Текст книги "Американская пустыня"

Автор книги: Персиваль Эверетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Никакая я не вдова. Я все еще очень даже замужняя женщина. – Глория села на постели и уставилась на пустой экран телевизора.

– Как бы то ни было, без очков видно, парень на тебя «запал», – сказала Ханна.

Глория сняла телефонную трубку.

– Кому ты звонишь? – поинтересовалась Ханна.

– Звоню проверить автоответчик. Кто знает, вдруг этот детектив уже что-нибудь да нашел. – Но никаких сообщений не было. – Чем займемся теперь?

– Прошвырнемся по магазинам?

Глория глянула на младшую сестру.

– Ханна, как ты думаешь, Тед жив?

Ханна пожала плечами.

– А тебе этого хочется?

– Да, – поспешно заверила Глория.

Электрокардиограмма сердечной деятельности не зафиксировала. Электроэнцефалограмма показала, что, с чисто практической точки зрения, Тед мертв. Электромиография не зарегистрировала никаких импульсов. МР-интроскопия никакой полезной информации не предоставила. Сцинтиграфия засвидетельствовала, что Тед – абсолютно здоровый покойник. Для очистки совести лаборанты в белых халатах сделали ангиографию, лапароскопию, внутривенную пиелографию, сиалографию и даже лимфангиограмму. Доктор Лайонз засовывала пальцы Теду в рот, в уши и в анус, щупала ему подмышки, мошонку, под горлом – и наконец, села и прочла стопку прикрепленных к пюпитру страниц. Тед лежал на диагностическом столике на боку, в чем мать родила, глаза его постепенно привыкали к резким бликам лабораторных шкафов из нержавейки.

– Ну и каков приговор? – полюбопытствовал Тед.

– Вы мертвы, – сказала Лайонз.

– Что, правда?

– И при этом не мертвы. Ну то есть вы смотрите на меня, говорите со мною… а ваши мышцы двигаются независимо от электрических импульсов, ваш мозг не посылает сигналы рукам и ногам, сердце крепко спит, по венам ничего не течет. И все же мы имеем, что имеем.

– А как вы это объясняете? – спросил Тед.

– Никак. – Лайонз надолго уставилась в глаза Теда. – Я вас вскрою, вот что я сделаю.

– А чего вы ищете-то?

– Чего угодно.

Теду померещилось, что в лице Лайонз он различает страх, однако неоднозначное выражение тут же сменилось таким, что легко интерпретировалось как раздражение. Она постучала карандашом по диаграмме и отвернулась от собеседника.

– Поскольку кровоток у вас отсутствует, а система кровообращения и нервная системы никак не связаны, я даже не знаю, возможно ли вас анестезировать.

– То есть я буду в полном сознании, пока вы станете проводить эту вашу… прижизненную аутопсию?

– Посмотрим, – сказала Лайонз.

Неужто Бог и вправду есть? Конечно, очень может быть, что это – тот же самый бог, который заставил Иеффая принести в жертву собственную дочь на всесожжение в награду за победу над аммонитянами. [xli]  [xli]Суд., П:30–40.


[Закрыть]Но если Бог есть, значит, он допускает и такое; и хотя Тед физической боли не испытывал, зрелище, звуки и мысли о том, что происходит, убивали его снова и снова. Его тело располосовали от шеи до мошонки, грудную клетку взломали и раздвинули; Лайонз заглядывала в самые недоступные его уголки, а подобострастные лаборанты подавали ей инструменты и ждали инструкций. С потолка свешивалось круглое зеркальце, где левая часть Теда поменялась на правую и наоборот; он наблюдал, как Лайонз вынимает из него сердце. Ассистент положил данный орган в тазик из нержавеющей стали – и Тед почувствовал боль за Глорию и за детей. В помещении густо клубился страх – страх лаборантов и самой Лайонз. Тед слышал, как пересыхает у них во рту, как капельки пота тихо-тихо падают на воротник. Медики то и дело переглядывались – в изумлении, в ужасе, в отвращении, в недоумении. Тед понюхал воздух – смертью не пахло, как не пахло располосованной плотью живого или некогда живого существа, и он знал, что наверняка именно этот аспект процедуры и внушает патологам наибольший ужас. Бог весть, чего они ожидали – только не этого. На столе уже выросла целая груда органов, но лицо пациента выражения не меняло, и глаза оставались открыты.

