Текст книги "Тропой легенды"

Автор книги: Петр Казаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Сашко положил на стол серебряные часы Григория Ивановича Васютина и пояснил коршевским пионерам, каким образом они и письма Ивана Васютина оказались в штабе отряда.

– Кто же, кто же? – теряя терпение, закричали все.

– Козлова, вот кто! – громко ответил Коля и снял очки.

В классе наступила тишина. Она была продолжительной. Слышно было, как на всю комнату тикают васютинские часы, словно кто-то часто-часто стучал в оконное стекло.

– Наводчица – Зойка! – закричал, размахивая руками, Олег. – Жуликов навела на квартиру Васютина на Зацепе. В уголовном кодексе такое квалифицируется…

Не скоро понял Федя то, что происходило. Он все еще был под впечатлением разговора с Зоей на почте. Ему было очень обидно, что хитрая девчонка не только обманула его, но и ловко сумела завербовать в союзники. Вот и верь после всего такого людям!

Участники похода и местные пионеры, как и Федя, с удивлением оглядывали Козлову, словно впервые видели ее. Зоя не выдержала, отвернулась, в то же время метнув в Зарубина полный ненависти взгляд.

– Почему ты делала так? – тихо спросила Ина бывшую свою подругу. – Мы старостой класса тебя выбирали. Помнишь, в самом трудном году, когда нас с мальчиками в один класс посадили… Эх ты, Зоя! – Задохнувшись, Ина не могла больше продолжать.

– Да оставьте вы ее, – вдруг раздался в дверях голос проводника местной дружины Зины Гончаренко. – Какая она Зо-я!

Все притихли. Коршевская пионерка высказала мысль, которая почему-то никому не пришла в голову.

– Имя Зои!..

Пионеры, сжав кулаки, подались к Козловой. Голоса их дрожали.

– Исключить предателя из пионерской экспедиции! – предложил Коля Сергеев.

Ребята поддержали комиссара экспедиции. Сашко внимательно всматривался в их порозовевшие лица. Пусть будет так, как хочет коллектив, решил он. Поднял руку, попросил тишины.

– Сосновская, выдай Козловой продукты на дорогу до Москвы, а ты, Тажибаев, – деньги на билет. Все! – Вобрав в легкие воздух, Сашко скомандовал: – Под вымпел становись!

Козлова осталась на прежнем месте, у окна. Коля подошел к ней, резко повел рукой в сторону дверей:

– Прошу.

Низко опустив голову, девочка медленно вышла. Плечи ее вздрагивали.

– Пережиток капитализма, – проводил ее словами Степанчик Лукашин. – А еще в комсомол вступать хотела!

* * *

Шумел теплый дождь. Черные струйки его стекали на подоконник. Федя попытался прикрыть створки окна, но они не поддались, и он снова юркнул под простыню. Но сон как назло долго не приходил, а в голову лезли разные мысли.

Зойка Козлова! В позапрошлом году, когда было введено совместное обучение мальчиков и девочек, Федя пришел в смешанный класс первым. К нему подлетела веселая толстушка со стрижеными волосами, смешные прыщики на лбу у нее были чуть-чуть припудрены. Выкатив рыжие свои глазищи, она осмотрела мальчишку с ног до головы и сразу заметила, что и гимнастерка на нем сидит нескладно и из брюк он давно вырос. Фыркнув в розовую ладошку, пробубнила:

– Трудный, конечно, но воспитуемый. Со временем добрым молодцем вырастет…

Девочки дружно прыснули.

Федя понимал, что Зоя действует в сговоре с подружками – во что бы то ни стало смутить новичка. А те поддерживают ее, рассчитывая, что так легче преодолеть собственные страхи перед мальчишками. Ведь несколько лет подряд мальчишки эти были постоянной угрозой их передовой в районе школы, которую они презрительно называли «гимназе́ей-бумазе́ей». И все-таки Федя рассердился. Волосы его, которые бабушка с таким трудом приглаживала, стали сами собой подниматься, и голова вмиг превратилась в ощетинившегося рыжего ежа.

Девочки перестали улыбаться, а Кама Иванян поспешно освободила место рядом с Иной. Инка была единственной не пожелавшей смеяться над Федей.

– Садитесь, пожалуйста, – пискнула Кама, наверное, впервые в жизни назвав ровесника на «вы».

