Текст книги "Фанфан-Тюльпан"

Автор книги: Пьер Жиль Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Председатель суда сделал знак рукой секретарю, и тот, нацепив на нос очки с костяными дужками, пожелтевшими от времени, начал чтение обвинительного акта. Он звучал так:

«По приказу маркиза Д'Орильи, лейтенанта полка Рояль-Крават, задержан солдат (рядовой), которого вышеназванный лейтенант обвиняет в нанесении ему оскорбления, в мятеже и в нападении на него с оружием в руках. Обвиняемый рядовой сообщил, что он не имеет родителей и, как найденыш, не имеет другого имени, кроме имени Фанфан-Тюльпан, которое дали ему его приемные родители.»

При этих словах председатель суда барон дю Валлон де ля От-Турель наклонился к судье и презрительно прошептал ему на ухо:

– Он еще и бастард!

Докладчик продолжал:

»…Солдаты, которым было приказано арестовать вышепоименованного Фанфана-Тюльпана, состоявшие в эскадроне восьмого полка Рояль-Крават, который был назначен в Шуази, подтверждают слова лейтенанта Д'Орильи, Виконт Амори де Корбьер, корнет вышеназванного полка, добавляет, что он ясно слышал, как кавалерист Фанфан-Тюльпан, бросившись с саблей в руке на лейтенанта, крикнул ему оскорбительное слово «Подлец!» и ранил его в руку.»

После этого краткого доклада, более страшного, чем обвинительный акт, докладчик сел на свое место. Люрбек и Д'Орильи обменялись торжествующими улыбками, а Бравый Вояка изо всех сил сжал кулаки, снедаемый непреодолимым желанием броситься на них.

Председатель суда несколько секунд молчал, словно собирался с мыслями, потом, указав пальцем на обвиняемого, торжественно произнес:

– Рядовой Фанфан-Тюльпан, что вы можете сказать в свою защиту?

– Я хотел защитить честь моей невесты, – ответил молодой человек ясным и уверенным голосом. – Я сопровождал в Париж карету госпожи Фавар, где находилась также и мадемуазель де Фикефлёр, моя суженая. Двое дворян, которые находятся здесь, предприняли ночью нападение на карету с целью похитить обеих дам.

– В темноте, – продолжал Фанфан, – я не узнал своего лейтенанта и выполнил свой долг, стараясь помешать разбойному покушению.

– Лейтенант Д'Орильи, – прервал его председатель суда, – вы можете что-нибудь возразить на это?

– Это была просто шутка, не более.

– Да, которая состояла в том, чтобы запятнать доброе имя порядочной и честной девушки! – сказал Фанфан с дрожью гнева в голосе.

– Комедиантки! – подчеркнул громко Люрбек презрительно насмешливым тоном.

При слове «комедиантки» полковник барон де ля От-Турель почувствовал новый приступ гнева на свою изменницу и, в ярости, на минуту вообразил, что танцор, в объятьях которого он ее застал, весьма похож на обвиняемого и что он судит не кавалериста, а своего счастливого соперника.

– Комедиантки! – повторил он, яростно вращая глазами. – И ради театральной девки вы хотели перерезать горло вашему офицеру!

– Милостивый государь, – возразил Фанфан с твердой убежденностью и большим достоинством, – эта «театральная девка», как вы ее назвали, имеет право – клянусь вам – на всяческое уважение и даже на уважение самого лейтенанта Д'Орильи.

Д'Орильи резко вставил:

– У меня не было повода в этом убедиться.

Фанфан побледнел от оскорбления. Нет сомнения, что в другой ситуации он ответил бы более резко, но ему не дали на это времени.

Бравый Вояка, уже не в состоянии больше сдерживаться, подскочил к Д'Орильи, вскричав:

– Сударь, ваше поведение недостойно дворянина и офицера!

Д'Орильи, белый от ярости, уже замахнулся на него хлыстом, но Люрбек, который не потерял самообладания, удержал его.

Тогда старый солдат, повернувшись к судьям и изо всех сил сдерживаясь, веско сказал:

– Господин председатель! Я старый военный, у меня много боевых заслуг и наград. Это подтвердят мои товарищи, находящиеся здесь. Бравый Вояка никогда не лжет и за всю жизнь ни разу не солгал. Я даю вам честное слово, что Фанфан тогда был прав.

