Текст книги "Горький мед любви"
Автор книги: Пьер Лоти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Назавтра мы прощались. Вечером я рассчитывал наконец увидеть Таимагу. Она, как мне передали, вернулась на Таити, и я назначил ей через одну служанку королевы свидание на морском берегу округа Фарета с наступлением ночи.
Явившись в назначенный час в это уединенное место, я увидел сидящую неподвижно женщину, с головой, покрытой белым покрывалом.
Я приблизился и позвал:
– Таимага?
Женщина долго не отвечала. Она отворачивалась и смеялась под своим кисейным покрывалом. Я отбросил его и увидел знакомое лицо Фаиманы, которая вскочила и убежала с громким смехом.
Фаимана не сказала мне, что привело ее в это место. Она никогда не слышала о Таимаге и ничего не могла мне о ней сообщить. Волей-неволей пришлось отложить до моего возвращения новую попытку увидеться с ней. Мне казалось, что эта женщина – миф и что какая-то таинственная сила нарочно мешает нам встретиться…
Мы отплыли на следующее утро, до восхода солнца. Рарагю и Тиауи пришли затемно, чтобы проводить меня до взморья. Рарагю много плакала, хотя плавание «Rendeer» должно было продлиться не более месяца. Она, быть может, предчувствовала, что чудесные минуты, проведенные нами вместе, уже не повторятся.
Идиллия закончилась. Вопреки нашим ожиданиям, мирные, радостные часы, проведенные на берегу ручья Фатауа, миновали безвозвратно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
IНуку-хивское «Hors d’oeuye»
(не особенно длинное, но необязательное)
Одно название Нуку-Хивы вызывает мысли о ссылке и тюрьме, хотя ничто теперь не напоминает об этом. Вот уже много лет, как ссыльные покинули эту прекрасную страну и пустующая цитадель Тайогае превратилась в развалины. Этот свободный и дикий остров с 1842 года принадлежит Франции; он утратил свою независимость одновременно с островами Таити, Товарищества и Помоту.
В Тайогае, столице острова, живут: несколько европейцев, губернатор, лоцман, епископ-миссионер, монахи, четыре монахини, имеющие здесь школу для девочек, и, наконец, четыре жандарма. А обобранная, лишенная власти королева получает от правительства пенсию в шестьсот франков и солдатский паек на себя и свою семью.
Раньше китоловы любили Тайогае и охотно здесь останавливались. Жители страдали от их набегов – матросы разбредались по хижинам туземцев и бесчинствовали. В настоящее время, благодаря присутствию четырех жандармов, они предпочитают приставать к соседним островам.
Нуку-Хива был прежде густонаселен, но недавние эпидемии, завезенные сюда европейцами, сильно сократили число жителей. Они славятся красотой телосложения. Племя, населяющее Маркизские острова, считается одним из красивейших в мире. Однако требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к этим странным лицам и понять их красоту. Местные женщины имеют тонкую талию и крупные, грубые черты лица, внешность их весьма самобытна.
Женщины в Тайогае тоже носят длинные кисейные туники, подстригают и завивают волосы и душатся сандалом. Но в провинции эти костюмы слишком упрощены. Мужчины довольствуются только узким поясом, одежду заменяет татуировка. Они искусно татуируются, но рисунки почему-то покрывают одну половину тела – правую или левую, тогда как другая остается гладкой. Бледно-голубые полосы на лице придают им совершенно дикий вид и подчеркивают белизну белков и зубов.
На соседних островах, редко посещаемых европейцами, еще носят головные уборы из перьев, ожерелья из зубов и клочки черной шерсти в ушах.
Тайогае находится на берегу глубокого залива, окруженного высокими скалистыми горами самых причудливых форм. Густая растительность покрывает всю страну роскошным покровом; весь остров порос лесом и кустарником, и над ним качают верхушками высокие и гибкие кокосовые пальмы.
