Текст книги "На заволжских озерах (сборник)"

Автор книги: Петр Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Да что вам рассказывать о такой собаке! Вы оба не охотники, поэтому всё равно в охотничьих статях собак не разбираетесь. Да и не об этом речь сейчас. Я хочу рассказать вам о другом: Джек очень любил ловить рыбу. Что? Не верите? Жалко, умер караульский объездчик Иван Александрович, а то спросили бы у него! Это он увёл Джека.

Конечно, Джек не спиннингом ловил рыбу, не нахлыстом. Всё-таки животное, не человек же! А вот на поплавочную большой был любитель.

Бывало, только возьмёшь в руки удилище, Джек подбежит и глаз не спускает с тебя. Взмахнёшь удилищем, поплавок не успеет воды коснуться, а уж он провожает поплавок глазами и смотрит, куда тот упадёт. Если закинешь хорошо, Джек завиляет задом, сядет поудобнее и глаз не спускает с поплавка. А если случится как-нибудь нескладно забросить, ну, скажем, поплавок не встанет, так Джек сейчас же подаёт свой голос, словно выговаривает: «Наплыв, наплыв велик! Наплыв велик! Убавь! Убавь!» Ну, а уж если поплавком сильно шлёпнешь по воде или нечаянно концом удилища хлопнешь – беда! Засрамит! Так облает, что, бывало, стыдно станет.

Вот так раскинешь штук пять-шесть удочек, воткнёшь их слегка в землю или положишь на рогаточки и смело можешь отдыхать или отлучиться по своей надобности. Как только начнёт клевать, как только поплавок дрогнет, Джек сейчас же подаст голос. Моё дело тогда только подсекать да вытаскивать рыбу. Иной раз задремлешь где-нибудь в тенёчке – всё равно разбудит!

А однажды было так. Рыбачили мы с приятелем Мишей Валюгиным на Старой Вороне. Ещё с вечера пришли туда, чтобы на утренней зорьке половить. Развели, конечно, костёр, чайничек вскипятили, поели, попили... А пока суд да дело, за разговорами и не заметили, как короткая летняя ночь кончилась и начало светать. Миша взял свои удочки и решил пойти на мысок, где Старая Ворона выходит к Новой Вороне. А я остался. Уж очень мне нравилось это место, да и рыбы здесь я всегда много брал. Особенно щуки здесь здоровы были!

Но вот напасть! Часа два мы с Джеком сидели, а поймали всего только двух махоньких окуньков. Насадил я их обоих на жерлицы и поставил одну прямо с обрыва (это где сваи от старой мельницы остались), а другую раскинул в протоке, за кугой.

Уж солнышко поднялось высоко, а кроме двух окуньков – ни одной поклёвки! Поплавки хоть бы раз дрогнули. А что всего удивительнее – и щука не хотела брать! Рогульки жерлиц висели как мёртвые.

Пригрело меня солнышко, стал я носом клевать и заснул незаметно. Видно, так я крепко спал, что и не слыхал, как лаял Джек. Проснулся я оттого, что кто-то тыкал мне в лицо чем-то холодным. Открываю глаза – а это Джек. Стоит около меня, тычет мне в щёку своим носом, а в зубах леску жерличную держит. Вскочил это я, сон как рукой сняло. Вижу, жерлица вся размотана и морда у Джека дёргается.

Схватил я леску и чувствую, что на конце её сидит что-то основательное. Стал я выбирать леску – она и зачертила, и зачертила по воде! Здоровенную щуку выхватил. А Джек-то, Джек-то! И прыгает, и лает, и волчком крутится! Рад, что такую щуку поймал. Кило пять, а то и шесть в ней было!

ОТКУДА ПОШЛА СЛАВА О БОРИСЕ

Уже три-четыре года во время отпуска мы с Борисом плавали по Вороне, ловили спиннингом рыбу; нас хорошо знали мальчишки прибрежных селений, но смутно представляли себе колхозницы, и уж почти ничего не знали о нас колхозники. Все сведения о нас исчерпывались одной фразой: «Да катаются тут на лодке двое москвичей, жируют и рыбу удочкой с каким-то колесиком ловят». Вот и всё. А уж делать какую-то разницу между мною и Борисом – об этом и речи быть не могло. Мы оба были просто «два москвича».

