Текст книги "Американская пустыня"

Автор книги: Персиваль Эверетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

Отец Теда изменял жене. Этель сообщила об этом Теду, доказывая, что их отец отнюдь не был святым, вопреки всеобщему мнению. В тот момент для Этель это отчего-то было важно – в ночь после похорон матери, похорон, во время которых их отец заперся в катафалке и отказался даже смотреть на кого-либо из детей.

– Он болен, – сказал Тед.

– Знаю.

– Так в чем проблема?

– Просто подумала, что надо бы внести ясность, – отозвалась Этель. Одетая в простое черное платье, она сидела на диване родительской гостиной. Сидела, скрестив ноги и сбросив туфли.

Тед стоял у остывшего очага. На втором этаже послышался какой-то шум.

– Он же ничего не понимает.

– Спасибо, что сказал.

Тед потер щеки.

– Этель, мне страшно жаль, что я живу не здесь.

Этель отхлебнула кофе и поставила чашку обратно на блюдце, на приставной столик рядом с собой.

– К чему обсуждать опрометчивость больного человека, имевшую место двадцать лет назад? Ты же не станешь предъявлять ему счет теперь? Он даже не помнит, кто мы такие. И даже будь все иначе, ворошить прошлое – дурно.

– Мама все знала, – гнула свое Этель. – Она и мне рассказывала.

– Она тебе рассказывала, – повторил Тед.

– Да, рассказывала, и мне плевать, веришь ты или нет. Она говорила, это, наверное, девица из банка, ну, кассирша. Говорила, что как-то раз застукала его на телефоне поздно ночью. Дескать, он разговаривал с кем-то «приглушенным шепотом». Мама все знала. – Этель едва не плакала, но глаз не отводила.

Из спальни на втором этаже донесся грохот.

– Ну что там еще? – вздохнула Этель, не двинувшись сместа.

– Пойду проверю, как он там. – Тед остановился на пороге и оглянулся на сестру. – Видишь ли, мама тоже была не ангел.

– При чем тут это?

– Сама решай.

Тед поднялся по лестнице и вошел в отцовскую комнату. На двери висело кое-что из маминой одежды. В комнате еще ощущался ее запах. Отец сидел на кровати с откинутым покрывалом. В пиджаке поверх синей пижамы. На полу валялась лампа-ночник – нет, она не разбилась, хотя абажур здорово погнулся.

– Па, с тобой все в порядке?

Старик не поднял глаз. Он словно бы плакал, но беззвучно. Тед подошел к кровати, присел рядом, обнял отца за плечи.

– Папа, мне страшно жаль.

– В этом году «Иволги» [l]  [l]Знаменитая бейсбольная команда Балтимора.


[Закрыть]все равно что продули, – сообщил Тедов отец. – Никаких шансов. Их атаки ни к черту не годятся. Не могу же я им атаки поправить. А ты – можешь?

Рычаг переключения передач со второй на третью сдвигался еле-еле, с жутким скрежетом; Тед всякий раз думал, что, чего доброго, до Калифорнии вовсе не доберется. Он слышал сбой в моторе – прокладка поршня небось прогорела, – ритмичное отсутствие шума, что стало для него музыкой и сердцебиением, которого ему так не хватало. Сгущались сумерки, западное небо отсвечивало розовым и желтым. Вот солнце кануло за далекие горы – и небеса запылали огнем. Всякий раз, минуя встречную машину или видя машину в зеркальце заднего вида, Тед внутренне настораживался. Но кто в силах остановить его?

Горацио Салли разглядывал осколки небьющегося стекла на земле рядом с насосами. Оператор рассказывал всем, кто не прочь был послушать, про сумасшедшего маньяка, который подло сбежал, не заплатив пятьдесят два доллара за заправку.

– А вы его хорошо рассмотрели? – полюбопытствовал Салли.