Долго не мог забыть Федя насмешек Зои. Но шло время, и он стал убеждаться, что она была не так уж вредна. Незаметнее всех умела подсказать на уроке, делилась пирожками, не скупилась дать взаймы рубль на кино. Она оказалась гораздо спокойнее Камы или Ины, которые-то и стали настоящими заводилами женской половины класса. Училась Зоя хотя и не ровно, но хорошо, была вежлива с учителями, а маму свою иначе не называла, как «моя бывшая чемпионочка». Мать Зои была в свое время чемпионом Европы по скоростному бегу на коньках. В этом не было ничего удивительного: она выросла на Чистых прудах! Только эта «чемпионочка» не очень нравилась Феде.

Как-то весной он упросил Ину пойти по одному делу к Зое. Ина согласилась неохотно: в классе не любили ходить к Козловым.

Зоя привела в свою комнатку молодую, чуть повыше себя, женщину в длинном цветастом халате.

– Познакомься, Федя, – гордо сказала Зоя. – Моя мама, чемпион Союза и Европы…

– Бывший, – невесело улыбнулась женщина. – Зовут меня Ангелина Георгиевна. Инесса, здравствуй. Как поживает Виктор? – спросила она. – Симпатичный юноша. Он иногда бывал у нас.

– Мама! – покраснела Зоя.

– Ах да, прости! – спохватилась Ангелина Георгиевна.

– Вы были чемпионом? – растерянно бормотал Федя. – А сейчас бегаете?

– Ах, что ты, мальчик! – рассмеялась Ангелина Георгиевна. – Теперь я за дочерью бегаю… Мне уже сорок.

– Папа одного нашего ученика выступает на ринге, а он, мне кажется, не молодой. – Федя хотел сказать «тоже», но какая-то неведомая сила удержала его. – У него сдает сердце, но техника великолепная.

– Плохое сердце несовместимо со спортом, и зря этот папаша выставляет себя на посмешище.

– Почему же? – не согласился Федя. – Он у нас в школе боксерской секцией занимается, помогает. Однажды сказал, что каждое его поражение на ринге дает урок молодым спортсменам.

– Так это тебя Федюком прозвали? – вдруг ласково улыбнулась Ангелина Георгиевна и, видя, как Федя сердито нахмурился, рассмеялась: – Ты, должно быть, очень упрямый, да?

«Да, да, может, и упрямый, но не как ваша дочь – пережиток!» – подумал Федя, поворачиваясь на жестком матраце на другой бок.

«Пережиток капитализма!» – так сегодня сказал о Зойке Степанчик. Вот какой он: умеет быть не только озорным, но и думающим!

Перебирая в памяти всю свою жизнь год за годом, Федя с ужасом стал убеждаться, что пережитки были и у него. Например, подписался на полное собрание сочинений Жюля Верна, обманув бдительность наблюдавших за порядком в очереди. Другой раз скрыл библиотечный атлас, сказав, что потерял, и заменил его другим, никуда не годным. Весной удрал от бабушки. Свою самостоятельность видел лишь в том, чтобы не соглашаться с нею, соседями по квартире, учителями…

Дальше стало невмоготу. Подкравшаяся незаметно тоска сдавила грудь, в голове зашумело, словно там тоже закрапал дождик. Резко поднявшись, он разбудил Колю.

– Да ты что, – отмахнулся тот, ничего не поняв. – Какой такой капитализм?

– Ты мне ответь, – наседал Федя, – заметны у меня эти отрицательные привычки, как Степка сказал?.. Пережитки во мне есть? Прямо скажи, если ты друг!

– Пошел ты знаешь куда! – вспылил комиссар отряда, отворачиваясь от приятеля и пробуя удобнее устроиться на матраце.

Но не прошло и минуты, как Федя вновь придвинулся к нему.

Не один Федя долго не мог заснуть в эту ночь. Телевизионный мастер, вожатый Сашко Довгаль, тоже не спал. Он думал о том, как ему лучше поговорить с ребятами, объяснить им, каким должен быть следопыт революции – принципиальным, непримиримым к недостаткам товарищей, требовательным к себе. Это еще больше поможет им понять смысл подвига, совершенного людьми отряда Игната Прибыткова, людьми труда, рабочими и крестьянами, солдатами, «низами общества», как презрительно окрестили их русские белогвардейцы, украинские и польские националисты. Героям грозили самыми страшными карами, земными и небесными, поливали огнем из пулеметов. А они, голодные, разутые, плохо вооруженные, шли и побеждали, казалось бы, во много раз сильнейшего врага. Побеждали!