Но вот к Борису вдруг, в один день пришла такая слава, что о нём узнали все, кто хоть раз побывал на Вороне, в районе между Инжавином и Караулом. Дело было так.

В воскресный день плыли мы в своей лодке вниз по Вороне. Миновав Куликову косицу, мы подплывали к деревне Криволучье. Река тут несётся быстро, петляя между обрывистыми берегами, подмывая их и образуя водовороты. Глубоко в тёмной воде извиваются длинные косы ярко-зелёных водорослей.

Ещё издали мы заслышали песни, гармошку: в Криволучье гуляли. Когда мы миновали последнюю излучину, перед нами открылась деревня, а на берегу реки сидели кучками колхозники. Парни с гармошкой и девчата – отдельно, а солидные колхозники – отдельно.

Как только мы показались на виду, песни и гармоника умолкли и все уставились на нас. Мы подплыли к берегу, поздоровались. Борис остался в лодке, а я взял ведёрко и пошёл в деревню за молоком.

Наверное, прошло не больше получаса, как я вернулся из деревни. Выйдя к реке, я с тревогой увидел, что берег опустел и все сгрудились в тесную кучу около того места, где я оставил в лодке Бориса.

«Что-то случилось», – подумал я и быстро пошёл к реке. Лодка стояла на месте, а Борис держал в руках свой спиннинг и что-то рассказывал окружившей его толпе. Кто-то взмахивал руками и ахал, кто-то качал головой и чмокал языком, а парни внимательно слушали Бориса, рассматривали спиннинг, катушку, наперебой задавали вопросы.

На дне лодки, в подвёрнутом подсачке, лежал едва поместившийся там огромный красавец жерех. Я впервые видел такого! Когда мы его потом взвесили, в нём оказалось 4 килограмма 700 граммов. Он так запутал блесну в сетке подсачка, что Борис, видимо, не смог её распутать и обрезал леску, оставив блесну с тройником и поводок с грузилом в подсачке.

Когда я подошёл к Борису, он сказал мне, что поймал этого жереха, пока я ходил за молоком. Вот его просят опять закинуть спиннинг и опять поймать «ещё такую же рыбину», но его блесна слишком запуталась в подсачке, а другой такой у него нет. Я понял, что Борис не хочет ещё раз забрасывать спиннинг, и поддержал его: нам и так давно пора быть в Карауле, а то мы поздно туда попадём. Так мы и уехали.

Когда мы отъехали от Криволучья, Борис рассказал мне, что сначала к нему приставали ребятишки: «Ну, кинь, дяденька! Покажи, как вы ловите!»

Потом подошли взрослые и тоже стали просить забросить и показать, как работает наше «колесо». Они слышали об этом, а вот видеть ни разу не приходилось.

Конечно, Борис не мог отказать и без всякой надежды на то, что у него «по заказу» схватит какая-нибудь рыбинка, забросил блесну. Не успел он начать подмотку, как у него так рвануло, что от неожиданности чуть не вырвало из рук спиннинг. Когда же он подсек, то сразу почувствовал, что блесну схватил большой хищник. Леска туго натянулась, удилище согнулось. Он включил тормоз, катушка затрещала. Все обступили его.

В это время жерех выскочил высоко из воды, дал «свечу» и с грохотом шлёпнулся обратно. Все ахнули: решили, что рыбина ушла. Потом, видя, как Борис медленно, но настойчиво подматывает туго натянутую леску, закричали: «Есть, есть! Не сорвалась!»

Борис несколько раз подводил жереха близко к лодке, пытался подхватить его в подсачек, но это удалось ему не сразу: подсачек был не по рыбе. Вся деревня переживала борьбу с жерехом и дружно ахала при каждой неудачной попытке захватить жереха в подсачек.

Когда наконец жерех был подцеплен подсачком и лежал на дне лодки, Бориса стали просить ещё разочек кинуть блесну. Но, чтобы не портить впечатления, Борис отказался снова бросать.

Вот с этих-то пор и пошла молва, как здорово ловит рыбу «один москвич». Уже не два, а именно один! «Махнёт удочкой, колесико завертится, он – дёрг! Есть рыбина! Махнёт ещё раз – ещё рыбина!»

