Текст книги "Французская демократия"

Автор книги: Пьер Жозеф Прудон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Въ послѣдніе 16 лѣтъ она какъ будто приходитъ въ себя и начинаетъ опоминаться; ей хотѣлось бы снова заявить себя, захватить прежнее вліяніе. Но для этого нужна энергія совѣсти, сила мысли, пламенность сердца, a вмѣсто этого на лицо оказывается только холодъ смерти и безсиліе старости. Надо замѣтить еще вотъ что: кому современная буржуазія обязана этимъ усиліемъ надъ собою, этими заявленіями безсодержательнаго либерализма, этимъ ложнымъ возрожденіемъ, въ которое Законная Оппозиція, быть можетъ, заставила бы вѣрить, еслибы его коренной недостатокъ не былъ слишкомъ хорошо извѣстенъ? Къ кому отнести этотъ проблескъ разума и нравственнаго чувства, которому однако не удастся освѣтить и оживить міръ буржуазіи? Всѣмъ этимъ буржуазія обязана единственно проявленіямъ того юнаго сознанія, которое отрицаетъ новѣйшій феодализмъ; утвержденію того чернорабочаго сословія, которое рѣшительно беретъ верхъ надъ старымъ патронатствомъ; требованіямъ тѣхъ самыхъ рабочихъ, которымъ тупоумные политики отказываютъ въ правахъ, принимая въ тоже время изъ ихъ же рукъ свое политическое полномочіе!..

Извѣстно ли это буржуазіи или нѣтъ, все равно – роль ея кончена; она не можетъ идти далеко и не въ состояніи возродиться. Но пусть она съ миромъ испуститъ духъ! Возвышеніе рабочаго класса не поведетъ за собою устраненія буржуазіи: рабочій классъ не замѣнитъ буржуазію въ ея политическомъ преобладаніи, привиллегіяхъ, собственности и правахъ, и буржуазія не станетъ на мѣсто рабочаго класса. Теперешнее, весьма ясно обозначившееся различіе между обоими классами, – рабочимъ классомъ и буржуазіею – не болѣе, какъ простой революціонный случай. Оба класса должны слиться и поглотить другъ друга въ высшемъ сознаніи; а днемъ этого окончательнаго сліянія будетъ тотъ день, когда рабочее сословіе, составляя большинство, получитъ власть и, вдохновленное новымъ правомъ и формулами науки, провозгласитъ общественную и экономическую реформу. Народности, которыя долго жили только однимъ антагонизмомъ, должны основать отнынѣ на новыхъ данныхъ свою политическую жизнь и независимость.

ГЛАВА III.

Выясненіе рабочей идеи. – 1. Система Люксанбурская.

Утверждая свое право и освобождая свою силу, рабочая демократія должна непремѣнно стремиться къ тому, чтобы не только выразить свою идею, но и опредѣленно выяснить кодексъ своихъ ученій; такимъ образомъ она покажетъ міру, что то сословіе, которому неотъемлемо принадлежатъ право и власть, пріобрѣло себѣ и знаніе путемъ разумной и прогрессивной практики. Вотъ та цѣль, которую я себѣ задалъ въ этомъ сочиненіи. Отдавая свой предварительный трудъ на обсужденіе демократическаго мнѣнія, – я хотѣлъ теперь же дать эманципаціи рабочаго класса высокую санкцію науки: дѣлаю я это не потому, чтобы думалъ навязывать кому бы то ни было свои мнѣнія; но я убѣжденъ, что, хотя наука, особенно та, которая имѣетъ дѣло съ обдуманными дѣйствіями и самопроизвольными проявленіями массъ, и не поддается импровизаціямъ, ей тѣмъ не менѣе необходимы постоянно возобновляемыя синтетическія обозрѣнія, не вредящія своимъ личнымъ характеромъ никакимъ принципамъ, ничьимъ интересамъ.

