355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Петр Суворов » На заволжских озерах (сборник) » Текст книги (страница 4)
На заволжских озерах (сборник)
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:04

Текст книги "На заволжских озерах (сборник)"


Автор книги: Петр Суворов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Немного в стороне плавала и наша «Борчага». На ней сидели два пассажира. Самый маленький из них, Володя, сидел верхом на носу лодки, свесив ноги прямо в воду.

Я поздоровался с ребятами и подошёл к Михаилу Алексеевичу.

– Ну и крепко же ты спал! – сказал Михаил Алексеевич. – Ну-ка, полезай в воду, а потом и я за тобой. Видишь, как славно ребята развозились!

После купания Михаил Алексеевич сказал, что Митя просит отпустить его с Горкой в деревню денька на два.

– Что же, надо отпустить, – подумав, сказал я. – Они теперь такие друзья, что друг без друга никуда. Надо только Митревне записку написать, чтобы поглядывала за ними.

– Что нам делать с рыбой? – спросил Михаил Алексеевич. – У нас еды и так много, а тут ещё ребята ватрушек привезли. Не отдать ли нам рыбу ребятам.

– Конечно, давайте отдадим! – поддержал Андрей. – Мы себе, когда надо будет, ещё поймаем.

– Ребята! Ромка, Сергей! – крикнул я ребятам. – Идите уху варить или, если хотите, можете домой рыбу взять.

– Нет, лучше здесь варить! Ребята, айда! – громко закричал Ромка.

День близился к концу, и мы решили перенести ловлю на другое, соседнее, озеро – Рассоху. Там у нас тоже были свои излюбленные места. Перед тем как уйти, ребята помогли нам перенести лодку, палатку, еду и всё снаряжение.

Спустили мы нашу лодку в самом начале Рассохи, погрузили все вещи и отпустили ребят. Михаил Алексеевич долго наказывал Мите и Горке, чтобы они не шалили в деревне и слушались Митревну.

Когда ребята ушли, Андрей и Михаил Алексеевич пошли берегом вдоль озера, а я поплыл за ними на лодке.

ТАИНСТВЕННЫЙ ОСТРОВ

Рассоха – одно из самых больших озёр в этом районе. Причудливые её берега выдвигаются в воду узкими, длинными полуостровами и мысками, образуя множество живописных заливов и заводей.

Одни из них – глубокие и чистые, с крутыми берегами и высокими деревьями на них. Другие– мелкие и сплошь покрыты зелёным ковром крупных, словно лакированных листьев, среди которых пестреют белые лилии и ярко-жёлтые кувшинки. Берега их заросли такой непролазной чащей кустов, что ни один рыбак, ни один охотник никогда не подходили к ним.

А иные озёра заросли камышом, который почти всегда, даже когда и не чувствуешь ни малейшего ветра, слегка покачивает своими тонкими, длинными листьями, и они тихонько шелестят.

Привольно гнездятся и вольготно живут в полной безопасности неисчислимые стаи уток в рассохинских камышах.

Короткая протока соединяет Рассоху с небольшим озером Боровым, на песчаном берегу которого растёт высокий сосновый лес. Другая протока, длинная и извилистая, когда-то соединявшая Рассоху с Борчагой, теперь пересохла, и воды этих двух озёр уже больше не соединяются.

Много рыбы в Рассохе, очень много!

Тут тебе и плотва, и краснопёрка, и широкие, как тарелки, лещи, и гигантские щуки, и толстые горбатые окуни. А какие лини водятся!

Только взять рыбу без лодки в Рассохе довольно трудно. Вся рыба, кроме лещей, держится близ травы, и с берега невозможно забросить насадку так далеко, чтобы поплавок упал за кромкой лопухов. Очень мало на Рассохе мест, удобных для забросов с берега.

Давно мы с Михаилом Алексеевичем хотели поплавать на лодке по этому замечательному озеру, чтобы вволю половить рыбы у самой кромки кувшинок, в зарослях камыша или в мелких протоках и заливах, где особенно любят держаться лобастые бронзовые лини.

И вот теперь, когда у нас есть «Борчага», мы наконец-то осуществим наши желания! Нам будут доступны места, на которые раньше мы могли смотреть только издали.

Особенно нас привлекал маленький, уютный островок на самой середине озера.