А обо мне, наверное, говорят: «С ним ездит ещё один. Но тот не ловит, а только за молоком ходит».

КАК БОРИС ОБМАНУЛ ЖЕРЕХОВ

Жерех – рыба капризная. И даже там, где их очень много, поймать жереха бывает не так-то просто. А вот Борис был большой специалист по этой части. Однажды на Хопре, на перекате под хутором Бесплемянным, я целое утро охотился за жерехами. Руки себе отмотал, забрасывая без конца спиннинг. Подкидывал блесну прямо в места всплесков, менял эти блесны одну за другой, ставил то вращающиеся, то колеблющиеся, то серебристо-белые, то жёлтые латунные. Ничего не помогало! Подумать только: на таком месте за битых пять часов я поймал всего-навсего одного глупенького жерешонка. А ведь на перекате шёл такой бой, что было совершенно ясно – здесь резвится большая стая крупных жерехов. Они словно дразнили меня, иногда били у самой лодки, а блесну мою и замечать не хотели.

Усталый и злой вернулся я к нашей палатке. – Это и весь улов? – удивился Борис. – Немного!

За обедом я рассказал, что делалось на перекате и как были напрасны все мои попытки поймать хотя бы одного хорошего жереха.

Борис внимательно выслушал меня, расспросил о подробностях и сказал, что завтра пораньше он обязательно поедет на перекат и постарается привезти мне парочку из тех, которые не пожелали брать мои блёсны.

– Тут, брат, сноровка требуется. Нужно так преподнести им блесну, чтобы они в драку бросились за ней.

– Что же ты сделаешь? Почему за моей блесной не бросались, а за твоей бросятся? Ведь твои и мои блёсны одинаковы.

Борис хитро подмигнул мне.

– Сейчас не скажу. Вдруг и у меня не возьмут? Скажу потом.

После обеда я пошёл на хутор в магазин, а когда вернулся, то застал Бориса сидящим на корме лодки, и перед ним на скамейке в разных коробочках аккуратно лежали разные блёсны, тройники, грузила, поводки. Здесь же были ножницы, тонкая проволока, обрезки консервной банки, напильничек, кусачки и ещё какие-то коробочки.

– Ты что это, Боря? Уж не переучётом ли занялся, как магазин в Бесплемянном? Я ведь туда напрасно проходил. Или ты собираешься устроить распродажу уценённых рыболовных принадлежностей?

– Не угадал! Просто готовлюсь к завтрашней встрече с жерехами. И вот если уж и у меня завтра ничего не выйдет, тогда могу устроить дешёвую распродажу этих снастей.

Конечно, мне очень хотелось узнать, что же такое мастерил Борис, но показывать своё нетерпение я тоже не хотел и сделал вид, что меня не так уж это интересует и я свободно могу подождать до завтра.

Наутро была моя очередь быть дежурным по лагерю. Поэтому я встал раньше Бориса, разжёг костёр, поставил на него чайник, а пока он закипал, я протёр лодку, снёс в неё весло, якорь, подсачек; потом заварил кофе, разогрел напечённые вчера оладьи, на куске брезента «накрыл на стол» и разбудил Бориса.

Позавтракав, Борис взял свой спиннинг, сумку с рыболовными принадлежностями и сел в лодку.

– Сейчас половина шестого. Дольше чем до одиннадцати часов я не проловлю. Поэтому около двенадцати я буду дома, – сказал Борис.

– Ни пера ни пуха! – пожелал я Борису.

– Иди к чёрту! – ответил он как полагается и оттолкнулся от берега.

Должен сознаться, меня очень интересовало: поймает Борис крупных жерехов или, как я, приедет пустым? И что он такое мастерил из жестянки? Ведь не блёсны же! У нас много разных блёсен, и глупо было бы заниматься самоделками из консервной банки.

Время тянулось медленно. Я то и дело смотрел на часы, всё убрал, помыл, почистил, проветрил, приготовил основательный завтрак (мы говорили: «второй завтрак», так как часов в пять мы ещё обедали). Я несколько раз выходил на мысок посмотреть, не видно ли лодки Бориса.

Наконец-то Борис приехал.

– Ну, как дела? Будешь распродавать свою снасть? – спросил я.

