Текст книги "О вечном. Избранная лирика"

Автор книги: Пьер Ронсар

АМУРЕТТА

 
Вы слышите, все громче воет вьюга.
Прогоним холод, милая подруга:
Не стариковски, ежась над огнем, —
С любовной битвы вечер свой начнем.
На этом ложе будет место бою!
Скорей обвейте шею мне рукою
И дайте в губы вас поцеловать.
Забудем все, что вам внушала мать.
Стыдливый стан я обниму сначала.
Зачем вы причесались, как для бала?
В часы любви причесок не терплю,
Я ваши косы мигом растреплю.
Но что же вы? Приблизьте щечку смело!
У вас ушко, я вижу, покраснело.
О, не стыдитесь и не прячьте глаз, —
Иль нежным словом так смутил я вас?
Нет, вам смешно, не хмурьтесь так сурово!
Я вам сказал – не вижу в том дурного! —
Что руку вам я положу на грудь.
Вы разрешите ей туда скользнуть?
О, вам играть угодно в добродетель!
Затейщица! Амур мне в том свидетель,
Вам легче губы на замок замкнуть,
Чем о любви молить кого-нибудь.
Парис отлично разгадал Елену.
Из вас любая радуется плену.
Иная беззаветно влюблена,
Но похищеньем бредит и она.
Так испытаем силу, – что вы, что вы!
Упали навзничь, умереть готовы!
О, как я рад, – не поцелуй я вас,
Вы б надо мной смеялись в этот час,
Одна оставшись у себя в постели.
Свершилось то, чего вы так хотели!
Мы повторим, и дай нам Бог всегда
Так согреваться в лучшие года.
 

ВЕРЕТЕНО

 
Паллады верный друг, наперсник бессловесный,
Ступай, веретено, спеши к моей прелестной.
Когда соскучится, разлучена со мной,
Пусть сядет с прялкою на лесенке входной,
Запустит колесо, затянет песнь, другую,
Прядет – и гонит грусть, готовя нить тугую,
Прошу, веретено, ей другом верным будь,
Я не беру Мари с собою в дальний путь,
Ты в руки попадешь не девственнице праздной,
Что предана одной заботе неотвязной, —
Пред зеркалом менять прическу без конца,
Румянясь и белясь для первого глупца, —
Нет, скромной девушке, что лишнего не скажет,
Весь день прядет иль шьет, клубок мотает, вяжет,
С двумя сестренками вставая на заре, —
Зимой у очага, а летом во дворе.
Мое веретено, ты родом из Вандома,
Там люди хвастают, что лень им незнакома.
Но верь, тебя в Анжу полюбят как нигде, —
Не будешь тосковать, качаясь на гвозде.
Нет, алое сукно из этой шерсти нежной
Она в недолгий срок соткет рукой прилежной,
Так мягко, так легко расстелется оно,
Что в праздник сам король наденет то сукно,
Идем же, встречено ты будешь как родное,
Веретено, с концов тщедушное, худое,
Но станом круглое, с приятной полнотой,
Кругом обвитое тесемкой золотой.
Друг шерсти, ткани друг, отрада в час разлуки,
Певун и домосед, гонитель зимней скуки,
Спешим! в Бургейле ждут с зари и до зари,
О, как зардеется от радости Мари!
Ведь даже малый дар, залог любви нетленной,
Ценней, чем все венцы и скипетры вселенной.
 

ПЕСНЯ

 
Если вижу, что весна,
Что юна
Вновь волна и земли эти,
Мнится мне: Амур и день,
Бросив тень,
Вновь рождаются, как дети.
 
 
День прелестней каждый час,
С ним для нас
Вновь луга разнообразны,
И Амур в груди людской
Правит бой,
С ним и стрелы, и соблазны!
 
 
Мечет он во все края
Острия,
Он властитель всей природы,
Всех людей, зверей и птиц,
Пали ниц
Перед ним покорно воды.
 