Когда въ человѣческихъ обществахъ пробуждается сознаніе, т. е. право, за нимъ должно слѣдовать откровеніе идеи. Таковъ законъ природы, и онъ объясняется психологіею. У мыслящаго существа чувство является основаніемъ и первымъ условіемъ разума. Чтобы дойти до самосознанія надо прежде чувствовать себя: оттого‑то французскія правительства такъ старательно преслѣдовали и запрещали народныя сборища, сходки, собранія, ассоціаціи, словомъ все, что могло пробудить сознаніе въ низшихъ классахъ. Имъ хотятъ помѣшать размышлять и толковать между собою; самое вѣрное средство для этого помѣшать имъ чувствовать себя. Пусть ихъ принадлежатъ къ семейству, какъ лошади, бараны, собаки; лишь бы только смутно сознавали себя, какъ расу и совсѣмъ не сознавали себя, какъ сословіе; лишь бы къ нимъ не проникала идея: тогда, если только откровеніе не блеснетъ передъ ними извнѣ, рабство ихъ будетъ упрочено на неопредѣленное время.

Во Франціи въ 1789 году народъ возсталъ заодно съ буржуазіею, съ которою онъ связанъ единствомъ крови и достоинства, общностью религіи, нравовъ и идей, и разъединенъ только экономическими отношеніями, которыя выражаются въ двухъ словахъ: капиталъ и наемщика. Но народъ предчувствовалъ, что революція совершится не столько въ его пользу, сколько въ пользу буржуазіи, и это предчувствіе ясно выразилось въ поджогѣ дома Reveillon и въ другихъ подвигахъ печальнаго насилія. Подозрѣніе низшаго класса оправдалось; рядомъ съ партіями фельяновъ, конституціонистовъ, жирондистовъ, якобинцевъ и др., которыя всѣ принадлежали къ буржуазіи, это подозрѣніе породило народныя партіи или секты, которыя подъ именемъ санкюлотовъ, маратистовъ, гебертистовъ, бабувистовъ пріобрѣли въ исторіи страшную извѣстность, но обладали по крайней мѣрѣ тѣмъ неотъемлемымъ достоинствомъ, что съ 92 до 96 года дали сознанію низшихъ классовъ такой толчокъ, послѣ котораго ему невозможно стало вновь погрузиться въ сонъ.

Въ тоже самое время началось дѣло народнаго подавленія. Такъ какъ задушить народное чувство было уже невозможно, то принялись сдерживать его сильною дисциплиною, сильнымъ правленіемъ, войною, трудомъ, отнятіемъ политическихъ правъ, невѣжествомъ; но невѣжество заставляло краснѣть и потому нашли удобнымъ замѣнить его такимъ первоначальнымъ обученіемъ, которое не внушало бы опасеній. Status quo рабочихъ классовъ и полицейскій надзоръ надъ ними – вотъ что составляло предметъ постоянной заботливости Робеспьера и его якобинцевъ, термидорьянской партіи, директоріи, консульства, – словомъ всѣхъ правительствъ, которыя смѣнялись до нашего времени. Гизо оказался относительно либеральнымъ: оба собранія республики были рѣшительно преисполнены обскурантизма. Безсмысленный заговоръ! Когда плебейское сознаніе однажды пробудилось, пролетарію стоило только открыть глаза, только начать прислушиваться, чтобы дойти до своей идеи; его противники сами должны были уяснить ему эту идею.

Дѣйствительно, общественный вопросъ былъ поставленъ въ первый разъ не самими рабочими: ученые, философы, литераторы, экономисты, инженеры, военные, чиновники, депутаты, негоціанты, промышленники, собственники стали обличать наперерывъ другъ передъ другомъ аномаліи современнаго общества и совершенно незамѣтно додумались до самыхъ реформъ.

Впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ консервативная буржуазія льстила себя надеждою, что рабочіе останутся глухи къ вызывающему голосу этихъ нововводителей; но 1848 годъ доказалъ ей, что она заблуждалась.

Рабочіе классы не отдались никакому вождю: Кабе, диктаторъ икарійцевъ, знаетъ это по собственному печальному опыту. Рабочіе классы слѣдовали своей иниціативѣ, и сомнительно, чтобы въ настоящее время они отказались отъ нея. Въ этомъ и заключается залогъ ихъ успѣха.