– Нет, думаю подождать. Не такие уж плохие снасти. Может быть, лучше тебе перейти со спиннинга на поплавочную? – смеялся Борис. – Вон посмотри в ларе, что можно умеючи поймать на мои плохие снасти.

Я открыл крышку кормового отсека—и обмер! Там лежали три огромные серебряные рыбины!

Когда мы их взвесили, то все три они потянули около семи с половиной килограммов.

Видя моё изумление, Борис изменил свой небрежный тон и уже с явным удовольствием рассказал, как поймал этих жерехов, и показал мне свои снасти.

– Ты вчера мне рассказывал, что при каждом ударе жереха из воды выскакивала большая россыпь мелких рыбёшек. Значит, еды для жерехов предостаточно. И едва ли крупный жерех предпочтёт нашу одиночную металлическую рыбину, да ещё какую-то не совсем обычную целой стае живых, привычных рыбёшек. Но, как и всякий хищник, он жаден не только тогда, когда голоден, но и тогда, когда добыча может достаться другому. Отнять у другого – вот что захочет сделать даже сытый жерех. Вот на этом я его и обманул. Видишь, что я сделал?

Действительно, придумано было ловко! Борис вырезал из консервной банки маленький пропеллер длиною в 20—22 миллиметра, пробил гвоздиком в середине тонкую дырочку и вдел его на конец спиннинговой лески между двумя бусинками. Чтобы пропеллер мог легко вращаться между бусинками, не сдвигаясь с места, на леске с обеих сторон он сделал узелки-ограничители. Теперь на самый конец лески обычным способом он привязал за одно ушко грузило, а к другому ушку грузила – через заводное колечко – он прицепил хорошо наточенный тройничок. К этому же ушку грузила, как обычно, он надел поводок с обычной блесной. Теперь заброшенная блесна со своим тройничком при подмотке будет бежать вслед за грузилом (где есть свой тройничок), перед которым поблёскивает вращающийся маленький пропеллер.

Жерех, очевидно, приняв убегающее грузило с пропеллером за настигаемую добычу, а блесну – за соперника-хищника, бросается отнять добычу или схватить самого соперника. В обоих случаях он платится за это тем, что попадает в подсачек спиннингиста.

Нечего и говорить, что я в тот же день под руководством Бориса сделал и для себя несколько таких снастей. И много, много раз эта снасть нас выручала. А уж если очень разборчивая была рыба, например голавль, и не хотела брать совсем, мы привязывали к обоим тройничкам ещё маленькие красные шерстинки, вроде как бы рыбьи плавнички.

Но чаще, для неприхотливой рыбы, мы совсем не мудрили и просто к грузилу прицепляли тройник. Этого для прожорливой щуки было вполне достаточно.

АГРЕССИВНЫЙ ЧИКАМАС

На Хопре многих рыб называют совсем не так, как у нас. Там говорят не окунь, а чикамас, не лещ, а чебак, не судак, а сула. Там и повадки-то у рыб не такие, как у наших.

Вот посудите сами! Наш окунь – рыба как рыба: в меру осторожен, в меру храбр. Как бы ему ни было любопытно, он зря не полезет сам в руки к рыболову и, уж конечно, не будет преследовать добычу, которая значительно крупнее его. Правда, увидав играющую блесну, которая «удирает» от него, он так может возомнить о себе, так увлечётся и до того войдёт в азарт, что бросится на блесну, которая почти одного с ним размера. Это бывает! Но чтобы погнаться, скажем, за вошедшим в реку щенком или за купающимся мальчишкой – до такого безрассудства уж он, конечно, не дойдёт!

Но хопёрский чикамас – другое дело! Сначала я не замечал в чикамасе никакого отличия от его собрата, нашего окуня: и держится он в таких же местах, и, схватив блесну, ведёт себя так же.

Помню, как первый раз я попал на Хопёр и ловил там рыбу с местным рыболовом. Забросил я спиннинг, почувствовал рывок и, подматывая блесну, говорю своему товарищу:

– Хороший окунёк попался!

Тот посмотрел на меня как-то удивлённо. Я ещё подумал тогда: «Эге! Видно, не часто ты ловил окуней на спиннинг, если удивляешься, что я, ещё не подтянув блесну, уже заранее знаю, кого я поймал!» Ведь окунь так характерно дёргает блесну, как ни одна рыба, а поэтому всегда узнаёшь его.

