Текст книги "М. П. Одинцов"

Автор книги: Петр Бабоченок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Умная техника эта, однако, не облегчила труд воинский. Самолеты, как известно, сами не летают. В

обиход неумолимо входят секунды и доли секунд. О них заговорили люди на партийных и комсомольских

собраниях. Их начали отвоевывать на тренировках, доводя навыки до автоматизма, слаженность – до

гармонии. Секундомер, ЭВМ стали принадлежностью [117] снаряжения офицера, можно сказать, его

личным оружием, как когда-то шашка. Начались упорные сражения со временем и за время.

Поступление на вооружение ВВС ядерного оружия обусловило коренное изменение в формах и способах

боевого применения авиации и резко повысило ее роль в ведении войны. Изменились задачи военно-

воздушных сил. Важнейшими теперь из них являются: уничтожение ракетных и авиационных ядерных

средств противника на стартовых позициях и при перемещениях, на аэродромах (авианосцах), в воздухе

и разрушение военных объектов в его глубоком тылу. Сохранили свою значимость задачи прикрытия и

поддержки войск фронтов, борьбы с резервами противника. При действиях по наземным объектам

авиация поражает прежде всего подвижные и малоразмерные цели. Возросло значение и таких задач, как

ведение воздушной разведки, обеспечение десантирования и маневра войск, осуществление быстрой

доставки войскам различных материальных средств.

В ВВС дальнейшее развитие получила теория решения важнейших задач, от выполнения которых будет

зависеть успешное достижение стратегических целей на сухопутных и морских театрах военных

действий.

Глубоко изучается богатейший опыт Великой Отечественной войны, разрабатываются проблемы

военного искусства, осваивается методология советской военной науки. Создаются наставления, руководства и инструкции, разрабатывается и издается много различных военно-теоретических трудов, посвященных тактике и оперативному искусству, применению рода войск.

Овладение боевой техникой, особенно новыми образцами реактивных самолетов, было далеко не легким

[118] делом. Большая часть занятий по боевой и специальной подготовке проводилась в обстановке, максимально приближенной к боевой. Важное значение придавалось летно-тактическим и командно-

штабным учениям. Наши летчики, и прежде всего командиры, проявляли при этом большое мужество и

выдержку, смело вторгаясь в область неизведанного. За проявленные героизм, бдительность и отвагу

многие авиаторы были награждены боевыми орденами и медалями, а некоторые удостоены звания Героя

Советского Союза. Забегая несколько вперед, заметим, что многих высоких наград, как наиболее

отличившийся в деле освоения новой техники, был удостоен и Михаил Петрович Одинцов. К его

фронтовым боевым наградам в мирные дни прибавились: орден Красного Знамени (1955), орден Ленина

(1957), орден Октябрьской Революции (1972), орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени (1975), орден Красного Знамени (1982).

В 1967 году Михаил Петрович удостоен звания заслуженного военного летчика страны. А это звание, учрежденное 26 января 1965 года, присваивается Президиумом Верховного Совета СССР, как известно, военнослужащим, имеющим квалификацию летчика 1-го класса, за особые заслуги в освоении новой

авиационной техники, высокие показатели в воспитании и обучении летных кадров, многолетнюю

безаварийную летную работу в военной авиации.

Итак, наступило время авиации ракетоносной, сверхзвуковой, всепогодной. Стремительно меняется

диапазон высот и скоростей полета. Мощное вооружение и сложную технику воздушному бойцу

приходится применять под воздействием больших физических перегрузок, а случись в боевой обстановке

– и на пределе человеческих возможностей. В это время, оказавшись, что называется, на стремнине

активного [119] процесса обновления оружия и техники, Одинцов честно и прямо задает себе вопрос: что

надо сделать, чтобы самые суровые испытания не явились неожиданностью, чтобы быть всегда готовым

смело вступить в бой с любым врагом, навязать ему свою волю, добиться победы, сохранить в

жесточайшем бою не только мужество, но и ясное сознание?