 
Вот Венера. С ней и сын,
Властелин,
В колеснице, зримы снизу…
Мчит она на лебедях
в облаках
На свидание к Анхизу.
 
 
И куда бы ни простер
Стрелы взор
Сквозь простор лучей прекрасных,
Воздух станет сразу чист
И, лучист,
Блещет в искрах сладострастных.
 
 
Лишь опустит до земли, —
И взросли
Тысячи цветов медвяных,
И гвоздик среди полей,
И лилей,
И меж ними роз румяных…
 
 
В месяц сей душа моя, —
Чую я —
Вся в Амуровом пыланье;
Вижу я: со всех сторон
Принял он
Госпожи очарованье.
 
 
Если вижу все в цвету,
Пестроту
На речном цветущем бреге,
Мнится, предо мной горит
Жар ланит
Пурпуровых, полных неги!
 
 
Если вижу: вяз обвить
Хочет нить
Плющевая, обнимая,
Мнится, в путах я тугих
Рук твоих,
Шею жмет мне дорогая.
 
 
Слышу ли, войдя в лесок,
Голосок
Веселящий соловейный, —
Мнится: в уши льется мне
В тишине
Милый голос чародейный.
 
 
Вижу ль, что стройна сосна
И одна
Осенила всю полянку, —
Мысль мешается моя,
Вижу я
Стан ее, ее осанку!
 
 
Иль когда цветок найду
Я в саду,
Ранним утром оживленный, —
Говорю: похож цветок
На сосок
Груди, нежно округленной.
 
 
Солнца ль светлая коса
В небеса
Появляется с зарею, —
Вновь мне кажется: она
Ото сна
Поднялась передо мною.
 
 
Коль иду среди лугов
И цветов
Окружен благоуханьем, —
Чувствам кажется моим,
Что твоим
Сладким я пленен дыханьем.
 
 
Словом, я меж госпожой
И весной
Смело делаю сравненье:
Жизнь дает цветам весна,
А она
Мне дает свое биенье.
 
 
Близ журчащего слегка
Ручейка
Я расплел бы косы эти,
Их во столько бы кудрей
Свил бы ей,
Сколько их на водной сети.
 
 
Чтобы ею обладать,
Мне бы стать
Божеством сих рощ безвестных,
Целовать бы столько раз,
Сколь у нас
Много листиков древесных.
 
 
Дорогая, приходи!
Погляди,
Что за зелень в свежем доле!
Мне сочувствуют цветы.
Только ты
Равнодушна к бедной доле!
 
 
Посмотри-ка в высоту
На чету,
Последи за голубями,
Как естественно они
В эти дни
Клювом любятся, крылами.
 
 
Мы же чести ловим тень.
Что ни день,
Гоним счастье, хоть не рады.
Птицам лучше, – те вольны,
Влюблены,
И в любви им нет преграды.
 
 
Все же нам терять не след
Наших лет
Ради строгости не в меру,
Лучше следовать теперь, —
О поверь, —
Голубиному примеру.
 
 
Лучше мне скорей даруй
Поцелуй,
О богиня, утешая,
Чтобы наших дней заря
Эдак зря
Не исчезла золотая!
 

ПЕСНЯ

 
Коснись, молю богами,
Чтоб я не захворал,
Ты губ моих губами,
Пунцовей, чем коралл.
И шею мне обвей
Скорей рукой своей.
 
 
И, очи в очи, рядом
Мы сядем, склонены,
И ты проникнешь взглядом
До сердца глубины, —
Оно ж полно одной
Любовью и тобой.
 
 
Красавица! Смущенье
Моих влюбленных глаз!
Целуй без промедленья,
Целуй меня сто раз!
Зачем лежу я тих
И нем в руках твоих?
 
 
Чтоб сон твой стал короче, —
Я не хочу отнюдь, —
Блажен, коль могут очи
Прекрасные вздремнуть.
Блажен, коль встретят сны,
Ко мне устремлены.
 