Действительно, окунёк оказался порядочный. Я освободил его от блесны и показал своему новому знакомому.

– Хороший окунёк! – сказал я.

– Хороший чикамас! – сказал мой новый знакомый.

– Какой чикамас? Окунь!

– У вас – окунь, а у нас —чикамас!

Вот так и произошло моё знакомство с хопёрским чикамасом, и я долго думал, что всё отличие окуня от чикамаса только в названии.

Но вот однажды пошёл я с этюдником на присмотренное местечко. Со мной попросился Лёнька, сынишка хозяина, у которого я остановился. Он быстро накопал червей, взял своё корявое удилище, и мы отправились.

Пока я писал этюд, Лёнька старательно хлопал поплавком по воде, переходил с одного места на другое, но у него ничего не ловилось. Скоро он воткнул своё удилище в песок подальше от берега, скинул рубашку, полез в воду и стал барахтаться на отмели.

Вдруг он выскочил из воды и кричит мне:

– Дядя Петя! Мне чикамас не даёт купаться. Он гоняется за мной!

– Ну, а ты за ним гоняйся, – посоветовал я.

– Я боюсь! Он большой и всё за ногу норовит ухватить. Он мне удилище не даёт взять!

Сначала я думал, что Лёнька просто нарочно говорит, чтобы втянуть меня в игру, и я сказал, чтобы он играл один. Лёнька замолчал, но я увидел, что он действительно чего-то боялся и всё не мог подойти к своему удилищу. Меня взяло любопытство, я встал, подошёл к берегу и посмотрел в воду. Вода была чистая. Освещённое солнцем песчаное дно было хорошо видно. И никакого страшного чикамаса не было.

– Где же твой страшный чикамас?

– Он там, около удилища, спрятался. А как только я пойду туда, он сейчас же выскочит – и за мной!

– Ну, не бойся, ступай. Я здесь постерегу и не дам тебя в обиду.

Лёнька посмотрел на меня, потом на воду и осторожно пошёл к воткнутому в песок удилищу. Не успел он сделать трёх-четырёх шагов, как бросился обратно.

– Вот он, вот он! – кричал Лёнька, высоко подбрасывая ноги.

Действительно, прямо под ногами у Лёньки я увидел чикамаса: он преследовал Лёньку.

Вот так чикамас! Я решительно вступил в воду и пошёл к удилищу, но агрессивный чикамас и меня не испугался. Он буквально по пятам следовал за мной. Я попробовал повернуться и сам пошёл на него. Тут чикамас, видимо, решил, что напролом лезть не стоит, и стал отступать от меня. Однако ушёл он не дальше, чем на один-два шага, и стоило мне взять удилище и пойти к берегу, как он снова стал чуть не тыкаться в мои ноги.

Тогда я был просто обескуражен таким поведением чикамаса и подумал: «Нет, не только названием отличается хопёрский чикамас от нашего окуня! Видно, у него и характер другой!» Но потом, не раз наблюдая подобные чикамасьи фокусы, я понял, что ему нужны были не мы с Лёнькой, а те маленькие, юркие рыбёшки, которые называются песчаниками. Эти рыбки при малейшей опасности быстро-быстро зарываются в песок, и, когда ступаешь босыми ногами по дну, иногда чувствуешь, как кто-то щекочет твою подошву. Это значит, что ты наступил на спрятавшегося песчаника, вот он и копошится под ногой.

Когда ты его так потревожишь, он сейчас же перебегает на другое место, юркнёт в песок и начнёт быстро зарываться. Тут-то, во время такой перебежки, его чикамас и хватает.

Когда я рассказал об этом Лёньке, он сразу перестал бояться чикамасов и даже придумал свой способ помогать им лакомиться песчаниками. Он заходил в воду с палкой и ковырял ею дно. Когда появлялся чикамас, он только приговаривал:

– Вот, иди сюда, иди сюда!

Но, конечно, для безопасности Лёнька брал палку подлиннее и копал дно как можно подальше от своих ног. На всякий случай!

ХОПЁРСКИЙ ЧЕБАК

Что касается нашего леща и хопёрского чебака, то здесь с первого знакомства заметишь разницу.