О его заботах того времени хорошо сказано им самим в «Записках летчика» вот этими строками:

«Трудно... привыкать к теперешним условиям службы. Началась новая эпоха – радиокомпасов и

радиомаяков, дальномерных и инерциональных навигационных систем, бортовых локаторов и счетных

машин. Они изменили людей. Молодых летчиков и штурманов не интересует, как нас прежде,

самолетовождение по магнитному компасу и земным ориентирам.

Появившиеся возможности оттеснили, отодвинули на второй план старые летные истины. Упростилось

отношение людей к небу, заоблачные выси теперь доступней человеку. Однако эта «легкая» досягаемость

по-прежнему очень обманчива. Излишне доверчивые дорого платят за свои ошибки».

Напряженной жизнью жили в те дни аэродромы. А тут еще надо было пережить те самые, не очень

простые для авиации времена, о которых авиаконструктор А. С. Яковлев впоследствии писал: «...бурное

развитие ракетной техники, сопровождавшееся переоценкой возможностей беспилотных летательных

аппаратов, привело к появлению ошибочных и вредных теорий об отмирании военной авиации»{4}. А

кому понравится перспектива «отмирания» дела, которому посвятил всю жизнь, без которого она

потеряла бы смысл? Выстрадал и это. Утвердилось чувство [120] сопричастности к делам

государственной важности и личной ответственности за их исход.

Валерий Чкалов в свое время сказал: «Если хотите счастливо жить – знайте хорошо свою профессию».

Одинцов хотел быть счастливым тем счастьем, которое подарили ему испытания в огненном небе, родная

авиация, без которой свое существование не мыслил. Перспективы творчества, новаторства открывает

надежная, основательная профессиональная подготовка. В наш бурный век стремительно стареют две

вещи – устоявшиеся понятия и техника. Значит, учиться надо, решил он. И стал готовиться в Военно-

воздушную академию.

Не просто все это было. Но что делать? Имел всего-то и «университетов» – семь классов, аэроклуб, школы пилотов и четыре года войны. На фронтах и в послевоенные годы многое забылось, выветрилось.

И двадцатипятилетний заместитель командира полка майор Одинцов садится за учебники. А потом

поехал в столицу, чтобы штурмовать еще одну цель – военную науку. Всего год ему понадобилось, чтобы одолеть экстерном программу средней школы и курсы. Приехал поступать в академию, когда

конкурс туда держали 140 Героев Советского Союза.

Напористый, решительный, он и здесь не допускал мысли, что как-то можно спокойненько прожить, будучи администратором собственной военной славы. И теперь он не дает задерживаться своему кораблю

в тихой бухточке с теплой стоячей водой, откуда можно и не выбраться.

Думал ли он о карьере? Возможно. Но главное – о своем соответствии месту и времени. Как и любому

сильному, волевого склада характера, большого партийного и гражданского мужества человеку, ему был

необходим рост. [121]

Но никогда, не понимал он учебу как путь в генералы. Когда человек постигает глубинные вершины

своего мастерства, он, совершенствуясь, становится специалистом в подлинном смысле слова.

Одаренный аналитическим мышлением, редкой памятью, наблюдательностью, умением делать выводы

из опыта войны и мирных армейских будней, учиться в академии начал хорошо. Семестр пролетел как в

сказке. Но и тут война догнала его, ударила наотмашь. Ее огненные трассы, фронтовое кочевье

напомнили о себе неожиданно и неумолимо.

Еще утром слушатель Одинцов был деятелен, а к вечеру пластом лежал на госпитальной койке. Значит, все-таки не ушли в небытие те жаркие кровавые дни неба сорок первого. Болезнь подкралась и пришла

внезапно и коварно, в самый неподходящий момент. Хотя и вообще-то бывает ли для болезни

«подходящее» время? Но тут, в расцвете творческих сил, беда эта казалась особенно тяжкой и нелепой.

Нефрит – острое воспаление почек – такой поставили диагноз. Тяжелейшей формы. Болезнь

изнурительная, злая. Нет, чего-чего, а уж такого препятствия он себе не представлял. Ну не насмешка ли

судьбы – уцелеть в боях, а среди мира немедленно ложиться на госпитальную койку? Опять надежная

опека врачей. Лекарства, диеты и полный покой.