 
Я, хочешь, их открою,
Лобзаньем сон гоня?
Ах! Вновь ты стала злою,
Чтоб уморить меня.
Сейчас покину свет…
Тебе не стыдно, нет?
 
 
Коль хочешь, враг мой милый,
Чтоб не был я томим,
В меня вдохни ты силы
Лобзанием своим.
Ах! В сердце мне течет
Его сладчайший мед.
 
 
Любови неустанной
Я буйство полюбил,
Коль тот же постоянный
Двоих сжигает пыл.
Мне будет смерть мила,
Коль чрез любовь пришла.
 

* * *

 
Что я люблю Мари – то истина святая,
Но и любовь к Аннет Амур в меня вдохнул,
Мне обе дороги. Так в оны дни Тибулл
О Немезиде пел, по Делии страдая.
 
 
Педант бы осудил – вот ветреность пустая:
Забыть любимую, едва лишь день мелькнул!
Любил лишь тот, кто ввек с дороги не свернул,
Кто счастлив был, одну любовь предпочитая.
 
 
Но, право, Шеруврье, в обеих я влюблен!
Не думай, будто лгу, безмерно распален
Воображением и жаждой обладанья.
 
 
И многого ль прошу: у той – к руке прильнуть,
Той – шею целовать, глаза иль губы, грудь,
Вот, милый Шеруврье, и все мои желанья.
 

* * *

 
Ты всем взяла: лицом и прямотою стана,
Глазами, голосом, повадкой озорной.
Как розы майские – махровую с лесной —
Тебя с твоей сестрой и сравнивать мне странно.
 
 
Я сам шиповником любуюсь постоянно,
Когда увижу вдруг цветущий куст весной.
Она пленительна – все в том сошлись со мной,
Но пред тобой, Мари, твоя бледнеет Анна.
 
 
Да, ей, красавице, до старшей далеко.
Я знаю, каждого сразит она легко, —
Девичьим обликом она подруг затмила.
 
 
В ней все прелестно, все, но только входишь ты,
Бледнеет блеск ее цветущей красоты,
Так меркнут при луне соседние светила.
 

* * *

 
Проведав, что с другим любимая близка,
Не буйствуй, удержись от гневного порыва,
Ты друга верного прощаешь терпеливо,
Когда вспылил он вдруг и нагрубил слегка.
 
 
Грех надо отличать от мелкого грешка,
А согрешить разок – уж не такое диво,
Когда любовница твоя еще красива
И даже кается – вина невелика!
 
 
Ты скажешь, ты считал ее достойной, честной,
Но Цинтия – пример тебе не безызвестный,
Проперций в ней нашел достойные черты.
 
 
И все ж она его однажды обманула.
Так усмири свой гнев. Ну чем их лучше ты —
Их всех – Проперция, Тибулла и Катулла.
 

* * *

 
Я грустно, медленно, вдоль мутного потока,
Не видя ничего, бреду лесной тропою.
Одна и та же мысль мне не дает покою:
О ней, – о той, в ком нет, казалось мне, порока.
 
 
О дай мне отдых, мысль, не мучай так жестоко,
Не приводи одну причину за другою
Для горьких слез о том, что и теперь, не скрою,
Мне больно сердце жжет и сводит в гроб до срока.
 
 
Ты не уходишь, мысль? Я развалю твой дом,
Я смертью собственной твою разрушу крепость.
Уйди, прошу, оставь мой разум наконец!
 
 
Как хорошо забыть, уснув могильным сном,
Измену, и любовь, и эту всю нелепость —
То, от чего навек освобожден мертвец.
 

* * *

 
Ах, чертов этот врач! Опять сюда идет!
Он хочет сотый раз увидеть без рубашки
Мою любимую, пощупать все: и ляжки,
И ту, и эту грудь, и спину, и живот.
 
