Текст книги "Легенды Крыма"

Автор книги: Петр Гармаш

Соавторы: С. Ли,Василий Стефанюк,Т. Кузина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Что ты, мальчик, – ответила Джаныке, – разве я смею, я же девушка, мне нельзя быть с тобой, мальчиком. Меня проклянет небо, все меня проклянут, все от меня отвернутся, даже ты, когда вырастешь и станешь большим мужчиной, ты будешь на меня пальцем показывать, и мне нужно будет тогда умереть.

– Не бойся, Джаныке, – просил мальчик, – пойдем, Джаныке, пойдем, мы так сделаем, что никто нас не увидит, а грех я на себя весь приму.

– Хорошо, – сказала Джаныке, и они пошли.

Всю ночь девушка и мальчик маленькими бурдюками таскали воду в городской водоем, и уже стало в водоеме воды столько, сколько в маленьком море, и еще носили, и еще носили, а потом, когда уже брызнуло солнце, когда стало хорошо на небе, вдруг из груди девушки улетела птица, даже видела маленькая Джаныке, как она высоко-высоко в небо понеслась. Потом ей стало очень больно и она упала.

И упала она лицом на землю. Лицом вниз упала Джаныке, она матери всех матерей стала жаловаться – земле.

Когда стало светло, пришли люди. Первыми появились маленькие люди – дети. Они увидели воду и сказали просто, как мудрецы: “Смотрите, вода!”, и стали пить. А потом бегали всюду и кричали: “Вода! Вода!” А большие люди не поверили, но маленькие люди все говорили: “Смотрите, вода! Вода!”

И весело все повторяли это слово и стали пить воду. А потом увидели, что Али-пастух плачет около какого-то тела, которое лежит на земле, такого маленького, тонкого.

Когда повернули его лицом кверху, увидели и испугались.

– Джаныке!

И тогда все понял народ, и сказал тогда народ:

– Здесь лежит прекраснейшая из прекрасных, роза райских садов. О люди, уготовьте ей лучшее место в сердцах своих!..

Сказание, несомненно, отражает исторический факт, имевший место в царствование золотоордынского хана Тохтамыша и так или иначе способствовавший смерти его дочери Ненеке-джан (Джаныке).

Мавзолей над могилой Ненеке-джан построен в 1437 году. Он находится на плато, где расположены развалины Средневекового города Фуллы возле Бахчисарая.

Легенда печатается в изложении М. Кустовой.

К ы р к-о р – татарское название Фулл. После XIII века город служил резиденцией ханов. Не раз подвергался нападению и осаде в период внутренних междоусобиц и переворотов. Потерял свое значение в связи с основанием Бахчисарая – столицы Крымского ханства.

Д а у л – барабан.

Э с к и – ю р т – пригород старого Бахчисарая, ныне район железнодорожного вокзала.

П т и ц а К л а ф т – олицетворение дождевой тучи.

Камни мать и дочь в долине Качи

Есть в Бахчисарае камни. Посмотришь – задумаешься. Человек – не человек высекал, как же получились такие? Вот люди сидят, застыли, большая семья. А рядом два камня высоких, на макушке как будто шапочки.

И хотя все видят – камни, а называют как людей. Есть и на Каче камни, на людей похожие.

И вот что рассказывают о них.

Жила в деревне девушка, звали ее Зюлейка. Хорошая девушка. Всем она взяла – и красотой, и сердцем добрым, и умом ясным. О хорошем незачем долго рассказывать, хорошее само умеет говорить, только увидеть надо.

О глазах можно сказать – хорошие были глаза. А какие хорошие? А вот какие: если на базаре на какого-нибудь мужчину посмотрит, то драка начинается. Каждый говорит: на меня посмотрела. Так дерутся, ни покупать, ни продавать нельзя. Зюлейка и на базар не ездила, боялась.

А что сказать о ее губах… Кто видел вишню, когда она зреет, не тогда, когда уже темная, а когда только зреет, тот и видел губы Зюлейки.

А что сказать о ее щеках… Идет она по дороге, а куст шиповника цветет, и закроется он весь, от зависти померкнет, чахнуть начинает.