Как раз когда доктор Лайонз взяла в руки его мочевой пузырь, Тед промолвил:

– А вы потом не забудете сложить все обратно?

– Как скажете, – кивнула Лайонз. – Хотя вам это вряд ли нужно.

– И все же.

Лайонз посмотрела на составные части Теда и потерла висок затянутым в перчатку запястьем – обеспокоенно и озадаченно.

– Сложу, сложу. Но возможно, вы будете уже не тот, что прежде.

– И все же.

В конце концов Лайонз кое-как затолкала органы обратно в Тедово тело – вроде как индейку фаршируют: желудок угодил примерно туда же, где и был, обе почки оказались с одной и той же стороны, поджелудочную железу уронили на пол и пинком отшвырнули в сторону. Тишина нарастала в геометрической прогрессии с каждым шагом по направлению к концу процедуры, пока комнату не заполнило то, что Тед счел «антизвуком». Лайонз с помощниками были не в состоянии толком выдохнуть, не в силах даже взглянуть друг на друга в поисках подтверждения и поддержки во власти общего ужаса, страха, смятения. Заштопала Теда сама Лайонз, по ходу дела извиняясь.

– Как патолог, я своих пациентов зашивать не привыкла, – сетовала она. – Даже не знаю, как оно заживет. Боюсь, останется заметный шрам.

– Нашли что-нибудь? – полюбопытствовал Тед.

Лайонз искоса глянула на него и вновь принялась накладывать швы. Поведение ее заметно изменилось. Напускная жесткость исчезла, остался только страх. Закончив, она отпрянула от Теда.

В комнату вошли двое вооруженных охранников – долгожданный знак медперсоналу, что можно расходиться. Лайонз, слегка пошатываясь, стояла между двумя каменноликими солдатами в черном.

– А мне возвращаться в комнату? – спросил Тед.

– Побудьте здесь, – сказала Лайонз. – Это ненадолго.

Салли крутнул руль, «форд» съехал с автострады в долине Юкка и покатил в глубь пустыни. Детектив отхлебнул воды – он предусмотрительно запасся бутылками с водой – и окинул взглядом бескрайнюю белую пустошь по обе стороны от заброшенной полосы асфальта. Въехал во дворик маленькой закусочной, вышел из машины, подошел к дверям. В дверях его встретил старик.

– Чего надо? – осведомился старик.

Салли оглянулся назад, на дорожный указатель, затем на вывеску в окне.

– Это ведь ресторан, не так ли?

– Ну, типа, – кивнул старик. – Да только вас я не знаю.

– Если вы обслуживаете лишь друзей и никого больше, значит, это не ресторан, адом, – сказал Салли.

– Стало быть, это мой дом.

– Послушайте, есть я вообще не хочу. Мне просто нужно задать вам вопрос-другой.

– Экая досада, потому как никаких ответов я не знаю.

Салли окинул взглядом пустынную ленту дороги и подумал, что перекусить было бы и впрямь недурно.

– А можно, я все-таки спрошу? Вы, часом, не знаете здесь никого, кто ездил бы в коричневом фургоне?

Старик не сказал ни «да», ни «нет».

– А как насчет карлика? Вы тут в округе карлика не видели? Может, в фургоне, может, без фургона? – Салли вытащил из кармана брюк платок и промокнул сзади шею. – Кстати, а чем вы кормите друзей?

– Да едой всякой. Есть гамбургеры. Жареная картошка. Оладьи. Бифштексы. Пирожки. Всякое разное.

– Ходко дело идет? – спросил Салли.

– Цветет и пахнет.

– Ну надо ж!

– А я знаю этот ваш фургон, – внезапно сообщил старик. – И коротышку тоже знаю. Там, на равнине Гехинном живут такие религиозные психи. Как есть психи, правда.

– А как туда добраться?

Старик указал рукой.

– Миль пять будет, а потом по грунтовке еще шесть. Эта шестимильная тропка – не дорога, а так, одно название, так что вы не зевайте, в оба глядите.

– Спасибо большое.

– Вертолеты опять же летают, – заметил старик. – Вы там поосторожнее.

– Ах, вертолеты, – повторил Салли.

– Ага, черные. Вы там поосторожнее.

– А то!

– Возвращайтесь, я вас обслужу.