 
Так лечит он ее? Совсем наоборот:
Он плут, он голову морочит ей, бедняжке,
У всей их братии такие же замашки.
Влюбился, может быть, так лучше пусть не врет.
 
 
Ее родители, прошу вас, дорогие, —
Совсем расстроил вас недуг моей Марии!
Гоните медика, влюбленную свинью.
 
 
Неужто не ясна вам вся его затея?
Да ниспошлет Господь, чтоб наказать злодея,
Ей исцеление, ему – болезнь мою.
 

СМЕРТЬ МАРИИ

 
Я безутешно слезы лью.
Припоминаю смерть твою,
Былое счастье, жизнь былую,
Воображаю каждый миг
Тот взор, что мной играть привык,
И в одиночестве тоскую.
 
 
Увы! Твой смех, твой нежный взор,
Улыбка, голос, разговор —
Все, от чего росла и крепла
Моя любовь – и нежных глаз
Лукавый, сладостный отказ, —
Ужель вы стали горстью пепла!
 
 
И все ж красавицу мою
Я в сердце бережно таю,
Всю, как живую, в нем лелею.
Ни смерть любви не охладит,
Ни гроб мечтам не запретит
Повсюду следовать за нею.
 
 
О, если б не был разум мой
Обманут близостью живой,
Когда, лаская пышный волос,
Впивая блеск волшебных глаз,
Внимал я каждый день и час
Твой ласковый, твой звонкий голос,
 
 
И вздох, и лепет в тишине, —
О, если б ты сказала мне:
Гляди, чтоб наглядеться вволю,
Запомни все мои черты,
Их больше не увидишь ты,
Мне выпал дальний путь на долю!
 
 
Тогда б я взял из глаз твоих
Все то, что мне сияло в них,
Впитал бы сердцем изумленным, —
Но смертным ведать не дано,
Что им утратить суждено
Веленьем Парки непреклонным!
 
 
С тех пор живу, забыт, угрюм,
В смятенье скорбном чувств и дум,
Не разделив ни с кем досуга,
Не утолив печаль свою…
Мой ангел, вспомнишь ли в раю
Тобой покинутого друга?
 
 
Один остался твой Ронсар!
Ты в полном блеске юных чар
На небеса взята судьбою,
Утратив прелесть красоты,
Как вянут нежные цветы,
Открыты солнечному зною.
 
 
Амур, когда захочешь вновь
Мне возвести в закон любовь,
До гроба стать моим владыкой,
Ступай в Аид, Плутону льсти,
Лишь сочетай в земном пути
Меня с моею Эвридикой!
 
 
Иль там, вверху, Природу-мать
Моли такую же создать,
Как та, о чьей красе тоскую, —
Но нет, сама восхищена,
Разбила форму ту она,
Чтоб в ней не воплотить другую.
 
 
Глаза Марии мне верни!
Два солнца огненных, они
Слепили пламенной игрою.
Ты дал такую нежность ей,
Такую прелесть, что пред ней
Терялся разум мой порою.
 
 
Верни мне ласку и привет,
Порой – уклончивый ответ,
Порой – лукавое сомненье.
Верни мне все ее черты!
Когда ж и сам бессилен ты,
Ступай – тебе мое презренье!
 
 
Я в смерти помощь обрету,
Я только смерть отныне чту —
Превыше чести, жизни, славы,
Любовь! Пред смертью ты ничто,
Коль отдала без боя то,
В чем цвет и честь твоей державы!
 
 
В Элизии ль ты в этот час,
Близ Бога ли – прости сто раз,
Прости, Мари, за дверью гроба!
Вовеки сердцу ты мила,
И смерть не разрешит узла,
Которым связаны мы оба.
 