– Чертовски хорошо. В жизни этакого извращенца не видывал. Говорю ж, псих как есть, все твердил, будто ему позарез надо спасти каких-то там детей; можно подумать, возомнил себя Салли Струзерс [li]  [li]Струзерс Салли (р. 1948 г.) – американская актриса, активная деятельница фонда Христианских Детей, выступает с призывами помочь голодающим детям в развивающихся странах.


[Закрыть]или хрен знает кем.

– А шею его вы, часом, не разглядели?

– Не, на нем шарф был. Ну, платок такой белый. Я ничего такого и не подумал. Здесь все так ходят. А чего у него с шеей?

Салли вытащил из кармана фотографию и предъявил ее оператору.

– Вы его видели?

– Ага. Теперь, когда вы мне фотку показали, он выглядит вроде как знакомым… А он что, важная птица какая-то? Эй, а может, за парня награду дают? Потому что ежели награду, так вам не кажется, мистер, что она мне-то и причитается, я ж своими глазами этого типа видел?

– Нет-нет, никакой награды. А куда он направился? – спросил Салли, хотя ответ знал заранее.

– Ничего больше вы из меня не вытяните. Где-то я этого парня раньше видел, я уж знаю – награда как есть полагается.

– Спасибо, что уделили мне время.

– Спасибо, говоришь? Э нет, так не пойдет! – взбеленился оператор. – А за информацию вы мне разве не заплатите? Слышь, а награду можно и пополам. Я не жадина. Эй, мистер, послушайте…

Но Салли уже уехал.

Перри не умер: он лежал в постели. Глория смотрела на него – такой махонький, такой хрупкий и так далеко от нее – в середине простыни. До него словно мили и мили. Мальчик уже пришел в сознание, но был все еще увешан трубками. Глаза его устало сфокусировались на матери. Глория погладила гипсовую повязку на его руке.

– Доктор говорит, с тобой будет все в порядке, родной, – заверила она.

Вошла медсестра.

– Миссис Стрит, вам нужно выйти.

– Я останусь.

– Вам нельзя оставаться в палате. Я поставила вам раскладушку – там, дальше по коридору. – Медсестра дотронулась до ее плеча.

Глория нагнулась и поцеловала Перри.

Каким-то непостижимым образом Тед отыскал-таки ту самую закусочную, где его подобрал Клэнси. Рельеф ему запомнился необычайно живо, чего не объяснял даже тот факт, что Тед пересек эту местность пешком из конца в конец – как если бы ему самой судьбой было предназначено быть именно здесь, в пустыне, в это самое время. Тед рассмеялся: ну, сколько можно выискивать сакральный смысл там, где его нет?

Сгустилась ночь, но пустыня была освещена под стать достопамятной военной базе. Похоже, куда бы Тед ни пошел, люди повсюду пытались истребить тьму. Закусочная превратилась в командный пункт ДОС, ФБР, Национальной гвардии и съемочных групп из программ новостей. На парковке каждое из агентств установило передвижной штаб, украшенный яркими флажками, точно состязаясь в рекрутерстве.

Тед припарковал автобус на невысоком хребте и немного понаблюдал сверху за происходящим. Он слышал голоса – приглушенные и словно опасающиеся заговорщических интонаций. Два вертолета (не черных) стояли через дорогу от закусочной, а между ними – три БТР-а. До Большого Папы и его секты оставалось еще несколько миль. Вдоль шоссе, ведущего к грунтовой дороге, что, в свою очередь, вела к лагерю сектантов, по обе стороны выстроились машины – и горел свет. Сколько народу-то! Тед закрыл глаза и представил себе пустыню. Она ведь какая угодно, только не плоская. Он вспомнил каньон, по которому пробежал из конца в конец, – песчаный, почти лишенный растительности.

Тед вновь уселся за руль автобуса и осторожно съехал с дороги на песок – медленно, словно проверяя его на прочность, как если бы автобус мог затонуть. Обогнул военный лагерь, держась на почтительном расстоянии и не включая фар; рокот барахлящего мотора терялся в шуме и гвалте правительственных махинаций. И вновь покатил во тьму. Его сердце и разум сосредоточились на одной-единственной цели: спасти детей.