Глория и Ханна сидели на узкой пляжной полоске перед выходящими на океан фронтонами магазинов и домов Авалона. День выдался теплый, однако на вид вода казалась Глории холодноватой; детей, впрочем, это нисколько не смущало. Ханна прихватила с собою парочку любовных романов; она вечно их читала, однажды натолкнувшись на серию, в которой, по ее собственным словам, «никто не ходит вокруг да около, когда дело доходит до хождения вокруг да около».

– А по-моему, эти книжонки все как две капли воды похожи одна на другую, нет? – спросила Глория.

– В том-то и прелесть. – Ханна надвинула на глаза солнечные очки. – Детям вроде бы тут хорошо.

– Да.

– Глория, мне страшно жаль, что я так вела себя с Тедом.

Глория неотрывно глядела на Перри с Эмили.

– Ну что ж, надеюсь, тебе еще удастся с ним помириться, – не оборачиваясь, обронила она.

Ханна потеребила в руках резиновую полоску, с помощью которой закрепляла целлофановый пакет на гипсовой повязке.

– Ты представляешь, как по-дурацки оно выглядит?

– Зато не промокнет.

– А ты просто в воду не лезь.

– С какой стати, если есть пакет?

– День добрый, дамы, – раздался сзади знакомый голос. – Для островного пляжа песка тут маловато.

– Как поживаете? – осведомилась Ханна.

Ричард присел рядом с Ханной. Глория опустила взгляд на его ноги. Красивые ступни; костяшки пальцев чуть припорошены коротенькими волосками.

– Вышли на солнышке погреться? – спросила Ханна.

– Просто отдыхаю. Мой дом вон там, в двух шагах по улице. – Не оглядываясь, он ткнул большим пальцем в нужном направлении. – А малыш, похоже, совсем поправился.

– С ним все отлично, – откликнулась Глория, впервые нарушив молчание с тех пор, как к ним присоединился Ричард. Ей тут же показалось, что прозвучало это слишком отрывисто и грубо.

– Красивые дети, – похвалил Ричард.

– Спасибо, – в унисон ответили Ханна и Глория. Все рассмеялись.

Ханна обернулась к Глории и искоса глянула на нее, затем привстала. Глория ухватила ее за руку.

– Пойду поплещусь с детишками.

– Вода холодная, – предостерегла Глория.

– Так только поначалу кажется, – отмахнулась Ханна. – Эй вы, маленькие монстрики, берегитесь, я уже иду! – крикнула она детям.

Ричард, раздвинув колени, играл с песком.

Глория понимала, надо что-то сказать, но в голову ничего не приходило.

– Я вам ужасно сочувствую… ну, по поводу мужа, – проговорил Ричард.

Глория сглотнула. Глянула на него, затем мимо него, вдаль, затем на людей вокруг.

– А что, всем уже известно?

– Не думаю. Вот вашего мужа сразу бы узнали, но вас?…

– Спасибочки, – улыбнулась Глория.

– Я не это имел в виду, – поспешно сказал Ричард.

– Знаю. Я просто поддразниваю.

Ханна толкнула Перри и окатила его водой, мальчик восторженно заверещал.

– Ваша сестра совсем чокнутая.

Глория кивнула.

– Зрелище небось было то еще, – сказал Ричард.

– Это точно.

– А где сейчас ваш муж?

– Я не знаю. – Глория вовсе не собиралась обсуждать свою личную жизнь с посторонним человеком. Еще не хватало – рассказывать ему, что Теда похитили, или что Тед – волокита и бабник, или все такое.

Вспомнив про Теда, она задумалась, а не звонил ли ей за это время Салли и не оставил ли сообщения на автоответчике.

– Вы не хотите об этом говорить… Не мудрено.

Глория посмотрела ему в глаза, глаза мягкие и кроткие, такие понимающие – в абстрактном, умиротворяющем смысле. Она по достоинству оценила эту чуткость или показуху, не важно, что именно, – и одновременно обиделась на нее.

– Я вас смущаю? – промолвил Ричард.

– Немножко. Я все еще замужем.

– Я тоже когда-то был женат, – сообщил он, меняя тему. И показал на круизное судно, маячившее далеко в океане. – Вон на той яхте я и женился. Кораблик любви, что называется. – Ричард рассмеялся. – Я был не готов, а она была невменяема. Это продлилось с месяц.

– В жизни всякое бывает, – обронила Глория.

– С тех пор десять лет прошло.

Глория кивнула.

– Можно, я задам вам один вопрос? – проговорила она. – Почему вы разговариваете со мной?