* * *

 
Как роза ранняя, цветок душистый мая,
В расцвете юности и нежной красоты,
Когда встающий день омыл росой цветы,
Сверкает, небеса румянцем затмевая, —
 
 
Вся прелестью дыша, вся грация живая,
Благоуханием поит она сады,
Но солнце жжет ее, но дождь сечет листы,
И клонится она и гибнет, увядая.
 
 
Так ты, красавица, ты, юная, цвела,
Ты небом и землей прославлена была,
Но пресекла твой путь ревнивой Парки злоба.
 
 
И я в тоске, в слезах на смертный одр принес
В кувшине – молока, в корзинке – свежих роз,
Чтоб розою живой ты расцвела из гроба.
 

ЭПИТАФИЯ МАРИИ

 
Красавица Мари, ты здесь погребена.
Ты из Вандомуа в Анжу меня сманила,
В зеленый месяц май ты кровь мне горячила,
В душе, в крови, в мечтах царила ты одна.
 
 
Здесь вежество, и честь, и чувства глубина,
И прелесть – все навек отторгнула могила,
Ты б красотой своей и мертвых воскресила —
Такая красота была тебе дана.
 
 
Прекрасная Мари звездой прекрасной стала,
Пред ратью ангельской очами заблистала,
Но, красоты лишась, весь мир уныл и сир.
 
 
Да, ныне ты жива, я мертв душой с кручины,
Презренен этот век, презренен тот мужчина,
Кто в плен идет к любви и мнит, что честен мир.
 

СОНЕТЫ К ЕЛЕНЕ

Первая книга

* * *

 
Плыву в волнах любви. Не видно маяка.
Хочу лишь одного (не дерзко ль это слово!),
Но в горестной душе желанья нет иного
Достигнуть берега – ведь гавань так близка!
 
 
Предвестье гибели – клубятся облака.
Виденьем огненным из мрака грозового
Елена светит мне. Она глядит сурово,
И к смерти парус мой ведет ее рука.
 
 
Я одинок, тону. Вожатым в путь мой трудный
Слепого мальчика я выбрал, безрассудный,
И горько жалуюсь, краснею, слезы лью.
 
 
Душе неведом страх, хоть смерть меня торопит.
Но, Боже праведный! Ужели шквал потопит
У самой пристани неверную ладью!
 

* * *

 
Возненавидишь ты меня, моя Аглая,
Или полюбишь вдруг, – не все ли мне равно?
На карту жизнь моя поставлена давно,
И я решенья жду, пощады не желая.
 
 
Измучится душа, в огне любви пылая,
Или закоченеть во льдах ей суждено, —
В небесных знаменьях читаю я одно:
Мне гибель скорую судьба пророчит злая.
 
 
Под знаменем Любви я вечный паладин,
Так горько не страдал, должно быть, ни один
Великомученик, – привычно, как в доспехи,
 
 
Я в беды облачусь и вызову на бой
Свою обидчицу, уверенный в успехе:
Ты дважды не убьешь убитого тобой.
 

* * *

 
Вздыхатель вечный твой, я третий год в плену
У этих милых глаз, но в сердце нет печали,
Лишь беды старости порою докучали,
По волосам моим рассыпав седину.
 
 
И если я бледнеть и тосковать начну,
Ты вспомни, как легко, как ласково вначале
Любую боль мою глаза твои смягчали:
Тифон за кроткий нрав боготворил жену.
 
 
И если ты одна в моей повинна боли,
Найди в душе своей хоть чуточку тепла,
Что свойственно сердцам людским: я поневоле
 
 
Давно такой, каким меня ты создала,
Ты кровь моя и плоть, и жизнь, не оттого ли
Тебя душа моя в подруги избрала.
 

* * *

 
Когда с прелестною кузиною вдвоем,
Затмив светило дня, сидела ты в гостиной,
Я был заворожен волшебною картиной:
Так хороши цветы над луговым ручьем.
 
 
Анжуйских девушек легко мы узнаем:
Их милой живостью прославлен край старинный, —
Тепло, приветливо я встречен был кузиной,
А ты задумалась, мечтая о своем.
 
