Текст книги "«Время и бремя тревог». Публицистика Валентина Распутина"

Автор книги: Петр Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В. Распутин преодолевает спекулятивные установки социально-утопического мышления, диктуемые «духом эпохи», путем открытия реального мира: «Ограничения, диктуемые стилем мышления, почти не осознаются и не подвергаются сомнению в свою эпоху. Только новая эпоха, вырабатывающая собственное, более широкое теоретическое видение, начинает замечать то летаргическое массовое ослепление, которое сковывает умы предшественников, ту общую, как говорят, систематическую ошибку, которая все сдвигала и искажала»[155]155
  Ивин А.А. Введение в философию истории. С. 89—90.


[Закрыть]. В конце 1980-х годов Л. Капелюшный вспоминает значимый эпизод: «Однажды бывший первый секретарь обкома партии Н. Банников обмолвился с хорошо скрытым раздражением: замкнутый человек Распутин, все сам по себе. Несколько раз приглашал его лично поехать вместе на знаменитые стройки Приангарья, на БАМ. Не поехал. Неинтересны ему „героические свершения“ наших дней…»[156]156
  Капелюшный Л. Молитва за спасение не своей души // Моск. новости. 1988.3янв.№1.С4.


[Закрыть]

Долженствование в этической системе Валентина Распутина

«Никто не живет для себя»: происхождение и генезис нравственного долга

Выясняя метафизические основы нравственного сознания В. Распутина, соединяющего христианские и языческие начала, иркутский исследователь И.И. Плеханова определяет этику писателя как «мироощущенческую». Нравственное сознание в его прозе «не рациональное, но интуитивно-сенсуалистское, представляющее совесть не как рассудочное сознание, а как нравственное чувство <…> нравственные переживания неотделимы у писателя от острого чувствования мира, от созерцания его и зримого и метафизического образа одновременно»[157]157
  Плеханова И.И. Категорический императив на сибирской почве // Сибирь: взгляд извне и изнутри. Духовное измерение пространства. Иркутск, 2004. С. 316.


[Закрыть]. Совесть соединяется с потусторонним «чувствилищем», безличными сознанием и волей, не материальными, но вполне ощутимо проявляющимися в реальности и наполняющими ее высшими смыслами: «Метафизическое у Распутина <…> проявляет себя как весть абсолютной истины, открывающейся или святым (классические распутинские старухи) или прошедшему таинство очищения от греха самодостаточности, себялюбия, эгоцентризма»[158]158
  Там же. С. 315.


[Закрыть].

Этическая система В. Распутина может быть описана при помощи категории долженствования – одной из центральных в моральной философии[159]159
  В истории философии существуют различные истолкования долга и должного, связанные с пониманием его генезиса: либо трансцендентное (И. Кант, Н. Гартман), либо антропологическое происхождение долга (Э. Фромм).


[Закрыть]. В. Распутин в публицистике размышляет о природе и происхождении долженствования, рассматривает основные моральные категории, связанные с ним.

Система моральных идей В. Распутина в период работы в комсомольских газетах Иркутска и Красноярска может быть понята в соотнесении ее с деонтологической концепцией Э. Фромма[160]160
  Фромм Э. Человек для самого себя. Введение в психологию этики // Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1998. С. 23—256.


[Закрыть]: понятие о должном создается самими людьми. Но как представитель своей эпохи В. Распутин понимает долг в духе коллективного утилитаризма – как достижение общей пользы, что определяет характер коллизий и тип героя в ранних очерках будущего писателя. Долг понимается как следование абстрактно понятому общественному благу, долженствование основывается на априорной посылке о единстве (непротиворечивости) общества и индивида.

В это же время в очерках и рассказах о Тофаларии социально детерминированное представление о долге начинает усложняться, преодолевается введением традиционной этики, этики родового сознания, определившей пафос художественной прозы («Василий и Василиса», «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Вниз и вверх по течению» (1972), «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матерой» (1976), «Что передать вороне?» (1981), «Век живи – век люби» (1982) и других произведений). В тофаларском цикле долженствование связывается с родовым и этническим началами. В. Распутин открывает в этносе тофов наличие своеобразной этической системы, рожденной в диалоге с природой. Здесь формируется родовое и онтологически детерминированное понимание долга как участия в продлении жизни, исполнения природного предназначения. Долженствование интерпретируется в качестве онтологической категории, поскольку чувство долга задается человеку от рождения как безусловная природная программа, а не как рационально сформулированное понятие.