Председатель с угрожающим видом встал, так как он не выносил, чтобы его прерывали, и закричал, стукнув по столу кулаком:

– Тысяча чертей, вы замолчите наконец?

Но Бравый Вояка уже окончательно вышел из себя и закричал:

– Будь я на его месте, я поступил бы так же!

– Немедленно выгнать его вон! – завопил барон де ля От-Турель.

В тот же момент сержант и четверо солдат окружили старого воина и выдворили его из зала. За Фанфана вступиться было больше некому!

Сразу после этого председатель дал слово шевалье Люрбеку, который, выйдя к возвышению, на котором находился трибунал, сначала дал клятву говорить только правду, а потом заявил:

– Я тоже, господин председатель, подтверждаю, что господин Д'Орильи говорил правду. У нас не было никакого намерения похитить этих комедианток. Мы просто хотели устроить спектакль для господина Фавара, который перед этим повел себя с нами недопустимо дерзко и неприлично.

– Господин Фавар, – подхватил полковник, листая дело, – разве не был допрошен как свидетель? Введите его!

– Господин председатель, господин Фавар арестован вчера и помещен в тюрьму Фор ль'Эвек по приказу его величества.

– Ага, он там? Ну, пусть там и остается! – прорычал барон де ля От-Турель, которого снедала с некоторых пор ненависть ко всему театру и к тем, кто имел к нему отношение.

И он тут же объявил:

– Господа, суд уходит на совещание.

Судьи удалились в соседнюю комнату. В это время Бравый Вояка вернулся к Перетте, которая, переходя от ужаса к надежде, ждала его в экипаже.

– Ну, что? – спросила она жадно.

– Они даже не дали мне ничего сказать! – вздохнул старый солдат, и его голос дрогнул.

– Я пойду и скажу им правду! – решила девушка;

– И не пытайся! Ты же знаешь, что тебя никто не вызывает.

– Они должны выслушать меня!

– Да они тебя даже на порог не пустят!

– Тогда все пропало!

– Не будем, все-таки, терять надежды. Подождем приговора.

Увы, приговор уже был написан в мозгу упрямого председателя суда. В глазах барона Фанфан, солдат и жених комедиантки, не мог не быть виноватым. Напрасно двое из членов суда пытались объяснить, что у виновного были смягчающие вину обстоятельства, говорили о его военных заслугах и о том, что сам маршал Саксонский перед строем объявил его первым кавалером Франции. Полковник ничего не желал слышать. По его мнению, обвиняемый был просто бунтовщик, который чуть не убил своего офицера, и потому не заслуживал ни малейшего снисхождения. Его коллеги, в конце концов, склонились перед его непоколебимостью, и большинством пяти против двух он был приговорен к смерти.

Рокот барабанов, который прозвучал как похоронный звон, объявил о том, что совещание суда закончено,

Суд возвратился в зал заседания.

Фанфан-Тюльпан внешне очень спокойно, с твердым взглядом, стоя, как на смотру, в гробовом молчании слушал, как читался страшный приговор.

«Военный трибунал, собравшийся на внеочередное заседание, объявляет, что кавалер Фанфан-Тюльпан, обвиняемый в оскорблении и действиях, направленных против стоящего выше его офицера, лейтенанта Д'Орильи, именем короля осужден и должен быть расстрелян на плацу Венсена. «

Фанфан не шелохнулся. Он удовольствовался тем, что бросил презрительный взгляд на двух благородных, как они назывались, молодых людей, которые коварно, подло отправили его на казнь.

Шевалье де Люрбек с саркастическим видом стряхивал со своего кружевного жабо крошки испанского табака. Д'Орильи, смущенный и обескураженный, опустил глаза.

По-видимому, он, наконец, начал отдавать себе отчет в том, что совершил, и, может быть, даже запоздалые угрызения совести зашевелились в его расстроенной душе. Но жандармы не уводили Фанфана прочь в ожидании, пока наружные помещения зала заседаний опустеют, а зрители разойдутся, чтобы посадить осужденного в карету и увезти в Венсен.

Барон дю Валлон де ля От-Турель, убежденный, что спас честь армии, попрощался с коллегами и удалился, уже весь уйдя в мысли о том, как он отомстит танцовщику, укравшему у него любовницу.