– Не понял.

– Ну, я имею в виду, почему со мной? А не с моей сестрой?

– Мне не нравится ваша сестра.

– А я, значит, нравлюсь – я, ходячее недоразумение, обремененное двумя детьми и мировой сенсацией в виде воскресшего мужа?

– Иди пойми.

Но Глория уже не думала о сидящем рядом мужчине. Ей нужно было срочно добраться до телефона.

– Ханна! – закричала она. – Ханна!

Ханна перестала играть и оглянулась на нее.

– Я возвращаюсь в номер.

– С тобой все в порядке?

– Лучше некуда. Увидимся. – С Ричардом она не попрощалась; просто подхватила сумочку, встала и ушла с пляжа.

Глава 3

Охранники были и впрямь каменноликие и достаточно молодые, чтобы воспринимать все это как своего рода театральное действо и вместе с тем не совсем действо. Они намертво застряли на этом объекте, поклялись хранить тайну. Тайну, всю глубину которой просто не могли постичь, в силу своей незрелости и простодушия, тайну, что навсегда разлучала их с семьями, тайну, что, едва миссия начнет ребятам приедаться, сделает их недоверчивыми и подозрительными: усомнившись в ситуации, они станут задавать начальству слишком много вопросов – и тогда их тихо и опять же тайно заменят двумя другими юнцами, в точности такими же.

Тед лежал перед ними на столе в чем мать родила, демонстрируя взгляду неряшливые стежки вдоль шеи, а в придачу к ним аккуратный, хотя и косой, шов посередке. Он встал – солдаты опустили винтовки и нацелились на него. И ведь не прикроешься ничем, разве что простыней с операционного стола, запачканной никчемными выделениями его тела. Тед схватил простыню, завернулся в нее, вгляделся в лица стоящих перед ним мальчиков.

– Откуда ты родом, сынок? – спросил Тед одного из них. Тед всегда гадал, ощутит ли он себя когда-либо настолько старым, чтобы назвать другого, чужого ему человека сынком,при всей предосудительности подобной практики.

– Округ Шайен, штат Канзас, сэр!

– Скучаешь по дому?

– Так точно, сэр!

– Небось надеешься увидеть его снова? – спросил Тед.

– Надеюсь, сэр! – На лице и на тыльных сторонах рук паренька проступили жемчужинки испарины. Тед слышал, как бьется его сердце – как бьются сердца у обоих, трепыхаются, точно бейсбольные мечи в сетках.

– А ты? – обернулся Тед ко второму. – Ты откуда?

Юнцы переглянулись, крепче перехватили потными пальцами спусковые скобы черных винтовок.

– Роуз-Хейвен, Мэриленд, сэр!

– Совсем рядом с Фэр-Хейвеном, – заметил Тед.

В глазах юнца отразилось удивление.

– Так точно, сэр.

– Хорошо, мальчики, вот как я себе мыслю. Думается мне, родного дома вам уже не увидеть. – Солдатики судорожно стиснули металл винтовок. – Я не враг, хотя, возможно, на врага и смахиваю. Да вы только посмотрите вокруг. – Тед оглянулся по сторонам, ткнул себя в грудь. – И на меня посмотрите. Или, может, вы полагаете, что в один прекрасный день завалитесь в трактир на углу в Фэр-Хейвене и растреплете все, что знаете и обо мне, и об этом месте?

– Мы дали клятву хранить тайну, сэр! – вякнул первый.

– Ага, вот именно. Неужто ты еще не понял, «Округ Шайен, штат Канзас», что стоит тебе покинуть это место, и ты превращаешься в проблему? Тут вам не в игрушки играют. – Тед указал на пол под операционным столом. – Видишь вон ту штуку? Это моя поджелудочная железа. Ее даже не потрудились засунуть обратно. А теперь посмотрите на меня. Вы такое когда-либо видели? Солдаты молчали.

– У меня есть семья, я хочу повидать близких. Вы мне поможете отсюда выбраться?

– Никак нет, сэр! – рявкнул кто-то один или оба сразу; впрочем, какая разница.

– Мальчики, вас отсюда в жизни не выпустят, – продолжал Тед. – Ну, может, и выпустят, только сперва накачают под завязку наркотиками или еще какой-нибудь дрянью, потом скажут, что вы спятили, и кончите вы тем, что спать будете в картонных коробках под железнодорожными мостами либо в специальной палате в госпитале для ветеранов.

