Текст книги "Живые тридцать сребреников"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Пролог

Он знал, что так случится. Он «видел». В человеческих языках нет слова, чтобы описать это ощущение. Предвидеть, чувствовать, черпать информацию из вселенского потока образов, мыслей и событий… Всезнание? Нет. Он «видел» только часть скрытого от людей. Ясновидение? Тоже не то. Ясным оно быть не может, свободу воли никто не отменял, а корень «вид» намекал на зрение. Это неправильно. Взгляд направлен вовне, а истинное «видение» – внутрь, в глубину сердца, где и размещается знание о мироздании. Из определений точнее всего подходит ныне забытое «пророческий дар». Тоже неверно, но другие формулировки еще хуже.

Он закрыл глаза. Обидно, что успел так мало.

Всему свое время. Раньше он не понял бы.

Сейчас его время закончилось.

Висок похолодила сталь древнего оружия. Разрывная пуля взломает черепную коробку, мозг превратится в кашу, по стенам комнаты брызнут кровавые ошметки. Оставшийся без контроля кишечник опорожнится, и глазам тех, кто скоро придет, предстанет мерзкое зрелище.

Каждая клетка организма протестовала, мысли метались, инстинкты взывали к разуму: «То, что ты задумал, делать нельзя, это худший вариант заповеди "Не убий"!»

Да. Покаявшийся убийца достоин снисхождения, самоубийца – нет. Но разве есть другой выход? Он просчитал каждый вариант. Без его личности тело с его лицом, голосом и привычками им не нужно. Чтобы воздействовать на личность, им нужен неповрежденный мозг. Подлог невозможен, его легко распознают. Без личностных выходных данных – энцефалометрии и персонограммы – тело не послужит их целям, оно выдаст себя на первой же идентификации, и они проиграют.

Пусть самой страшной ценой, но он не даст воспользоваться собой и обмануть тех, кто поверил. Он тоже проиграет. Но человечество выиграет.

За ним уже пришли. Через минуту они войдут, поэтому на спуск нужно жать раньше, чем в комнату вломятся гвардейцы или кожи коснется луч парализера.

Еще целая минута жизни.

Самое время поговорить с той, к кому ежеминутно возвращались мысли. Можно все объяснить.

Нельзя. Едва она увидит его – поймет все без слов. Это разобьет ее жизнь. Лучше пусть узнает потом, от других, а чтобы не разочаровалась в людях и в жизни, он набрал номер бывшего друга.

– Это я. – Он не убрал оружие от виска: они были рядом, блокировали соседние ярусы и готовились к штурму. – Ей не говори.

– О чем? – Друг смотрел на него как на врага.

Собственно, друг всегда был врагом, но даже в качестве врага он оставался другом.

– Что именно ты навел их на меня. Не спрашивай, откуда знаю, просто знаю. Ты не мог поступить по-другому, решение далось трудно, и, несмотря на веские оправдания, ты уже сейчас не сомневаешься, что это будет мучить тебя до конца дней. Не говори ей о своей роли, пусть она будет счастлива. И постарайся любить всех людей так же, как любишь ее. Я знаю, у тебя получится. А когда я говорю «знаю», я действительно знаю.

Он хотел улыбнуться, но губы воспротивились, вымученная улыбка получилась горькой.

За дверью послышался шум.

Прежде чем нажать на спуск, он сказал другу:

– Прощай. Я буду молиться за вас.

Часть первая. Сергей

Глава 1. Начальный уровень

Кто придумал сравнивать девчонок с цветами? Все эти «прекрасна, словно гладироза» или «мила, как распустившийся кварцисс»… Глупость, причем несусветная. Для Сергея Мира была Вселенной – без конца и края, с ослепляющей яркостью звезд, холодом вакуума, притягательностью жилых миров и бездной гравитационных дыр. Она манила и отталкивала, одним только появлением потрошила душу, а под ее взглядом таяла реальность.