Небольшими группами офицеры и солдаты, присутствовавшие на заседании суда, пересекали двор и выходили за решетку, обмениваясь мнениями о происходящем. Далеко не все были согласны с жестоким приговором.

Сердце Перетты, когда она увидела, что все расходятся, сжалось еще сильнее. Бравый Вояка, трепетавший внутренне не меньше, чем она, подошел к одному из унтер-офицеров и охрипшим голосом спросил:

– Товарищ, какой приговор?

– Он осужден на смерть. Расстрел, – хмуро пробормотал унтер-офицер.

Раздался страшный крик. Это Перетта, которая несмотря ни на что, еще цеплялась за надежду, потеряв сознание, упала на руки старого солдата. Совсем обезумев от горя, Бравый Вояка отнес ее в карету и уложил на подушки. Вдруг он увидел, что мимо проходят Люрбек и Д'Орильи. Первый сиял злобным торжеством, второй имел вид мрачный и несчастный.

– Негодяи! – прорычал он, показывая им вслед кулак. – Теперь у вас есть шанс, что бедная девочка окажется в беззащитном положении. Но не сомневайтесь, я еще устрою вам обоим хорошую встряску – такую, какой вы в жизни не испытывали!

И, провожая ненавидящим взглядом двоих заговорщиков, которые ускорили шаг, он добавил:

– Мой Фанфан! Дорогой мой Фанфан! Я за тебя отомщу! Клянусь!

Глава XI,
в которой госпожа Фавар и Бравый Вояка изо всех сил стараются спасти своего друга

Увидев старого солдата, возвращающегося домой с бездыханной Переттой на руках, госпожа Фавар сразу же поняла, что ее самые страшные опасения сбылись. Она бросилась к девушке. Та сначала была как бы оглушена и ничего не понимала, а потом, придя в себя, закричала, протягивая руки к своей покровительнице:

– Они его приговорили к расстрелу!

Она впала в такое отчаяние, что нечего было даже пытаться ее утешать.

Потрясенная госпожа Фавар прилагала все возможные усилия, чтобы хоть как-то успокоить Перетту, говорила ей ласковые слова, поила ее успокаивающими лекарствами… Все напрасно. Бедняжку трясло. Она начинала бредить. Бравый Вояка, сам еле удерживая слезы, шептал: «Несчастное дитя! Она тоже умрет!»

Потом, стукнув кулаком по столу, он вскричал:

– Ад и тысяча чертей! Во что бы то ни стало надо вытащить Фанфана оттуда!

– Да, конечно, но – как?! – воскликнула госпожа Фавар, которая оставила уже мысли о своем горе и думала только о том, как помочь несчастной Перетте. Вдруг она сказала:

– Я поеду к маркизе Помпадур! Только она может добиться помилования для Фанфана!

– Король, Помпадур! – гневно проворчал Бравый Вояка. – Не доказали ли они нам, что на них нельзя рассчитывать? Да, кроме того, всё это займет много времени, а у нас его нет!

И со всей силой убежденности, со всем пылом он воскликнул:

– Если бы я мог к нему попасть, я бы поехал к маршалу Саксонскому!

– Маршал Саксонский! – повторила госпожа Фавар, нахмурив брови. – Маршал Саксонский!

– Он ведь знает Фанфана, он ведь сам пожаловал ему звание первого кавалера Франции! Я уверен, что, если он узнает правду, то, ни минуты не колеблясь, воспрепятствует этой несправедливой, чудовищной казни!

– Может быть, вы и правы, мой друг! – подтвердила актриса, в то время как Перетта, цепляясь за последнюю надежду, умоляюще смотрела на нее глазами, из которых потоком лились слезы.

– Только вот не знаю, – продолжал свою мысль Бравый Вояка, свирепо теребя усы, – пустят ли меня к нему? Там полно этих щелкоперов-адъютантов, которые вьются вокруг такой важной персоны, дадут ли они мне возможность хоть приблизиться к их начальнику?

– А если бы к нему поехали вы? – вдруг осенило Перетту.

Госпожа Фавар молчала. Она раздумывала. Обстоятельства были вовсе не так просты. Она прекрасно помнила историю с мадригалом, который она сожгла на глазах у мужа в пламени свечи. Ясно, что маршал к ней весьма неравнодушен. Но, если она к нему обратится за помощью, не предъявит ли он ей взамен требования, которые ее порядочность не позволит ей удовлетворить? Перетта не знала всего этого. Она продолжала умолять:

– Да, да, мадам, я прошу вас, пожалуйста! Маршал вам не откажет!