Солдаты тщетно искали точку опоры.

– А сейчас я пройду мимо вас.

– Пожалуйста, сэр, не надо!

Тед шагнул вперед; оба выстрелили. Пули прошили насквозь его тело, не причинив ни малейшего вреда; треск выстрелов пугал сильнее пуль как таковых. Тед подошел ближе; солдаты пятились к двери, продолжая беспорядочно палить по мишени – ни дать ни взять кашель в концертном зале.

– Вы как хотите, а я пошел отсюда, – сообщил Тед.

Солдаты бочком-бочком отодвинулись от двери: один винтовку вообще выронил, другой держал оружие за дуло, а ложе болталось у ноги. Тед в очередной раз отметил про себя, что пули не возымели никакого эффекта, но удивиться – не удивился. По всей видимости, он и впрямь неубиваем. Может, дело в том, что он и без того мертв – кто знает? По иронии судьбы, если бы юнцы бросились на него и задержали силой, освободиться ему бы не удалось, подумал Тед. А поскольку пули прошли сквозь мишень, ничем ей не повредив, солдаты рухнули в обморок. Тед открыл дверь и вышел в длинный, белый коридор. Куда податься – направо, налево? Оба направления выглядели совершенно одинаковыми, и там, и там футах этак в ста маячили повороты.

Моторка, тарахтя, отошла от гавани.

– Ночная прогулка по морю – право, звучит соблазнительно, – раздался голос Ричарда за спиной Глории.

Глория не обернулась, хотя голос узнала.

– Для меня там больно темновато, – заметила она.

– Дети спят?

– Да.

– Надеюсь, днем я вас не слишком смутил, – промолвил Ричард. Он оперся на перила и посмотрел вниз, на воду вместе с нею. Со стороны бара донеслось нестройное пение. – Ненавижу это место, – буркнул Ричард.

– Тогда зачем вышли? – рассмеялась Глория.

– Да заснуть никак не могу. В нашем милом, патриархальном городке шум стоит адский. А в этих хибарах звукоизоляции никакой. Впрочем, тут и окон-то не закрывают.

– Зато здесь красиво, – отозвалась Глория. – А что вы, собственно, тут поделываете?

– Выбираюсь поразвеяться. Много рыбачу. Вон там у меня лодка. – Ричард указал на средних размеров моторку. – Не ахти что, зато забавно. Дом мне от родителей достался. А вы где остановились?

– В отеле «Каталина».

Ричард кивнул.

– Можно, я задам вам один вопрос?

– Пожалуйста.

Глория развернулась и заглянула ему в глаза.

– Почему вы со мной беседуете? Ну, то есть вас привлекаю я или тот факт, что мой муж умер и воскрес к жизни?

– Вы.

– Почему?

– Потому что вы привлекательная. Вы умница.

Глория улыбнулась, но не потому, что комплимент ей польстил. Просто она мало-помалу обретала в себе ту самую уверенность, которой ей всегда так недоставало.

– Спасибо за добрые слова. – Она глядела в лицо собеседника и думала, что тот и впрямь хорош собой.

– А вы способны на безумства? – полюбопытствовал Ричард.

– Долго вы эту строчку репетировали?

– Простите.

– То есть вы хотите меня поцеловать, – подвела итог Глория. И, не дожидаясь ответа, сообщила: – Тогда знайте, что последний мужчина, с которым я целовалась, вообще не подавал признаков жизни. – Она закрыла глаза. – Хорошо, поцелуй меня.

– Глория, – проговорил Ричард.

– Ну же, целуй, если хочешь, – повторила она, не открывая глаз.

Глория почувствовала, как его полные губы жадно прильнули к ее губам, его грудь – к ее груди, его пальцы сжали ей плечи. Она чувствовала, как в его больших пальцах вибрирует пульс – в жизни своей она не ощущала поцелуя настолько безжизненного. Она открыла глаза – и Ричард отстранился и убрал ладони с ее плеч.

– Доброй ночи, Ричард, – попрощалась она.