Ещё в Москве, думая о постройке лодки, мы мечтали попасть на этот «таинственный остров». Ведь на нём никто ни разу, вероятно, не был.

* * *

Когда я подплыл к оконечности длинного мыса, лежащего против нашего острова, Михаил Алексеевич и Андрей уже обсуждали порядок переезда на остров.

– Вот мы сейчас и попадём на этот таинственный, необитаемый остров! Я даже волнуюсь от этой мысли, – сказал Михаил Алексеевич. – Жалко, что лодка не выдержит нас троих, да ещё с такой поклажей. Поезжай ты с Андреем, выгружайте прямо на берег вещи, и пусть Андрей сейчас же едет за мной. А ты подожди нас у самого берега, около вещей, и не ступай ногой дальше! Мы все сразу должны войти на наш остров.

Так мы и сделали.

Когда Андрей с Михаилом Алексеевичем пристали к острову и вышли на берег, Михаил Алексеевич громко провозгласил, что отныне этот остров присоединяется к нашим рыболовным владениям и впредь так и будет называться Таинственным островом.

Особенно переживал всё это Андрей. Он даже почему-то разговаривал первое время на острове только шёпотом и ступал на землю как-то осторожно, точно крадучись, будто ждал чего-то действительно необычного, таинственного.

Мы обошли наш остров и нашли удобное место для причала лодки, совершенно укрытое, не видное с берегов озера. На середине островка, на небольшой площадке между деревьями, мы разбили свою палатку и разожгли первый на этом острове костёр. А на следующий день я и Андрей построили здесь основательный шалаш, чтобы всем не было тесно в палатке.

Нам так полюбился наш остров, что мы сделали его своей основной стоянкой и спокойно оставляли здесь все свои вещи, когда налегке отправлялись в дальние плавания по заводям и протокам на нашей верной «Борчаге».

Со своего острова мы предпринимали не раз длинные путешествия и основательно исследовали все уголки, все заливы, все протоки на озере. Некоторые из этих «открытий» вспоминаются и до сих пор.

Так, однажды, плавая на «Борчаге», мы с Андреем попали в одну из многочисленных небольших заводей и нашли там старый, забытый ботник. В этом месте густые деревья, переплетённые буйно разросшимися кустарниками, смородиной и ежевикой, образовали такую непролазную чащу, что без топора пробиться через неё не было никакой возможности.

Видимо, хозяин ботника – какой-нибудь рыбак или охотник—загнал его сюда, спрятал в укромных зарослях, а потом не мог найти с берега. А может быть, он давно уже умер и ботник напрасно дожидался много лет своего хозяина. Ботник был такой старый и гнилой, что уже никуда не годился. Цепь, которой он был прикован, и замок заржавели.

– Это, наверно, разбойничий ботник! – шёпотом говорил мне Андрей, оглядываясь по сторонам. – Здесь до революции разбойники жили. Они работкинского мужика убили. Их посадили, а ботник так и остался.

Ещё в прошлые свои приезды слышал я историю про какого-то работкинского мужика, которого много-много лет назад нашли за Волгой убитым. И, несмотря на давность этого случая, о нём до сих пор ещё вспоминали. Так необычен он был для этих тихих, мирных мест.

Как Андрею ни хотелось починить ботник и приписать его к нашему флоту, он тоже увидел, что из этого ничего не выйдет. Мы оторвали от ботника только цепь и взяли её для нашей «Борчаги».

А каких линей мы наловили с Андреем в той заводи, где нашли ботник!

В другой раз неожиданное открытие сделал Михаил Алексеевич. Как-то днём Андрей перевёз меня и Михаила Алексеевича с острова на другой, луговой берег озера, а сам поехал на лодке в Боровое. Хотя место, где мы высадились, было и хорошее, но ловля у нас с Михаилом Алексеевичем не клеилась. Чего только мы не делали! Мы предлагали рыбе «душистые» насадки из червей, чёрный хлеб, пропитанный конопляным маслом, кузнечиков... Но ничто не помогало: поплавки неподвижно лежали на спокойной глади воды. Даже терпеливый Михаил Алексеевич и тот начал переходить с одного места на другое.