Возьмём нашего леща. Хорошая рыба, что и говорить! А ведь далеко не каждый из наших рыболовов может рассказать, что он «сегодня здоровых лещей наловил» на Протве, или на Наре, или на другой подмосковной речке. И рассказать об этом просто, спокойно, как о чём-то обычном, неудивительном, не ожидая от слушателей восклицаний и не рассчитывая поразить их. Обычно у нас рыболов-лещатник заявляет о своих успехах нарочито небрежным тоном, всячески желая привлечь как можно больше доверчивых слушателей и – что греха таить! —нередко выдавая за «хо-о-ро-шего леща» просто маленького подлещика.

Конечно, я допускаю, что кое-кому действительно удаётся иногда поймать настоящих лещей. Но сколько с этим сопряжено утомительных хлопот, далеко не всегда оправданных! Посудите сами. Надо заранее расчистить в воде облюбованное место, куда хотят заманить эту вожделенную рыбину, потом в течение многих дней бросать на это место прикормку, чтобы лещи приучились ходить сюда питаться, как в общественную столовую. Бросают утром и вечером то круто сваренную пшённую кашу, то мочёный горох, то фарш из мелко нарубленных земляных червей, то жмых, то пареную пшеницу. А потом раскинут на этом месте свои удочки и часами сидят ждут, пока какой-либо рассеянный или чересчур жадный и отчаянный лещ неосторожно схватит вместо безобидной прикормки острый крючок и поплатится за это, оказавшись в сумке хитрого рыболова.

А вот на Хопре дело иное! Там чебаки куда менее привередливы, чем наши лещи. Их там ловят все, кому только не лень. И уж никто не будет выдавать стограммового чебачонка за настоящего мерного чебака. Ну, разве уж только какой-либо совсем неуравновешенный рыбак в азарте немного прибавит весу пойманному чебаку, не это всё равно никакого впечатления на окружающих не произведёт.

И ещё вот что. У нас о том, чтобы ловить лещей спиннингом, на самую обыкновенную блесну, без насадки, и речи быть не может! А на Хопре чебаков я сам несколько раз вылавливал спиннингом. И здоровых!

Но самое главное – я при этом совсем и не старался их ловить, и никаких ухищрений с моей стороны не было. Просто, как обычно, забрасывал спиннингом блесну, рассчитывая поймать щучку, чикамаса, вообще – что придётся, а выводил чебака. И не один раз! Можете спросить об этом Бориса. Он подтвердит.

Думаю, что хопёрские чебаки просто не такие учёные, как наши лещи. Их поэтому и обмануть разными приманками легче, и они чаще попадаются на удочку. Да и ходят они скопом, целыми косяками.

Теснятся, толкаются, не видят идущую блесну, ну и напарываются на острый тройник хвостом, брюхом, за спину, за жабры. Чем ни попадя! А вот наши лещи идут степенно, в одиночку, осторожно осматриваются, и их на простую блесну не зацепишь.

... Вот разницы между нашим судаком и хопёрской сулой я пока ещё толком сам не уловил. Единственно, что я установил, – это то, что судаков мне приходилось ловить на спиннинг и на Медведице, и на Суре, и на Наре, и даже на Уче, а вот сула хопёрская мне ни разу не попадалась. Хотя, надо сознаться, все местные рыболовы и прочие жители уверяли меня, что в Хопре сулы сколько хочешь!

А может быть, между сулой и судаком разница в том и заключается, что суда идёт на удочку только к своим хопёрским рыболовам?

ВАНЯ-РЫБОЛОВ

Живёт по берегам речек с чистой светлой водой небольшая птичка. Она немного больше нашего воробья. Особым изяществом фигуры она не отличается, но зато до того эта птичка ярко окрашена, что просто загляденье! Маховые перышки на её крыльях тёмного сине-зелёного цвета, спинка ярко-бирюзовая, а животик оранжевый. На головке и шейке голубые поперечные полоски по черно-зелёному фону, горлышко оранжевое, с белыми пятнышками, а клюв чёрный-чёрный и длинный.

Называется эта птичка зимородок. Живёт зимородок у речек не зря! Он большой охотник до свежей рыбки и очень ловко её ловит. Недаром на Хопре его зовут «Ваня-рыболов». Мне это прозвище так понравилось, что я теперь иначе и не называю эту милую птичку.