В 1970-е годы В. Распутин открывает сложность природного долженствования, противоречия, возникающие при осуществлении и передаче этических норм. Писателя интересует национальный характер представления о долге, прежде всего мораль русского народа, детерминированная спецификой ландшафта, национально-историческая миссия русского народа как основа родовой и индивидуальной этики. В национально-неповторимом В. Распутин видит черты общечеловеческого, но общечеловеческое он представляет как синтез национальных этических систем. Нравственные нормы носят абсолютный характер, что связано как с их онтологическим статусом, вечным и универсальным, так и с их антропологическим статусом, в котором они предстают результатом взаимодействия индивида и рода, регламентирующим духовное и социальное существование индивида.

Наблюдая священные законы вечного обновления жизни, человек как родовое существо, по мысли В. Распутина, преодолевает трагизм конечности единичного существования: «У старух меня особенно поражает спокойное отношение к смерти, которую они воспринимают как нечто само собой разумеющееся. Думаю, что этому спокойствию их научил долгий жизненный опыт. Перед их глазами проходили посевы и жатвы, зима сменялась весной, осень роняла листву..»[161]161
  Распутин В. Быть самим собой / беседу вел Е. Осетров // Вопросы литературы. 1976. № 9. С. 147.


[Закрыть] Законы мироздания определяют законы родового долженствования, заключающегося в продлении рода, определяют этику принятия бытия, следования не меняющимся желаниям индивида, не исторически изменчивым социальным законам, а универсальной необходимости космически организованной жизни природы.

Нравственные нормы реализуются в жизни отдельного человека через совесть, которая понимается как моральное предписание, возникшее и хранимое в культурно-историческом опыте народа, открытом онтологии: «…основная духовная задача и основная нравственная норма, которые созданы опытом всех предыдущих поколений и вверены нам для выполнения и возможного совершенствования»[162]162
  Распутин В. Необходимость правды [Теоретический семинар «Литература и нравственность»] // Лит. учеба. 1984. № 3. С. 130.


[Закрыть].

Деонтологическая система В. Распутина, таким образом, предполагает синтез антропологического и онтологического начал. Долженствование приобретает два вектора и понимается, во-первых, как исполнение родового (природного) предназначения, во-вторых, как исполнение социально-исторического предназначения. Передача принципов долженствования и регулирующих их моральных предписаний (совести) от поколения к поколению – это сущность и миссия коллективной памяти, памяти народа. С одной стороны, В. Распутин понимает память как онтологический феномен: она заложена в бытии как космосе (порядке), предстает объективным законом, в том числе и законом человеческого существования. Такая форма памяти генетически заложена в духовном существе человека, в ощущении им своей связи с миром, всеединства сущего: «В нас живет каждое движение планеты и каждый шаг человека. Явившись в этот мир только на миг, мы вобрали в себя всю его эпопею <…> в нас, в каждое поколение без исключения, раз за разом закладывалось <…> связность всего со всем и существование всего во всем. <…> Чувство родства не только с тварным существом, но и с последней песчинкой и былинкой, лежащей и произрастающей подле, необходимости друг другу и дополнения друг друга вселялось в каждую клетку»[163]163
  Распутин В. Миллионолетия Рольфа Эдберга // Сибирь. 1989. № 4. С. 103.


[Закрыть]. Онтологическая память дана в подсознании: в ощущениях и чувствах; сенсорное переживание обеспечивает возможность восприятия метафизического в природе, возможность диалога с неэмпирическим миром.

Осознавая генетическую связь с бытием, человек естественным образом приобщается к нравственному опыту народа, передаваемому памятью, совокупным национально-историческим сознанием. Культура, традиции обеспечивают духовную преемственность поколений народа «ощутительная, непрерывная связь поколений живущих с поколениями прошлого и будущего»[164]164
  Распутин В. «Жертвовать собой ради правды». Против беспамятства. [Выступление на V съезде Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры] // Наш современник. 1988. № 1. С. 169.