Холодный ночной воздух обтекал автобус с двух сторон, и Теду казалось, будто он ощущает это собственной кожей. Он ехал, выбирая направление на глазок, не зная в точности, где именно находится, зная лишь, куда ему надо. И главным образом – что именно он будет делать. Тед потрогал швы на шее – этот жест уже вошел в привычку, стал своеобразным утешением – и понял, что все это произошло не просто так. Наверняка не просто так. В то же время, при всех его благих намерениях, при всей его решимости спасти бедных потерявшихся детей, Тед понимал, что сдает, что рассудок его мутится. Где-то его ждала семья; придется им подождать еще немного – подождать, пока он не исполнит того, что больной мозг, вне всякого сомнения, изголодавшийся по кислороду (ведь отключившиеся легкие его уже не поставляли), измыслил для него в качестве миссии. Но разве не благо этот его замысел, это его твердое намерение спасти маленьких детей? Пальцы, вцепившиеся в руль, утратили всю свою подвижность, так что автобус подскакивал на каждой яме и колдобине, на каждом камне и выбоине. Но вот Тед отыскал пересохшее речное русло и пронесся по нему, через кустарник и шалфей, расплющивая шинами кактусы.

Наконец, зная, что до лагеря рукой подать – ветер доносил эхо треклятой песни про Майкла, – Тед притормозил и заглушил мотор. Он вышел из автобуса и дальше побрел пешком, слыша голоса, слыша адский мотив, слыша, как Большой Папа негромко увещевает своих адептов. Слов Тед не разбирал, но голос помнил. Самое важное, он слышал детский плач.

Глория сидела на стуле рядом с поставленной для нее раскладушкой и держала на коленях Эмили. Она убрала с лица девочки волосы и успокаивающе замурлыкала. Ханна и Ричард сидели в противоположном конце тесной комнатушки.

– Слава Богу, с ним все будет в порядке, – проговорила Ханна.

– Это я во всем виновата, – сказала Глория.

– Ничего подобного, – возразил Ричард.

– Да-да, – настаивала Глория.

Эмили крепче обняла мать.

– Мне следовало заглянуть к нему и проверить, как он там, – сказала Глория.

Ричард промолчал.

Ханна откашлялась.

– Я, пожалуй, отвезу Эмили домой, пусть отдохнет хоть немного.

– Нет, – сказала Эмили.

– Ханна права, – возразила Глория. – Тебе нужно хорошенько отдохнуть, ведь завтра мне понадобится твоя помощь. Договорились?

– Я останусь, – предложил Ричард. Голос его звучал неуверенно, слова словно не шли с языка.

– Нет, ты тоже поезжай. – Глория поставила девочку на ноги и встала сама.

Ханна взяла Эмили за руку.

– Пойдем, родная.

Глория поглядела на Ричарда.

– Спасибо тебе огромное.

– С тобой все будет в порядке?

Она кивнула.

– Если с Перри все нормально, то и со мной.

Час спустя Глория позвонила домой, желая убедиться, что Ханна с Эмили благополучно добрались до места.

Так оно и было.

– У тебя на автоответчике два сообщения, – сказала Ханна. – От человека по имени Салли. В первом говорится, будто он выяснил, что Теда видели. Во втором – что он видел Теда своими глазами.

Глория тихонько рассмеялась в трубку телефона-автомата. А затем расплакалась.

– Сестренка? – сказала Ханна.

Глория повесила трубку.

Для Салли не составило труда сопоставить заявление Большого Папы насчет детей-заложников с оправданиями Теодора Стрита перед оператором бензоколонки насчет спасения детей. Салли просто не верилось, что он тоже побывал в змеином гнезде. Он гнал свой «форд» на полной скорости, надеясь настичь Стрита раньше, чем тот вляпается в неприятности. Салли и сам не отдавал себе отчета, зачем: он отлично понимал, что задание свое уже выполнил, отыскав людей, которые видели пропавшего. Впрочем, даже тот факт, что Теда Стрита видели, не удовлетворил бы ни миссис Стрит, ни страховую компанию – ни, что характерно, его самого.