А что сказать о ресницах… Если на ресницы пшеницу насыпать, а Зюлейка глаза поднимет, на голову зерна взлетят.

А косы у Зюлейки черные, мягкие, длинные. И вся Зюлейка высокая, тонкая, но крепкая, ноги легко ее несли.

Жила Зюлейка с матерью, бедною вдовою. Никого у них не было – ни брата, ни дяди.

Большая мастерица была Зюлейка, вместе с матерью холсты ткала, холсты длинные-предлинные: вдоль пойдешь – устанешь и тонкие-тонкие: будешь лицо вытирать, будто лучом света прикоснешься.

Много надо холста ткать, чтобы жить. Много надо белить полотна в речке. А воды где взять? Воды в Каче мало: день бежит, два дня не показывается. Зюлейка была хитрая девушка. Песню запоет, вода остановится, тоже слушать хочет, как девушка поет. А внизу все ругаются – воды нет.

А она поет да белит, поет да белит, а кончит – домой пойдет. Воде стоять больше нечего, скорее побежит дальше, все ломает, ничто ее не удержит. Люди говорят – наводнение. Неправда, это Зюлейка песни кончила петь. Вся вода, что слушала ее, заторопилась дальше по своей дороге.

Хорошая девушка была Зюлейка, умелая, веселая, певучая.

А жил в долине недалеко от Зюлейки грозный Топал-бей. Его мрачный замок стоял на скале, охраняли его свирепые стражи. Но ничем не был так страшен бей, как своими двумя сыновьями.

Когда родились они, бабушка, которая их принимала, застонала, пожалела мать:

– Что у тебя случилось, словами не рассказать! У тебя два мальчика родились. Радоваться надо, только ты плачь: у обоих сердца нет.

Мать засмеялась. Чтобы ее дети остались без сердца? А она зачем?

– Я возьму свое сердце, отдам по половинке. Материнское сердце не такое, как у всех, пополам на двоих хватит.

Так и сделала. Да ошиблась мать. Плохими росли дети, всегда ругались, спорили, за ножи хватались. Росли жадными, ленивыми, лукавыми. Кто больше всех дрался? Дети бея. Кто больше всех пакостил? Дети бея. А мать их баловала, самые лучшие шубы, самые лучшие шапки, самые лучшие сапоги на них надевала. Но они всегда были недовольны.

Подросли братья, бей послал их в кровавые набеги. Несколько лет гуляли они по далеким местам, домой не возвращались. Только караваны с награбленным добром к отцу посылали, отцовское сердце радовали.

Приехали, наконец, домой сыновья Топал-бея. Не только на руках, на сердце у них кровь запеклась. Научились страшным играм – в людей стрелять, пленных убивать. Затрепетало все кругом в. страхе. Темными ночами рыскали братья по деревням, врывались в дома поселян, уносили с собой все дорогое, уводили девушек. И ни одна из них не выходила живой из замка Топал-бея.

Ехали братья с охоты через деревню Зюлейки, увидели ее, и решил каждый: моя будет.

– Молчи ты, кривоногий! – закричал один.

– Ну что ж, что кривоногий, – ответил второй, – зато я на два крика раньше тебя родился.

Разъярились братья, кинулись друг на друга. Да отошли вовремя. И сказал один другому: кто раньше схватит ее, того и будет.

Следили братья, как хищные звери, что каждый делает. И пошли оба в деревню девушки. Шли не так, как хороший человек идет. Хороший человек идет – поет, пусть все люди о нем знают. А эти шли, как воры, тихо, ползли, чтоб никто не видел.

Пришли к хижине Зюлейки. Нет там мужчин, защищать девушку некому. Каждый свой дом смотрит, а у Зюлейки нет ни брата, ни дяди.

Слышит девушка, в окно лезут. Она мать крикнула, в дверь выбежала. Ей бы по деревне бежать, а она по дороге бежит, и мать за нею.

Наконец устала Зюлейка, говорит матери:

– Ой, ой, мама, боюсь. Нет спасения нам! Мать ей говорит:

– Беги, девочка, беги. И не бойся, дитя!