Три томительных, нудных месяца. И снова категорическое заключение: «Летать нельзя! Пилотом быть не

может». Как и семь лет назад, не прошел строгую медкомиссию. Возможно, по силе трагичности этот

случай и уступал тому, в сорок первом. Но не будем сравнивать – такое сравнение вряд ли правомерно.

По крайней мере, сам Михаил Петрович считает, что даже на фронте ему было легче, чем в те дни.

«Как же так?» – пытался он понять случившееся. [122] Будто на взлете, при разбеге двигатель отказал, форсаж отключился. Все его существо опять, как на войне, захлестнула боль разлуки с небом. Не одну

бессонную ночь скоротал гвардии майор Одинцов в раздумьях об этом крутом повороте судьбы. Осознал

все, но не смирился. Хотя многие из друзей и советовали: в армии оставляют, вот и подбери какую-

нибудь штабную работу, живи себе спокойно, окруженный уважением, как дважды Герой. А он

рассуждал так: здесь смотри в оба, не ошибись! В чем твое призвание? Есть ли запас прочности и

резервы характера, чтобы преодолеть непредвиденные обстоятельства, и сила воли, чтобы суметь до

конца сохранить любовь к своей профессии?

Что и говорить, это был труднопереживаемый удар. Не бывает горшего наказания, чем лишить летчика

неба. А у него уже было почти десять лет полетов. Нет, не мог он вычеркнуть из жизни эти годы. Идет к

одному, другому начальнику и добивается, чтобы его все же оставили в авиации, на военно-воздушном

факультете Военно-политической академии имени В. И. Ленина. И снова тренировки, тренировки, полная отдача себя каждому, даже самому «рядовому» полету. Очень боялся, что владение пилотажной

техникой исчезнет, как исчезает беглость пальцев у пианиста, когда он долго не играет. Не исчезла, не

пропала. Через три года в медицинской книжке появилась запись: «Годен к летной работе без

ограничений».

И опять думы: быть политработником или командиром? Не впервые испытывал эту раздвоенность

чувств. А что если именно на политработе ждет его истинное призвание? Помогли преподаватели и

друзья-слушатели, проведшие в небе хотя бы час с Одинцовым. Откровенно, просто они говорили с

глубоким убеждением; основательно повезет тем авиаторам, [123] кого будет учить ратному мастерству

Михаил Петрович. Он-то уж сумеет привить почитание к небу на всю жизнь, за право уважать которое он

сам столько боролся.

С тем и пришел он на прием в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского

Флота после окончания ВПА к генерал-лейтенанту Константину Васильевичу Крайнюкову. Он знал его

по фронту как члена Военного совета воздушной армии, члена КПСС с 1920 года. Константин

Васильевич выслушал его внимательно и сказал:

– Коль хочешь и можешь летать и командовать – в добрый путь и час, подполковник Одинцов! А на

политработу решишь перейти – всегда возьмем...

И появились в автобиографии Одинцова строки: «В начале 1948 года перенес тяжелую болезнь нефрит и

был отстранен от летной работы. В связи с этим в сентябре 1948 года перевелся в Военно-политическую

академию имени В. И. Ленина, которую окончил в 1952 году с отличием.

В связи с улучшением здоровья по личному желанию был переведен на командную работу и назначен

командиром бомбардировочной части...»

Это была награда за самоотверженный, длившийся многие месяцы великий труд. Он вез в часть

ценности, которые еще недавно считал утраченными, – способность летать. Учеба в академии —

замечательная, неповторимая пора в его военной судьбе – высветила в нем новые грани характера, воинского таланта. В ряду многих фронтовых командиров врос корнями он в военное дело, постиг его

необъятную глубину.

Ехал он с молодой женой. Счастливому случаю было угодно подарить ему великую радость семейного

счастья. [124]

Великую радость на всю жизнь.