[Закрыть]. Национально-историческая память аккумулирует совесть предков и выполняет функцию ориентации в жизни потомков, позволяя индивиду этически отделять вечное от временного, высокое от низкого, способствует пониманию каждым поколением своего особого места в истории, в вечном ряду поколений. Рождается этика, основанная на понимании миссии каждого человека, осуществления сверхличного долга, заключающегося в создании жизни для последующих поколений. В очерке «Русское Устье» повествователь размышляет, что бы ответили покоящиеся под покосившимися крестами потомки поморов о смысле своих трудов, если ничего после них теперь, кроме заброшенных погостов, не осталось, и предполагает ответ, «что никто не живет для себя, а только продолжает подготовление жизни для других, <…> и в таком неустанном подготовлении и есть искомый смысл»[165]165
  Распутин В. Русское Устье// Распутин В. Сибирь, Сибирь… М., 1991. С. 264.


[Закрыть].

Долженствование распространяется на весь род (народ), на каждого его представителя и целое поколение. С завершением одного поколения долг передается следующему, а неисполнение ныне живущим поколением долга перед родом (народом) обесценивает этическое служение предков. Поэтому память является условием бытия как отдельного рода[166]166
  «Очень важно, насколько человек в состоянии расшифровать свою родовую, семейную память. Умеет он это делать – значит он действительно состоялся уже как человек и имеет право заглядывать дальше, чем прожил». См.: Распутин В. От роду и племени / беседу вела Т. Микешина-Окулова // Огонек. 1986. № 43. С. 28.


[Закрыть], так и народа, бесконечного, устойчивого самовоспроизводства и более – исторического развития. Накапливая темное незнание и забывая свое прошлое, общество лишает себя оснований для будущего: «Пережитое не может быть темным – темно будущее, когда сдвинуто со своего места прошлое и когда настоящее, не имея твердого основания, требует подпорок»[167]167
  Распутин В. Иркутск// Распутин В. Сибирь, Сибирь… С. 154.


[Закрыть].

Долженствование у В. Распутина имеет метафизическую природу, но воплощено материально: человек ответственен за конкретное пространство жизни, за освоенные предками природные и культурные ландшафты и призван их сохранить и расширить. Следуя этому долгу человек включается в метафизический круг, предписанный роду (народу). В концепции В. Распутина, казаки, поморы и старообрядцы покоряют и осваивают Сибирь, повинуясь мистическому зову и реализации национально-исторической миссии[168]168
  Распутин В. Сибирь без романтики // Сибирь. 1983. № 5. С. 106—128.


[Закрыть].

В отличие от онтологической памяти, историческое сознание требует сознательных усилий человека как национально-родового существа. В очерке «Кяхта» историческая память подвергается этической дифференциации по степени должной интенсивности духовного опыта на пассивное «припоминание» былого, не содержащее открытий, и активное, «полное и глубокое воспоминание», «чувствительный и радостный отзыв на запоздалую картину, встреча с заблудившейся родственностью»[169]169
  Распутин В. Кяхта// Распутин В. Сибирь, Сибирь… С. 213.


[Закрыть].

В. Распутин не ставит проблему человеческой воли в формировании нравственных законов, определении долженствования: человеческая индивидуальность проявляется в следовании или не следовании априорной необходимости. Человек не свободен в определении долга; однако осознание себя частью народа, которому предписана общая миссия, придает жизни конкретного человека осмысленность и стабильность: «Знаете, я бы представил духовное хранилище нации в виде определенных берегов. От этих берегов – как бы проводящие каналы к каждому человеку. Собственного хранилища человеку недостаточно, чтобы наполнить себя… Нельзя жить, не вобрав в себя исторический и духовный опыт своего народа, только тогда сумеешь в настоящем различать черты временного и вечного»[170]170
  Распутин В. От роду и племени… С. 29.


[Закрыть]; «И не стоять человеку твердо, не жить ему уверенно без этого чувства, без близости к деяниям и судьбам предков»[171]171
  Распутин В. Иркутск… С. 131.


[Закрыть]. Неисполнение родового долга влечет духовную неопределенность человека, порождает «кочевничество»: маргинализованные сообщества бродяг и каторжников в Сибири XVII—XIX вв., «шабашники» периода промышленного строительства в Сибири 2-й половины XX в., российское общество 2-й половины 1980 – начала 2000-х годов. Забвение заветов предков современниками приводит к разрушению экосистем и культуры, моральному релятивизму и в конечном итоге к деградации нации.