«В конце концов, – подумала госпожа Фавар, – если мой обожатель окажется слишком предприимчивым, я сумею его перехитрить. Жизнь Фанфана стоит того, чтобы рискнуть. И я уверена, что Фавар простит мне это предприятие, даже если я заплачу за него поцелуем в качестве выкупа».

– Хорошо! – сказала она. – Я еду!

Перетта, чуть-чуть успокоенная, обняла ее, говоря: – Ах, мадам, если вы выхлопочете помилование для Фанфана, я буду обязана вам больше, чем жизнью!

В этот самый час маршал Саксонский, который одновременно узнал о несчастье Фанфана и аресте Фавара, готовился к отъезду в замок Шамбор, каковой, вместе с прилегающими к нему землями, был подарен ему Людовиком XV за его столь важные и столь блистательные заслуги.

Маршал больше, чем осмеливался сам себе в этом признаться, был огорчен молчанием госпожи Фавар: она, видимо, осталась совершенно равнодушной к полученному от него письму, такому пылкому и такому лестному для нее! Кроме того, ему доставляли неприятные ощущения приступы подагры: к его большой досаде, они обрекали его, хотя бы на какое-то время, на диету и покой. Поэтому он решил, что на несколько дней он должен удалиться от света, чтобы отдохнуть от сердечных разочарований и физического недомогания одновременно. Он приказал подать ему карету к восьми часам вечера и, сопровождаемый ординарцем, собирался уехать сразу после обильного обеда, которого требовал его ненасытный желудок. Берлина, роскошно запряженная шестью англо-нормандскими полукровками, уже ждала во дворе его дома. Лошади в упряжи из светлой кожи с маленьким гербом рыли копытами землю и грызли серебряные уздечки, сверкавшие при свете факелов, которые держали в руках шесть лакеев, стоя у ступеней крыльца с двойной лестницей. Форейтор в яркой ливрее и белоснежном парике, обрамляющем сияющую румяную физиономию, уже сидел верхом с хлыстом на левом плече; двое лакеев ждали, стоя по обеим сторонам входной двери, откуда маршал должен был спуститься к карете.

Морис Саксонский, отяжелевший после обильной трапезы и ощущая рези в желудке, которые мучили и раздражали его, с трудом спустился по лестнице. Он бросил довольный взгляд на великолепный, доведенный до блеска экипаж и тяжело поднялся на подножку, проворно опущенную двумя лакеями. Карета дрогнула под его тяжестью. Ординарец тоже быстро прыгнул в карету, лакеи вскочили на запятки, и под топот сапог и копыт кортеж приготовился к поездке в Орлеан.

Тяжелая карета, быстро пересекая улицу Фобур-Сент-Оноре, чуть не опрокинула портшез, перед которым ехал лакей с фонарем. Маршал и не подозревал, что в нем ехала госпожа Фавар, торопясь встретиться с ним. И карета проехала мимо так быстро, что актриса даже не успела разглядеть ее и понять, что в ней мчался ее воздыхатель, который уже начал дремать на шелковых подушках. Она продолжала путь.

Когда она подъехала к дому маршала, швейцарец, выполнявший обязанности дворецкого, сообщил ей, к ее глубокому огорчению, что маршал только что отбыл.

– В каком направлении? – спросила госпожа Фавар.

– Господин маршал в данный момент во весь опор катит к своему замку Шамбор.

– У меня очень важное и срочное дело, – сказала госпожа Фавар, – я постараюсь догнать его.

Швейцарец, скептически улыбаясь, заметил:

– Боюсь, мадам, что это неосуществимо. У господина маршала лучший экипаж во Франции, его лошади летят, как на крыльях. Вы не сможете его догнать.

Настаивать не имело смысла. «В любом случае, даже если я получу указ о помиловании, – думала госпожа Фавар, – он придет слишком поздно – казнь ведь назначена на завтра!»

Совершенно убитая, госпожа Фавар отправилась в обратный путь. Это был час, когда все колокола Парижа звонко и весело отбивали в темноте девять часов вечера.