Коридор походил на гигантский зев: ничего подобного Тед отродясь не испытывал. Ощущение было такое, словно его проглотили и переваривают. Сама база, возможно, была не из крупных, зато лабиринт лабиринтом. Если не считать того, первого шага из лифта, с любой другой точки взгляду открывалось не больше, чем отдельно взятое помещение или коридор: все равно как в подводной лодке либо в туннеле. Тед думал, что ему позарез необходим солнечный свет, а не это искусственное марево, и размышлял, а вдруг он – вампир наоборот, не бежит от солнца, но, напротив, нуждается в нем. И в воздухе тоже; при том, что дышать он не дышал. Стены словно смыкались. Тед сворачивал налево, направо, налево, снова и снова, блуждал по бесконечным переходам, превосходно освещенным и ослепительно белым. На каждом шагу встречались двери из нержавеющей стали, совершенно одинаковые, если не считать разнообразия запирающих устройств, – чего доброго, он просто-напросто ходил по кругу. Не было ни указателей, обозначающих сектора, ни часовых, охраняющих тамбуры.

Мертвое тело не ведало усталости, однако разум, столь полный жизни – новой, лучшей жизни! – похоже, притомился. Затерянный в поисках выхода, точно зверь в поисках пищи, Тед ощущал себя ничтожнее животного. Ибо ни одно животное не рыщет где попало, высматривая добычу: зверь ищет методично, в разумных местах. Тед притормозил и попытался войти в какую-нибудь из комнат. Понажимал кнопки на панели, попробовал сосканировать рисунок сетчатки у следующей двери, приложил ладонь к детектору у третьей – и вдруг был впущен. Но внутри обнаружилась вовсе не комната, а уходящий вниз спуск, витой, плавно понижающийся коридор, освещенный не хуже предыдущих, вот только стены были светло-голубые, а не белые. Тед кружил и кружил по спирали, пока его не вынесло в просторное полутемное помещение, заполненное пустыми терминалами: экраны компьютеров испускали свет и высоко, пронзительно гудели. Посреди всего этого за рабочим столом восседал полноватый человечек. Он медленно поднял взгляд – и обнаружил перед собою задрапированного в простыню Теда. Все так же медленно незнакомец вернулся к своим записям.

– Меня зовут Теодор Стрит, – представился Тед.

– Меня – Освальд Эйвери, – отозвался тот, не отрываясь от бумаг.

– Правда?

– Не тот Освальд Эйвери. [xlii]  [xlii]Эйвери Освальд Теодор (1877–1955) – американский микробиолог и генетик; показал роль ДНК как носителя наследственной информации (эта работа положила начало молекулярной генетике).


[Закрыть]– Головы он так и не поднял.

– Я пытаюсь выбраться отсюда, – сообщил Тед.

– Не один вы в поле кактус.

– Вы мне не поможете? – спросил Тед.

– Да мне самому отсюда никак не выбраться. А я здесь, между прочим, работаю. – Эйвери наконец-то вскинул глаза. – Что это вы так вырядились?

Тед приспустил простыню и на краткий миг приоткрыл торс.

– Ой-ей, – покачал головой Эйвери. – Выходит, вы таки удрали. – Замечание это явно носило обобщенный характер: ничего не значащий отклик – и только. – А что вы, собственно, такое?

– Я и сам не знаю, – отозвался Тед. Он шагнул ближе к Эйвери и разглядел: тот читает книгу. – Я – Теодор Стрит. Неужто вы обо мне не слышали? – Тед впервые со всей отчетливостью осознал тот факт, что знаменит.

– Я безвылазно торчу в этой дыре вот уже одиннадцать лет. Я даже не знаю, кто сейчас в президентах. Чего доброго, как раз вы.

– Нет-нет. Я всего лишь человек, который не задержался в покойниках.

Эйвери с интересом рассматривал швы на Тедовой шее.

– И, разумеется, вас тотчас же отыскали и доставили сюда. Что у вас с горлом?

– Мне начисто отрезало голову в автокатастрофе.

Эйвери закрыл книгу и откинулся на стуле назад и вбок.

– То есть вы настоящий.

– Похоже на то. – Теду надоело ощущать себя подопытным кроликом, и он сменил тему: – А вы тут что делаете?

– Видите ли, мой дорогой покойный друг, я лишился субсидии, так что теперь я просто-напросто жду, пока решают мою участь. Я вот все думаю, что если я вдруг открою секрет воскрешения к жизни раньше, чем меня убьют, так и впрямь смогу уйти отсюда. Но без секрета – смысла нет. Они все равно меня отыщут и прикончат снаружи так же легко, как и здесь. – Эйвери взял со стола трубку, засунул ее в рот, но зажечь – не зажег.

– Почему за мной никто не гонится? – полюбопытствовал Тед.