Этика В. Распутина трансперсональная. В зрелой публицистике утверждаются патриархальные нравственные ценности народа, традиционные нормы организации жизни человека и общества, получающие глубокую концептуальную разработку. Должная модель человеческого существования в социуме и бытии заключается в следовании природным (онтологическим) и родовым законам, предполагает онтологическое мироощущение. Этика обусловливает коммуникативную установку публицистики на проповедь, исполнение миссии духовного пророка – трансляцию нравственной правды. Моральная проповедь в публицистике поддерживать преемственность национально-культурных традиций, жизни общества и конкретного человека, воспитывать в человеке сознательное следование нравственному долгу.

Этическую систему В. Распутина, в терминологии Э. Фромма, можно определить как авторитарную: «Авторитарная совесть – это голос интернализованного внешнего авторитета: родителей, государства или любого другого авторитета, являющегося таковым в данной культуре»[172]172
  Фромм Э. Человек для самого себя. Введение в психологию этики. С. 154.


[Закрыть]. Основой такой совести является фундаментальное неравенство человека и авторитета, в данном случае – человека и народа, человека и природы. Э. Фромм указывает на то, что этот интернализованный авторитет неминуемо становится частью внутреннего «Я».

Тональность публицистики В. Распутина определяется острым чувством социальной ответственности – за все общество, народ и Россию. Этим можно объяснить, почему в современной ситуации нравственного упадка категорический императив абсолютизируется, в прямом слове публицистических выступлений отчетливо проявляется монологизм и авторитаризм сознания писателя.

«Жертвовать собой ради правды»: деонтологическая миссия искусства

Национальной реализации должного способствует художник – деонтология В. Распутина включает в себя представления о природе творчества и долге писателя. Начиная с 1970-х годов он размышляет о творчестве как службе и миссии. В критике и публицистике периода классических повестей утверждается дидактическая задача художника: «По моему мнению, не существует ничего, никаких объективных или субъективных причин, которые могли бы всерьез помешать писателям самых разных стран, разных направлений и верований быть вместе и понимать друг друга в своей службе единому богу – правильному и возвышенному воспитанию человеческой души»[173]173
  Распутин В. [Ответ писателя на вопрос редакции журнала «Иностранная литература»] // Иностранная литература. 1977. № 6. С. 239.


[Закрыть].

С конца 1970-х годов представления о творческом долге усложняются, приобретают метафизическую глубину; художник оценивается как носитель родового – формируется представление о литературе как форме национального самосознания. Художник последовательно предстает медиумом, праведником и проповедником, в зависимости от этапа эстетической деятельности, связанной с познанием и продуцированием этической правды.

В эстетике В. Распутина инициатива акта творения не принадлежит автору. Источником и побудительным импульсом творчества называется некая иррациональная сила: «Когда сидишь за столом, вольно или невольно мечтаешь о силе, которая бы вознесла тебя, оторвав от стола, и допустила в свои таинственные пределы, откуда приходят откровения. Случается такое не часто, но… случается. Это и есть торжество работы»[174]174
  Распутин В. Вверх и вниз по течению / беседу вел Л. Ронин // Природа и человек. 1984. № 11. С. 34.


[Закрыть]. Сущность творческого импульса может определяться через категорию боли: «Силы эти – та вызревшая, нестерпимая, не дающая ни днем, ни ночью покоя боль, которой болит сердце и которую важно донести до читателя во всем необходимом художественно-проблемном ее облачении»[175]175
  Распутин В. Болеть человеческой болью / беседу вела Н.С. Тендитник // Сов. молодежь. 1977. 29 нояб. С. 2.


[Закрыть]. Однажды писатель начинает испытывать страдание, которое заставляет его откладывать все творческие планы и писать о наболевшем. Творчество является условием освобождения от мучений, боль отпускает творца лишь по завершении творения.