А начиналось все довольно забавно. Вначале Михаил Петрович познакомился с ее старшей сестрой, Раисой. Пошли как-то с товарищем в военторговскую пошивочную мастерскую делать заказ на пошив

обмундирования и встретили ее там. Девушка симпатичная. Разговорились. Познакомились. Узнали, что

Рая без пяти минут врач. И начали вокруг, как говорят пилоты, крутые виражи закладывать. Номер

домашнего телефона выпросили. До дому проводили.

Через неделю Михаил позвонил на квартиру. Отвечает другая девушка.

– Позовите, пожалуйста, к телефону Раису.

– А ее нет. Она замуж вышла.

Вот тебе и раз. Оказывается, она и в пошивочную мастерскую ходила для последней примерки

свадебного платья...

– А вы кто?

– Я ее младшая сестра.

– Школьница небось, в белом передничке еще бегаешь?

– Не в передничке, но бегаю. Вам-то какая печаль?

– У меня билеты в Большой театр пропадают. Может, пойдете, если на вечерние представления

родители уже пускают?

– Ну что же? Ваше предложение меня в принципе устраивает. С родителями постараюсь договориться.

Вот только один вопросик к вам: как я вас узнаю?

– Ничего нет проще: три молодых интересных летчика будут ждать вас у театрального фонтана.

Договорились?

– Решено...

Времени оставалось в обрез, а тут еще желание [125] удивить чем-то ухажеров из-за озорства появилось.

Вздумала дорогую шубу матери надеть, не своего – сорок четвертого, а пятьдесят четвертого размера.

Кое-как завернулась, каким-то кушаком подпоясалась – и на остановку такси.

Трех военных летчиков у фонтана быстро отыскала. Те, увидев легкое и сияющее миловидное существо, окутанное богатой длиннополой шубой, от души расхохотались. В этом одеянии она казалась девчонкой, играющей во взрослую.

– Ну вот и дождались, – сказал, продолжая смеяться, один из них, высокий майор в ладно сидящей

форме, особенно пристально осмотревший Галину. – Давайте быстрее в гардероб. Опаздываем. Эту

воздушную пигалицу, наверное, долго вытряхивать из ее одеяния придется.

Забежали в зал, когда уже увертюра оперы «Кармен» начала звучать. Почти весь первый акт Галина

проплакала потихоньку. Ребята ведь какие хорошие, а она... такой махонькой уродилась. На полторы

головы ниже стройного майора. Шли веселые сцены, а она тайком слизывала катившиеся из глаз к

уголкам рта слезинки.

Михаил сидел рядом и все это видел, но пока молчал. Странное состояние овладело им. Смотрел

представление, а видел рядом сидящую маленькую героиню. Перед глазами одна и та же картина.

Девушка, прибежавшая на первое в жизни свидание. Из-под сдвинутой набок меховой шапки черные, густые, вьющиеся волосы. На белоснежном с алым румянцем лице сияние вопрошающего взгляда

веселых, словно удивленных больших карих глаз. На припухших, немного побелевших от холода губах

озорная, но какая-то незащищенная улыбка. Юность, вступающая во взрослость... Как блестят ее глаза!

От недавних переживаний? Или они всегда такие? [126]

В антракте разговорились. Впрочем, больше говорил он. Она тогда, после такого знакомства, не была

сначала особенно разговорчива. Постепенно, однако, оживилась и, взмахивая длинными ресницами, рассказала, что скоро будет юристом. Теперь в ней стало мелькать что-то бесшабашное, мальчишеское и

вместе с тем надежное. И Одинцову с ней стало как-то спокойно, радостно и легко. Особенно когда

выяснилось, что в Свердловске в одной школе учились, только в разное время.

Пошли чередой дни, недели, месяцы. Стали перезваниваться. Встречи были не частыми. Немало забот у

слушателя ВПА. Да и у студентки юринститута – лекции, зачеты, сессии, собрания, семинары. И все же, когда ему становилось особенно трудно, он ходил встречать ее – обаятельную, ироничную, спортивно-

элегантную. Эти встречи дарили им радость открытия дремавших доселе чувств и слов.