Термин «подросток» к Сергею еще не применяли, но четвертый класс – не шутка, ученик-четвероклассник – это почти взрослый, и звательное определение «дети», с которым к нему и одноклассникам обращались учителя – всего лишь навязшая на зубах дань традиции. Еще несколько семестров начального уровня, и наступит самостоятельная жизнь – выбор жизненного направления, определение профессии и места учебы, возможный переезд, временный или постоянный, на другую планету и даже в столицу, а еще…

Нет, это «еще» должно стоять не в конце. Никак не в конце.

Партнерство. С него нужно начинать, без всяких «еще». Во всяком случае, для Сергея приоритет тайны не составлял.

С главным в списке наступавших событий он уже определился, а вот профессия не прорисовывалась. На основной вопрос, с которого начинается обсуждение будущей деятельности – решить, с чем хочется работать: с людьми, с идеями, с техникой или с собой, как объектом всестороннего развития и исследований в этой сфере – на сегодня ответа не было. Хотелось попробовать все.

Наверное, следует дождаться партнерства, и уже тогда, вместе…

– Сергей, расскажи нам о базовом статусе.

Основной дисплей как зеркало отобразил сидевшего за домашней партой Сергея, остальные ученики окружили его лицо переданными из собственных жилищ своими, и среди них было одно, на которое трудно было смотреть, но еще труднее – не смотреть. Сергей прокашлялся.

– Базовый статус, – начал он, глядя строго на учителя, так как скосить глаза вправо на представленные в отдельном окошке нежный взор, щечки с ямками и светлые локоны не хватало духу, – определяет состояние невовлеченного индивидуума, что позволяет ему без проблем существовать на планете местопребывания с перманентной возможностью изменения положения на статус высшего порядка.

– Хорошо, – кивнул учитель с экрана, – с памятью у тебя все в порядке, но иногда не мешает передавать мысль своими словами.

– Господин учитель, это – определение. – Сергей нервно заерзал и, представляя, как выглядит со стороны, стал ерзать еще сильнее, – его нельзя своими словами. Если передать смысл в обход установленных терминов, вы не узнаете, выучил я урок или пытаюсь выкрутиться.

– Логика правильная, – учительский взор пробежал по лицам учеников, – но недостаточная. Можно запомнить что-то непонятное, а можно не понять что-то запомненное, что быстро забудется. Запомненное можно цитировать, а понятое можно применить на практике, в этом разница. В следующий раз постарайся не забыть сказанное и отвечать не головой, а сердцем. Теперь Ганс перечислит нам состав базового статуса.

Сергея сдвинуло с основного дисплея на периферию, центральное место заняло лицо мальчика из соседнего поселка:

– Каждый гражданин Союза Конфедераций безвозмездно и пожизненно получает гарантированный минимум в питании, лечении, образовании, проживании, передвижении и материальных средствах.

– Прекрасно. Виктор, расшифруй список.

Монитор вывел в центр другое мальчишеское лицо: скуластое, с залихватскими цветными вихрами.

– Установленный для граждан Конфеда гарантированный минимум включает трехразовое питание в любом заведении на выбор из социального меню, в котором должно быть не менее двух направлений, принимающих во внимание как вегетарианцев, так и мясоедов. Следующее. Бесплатное лечение предоставляется как всеми учреждениями, так и частными домашними лечебниками исключительно в плане восстановления подорванного форс-мажором здоровья, но никак не для улучшения себя и борьбы со старением.

Взгляд одноклассника косил вправо – туда, куда не смел косить Сергей.

Голова учителя согласно качнулась:

– Хорошо, только сокращение Конфед – бытовое, на уроках необходимо пользоваться полным названием: Союз Конфедераций. Амелия, дальше.

Выдающиеся скулы сменились полным их отсутствием, узколицая чернявая девочка расправила плечи, полился поставленный голосок:

– На планете проживания находящемуся на гарантийном минимуме гражданину предоставляется жилье на выбор из перечня пустующих адресов в местностях, где данный гражданин имеет наибольшую вероятность сменить статус. Высшее образование является бесплатным в том случае, если учебное заведение входит в список приоритетных для Союза Конфедераций, либо имеет серьезный недобор. Транспорт…

– Спасибо. Мира, продолжи.

Теперь Сергей имел право смотреть. И он смотрел. Как в последний раз.

– Транспорт… – Мира замялась.

Сергей губами изобразил:

– Передвижение…

Мгновенно раздалось:

– Не подсказывать!

Сергей сделал вид, что не собирался. Учитель, конечно, все понял, но Мира тоже поняла.

– Передвижение является бесплатным в населенном пункте, – продолжила девочка, и Сергею достался взгляд, от которого захотелось петь, – а также в пределах планеты один раз в сто стандартных суток в одну сторону, чтобы поощрять поиск работы и себя в новых местах.

Учитель видел, что подсказка не сыграла роли, что Мира выучила урок, поэтому наказания Сергей не схлопотал.

Отлично. В отношении провинившихся у учителей – карт-бланш, а фантазии конкретно этого блистали оригинальностью и частенько превышали возможности учеников. Однажды он заставил Сергея шесть раз переводить стих древнего поэта последовательно с каждого из языков на другой и не отпустил, пока инфомир не отгадал произведение с последнего. А ведь от оригинала там не осталось ничего, кроме идеи.

На центральном голо-дисплее Мира звонко чеканила, будто молоточком по колокольчику, и сердце Сергея переполнялось трепетной пьянящей дрожью:

– Дополнительно каждому полагается ежемесячная сумма, достаточная для получения необходимой информации, обеспечения себя одеждой, бытовыми услугами и минимальным количеством зрелищ. В целом позиции базового статуса подталкивают население к полезным занятиям через поиск и применение своих талантов.

Слушал бы и слушал.

Не важно, как устроено начальное образование в других мирах, это их внутреннее дело, а на Калимагадане удаленные занятия считались нормой. Если учесть погоду наверху, другого решения быть не могло. Самостоятельная учеба Сергею давалась легко, а во время уроков с виртуальными учителем и одноклассниками начиналась свистопляска с бегающим взглядом, который не знал, куда прибиться, и озабоченными той же проблемой руками. Психология говорила, что для школьника его возраста это нормально и что со временем пройдет. Только время тянулось уж больно медленно.

Видимо, мечтательный взор выдал уход в себя, и это не осталось без последствий.

– Спасибо, Мира, теперь глубоко задумавшийся о данной проблеме Сергей суммирует с учетом сделанного ранее замечания.

Уплывшее вправо нежное личико виновато улыбнулось ему. Ради этого стоило улететь в грезы.

Собравшись с мыслями, он начал:

– Гарантированный минимум – подачка для слабых духом. У нас, конечно, можно жить в свое удовольствие, и если не нарушаешь законов, то никто слова не скажет. Но общество уважает тех, кто что-то делает, чего-то добивается. С повышением репутации повышается статус граждан, что дает толчок развитию науки, искусства и экономики.

– Отлично. Чтобы ты вновь не отвлекся, ответь еще на вопрос: как гарантированный минимум соотносится с правами общества?

– Права общества реализуются через соблюдение прав индивидуума, если они не противоречат правам общества. Общество заинтересовано в сохранении гарантийного минимума, это снижает социальное напряжение, позволяет думать о будущем, не заботясь о настоящем.

Сергей поймал взгляд Вика. Бывший приятель давно не общался с ним, хотя прежде дружили. Ни слова не было сказано за три месяца, но оба все понимали. Именно поэтому не разговаривали.

С другой стороны на Сергея глядела Мира. По телу прошла теплая волна, рассыпавшаяся брызгами восторга где-то ниже пупка.

Губки Миры беззвучно показали:

«Спасибо!»

Затем добавили:

«Молодец!»

И новая волна – горячая и невыносимая – возникла в районе груди и ушла, на этот раз, к голове. Сознание смыло, как призыв девятого принципа не останавливаться на избранном пути, и в душе поселилось ощущение тихого незатейливого счастья.

Глава 2. Кем быть, с кем быть

Шли дни, общение по учебе постепенно превратилось в дружбу. Вызовы от одноклассницы приходили как по темам, в которых оба могли помочь друг другу, так и просто – поболтать, обсудить последние происшествия. На Калимагадане происшествий хватало. Бывало даже, что кто-то не доживал до восстановления. К этому относились философски: судьба, дескать, ничего не поделаешь. В том смысле, что сам дурак. Суровый климат учил думать, прежде чем делать, и быстро принимать решения. Иначе не выжить. Если человек допустил свою гибель, это говорило о том, что не таким уж умным был при жизни.

Когда случалось долгожданное «просто поболтать», у Сергея с завидной регулярностью отнимался язык, особенно, если глаза глядели в глаза, а во встречных прятался мир без дна и края. Кажется, собеседница ничего не замечала – немногословность и некоторая зажатость воспринимались серьезностью, Мира ценила в Сергее именно это. Он оправдывал ожидания – превосходно учился, чтобы помочь, если потребуется, или ответить на вопрос, который бесполезно задавать другим, а также занимался собой до потери пульса, параллельно изучал несколько курсов в разных областях знания… опять же – не для себя. Чтобы мечта сбылась, он должен был на голову превосходить конкурентов.

Темы затрагивались самые разные, начиналось обычно со злободневного – вроде подтирания оценок в виртуальном дневнике и смешных задников во время онлайн-уроков. За первое учителя наказывали, но фон за спиной во время занятий – единственное средство самовыражения школьника. Если ученик знал меру, на такие шалости закрывали глаза, и тогда экраны сияли забавной милотой, наивными попытками сострить и глупыми лозунгами вроде «Всех дел не переделаешь» или «Хорошо там, где меня нет, могу прийти и доказать». У большинства интерактивный календарь с расписанием отличался от стандартного галактического, в нем что ни месяц, то сопутствующее местным условиям веселье: «Январь, янвраль, январт, янврель, янврай…» В ответ на это учителя предлагали прийти на экзамен в «янврае» и шутливые месяца тут же исчезали. А через недельку-другую появлялись вновь, но с новыми изысками.

Сергей подобным не баловался, за его спиной всегда выступали ряды полок с многомерными пособиями, а разбавляло их единственное исключение – макет космической яхты. На всей планете яхты имелись у нескольких человек, прочим оставалось мечтать и довольствоваться игрушками. Но однажды, Сергей уверен, и у него будет такая. Не может не быть. И в один из лучших моментов жизни он повезет на ней некую златовласку в чудесное далекое путешествие…

Мира, как и все, разговаривала из своей комнаты, и было любопытно разглядывать обстановку. Любая девчоночья комната совершенно не похожа на мальчишескую, даже сравнивать нельзя. А уж конкретная эта…

В режиме обоев ее стены обычно покрывали картины – проекции из музеев. Сказывалась дружба Миры с повернутым на живописи Виком. Разного размера картин, написанных разными художниками в разных стилях, на заднем плане помещалось много, периодически они менялись – сказывались новое увлечение хозяйки или смена ее настроения. Кроме картин, остальное составляло стандартный набор: рабочий стол со стулом-трансформером и кровать. Шкафы прятались в стенах, ни об их количестве, ни, тем более, о содержании узнать было невозможно. Окон не существовало, их видели только в новостях из Столицы и прочих систем Конфеда. Подо льдом требовались только двери и тоннели – в соседние помещения и наружу. Волны и загоравшие под обжигающими лучами люди, что часто встречались на картинах и заставках виртуальных экранов, вызывали удивление, но для жителей других планет двери, к примеру, вниз или вверх тоже были экзотикой. Не каждый приезжий гость сразу ориентировался в поселках и личных жилищах калимагаданцев: представить, что в спальню нужно идти вниз, а на кухню – вверх, привыкшим к плоским мирам чужакам было сложно.

Неубиваемое слово «звонить» прошло через века, пережив колокола, телефоны и все варианты слова «вызов». Мира могла позвонить в самое неподходящее время, и не было случая, чтобы Сергей не ответил. Сон, зубрежка, физические занятия, еда – все отодвигалось, и он несся в свою комнату к стене-монитору, чтобы остаться с собеседницей наедине.

Кроме обсуждения уроков, одноклассников и творимых ими безобразий Мира обсуждала с Сергеем будущее. В этот раз тоже. Звонок раздался ранним утром перед днем промежуточных экзаменов.

– Уже решил? – ямочки на милых щеках радовали, взор дышал задумчивостью.

– Нет.

Сергей только что примчался с кухни, верхняя дверь еще затягивалась, зубы дожевывали белковый рулет. Разговаривать с голограммой одноклассницы в присутствии родителей он просто не мог, что бы они там не думали по этому поводу. И разговор на ходу с маленькой копией человека – совсем не то, что с монитором, когда кажется, что уходящая вдаль комната собеседника – продолжение твоей, а сам собеседник сидит на расстоянии вытянутой руки, и стоит только захотеть…

Брысь глупые мысли. Скоро выпускной начальной школы, тогда и посмотрим, стоило ли хотеть.

Сергей давно встал и успел позаниматься, растущие мышцы приятно ныли под спортивным костюмом, но раскованно развалиться перед Мирой он себе не позволил – для разговора примостился на краешке постели:

– А ты?

Если других причин для звонка нет… это грело душу сильней термосвитера.

– И я. – Мира смущенно улыбнулась.

Она сидела поверх мягкой кровати, словно только проснулась. Видимо, так и было: одеяло откинуто, тонкую фигуру обнимала пушистая пижамка, по плечам рассыпалось золото волос. Сегодня за спиной висела всего одна картина, зато не проекция, а реальный холст в рамке, о чем говорила четкая тень на стене. Конечно, можно подделать и тень, но это считалось верхом дурного вкуса. Мира себе такого никогда не позволит.

Сергей рассмотрел картину. По изображенному в центре темному коридору двигалась толпа, множество дверей заперты изнутри коридора на засовы, но зритель видел, что с другой стороны дверей круговертью огней сияет огромный мир. Спотыкаясь во тьме, люди брели дальше по коридору, а на двери не обращали внимания. Надпись снизу гласила: «Мы выше этих глупостей».

Любопытно, настоящая картина вместо виртуальных репродукций – новое увлечение, или просто родители подарили, и висит, чтобы их не обидеть?

Мира сменила позу – притянула ноги к груди, обхватила руками и опустила на коленки подбородок, став похожа на пушистый желтый комочек.

Солнышко. Только не светит. Но греет душу.

– Никак не определюсь, – проговорила она. – Иногда хочется всего и сразу, а иногда вспоминаю: не зря же придумали гарантированный минимум?

– Даже думать не смей. – Сергей выдал самое строгое выражение лица, какое смог соорудить. – Это не для нас. Мы достойны большего.

«Мы». Как только смог выговорить?

Намека Мира не заметила.

– Вик хорошо рисует, – сказала она вдруг.

Совершенно не к месту.

– Неплохо, – согласился Сергей.

Нельзя отрицать очевидное. Но обсуждать Вика в разговоре с Мирой?

В прошлый ее день рождения Вик не постеснялся вывести на экран за спиной собственноручно нарисованный плакат с поздравлением, где главным был не навязший на зубах набор пожеланий, а рисунок. В тот день класс не столько слушал учителя, сколько любовался: Мира, как живая, в невероятном платье, с неописуемым счастьем на лице и со скромным спутником, неуловимо напоминавшим Вика, сидела за рулем яхты, которая несла их к сияющему солнцу.

Не узнать Миру было невозможно, хотя Вик придал ей взрослые черты.

И, как уже сказано, замаскированный автопортрет тоже не остался незамеченным.

Сергей долго пытался рисовать. Занимался он этим ровно столько, чтобы осознать всю тщетность: как ни сделай, у Вика все равно получится лучше. В силу вступил восьмой принцип: «ищи свой путь». И Сергей искал.

– К экзаменам готова? – сменил он неудобную тему.

– Не совсем, но занимаюсь. Даже представить страшно, как мало осталось. Вот и лезет в голову каждую минуту: уехать или остаться? Что важнее: карьера и слава, которых может не быть, или родина, где столько можно и нужно сделать?

Про карьеру думает, про славу, про родину… А про партнерство? Впрочем, если подобное обсуждают именно с ним…

С трудом дожевав гоняемые по рту остатки рулета, Сергей, наконец, проглотил их.

– Я не про выпускные экзамены, а про сегодняшние, промежуточные.

Мира сморщила носик:

– Это без проблем. Ладно, встретимся в школе.

Чужая комната растворилась в стене.

Еще с минуту Сергей тупо смотрел в не понимавшую, как на это реагировать, матовую поверхность, затем вздохнул и стал собираться. Стена – она и есть стена. Даже если иногда кажется по-другому.

Поездка в город, где находилась школа, представляла из себя нудный еженедельный ритуал. Папа привычно вызывал роботакса (школьникам внешний транспорт не подчинялся), они вместе поднимались из поселка наружу, и покрытый инеем диск принимал пассажира в теплое нутро. Папа махал рукой и уходил. Полет длился несколько минут, из приятных ощущений – только перегрузка, которую другим путем испытываешь лишь в свободном падении. А куда падать живущему подо льдом школьнику, кроме как с кровати?

В общем, скукота. Обшивка только притворялась прозрачной, она не показывала ничего, кроме снежной мути, мигал сигнал окончания полета, и под надзором поднявшегося, чтобы встретить, учителя происходила высадка.

Сегодня что-то случилось: вместо прощального жеста папа деловито взошел следом.

– Вызывают?

С родителями учителя общались дистанционно, и для личной встречи должно произойти что-то из ряда вон. Кроме подсказывания, за которое даже замечания не удостоили, за Сергеем грешков не водилось. Правда, один раз он сделал вариант домашнего задания за Миру, но об этом узнать не могли – на уроке она выдала написанное наизусть и добавила собственных мыслей. В авторстве никто не усомнился.

– Вызывают, – кивнул папа. Под его массивным телом пластик сиденья поскрипывал, расстегнутый тулуп занял почти половину салона. – Чего такой хмурый? Не в школу же вызывают, а на работу.

Папа работал в природоохране. Со стороны трудно представлялось, что же охранять на планете, где нет ничего, кроме льда и снега, а из живых организмов – только люди. По работе папа часто улетал на другие планеты – знакомиться с новыми исследованиями, перенимать передовой опыт, помогать тем, у кого дела шли хуже или не шли вообще. Дома, на Калимагадане, он тоже не сидел на месте, постоянно курсировал где-то на поверхности и под ней, уезжал в отдаленные точки… Везде находилось чем заняться экологу, который любит свою планету.

– Планета – она живая, пусть и не в том смысле, как этот термин представляет большинство, – говорил папа. – Она может заболеть, и нужно вмешаться, пока не случилось необратимое. В том, что планеты болеют, как правило, виноваты мы, люди. Старинное правило «относись к другому, как хотел бы, чтобы относились к тебе» применимо и здесь, в отношениях небесных тел с теми, кто выбрал их своим домом.

Пока не началась учеба, папа иногда брал Сергея с собой наружу, в места, где жизнь и смерть переплетались так плотно, что хватало секунды, чтобы перейти из одного состояния в другое. Сергей видел невообразимые красоты и, наоборот, смертельные метели и ледопады, но чаще всего просто дул ветер, в лицо летел снег, а вокруг стояла мутная мгла. Солнечно или снежно – этим на Калимагадане виды погоды исчерпывались.

– Заедем в одно место, тебе понравится, – сказал папа. И подмигнул.

Значит, будет сюрприз. Сергей обожал сюрпризы.

Роботакс долетел до выбранной станции, где встал, как говорили, «в гараж» – отворявшиеся люки транспортных станций принимали крупную технику, чтобы не околела «на улице», и она пряталась внутри на время, пока пассажиры или экипаж решали свои проблемы.

Станция называлась «Северный полюс». В груди разлилось предвкушение чего-то необычайного, во рту выделилась слюна, как на сладкое. Это был вкус приключения. Северный полюс – самая теплая точка планеты. Если посчастливится, здесь можно увидеть воду, как ее представляют прочие граждане Конфеда – не спрятанную под лед и не заточенную в трубы или искусственные емкости. Здесь вода была не пленником, а хозяином. Над Калимагаданом светило четыре солнца, три из них, далекие и тусклые, не грели и чаще всего были невидимы за белой пеленой или скрывались в тени. К главному солнцу планета всегда обращалась одним полушарием. На северном полюсе всегда было светло и тепло. Температура, бывало, вырастала до минус двадцати, по местным меркам это считалось несусветной жарой.

В жару на полюсе просыпались гейзеры.

Сегодня здесь было жарко. Не «адское пекло», как выражались некоторые взрослые, но тоже неплохо. Двадцать пять ниже нуля.

На станции Сергей с папой пересели на легкий снегоход с мягкими гусеницами и возможностью движения на воздушной подушке. Папа набил багажник припасами – ящиками с зарядкой для репликатора, топливными элементами для ядерной печки, замороженными фруктами и овощами… Поверху, как особая ценность, была водружена герметичная коробка с натуральными ягодами и зеленью из поселковой оранжереи.

– Слышал про маяки? – спросил папа, когда отворившийся люк входа выпустил их на простор.

Сергей не просто слышал, он проходил их по истории родного края. При освоении планеты маяки ставили в гиблых местах, куда не стоило соваться ни людям, ни технике. Неуничтожимые природными силами сооружения из стали или камня для устойчивости строили в форме пирамиды. Такие маяки действовали во всей шкале радиоволн, охватывали полный световой спектр, вплоть до инфракрасного, и сообщали о себе в звуковом диапазоне от неслышимого, но неприятного рокочущего «инфра» до отвергаемого человеческим ухом пронзительного «ультра». Перемежаемые паузами вспышки и сигналы объявляли всему живому и неживому: «Не приближайся!»

Прошли годы, темных пятен на карте не осталось, каждая аномалия взята под контроль. Транспортные маршруты обходили районы маяков, потому что даже в чрезвычайной ситуации ни один пилот в здравом уме не сядет в опасное место.

Северный полюс был единственной точкой на планете, где опустившийся корабль мог утонуть.

Снаряженный снегоход несся по сверкающей пустоши, белые хлопья летели в лицо, дыхание и слова клубились дымком. Сергей с папой ехали в самое сердце зоны, на всех картах огражденной значками опасности.

– Мы едем к смотрителю маяка, – объяснил папа. – Некоторые думают, что он не в своем уме, но я не встречал человека мудрее и проницательнее.

«Смотритель маяка» звучало как название приключенческого мегафильма, и этот фильм шел сейчас, с Сергеем в главной роли. Ничего лучше нельзя представить. Сердце пело.

Смущало, что маяки давно отключили, то есть, смотрителя у них не могло быть по определению. Папа словно прочитал мысли:

– Смотритель маяка – это прозвище Матвея, на самом деле он, скорее, смотритель планеты. Возможно, даже ее хранитель. Последний хранитель.

Последний хранитель планеты? Сюжет фильма закрутился еще сильнее, из приключенческого он стал фантастическим, и все это, опять же, здесь, наяву.