– В силу ряда причин, – процедил Эйвери, формируя слова вокруг черешка трубки. – И первая причина в том, что они знают: вам отсюда не выбраться. Возможно, знают даже, где вы находитесь. Кроме того, здесь, внизу, секьюрити только двое. Все остальные пиф-пафщики наверху, блюдут нашу секретность.

– Ну, охранники-то вырубились, – сообщил Тед. Он глянул на потолок, высматривая камеры наблюдения, но не обнаружил ни одной. – Неужто отсюда ну совсем выхода нет?

– Может, и есть. – Эйвери вновь устроился на стуле поудобнее. – Одиннадцать лет. Хотите поглядеть, чем я занимался одиннадцать лет? – И, не дожидаясь ответа, встал. – Ну, пошли. – Он провел гостя мимо терминалов в глубину громадной комнаты. – Вам разве не холодно?

– Нет, – сознался Тед.

С вешалки у двойных дверей Эйвери сдернул зелено-голубой комбинезон.

– Вот, должно подойти.

Тед сбросил простыню и влез в комбинезон.

– Это с вами здесь сотворили? – Эйвери шагнул ближе, только-только что не касаясь шва на Тедовом теле.

– Да, они сперва извлекли все мои органы, а потом пошвыряли их обратно. – Тед застегнул комбинезон спереди – «молния» казалась злоехидной пародией на его рану. – А я все равно вот он, разговариваю с вами как ни в чем не бывало. Класс, да?

– Я ж сказал, вы – настоящий. – Эйвери набрал код у двери. – Я хочу показать вам кое-что.

Тед прошел сквозь двери вслед за своим проводником. Внутри, по всему периметру комнаты, на стульях из прессованной пластмассы расселось более двадцати темноволосых слюнявых мужчин, одетых точно в такие же зелено-голубые комбинезоны, как на нем. Многие из них были настолько обезображены, что спустя две-три секунды Тед поневоле отводил взгляд. Наблюдалось несколько горбунов. По меньшей мере у трех над носом, занимающим центр лица, нависало что-то вроде второго такого же. Были там искривленные торсы с одной рукой, а были и с тремя. У кого-то было три ноги, а у других – полторы или ни одной. Большинство лиц тоже поражали разнообразием уродств – волчья пасть, и косоглазие, и длинные вислые мочки ушей.

– Боже мой, – сказал Тед.

– Близко, – кивнул Эйвери. – Точнее было бы сказать, Иисусе Христе. Вы ведь уже поняли, что мы здесь пытаемся разгадать тайну воскрешения к жизни. Наверное, самым знаменитым среди всех воскресших был Иисус Христос. – И, не дожидаясь отклика, Эйвери спросил: – Вы когда-нибудь слышали о копье Лонгина?

– Нет, – покачал головой Тед.

– Пятая из Христовых ран была нанесена римским солдатом по имени Лонгин. Древко копья хранится в Риме, но острие… так вот, куда подевалось острие, никто не знал. До тех самых пор, как лет этак с пятьдесят назад люди Гитлера обнаружили его в некоей пещере. – Эйвери со всхлипом втянул в себя воздух. – Как бы то ни было, острие мы раздобыли, а на острие есть пятна крови, крови Иисуса. Из пятен мы выделили ДНК, а, используя ДНК, попытались клонировать Христа.

– Вы что, издеваетесь?

Эйвери широким жестом указал Теду на рассевшихся в комнате уродов.

– Это все Иисусы?

– Ну да. Вообще-то мы не слишком преуспели. – Эйвери рассмеялся себе под нос. – Разумеется, если Иисус и впрямь был сыном Божиим, тогда, возможно, мы имеем еще и ДНК Господа Бога. Есть над чем задуматься, не так ли?

Голова у Теда шла кругом. То, что он слышал, было потрясающе, грандиозно, и при этом до смешного просто – на поверхностный взгляд. Именно простота и тревожила, сводила с ума. Он вновь оглянулся на деформированные оболочки.

– А в них ощущается хоть что-то от Христа?

– Нет. К сожалению, их мозги исковерканы так же, как и тела. Я сделал таких штук сорок. Осталось двадцать семь.

Тед вопросительно изогнул брови.

– Тринадцать мы убили. Нужно ли говорить, что спустя три дня они так и не очнулись. А как скоро проснулись вы?

– Через три дня.