Грохот бронемашин доносился до Теда издалека: правительственные войска, по всей видимости, смыкали кольцо, готовясь к атаке. Тед во весь дух помчался к лагерю, как еще недавно мчался от него прочь. Почему он удрал оттуда, зная, что в треклятом бункере заперты дети? Он бежал бодрым, размеренным шагом, и поступь его задавала ритм, в котором Тед так нуждался, – вроде как сбои в автобусном двигателе. И хотя уже настала ночь, небеса не потемнели: было полнолуние, и серебристое сияние умножали роскошные высококучевые облака, словно тонкая вуаль на лунном лике.

Тед видел перед собою лагерь – освещенный, как любое другое место: снаружи строения горели факелы, а в окнах сияли все до одной лампочки, питаемые от генератора. Вдоль лагеря с одной стороны выстроился ряд факелов, освещая ведущую туда грунтовую дорогу, а перед каждым факелом стояла пушка, всего – штук двадцать, и сбоку и позади от каждой – горки ядер. Тед остановился, сориентировался, вспомнил, как он был привязан перед главным зданием и наблюдал за женщинами, носящими еду в бункер, где держат детей. И тут Тед услышал чье-то дыхание – тяжелое, прерывистое, оно неуклонно приближалось. Землю обшаривал луч света. Тед остановился и стал ждать. Со временем луч высветил и его.

– Это ты. – Возник Джеральд, один из адептов.

– Фонарик выключи, – велел Тед.

Джеральд послушался.

– Что ты здесь делаешь?

– Пожалуйста, не пытайся остановить меня, – сказал Тед. – Я пришел спасти детей.

Джеральд оглянулся на лагерь.

– Синтия сбежала. Она ушла и все рассказала про детей. Я так думаю. Она все им рассказала, и вот они здесь.

– Молодчина Синтия.

– Большой Папа начнет убивать их.

– Большой Папа никого не убьет, – заверил Тед.

– Я люблю Синтию, – сказал Джеральд.

– Знаю. – Тед коротко дотронулся до его плеча и зашагал в сторону факелов.

– Он тебя пристрелит, если увидит.

– Мне он повредить не может. – Тед скользнул взглядом по кобуре, пристегнутой на бедре у Джеральда. – Сними эту штуку.

Джеральд не понял.

– Сними пистолет и брось его.

Джеральд послушался, озираясь по сторонам – как если бы раздевался догола.

Тед задумался о детях. Разумеется, в их интересах, чтобы его, Теда, не увидели. Ему отнюдь не хотелось, чтобы малыши оказались под пулями. Он стоял, глядя на лагерь и размышляя, оценивая ландшафт, расположение факелов, часовых, луну, что словно жила своей жизнью.

– Я могу отвести тебя к бункеру так, что никто не заметит, – сказал Джеральд. – Позволь мне помочь.

Если я помогу тебе, может, полиция не упрячет меня за решетку. Синтия была права, что сбежала. Не хочу, чтобы детишки пострадали. Правда.

В будках ДОС и ФБР Горацио Салли не нашел никого, кто бы к нему прислушался, сколько бы он возбужденно ни доказывал, что в сектантский лагерь пытается проникнуть сумасшедший покойник. Салли ходил по периметру, рассказывая свою повесть, а изнывающие от скуки пехотинцы кивали, бурча себе под нос: дескать, они-то все понимают, и не только то, о чем идет речь, но еще и тот бесспорный факт, что начальство – все как на подбор непробиваемые идиоты, только себя и слушают.

– Ага, я вот пытался им объяснить, что одна из этих пушек времен Гражданской войны способна в пыль разнести наш БМП, – сообщил Салли национальный гвардеец, отшвыривая еще тлеющий «бычок» в пустыню. – Да кто меня послушал-то? Ну да, конечно, шансы на то, что эти психи попадут хоть во что-нибудь, довольно малы…

– То есть вы это место окружили?