Сказать, что Михаил влюбился с первого взгляда, пожалуй, нельзя. Ему было просто хорошо с этой

красивой и юной студенткой по фамилии Люхтикова и самым лучшим, как ему казалось, в мире именем

– Галя, Галка, Галина. Каждую новую встречу он ждал с нетерпением. Бодрые шутки девушки, ее

звонкий голос несли такой заряд уверенности и оптимизма, что вся трудная учеба после большого

перерыва из-за болезни как-то веселее пошла. Он удивлялся и радовался этому: видно, судьба.

Галине тоже Михаил нравился все больше и больше. Всем взял: рост – гренадерский, характер веселый, всегда по-военному подтянут. Рассудительный. Характер ровный, спокойный, относится как-то по-

рыцарски, благородно.

Шло время, крепла их любовь.

Вспоминая то время, Галина Анисимовна шутит:

– Спасибо «Анти-Дюрингу». Этот классический [127] труд Энгельса поженил нас. Я как раз к

экзаменам готовилась и очень туманно представляла многие положения этого произведения. Миша

взялся мне помочь. Он был силен в трех составных частях марксизма. Но вот беда: он мне толкует об

«окончательных и вечных истинах в последней инстанции», а я про себя думаю: «Когда же ты о любви

заговоришь?» Долго ему тогда работать пришлось, чтобы мой пробел в политическом образовании

ликвидировать...

Через некоторое время Галя привела Михаила к родителям. Отец и мать с уважением относились к

военным, и ему было хорошо в этом доме.

Анисим Стефанович Люхтиков, сын бедного крестьянина-белоруса, всю сознательную жизнь посвятил

делу беззаветного служения Родине, народу, партии коммунистов. В гражданскую он стал

красноармейцем и прошел с родной армией путь от рядового до генерала. В годы Великой Отечественной

войны Анисим Стефанович все время находился в действующей армии, командовал дивизией и

корпусом, которые не раз отличались в сражениях с врагом. В послевоенные годы генерал-майор

Люхтиков работал начальником пехотного училища, а затем на различных должностях в аппарате

Министерства обороны СССР. Он пользовался заслуженным авторитетом, показывал достойный пример

исполнения партийного и воинского долга. Восемью орденами и многими медалями был отмечен его

ратный труд.

Радостью лучились глаза, теплым светом озарялось лицо при встрече с Михаилом и матери Галины —

Марии Трофимовны. Работала она всю жизнь в армейских библиотеках и хорошо знала цену офицерской

службы. А еще она была такой, как все настоящие жены военных, – помощницей в деле, опорой в

службе, доброй матерью трех дочерей и сына. [128]

В трудах и заботах семейных находила удовлетворение, гордость и счастье.

Минуло пять месяцев, и произошло событие, в котором снова проявился одинцовский характер.

– Давай поженимся! – сказал вдруг без всяких предисловий при одной из встреч Михаил.

Вначале Галина опешила. Когда опомнилась, обстреляла его своими искрящимися глазами и

расхохоталась.

– Вот так прямо сразу? По принципу: «Все женятся, и нам надо»?

– Эх ты, генеральская дочка. Испугалась жизни офицерской, жизни кочевой? От столицы, от маменьки с

папенькой боишься оторваться?

Галя была не из тех студенток, которые легко меняют диплом на брачное свидетельство, но все же

ответила:

– Да я с тобой, Мишенька, на край света готова уехать, не оглядываясь. Но кто же так делает

предложение? Надо свататься приходить, у отца с матерью меня в жены просить. Так ведь положено.

Назавтра вечером – звонок. Дверь открыла мать. Михаил на пороге. С цветами, тортом, конфетами. С

шампанским. И сразу:

– Здравствуйте! Я свататься пришел.

Хотя и не особенно удивил этот визит родителей, к нему их Галя уже, как могла, подготовила, однако

разговор состоялся серьезный.

Мария Трофимовна в душе радовалась за Галю. Правда, вот только знают так мало друг друга. И к тому

же профессия у жениха опасная: небо, скорости...