Мы обошли с ним все «счастливые» места. Оставив меня, Михаил Алексеевич решил перейти на другую сторону озера. Чтобы сократить дорогу, он пошёл кратчайшим путём, надеясь перепрыгнуть через протоку, а не обходить её. В одном месте ширина протоки была не больше двух шагов. Он совсем было собрался перепрыгнуть, как вдруг ему захотелось попробовать закинуть удочку здесь. Он размотал леску и насадил червяка.

Не успел ещё червяк как следует опуститься на дно, как поплавок сразу же потянуло в сторону, и Михаил Алексеевич выхватил из воды крупного окуня.

Это было полной неожиданностью. В прошлые годы мы часто проходили мимо, даже перепрыгивали иногда через протоку, но нам и в голову не приходило, что здесь можно ловить рыбу. Михаил Алексеевич не успевал снимать с крючка окуней. Вспомнив про меня, он отошёл немного в сторону и начал, как было условлено, свистеть мне.

– Ты что здесь делаешь? Неужели ловишь в этой канаве? – удивился я, подходя к протоке.

Михаил Алексеевич только молча показал на кучу нанизанных на ветку окуней.

– Ого! Вот это да!

Вдвоём у нас дело пошло совсем весело. Одно было нехорошо: мы стояли на открытом месте и нас немилосердно припекало солнце. Тогда я взял свою удочку и полез через кусты в тень, под деревья, растущие по берегам. Через минуту я тихонько свистнул Михаилу Алексеевичу, и он перебрался ко мне.

Здесь клевало так же хорошо, но только было очень неудобно закидывать. Кусты так свисали над протокой, что мы задевали за них удилищами и не раз запутывали леску.

Часа через три, когда мы подсчитали своп улов, у нас было уже семьдесят два окуня. Большей частью окуни были небольшие, но десятка полтора-два из них были довольно крупные.

Это место мы держали в секрете от всех. И каждый раз, когда ослабевал клёв на озёрах или поднимался ветер, мы шли на свою «вотчинку», как Михаил Алексеевич назвал эту протоку, и неизменно удачливо ловили здесь окуней, переходя с одного места на другое. При любом ветре здесь было тихо.

Мы даже сделали специальные коротенькие удилища из можжевельника, чтобы не зацеплять за кусты.

* * *

На Таинственном острове побывали все наши друзья – деревенские ребятишки. Приезжал к нам в гости два раза и Иван Васильевич. Он охотно рыбачил с нами, просиживал ночи у костра, с удовольствием следил за поплавками, но всегда рыбачил только с берега. Нашей «Борчаге» он всё-таки не доверял.

ДОМОЙ

Мы пробыли за Волгой целый месяц. И где только не побывали за это время! Мы бродили по заволжским озёрам, по протокам, перегоняли по ним нашу лодку, продирались сквозь кусты, проводили незабываемые ночи у костра.

Ловили рыбу в Рассохе, Борчаге, Боровом, Сумках. Нашими уловами мы не только кормились сами, но и раздавали эту рыбу соседям, ребятишкам. Лакомились ею и все знакомые деревенские кошки.

Кроме рыбной ловли, мы с Михаилом Алексеевичем занимались рисованием, писали акварелью и маслом этюды, купались, загорали на солнце.

Мы обветрились, загорели до черноты. Ноги и руки были исцарапаны, ободраны. Мы крепко спали, хорошо ели, ничего у нас не болело; все чувствовали себя здоровыми, бодрыми, отдохнувшими.

Митю нельзя было узнать: из бледного, слабенького мальчика он превратился в настоящего крепкого парня. Он повзрослел за это время, стал серьёзнее. От его суетливости не осталось и следа.

Месяц пролетел незаметно. Пора было уезжать домой, в Москву, к своей работе.

Уезжали мы из Голошубихи рано утром, когда было ещё совсем темно: надо было попасть на первый пароход.

Провожать нас поехали все наши друзья ребятишки. Чтобы не проспать отъезд, ребята улеглись спать у нас в сенях,

В колхозе нам дали лошадь, и Андрей был за возницу. Впереди уселись Митя и Горка. Митя на прощание подарил Горке свой электрический фонарик, с которым Горка не расставался ни на минуту. Вот и теперь он так и держит его в руках. Не остались без подарков и другие ребята. Мы раздали им все наши рыболовные запасы.

Вышли провожать нас и взрослые. Михаил Алексеевич, Иван Васильевич и я шли пешком.