Летит Ваня-рыболов над рекой, очень низко летит, почти касается воды, летит как стрела – прямо, не вихляя из стороны в сторону, перелетает от одного берега к другому, сверкая, как самоцвет! Зорко следит Ваня-рыболов: не зазевалась ли какая-нибудь глупая рыбёшка, всплывшая кверху, чтобы побаловаться на солнышке? И вдруг – чирк! Ваня-рыболов, как молния, коснулся воды, и вот уже в его длинном клюве трепыхается серебряная рыбка. А сам рыболов продолжает свой полёт, как будто ничего особенного и не случилось. Долетев до берега, юркнёт у самой воды в кусты и только там, в уединении, полакомится своей добычей.

Ни разу мне не приходилось видеть, чтобы он когда-нибудь резко изменил направление полёта или повернул обратно. Однажды он чуть не повернул обратно, да и то раздумал.

Как-то в знойный полдень, спасаясь от жары, я подплыл в своей лодке под густо нависшие ветви у обрывистого берега. После нестерпимого пекла здесь было замечательно прохладно и красиво, словно в какой-то сказочной пещере. За спиной у меня на крутом берегу стояли корявые стволы огромных ив с непролазной чащей кустарника. Сверху сплошная зелёная крыша из листьев не пропускала сюда солнца. Только кое-где прыгали и светились на воде и на лодке весёлые солнечные зайчики. Листва отражалась в спокойной воде, всё было в зелёном полумраке. Лишь там, где ветви спустились к самой воде, были небольшие окошки-просветы, в которые виднелись кусочки знойного неба и нагретой солнцем воды.

Сидел я очень тихо. Вдруг предо мною что-то мелькнуло и с лёгким шумом пронеслось над головой. Я поднял глаза и увидал на ветке прямо над собой Ваню-рыболова. В клюве у него билась небольшая рыбёшка. Он уставился на меня испуганными глазками-бусинками и замер. Он никак не ожидал подобной встречи!

Я перестал шевелиться и только отвёл немного в сторону глаза. Тогда Ваня-рыболов, увидав, что его не трогают, сначала покрутил головой в разные стороны, словно высматривая, где бы лучше устроиться, потом вспорхнул и перелетел вперёд и чуть повыше. Там он укрылся за листочками и спокойно начал расправляться со своей добычей, а я продолжал сидеть не шевелясь, хотя мне и хотелось занять более удобное положение. Но Ваня-рыболов и не думал торопиться.

Вдруг что-то упало передо мной прямо в лодку. Это был хвостик рыбки. Я поднял голову. Ваня-рыболов высунулся из-за своего укрытия и долго зыркал глазами то на упавший хвостик, то на меня. Но как ему ни хотелось подобрать упавший кусочек, он всё же счёл за лучшее оставить его мне, а сам решительно сорвался с места и улетел.

Может быть, я и не стал бы рассказывать всё это, если бы у этой истории не было продолжения. А продолжение было такое.

Несколько дней спустя ранним погожим утром я взял свой спиннинг, сел в лодку и поехал к перекату, где думал половить голавлей. Не доплыв немного до переката, я перестал грести, спустил якорь и осторожно сплавился по течению до того места, с которого собирался ловить. Берега были ещё затянуты утренним туманом, и они то едва-едва проступали, то исчезали совсем.

Обычно я ловлю стоя. Вот и на этот раз, нацепив специальную «голавлиную» блесну с небольшим тройником, я привязал к нему бантик из красной шерстинки и начал забрасывать блесну к самому перекату. Конечно, в это время я не спускал глаз с того места, которое облавливал. Я сделал всего два-три заброса и вдруг увидел, как из тумана вылетел Ваня-рыболов и с лёту сел на самый кончик моего спиннинга. Я был ошеломлён его неожиданным появлением и смелостью. Он спокойно сидел и поглядывал на меня как ни в чем не бывало, словно устроился не на спиннинге, который я держал в руке, а на обычной ветке обычного дерева.

Я замер и перестал крутить катушку, боясь спугнуть необычного гостя. Он продолжал спокойно сидеть. Чтобы блесна не села на дно, я осторожно попробовал подматывать леску. Тут Ваня-рыболов переступил несколько раз с лапки на лапку, потом резко сорвался и улетел. Видно, подматываемая леска щекотала лапки, и это ему не понравилось.