Отец, пытливо посмотрев на Михаила, спросил:

– А вы знаете, молодой человек, что нашу Галку в школе звали «чертом в юбке» и сейчас так в

институте кличут? [129]

– Я тоже не ангел, – спокойно улыбнувшись, ответил Михаил.

– Не смущает вас, что она еще студентка? – продолжал строить свою диспозицию генерал Люхтиков, словно пытаясь отговорить Михаила от женитьбы.

– И я тоже вроде бы студент, слушатель академии. Но не думаю им быть вечно. – Лицо Одинцова

оставалось твердым и решительным.

– Хорошо. Однако еще и еще раз серьезно все обдумайте.

Долго в тот вечер за столом не засиживались. Галя с Михаилом ушли гулять, а Мария Трофимовна с

Анисимом Стефановичем стали дальше проводить «военный совет». И выяснились тут еще кое-какие

различные точки зрения. Мать волновало то обстоятельство, что жених на восемь лет старше невесты.

Отец, наоборот, доволен был этим. Ранних браков не одобрял. Его беспокоило другое: парень по возрасту

вроде бы воевать должен был, а на его могучей груди – ни колодки орденской, ни медали. Отсиживался, видно, в тылу. Но как бы то ни было, к свадьбе решили готовиться.

Брачный обряд во все времена был одним из самых радостных событий в жизни человека. Поэтому и

устраивали его с возможной торжественностью и весельем. Много выдумок было и на этой шумной

свадьбе. И наверное, генерал Люхтиков отчасти понял как недопустимую шутку, когда увидел вдруг

жениха с пятью накатами орденских планок и двумя Золотыми Звездами на груди. Помрачнел, изменился

в лице старый солдат.

Посмотрев исподлобья на Одинцова, он отвел Галю в сторону и прошептал:

– Что за маскарад? Разве с этим шутят?

А та и сама таким «золотым» своего жениха впервые [130] увидела, В ЗАГСе он не снимал плащ, который по случаю дождя надел. Зарегистрировали их, как в те годы это часто бывало, на скоростях, без

всякой помпезности, даже раздеться не предложили.

Тогда Анисим Стефанович к жениху обратился. Спросил напрямик:

– Твое все это или играешь с наградами?

Поняв наконец, в чем дело, Михаил от души рассмеялся.

– Мое, отец, мое. Считайте это свадебным сюрпризом. Подарком вам и Галиночке.

– А документы есть? – засомневался Анисим Стефанович. – Покажи! Иначе я в этой комедии

участвовать не собираюсь.

Одинцов гордо вскинул голову:

– Есть, отец, и документы. Есть!

Выбежал с Галей на улицу, к машине, что в ЗАГС привезла. Водителем был приятель, и ему было

доверено «дежурить» на свадьбе, а заодно и охранять кой-какие вещички, оставшиеся в салоне, в том

числе и сумочку с документами. Но вот беда: сумочка оказалась на месте, а документы в ней не все, в том

числе и удостоверения личности нет. Как назло, в суматохе выпало случайно и под сиденье завалилось.

Нет документа, и все.

Отец и мать волнуются, свадьба в замешательстве. Жених и невеста пропали. Гости в изумлении

притихли.

Всю машину обшарили и нашли-таки наконец пропажу. Анисим Стефанович внимательно прочитал

записи о наградах, и радостная улыбка озарила его лицо. И зашумела свадьба с новой силой.

Галя все же и после этого отцу жару подсыпала. Выбрав момент, шепнула на ушко:

– Ой, папочка, каким же ты закоренелым формалистом оказался, на слово даже дважды Герою не [131]

поверил. Забыл, что замуж я выхожу за Мишу, а не за его награды...

Так вот началась, потекла у молодого командира полка подполковника Одинцова семейная жизнь с ее

радостями и тревогами. А дипломированный юрист Люхтикова стала делить с ним все тяготы и все

счастье военной жизни летчика. Сказать, что исходным пунктом ее были какие-то особо трудные

условия, нельзя. Квартиры «с удобствами на улице», печами и дровами только в первые годы совместной

жизни знали. Мебель всегда необходимая была. Простая, обычная. Все скромно, потому что никогда не

считали радостью жизни роскошь.