У околицы мы распростились с Митревной и нашими соседями.

– Приезжайте на будущий год! – звали нас все.

Митревна с соседями долго ещё стояли, махали нам, и мы видели их до тех пор, пока дорога не начала спускаться за холм.

Но вот наша телега прогремела по камням крутого спуска к работкинской пристани.

– Папа, – спросил Митя, – а на каком пароходе мы поедем?

– Сейчас на пристани узнаем, – ответил Михаил Алексеевич.

На чёрной доске, под красной надписью «Вверх», было выведено мелом: «Тимирязев» – 4 часа 30 минут».

– Ну вот, Митя, помнишь, ты на «Тимирязеве» поехать хотел? Видишь, как раз на нём и поедем. Смотри, вон он валит!

– Нет, всё-таки жалко, что опять не на «Колхознице» поедем, – ответил Митя.

Большой пароход причалил к пристани. Мы сложили в каюте наши вещи, которых теперь значительно поубавилось, простились с провожающими и вышли на просторную, широкую палубу. Она была совсем пуста – все пассажиры ещё спали.

Иван Васильевич с ребятами стояли на пристани.

– Приезжайте на будущий год! – звал Иван Васильевич. – Обязательно приезжайте! Я вам за зиму новый садок сплету. А вашу «Борчагу» сегодня же поставлю в сарай и весной просмолю её заново. Приезжайте обязательно! Ждать буду!

Раздался третий свисток. Пароход отвалил и быстро пошёл мимо знакомых берегов.

– Дядя Петя! Дядя Петя! – зашептал Митя. – Смотрите, капитан с «Колхозницы»!

И действительно, по широкой лестнице с верхней, капитанской палубы спускался бывший капитан «Колхозницы». Он сразу же узнал нас, приветливо, как со старыми знакомыми, поздоровался, справился, как отдохнули. Мы от души поздравили капитана с новым назначением.

Пароход подходил к знакомым местам. Вот он поравнялся с Голошубихой. На горе стояли Митревна, ребята и махали нам руками.

Мы смотрели на будку бакенщика, на голошубихинский затон, на длинную песчаную полосу левого берега, на заросли тальника и на деревья, среди которых вилась тропинка к заволжским озёрам, где мы провели столько чудесных, незабываемых часов.

Как раз в это время мы обычно начинали ловлю... А сейчас там никого нет. Только обгорелые сучья и пепел костров остались как память о нашем пребывании. И всё по-прежнему стоят высокие осокори над тихими озёрами.

– Ну вот, старик, и кончился наш отдых. Теперь пора и за дело. У меня уж руки начинают чесаться, – сказал Михаил Алексеевич. – Поработаем с новыми силами как следует, а на будущий год опять приедем сюда и снова закинем свои удочки в наших озёрах!

1940 г.

СОДЕРЖАНИЕ

ПО ВОРОНЕ, ХОПРУ И СУРЕ

КУЛИКОВА КОСИЦА

У ХОРОШАВСКОГО ПЕРЕКАТА

ПОЧЕМУ Я НЕ ПОЮ

ДЖЕК-РЫБОЛОВ

ОТКУДА ПОШЛА СЛАВА О БОРИСЕ

КАК БОРИС ОБМАНУЛ ЖЕРЕХОВ

АГРЕССИВНЫЙ ЧИКАМАС

ХОПЁРСКИЙ ЧЕБАК

ВАНЯ-РЫБОЛОВ

ЗАВЕДУЮЩИЙ МЕТЁЛКАМИ

В ТУМАНЕ

КАК ПИСАТЕЛЬ СТАЛ РЫБОЛОВОМ

СТАРЫЙ РЫБАК

_______________________________________________________________________________

ПО ВОРОНЕ, ХОПРУ И СУРЕ

Хорошо порыбачить на заволжских озёрах! Хорошо побродить с удочкой по их зелёным берегам, выискивая себе глубокое местечко где-нибудь в тени старого осокоря, забросить там свои удочки и с волнением ждать поклевки крупного окуня или же перейти на открытый, залитый солнцем маленький заливчик и ловко забросить лёгкую удочку между подрагивающих листьев кувшинок, где, наверное, жируют красивые крупные краснопёрки! На озере всегда, при любом ветре, можно найти тихое место.