Должны победить и внуки их. Ведь столько вложено энергии, сил, так много пройдено километров!

Сашко приподнялся на локте, заметил сползшую с кого-то из ребят простыню, поправил ее. Он сейчас для этих горластых, непоседливых парнишек и девчонок всё – и товарищ, и начальник, и отец. Его не посылали к ним – он сам пришел, чтобы помочь им выбрать правильную дорогу в жизни, где, к сожалению, еще достаточно колдобин.

Десятки, сотни раз обходя переулки в районе Чистых прудов, где ремонтировал телевизоры, Сашко замечал, что многие, очень многие ребята не понимают взрослых. Тех самых взрослых, которые подняли страну из разрухи, сделали ее самой сильной на земле державой. Тех взрослых, что растят и воспитывают детвору свою, недосыпая, отказывая себе во многом. Надо сделать так, чтобы детвора перенимала от взрослых твердость характера, красоту души, рабочую хватку. Тогда не страшны ей будут любые колдобины. Они не собьют ни детство, ни юность на пустячковую тропку. У советских ребят только одна дорога – та самая, по которой идут взрослые. Имя этой дороге – коммунизм!

* * *

На городской башне ударил колокол: час ночи. Изредка, словно стыдясь тревожить спящий город, тарахтел гром.

Зарубин постоял на крыльце, выкурил папиросу и решительно зашагал к вокзалу. Изгнанную из экспедиционного отряда девочку он нашел сразу. Она сидела на большой серой скамье с надписью «МПС».

– Теперь он убьет его! – увидев лейтенанта, всхлипнула Зоя и обеими руками прижала к груди рюкзак. Слезы не впитывались зеленой материей, а скатывались ртутными шариками на кафельный пол.

– Кто убьет? Кого?

– Васька Самойлов! Он опутал Виктора кругом. И мне угрожал. Вот я и… Бандит этот Самойлов.

– Глупая ты, – усаживаясь рядом с девочкой, заговорил Зарубин. – Коля один на один справился с ним. А твой Виктор – лапоть он и трус.

На рассвете подошел поезд. Зарубин отвел Зою в вагон, поговорил с проводником, поручив ему присматривать в дороге за одинокой пассажиркой, простился. Вернувшись в школу, где остановились путешественники, он сел писать письмо бывшей «чемпионочке». Когда была дописана последняя фраза, над школой раздался пронзительный сигнал трубы: подъем!

ЗБРУЧСКИЙ МСТИТЕЛЬ

Ласковичи – небольшое селение, в прошлом пограничное. Расположено оно на высоком холме, с которого открывается широкий вид на далекое левобережье. При панской неволе из многих районов Галичины сюда приходили селяне и с завистью смотрели на советскую землю. С высокого берега виднелись огромные, до самого горизонта, безмежевые поля колхозной Подольщины, слышался приглушенный гул тракторов. Галичане сжимали кулаки, с ненавистью вспоминая дни, когда паны и петлюровские приспешники насильно оторвали западные области от великого своего народа.

Подходя к хутору с севера, пионеры увидели всего шесть хат, за которыми виднелись увесистые вершины скалистых гряд, поросших синим частым лесом. Ина остановилась, показала рукой вокруг:

– Даже Шишкин не создал бы этого!

– Медоборы, – пояснила Таня, останавливаясь около нее.

Пока ребята располагались под тенью величественного бука, Степа успел побывать в одной из хат. Вышел он со старой женщиной; в руках у нее была большая крынка молока.

– Угощают! – крикнул Степанчик. – Навались.

– Откуда такие? – спросила старуха, зорко всматриваясь в загорелые лица.

– Москвичи мы, бабушка, – улыбнулась ей Ина. – По вашим краям путешествуем.

– Ума, значит, набираетесь? – пошутила старуха. – Добре, добре! Молочко-то пейте, холодное, прямо с погреба. А если яблоков хотите, так вот он – сад.

– А где у вас народ? – поинтересовался Олег. – Пусто в хуторе.