Однако творчество не является сублимацией, избавлением от собственных страданий; боль имеет характер сострадания, творчество является попыткой помочь тем, кому сострадает писатель, – осмысляется как нравственный поступок. Сострадание, по мысли В. Распутина, возникает, с одной стороны, как реакция на социальную реальность, в которую погружен писатель. Он переживает духовную связь с обществом и народом, которая проявляется в форме постоянного диалога: «…когда вы говорите, что пишете книгу, которую задумали и которая произошла только по вашей воле, то это, может быть, не совсем так… Как это происходит, какими путями, не знаю, но происходит то, что можно называть откликом на нравственные надежды читателя. Такая связь существует, и писатель, может быть, именно поэтому не так уж волен писать, что и когда ему захочется»[176]176
  Чтобы связь не оборвалась / С. Залыгин, В. Астафьев, В. Распутин // Лит. обозрение. 1981. № 9. C. 8.


[Закрыть].

Художник должен прозреть духовные и нравственные запросы современности, осмыслить их, воплотить в слове и донести до народа: «То, что неосознанно мучает многих и многих людей, но не нашло еще выхода и названия, писателю предстоит осознать, назвать и возвести до общественного и художественного открытия. А читателю затем предстоит узнать и ответным чувством подытожить: оно или не оно»[177]177
  Распутин В. Возросшая ответственность за слово // На боевом посту. Чита, 1979. 30 июня. С. 4.


[Закрыть]. С другой стороны, природа творческого импульса не ограничивается социальным. Писатель не знает, откуда точно берется эта боль, что указывает на ее трансцендентное происхождение, делает творца в эстетической системе В. Распутина медиумом. Поэтому в публицистике крайне скупо говорится о творческих планах и незавершенных произведениях: «Писатель, мне кажется, должен осторожно давать обещание относительно своей дальнейшей работы. Что вот, мол, о деревне я пописал, теперь, пожалуй, попишу о городе. Иной раз это зависит не только от него…»[178]178
  Распутин В. Болеть человеческой болью… С. 2.


[Закрыть] Некоторые из все же озвученных публично планов так и не были реализованы. Как, например, «городская» повесть, обещанная в 1979—1980-х годах[179]179
  Распутин В. Право писать / подгот. Ф. Зубанич // Радуга. 1980. № 2. С. 169.


[Закрыть].

Художник – лишь проводник высших смыслов. В очерке о Ф. Абрамове писатель предстает как выразитель истины, которая не принадлежит его воле: «Когда слово добывается кровью сердца, оно с кровью сердца и произносится. Истина, если ей к тому же нечасто удается выйти в люди, сама найдет и голос, и тон, и температуру накаливания»[180]180
  Распутин В. Его сотворенное поле // Сов. культура. 1987. 10 марта. С. 6.


[Закрыть]. Истина метафизична, доступна лишь гению. В. Распутин показывает это на примере творческого пути А. Вампилова: «Вампилов видел жизнь оттуда, где, казалось бы, единственно и должен находиться художник, как только он принимается за работу, но куда в действительности по душе и таланту допускается мало кто, – он не обращался за доказательством к добру и вере, а происходил из них»[181]181
  Распутин В. Мы все тянулись к нему / беседу вел В. Ивашковский // Сов. культура. 1987. 18 авг. С. 5.


[Закрыть]. В. Распутин связывает семантику греческого имени Александр – «защитник людей»[182]182
  Распутин В. Степь за околицей // Студ. меридиан. 1983. № 8. С. 40.


[Закрыть] – с судьбой драматурга, а его смерть, цитируя словарь Даля, называет «возвращением жизненных сил его в общий источник». «Легенда о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского, по мнению писателя, не придумана автором, а считана «…глазами ангела с текста, составленного помимо человека. В ней, в «Легенде», и воспоминание, и объяснение, и прорицание, далеко выходящие за опыт одной жизни. Эти мысли, эти образы, эти горькие истины могут, кажется, лишь протекать через русло избранника, считающегося их создателем»[183]183
  Распутин В. Из глубин в глубины // Распутин В.Г. Россия: дни и времена. Публицистика. Иркутск, 1993. С. 157.


[Закрыть]. Н.В. Гоголь сравнивается с нахохлившейся вещей птицей, «слетевшей на многострадальную нашу землю из неведомых высот»[184]184
  Распутин В. Откройте русскому человеку русский свет // Завтра. 2001. Нояб. С. 7.


[Закрыть].