Но есть своя, особая прелесть в ловле на небольшой речке. Особенно если есть лодка. Тогда для рыболова уже нет недоступных мест: он всюду может раскинуть свои удочки или забросить спиннингом блесну.

И если небольшие озёра хороши своей умиротворяющей тишиной, где неподвижную гладь воды нарушает только набегающий ветер, то река всё время в движении, её воды не застаиваются на месте. Поэтому берега речек более разнообразны: то высокие, обрывистые, то низкие, песчаные. И течение речек то быстрое, то спокойное, и рыбы, даже в маленькой речке, как правило, больше, чем в небольшом озере. Вот, например, голавли, жерехи, судаки водятся только в больших озёрах, а в речках они встречаются почти во всех, лишь бы воды было достаточно и она была не загрязнённой заводами и сплавом.

Вместе со своим самым старым товарищем, Борисом Петровичем, я много порыбачил на разных реках. Но особенно мы полюбили Ворону и Хопёр.

Небольшая речка Ворона впадает под городом Борисоглебском в быстрый Хопёр. Причудливо извиваясь, она медленно течёт по глубоким омутам или стремительно несётся по светлым песчаным отмелям.

В спокойной глади тёмных омутов отражаются высокие обрывистые берега, поросшие то дубами, вязами и липами, то огромными ветлами и мрачным ольшаником.

Густой кустарник, переплетённый ежевикой и заросший высоченной крапивой, делает берега Вороны во многих местах почти непроходимыми, и только узенькая тропинка, протоптанная охотниками и рыболовами, упрямо и неотступно вьётся вдоль берега.

Нависшие берега обнажают вцепившиеся в обрыв и омытые полой водой бородатые светлые корни. На дне омутов столетиями лежат упавшие могучие стволы. На смену им, разворотив землю, сползли вниз по откосу новые деревья. Они задрали к небу вывернутые корни и уже окунули в воду свои вершины. Над ними, на самом краю обрыва, наклонились и безнадёжно пытаются удержаться обнажёнными корнями те, которые неминуемо рухнут в очередное половодье или будут повалены налетевшей бурей.

Если в солнечный день ухватиться рукой за сук ещё крепко стоящего дерева и посмотреть с высокого обрыва в омут, то, присмотревшись, можно увидеть в его зеленоватой глубине медленно проплывающие тени огромных рыбин. Это прогуливаются лобастые голавли.

Рано утром, когда плотный туман еще висит над рекой, то здесь, то там слышатся мощные всплески, словно кто-то бросает в воду с высокого обрыва тяжёлые поленья. Спасаясь от преследования смертельного врага, с характерным шелестом выбрасывается из воды россыпь мелких рыбёшек, а по воде ещё долго расходятся большие круги.

Особенно сильны всплески в протоках у зарослей куги и среди жёлтых кувшинок в тихих больших заводях, завешанных по утрам густым туманом. Это вышли на охоту прожорливые хищники – щуки.

Много раз мы бывали на Вороне, и нам особенно полюбилась эта речка в своём нижнем течении от Инжавина до Борисоглебска.

Хопёр очень похож на Ворону. Он только значительно больше, многоводнее, течение его быстрее, омуты глубже. Да и рыбы в нём, пожалуй, больше. Впадает Хопёр в Дон немного ниже станицы Вешенской, где живёт наш замечательный писатель М. А. Шолохов. На Хопре, близ города Новохопёрска, есть большой государственный заповедник. В этом заповеднике живут на воле умные работяги – бобры.

Суру мы знаем только в её нижнем течении. Мы много слышали о ней, и нам хотелось побывать там. Мы купили в Шумерле (районном центре Чувашской АССР) лодку и отправились вниз по Суре, рассчитывая проплыть до впадения её в Волгу около города Васильсурска, а потом порыбачить и на самой Волге.

Сура – глубокая река и настолько быстрая, что подниматься вверх довольно тяжело. Берега здесь большею частью обрывистые, заросшие непролазным кустарником. Палатку разбивать неудобно. А если встречались песчаные отмели, то они редко были такими, чтобы на них захотелось остановиться и пожить хоть несколько деньков. Поэтому мы и отдавали предпочтение уютным, обжитым нами рекам – Вороне и Хопру.