 
Ты безразличием мне душу истерзала,
Как ни молился я – ты глаз не подняла
И, полусонная, ни слова не сказала, —
 
 
Все брови хмурила, сама себе мила,
И испугался я, что дерзким ты сочла
Приветствие мое, и выбежал из зала.
 

* * *

 
Бездушная, меня ты презирать вольна,
Унизить, растоптать, смеяться надо мною, —
Тогда я мог бы жить надеждою одною,
Надеждой, что во все сияла времена.
 
 
Она спасенье тех, чья жизнь обречена,
Земля – для моряка, снесенного волною,
Для узника – звезда над каменной стеною,
Как высший дар богов Надежда нам дана.
 
 
Бездушья своего ни взглядом, ни упреком
Вовек не выдашь ты, но, словно ненароком,
Искусной колкостью покой смущаешь мой.
 
 
Бездушная, скажи, что может значить это? —
Превозносить любовь и не любить самой —
О солнце говорить, страшась дневного света!
 

* * *

 
В который раз уже обида друг на друга —
И примирение. Уже в который раз
Хулы и похвалы зачинщику проказ,
Амуру, чья вина не меньше, чем заслуга.
 
 
Как повторение затверженного круга,
Сближение – разрыв, согласие – отказ,
И уверения, лишь на короткий час —
Все это признаки любовного недуга.
 
 
Соединяются извечно, видит Бог,
Противоречия любви в один клубок.
В ней доброта и гнев – два равнозначных знака,
 
 
С отчаянием в ней надежда сплетена.
Любовь – упорная и долгая война,
Где перемирия случаются, однако.
 

* * *

 
Когда в ее груди – пустыня снеговая
И, как бронею, льдом холодный дух одет,
Когда я дорог ей лишь тем, что я поэт,
К чему безумствую, в мученьях изнывая?
 
 
Что имя, сан ее и гордость родовая —
Позор нарядный мой, блестящий плен? О нет!
Поверьте, милая, я не настолько сед,
Чтоб сердцу не могла вас заменить другая.
 
 
Амур вам подтвердит, Амур не может лгать:
Не так прекрасны вы, чтоб чувство отвергать!
Как не ценить любви – я, право, негодую!
 
 
Ведь я уж никогда не стану молодым,
Любите же меня таким, как есть, седым,
И буду вас любить, хотя б совсем седую.
 

* * *

 
Я нитку алую вокруг твоей руки
Сегодня обвязал с покорною мольбою,
Но, видно, колдовство не властно над тобою:
Сердцами были мы как прежде далеки.
 
 
Сударыня, я сам рассудку вопреки
Опутан темною всевластной ворожбою,
Я пленник, я слуга, насмешливой судьбою
Коварно пойманный в любовные силки.
 
 
Вконец отчаявшись, пойду я к чародею
И демоническим напитком овладею,
Чтоб жар в груди твоей вовеки не утих.
 
 
Увы, я слишком стар для пылкого веселья,
Богатство, красота, а не волшебный стих, —
Вот подлинной любви магические зелья.
 

* * *

 
Глава, училище искусств и всех наук,
Жилище разума, что дал нам веру в Бога,
Счастливой памяти и праведности строгой,
Откуда, вновь родясь, Паллада вышла вдруг!
 
 
Глава, достоинства и благонравья друг
И неизбывный враг греховности убогой,
Глава, ты – малый мир, часть горнего чертога,
И звений мировых тебе известен круг!
 
 
Высокородный дух, что небо нам дарит,
В сей голове теперь, как в небесах, парит,
Лишен страстей земных, которых не избудем,
 
 
Но хрупок и летуч и свят и прост вполне.
Коль ты божественна, подай прощенье мне:
Пристало божествам дарить прощенье людям.
 