– Не хлебороб ты, сынок, сразу видно… – заметила ему старуха. – Все в поле.

Сашко подкатил бабушке чурбан, стоявший около бука, усадил.

– Мы в Луговины едем, – объяснил он. – К бандуристу Ивану Порфирьевичу.

– Знаем его, – откликнулась старуха. – Достойный человек. В Отечественную он о комиссаре Прибылове песни пел нашим парням, в партизаны агитировал…

– Ребята, – заволновался Олег. – Мы на верном следу! Бабуся милая, – подлетел он к старухе, – вы уж вспомните, что пел-то бандурист… Степанчик, давай магнитофон!

– Не помню, – ответила вдруг бабушка. – Я в партизаны не собиралась…

Видно, поспешность Олега не понравилась ей. Она встала и, обняв порожний горшок, мелко засеменила к дому.

– Этот архив я откопал, – заявил Олег, кивая на старушку.

– Заткни амбразуру, – сжал кулаки Федя. – Следопыт-архивариус! – он презрительно сплюнул.

– Прибы-ы-ытков! – протяжно сказал Сашко, повернувшись к начальнику штаба. – Опять ссору затеваешь? Выговор захотел?

– Виноват, товарищ начальник, – вытянулся Федя по команде «смирно», – сорвалось с языка…

Сашко, не глядя на него, подозвал поближе ребят.

– Я думаю, нам снова нужно разделиться на две группы. Меньшая на лодке двинется вверх по Збручу до Луговин, а большая проселочными дорогами пойдет к Подельску.

На вопрос, кого из ребят послать на лодке, Федя тут же предложил себя и Касыма.

– А почему не тебя и Олега? – подозрительно спросил Коля. – Врага тоже мне нашел! Характеры не на отношениях с товарищами надо проявлять. Точка.

Сашко подхватил мысль комиссара отряда:

– Прибытков и Пастухов, собирайте снаряжение!

Ослушаться начальника отряда значило вызвать возмущение всех, даже Инки, и Федя коротко сказал:

– Есть собрать снаряжение!

Он первым направился к мотоциклу Зарубина, в коляске которого лежала складная брезентовая лодка. Олег помог разложить лодку на траве, приставить к коротким шестам лопасти весел. Потом оба взвалили лодку на плечи и, покачиваясь, понесли ее к реке. Когда Олег, искоса поглядывая на Федю, сел за весла, тот с силой оттолкнулся от берега.

* * *

Помахав вслед быстро уплывавшим товарищам, ребята гурьбой повалили к дому.

– Забыли, видно, стариков, – заметил Зарубин, показав на прохудившуюся крышу дома. – Было бы у меня время… Топором орудовать я могу не хуже плотника.

– Ты возьмись, – посоветовал Сашко.

Товарищ Миша подошел к хате.

– Надо действительно помочь старикам… Бабушка, – позвал он, – можно на минуточку?

Старушка выглянула в окно.

– Да что вы! – покачала она головой, выслушав предложение лейтенанта помочь в ремонте дома. – Власти осенью обещали все сделать…

Однако Зарубин, как только решение пришло, сразу почувствовал себя хозяином. Он взял рюкзак из коляски мотоцикла и хозяйственно взошел на крыльцо.

– А зовут меня Мария Тарасовна, по роду Василько, – улыбнулась ему старуха и заспешила: – Заходите, гости дорогие, заходите.

Она поставила перед москвичами большую корзину с ароматными яблоками.

– Ешьте, соколики, – старуха оглядела ребят, заметила, что их стало меньше. – А где этот, что в военном обмундировании, шустрый такой и рыжий чуб у него вверх смотрит?..

– Федя Прибытков? – спросил Коля.

– Прибытков? – растерянно шагнула к нему Мария Тарасовна. – Да уж не Прибылов ли?

– Это так его деда здесь звали, бабушка, – пояснил Сашко.

– Не ослышалась я? – простонала старуха, глядя на пионеров влажными глазами. – Ой, господи, да ведь у меня дело есть к нему!

– Какое дело, Мария Тарасовна? – Ина взяла старушку за руку, усадила.

– В двадцатом году, осенью, Иван Кремень принес в Ласковичи Прибылова-то… Похоронили мы тут нашего збручского мстителя!