В. Распутин настаивает на естественном – духовном, а не рациональном происхождении таланта истинного художника: «Художник художнику рознь. У одного талант умственный, рассудочный, хладнокровного происхождения. В другом разделить эти дары – человека и художника – нельзя: "профессиональный плод" в нем вынашивается в благоприятных «утробных» условиях»[185]185
  Распутин В. Он прощал незаполненную душу, но не прощал пустоты // Рос. газ. 2001. 28 февр. С. 5.


[Закрыть]. На формирование таланта влияют не только и не столько внешние обстоятельства и сознательные усилия, но сама жизнь: «Нет условий, при каких добродетельные начала и художественные задатки способны оплодотворить друг друга и „понести“, – не родится подлинный творец»[186]186
  Там же.


[Закрыть]. Природу гения составляют интуитивные прозрения: «Творчество переносится из сферы свободы в сферу чуткости к предопределению – как сопричастности к высшему началу»[187]187
  Плеханова И.И. Категорический императив на сибирской почве… С. 321.


[Закрыть].

Пространство истины составляет, с одной стороны, духовное существо народа, с другой стороны, природа, а гений воплощает накопленные поколениями творческие и духовные силы национального организма: «Художником человек становится лишь тогда, когда свои собственные чувства он соединяет с общим народным и природным чувствилищем, в которые я верю не меньше, чем в совесть и истину, и в которых они, быть может, и проживают»[188]188
  Распутин В. Вопросы, вопросы… // Распутин В. Что в слове, что за словом?… С. 165—166.


[Закрыть]. Оценивая личность и творчество Л. Леонова, В. Распутин использует «геологическую» метафору: «…жизнь, даже самая обыденная, дарования такого масштаба, как Леонов, представляет тайну подготовления и существования необыкновенного. Чтобы зародился драгоценный минерал, требуются, как известно, миллионы лет. Внутри цивилизаций и культурных эпох также существуют творческие периоды кристаллизации гения, продолжающиеся наверняка дольше, чем способна заглянуть родословная. Куда не заглянуть – туда не заглянуть, но нельзя оставлять без внимания видимые знаки появления „того самого“, для которого трудились поколения»[189]189
  Распутин В. [Предисл. к публ. выдержек из записных книжек Л. Леонова] // Наше наследие. 2004. № 58. С. 100.


[Закрыть]. Вопрос об авторстве «Слова о полку Игореве» кажется В. Распутину не принципиальным, поскольку устами анонимного автора говорила сама русская земля: «Я не мистик, но, размышляя о „Слове“, я готов поверить, что единая требовательная и страдающая душа Руси (должна же быть у земли живая душа) вошла тогда в автора „Слова“, возжгла его своим огнем и дала ему силу говорить за всю землю»[190]190
  Лихачев Д.С, Распутин В.Г. Великий мир «Слова» / записал Д. Чуковский// Огонек. 1986. № 12. С. 15.


[Закрыть].

Истинный художник ощущает генетическую связь со своим народом, которая и делает его художником, наделяет способностью к постижению глубин жизни: «Лишь русский человек способен на столь равноправное и в естественности своей глубоко природное и в то же время глубоко философское чувство жизни и смерти. И лишь русский писатель, и сам возросший из этого зерна, способен без натуги и домысла такого человека показать»[191]191
  Распутин В. Вместо предисловия // Зверев А. Выздоровление. М., 1982. С. 4.


[Закрыть]. Поэтому писатель должен следовать заложенным в себе национальным началам: «В русском человеке необычайно сильны природные, интуитивные, естественные начала. <…>

Писатель, я думаю, выигрывает, когда доверяет этим началам как в себе, так и в своих героях»[192]192
  Распутин В. Жила-была сказка… Живет ли она?: [Послесл.] // Евсеенко И. Крик коростеля. М., 1982. С. 317.


[Закрыть].

Главной эстетической установкой С. Залыгина В. Распутин видит исследование и выражение национальной души, «народного мнения и опыта», «народной мысли, вникающей в коренные вопросы бытия»: «Ни о чем ином СП. Залыгин, похоже, и не хочет писать. Для него это главная тема: народное сознание в его временных проявлениях и историческом движении, высветление народной сущности среди случайных и сезонных черт»[193]193
  Распутин В. Держатся природного дара: К 70-летию со дня рождения С.П. Залыгина // Сов. культура. 1983. № 145. 6 дек. С. 6.