Как я раскаивался, что пожалел блесну и стал подкручивать катушку! Ловить я перестал и долго ещё смотрел в ту сторону, куда полетел Ваня-рыболов. А может быть, он на обратном пути пролетит мимо меня. Конечно, я не думал, что он снова сядет ко мне на спиннинг. А вдруг?!

Мне вспомнилось, как недалеко отсюда я прятался с Ваней-рыболовом от жары и он угостил меня хвостиком своей рыбки. Может быть, сегодня это и был мой старый знакомый? Может быть, поэтому он так доверчиво и сел на мой спиннинг? И хотя, скорее всего, не он, но мне до сих пор хочется думать, что это был именно тот Ваня-рыболов, а не другой!

ЗАВЕДУЮЩИЙ МЕТЁЛКАМИ

Особенно памятна мне наша последняя поездка на Хопёр. Мы не были здесь целых двенадцать лет.

Уж третий день мы спускались вниз по реке. Как много изменилось за это время! Многие места мы просто не узнавали. Там, где была когда-то большая песчаная коса, теперь вырос густой тальник, а где был высокий берег и деревья подходили к самой воде, Хопёр намыл песчаный пляж, и берег со стеной деревьев далеко отступил от воды. И только по дальним очертаниям меловых гор Бесплемянного да по перекату мы догадались, что уже миновали хутор Захопёрский, не узнав тех мест, где когда-то ловили голавлей, где у нас не раз стояла палатка.

С трудом мы узнали и знаменитый Волчий омут под станицей Луковской. И то мы узнали его по очень характерному повороту реки. Широко разлившись, Хопёр здесь спокойно течёт километра два по очень прямому глубокому руслу, а потом резко поворачивает вправо, сужается, и течение его становится значительно быстрее. Берега идут низкие, заросшие мелким кустарником и ольхой, а посредине реки стоят целые острова высоких камышей и куги.

И как мы радовались, что время пощадило какие-то приметы знакомой излучины, омута, переката. Тогда сразу ярко вставали в памяти прошлые наши поездки, вспоминались подробно все мелочи.

Здесь, на Волчьем омуте, была когда-то очень широкая песчаная коса, а на самом берегу стояла раскидистая ветла, под тенью которой мы часто разбивали нашу палатку.

Теперь разросшийся тальник подступил к самой воде, оставив только узенькую полоску песка, а старую ветлу разбило грозой, или она свалилась от старости. От неё остался только трухлявый пень, укрытый молодыми побегами.

Мы захотели и на этот раз остановиться на старом месте. Расчистили площадку, поставили палатку, сели у костра и вспоминали свои прошлые стоянки на этом самом месте.

Занятые своими воспоминаниями, мы и не заметили, как из-за поворота поднялась вверх лодка, в которой сидел молодой парень. Поравнявшись с нами, он приветливо поздоровался и спросил:

– Тоже порыбачить приехали? – и мотнул головой на наши спиннинги. – Вы что, первый раз в наших краях?

– Да нет, мы когда-то ловили в этих местах, и частенько. Но это давно было. Последний раз мы были здесь в пятидесятом году, – ответил Борис.

– Так вы, наверное, те москвичи, о которых я в станице от многих слышал! Особенно от своего деда. Помните вы его? Савотеичем все его звали.

– Как же не помнить! Конечно, помним! Ещё бы! – воскликнули мы оба и рассмеялись.

– И с вами мы рады познакомиться, – добавил Борис. – Пожалуйста, причаливайте, попьём чайку, поговорим. Вы не обижайтесь на наш смех. Нам вспомнилась одна весёлая история. Хотите, мы её вам расскажем?

– Ну что же, с удовольствием! – ответил молодой человек.

Он поставил свою лодку рядом с нашей, вышел на берег и представился:

– Меня зовут Валентин. Фамилия – Ракитин.

Мы засыпали нашего нового знакомого вопросами. Оказалось, что ему сейчас восемнадцать лет, он учится в Ленинградском мореходном училище и приехал в родную станицу навестить своих. Его дед Савотеич ещё жив, ему пошёл восьмой десяток. Сейчас он гостит у дочери на хуторе Буратском и нянчится с другим внуком.