В старой хате стало тихо, и каждый из ребят услыхал учащенное дыхание своих товарищей. Первым пришел в себя вожатый Сашко Довгаль.

– Пионеры, – негромко произнес он, – здесь могила Ивана Никитича!

Маленький дружный отряд пионеров во главе с Марией Тарасовной и ее мужем Акимом Николаевичем Василько взошел на пригорок за хутором. В окружении старых буков виднелся посеревший от непогоды известняковый столб-обелиск. Около подножия лежал венок с выгоревшей на солнце красной лентой.

Пионеры сдернули с головы панамы. Каждый в эти мгновения перебирал свою короткую, вмещающуюся всего-навсего в шесть классов учебы жизнь и всем сердцем клялся умереть, если придется, вот так же, как этот никогда не виденный ими человек.

– Отдадим долг борцу революции! – срывающимся голосом сказал комиссар отряда Коля Сергеев.

В полной тишине Сашко пригнул вымпел. Раздался грохот барабана, певуче зазвучал горн. Зарубин приложил к плечу ружье и выстрелил в воздух из обоих стволов. Ближайшие горы ответили на пионерский салют эхом. Оно долго перекатывалось от одного холма к другому.

* * *

За рулевое весло Федя и Олег садились поочередно. Оба понимали, что плыть молча трудно, но никто не хотел первым начинать разговор. И оба припомнили казахскую побасенку, рассказанную Касымом. Два жирных бая отправились вместе на охоту. Они подстрелили дрофу и никак не могли ее поделить. Наконец охотники договорились, что дичь достанется тому, кто дольше всех промолчит. А тут мимо шел бедный человек. Увидел он нахохлившихся баев и спрашивает: «Ваша дрофа?» Баи молчат. Тогда батрак взял да и зажарил птицу. И только когда он съел ее, баи одновременно закричали: «Как ты, негодяй, посмел забрать нашу добычу?» – «Теперь она все равно моя!» – проговорил хитрец.

Олег, вспомнив сказку, подумал: «Я не бай и дрофу никакую не делю, поэтому мне можно и помолчать». Федя же мыслил по-другому: «Я уже мирился раз, а больше ни за что на свете, никогда! И буду молчать, пусть хоть сто дроф съедят…»

Как и следовало ожидать, молчание до добра не довело. До Луговин оставалось уже недалеко, каких-нибудь пять километров, когда Олег, не посоветовавшись с Федей, направил лодку в один из ее рукавов. Таким образом он надеялся сократить путь.

Солнце уже стояло в зените, а выхода из протоки все не было. Повернуть назад Олег не решался, боясь насмешек Феди. Из одной протоки лодка вошла в другую, потом в третью.

Федя поднялся, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватал глаз, виднелись одни лишь луга и луга с редкими ясенями и дубками на суходолах, стогами сена.

– Влипли! – решив все-таки первым прервать молчание, глухо сказал он. – И все ты, Следопыт! Как только понадеешься на тебя, обязательно что-нибудь случится…

Путешественники выбрались из лодки, устало улеглись на горячую под солнцем отаву. Федя достал маршрутную карту. Но даже с ней выбраться из лабиринта стариц и речушек, примыкавших к Збручу, было не так-то просто.

– Искупаться, что ли? – сам себе предложил Федя. – Что-то душно! Потом разберусь.

Он с разбега бросился в воду. Долго нырял и кувыркался, фыркал, исподтишка дразня напарника. Когда же наконец решился посмотреть на Олега, то его не увидел. Все вокруг было покрыто серо-синей мглой. Солнце словно нырнуло в ее глубину и не смогло больше выплыть. Над лугами с бешеной скоростью мчались тучи.

Полыхнуло синим светом, ударил гром – резкий, без эха.

– Гроза! – ахнул Федя и бросился на берег. Отчаянный рывок ветра чуть не столкнул его обратно в воду. Нет, это не гроза, это буря!

Ослепленные беспрерывными молниями, оглушенные громом ребята с трудом перетащили лодку в ближайшую балочку, заросшую тростником, продукты застлали сеном. Олег жестом показал на разветвленный дуб, стоявший на возвышенности среди группы невысоких стогов сена. Скрыться от дождя было больше негде, и Федя молча согласился.