– Да неужто? – Эйвери вновь внимательно пригляделся к Теду. – Наверное, совпадение.

– Наверняка, – кивнул Тед.

– Мы убивали Иисусов самыми разными способами. Я вот гадаю, а не спасалось ли тем самым человечество еще тринадцать раз? – Эйвери рассмеялся. – Черт, откуда нам знать, может, на этом треклятом острие вообще кровь Гитлера. Или Варравы. Может, у нас тут полная комната ворья. – Эйвери плюхнулся на пустой стул и перебросил ноги через ближайшего к нему Иисуса. – А вы верите, что был такой Иисус Христос, сын Бога-Отца?

– По правде говоря, нет, – сказал Тед. – А вы?

– А мне приходится. Потому что от этого зависит мое финансирование. Или зависело. Я знаю, что молитвы всегда безответны. Если бы важные шишки прознали, чем мы тут внизу занимаемся, они бы закатили скандал и скопытились от страха. Все религиозные психи до единого и все их девственные мамаши завопили бы, что мы пытаемся играть в Бога. Ну, конечно, мы пытаемся играть в Бога. Когда играешь в бейсбол, пытаешься быть Уилли Мэйсом, [xliii]  [xliii]Мэйс Уилли (р. 1931) – бейсболист, знаменитый в пятидесятые годы.


[Закрыть]а не Джерри Джукером.

– А кто такой Джерри Джукер?

– Вот и я о том же. – Эйвери сосредоточенно изучал черешок своей трубки. – Высшая дань Всевышнему – это попытка посостязаться с ним, верно? – Ученый потер глаза. – Так или иначе, мои дни здесь сочтены. Да, собственно, сочтены где бы то ни было. У меня достанет денег, чтобы сварганить еще парочку мессий, затем убить их, уповая на лучшее, а затем еще немного подождать, – пока очередной юнец-охранник (они тут все время меняются) не придет и меня не пристрелит. Вы в шахматы играете?

– Правила знаю.

– Так я вам что скажу. Если вы у меня выиграете, я помогу вам бежать.

– Отчего бы вам просто-напросто не пойти со мной? – спросил Тед.

– Меня в ту же секунду и сцапают. Жить в «подполье» я не умею. Без крова, без пищи я и дня не протяну. Кроме того, моя семья уже давно считает меня мертвым. Объявиться живехоньким-здоровехоньким только того ради, чтобы на следующий день меня нашли мертвым? Нельзя так поступать с родными и близкими.

– Вы можете рассказать всему миру о том, чем тут занимаются: ну, про эти ваши эксперименты.

– А вы бы поверили генетику-маргиналу, которого вот уже десять лет как считают покойником, который внезапно объявился бы с сенсационным заявлением, что он, дескать, состряпал для военщины толпу Иисусов?

– Пожалуй, что нет, – сказал Тед.

– Вот и я, пожалуй, что и нет, ~ эхом откликнулся Эйвери. – Так не сыграть ли нам в шахматы?

Частный детектив Салли облегчился в нескольких ярдах от своей машины, отойдя на обочину. При виде иссушенной, безлюдной пустыни он вдруг затосковал по городу, на который сам же вечно жаловался. Вновь сел за руль «форда» и покатил по грунтовке к лагерю сектантов. Ветер гнал по песку желтую обертку из ресторанчика «фаст-фуд» – единственное свидетельство человеческого присутствия. Вскорости Салли уже различал впереди постройки, но не видел никакой ограды и ни души вокруг. Он притормозил и какое-то время наблюдал за лагерем в бинокль. Наконец от одного строения к другому прошла женщина. Салли вернулся в машину и поехал дальше. Остановился он перед самым большим строением, тем, что в центре, вышел, – и его тут же обступили. Человек десять, никак не меньше.

– Утро доброе, – поздоровался Салли.

Большой Папа прошел сквозь строй и смерил пришельца взглядом.

– Ты кто такой?

– Частный детектив. Я ищу одного человека; не могли бы вы мне помочь? – Салли протянул Большому Папе свою визитку.

Большой Папа на визитку и не глянул, но передал ее стоящему позади Джеральду. А сам обошел гостя полукругом, внимательно изучая его ботинки, одежду, машину.

– Где-то я вас видел, – сказал Салли.

– Да ну? – сказал Большой Папа.

– Так вот, я ищу человека, довольно странного на вид, со шрамом вокруг шеи. Зовут его Теодор Стрит.