Хотя на отдаленных точках, за тридевять земель, служить не приходилось, безмятежных дней было мало.

Страну исколесили вдоль и поперек. Не сбылись у Галины Анисимовны мечты по-настоящему

поработать юристом. Трудового стажа, как она говорит, кот наплакал. Человек с ярко выраженным

стремлением к искусству, она и к нему тоже не всегда имела возможность серьезно приобщиться. Зато

вдоволь наработалась в женсоветах, в родительских комитетах, наплясалась в танцевальных кружках

художественной самодеятельности в офицерских гарнизонных домах и клубах. А больше всего было

ожиданий. Они казались вечными.

Как-то в разговоре обо всем этом Галина Анисимовна так рассудила:

– Пусть это будет предостережением девушкам, мечтающим о муже-офицере. Разделить судьбу

военного – значит всецело посвятить себя делу, которому служит муж, осознанно, во имя любви пойти

на многие лишения и никогда не жалеть об этом. Что поделаешь, если только так жизнь и может

сложиться. Тут всегда помнить надо: предстоят большие и трудные дороги. Жены военных, особенно

летчиков, [132] несут свою нелегкую вахту, подвергаясь одной из самых мучительных пыток – ждать. С

полетов... Пилот – он ведь такой: на аэродроме – дома, а дома – в гостях. И еще такая закономерность

передо мною открылась: чем больше рос по службе Михаил Петрович, тем меньше я видела его дома —

учения, проверки, командировки...

Да, что ни говорите, а жена военного – это прежде всего определенный склад женского характера.

Терпеливая, преданная, самоотверженная, делающая все, чтобы скрасить суровую службу мужа. В

разлуке подчас живут больше, чем вместе. И не будет преувеличением сказать, что в золотом шитье погон

любого генерала есть не одна нитка седых волос, немалый подвиг их жен. Одинцову в этом отношении

особо повезло. Лучшей жены, матери, хозяйки и сыскать было нельзя.

Разлуки, жизнь порознь, недоразумения, обиды – они при таком сочетании-раскладе как бы

запрограммированы. А вот не было и нет их в семье Одинцовых, хотя Галина Анисимовна, скажем

прямо, неугомонная жена, беспокойная. Есть, знаете, такой тип людей, которые первыми узнают, у кого

завтра день рождения, какой семье надо устроить ребенка в ясли или детский садик, кому нужна помощь

в несчастье, и непременно делают все, что требуется. Больше всего на свете они боятся оказаться

неспособными кому-то помочь. И это не порывы их доброты. Это их будни, жизнь.

* * *

В гарнизонах личная жизнь каждого видна как на ладони. Друг о друге здесь знают все, ну если не все, то

главное, истинное. Галину Анисимовну везде знают как человека, наделенного талантом деятельной

доброты. Она никогда не забывает, как нужна бывает помощь человеку, делающему свои первые [133]

самостоятельные шаги в воинской части, душой понимает, что непросто деловой, конкретный совет ждут

от нее, но и обыкновенного участия, понимания. И она никогда и никому не отказывает в своей

поддержке и помощи. Потому вокруг нее всегда много молодых офицерских семей. К их дому тянулись, тепла там хватает всем.

Потом зацвело материнство всеми красками радости, хотя дети из-за переездов по пять-шесть школ

сменили.

– Треть века по жизни идем вместе с Михаилом Петровичем, – вспоминает, – троих вырастили.

Первого сына назвали Дмитрием. В честь воздушного стрелка Дмитрия Никонова, с которым Миша

почти всю войну пролетал. Второго нарекли Сергеем. В память о погибшем в самом конце войны его

ведомом Сереже Бабкине. А дочке дали имя в честь наших матерей: Марии и Анны – Марианна. Так все

мужчины в семье решили. Дети тоже по этому пути идут. Имена со смыслом дают. В понимании

Михаила Петровича жизнь должна продолжаться не только в новых поколениях, но и сохранять родовые

именные корни. Так, наверное, и пойдут по свету Галины, Михаилы, Сергеи, Дмитрии, Марианны.