Общественный переворотъ, начатый въ 89 году и продолжаемый на нашихъ глазахъ рабочею демократіею, есть превращеніе, совершающееся внезапно во всемъ политическомъ тѣлѣ и во всѣхъ его частяхъ. Это система, замѣняющая собою другую, это новый организмъ, который становится на мѣсто одряхлѣвшаго организма; но такое измѣненіе не можетъ совершиться мгновенно, съ тою быстротою, съ какою человѣкъ скидаетъ старое платье или кокарду; оно не приводится въ исполненіе волею учителя, располагающаго готовою теоріею, не осуществляется подъ диктовку вдохновеннаго проповѣдника. Настоящая органическая революція – продуктъ всеобщей жизни; она имѣетъ, конечно, своихъ исполнителей и избранниковъ, но ее нельзя назвать чьимъ нибудь исключительнымъ дѣломъ. Сначала такая революція является элементарною идеею, которая едва пробивается, какъ зародышъ, и на первый взглядъ не представляетъ ничего замѣчательнаго, потому что кажется заимствованною у самой обыденной премудрости; но она разростается непримѣтно и неожиданно, какъ жолудь, зарытый въ землю, какъ зародышъ въ яичной скорлупѣ, и наполняетъ міръ своими формами.

Исторія полна такихъ примѣровъ. Что можетъ быть проще римской идеи въ ея началѣ: патриціатъ, кліентство, собственность. Вся система республики, ея политика, ея волненія, ея исторія – все основано на этомъ. Въ идеи имперіи мы видимъ ту же простоту: патриціатъ окончательно уравненъ съ плебействомъ, вся власть сосредоточена въ рукахъ императора, который эксплуатируетъ міръ во имя выгодъ народа и находится въ зависимости отъ преторіанцевъ. Это породило императорскую іерархію и централизацію. Въ 89 году вся революція цѣликомъ выражается въ правѣ человѣка. Въ силу этого права признается господство націи, королевская власть становится общественною обязанностью, дворянство уничтожается, религія превращается въ мнѣніе ad libitum. – Мы знаемъ, какъ развились, каждое въ свою очередь, и христіанство, и право человѣка.

Тоже самое происходитъ въ XIX вѣкѣ съ идеею рабочихъ классовъ; явись она при другихъ условіяхъ, она была бы совершенно ничтожна и не имѣла бы ни законности, ни достовѣрности.

Что же случилось? Народъ дошелъ до самосознанія; онъ почувствовалъ себя; вокругъ него шумѣли во имя его, и это пробудило его умъ. Буржуазная революція доставила ему политическія права. Имѣя возможность освободить свою мысль безъ помощи истолкователей, онъ руководствовался логикою своего положенія. Прежде всего народъ совершенно отдѣлился отъ буржуазіи и попробовалъ обратить противъ нея ея же собственныя правила; онъ сдѣлался ея подражателемъ. Потомъ, наученый неудачей и отказавшись отъ своей первой гипотезы, онъ сталъ искать спасенія въ самосостоятельной идеѣ. Такимъ образомъ въ рабочихъ классахъ выяснились два противоположныя мнѣнія, которыя еще до сихъ поръ мѣшаютъ имъ понять свое положеніе. Но таковъ ходъ политическихъ обращеній, таковъ ходъ человѣческой мысли и науки. Чтобы вѣрнѣе добиться истины, дѣлаютъ уступки предразсудкамъ и рутинѣ. Со стороны противниковъ эманципаціи рабочихъ смѣшно считать своими трофеями эти несогласія, составляющія необходимое условіе прогресса, даже самой жизни человѣчества.

Люксанбурская система въ основаніи одинакова съ системами Кабэ, Р. Оуэна, Моравскихъ братьевъ, Кампанеллы, Т. Мора, Платона, первыхъ христіанъ и проч.; т. е. это система коммунистическая, правительственная, диктаторіальная, авторитетная, доктринерная; она исходитъ изъ того принципа, что личность существенно подчинена обществу; что только отъ общества зависятъ жизнь и права отдѣльнаго лица; что гражданинъ принадлежитъ государству, какъ дитя семейству; что онъ находится вполнѣ въ его власти – in manu – и обязанъ ему подчиняться и повиноваться во всемъ.