Когда Перетта услышала звяканье замка на входной двери, она вскочила с постели, где лежала, распростертая, в ожидании, под наблюдением Бравого Вояки. Трепеща от страха и надежды, что госпожа Фавар привезла спасение для ее обожаемого Фанфана, она вскричала срывающимся голоском:

– Ну, он спасен, да?

Но – увы! Выражение лица и поза госпожи Фавар ясно говорили о том, что она не привезла успеха. Печально она подошла к девушке, нежно обняла ее и тихонько сказала:

– Держись, дорогая!

– Значит, – прошептала Перетта с почти безумным взглядом, – маршал отказал вам?

– Я не видела маршала.

– Он не захотел вас принять?

– Нет, нет, он уехал в свой замок в Шамбор совсем незадолго до моего визита. И, к несчастью, карета маршала несется с такой быстротой, что нечего было даже пытаться ее догнать.

– Значит, Фанфан, бедный мой Фанфан, теперь уже окончательно погиб!

– Нам еще остается надежда на вмешательство маркизы и милосердие короля.

– Бравый Вояка только что сказал, что на них нельзя рассчитывать! – воскликнула Перетта. В ее охрипшем голоске звучало раздирающее душу отчаяние. Она продолжала, задыхаясь от сердцебиения: – Даже если вы сможете попасть к ней и растрогать ее, вызовете в ней сочувствие к моей судьбе и к судьбе моего любимого, успеет ли помилование Фанфана до того, как его поведут на казнь? Я ведь знаю, не пытайтесь сбить меня с толку! Она должна состояться совсем скоро!

– Я все-таки попытаюсь, – объявила госпожа Фавар.

Чтобы спасти Фанфана и не видеть рыданий своей любимой воспитанницы, она уже готова была отправиться на край света.

– Бесполезно! – уверенно вскричал Бравый Вояка.

– Почему же?!

– Да потому, черт подери! – гремел старый солдат. – Ну, ничего! Никто не сможет сказать, что мы даем над собой безнаказанно издеваться, как это пытались делать двое вероломных и подлых господ! Да, да, господин Люрбек и господин Д'Орильи, вы хотели похитить двух беззащитных женщин, чтобы сделать их своими любовницами? И когда их муж и жених, защищая их, стали вам поперек дороги, вы упекли одного в тюрьму, а другого на казнь? Хорошее дело, нечего сказать! Но не торопитесь! Я, Бравый Вояка, заявляю, что вы не сможете довести ваши гнусные замыслы до конца! Господин Фавар будет на свободе и Фанфан не будет расстрелян!

Он приостановился, чтобы передохнуть, и, после паузы, как молотом куя каждое слово, проревел:

– И это я спасу их обоих!

– Как же вы это сделаете? – растерянно и немного недоверчиво спросила госпожа Фавар.

– А это уж мое дело! – ответил старый солдат.

Его тон говорил о том, что он не только готов на все, но и придумал нечто такое, что дает ему основания быть уверенным в победе.

Затем он продолжал почти с юношеским задором:

– Сначала я займусь Фанфаном! Это – самое неотложное дело. Но ты, дорогая моя Перетта, не должна «портить себе кровь», как говорят. Ты должна запастись большим мужеством, и не тем, что будешь реветь в три ручья, сможешь мне помочь. Теперь мы – на войне, мы вступили в настоящую битву, понимаешь? Сейчас не время дрожать и отчаиваться, черт меня подери!

Произнеся эту речь, Бравый Вояка надвинул треуголку на самые брови и покинул гостиную военным шагом.

– Он сошел с ума! – прошептала госпожа Фавар.

– Нет! – вскричала Перетта. Она свято верила в этого человека. – Я его знаю. Он такой: он способен и на беззаветную преданность и на самые невероятные поступки!

А Бравый Вояка со всей скоростью, какую позволяли его далеко не молодые ноги, пустился бежать к конюшне и поднял на ноги молодого конюшего, дремавшего на соломе, который спросонья смотрел на него обалделым взглядом, не соображая, что к чему.

– Давай, давай, скорее! – приказал он. – Помоги мне оседлать этого коня!

Он выбрал одну из самых крепких лошадей, ту, которую госпожа Фавар всегда приказывала запрячь, когда отправлялась в турне. Он знал животное, знал, что оно выносливо и выдержит долгий пробег. Лошадь была мгновенно готова, и Бравый Вояка за узду вывел ее из конюшни.