[Закрыть]. Народный характер понимается как архетипическая система, сущность которой затемняется в историческом процессе, становится труднодоступной. В восприятии В. Распутина, С. Залыгин обнаруживает ядро народной души, народной нравственности под временными, ситуационными наслоениями, проясняет ее истинное содержание. В. Астафьев оценивается как носитель и естественный выразитель «народного слова», «играющего всеми красками подлинной жизни»[194]194
  Распутин В. Все краски жизни: К 60-летию В. Астафьева // Распутин В. Что в слове, что за словом?… С. 314.


[Закрыть]. «Деревенская» литература в целом осмысляется как способная «…точно находить нервные окончания на том огромном теле, которое мы называем „народ“»[195]195
  Распутин В. Вопросы, вопросы… С. 164.


[Закрыть].

Ощущая вечность человечества, понимая цель национального бытия, художник становится хранителем нравственных ценностей – праведником: «Обязан знать и указывать на ценности, которые ни при каких условиях не должны быть пересматриваемы как непременное и выверенное условие правильного общественного развития. На то он и писатель, чтобы видеть сегодняшний день в ряду полного времени и понимать сегодняшнюю жизнь в ряду национального и общечеловеческого движения к своим идеалам»[196]196
  Распутин В. Необходимость правды… С. 131.


[Закрыть].

Для характеристики предназначения литературы В. Распутин использует понятие «проповеди»: «Литература начинается тогда, когда в книге есть проповедь высоких мыслей и высоких поступков, а не жонглирование высокими словами»[197]197
  Распутин В. Много дела на земле / беседу вел Э. Максимовский // Студ. меридиан. 1981. № 2. С. 37.


[Закрыть]. В задачу писателя, ведающего правду идеального (этического) существования, входит рассказ о ней. В его фигуре оценивается в первую очередь этическое ядро – нравственные принципы и способность разделить общую судьбу с коллективным целым: «Прежде всяких литературных достоинств ставлю качества душевные, без которых не бывает настоящего писателя. <…> Без искренности, совестливости, без способности сопереживать вместе со своим народом, со своей Родиной стать писателем невозможно»[198]198
  Там же. С. 36.


[Закрыть].

Предназначение художника – актуализация национальных ценностей в современном обществе и создание условий для воспроизводства нравственного опыта сегодняшним поколением: «Поддерживать чистые линии, выпалывать сорняки, заботиться о духовном росте человека, умножении его нравственных ценностей – вот задача писателя»[199]199
  Там же. С. 37.


[Закрыть]. Для этого он призван воспитывать в человеке личную ответственность за выполнение родового предназначения, осуществлять духовное руководство в исполнении долга: «Они, похоже, и в мир-то приходят, чтобы показать, каким должен быть человек и какому пути он должен следовать, и уходят, не выдерживая нашей неверности: неверности долгу, идеалам, слову – вообще нашей неверности. Но память о них и помогает, должно быть, оставаться нашей совести»[200]200
  Распутин В. Слово о Ларисе Шепитько // Экран 79/80. М., 1982. С. 146.


[Закрыть]. В таких работах В. Астафьева, как «Царь-рыба», «Последний поклон», «Ода русскому огороду», «Пастух и пастушка», «Затеси» В. Распутин видит «…усилия литературы по нравственному и духовному выправлению человека»[201]201
  Распутин В. Все краски жизни: К 60-летию В. Астафьева… С. 315.


[Закрыть].

Главной задачей писателя в современности В. Распутин считает преодоление процессов национальной дезинтеграции, возвращение народу памяти – как это делал В. Шукшин: «Казалось, он сделал все и даже больше, чем мог один человек, писатель, режиссер и актер, сделать для собирания разрозненного, растрепанного по кусочкам, разроссиенного населения со слабой памятью, оставлявшего свои исконные веси и забывающего свои старинные песни, в одно духовное и родственное тело, называемое народом. <…> задев чувствительные и художественные струны, он задел гораздо большее – неотмершие корни народные, добрался до их нервных окончаний и безжалостно давил и давил на них: больно? А больно – так жив, а жив – так подымайся, берись за ум и собирайся на народную службу..»[202]202
  Распутин В. Твой сын, Россия, горячий брат наш…: [Предисл.] // Шукшин В.М. Мгновения жизни. М., 1989. С. 7.