Въ силу этого основнаго принципа верховности общаго и подчиненности личнаго элемента, люксанбурская школа въ теоріи и на практикѣ стремится передать государству или, что то же, общинѣ все: трудъ, промышленность, собственность, торговлю, народное просвѣщеніе, богатство, равно какъ и законодательство, юстицію, полицію, общественныя работы, дипломатію и войну. Затѣмъ все это должно быть возвращено и распредѣлено именемъ государства или общины между всѣми гражданами, какъ членами великой семьи, сообразно съ ихъ способностями и потребностями.

Я только что говорилъ, что рабочая демократія, отыскивая свой законъ и противополагая себя буржуазіи, прежде всего обратила противъ послѣдней ея собственныя положенія.

Разборъ люксанбурской системы ясно покажетъ это.

Что было основнымъ принципомъ древняго общества? То была власть, нисходящая съ неба или выводимая, какъ у Руссо, изъ общества. Коммунисты говорили и дѣлали тоже самое. Они относятъ все къ верховной власти народа, къ праву общества; ихъ понятіе о власти или государствѣ совершенно тождественно съ понятіемъ ихъ древнихъ учителей. Называйте государство имперіей, монархіей, республикой, демократіей или общиной, – дѣло отъ этого не измѣняется. Для людей этой школы право человѣка и гражданина цѣликомъ вытекаетъ изъ народнаго самодержавія; самая свобода лица есть отраженіе этого самодержавія. Коммунисты Люксанбура, икарійцы и проч. могутъ съ спокойною совѣстью принести присягу Наполеону III: ихъ политическія вѣрованія въ принципѣ согласны съ конституціей 1852 г., но они несравненно менѣе либеральны.

Отъ политическаго строя перейдемъ къ строю экономическому. Отъ кого въ древнемъ обществѣ получалъ гражданинъ свое достоинство, владѣнія, привиллегіи, прерогативы? Отъ закона, точнѣе, отъ верховной власти. Такъ напримѣръ, при господствѣ римскаго права, потомъ при феодальной системѣ, наконецъ подъ вліяніемъ идей 89 г., личная собственность была уступкой, даромъ государства, которое было единственнымъ естественнымъ обладателемъ земли; въ сущности государство одно было собственникомъ, и противъ этого напрасно было бы приводить всякіе доводы, ссылаясь на требованія приличія, своевременности, общественнаго порядка, семейныхъ нравовъ, даже условій промышленности и прогресса. То же самое видимъ мы и у коммунистовъ: по ихъ принципу, личность владѣетъ своими имуществами, способностями, почестями, должностями, даже талантами по полномочію государства. Древнее государство, по необходимости или по разсчету, отчасти отреклось отъ своей собственности; многія семейства дворянъ и мѣщанъ вышли изъ первобытной нераздѣльности и образовали множество мелкихъ государствъ въ государствѣ. Коммунизмъ хочетъ возвратить государству всѣ эти отторгнутые отъ него клочья власти и владѣнія, такъ что переворотъ, выполненный по люксанбурской системѣ, было бы съ точки зрѣнія принципа не болѣе какъ возстановленіемъ стараго, то есть регрессомъ.

Такъ, подобно арміи, захватившей непріятельскія пушки, коммунизмъ только направилъ на ряды собственниковъ ихъ же собственную артиллерію. Рабъ всегда обезъянничаетъ господину, демократъ подражаетъ автократу.