– Куда это вы отправляетесь в такой-то поздний час, господин Бравый Вояка? – спросил конюший.

– Если тебя спросят, – ответил солдат, садясь верхом с легкостью, удивительной для его возраста, – скажешь, что я поехал повидать свою подружку! – И он уселся покрепче в седло, украшенное позолоченными бляшками.

Он мчался во весь опор, углубляясь во тьму, в которой мелькали время от времени мигающие фонари, развешанные по улочкам.

Кабаре «Сосновая шишка», где собирались после ужина кавалеристы из полка Рояль-Крават, обычно было шумным и гудело от веселых, воодушевленных восклицаний. Но в этот раз в продымленном зале царила атмосфера подавленности и печали. Солдаты, сидевшие за тяжелыми дубовыми столами, время от времени рассеянно подносили к губам стаканы с вином. Двое или трое капралов с усталым видом вяло потягивали длинные трубки. Обычно бойкие парни в невероятных париках и с нафабренными усами теперь сидели, опустив глаза или хмуро поглядывая друг на друга. Известие о расстреле Фанфана-Тюльпана привело в состояние мрачной апатии всех его товарищей, которые любили его за веселость и общительность, уважали за отвагу, искренне им восхищались. Время от времени бранное выражение срывалось то у одного, то у другого, и это приводило в трепет служанок: они жались к стенкам, боясь вызвать гнев и посетителей, и хозяев, находящихся в очень скверном расположении духа: это было непривычно, так как обычно все были веселы и миролюбивы.

– Миллион чертей! – говорил один из унтер-офицеров. – Бедняга, он не заслужил этого! А все из-за надушенного красавчика Д'Орильи! Ведь это он напал на его суженую!

– Будто ему не хватало красивых дамочек при дворе и хорошеньких девушек за кулисами, которые только и мечтают, чтобы их завоевали! – подхватывал другой.

– Гром и молния! – ворчал третий. – Стоило так здорово вести себя в бою, чтобы потом пропасть ни за грош!

– Самое скверное, – подхватил еще один кавалерист, – что ничего нельзя сделать!

– Бедняга Фанфан! – хором вторили солдаты. – Уж такого он совсем не заслужил! Где же справедливость?

Тут открылась дверь, и, вместе с дуновением свежего воздуха, рассеявшего густой трубочный дым, появился Бравый Вояка и прошел прямо к столам, где сидели кавалеристы из полка Рояль-Крават. Все встали, увидев старого воина, облик которого и его знаменитые подвиги оставались легендарными во всей французской армии. Известна была и его дружба с Фанфаном-Тюльпаном, так как молодой солдат без конца рассказывал о нем товарищам по полку.

Трое солдат с обветренными лицами, уже покрытыми морщинами, когда-то служили с ним вместе. Войдя, Бравый Вояка сразу подошел, уселся среди них, потребовал кувшин теплого вина и выпил его залпом. После этого он сразу же приступил к делу, которое его мучило.

– Говорят, – сказал он, – что уже завтра расстреляют беднягу Фанфана?

– Да, мастер, – мрачно сказал старый кавалерист Пассепуаль.

– А вы знаете людей, которые должны войти во взвод, назначенный для расстрела?

– Это как раз мы и есть, – еще более мрачно ответил кавалерист. И он по именам перечислил всех своих однополчан, которым это было приказано выполнить: – Бек-а-Буар, Судар, Бришю, Гро-Помпон, Сигалёз, Брешедан, Касс-Мюзо, ля Гренад, Фенуйяр, Мешонне, ле Зефир и Крок-д'Асье. Все они здесь и готовы поступить в ваше распоряжение. Очень им всем тошно.

Солдаты встали, почтительно приветствуя старого воина. А кавалерист Пассепуаль, как бы от имени всех, пояснил: нам всем куда легче было бы пойти на приступ против превосходящего нас противника или станцевать ригодон на бочке с порохом, чем расстреливать такого замечательного парня!

Взволнованный ветеран сказал:

– Я и не ожидал ничего другого от полка Рояль-Крават – лучших солдат во всей Франции!

И тут, стукнув своим кулачищем по столу, он воскликнул:

– А ведь правда, друзья, нельзя убивать парня подобным образом?

Расстроенный Пассепуаль, вздохнув, объявил:

– Мы согласны, что нельзя. Но вот ведь что – если мы откажемся подчиниться приказу, нас расстреляют, а потом пошлют других, которые пойдут и расстреляют Фанфана все равно. Или мы сами попадем под суд ни за что. Может быть, на галеры сошлют…

– Это правда! – признал старый воин. Потом, понизив голос, сказал: – А ведь есть одно средство…

– Какое? – хором спросили все солдаты.

– Слушайте! – сказал Бравый Вояка, подбодренный сочувственным отношением всех присутствующих. – Вы все меня хорошо знаете?

– Да, да! – подтвердил Бек-а-Буар, а остальные закивали головами.

– Я ведь не подлец, правда?

– Вы самый храбрый и честный среди всех храбрых и честных! – определил Гро-Помпон.

– Никто не может сказать, что видел, как Бравый Вояка нарушает дисциплину?

– Да вы – честь армии! – заявил ля Гренад.

– Ну, ладно. Так вот. Одна мысль, что ваш товарищ, после того как он совершил такие подвиги и ему было пожаловано звание первого кавалера Франции перед всем строем войск самим маршалом Саксонским, может завтра утром упасть мертвым под вашими пулями только за то, что в момент справедливого гнева скрестил саблю с недостойным своего чина офицером, меня возмущает до такой степени, что, если до этого дойдет, я обещаю вам, что брошусь между вашими ружьями и Фанфаном и что, прежде чем выстрелить в него, вы должны будете расстрелять меня!

– Вот это – никогда! – закричали хором все солдаты.

– Ну, тогда, дорогие мои, если вы не хотите продырявить меня двенадцатью пулями, помогите мне спасти Фанфана.

– Мы только этого и хотим! – убежденно сказал Касс-Мюзо.

– Скажите нам, что надо делать! – вскричал ле Зефир.

– Говорите, говорите! – настаивали все.

Тогда мастер фехтования сел верхом на стул и, окруженный Пассепуалем, Бек-а-Буаром, Сударом, Бришю, Касс-Мюзо, ля Гренадом, Фенуйяром, Мешонне, ле Зефиром, Сигалёзом, Брешеданом и Крок-д'Асье, которые слушали его, раскрыв рты и так жадно, словно перед ними поставили по бокалу шамбертена, заявил:

– Это очень просто!

К группе подошла служанка с кувшином вина. Бравый Вояка замолк и ждал, пока она уйдет. Когда она оказалась уже за кассой, он снова начал говорить, но очень тихо, чтобы его слышали только те, кто окружил его тесным кольцом.

Несомненно, план, который ветеран изложил солдатам, пришелся им весьма по вкусу, ибо на их лицах, сначала печальных и серьезных, появилось выражение облегчения и удовлетворения. Это был хороший признак. Вскоре они даже заулыбались и стали поддерживать говорящего одобрительными возгласами.

Когда Бравый Вояка кончил, Пассепуаль заявил:

– Все понятно, учитель, мы все сделаем, как вы говорите.

– Значит, я могу на вас рассчитывать? – подвел итог старый солдат.

– Полностью! – был ответ.

– И никто – главное! – не проболтается?

– Обещаем! Это – наверняка!

– Благодарю вас, дети мои! – растроганно сказал Бравый Вояка. И звонким голосом позвал: – Эй, кто там есть? Быстро вина, и самого лучшего!

Служанки поспешно принесли вино, и вскоре искрящееся и пенистое сомюрское вино струей потекло в бокалы. Подняв свой бокал, Бравый Вояка, помолодевший на двадцать лет, закричал:

– За ваше здоровье, друзья, за здоровье всего полка Рояль-Крават, за здоровье Фанфана-Тюльпана!

Через полчаса старый солдат покидал кабаре «Сосновая шишка», отдав таинственные распоряжения кавалеристам, которые провожали его до двери кабаре и с жаром пожимали ему руку.

Тут же вскочив на своего коня, Бравый Вояка сразу взял в галоп и исчез во тьме, повторяя про себя:

– Ах молодцы, мои дорогие ребята! Ну, значит, еще не все потеряно!

Пришпоривая коня, он добавил:

– Черт меня возьми! Я бы отдал десяток лет жизни, чтобы все было уже позади!