они за красным отрядом.