Сейчас дети уже взрослые, свои семьи завели. Выпорхнули, разлетелись из родительского гнезда.

Получили высшее образование. Сыновья – офицеры, дочь – историк. Не всегда бывает гладко у них, как хотелось бы. Жизнь прожить – не поле перейти. Но что поделаешь? Недаром говорят, что родители

могут быть спокойны после того, как дети выйдут на пенсию.

Одинцов все набирал силы – его повышали в должности, награждали орденами, присваивали звания, часто печатали о нем в газетах и журналах, ему посвящали стихи и песни, в энциклопедии поместили

[134] его жизнеописание, а Галина Анисимовна была и остается при одной «должности» – просто

матерью и женой. Ее призванием остается – быть в первую очередь душой семьи, по старомодному

определению – хранительницей домашнего очага.

Она всегда умеет сохранить семейный уют, как говорит Михаил Петрович, «обеспечить надежный тыл».

Трудно ли все это дается? Она улыбается: «Когда дети малые были, вот тогда доставалось. Мыла, стирала, готовила. К вечеру ни рук, ни ног. Сейчас проще. Невелика хитрость: пораньше встать, попозже

лечь. Накормить, проводить Мишу на службу, встретить. Поцеловать да улыбнуться ему на дорожку, когда в командировку уезжает. Да и вообще... Чтобы с настроением работал. Ему без доброго душевного

состояния нельзя. С людьми работает. Да и на пустой желудок какой из него генерал, советник и

начальник...»

Простота и доброта – так можно охарактеризовать обстановку в этой семье.

Вот Михаил Петрович появился на пороге с цветами в руках. Значит, в семье какая-то знаменательная

дата. Выкроилась свободная минутка, помогает по хозяйству, мастерит что-нибудь, оборудует квартиру. .

Вот Галина Анисимовна медленно переворачивает страницы семейных и подарочных альбомов, нежно

разглаживает старые письма и газеты, бережно перекладывает грамоты, приветствия, поздравления, адреса, приглашения...

* * *

«...Неискушенному человеку трудно понять, как непросто жене и детям авиатора каждые три-пять лет

переезжать к новому месту службы мужа, отца; оставлять обжитую квартиру, интересную для жены

работу и ехать в неизвестность; расставаться с полюбившимися [135] людьми и все начинать заново; мерзнуть на Севере, а позже изнывать от жары в Средней Азии; приспособившись к горам или пескам, вскоре оказаться в Прибалтике или на Кольском полуострове. Но переезды не страшат их: чем больше

они ездят, тем больше узнают себя и свой народ. Через это познание приходит к ним пожизненная вера в

правоту и необходимость трудного солдатского дела, любовь к своей службе, к дальним гарнизонам».

Это слова из «Записок летчика» Михаила Петровича Одинцова.

Прав, глубоко прав поэт-авиатор Валентин Гольцов, написавший эти строки, вошедшие в песню: Зовут в полет огни аэродрома,

Ты говоришь мне, друг мой:

«В добрый час!»

И я беру, как талисман, из дома

Тепло и грусть твоих любимых глаз.

Как-то Михаила Петровича спросили, почему он по окончании академии решил пойти командовать

частью.

Ответил, поразмыслив:

«Я считаю, что на свете, в истории есть не только славные люди, но и главные должности. Романтика? Но

как бы то ни было, должность командира части считаю главной. Поймешь ее, тогда и тебя люди поймут.

На всю жизнь запомнят, как и ты их.

Что такое часть? Солдатский дом, большая семья, имеющая свой номер и боевое знамя. Кто такой ее

командир? Хозяин в этом доме, «батя» в этой семье, душа многочисленного коллектива. Помнят всех

командиров. Об этом командире – память особая. Это – и дань уважения должности. Часть – основная