* * *

Незабываемые дни и ночи провели мы с товарищем на этих реках. И каждый из этих дней, каждый вечер, каждая ночь и каждое утро для нас неповторимо разные. С каждым из них связано какое-то воспоминание, маленькое происшествие. И, может быть, эти происшествия на первый взгляд совсем незначительны, но для каждого рыболова они полны глубокого смысла. При воспоминании об этих днях и ночах теплеет на душе, забывается возраст и связанные с ним невзгоды.

Вот о таких маленьких происшествиях я и хочу рассказать.

КУЛИКОВА КОСИЦА

На поворотах река Ворона намывает далеко выдвинутые в воду уютные песчаные отмели. Песок на этих отмелях светлый, желтовато-розовый и ослепительно чистый. Он такой ровный, словно специально просеян кем-то через тонкие калиброванные сита. И ни одного следа человека, ни одного окурка, ни одной бумажки! Только у самой кромки берега остались узорные строчки свежих отпечатков лапок куличков.

Кулички на Вороне храбрые. В зарослях куги, в камышах или в укрытых заводях и озерках водится великое множество уток, поэтому куликов здесь никто не бьёт.

Когда плывёшь по Вороне, кулики долго провожают лодку, низко перелетая на небольшие расстояния вперёд, а как только лодка поравняется с ними, они вновь снимаются с места и вновь с нежным криком летят вперёд и, опустившись на песок, вновь дожидаются.

И так они могут провожать вас в течение многих часов.

Держатся кулички большею частью парами или небольшими стайками, и редко встретишь одинокого куличка.

В своей памяти я надолго сохраню воспоминание об одном куличке.

Как-то рано утром мы плыли с товарищем в лодке по красивой излучине вдоль длинной песчаной косы.

Ещё издали мы услыхали знакомый крик кулика. Такой он был жалобный, что мы невольно стали всматриваться в ту сторону, откуда доносился этот крик, но нигде не было видно привычной парочки или стайки куличков, перелетающих с места на место.

Наконец, почти на самом конце косы, вытянувшейся узким длинным клином, мы увидели одинокого кулика.

Он беспокойно перебегал по самой кромке берега, останавливался, снова возвращался на прежнее место.

При этом он так тоскливо и жалобно кричал, раскачиваясь на своих тоненьких ножках, словно безнадёжно звал кого-то.

Мы остановили лодку совсем близко от куличка, но он не улетал и всё продолжал печально кричать, перебегать с места на место.

«Наверное, он зовёт свою подругу, – подумали мы, – может быть, она улетела с другим куличком, а может быть, её схватила и унесла в омут прожорливая щука... »

Щуки нередко утаскивают даже утят. Вот и теперь, притаившись в корягах недалеко от конца песчаного мыса, щука, как обычно, подстерегала играющих на отмели мелких рыбёшек. Возможно, она увидела стоящих в воде куличков, стремительно бросилась, схватила одного и унесла глубоко под корягу.

«Поэтому-то он и не уходит с этого места», – подумали мы.

Весь день мы то и дело вспоминали нашего куличка.

На обратном пути, вечером, подплывая к знакомой отмели, мы опять услыхали его крик. Он бегал по тому же месту, всё так же смотрел в воду, так же раскачивался и так же безнадёжно и печально кричал.

Много мы отдали бы тогда за то, чтобы как-то утешить бедного куличка, помочь ему.

Не знаю, есть ли у этой отмели какое-то местное название, но мы с тех пор называем её «Куликова косица».

У ХОРОШАВСКОГО ПЕРЕКАТА

Мы поднимались в своей лодке вверх по Вороне. Течение здесь довольно быстрое, гребли мы давно и поэтому начали уже подумывать об отдыхе. В одном месте, недалеко от деревни Хорошавки, где Ворона сильно сужается, мы увидали, что река вся перегорожена частоколом и густо переплетёнными ветками. Только у самого берега оставлен узенький проход, в который едва могла пролезть лодка. На середине плетня на здоровых кольях был сделан помост, застеленный большой охапкой сена. Под этим помостом оставался проём – незаплетённый кусок частокола, куда устремлялась вода. Такое сооружение называется на Вороне «сежей».