Независимо отъ общественной силы, которою партія Люксанбура еще не могла располагать, она предлагаетъ и восхваляетъ, какъ средство осуществленія, ассоціацію. Идея ассоціаціи не нова въ экономическомъ мірѣ. Мало того, самыя могущественныя ассоціаціи и ихъ теоріи были созданы именно древними и новыми государствами божественнаго права. Наше буржуазное законодательство (гражданскій и торговый своды) признаетъ нѣсколько родовъ и видовъ ассоціацій. Теоретики Люксанбура ровно ничего не прибавили къ этому новаго. Ассоціація была для нихъ то просто общностью имущества и доходовъ (гл. 1836 и слѣд.), то простымъ соучастіемъ или коопераціею, то, наконецъ, компаніею или товариществомъ; чаще подъ рабочими ассоціаціями разумѣли могущественныя и многочисленныя товарищества рабочихъ, которымъ государство помогаетъ, даетъ заказы и которыми оно управляетъ, привлекая къ себѣ всю рабочую массу, забирая въ свои руки всѣ работы и предпріятія, захватывая всю промышленность, земледѣліе, торговлю, общественныя должности, всякую собственность; уничтожая частныя заведенія и предпріятія; давя, поглощая всякую личную дѣятельность, всякое частное владѣніе, частную жизнь, свободу, богатство, однимъ словомъ, поступая такъ, какъ теперь дѣйствуютъ большія анонимныя компаніи.

Такимъ то образомъ, по понятіямъ люксанбурской партіи, общественное владѣніе должно уничтожить собственность; общая ассоціація должна ниспровергнуть или поглотить всѣ частныя ассоціаціи; конкурренція, обращенная сама противъ себя, должна привести къ уничтоженію конкурренціи; наконецъ, коллективная свобода должна поглотить всѣ корпоративныя, мѣстныя и личныя вольности. Въ томъ же духѣ разсматривался коммунистами вопросъ о правительствѣ, его гарантіяхъ и формахъ. Въ коммунистическомъ понятіи о правительствѣ также мало новаго, какъ въ ихъ идеяхъ объ ассоціаціи и правахъ человѣка: оно отличалось отъ прежняго только преувеличеніемъ. Политическую систему люксанбурской теоріи можно опредѣлить такимъ образомъ: это плотная демократія, основанная, повидимому, на диктатурѣ массъ, но гдѣ массы имѣютъ власть лишь настолько, чтобы упрочить всеобщее рабство на основаніи слѣдующихъ формулъ и положеній, заимствованныхъ у древняго абсолютизма:

Нераздѣльность власти.

Всепоглощающая централизація.

Систематическое истребленіе всякой личной, корпоративной и мѣстной мысли, какъ разрушающей необходимое единство.

Инквизиціонная полиція.

Уничтоженіе или, по крайней мѣрѣ, ограниченіе семейства, a тѣмъ болѣе наслѣдственности.

Всеобщая подача голосовъ, организованная на то, чтобы служить вѣчною санкціею этой анонимной тираніи, давая перевѣсъ мелкимъ и даже ничтожнымъ личностямъ, которыхъ всегда много, надъ способными и независимыми гражданами, которые объявляются подозрительнымъ меньшинствомъ. Люксанбурская школа объявила во всеуслышаніе, что она врагъ аристократіи ума и талантовъ.

Между коммунистами есть люди менѣе нетерпимые, неотвергающіе безусловно собственность, промышленную свободу, независимость и самодѣятельность таланта; по крайней мѣрѣ, не запрещающіе положительными законами ни обществъ, ни союзовъ, возникшихъ по естественной необходимости, ни частныхъ имуществъ и предпріятій, ни даже конкурренціи частныхъ ассоціацій съ рабочими обществами, покровительствуемыми государствомъ. Но они пресдѣдуютъ эти опасныя вліянія косвенно; они обезсиливаютъ, ихъ сплетнями, придирками, налогами и множествомъ другихъ средствъ, заимствованныхъ изъ практики правительствъ стараго закала. Вотъ эти средства: прогресивный налогъ; налогъ на наслѣдства; налогъ на капиталъ; налогъ на доходы; налогъ на предметы роскоши; налогъ на свободные промыслы; съ другой стороны: льготы ассоціаціямъ; вспоможествованіе ассоціаціямъ; поощреніе и поддержка ассоціацій; пріюты для инвалидовъ для труда, для членовъ ассоціацій и пр. пр.