Еще дальше бежит, ноги совсем устали. А братья близко, вот они уже за спиной, оба схватили разом, с двух сторон тянут, рвут к себе девушку. Закричала она:

– Не хочу быть в руках злого человека. Пусть камнем на дороге лягу. И вам, проклятым, окаменеть за ваше зло.

Крепкое слово было у девушки, у чистой души. Стала она в землю врастать, камнем становиться. И два брата возле нее легли обломками скал.

А мать за ними бежала, сердце в груди держала, чтоб не вырвалось. Подбежала, увидела, как Зюлейка и братья-звери в камень одеваются, сказала:

– Хочу всю жизнь на этот камень смотреть, дочку свою видеть.

И такое крепкое слово было у матери, что как упала она на землю, так тоже камнем стала.

И так стоят они до сих пор в долине Качи.

А все сказанное – одна правда. Люди часто подходят к камням, прислушиваются. И тот, у кого сердце чистое, слышит, как мать плачет…

В обрывах второй горной гряды Крыма часто встречаются причудливые скалы, напоминающие своими формами окаменевших людей, животных, каких-то чудовищ. Эти скалы

Живые скалы (Бахчисарай) [эта версия легенды не из этой книги]

Любовь матери родиться раньше ребёнка, и когда умрёт мать – всё ещё живёт. Посмотрим.

В деревне у нас жила Земинэ, и у неё была дочь Шерифэ.

– Мама, я боюсь чего-то, – сказала раз Шерифэ.

– Коркма, балам. Не бойся, дитя.

А сама испугалась, стала гладить дочь, заплетать её волосы в мелкие косички; шептала ласковое слово.

– Сивгили, кимитли, когинайм. Любимое, бесценное дитятко моё.

Ласка матери, как ветерок в душный день, как пригрев Солнца в ненастье. Вспомни мать, если нет её уже на свете, и облегчиться тяжесть сердца.

– Мама, человек, который приходил утром, нехорошо смотрел.

– Эх, Шерифэ, часто, кажется так. Зачем дурно думать. Лучше хорошо думать.

– Мама, соседка говорила: от Топал-бея он. Ходит по садам, высмотрит девушку, скажет хозяину. Возьмёт бей девушку.

– Коркма, эвледым. Ничего не бойся, родная. Не отдам тебя за Топал-бея. Молодого, красивого найду.

Оглянулась Земинэ. Кто-то хихикнул за углом. Зашла за угол.

– Слышал, говоришь смешно ты. Ай, как смешно! Зачем молодой, зачем красивый? Богатый надо. Когда богатый будет, тебе лучше будет. Десять служанок будет, на шелку лежать будешь, баклаву делать будешь. Вот как думаю.

Рассердилась Земинэ.

– Уходи и не смей больше приходить!

– Не приду, сам придёт.

Перепрыгнул Мустафа через плетень, не видно стало в темноте. Плакала Шерифэ, прижалась к матери.

– Ах, боюсь, мама!

– Коркма, балам. Придёт Топал-бей, убежим на мельницу к дяде. Не выдаст дядя.

Легла Шерифэ на колени к матери; гладит мать её голову, заснула Шерифэ. Только неспокойно спала. Сон видела, будто бегут они по скалам, и гонится за ними Топал-бей, и обернулись они в скалы. Хоть светила Луна, пробежал мимо Топал-бей. Под утро сон видела. Если под утро сон видеть – скоро сбывается. А Луну видишь во сне – всегда выходит, как приснилось. Так случилось и с Шерифэ.

Пришла утром сваха, худа. Прогнала Земинэ сваху. Обиделась сваха.

– Эй, гордая. Плакать будешь.

А на другой день к вечеру приехал Топал-бей с Мустафой к Земинэ.

– Если будет кричать, заткни её глотку.

Коршун, когда падает на цыплёнка, не боится курицы. Хоть мать, а нечем защитить. Только когда опасность близка, ухо чутким бывает. Услышала Земинэ топот коней, догадалась; крикнула дочери, и убежали женщины на мельницу. Не нашёл их Топал-бей дома. От дома вилось ущелье, как змея; за поворотом не видно человека. Понял Хромой-бей, куда убежали женщины, поскакал за ними.