Теперь ливень не доставал путешественников. Шумные водяные потоки скатывались с дерева, пригибая к отаве его мощные ветви. Федя подставил сложенные черпачком ладони. Через секунду они наполнились зеленоватой жидкостью. В это мгновение над дубом сверкнула молния, раздался треск, и дерево, как живое, жалобно вскрикнуло. Олега подняло вверх, завертело и с силой швырнуло на землю. Он не почувствовал ни боли, ни пронизавшего все его тело электрического разряда.

Первым пришел в себя Федя. Он лежал навзничь. С расщепленного дуба над его головой свисал красно-черный кусок коры. Мальчик попытался отползти в сторону и тут увидел Олега. Скорчившись, он лежал ногами к дереву. Никаких внешних повреждений на нем не было заметно.

Федя знал, что контуженного грозовым разрядом можно привести в чувство только искусственным дыханием. Говорят, что это нужно делать долго. Но Олег открыл глаза на пятом или шестом взмахе рук. Осовело глядя на Федю, он спросил:

– Ты… делаешь?

– Потерпи, потерпи немного.

– П-пусти! – завопил Олег.

Федя с трудом приподнял его и понес в более безопасное место к отдаленному стогу сена. Там он усадил Олега на траву, а сам опустился рядом. Так ребята лежали до тех пор, пока не перестал дождь и пока Федя не услыхал стона.

– Ведь я знал, что нельзя под дерево! – почти плакал Олег, размазывая по лицу грязь. – Посмотри, этот дуб самый высокий тут…

Федя чувствовал боль в ногах и слабость во всем теле. Олег же пострадал сильнее. Левая нога у него в колене еле сгибалась, а в щиколотке была такая боль, что не давала прикоснуться ступней к земле.

Раза два он пытался встать, но тут же с криком опускался на мокрую отаву.

– Что делать теперь? – растерялся Федя.

– От стогов по автомобильной колее ты можешь выйти к селу, – подсказал Олег, чем еще раз доказал, что его следопытские способности развиты гораздо больше, чем Федины.

– А ты?

– Я подожду. Буду лодку охранять.

– Вместе так вместе! – решительно заявил Федя. – Черт с ней, с лодкой, лишь бы нога у тебя заработала. – Присев перед Олегом на корточки, он попросил: – Держи меня за шею.

Свершилось чудо! Как только Федя почувствовал на своих плечах руку товарища, сил у него прибавилось вдесятеро и ноги сами стали выбирать дорогу. Так же, наверное, помогали друг другу бойцы Игната Прибыткова в бою, вынося раненых из-под пулеметного огня. Так же спасали ослабевших товарищей в отряде отца и Ивана Васютина.

У дуба, который так подвел мальчиков, Федя остановился. Удар молнии пришелся не на вершину, а ниже, где на суку кто-то повесил обыкновенную крестьянскую косу. Изуродованный кусок железа и сейчас валялся в стороне. Грозовой разряд по дереву прошел вниз, ударил в землю, пробив между мощных корней дыру величиной в лисью нору. Из нее шел пар. От неминуемой гибели ребят спасло то, что они стояли в некотором отдалении от ствола.

– Не обижайся на меня, – говорил Олег, плотнее прижимаясь к Феде. – В походе мы как-то раздружились с тобой. Сколько из-за этого перестрадали оба…

– Брось, Олежка, – не соглашался Федя. – Я ведь знал, что хоть ты и ехидничаешь, а все равно славный парень.

– «Славный парень»! Что ты! Нет, я порядочная свинья, – не унимался Олег. – Подлость против тебя задумал… Ведь я был до последнего момента уверен, что ты заодно с Инкой и что вы оба помогаете Витьке-пенициллину. Мы даже выкрали со Степанчиком твой дневник и прочли его. Потом пародию на твои записки сочинили, да Сашко их отобрал и велел помалкивать… Нехорошо, правда?

– Да, – согласился Федя. – Но хватит на эту тему… Больше не будем!

На сердце у обоих от такого разговора стало теплее, легче. Мальчики словно сбросили с себя большой груз.

Время от времени Федя осторожно опускал товарища на землю, присаживался рядом, и оба вслух вспоминали все то хорошее, что почти каждый день было в походе по Галиции.

– Вот и больно нам, и заблудились, а не страшно, – сказал Федя. – Потому что – дружба. Поехал бы сюда еще?

– Хоть тысячу раз! – с жаром отозвался Олег.