* * *

 
Когда бы вы, мадам, мне подарили сами
Один свой поцелуй – в награду всех тревог! —
Я бы, как легким сном, разлукой пренебрег,
Не мучая себя ревнивыми мечтами.
 
 
Когда бы вашими прекрасными чертами
На маленьком холсте я любоваться мог
Иль трогать прядь волос – любви живой залог,
Я не сменялся бы своей судьбой с богами.
 
 
Увы, я ничего не получил от вас,
Что бы могло меня утешить в скорбный час,
Чем память и печаль могли бы усладиться.
 
 
По-вашему, любовь – лишь сочетанье двух
Духовных сущностей. Мне трудно согласиться;
Что может сочетать лишенный плоти дух?
 

* * *

 
Как в зеркале, в глазах твоих отражены
Небесные луга, приют любви счастливый,
В их пламени Амур, насмешник шаловливый,
Закаливал стрелу для ласковой войны.
 
 
О рыцари, меня отвлечь вы не вольны
От глаз, где чистые рождаются приливы,
Какую бранную добычу предпочли вы
Блаженству черпать жизнь из этой глубины?
 
 
Твоя улыбка мне награда дорогая,
По капле в грудь мою вольется, обжигая,
Бальзам твоих очей и горячей огня
 
 
Сияньем ангельским воспламенит мне душу,
Но мыслью о себе я счастья не нарушу,
Тщеславный этот мир исчезнет для меня.
 

* * *

 
Итак, храните все, все, что судьбой дано вам,
Храните от меня свой каждый день и час,
И вашу красоту, и нежность ваших глаз,
И ваш глубокий ум, и вашу власть над словом.
 
 
Склоняюсь горестно пред жребием суровым:
Уже не оскорблю объятьем дерзким вас,
Хотя б, смиряя страсть, отвергнут в сотый раз,
Я смелость вновь обрел в отчаянии новом.
 
 
И если невзначай коснусь я вас рукой,
Не надо гневаться и так сверкать очами, —
Мой разум ослеплен, я потерял покой,
 
 
Все думы лишь о вас, я полон только вами,
И небреженья нет в нескромности такой, —
Простите же мне то, в чем вы виновны сами.
 

* * *

 
Мадам, вчера в саду меня вы уверяли,
Что вас не трогает напыщенный куплет,
Что холодны стихи, в которых боли нет,
Отчаянной мольбы и горестной печали;
 
 
Что на досуге вы обычно выбирали
Мой самый жалостный, трагический сонет,
Поскольку стон любви и страсти жгучий бред
Ваш дух возвышенный всегда живей питали.
 
 
Не речь, а западня! Она меня манит
Искать сочувствия, забвения обид,
Надежду оплатив ценою непомерной, —
 
 
Чтоб над моей строкой лукавый глаз пустил
Фальшивую слезу. Так плачет крокодил
Пред тем, как жизнь отнять у жертвы легковерной.
 

* * *

 
Лимон и апельсин, твой драгоценный дар,
Целую сотни раз влюбленными губами,
Кладу себе на грудь, где полыхает пламя:
Пускай почувствуют мой сокровенный жар.
 
 
Когда же два плода в огне любовных чар
Воспламеняются – я их тушу слезами.
Ты смотришь на меня лукавыми глазами,
Как будто нанести готовишься удар.
 
 
Лимон и апельсин – два символа любовных.
Они подобие тех яблок баснословных,
Которыми прельстил бегунью Гиппомен.
 
 
Проказник и шутник Амур, что правит в мире,
Украдкой привязал к моим ногам две гири.
Как, легконогую, тебя возьму я в плен?
 

* * *

 
Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела
На гаснущий Монмартр, на темный дол кругом
И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, —
Для них покинуть Двор – нет сладостней удела!
 
 
Когда б я чувствами повелевать умела,
Я дни наполнила б живительным трудом,
Амура прогнала б, молитвой и постом
Смиряя жар любви, не знающий предела».
 