Словомъ это все таже древняя система привиллегій, обращенная теперь противъ тѣхъ, кому она прежде приносила выгоды; все таже аристократическая эксплуатація, все тотъ же деспотизмъ, только употребляемые въ пользу народа. Государство–слуга дѣлается такимъ образомъ дойной коровой пролетаріата, который пасетъ ее на лугахъ и нивахъ собственниковъ. Въ результатѣ мы получаемъ просто перемѣщеніе привиллегій: высшіе классы низвергаются; низшіе возвышаются; но объ идеѣ, о свободѣ, о справедливости, о наукѣ нѣтъ и помину!

Въ одномъ только отношеніи коммунизмъ расходится съ буржуазной системой: послѣдняя признаетъ семейство, которое коммунизмъ неуклонно стремится уничтожить! Но почему же коммунизмъ возсталъ противъ брака, требуя, по Платону, свободной любви? Потому что бракъ и семейство составляютъ оплотъ личной свободы, а свобода – камень преткновенія для государственной власти. Чтобы упрочить власть государства, чтобы избавить ее отъ всякой оппозиціи, всякихъ стѣсненій и помѣхъ, коммунизмъ не видѣлъ иного средства, какъ передать государству или общинѣ женъ и дѣтей заодно со всѣмъ остальнымъ. Это тоже самое, что еще называютъ эмансипаціей женщины. Во всѣхъ этихъ заблужденіяхъ коммунизму недостаетъ изобрѣтательности; онъ является простымъ подражателемъ. Когда ему представляется затрудненіе, онъ не разрѣшаетъ, а разсѣкаетъ его.

Такова сущность люксанбурской системы, которая имѣетъ сторонниковъ, что неудивительно, такъ какъ она лишаетъ буржуазію правъ, милостей, привиллегій и должностей и передаетъ ихъ въ томъ же видѣ массамъ. Образцы и подобія этой системы существуютъ во всѣхъ деспотіяхъ, аристократіяхъ, патриціатахъ, общинахъ, больницахъ, пріютахъ, казармахъ и тюрьмахъ всѣхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ.

Слѣдовательно, противорѣчіе между принципами этой системы очевидно, вслѣдствіе чего она никогда не могла обобщиться и упрочиться. Она всегда падала отъ перваго толчка.

Предположите на минуту, что власть находится въ рукахъ коммунистовъ. Рабочія ассоціаціи организованы; налогъ падаетъ на тѣ классы, которые при настоящемъ порядкѣ избавлены отъ него; все остальное передѣлано въ томъ же духѣ. Въ скоромъ времени всѣ лица, чѣмъ нибудь владѣющія, будутъ раззорены; государство станетъ владыкою всего. Что же потомъ? Не ясно‑ли, что община, у которой на шеѣ очутятся всѣ несчастные, раззоренные и ограбленные ею, на которую падетъ вся тяжесть занятій, предоставленныхъ прежде свободнымъ предпринимателямъ, будетъ получать меньше того, что истребила? Не ясно‑ли, что она не выполнитъ и четвертой доли своей задачи; что дефицитъ и голодъ не далѣе какъ черезъ двѣ недѣли произведутъ всеобщую революцію; что все придется начинать съ изнова, и дѣло снова начнется съ реставраціи?

Вотъ къ чему ведетъ эта допотопная нелѣпость, которая тридцать вѣковъ ползкомъ перебирается отъ одного народа къ другому, какъ слизень по цвѣтамъ. Она соблазняла лучшіе умы и знаменитѣйшихъ преобразователей: Миноса, Ликурга, Пифагора, Платона, Канпанеллу, Мора, Бабефа, Роберта Оуэна, Моравскихъ Братьевъ и проч.

Слѣдуетъ однако замѣтить два факта, говорящіе въ пользу коммунизма: во первыхъ, какъ первая гипотеза, онъ быль необходимъ, чтобы приготовить путь для истины; во вторыхъ, онъ не отдѣлялъ, какъ буржуазная система, политику отъ политической экономіи, не смотрѣлъ на нихъ, какъ на вещи различныя и противоположныя, но всегда утверждалъ, что принципы ихъ тождественны; и желалъ согласить ихъ. Мы возвратимся къ этому предмету въ слѣдующихъ главахъ.