Уже давно стемнело, а потерпевшие бедствие путешественники все еще не могли найти дорогу. Колеи сенокосилок-самоходок и автомашин шли или от стога к стогу или упирались в протоки и старицы, а то и в непроходимые болотца. Как ни старался Олег, однако на этот раз его знания по части расшифровки следов оказались явно недостаточными, и к полуночи ребята совсем затерялись в лугах.

Мальчики уже совсем отчаялись и потеряли всякую надежду на спасение, как вдруг Олег услышал фырканье. Скоро на ночном небе показался темный силуэт всадника. Если бы дело шло только о нем самом, Федя бы хранил выдержку до последнего момента, пока всадник приблизится вплотную. Но тут в большой беде был товарищ, и Федя что есть мочи закричал:

– Эй, вы там! Помогите!

Прошло несколько минут. Федя и Олег уже полулежали на теплой спине коня. Никола Баба – секретарь комсомольской организации Луговинского колхоза – рассказывал им:

– После каждой грозы мы объезжаем луга. Всякое бывает: где стог растрепало ветром, а где, может, и молния ударила. Так чтоб пожара не было… Значит, вам к Ивану Порфирьевичу? За песнями из Москвы?

– К нему. Сказание он одно знает.

Олег рассмеялся, толкнул Федю:

– Значит, правильно я свернул с реки: по протоке ближе все-таки!

Поздно ночью Никола привел фельдшера из здравпункта, а сам, снова оседлав коня, поскакал за вещами пионеров. Пока фельдшер осматривал Олега, Федя уговорил младшего братишку Николы свести его в сельуправу. Там он попросил сообщить в Ласковичи о беде с Олегом. А когда вернулся, то в горнице застал широкоплечего старика с белой как лунь головой и широким добрым лицом, изрезанным крупными шрамами. От глубоко запавших глаз шло множество коротких темных лучиков – морщинок.

– Которые тут через грозу прошли? – весело спросил он, вытянув вперед руку.

Никола представил ему пионеров. Пожимая Федину загрубелую в походе руку, старик внятно произнес:

– Третьего из Прибыловых приветствую на Збруче. Хорошо!

* * *

Пионеры всерьез взялись за ремонт дома Василько. Касым, и в самом деле оказавшийся «жестоким казначеем», на этот раз даже выделил немного денег на покупку олифы, красок и обоев. Старики серьезно воспротивились этой затее, доказав, что при отделке хаты лучше всего использовать известковый раствор.

– Где бы нам взять материал? – думал Зарубин и наконец решился поехать в лесхоз за тесом.

Олег, уже совсем поправившийся от удара молнии в Луговинах, упросил взять его с собой. Кама, назначенная медицинской сестрой отряда, заупрямилась. Отведя Олега в сторону, она сказала:

– Теперь-то я уж никуда-никуда тебя не отпущу!

Олег смотрел на нее изумленно. Кама спохватилась.

– Знаешь, – затараторила она, – я уточнила, что рабочий день муравьев почти круглосуточный: восемнадцать часов! За это время по одной только дорожке они проносят больше тысячи личинок сосновых пилильщиков, триста шелкопрядов и еще двести других разных вредителей. А дорожек – восемь… Уничтожить за день более двадцати тысяч вредных личинок – большой труд. Ты как думаешь?

Олег не думал о муравьях и отрезал:

– Ты у меня под ногами не путайся. Муравьиха!

– Хулиган ты, вот что, – обиделась Кама. И вдруг упала на траву, закричала: – Ой, ой, пче…

Олег присел перед ней, с беспокойством спросил:

– Что, где?

Кама продолжала кричать, но Олег понял лишь два слога: «пче» и «лок». Оказывается, это значило: пчела запуталась в чулок.

– Фу ты, я-то думал! Вот теперь ясно, что ты, «пчелок», близко соприкоснулась с жизнью насекомых.

Кама быстро поднялась с земли, замахала перед носом приятеля кулачками:

– И эгоист ты к тому же! Езжай за тесом, а я буду камни с Касымом и Таней таскать…

Она постояла минуту в нерешительности, потерла ужаленную коленку, а потом пошла разыскивать товарищей. В поисках подходящего материала для изъеденного временем фундамента хаты Василько они бродили по берегу Збруча.