 
Я отвечал тогда: «Погасшим не зови
Незримый пламень тот, что под золой таится:
И старцам праведным знаком огонь в крови.
 
 
Как во дворцах, Амур в монастырях гнездится.
Могучий царь богов, великий бог любви,
Молитвы гонит он и над постом глумится».
 

* * *

 
Куда от глаз твоих укрыться, посоветуй!
От факелов иных я сердца не зажгу:
Красавицы во мне не видели слугу,
Полжизни прожил я, любовью не задетый.
 
 
Поволочусь за той, любезничаю с этой,
У самых ветреных прелестниц не в долгу,
Я думал, от сетей себя уберегу,
Но если уж попал, то на судьбу не сетуй.
 
 
Проигран бой, разбит последний мой отряд,
Но ради глаз твоих и десять лет подряд
Готов я осаждать несломленную Трою.
 
 
Пойми, Эрот ревнив к чужому торжеству,
Добычу кроткую и лев щадит порою:
Сжигает молния скалу, а не траву.
 

* * *

 
Ты знаешь, ангел мой, что я питаюсь лишь
Лучами глаз твоих, что всякая другая
Еда нейдет мне впрок: зачем же, дорогая,
Свой взор – мой скудный хлеб – ты от меня таишь?
 
 
Я узнаю, что ты приехала в Париж,
Но где тебя искать, планета кочевая?
Изголодался я, желанных глаз алкая,
Без них мою тоску ничем не утолишь.
 
 
Ты собралась в Эркей с прелестною кузиной,
Где лилий на лугу – хоть уноси корзиной,
Где Грот над родником – уединенья сень.
 
 
Возьми же и меня, молю, в поездку эту —
Без опасения утяжелить карету!
Ведь я – уже не я, а собственная тень.
 

* * *

 
С каким презрением вы мне сказали «нет»,
С каким изяществом вы обрекли на муку
Остаток дней моих – как пережить разлуку
С монархиней, когда ей служишь столько лет!
 
 
Порою сердце мне томит любовный бред,
В отчаянье хочу поцеловать вам руку,
Но вы, притворную выказывая скуку,
Твердите: «Ах, какой несносный сердцеед».
 
 
Увы, как часто мы, влюбленные, зависим
От ласковых угроз, от этих колких писем,
Что столько говорят о вас и обо мне.
 
 
Притворство вовсе бы меня не обижало,
Когда бы каждый слог в невинной болтовне
Мне не вонзался в грудь, как острие кинжала.
 

* * *

 
Я эти песни пел, уйдя в пещеру Муз
От шума ярых сеч, от скрежета и стона,
В те дни, когда Мятеж взвивал свои знамена
И на француза шел с оружием француз.
 
 
Когда под лязг мечей, под грохот аркебуз
Измена и разбой украли жезл закона,
И бойней правила кровавая Беллона,
И в общей груде жертв лежал герой и трус.
 
 
Пресытясь этим злом, как Океан, безбрежным,
Я воспевал любовь – и жар мой не хладел,
На приступ Госпожи я шел бойцом прилежным.
 
 
Венерина война – вот славный мой удел:
Она кончается единоборством нежным, —
А Марса не унять и тысячами тел.
 

* * *

 
Хорош ли, дурен слог в сонетах сих, мадам,
Лишь вы причиною хорошему ль, дурному:
Я искренне воспел сердечную истому,
Желая выход дать бушующим страстям.
 
 
Когда у горла нож, увы, трудненько нам
Не хныкать, не молить, не сетовать другому!
Но горе – не беда весельчаку шальному,
А нытик в трудный час себя изводит сам.
 
 
Я ждал любви от вас, я жаждал наслажденья,
Не долгих чаяний, не тягот, не забот.
Коль вы отнимите причину для мученья,
 
 
Игриво и легко мой голос запоет.
Я – словно зеркало, где видно отраженье
Того, что перед ним с любым произойдет.