[Закрыть].

В. Распутин остается последовательным в выделении ипостаси гражданина в фигурах других художников, требуя от писателя гражданственности. В двух публикациях он пишет о Ф. Абрамове, оценивая в первую очередь его общественную позицию и социальное значение. Первая: «И талант, и мужество, и совесть»[203]203
  Вост. – Сиб. правда. 1983.18 мая. С. 2.; То же под назв.: Его труд и подвиг // Лит. Россия. 1983. № 21. 20 мая. С. 4.


[Закрыть] – оперативный отклик на кончину писателя в мае 1983 г. Вторая: очерк «Его сотворенное поле»[204]204
  Сов. культура. 1987. 10 марта. С. 6.


[Закрыть]. В. Распутин лишь перечисляет основные сочинения Ф. Абрамова (романы «Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Дом», повести «Деревянные кони», «Пелагея», «Алька»), говорит о многочисленных рассказах, публицистических статьях и выступлениях на писательских съездах. Вероятно, автор не считает себя вправе вторгаться в художественную ткань произведений одного из самых почитаемых им художников. В. Распутин вспоминает Ф. Абрамова как личность (знакомство на книжной распродаже во время Съезда Союза писателей в Кремле, поддержка Ф. Абрамовым начинающего прозаика В. Распутина, случай с печатной машинкой, общественная реакция на «Письмо к односельчанам», общение в кругу друзей и соратников, роль писателя в экологическом движении и т. д.).

О Ф. Абрамове говорится как об «общественной и нравственной величине» – писателе, проповедовавшем патриотизм, гражданственность, национальную преемственность: «…не стало того, кто, надрывая сердце, хлопотал с горячностью и учил Россию-народ любить и беречь Россию-родину и землю, жить и трудиться во имя и благо ее на своих отчинах и дединах»[205]205
  Распутин В. И талант, и мужество, и совесть… С. 2.


[Закрыть]. Приводится императив Ф. Абрамова: «Мы ничего не можем, ничего не решаем! – это самый ненавистный мне образ мышления, с которым необходимо бороться…», – утверждающий личную ответственность человека за судьбу государства и нации, преодоление равнодушия, безразличия и неверия в свои силы. «И все мои писания, все мои сочинения преследуют именно эту цель»[206]206
  Там же.


[Закрыть]. В. Распутин рассуждает о преемственности этой миссии, фактически говорит о продолжении ее в своем творчестве: «…для него было чрезвычайно важно, в чьи руки после нас попадет литература, которая в великих мучениях, в том числе и в его мучениях, снова соединялась с совестью и правдой»[207]207
  Распутин В. Его сотворенное поле… С. 6.


[Закрыть].

Со второй половины 1980-х годов В. Распутин требует от писателя мужества говорить правду и мудрости: «…как никогда прежде, писателю необходимы гражданская стойкость и зрелость»[208]208
  Распутин В. Земля судьбы / беседу вела О. Пинижина // Огонек. 1986. № 8. С. 24.


[Закрыть]. В новой социальной ситуации происходит смена эстетической установки. Писатель приходит к авторитаризму авторского слова, что наглядно демонстрирует проза последних пятнадцати-двадцати лет. Роман адыгейского писателя Ю. Чуяко оценивается как «…страстная песнь своему народу, страстная любовь к нему и страстная тревога за его дальнейшую судьбу..»[209]209
  Распутин В. Как должно в наше время любить свой народ [Предисл. к публ. романа Ю. Чуяко «Сказание о железном волке»] // Роман-газ. 1994. №24 (1246). С. 1—2.


[Закрыть]. Однако В. Распутин подчеркивает неизменность своих представлений о художественном, настаивая на вынужденном характере происходящих изменений: «…повесть «Пожар» действительно вычерчена жесткими линиями: это – хорошо, а это – плохо. Но я тогда уже не мог сдержать своего нетерпения – за горло брало. Да, это малохудожественная вещь, это я прекрасно понимаю»[210]210
  Распутин В. Мы пережили перестройку, и нам есть еще что сказать… / беседу вел В. Каркавцев // Вост. – Сиб. правда. 1996. 2 окт. С. 3.


[Закрыть].