Во всю ширину проёма устанавливается сеть, от которой идут верёвки на верх помоста. Ночью проходящая рыба не может пролезть сквозь густой плетень, а потому вся устремляется в оставленный проём и неминуемо попадает в расставленную сеть. Человек, сидящий на помосте, дождавшись, когда рыбы набьётся много, просто подтягивает верёвки и вынимает попавшуюся рыбу.

Подобный хищнический способ ловли рыбы строго запрещён, но, к сожалению, в глухих местах браконьеры безнаказанно пользуются им.

– Вот бандиты! И здесь безобразничают! Это кто-нибудь из хорошавских. Давай, Пётр, сломаем всё к чёрту! – сказал Борис.

Сломать было не так-то просто. Нужно было выдернуть все забитые в дно реки колья, а потом разрубить топором и разбросать переплетавшие их ветви.

Жалко, что сеть браконьеры всегда предусмотрительно на день уносят. Её мы разрубили бы с особенным удовольствием!

Когда течение унесло последние остатки сежи, мы с новыми силами заработали вёслами.

– Вот придёт сегодня вечером хозяин сежи со своей сеточкой и скажет нам спасибо за то, что мы разорили всё, позаботились о его здоровье: ведь ночью на реке и насморк можно схватить!– острил Борис.

– Да! А потом он придёт ночью и хорошим колом отблагодарит нас, – вторил я ему.

За разговорами мы незаметно подъехали к намеченному ранее месту, где хотели на ночь разбить палатку.

Много раз в прошлые годы мы проплывали мимо этого песчаного полуострова, но никогда ещё не были на нём.

Между намытой узкой косой и непролазными зарослями тальника образовался маленький заливчик, где удобно было поставить лодку.

Напротив, на высоком обрывистом берегу, стоит лес. По неглубокому овражку в реку сбегает говорливый ручеёк. Ниже полуострова есть небольшой перекат.

Войдя в заливчик, мы привязали лодку, выгрузили из неё свои вещи и на нехоженом, чистом песке быстро разбили палатку, поужинали, напились чаю и долго сидели у затухающего костра, отдыхая и любуясь наступившей тёплой ночью. Тишину нарушали только едва слышное журчание лесного ручья да тонкие, звенящие песни наших недругов – комаров.

Когда потемнели последние угольки костра и комары особенно ополчились на нас, мы забрались в палатку, улеглись и скоро уснули.

Среди ночи, когда особенно крепко спится, мы оба вскочили от сильного удара по палатке. Кто-то так стукнул по ней, что она повалилась. У меня сразу же мелькнула мысль, что это напали на нас хорошавские браконьеры, у которых мы разрушили сежу.

С криком «застрелю!» Борис первым выскочил из палатки, а вслед за ним, путаясь в накрывшем меня полотнище, схватив топор, выскочил и я.

Но кругом не было ни души... Высоко в небе висела полная луна, светло было так, что хоть газету читай, и было так удивительно тихо, так мирно... Даже писка комаров не было слышно. Только нежно продолжал журчать ручеёк да где-то в лесу знакомая, но неизвестная нам ночная птица кричала своё унылое: «Ста-уш-ка, ста-уш-ка, ста-уш-ка!» (Мы с Борисом так и звали птицу – «старушка».)

Мы стояли растерянные перед завалившейся палаткой, и вид был у нас, наверное, довольно смешной: заспанные, растрёпанные, один с ружьём, другой с топором, мы недоуменно смотрели по сторонам: то на порушенную палатку, то на освещённые луной кусты тальника, то на тёмный и таинственный лес на другом берегу, то искали на песке несуществующие следы исчезнувших злоумышленников.

Немного придя в себя, Борис нагнулся к палатке, осмотрел её, потом чертыхнулся, встал и сказал сердито:

– Это нам вперёд наука. Теперь, когда будешь ставить палатку на песке так близко от воды, забивай колышки поглубже, а то в другой раз мы так легко не отделаемся. Понял?

– Это-то я, Боря, сразу понял и учту в дальнейшем. А вот только одно я не понял: на кого ты орал «застрелю» и зачем с ружьём голышом выскочил?

– А зачем ты, Петя, топорик прихватил?

– Как – зачем? Чтобы укрепить вновь колышки покрепче!

Мы оба весело рассмеялись, укрепили палатку, но спать нам уже не хотелось.