– Надо всего несколько камней, – сказал Касым. – А известняка поблизости нет.

– Откуда же тогда взялся обелиск на могиле Игната Никитича? – поинтересовалась Кама.

– В самом деле, – спохватилась Таня, – откуда?

В день, когда пионеры отдавали почетный долг герою борьбы с иностранной интервенцией, она обратила внимание на необычный обелиск. Серый каменный столб имел четырехгранную форму, которая сверху заканчивалась круглым в буграх утолщением, напоминающим голову человека в головном уборе. Внизу выделялись какие-то непонятные фигурки.

Таня не опускала взгляда с обелиска. При свете заходящего солнца натесы на нем вдруг ожили. И девочка тогда впервые подумала, что этот известняковый столб, может быть, какой-нибудь памятник старины, случайно, за неимением другого, поставленный на могилу партизана.

– Пойдемте, проверим, что это за известняк, – предложила Таня приятелям.

Она вплотную подошла к могильному камню и стала внимательно ощупывать его пальцами-коротышками. Ребята столпились вокруг.

Подошедший Аким Николаевич рассказал, что обелиск на могилу Прибыткова он и Мария Тарасовна поставили в год, когда последний гитлеровский солдат был изгнан с Украины. А взяли они этот камень в балочке, что вплотную примыкает к Збручу с той стороны Ласковичей.

– Ох, и горевали мы! – вспомнил Аким Николаевич. – Не пришел тот человек, который нашел памятник… А обещался!

– Расскажите, – попросила Таня.

– Любопытные же вы: все вам расскажи! Так вот, шел я однажды с реки, это еще во время войны было, смотрю – молодой человек в гражданской одежде копается около берега. Подумал, что это наймит или бандеровский лазутчик, так как недалеко от нас в ту пору партизаны Ковпака стояли и враги их выслеживали.

«Тут я исторический памятник нашел, так его надо надежно спрятать», – вдруг обращается ко мне парень, показывая глыбу известняка. А сам меня так глазами и ест.

«Зачем?» – спрашиваю, и вижу, что под курткой у парня пистолет, а в кармане – граната.

«Это, – говорит, – Збручский камень номер два».

Подивился я, а парень просит:

«Папаша, мне некогда, помоги зарыть находку. После войны пригодится…»

И вот, как только прогнали гитлеровцев, я и предложил старухе: давай поставим этот Збручский камень на могиле Збручского мстителя, мстителя народного. Так и порешили.

– Странный этот человек был, – вступила в разговор Мария Тарасовна. – Он к нам еще раз заходил. В иноземный мундир был одет. Смотрю – гитлеровец! Ахнула я, присела на лавку, и руки отнялись у меня. А была причина: Акима в ту пору фашисты рыть укрепления послали, а он сбег до дома и в подвале хоронился…

– Оплошал немного, – усмехнулся Аким Николаевич, теребя усы. – На холмы к партизанам податься не успел.

– Так вот, – продолжала Мария Тарасовна, – зашел честь по чести, присел около меня и говорит по-русски:

«Не бойся, мамаша. Камень я тут оставил, так уж вы старику напомните, чтоб берег он его пуще глазу».

«Не знаю никакого камня!» – закричала я.

А «немчина» смотрит на меня и улыбается.

«Не волнуйся, мамаша, – говорит. – Партизан я, и по долгу службы мундир этот натянул, бандеровцев шукаю. Говорят люди, что где-то в этих местах партизан Прибытков похоронен – Збручский мститель… Может, слыхали?»

Не поверила я этому человеку.

«Не знаю, – говорю, – ничего не слыхала».

«Ладно, зайду еще раз, да не один. С вашими людьми приду. А теперь прощайте».

И ушел, больше не приходил.

Мария Тарасовна умолкла, задумалась.

– Покажите, где был зарыт камень прежде? – попросили ребята стариков.

Аким Николаевич охотно согласился.

* * *

В полкилометре от Ласковичей пролегла пологая балка, поросшая молодым буковым лесом, через который проходит проселочная дорога на Подельск. Когда экспедиционный отряд подошел к балочке, то все увидели, что земля на нижнем уступе, спускавшемся к реке, сильно изрыта. Повсюду беспорядочными грудками валялся еще не высохший дерн. Глубокие ямины избороздили недавно ровный травяной покров.