– Вот скачет Топал-бей. Что будем делать? – испугалась Шерифэ. Вспомнила Земинэ сон дочери.

– Хоть бы так и случилось.

И только подумала – сама, и дочь, стали, как скалы, в двух шагах одна от другой. Подскакал Топал-бей к ним, стал искать.

– Лучше выходите; не вам со мной спорить.

Напрасно сказал так Хромой-бей. Слаба женщина, а когда спасает дитя – твёрже камня бывает. Оглянулся бей на скалы. Точно не скалы, а женщины. Одна бежит, а другая присела. Подъехал ближе – скалы. Догадался, что колдовство. И велел пригнать десять пар буйволов. Десять пар буйволов – большая сила.

Задели люди скалы арканом, стали погонять буйволов: – Ги!

Тянули буйволы, не двигались скалы.

– Погоняй хорошенько! – кричал Топал-бей и, чтобы лучше погоняли, бил людей нагайкой. – Залым адам, злой человек, – думали люди и ударили по буйволам кольями. Рванулись буйволы, треснул камень, точно заплакал кто-то в нём.

– Вай, вай, анам. Мах ву алуерум. Пропадаю, мамочка.

И услышали люди, как кто-то крикнул от большой скалы: – Коркма, балам. Я с тобой, ничего не бойся.

Испугались люди. Не один, все слышали. Бросили буйволов, убежали в деревню. Поскакал Топал-бей за ними, боялся оглянуться, чтобы самому не окаменеть.

Долго потом не ходили туда, а когда как-то пришлось пойти, увидели, что остались скалы на месте. И стоят они и теперь там же, за мельницей Кушу-Дермен, на Каче. Только неизвестно – убежали из них женщины или навсегда остались в скалах.

Эх, Топал-бей, хершей сатын алымаз. Не всякую вещь купишь, не всё возьмёшь силой!..

В обрывах второй горной гряды Крыма часто встречаются причудливые скалы, напоминающие своими формами окаменевших людей, животных, каких-то чудовищ. Эти скалы возникли в результате выветривания мягких горных пород – меловых и третичных известняков. Народная фантазия создала вокруг таких столбов выветривания занимательные легенды.

Среди населения Бахчисарая и Качинской долины существует много вариантов легенды о камнях Мать и Дочь. В наиболее распространенном из них рассказывается, что красавицы мать и дочь были похищены Топал-беем и за непокорность замурованы им живыми в скале. Через некоторое время неподалеку от дворца бея появились два каменных истукана, из которых по временам показывались загубленные женщины. Боясь возмездия за свои преступления, Топал-бей задумал свалить эти скалы и приказал впрячь в одну из них всех своих лошадей и быков. Когда все было готово и по приказанию Топал-бея погонщики должны были ударить по животным, чтобы натянуть веревки, из камня послышался женский голос: “Ай, мама, боюсь!”. Тогда из дальнего истукана донесся ответ: “Не бойся, дитя!” – в миг все лошади, быки и люди превратились в камни.

Скалы, упоминаемые в легенде, находятся в долине реки Кача недалеко от Бахчисарая.

В основу приведенной в настоящем сборнике легенды взяты вариант в изложении М. Кустовой и запись со слов П. Гарбузенко из Бахчисарая.

Б е й – князь, дворянин.

Т о п а л – б е й (хромой бей), по словам Н. Маркса – одного из собирателей крымских легенд, – личность не выдуманная. Это был один из влиятельных беев при ханском дворе.

О стене Мангупа

Говорят, что стена крепости Мангупа со стороны ущелья Табана-дере была разрушена каким-то богатырем. Пришел он сюда из далеких стран. Донесся к нему слух, что у мангупского князя есть дочь – неописуемая красавица.

Богатырь этот, явившись к Мангупу, потребовал, чтоб князь показал ему девушку.

Князь принял его по-княжески: выслал несколько воинов с приказанием принести голову дерзкого пришельца.

И с кем задумал тягаться! Богатырь расшвырял кучку воинов, направился к воротам Мангупа и опрокинул их. И не только опрокинул, но и сбросил верхнюю часть крепостной стены, а вместе с нею засевших там княжеских слуг.

Покончив с этим, герой снова потребовал привести красавицу, грозя превратить весь город в развалины. Перепуганный князь вывел свою дочь.

Осмотрел ее с головы до ног богатырь и громко рассмеялся:

– И чтобы я слушал еще всякую чепуху! Да это же заморыш…

Пожелав девушке такого же тщедушного супруга, как она сама, он быстро удалился.

Пораженный таким оборотом сватовства, князь Мангупа долго стоял молча, потом покачал головой и грустный ушел во дворец. А когда починяли стену, приказал вырубить на одной из плит надпись, восхваляющую людей сильных и великодушных.

Мангуп – столица средневекового княжества Феодоро в юго-западной части горного Крыма. Город был расположен на обширном плато на высоте 581 метр над уровнем моря. С юга его защищали естественные обрывы, с севера подходы со стороны заросших лесом ущелий были укреплены оборонительными стенами и башнями, частично сохранившимися до сих пор.

В настоящее время развалины средневекового города Мангупа объявлены историческим заповедником и ежегодно посещаются тысячами туристов и экскурсантов.

Легенда впервые опубликована В. Кондараки.

Т а б а н а – д е р е – ущелье кожевников; было названо так из-за обилия растущего там кустарника сумаха, содержащего дубильные вещества, из которого получался дубильный экстракт.

Об удалом казаке и жадном турке из Мангупской цитадели

Рассказывают старые люди, что во время турецкого владычества в Крыму жил на Мангупе паша – начальник крепостной стражи. Безмерно жаден был паша к деньгам, которые любил больше всего на свете. С окрестных жителей он собирал тягчайшие налоги и солдат своих много раз посылал грабить ближние селения. Когда турки приводили в Мангуп пленных, паша сам обыскивал их жалкие лохмотья и забирал себе все ценное.

Среди других узников Мангупа в каменном склепе на мысе Дырявом, окруженном с трех сторон пропастью, томился и пленный казак-запорожец. Турки надеялись получить за него большой выкуп. Но не оставлял казак надежды, что и без выкупа доберется он до берегов родного Днепра, что сумеет бежать из турецкого плена.

Любил паша слушать рассказы пленника о странах, где тот побывал, о походах и битвах, а особенно о золоте, драгоценных камнях и дорогих тканях, которые видел казак в годы своих странствий. Тогда глаза паши загорались жадностью, он забывал обо всем на свете и в грезах видел себя обладателем несметных сокровищ, о которых говорил пленник.

И задумал удалой казак заворожить пашу сказкой о кладе на Мангупе, который будто бы давно зарыли здесь предки казацкие и о котором он до сих пор не сказывал, потому что хотел раньше узнать, что, мол, за человек паша.

Однажды в вечерний час, когда паша отдыхал на мысе Эллибурун, он вызвал к себе пленного казака, чтобы послушать его очередной рассказ.

– Ослабь мои кандалы, дай немного размять руки и ноги, – попросил казак. – А хочу я рассказать тебе быль о богатствах этой горы, о кладе, который запрятали когда-то здесь казаки. Молчал я все время о нем, да вижу – хороший ты человек.

И стал рассказывать казак, да так, как никогда не говорил. Лилась его неторопливая речь о том, как пленные казаки пронесли много золота с собой в крепость, как сумели его спрятать, закопать в какой-то пещере. Можно эту пещеру найти, если хорошенько поискать.

Смотрел казак прямо в глаза паше, смотрел – завораживал. И вот уже потускнели глаза турка, смежились веки. Уснул свирепый властелин.

Спит он и видит сон, будто стоит в обширном подземелье, знакомом ему. Он присматривается внимательнее и в свете, падающем из небольших отдушин, узнает каземат в глубоких подвалах Мангупа, куда турки бросали самых стойких своих противников.

После некоторого раздумья стал припоминать, зачем же он сюда опустился. И вспомнил рассказа казака. Ах, ведь об этом каземате говорил пленник! Тут где-то и клад спрятан. Где же оно, богатство, которым насытится паша на всю жизнь? Надо поискать его – и найдется оно.

Медленно ступал паша по неровному полу, приглядывался к каждому бугорку, каждой расщелине. И вдруг в одном месте заметил, будто что-то светится. Стал шарить, копать – и выгреб из ямы груду золота. Кольца, браслеты, золотые денежки… Сидел паша у мерцающего металла, трясся в лихорадке от радости. Правду сказал казак, добрый человек! Истинную правду!

Вдруг услышал он голос. Испуганный, поднял глаза и увидел перед собой женщину неописуемой красоты. Паша вскочил. Потупя взор, красавица сказал:

– Ты хочешь овладеть моими сокровищами, но я их берегу для того, кто пожелает стать моим мужем.

Паша смотрел на нее разгорающимся взором.

– Не я ли твой суженый, прекрасная женщина? – спросил он.

– Тогда дай клятву, что ты соединишься со мной, – и золото твое! – ответила женщина.

– Клянусь! – сказал паша и хотел схватить ее руку, но наткнулся на камень. В подземелье раздался шум шагов и замер вдали.

Турок проснулся.

Тем временем пленника не стало. На земле валялись его цепи. Казак бежал. Паша не стал преследовать беглеца, так поверил он его рассказу и своему сну.

С той поры турок потерял покой. Он обыскал все казематы во всех подземельях крепости, но нигде ничего не обнаружил. Тогда он стал обыскивать всю окрестность. Золото и драгоценности мерещились ему днем и ночью. Он лазил по скалам, забирался в ущелья, в пещеры, но золота нигде не было.

Однажды паша взобрался на скалу страшной высоты, увидел там какую-то расщелину, попытался к ней подобраться, но сорвался и рухнул вниз. Там нашел он свою смерть.

Окрестные жители говорят, что жадный турок не сам упал, а был затянут в пропасть злым духом, живущим в подземельях Мангупа.

И еще говорят, что душа турка будет долго бродить возле Мангупа, стараясь высмотреть вход в заветное подземелье, где хранится казачий клад: жадная душа не успокоится, пока бег времени не сотрет ее с лица земли.

Часто раздается в скалах Мангупа оглушительный хохот: то, говорят, удалой казак, веселая душа, смеется над одураченным турком.

Летом 1475 года турецкая армия захватила столицу княжества Феодоро, получившую при турках название Мангуп-кале.

Турки превратили Мангуп в цитадель, где держали свой гарнизон. В те годы в казематах мангупской цитадели томились многие пленники. Среди них известны посол Ивана Грозного Афанасий Нагой с товарищами и воевода Василий Грязной, пробывший там пять лет.

Историк Карамзин приводит слова Грязного о невыносимых тяготах мангупского заключения: “И только б не государская милость застала душу в теле, инобы с голоду и с наготы умерети”.

Коренное население Крыма страдало от турецкого владычества, а также от произвола солдат и военачальников. Это послужило поводом для создания народом легенды о наказанной жадности турецкого паши.

Легенда в настоящем виде, когда одним из ее действующих лиц является пленный запорожский казак, записана в 1949 году со слов Н. Янченко из Бахчисарая.

О девичьей башне в Судаке

На склонах высокой скалистой горы в Судаке видны остатки крепости. До сих пор сохранились стены и оборонительные башни, увенчанные зубцами, храмы и замки, где жили в средневековой Сугдее генуэзские консулы.

На самой вершине горы стоит одинокая башня. К ней ведет крутая тропинка со следами выбитых в скале ступенек.

Говорят, что в те древние времена, когда этой местностью владели еще греки, башня уже существовала и в ней жила дочь архонта, гордая красавица, равной которой не было в Тавриде.

Говорят, Диофант, лучший полководец Митридата, царя Понтийского, тщетно добивался ее руки, а местная знатная молодежь не смела поднять на нее глаза.

Никто не знал, что девушка уже любила – любила простого деревенского пастуха.

И вот как это случилось.

Любимая прислужница дочери архонта сорвалась с кручи и погибла. По обычаю, несчастную девушку похоронили там, где она умерла, и на могильной плите сделали углубление, чтобы в нем собиралась роса, и птицы, утоляя жажду, порхали над могилой и пели умершей свои песни.

Однажды дочь архонта пошла на могилу своей рабыни покормить птиц и тогда впервые увидела у могильной плиты пастуха. Юноша сидел, задумавшись. Красивое смуглое лицо его выражало грусть, а пышные кудри рассыпались по плечам и шевелились под ветром.

Они стали разговаривать. Знатная девушка спросила юношу, кто он, откуда родом.

– Как видишь – пастух, а родом… Мать нашла меня в огороде.

Она улыбнулась.

– А почему ты грустный?

– Потому, что некому смотреть на меня.

И засмеялся, да так хорошо, что ей показалось, будто никто никогда так не смеялся.

Болтая, они не заметили, как бежало время. Обоим было легко и радостно, и ничто не напоминало, что она – дочь архонта, а он – пастух. Разве для сердец это важно?

С тех пор только мечтами о пастухе и жила прекрасная девушка, а пастух считал, что среди богов и людей не было его счастливей.

Но как-то увидели их вместе и донесли об этом архонту. Приказал архонт схватить пастуха и бросить его в каменный колодец, холодный и тесный, как могила.

Прошло несколько дней, пока узнала обезумевшая от горя девушка, где ее возлюбленный. Лаской, подкупом, хитростью, но она сумела освободить узника из темницы и принесла к себе.

Без сознания лежал пастух в комнате девушки, когда открылась дверь и вошел архонт. Он гневно поднял руку, хотел что-то сказать людям, которые пришли с ним, но увидел смертельно бледную дочь, ее горящий решимостью взгляд и отступил. Легкая усмешка скользнула по его лицу.

– Позовите лекаря, – велел он.

Когда пришел врач, архонт сказал ему громко, чтобы все слышали:

– Я не хочу омрачать печалью добрые чувства моей дочери. Ты должен спасти его ради ее счастья.

И юноша был спасен.

Но архонт вовсе не думал согласиться с выбором дочери. Один вид пастуха вызывал в нем глухую злобу. Он решил хитростью разъединить их, а затем как можно быстрей выдать дочь замуж.

Вскоре уходил корабль в Милет. С этим кораблем архонт хотел отправить пастуха в Грецию якобы с важным поручением.

Архонт велел юноше готовиться в путь.

– Через год, – сказал он дочери, – корабль вернется назад. Если твой возлюбленный не изменит тебе, ты увидишь на мачте белый знак. И тогда я не буду противиться твоему счастью. Но если на корабле не будет этого знака, ты не должна отчаиваться: значит, он не достоин тебя. И ты должна будешь согласиться, чтобы твоим мужем стал Диофант.

А мореходам архонт приказал умертвить пастуха по дороге в Милет.

Для девушки потянулись серые дни, время ползло, как черепаха.

Целыми днями проводила дочь архонта в башне и только изредка спускалась к могиле, где впервые встретила пастуха.

Прошел год.

Все тревожнее становилось девушке, все чаще выходила смотреть, не появился ли корабль с белым знаком.

Однажды все население города собралось на пристани: прибыл корабль из далекого Милета. Но ожидаемого знака дочь архонта не нашла на мачте.

Позвала она рабынь и велела подать себе самую лучшую тунику и диадему из сапфира и опала. Была она бледна и, как никогда, красива.

Девушка поднялась на вершину башни, туда, где ее опоясывают зубцы.

– Позовите Диофанта, – попросила девушка. Вскоре на вершину башни взбежал влюбленный полководец и кинулся к дочери архонта. Она остановила его жестом.

– Ты домогался меня, не спрашивая, нужен ли ты мне, – сказала она. – А ты ведь знал, что я люблю другого – пастуха, который где-то погиб или убит. Что же ты хотел взять у меня, если тебе не нужно было мое сердце? Я должна была стать твоей наложницей, называясь твоей женой. Ничтожные люди! И ты, и отец мой! Вы не знаете, что такое сердце и любовь. А я покажу вам.

Дочь архонта быстро подошла к просвету между зубцами и бросилась вниз.

…С той поры башню на скале называют Девичьей.

Сугдея (древнерусское название – Сурож) – современный Судак – находится в восточной части Крыма в пятидесяти километрах западнее Феодосии. Во II – I вв. до н. э. во время походов полководца Диофанта против скифов и восставших на Боспоре рабов, руководимых скифом Савмаком, все побережье и все греческие колонии подпали под власть Понтийского царя Митридата Евпатора (умер в 63 г. до н. э.). Судакская крепость, судя по приписке к греческому синаксарию (житию святых), написанному в XII веке, была построена в 212 году, но верхний замок – цитадель, называемая народом “Девичьей башней”, могла существовать и раньше. Археологическая наука пока еще не располагает данными о существовании древнегреческого поселения на месте современного Судака, однако не исключено, что местность находилась в сфере деятельности полководца Диофанта. Судакская крепость с Девичьей башней является одним из крупнейших исторических памятников Крыма.

Легенда известна во многих вариантах. Вариант настоящего сборника записан в 1935 году со слов М. Каганцова из Севастополя.

М и л е т – во времена древней Греции был крупнейшим городом на побережье Малой Азии. Выходцы из Милета основали много колоний на берегах Черного моря. По словам античных писателей, Милет являлся метрополией до 90 колоний, среди которых было большинство возникших в Северном Причерноморье греческих городов, например, Пантикапей (современная Керчь), Феодосия и другие.

Гора двух удодов – Опук

В той местности, где сейчас высится гора Опук, было в древности большое богатое селение. Жили в нем кроткие, скромные и трудолюбивые люди, которые считали за тяжкое преступление угнетать кого-либо, не знали, что такое насилие.

Однажды недалеко от селения потонул во время бури какой-то корабль. Из всех находившихся на корабле спаслись только две женщины. Их подобрали добросердечные поселяне и приютили у себя.

Жители селения немедленно принялись за работу и в несколько дней выстроили женщинам дом, поставили в нем все, что полагается, подарили каждой по овце, стали заботиться о чужестранках, как о родных дочерях. Старшую звали именем, которое произносилось, как звук О, младшую – Пука. А так как они были неразлучны и всюду появлялись вместе, то их называли не иначе, как О-Пука.

Женщинам все в селении казалось странным и удивительным. Попали они сюда из страны, где жители были жадны и завистливы, где каждый старался захватить себе побольше всяких ценностей – земли, скота, построек, где одолевали друг друга силой. Женщины знали только такую жизнь.

Прожив несколько месяцев тихо и скромно, они стали тяготиться таким необычайным для них порядком и начали мечтать о господстве над теми, кто их приютил. Это желание с каждым днем все сильнее и сильнее овладевало ими. И женщины мало-помалу начали приводить его в исполнение.

Действовали они осторожно и коварно. Они начали с того, что стали вмешиваться в семейную жизнь поселян, затем попробовали влиять на ведение общественных дел. В конце концов они возбудили у некоторых жителей общины дотоле неведомые чувства – алчность, честолюбие. Приблизив к себе таких людей, женщины образовали из них свою свиту. Эта свита держала в страхе население. Все это напоминало чужеземным женщинам порядки их далекой страны.

Все стали замечать, как меркла, тускнела день ото дня красота чужестранок. И они заметили это. Тогда женщины принялись наряжаться в немыслимо пестрые платья, которые называли мантиями, натирать себя благовонными мазями, румяниться, на головы надели особенные уборы, гордо именуя их коронами. Царицы, говорили они, должны быть нарядными.

Простосердечные поселяне молча сносили тяготы новой власти. Но О и Пуке казалось мало достигнутого. Они приказали изготовить и выставить на площади свои каменные изображения и требовали поклонения им, как богам. Слуги цариц согнали поселян, и те построили вблизи изваяний высокие кресла – троны. По утрам царицы усаживались на троны, а согнанный на площадь народ опускался перед ними на колени. Вид поверженных людей наполнял радостью сердца чужеземок. А в дни новолуния у каменных истуканов закалывали жертву – какое-либо животное.

Кротким жителям ничего не оставалось делать, как уходить из родных мест и искать прибежища у соседних народов. Пустел поселок, становилась бесплодной земля, разрушались жилища.

Шел с востока в сторону поселка странствующий мудрец. Всю жизнь посвятил он изучению жизни, помогал людям разумным словом. Горела в его сердце большая любовь к человеческому роду, и думал он только о том, чтобы сделать людей счастливыми.