ПОЧЕМУ Я НЕ ПОЮ

Я очень люблю петь. И раньше я всё время пел. Делал что-нибудь – пел, загорал на песочке – пел, сидел у костра – пел, плыл в лодке – пел. Даже когда ловил рыбу и то тихонько мурлыкал себе под нос. Только когда ел или спал, ну тогда, может, и не пел и не мурлыкал. Но теперь уж давно не пою. Правда, это не совсем так: я и сейчас пою, но только если около меня никого нет.

Да и пою я теперь не очень громко. Больше мурлыкаю.

А сколько я знаю разных песен, романсов, арий – не перечислить! И пел я их всегда с душой. И теперь я пою с душой, но только это бывает реже, так как много души в мурлыканье не вложишь.

Ведь у меня, наверное, есть способности к пению. Я легко усваиваю мотив и могу петь всё, что угодно. Могу петь и грустные народные песни, и трогательные романсы, и героические арии из известных опер. Да всё, что хотите!

Любовь к пению у меня с детства. Я был совсем ещё мальчиком, а уже пел и даже выступал на школьных вечерах. Несколько раз даже на левом клиросе в церкви певал. Тогда у меня был альт. Ну, а теперь, конечно, альта у меня нет, но зато я могу петь любую партию. Всё, что поёт Козловский, я пою; что пел Шаляпин – пою. Даже репертуар Вари Паниной и Христофоровой – и это пою. Вот только всегда мне не очень удавалось петь так, как пела Русланова. Не получается у меня так залихватски, как у неё!

И всё, что знаю, я раз по сто пел Борису за годы, которые мы вместе рыбачили. Он даже и не просил меня петь. Я всегда пел, а он слушал. Ему, видно, нравилось, что я пою. Он никогда не сказал, что у меня что-нибудь плохо получается.

Наоборот! Если я почему-либо надолго замолкал, он с беспокойством спрашивал меня:

– Тебе что, нездоровится? Заболел?

– Нет! А что?

– Да что-то ты замолчал. Спой-ка лучше!

Я, конечно, снова с удовольствием запевал.

А вот однажды сидели мы с ним как-то в Тамбове на вокзале, дожидались поезда на Москву. До поезда долго ещё было, и мы зашли в буфет пообедать.

Ну, закусили там, пообедали, сидим прохлаждаемся, вспоминаем Ворону, которую только что оставили. Строим планы уже на будущий год. И как-то, слово за слово, перешли на нашу давнюю дружбу, как у нас всё хорошо получается...

Вот Борис тут и скажи:

– Не могу я себе представить товарища по рыбалке лучше, чем ты. Наверное, такого другого нет. Вот только разве... есть у тебя один недостаток...

– Какой же, Боря? – спрашиваю я. – Скажи, пожалуйста... Я не обижусь.

– Да ничего! Людей без недостатков нет, а твой и совсем маленький!

– Нет, уж ты лучше скажи, а то я всё время об этом буду думать.

– Ну ладно, скажу: поёшь ты!.. Только, пожалуйста, не обижайся. Да я уже и привык к твоему пению.

Я сказал, что, конечно, не обижаюсь. Но с тех пор вот я и перестал петь на людях.

ДЖЕК-РЫБОЛОВ

На Вороне, в районе Инжавина, встретили мы старого охотника. Он словно сошёл с перовской картины «Охотники на привале», уселся с нами у костра и чуть не до самого утра рассказывал нам всякие истории, одна невероятнее другой. Он даже и лицом немного напоминал перовского героя. Вот послушайте, что он рассказал нам про свою собаку. Я постараюсь сохранить по возможности даже его своеобразные выражения.

– Была у меня собака ирландской породы. Сеттер называется. А по кличке Джек. Шерсть рыжая, длинная, блестящая! Красивая была собака! И на охоте хоть куда! Ведь вот сколько их я нагляделся в своей жизни, сколько разных собак у меня самого перебывало в руках, а другой такой, как Джек, не встречал! Только что не разговаривала. А ума у него было поболе, чем у другого охотника. Всем на удивление был мой Джек!

Ни одного охотника в округе не было, который не просил бы уступить ему Джека. Бо-о-льшие деньги мне за него давали, но я ни за какие тыщи не соглашался продать Джека. Один раз даже увели его у меня. Пропадал недели две, а потом всё же сбежал и дорогу домой нашёл. Золотая была собака!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю