Текст книги "Фанфан-Тюльпан"

Автор книги: Пьер Жиль Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава XII
О, ГОСПОДИН ФАНФАН-ГЕОРГИН, ВЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРИВЕТСТВУЕТЕ ВЫШЕСТОЯЩИХ?

Маршал Саксонский поместил свой генеральный штаб в замке поблизости от Фонтенуа, и Фанфан, в качестве штандартоносца, тоже жил в здании служб при его резиденции.

Приезд военачальника и возобновление наступления французов вызвали во всей округе большое оживление. Начались бесконечные передвижения туда и сюда щеголеватых офицеров, вестовых, бегущих в приемные и из приемных, нарочных, несущих военные приказы, раздавался непрерывный стук лошадиных копыт и скрип карет, катящихся по мостовой большого замкового двора, возгласы солдат, разгружающих ящики с продуктами и лари с припасами под бдительным присмотром крепких парней из жандармерии. Денщики или слуги офицеров бегали от кухонь к конюшням, от конюшен – к чанам для водопоя лошадей, установленным в глубине парка, вблизи от речки, вьющейся среди тополей.

Здоровье маршала Саксонского, прибывшего уже несколько дней тому назад, не улучшалось. Ему требовались непрестанные усилия воли, чтобы нести на себе то тяжкое бремя, которое должно было обеспечить победу французской армии.

В тот момент он шел тяжелым шагом, опираясь на палку, по парадной террасе замка, направляясь в свой рабочий кабинет. С его лица не сходила гримаса страдания, которое прочертило на лбу и на щеках глубокие складки. Прошлой ночью военные хирурги сделали ему пункцию, после которой из него вышло два таза оранжевой жидкости, и, несмотря на слабость, причиненную ему этой процедурой, он сразу же возглавил заседание военного совета своих генералов.

Его штандартоносец, Фанфан-Георгин, сопровождал его до самой двери, ведущей в зал заседания. Молодой человек был бодр и выглядел прекрасно, он сохранял гордый вид, соответствующий его нарядному мундиру. Но при этом его все время угнетало ужасное беспокойство. Никаких новостей, касающихся последствий похищения Перетты, у него не было, и он изнемогал от бесплодного ожидания письма Бравого Вояки, которое принесло бы ему хотя бы какие-нибудь сведения, хоть капельку информации. Но у почтальона в сумке так и не появлялось письма для кавалера Фанфана, и каждый новый день неизвестности был для бедного юноши мучительнее предыдущего. Задумавшись, он шагал по террасе, когда лейтенант Д'Орильи прошел мимо него. Время не стерло в сознании офицера воспоминания о прелестной актрисе, и он все также ненавидел своего счастливого соперника. Приблизившись к Фанфану, который не видел, что Д'Орильи оказался поблизости, офицер окликнул его тоном, далеким от приветливости:

– Вот как, Фанфан-Георгин! Вы теперь уже не приветствуете тех, кто выше вас по чину?

Штандартоносец, очнувшийся от своих мыслей, побледнел от гнева, но, сжав кулаки, принял должную позу, пристально глядя с расстояния в пять шагов на своего лейтенанта. Маркиз не отказал себе в удовольствии продержать его некоторое время в таком положении. Потом, бросив на него презрительный взгляд, ушел, не повернув головы.

Фанфан, бледный, как смерть, смотрел, как тот уходит. В этот момент он отдал бы все на свете, чтобы быть офицером и иметь возможность отплатить хоть один раз за все оскорбления и унижения, которые уже целый год наносил ему надменный щелкопер. Но он сдержал себя и снова углубился в свои мысли, не думая больше об офицере, который быстрым шагом удалился в замок.

Как только Д'Орильи оказался в своем кабинете, туда вошел вестовой и объявил:

– Господин лейтенант, там один крестьянин просит позволения поговорить с вами. Он уже целый час ждет.

– Пусть войдет!

Солдат впустил в комнату фламандца с волосами цвета спелой ржи, с веснущатым лицом, одетого в синюю блузу, не заправленную в бумазейные штаны, а свисающую свободно. Человек поклонился и, несколько подавленный военным видом помещения, молча протянул ему запечатанное письмо.

Маркиз Д'Орильи открыл его и прочел:

«Я нахожусь в гостинице, в двух лье от вашего штаба. Я хотел бы иметь с вами разговор, чрезвычайно важный и срочный. Пожалуйста, велите оформить мне пропуск, с которым я мог бы к вам пройти!

Люрбек. «

Лейтенант нахмурил брови. Что может быть нужно от него Люрбеку? Насколько охотно и часто он с ним встречался, когда вел жизнь, полную удовольствий, настолько теперь ему не хотелось его видеть.

Молодой маркиз много размышлял с тех пор, как снова оказался в армии. Он часто вспоминал о скверных советах своего так называемого друга, приведших его на наклонную плоскость разврата. Он ясно понял, что долгая дружба с ним принесла ему больше вреда, чем пользы. Похищение Перетты и все огорчения и неприятности, к которым оно привело, были результатом его тлетворного влияния. И ему стало неприятно во время военных действий снова видеть человека, которого он теперь считал своим злым гением. Тем не менее, он не мог и не должен был забывать о том, что Люрбек однажды его выручил. Он и до сих пор был ему должен большую сумму денег, предложенную Люрбеком в момент, когда он был связан карточным долгом, что могло привести его к бесчестью и стоить ему изгнания из армии.

В его памяти всплыла фраза Люрбека: «Вы отдадите мне долг, когда выгодно женитесь!» Выгодная женитьба! Какая насмешка! В часы боев не могло быть и разговора о таких пустяках! И все же, хотя какой-то неясный инстинкт советовал ему отказать посланцу Люрбека, он, движимый силой, превосходящей его волю, все-таки принял решение, взял листок бумаги, написал на нем несколько слов, приложил печать и протянул крестьянину пропуск по всей форме на имя шевалье.

День быстро угасал. Офицер больше не думал о шевалье де Люрбеке, его отвлекло большое количество поступивших шифрованных депеш чрезвычайной важности. К вечеру, когда солнце уже садилось за гряду розовых облаков, раздались громкие клики. Робер Д'Орильи подошел к окну. От земли поднимался свет. Два ряда солдат, несших на штыках ружей зажженные тряпки, пропитанные смолой, составляли полосу огня. Две тысячи горл кричали:

– Да здравствует король!

Людовик XV сдержал обещание, данное им маршалу. Он приехал вместе с дофином, чтобы присутствовать при гигантской битве, намеченной на следующий день. Золотые бляшки на берлине короля сверкали при свете факелов. Король, в маршальской форме, вышел из кареты, сопровождаемый юным принцем, одетым в форму генерала кавалерии. И снова раздались возгласы:

– Да здравствует дофин!

Взволнованный этим величественным зрелищем, Д'Орильи не мог сдержать ликования. Раз уж сам монарх лично явился воодушевить солдат, исход битвы не мог внушать сомнений! Каждый человек в армии, от генерала до рядового, знал свой долг, и каждый выполнит его до конца. И из уст офицера вырвался крик:

– Да здравствует король!

Д'Орильи совершенно забыл о щекотливой ситуации, в которую он попал из-за Люрбека, и не думал больше ни о чем, кроме новых подвигов. Но его из царства прекрасных грез о славе вернул к действительности секретарь генерального штаба, объявив ему, что пришли новые чрезвычайно важные отправления и он нужен, чтобы тут же их расшифровать. Он тотчас же взялся снова за трудную работу, достал шифровальный ключ и расшифровал срочные донесения. Одна из депеш, самая важная, содержала точный план размещения дивизий, которые должны были занять свои позиции ночью, а на следующее утро быть на местах и вступить в бой. Офицер перечитывал расшифровки, чтобы уточнить текст, как вдруг тот же вестовой, который приводил к нему крестьянина, возник перед ним и, отсалютовав по-военному, объявил:

– Господин шевалье де Люрбек!

Лейтенант хотел попросить пришедшего пройти в комнату офицеров и подождать, пока он кончит работу, но Люрбек, со свойственной ему бесцеремонностью, уже вошел в его кабинет и направился прямехонько к маркизу.

Тот холодно ответил на сердечное приветствие иностранца, который свободно расположился в кресле и сразу приступил к делу.

– Вы, конечно, удивились, дорогой друг, увидев меня в этих местах…

– Да, верно, – холодно ответил Д'Орильи, – я считал, что вы еще в Париже.

– Я и был там еще четыре дня назад, но одно важное дело привело меня сюда… Сердечное дело…

Д'Орильи вздрогнул. Шпион продолжал:

– Можно я задам вам один вопрос? Вы все еще влюблены в прелестную Фикефлёр?

Робер не сразу понял, какое отношение имя юной актрисы имеет к этому месту и к их разговору, но, тем не менее, ответил со всем пылом сжигавшей его страсти:

– Страстно!

– Тогда, – воскликнул Люрбек, – вы легко поймете цель моей поездки. Я тоже до сих пор без ума от госпожи Фавар!

Лейтенант смотрел на датчанина растерянно: он не мог уловить, куда тот гнет.

А Люрбек продолжал:

– Я знаю, что госпожа Фавар и мадемуазель де Фикефлёр должны приехать сюда, в военный лагерь, чтобы дать офицерам несколько представлений по просьбе маршала Саксонского.

– Это верно! – ответил Д'Орильи. – Я тоже слышал об этом – мне сказали, что они должны были уже быть здесь не позже вчерашнего вечера, в офицерском собрании.

– Вот и прекрасно! Я рассчитываю на ваше гостеприимство – оно даст мне возможность приблизиться к той, кого я люблю!

Несмотря ни на что, маркиз был слишком честен, чтобы не возмутиться его намерениями. В такой момент, когда война должна была принять самый кровавый характер, время было плохо выбрано для разговоров о любовной интрижке. Молодой офицер был уже готов резко прервать речь эгоиста, думающего только об удовлетворении своих страстей в подобный момент, но шевалье продолжал речь в том же легкомысленном тоне:

– Уверен, что именно здесь я одержу, наконец, победу, которая увенчает мои желания!

Д'Орильи твердо сказал:

– Вы у меня требуете, мой друг, нарушения регламента, что для меня, не могу не признаться, довольно сложно. Вы должны знать, что любому иностранцу запрещено находиться поблизости от генерального штаба.

Светская улыбка Люрбека вдруг превратилась в злобный оскал. И, внезапно сменив тон, он встал и, пристально глядя на маркиза, сухо бросил:

– Вы плохо помните, маркиз, некоторые услуги, которые я вам оказывал!

При этих словах, в которых звучала откровенная угроза, офицер побледнел. Теперь он до конца понял игру господина де Люрбека. Ему стало ясно, что, когда тот давал ему в долг большую сумму, он таким образом хотел держать его в руках. Поэтому нужно было пока подчиниться воле Люрбека – ведь он явился только для того, чтобы увидеть госпожу Фавар… Ни малейшего подозрения о возможном шпионаже даже не возникло у доверчивого лейтенанта, и он тоном вынужденной любезности ответил:

– Хорошо, сударь, считайте, что вы – мой гость.

Люрбека нисколько не смутила его сдержанность. В конце концов, он получил разрешение остаться в районе генерального штаба, что ему и требовалось. Он поклонился и стал усиленно благодарить лейтенанта. В этот момент вошел капрал с объявлением:

– Полковник из Белого дома требует немедленно к себе лейтенанта Д'Орильи. Он находится в парадном дворе.

– Сию минуту иду! – ответил Д'Орильи.

И он вышел сразу же, оставив Люрбека одного в своем кабинете… Тот посмотрел, как он убегает, и пробормотал с саркастической ухмылкой:

– Ну, что ж, теперь за работу!

Люрбек направился к столу, где лежали вперемешку кипы донесений и депеш. Он прислушался, не идет ли кто-нибудь, и, увидев, что в кабинет никто не решается войти, начал перерывать бумаги.

Парадный двор был ярко освещен огнем костров, вокруг которых солдаты гвардии собирались погреться. Около одного из них сидел и штандартоносец маршала Саксонского, перебирая в уме грустные мысли и печально следя за вспыхивающими огнями костра.

Вдруг громкий шум и говор разбудили задремывающих солдат. Раздался крик:

– Актеры! Комедианты приехали!

Первый кавалер Франции вскочил на ноги и стремглав бросился к главному посту. Конечно, госпожа Фавар и ее труппа приехали сюда, чтобы выполнить пожелание маршала Саксонского, хотя был уже поздний час. Луч надежды забрезжил в душе юноши. Может быть, Бравый Вояка уже нашел Перетту, и она теперь снова находится среди других актеров? Расталкивая локтями толпу, он отодвинул любопытных и оказался в первом ряду. Факелы освещали кареты, которые останавливались, скрипя давно не смазанными осями. Фанфан с колотящимся сердцем увидел на козлах первой берлины рослого человека, делавшего ему знаки подойти поближе. Это был Бравый Вояка. Усталое лицо старого солдата вырисовывалось при свете факела. Истощенный вид и беспокойный взгляд ветерана не обещал ничего хорошего. Он тяжело спрыгнул с козел кареты. Фанфан обнял его. Первыми его словами были:

– Где Перетта?

Бравый Вояка так безнадежно махнул рукой, что бледный Фанфан похолодел.

– Ее увез Люрбек и отправил во Фландрию!

Фанфан качнулся на ногах. Новость чуть не убила его. Ему пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы сдержать слезы. И он сумел это сделать.

Но слова старого солдата потрясли не одного Фанфана – их услышал также Д'Орильи, которого слух о приезде труппы привел в толпу встречающих. В ужасе от того, что он узнал, офицер, задыхаясь, продолжал слушать, что говорил Бравый Вояка.

– Этот Люрбек – подозрительный тип, – продолжал ветеран, – я думаю, что он связан с англичанами.

И тут лейтенант внезапно понял, что за оплошность он совершил, оставив шевалье одного в своем кабинете со всеми военными секретами! Он бросился к замку, растолкал изумленных сотрудников штаба и в несколько шагов добежал до зала, куда поступали телеграммы. Войдя в переднюю, он затаил дыхание, осторожным шагом, на цыпочках, прошел через вестибюль и рывком отворил дверь в свой кабинет. То, что он увидел, окончательно прояснило ему истинные намерения и самую личность негодяя, называвшего себя его другом. Люрбек, сидя за его столом, отбирал себе важные документы.

– Негодяй! – закричал Д'Орильи.

Люрбек, сделав попытку скрыть кражу, ответил ему с поразительно наглым спокойствием:

– В чем дело?

Лейтенант сдержал приступ ярости и, подойдя к Люрбеку, сказал, глядя ему прямо в глаза:

– Я арестую вас как шпиона!

– Я в это не верю! – бросил ему предатель, сохраняя полное самообладание.

– Это все из-за моей расписки! Но я предпочту сойти за вора, чем предать мою страну!

Люрбек, ведя себя не как обвиняемый, а как обвинитель, подошел к маркизу Д'Орильи вплотную и, нагло смотря ему в лицо, заявил с тем же адским хладнокровием:

– У меня есть аргумент посильнее, чем расписка: ваша любимая Перетта!

– Да, я знаю, что вы ее подло увезли.

– А сейчас она находится в лагере англичан, и, если я не вернусь за ней, она будет расстреляна как заложница!

– Бандит! – зарычал лейтенант, охваченный гневом, и схватил предателя за горло.

Они схватились. Началась борьба. Это был жестокий поединок. Люрбек оказался сильнее своего противника, который, кроме того, не мог вынуть шпагу из ножен. Дерущиеся опрокинули стол и, сплетясь, покатились по ковру. Со стола упал подсвечник, и от опрокинутых свечей занялся ковер. Как-то достав пистолет, шевалье выстрелил, и пуля задела висок Д'Орильи; офицер потерял сознание, распластавшись на полу. Тогда шпион, не обращая внимания на то, что пожар уже охватил почти всю комнату, быстро собрал все бумаги, засунул их как попало в карман плаща и, перепрыгнув через тело Д'Орильи, выскочил вон.

Пламя побежало по занавескам; стекла со звоном вылетели; горький черный дым заполнил помещение. Солдаты снаружи заметили огонь в окнах и закричали:

– Пожар!

Во тьме ночи раздался тревожный звук трубы. Поспешно была организована борьба с огнем. Раздались команды, ведра с водой по цепочке стали доставляться к горящему зданию, головни зашипели под струями воды; но сильный ветер раздувал огонь, и он стал уже грозить всему кварталу.

Одним из первых к горящему зданию прибежал Фанфан. Он увидел страшные языки пламени, вырывавшиеся из окон здания, и спросил:

– Есть там кто-нибудь?

– Офицер-шифровальщик, – ответил один из комендантов, показав ему человеческую тень, метавшуюся в дыму.

– Кто это?

– Маркиз Д'Орильи!

Тут, отбросив старые счеты, мгновенно забыв, что лейтенант хотел его смерти, Фанфан думал только об одном: в огне человек, который сейчас заживо сгорит. Он бросился к пылающему зданию. Его пытались задержать, но он раскидал всех, одним прыжком взлетел по лестнице крыльца и бросился сквозь падающие балки прямо в огонь.

А внутри охваченного пожаром шифровального зала Д'Орильи пришел в себя и тут же понял, что положение его безнадежно. Из последних сил он попытался отворить дверь, но она не поддалась, а офицер задохнулся в горьком дыму и, ослабев от потери крови, упал на пол снова. В последние секунды он еще сделал попытку поползти по полу, но уже не мог двигаться. Тут в его гаснущем сознании мелькнула фигура человека, который выломал дверь и шел к нему. Он успел еще понять, что это был тот, кого он толкнул на казнь – Фанфан-Тюльпан!

Не теряя ни секунды, первый кавалер Франции поднял лейтенанта, взвалил его на спину, налетел на уже начавшее гореть кресло и, ловко увернувшись от валившегося с потолка прямо ему на голову куска штукатурки, он сумел выбраться со своей ношей наружу.

Когда он появился на крыльце с телом Д'Орильи, солдаты встретили его восторженными криками. Волосы его были опалены, лицо обожжено, разодранный и обгоревший дымящийся мундир превратился в лохмотья – он был похож на героя из древней легенды, и казалось, что он вырос вдвое.

Бравый Вояка видел все это и не мог удержаться, глядя на героическое поведение своего любимца, от того, чтобы не закричать во весь голос:

– Да здравствует Фанфан-Георгин!

Ему дружно ответили восторженные клики солдат.

Фанфан положил бедного Д'Орильи на траву, в круг, освещенный горящими факелами. Свежий ночной воздух оживил пострадавшего офицера. Он на минуту пришел в сознание и, перед тем, как впасть в кому, еще раз успел разглядеть лицо своего спасителя: несмотря на страшную боль в черепе, он нашел в себе силы улыбнуться… Появились носилки. Раненого уложили и унесли в госпиталь, расположенный неподалеку.

Пожар тем временем начал утихать. Струи воды залили обгоревшие снаружи стены, – пожарный полк помог солдатам справиться с бедствием. Врачи сгрудились вокруг Д'Орильи. Вскоре последние языки пламени погасли, и крики петухов возвестили зарю селениям, которых пожар не успел коснуться.

Глава ХШ
СПЕКТАКЛЬ НА ПОЛЕ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

В семи лье от деревни Фонтенуа раскинул свои украшенные гербами палатки генеральный штаб герцога Камберлендского, главнокомандующего английской армии; выше всех развевался штандарт его величества короля Британии.

Генеральное развертывание военных сил создавало во вражеском лагере атмосферу воинственного возбуждения. Подкрепления, прибывшие из Англии в то самое утро, отправились на свои позиции под звуки маршей. Полк шотландских горцев, одетых в килты, с голыми коленями, с шапочками, лихо надвинутыми на одно ухо, прошел по равнине под гудение волынок. Орудия большого калибра катились к линии фронта с оглушительным грохотом. Эскадрон гусар из Кента в сине-красной форме ехал рысью вдоль небольшого канала, и искры от блестящих копий освещали бегущими бликами листву высоких старых тополей. Короткие и резкие команды звонко раздавались в утреннем воздухе. Отряд артиллеристов, несших каждый по два ядра, похожих на шары для игры в кегли, поспешно направлялся к местам расположения батарей, и солдаты шли под старую заунывную песню галлов, грустную, как жалоба. Несущие донесения вестовые скакали галопом. Четверо рослых солдат вели под конвоем крестьянина, возможно, шпиона, подталкивая его ударами кулаков к ограде лагеря, сооруженной из мешков с землей и ящиков, набитых песком; бульдог с окровавленной пастью преследовал целую стаю кур, которые норовили укрыться в пустом сарае.

Англичане торопились. Они знали, что против них стоят готовые к бою когорты маршала Саксонского, и это лишало их спокойствия. Отрывочные сведения, которые удавалось получать главнокомандующему, не давали точного представления о намерениях противника. Довольно значительное опоздание с доставкой провианта не прибавляло благополучия ситуации. Поэтому герцог Камберлендский готов был отдать все свое герцогство за точную информацию относительно ближайших по времени перемещений опасного противника.

В то утро он был занят работой над военными картами, расстеленными на столе; ему помогали двое полковников. Он нервничал и бушевал, перемежая приказы и решения с ужасными ругательствами.

Двое офицеров, обмирая от страха, с трепетом смотрели, как багровеют щеки их начальника, – что обозначало растущий гнев. Благородный лорд уже успел сломать две трости, когда гигантского роста улан, приподняв бархатную портьеру, закрывавшую вход в палатку главнокомандующего, появился и, стукнув каблуками, умолк.

– Какого черта вам надо? – яростно закричал герцог. – Я же приказал меня не. беспокоить!

– Я надеюсь, сэр, что меня простят, – сказал солдат, – сэр шевалье Люрбек просит возможно скорее принять его.

На лице герцога появилось облегчение. Люрбека считали одним из самых умных агентов-информаторов в секретной службе его Величества Британского короля. Уже довольно долгое время он не подавал признаков жизни. Наверняка, у него есть важные новости. Смягчившийся генерал уже вежливо попросил своих помощников удалиться, потом сказал вестовому:

– Пригласите джентльмена немедленно ко мне!

Появился Люрбек, покрытый пылью с ног до головы. Ему пришлось сделать основательный крюк, чтобы обогнуть французские аванпосты, и он заблудился в пути на темных дорогах. Он даже чуть не упал в глубокий ров, но путеводная звезда, светящая негодяям, уберегла его, и он приехал, несколько осунувшись, но живой и здоровый, чтобы завершить свое черное дело.

Камберленд пригласил его сесть.

– Монсеньер, – сказал шевалье, – прошу прощения, что не появился раньше, но посланцы, которых вы ко мне направляли месяц назад, наверняка сообщили вам о причинах, по которым мое присутствие в Париже было абсолютно необходимо.

– Да! – коротко ответил герцог.

– Мне нужно было довести до конца один план, который должен был обеспечить мне доступ к важным документам, – продолжал Люрбек. – Необходимость заставила меня неотступно следить за действиями и поведением одного офицера генерального штаба, находящегося при маршале Саксонском.

Тут в глазах англичанина занялся огонь интереса.

– Благодаря разным обстоятельствам, – говорить о них слишком долго, – я смог получить некоторые документы и несколько планов наступления. Вот они. Но, кроме этого, – черт возьми! – мне пришлось поджечь замок Фонтенуа, где князь Саксонский разместил свой генеральный штаб.

Не прерывая доклада, Люрбек протянул герцогу депеши и донесения, которые он украл у Д'Орильи. Герцог разразился довольным хохотом, схватил бумаги и принялся их лихорадочно изучать. Одна из них привлекла его особое внимание: это было точное воспроизведение плана военных действий, на такой же карте, как та, что лежала перед ним на столе.

– А теперь, монсеньер, – сказал Люрбек, – я попрошу у вас разрешения немного отдохнуть.

– О, вы это вполне заслужили, сэр! Несколько позже мне понадобятся от вас еще кое-какие разъяснения. А пока – до свидания!

Люрбек встал, низко поклонился и распрощался с главнокомандующим. Тот же, позвонив в серебряный колокольчик, приказал созвать к нему всех подчиненных ему офицеров. А Люрбек, снова сев на свою уже совсем утомленную лошадь, поспешил туда, где находилась Перетта, – он хотел проверить, благополучно ли ее доставили, как он приказал, в лагерь англичан.

Несмотря на все старания врачей, к лейтенанту Д'Орильи долго не возвращалось сознание. Только к полудню он начал медленно приходить в себя. Но его била лихорадка, и он бредил. Двое из его соратников не отходили от него, с жалостью вслушиваясь в его бессмысленное бормотание. Раненый вскрикивал:

– Вот он! Он уносит бумаги! Негодяй! Арестовать его!

– Бедный! Он бредит… – сказал один из офицеров.

– Да, но что серьезно: при пожаре исчезли очень важные документы… – сказал другой.

– Ясно, что они сгорели в огне.

– Хорошо, если так!

– Ну кто же мог их похитить?

– Вестовой, который находился на посту у двери бюро, утверждает, что он впустил в зал посетителя, который, имея пропуск, потребовал свидания с маркизом Д'Орильи. Потом посетитель исчез. Думаю, что именно он и ранил лейтенанта…

– А может быть, никакого нападения не было, а просто Д'Орильи поранился, падая…

В этот момент у изголовья раненого появился штандартоносец маршала Саксонского. Приветствуя двоих офицеров, он спросил:

– Скажите, а причина пожара установлена?

Оба офицера отрицательно покачали головой. Но тут больной стал понемногу приходить в сознание, лихорадка начала спадать, он открыл глаза и уже вполне осмысленно смотрел на тех, кто был рядом.

Он увидел Фанфана. На его лице отразилась целая буря чувств: огромная благодарность, облегчение, волнение – все вместе осветило его взгляд, и он, протянув руки к Фанфану, тихо сказал:

– Простите меня!

И потом еще раз, уже более твердым голосом и с мольбой:

– Простите меня!

Фанфан был чуть не до слез растроган и обезоружен его искренним и глубоким раскаянием. Он ответил:

– Прощаю!

Может быть, их отец, который видел их с небес, пожелал, чтобы два брата, еще не узнав друг друга, полностью примирились?

Робер Д'Орильи взял руку Фанфана и не отпускал ее; лицо его прояснилось; теперь на нем отражались спокойствие и радость. Фанфан не отнимал свою руку. Оба офицера тоже были глубоко взволнованы. И вдруг Д'Орильи рывком сел на постели, ужасно побледнел, словно что-то внезапно вспомнил, в глазах его появился ужас, и он закричал изо всех сил:

– Фанфан, умоляю вас, немедленно предупредите маршала! Подлый Люрбек! Он украл у меня документы! Теперь противник будет знать, что наше правое крыло ничем не защищено до сих пор!

Это был уже не лихорадочный бред! С полным сознанием он говорил о трагической и опасной ситуации; надо было действовать, не откладывая ни на минуту. Штандартоносец в одно мгновение все понял и сказал:

– Иду!

– Не слушайте, он болен, это бред! – воскликнули двое офицеров, пытаясь удержать Фанфана. – Мы не видели, чтобы шевалье де Люрбек появлялся здесь в последние дни. Посмотрите, бедный Д'Орильи даже не понимает, где он!

И в самом деле, Д'Орильи, смертельно бледный, снова откинулся на свою постель в бессознательном состоянии; с его губ теперь срывались только бессвязные звуки… Фанфан на минуту засомневался. Ведь, в самом деле, ни за что на свете он не хотел бы принести маршалу неправильные, или даже неточные сведения. Но, с другой стороны, слова лейтенанта были слишком правдоподобны, да еще полностью совпадали с событиями, свидетелем которых он совсем недавно был сам в Версале. Для него не было сомнения в том, что Люрбек – опасный шпион!

Фанфан повернулся к офицерам и закричал:

– Я уверен, что господин Д'Орильи говорит правду! Необходимо действовать и немедленно! Пока я бегу в генеральный штаб, я прошу вас – примите меры, господа, чтобы наше правое крыло было поднято по тревоге! – Это единственный способ быть готовыми к сюрпризу, который преподнесет нам неприятель!

Тон, которым он говорил, был настолько убедителен, что офицеры, мгновенно поверив ему, выскочили наружу. А Фанфан, с жалостью взглянув на Д'Орильи, которого двое санитаров теперь еле удерживали на постели, так как его бред приобрел буйный характер, бросился бегом к замку, в штаб…

В этот день, после полудня, госпожа Фавар должна была, вместе со своей труппой, давать первое представление. Бедная женщина, честно говоря, была мало расположена в тот момент играть комедию. О ее любимице, таинственно похищенной, не было никаких сведений. Тюремное заключение мужа продолжалось, что приводило ее в отчаяние. Ей приходилось призывать на помощь всю свою энергию, волю и самообладание. Но она все-таки рассчитывала – любезностью, или хитростью, – но когда-нибудь заставить маршала действовать. Только эта надежда, как ни хрупка она была, и давала ей возможность не потерять последнее присутствие духа.

Утром к ней пришел Бравый Вояка и сообщил, что король и дофин будут присутствовать на спектакле. По замыслу госпожи Фавар давали комедию «Деревенский петух», принесшую ранее самый шумный успех Фавару.

Бригада солдат воздвигла в парке замка сцену, а деревья парка служили естественным задником в природном «театральном зале». Два барабана, над которыми поставили наперекрест королевские штандарты, составляли забавную декорацию, а дежурный начальник лагеря добыл у населения близлежащих деревень большое количество кресел, стульев, табуретов, которые денщики и слуги расставили рядами прямо на траве лужайки перед сценой. Палатки, находившиеся за сценой в небольшой рощице, служили помещением для артистов, и Бравый Вояка, несмотря на все невзгоды, ни на минуту не забывая о своих служебных обязанностях, хлопотал, журил и наводил порядок среди гвардейцев, которые помогали все устраивать и охотно протягивали руку помощи актерам, а особенно – актрисам, радуясь возможности близко с ними общаться.

Маршал Саксонский чувствовал себя скверно и в то утро оставался в своей комнате. Ему должны были, в соответствии с предписаниями врачей, делать очередную пункцию. Приезд короля, непрерывно приходящие одна за другой депеши, совещания штаба, необходимые в виду приближающегося наступления противника, – всё это не давало ему возможности даже ненадолго оказаться около госпожи Фавар. Атака была назначена на послезавтра. И князь радовался перспективе присутствовать вместе с генеральным штабом на представлении «Деревенского петуха» и провести пару приятных часов перед решающей битвой.

Понемногу на лужайке перед сценой собирались офицеры и рассаживались в ожидании появления короля, обещавшего присутствовать на представлении. Высоко стоящее солнце оживляло блеск парадных мундиров, так как вельможи в честь Его Величества надели самые нарядные костюмы. За опущенным занавесом актрисы, заглядывая в отверстия, старались разглядеть важных зрителей. Их называли по именам, а Бравый Вояка, не любивший, как истинный солдат, когда болтали на работе, делал замечания и просил всех помолчать. Тут рокот барабанов и резкие звуки флейт возвестили, что Людовик XV и дофин уже пересекают парадный двор и сейчас прибудут.

Король в маршальском мундире, сопровождаемый юным принцем, одетым в мундир полковника французской гвардии, любезно отвечали на приветствия, громко звучавшие среди офицеров. Морис Саксонский, постаревший на десять лет, согнувшийся над своей палкой, скорее тащился, чем шел к креслам первого ряда.

Людовик XV сделал знак начинать. Сразу раздались три удара колокола. Но, к общему изумлению, как адское эхо, вскоре три пушечных выстрела потрясли воздух.