– Черт меня подери, если я знаю. Тут же на три сотни миль – ни хрена, кроме гребаной пустыни. Скалы, ущелья, каньоны, горы – чертова прорва изрезанной препятствиями пустоты. Я ж обучался в Твенти-найн-Палмз, [lii]  [lii]Город у границы пустыни Мохаве; там же находится знаменитый учебный центр морской пехоты.


[Закрыть]когда в морской пехоте служил, уж я-то знаю, что говорю.

– А если бы вы, например, задумали пробраться к ним в лагерь незамеченным, куда бы вы направились?

Национальный гвардеец вопросу весьма порадовался. Он наморщил лоб и надолго уставился в направлении логова Большого Папы.

– Не знаю, где там торчат наши часовые, да только я бы вот что сделал. Я бы свернул в пустыню задолго до того места, где встали мы, нашел бы себе овражек и подобрался бы как можно ближе, потом заныкался бы в кустарник, чтобы следов не оставлять. – Планом своим гвардеец, по всей видимости, весьма гордился. – А еще я влез бы в желтую камуфлю, да побольше всего под нее поддел. Эти хреновы кактусы тебе все задницу располосуют. Да уж, тут вам не парк, не прогулочка по лесу; пустыня – это не фунт изюму.

Салли оглянулся на шоссе и подкрутил усы.

– Так ведь не поймешь, куда здешний каньон выведет.

Солдат слегка обиделся, будто его слова поставили под сомнение.

– Еще как поймешь.

– Так где бы вы свернули с дороги? – Салли бросил в рот мятный леденец, предложил такой же собеседнику.

Гвардеец покачал головой и оглянулся на командный пункт.

– О'кей, пошли. – Он шагнул в сторону, Салли поспешил за ним. – Вы еще с дороги увидите, что местность здесь не такая уж и ровная.

Из-за облаков вынырнула луна, дорога хорошо просматривалась – черная складка на фоне пустыни. Салли сгрыз еще один леденец, гадая про себя, что он такое вытворяет. Однако его не оставляло чувство, что Стрит где-то неподалеку.

Гвардеец, пройдя с сотню ярдов, остановился.

– Ближе к КП я бы подбираться не стал, даже с выключенными фарами.

Салли скользнул взглядом по обочине.

– Примерно здесь. – Он направил на обочину луч ручки-фонарика. Отчетливые следы шин, свернув с шоссе, уводили в пустыню.

Гвардеец включил радиоприемник.

– Капитан, говорит Фуллер. Я тут нашел кой чего, на что вам неплохо бы глянуть.

Джеральд провел Теда вокруг лагеря по натоптанной тропке, по пути рассказывая, как он вообще не понимал, что безумный фанатик постепенно прибирает его к рукам, и как он ужасно любит Синтию, и как ему кажется, что он ее предал, и что ему следовало бы сбежать вместе с нею, и как ему хочется, чтобы она его простила и снова была с ним. Наконец Тед заставил провожатого умолкнуть: он положил руку ему на плечо, заглянул ему в глаза и тихо произнес:

– Все наладится. Поверь мне.

Тед все шел и шел. Когда-то он думал, что мертвые – они мертвые и есть, но это представление оказалось ошибочным. Когда-то он верил, что мир вращается себе раз и навсегда заведенным образом, а теперь он понял, что все обстоит так, как обстоит, до тех пор, пока все просто-напросто не возьмет и не изменится. А теперь и он собирался кое-что изменить. Собственно, уже изменил. Во-первых, смерть изменила его представления о жизни. Во-вторых, воскрешение изменило его как личность, сделало его куда значительнее, нежели при жизни. А теперь вот жизнь после смерти изменила его снова; он словно завернул за угол в своем сознании, примирился со своим исключительным положением, научился понимать свое бессмертие – и свое место. Даже взгляд у него изменился, изменилось и то, как он наклонял голову, наблюдая за окружающим миром, – он по-иному указывал, поворачивался, ходил. Голос у него сделался мягче, говорил он меньше и тщательнее подбирал слова.