Матвей. Сергей слышал это имя, к нему всегда прилагалось дополнение. Матвей Блаженный – так называли существовавшего на «проживалке» старичка, о котором достаточно произнести «юродивый», чтобы все поняли, о ком речь. Семьи у него не было, специальности, в которой он мог бы применить знания – тоже. В целом – безобидный псих. Как говорили, он постоянно жил по поверхности и нередко первым оказывался на местах крушений и других бедствий. Многие были обязаны ему жизнью. Комиссия по здоровью обследовала Матвея, отклонений не нашли. Вместо экстрасенсорных способностей у него обнаружилась вера в высшие силы и в жизнь после смерти. Древний старик доживал свои дни вне общества, оказать влияние на молодежь не мог, и его оставили в покое. Возможно, он не сам выбрал не спускаться в поселки. Ему запретили.

– Я слышал, что Матвей часто спасает людей, – поделился Сергей. – Его приемник всегда настроен на частоту происшествий, или в прошлом он профессиональный спасатель?

– Матвей чует, что кто-то попал в беду, и оказывается на месте раньше всех. Кроме как чудом, это объяснить невозможно.

С приближением к точке географического полюса снежную целину на горизонте вспороли ломаные линии. Словно мертвец решил пожить еще, и олицетворявшая смерть прямая на приборе лечебника сменилась пульсом веселых зигзагов. И все это был лед, лед, лед – острый, кривой, нарощенный, сломанный, оплывший, переплетенный, погруженный в снег, заметенный до верхушек или слегка припорошенный. Или, на продуваемых местах, чистый, прозрачный, ослеплявший бликами с каждой случайной снежинки.

Невероятное нагромождение льда быстро приближалось, глазам открылся Хрустальный Лес – царство ледяных деревьев, непроходимых торосов и воющих ветров. Изображавшие его картинки из инфомира не шли ни в какое сравнение с реальностью. Мир впереди сверкал, переливался, смеялся и плакал, сказочная тишина пела, шуршала и звенела колокольчиками.

Сергей понимал, как на ровной поверхности, с одной стороны которой тепло, а с другой холодно, сами собой образуются рисунки деревьев и тропических растений. Влага из морозного воздуха кристаллизуется, из газообразного состояния она переходит сразу в твердое, а «художниками» выступают невидимые глазу неровности поверхности, частички пыли, случайные отпечатки пальцев, царапины и воздушные потоки. Иголки инея цепляются на них, наслаиваются, и появляется красивый узор. Это проходили в школе. Но как из ледяных глыб получились высокие деревья с кронами и ветвями? Одни напоминали грибы, другие – торты с кремом или зацепившиеся за землю тучи, третьи обросли шипами и ощерились зубастыми пастями на случайных прохожих. Хрустальный Лес – мертвый, кроме льда в нем нет ничего, но впечатление жуткой красоты навевало ощущение, что деревья следят за прибывшими к ним гостями, и если сделать что-то не так…

Чтобы продвигаться дальше, включили воздушную подушку. После первых препятствий и небольшого кружения застывшая красота расступилась, впереди появился и, по приближению, быстро вырос белый конус, он оказался заваленной снегом пирамидой. С одной из сторон в лес выходила лыжня, там был присыпанный снегом выход.

Снегоход прибыл почти бесшумно, и папа просигналил звуковым клаксоном. Видимо, Матвей не дружил с электроникой. Или она работала от случая к случаю, все же здесь – зона аномалии.

Изнутри никто не вышел. Папа остановил снегоход напротив входа в пирамиду, раскидал снег и взялся перетаскивать груз в прихожую. Сергей помогал. Пластиковая дверь была не заперта и открылась стандартно. На Калимагадане все двери старого образца открывались внутрь, чтобы выход не завалило снегом. Помещение за дверью оказалось кладовкой, в дальнем углу виднелась еще одна дверь. Место под индивидуальный тягач пустовало, а свежие следы снаружи подтверждали, что Матвей уехал куда-то на лыжах.