Утро понемногу оттесняло темноту. Сразу за металлическим бараком обнаружился бункер. Перед ним факелов не горело, приступка у двери тонула в непроглядно-черной мгле. Тед различал голоса: слабые, тоненькие голосишки, плачущие, вопрошающие, даже молящиеся, хотя смысла в словах молитвы он не улавливал.

Тед обернулся к Джеральду:

– Кто-нибудь из сектантов поблизости есть?

– Они все «на передовой». Здесь на часах стою я.

Тед быстро подошел к двери и обнаружил, что она заперта на кодовый замок.

– Ты код знаешь? – спросил он у Джеральда.

– Мы всегда носили детям еду парами. Одни из нас знают первую цифру, другие знают последнюю. Вторую цифру знают все. Я знаю первые две.

– Что-то сложновато получается.

– На самом деле нет.

Джеральд посветил на кодовый замок фонариком.

– Шесть и еще раз шесть, – сказал он и набрал две цифры.

– Попробуй шесть, – предложил Тед.

Джеральд набрал третью цифру – и замок щелкнул.

Джеральд потрясенно глядел на Теда.

– Повезло угадать, – пожал плечами Тед. Он широко распахнул массивную дверь и, забрав у Джеральда фонарик, посветил в глубину, скользнув лучом по потолку и задней стене.

Луч высветил три детских лица. Грязные, большеглазые, трепещущие. Тед направил фонарик на других – дети всхлипывали и плакали. Свалявшиеся волосы, губы потрескавшиеся, запекшиеся, в крови, во взглядах – ожидание и страх. Одни отпрянули от света, ища прибежища в темноте, другие потянулись вперед, жмурясь с непривычки, отворачиваясь от слепящего луча – и от Теда. Самым старшим было около двенадцати, младшим – около пяти.

– Сколько их тут? – спросил Тед.

– Двадцать семь, – отвечал Джеральд.

– А я думал, больше.

– Большой Папа соврал.

– Соврал?

– Он верует в Христа-Обманщика, – сказал Джеральд. И, словно на автопилоте, продекламировал: – «И сказал Господь Моисею: сделай себе медного змея и выставь его на знамя, и если ужалит змей какого-нибудь человека, ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив». Числа, книга двадцать первая, стих свосьмого по девятый.

Тед вновь обвел лучом бункер. В помещении стояла вонь от испражнений, было мокро и душно. Он легко представлял себе эти лица на досках объявлений в зонах отдыха, на молочных пакетах, в одиннадцатичасовых новостях. Все они сделались похожи друг на друга – отчаявшиеся, потерянные, смущенные, поблекшие, словно бы умалившиеся. Кое-кто заплакал – сначала тихонько, затем громче.

– Я пришел забрать вас домой, – сказал Тед.

Даже старшие из детей – и те словно разучились говорить.

– Пойдем. – Тед протянул руку одной из девочек, ласково ей улыбнулся, кивнул. – Я тебя не обижу, – тихо заверил он. – Я отведу тебя к маме.

Девочка потянулась к нему. Тед почувствовал прикосновение холодных, мягких, хрупких пальчиков – и подумал о собственной дочери, о том, как он ее напугал, и сам чуть не расплакался, вспоминая, как дочь убегала от него через дворик. Тед сжал детскую ручонку и осторожно подергал, помогая девочке встать на ноги. Он привлек девочку к себе, почувствовал, как та растаяла, разрыдалась, уткнувшись ему в грудь, и понял, что правильно поступил, вернувшись назад. Прочие дети, видя, что девочка словно обрела уверенность в объятиях Теда, тоже подошли к нему, прижались, принялись обнимать за ноги, за руки, нащупывая кожу, желая услышать, как тот «по-взрослому» их утешит.

– Ну, ну, – говорил он. – Все хорошо, все уже хорошо. Мы едем домой, малыши. Я отвезу вас домой.