Многочисленные хижины столицы разбросаны вдоль тенистой аллеи, идущей по берегу моря. Рядом с этой единственной, но очень красивой дорогой есть лесные тропинки, ведущие к горам. Внутренность острова так густо заросла лесом, что сообщение между разными заливами осуществляется морем. На горе находятся старые кладбища маори, которых все боятся и где обитают страшные Тупапагу.
На улицах города почти не видно прохожих; оживленное движение наших европейских городов совершенно незнакомо жителям Нуку-Хивы. Туземцы большую часть дня неподвижно, как сфинксы, сидят перед дверями своих хижин. Они, как и таитяне, питаются фруктами, и трудиться им совершенно ни к чему. Некоторые иногда ходят ловить рыбу, но большинство предпочитает не утруждаться даже ради этого.
Любимое их кушанье называется popoi и состоит из странной смеси плодов, рыбы и грибов, предварительно выдержанных в земле. Оно отвратительно пахнет.
Людоедство, еще существующее на соседнем острове Гиваоа, в Нуку-Хиве давно уже позабыто. Этой переменой общественных нравов они обязаны усилиям миссионеров; во всех прочих отношениях христианство не имеет на них влияния, и свобода их нравов безгранична.
Кое-где еще можно найти изображение их божества. Это существо с отвратительным лицом, похожее на человеческий зародыш. Четыре фигурки этого бога вырезаны на ручке веера королевы.
IIПервое письмо Лоти от Рарагю
(привезенное на Маркизские острова китоловным судном)
Апире, 10 мая 1872 года
О Лоти, мой великий друг,
о мой возлюбленный супруг.
Кланяюсь тебе
во имя истинного Бога!
Мое сердце очень печально —
ты уехал так далеко,
что я не вижу тебя.
Прошу тебя,
о мой милый друг,
когда письмо дойдет к тебе,
напиши мне,
дай знать о твоих мыслях,
чтобы я была спокойна.
Может быть, случилось так,
что твоя мысль отвернулась от меня,
как это бывает с мужчинами,
когда они покидают своих жен.
Нет ничего нового
Теперь в Апире.
Только Тюрири,
моя милая кошка,
очень больна
и, может быть, умрет, когда ты вернешься.
Я кончила свою маленькую речь.
Я кланяюсь тебе.
Рарагю.
IIIКоролева Ваекегу
Если идти по левой стороне улицы Тайогае, то придешь к светлому ручью в квартале королевы. Гигантское фиговое дерево простирает над королевской хижиной свою печальную тень. В изгибах его корней, похожих на клубки змей, сидят женщины в платьях золотисто-желтого цвета, что придает их лицу красновато-медный оттенок. Лица их суровы и грубы; и они смотрят на вас очень насмешливо. Целый день они сидят в полудреме, неподвижные и безмолвные, как статуи. Это двор Нуку-Хивы – королева Ваекегу и ее служанки. Однако эти женщины, несмотря на суровую внешность, кротки и гостеприимны; они бывают очень рады, если чужестранец сядет рядом с ними, и всегда предложат ему кокосов и апельсинов.
Елизавета и Атериа, две ее служанки, говорящие по-французски, обращаются к вам, по поручению королевы, с наивными вопросами о последней войне с Германией. Они говорят хорошо, но медленно, делая ударение на каждом слове. Сражения, в которых участвовало более тысячи человек, вызывают у них улыбку недоверия – многочисленность наших армий превосходит их воображение. Однако разговор скоро иссякает. Любопытство их удовлетворено, и прием кончен; они снова превращаются в мумии, и как бы вы ни старались их расшевелить, они на вас даже не взглянут.
Жилище королевы, выстроенное стараниями французского правительства, расположено в укромном уголке и окружено кокосовыми пальмами и тамариндами. Но рядом с этим скромным жилищем, на берегу моря, стоит другая хижина, выстроенная, очевидно, напоказ и со всевозможною роскошью, демонстрируя элегантность этой первобытной архитектуры. Она построена на возвышении, из великолепных толстых стволов. Потолок и стены здания сделаны из отборного лимонного леса, прямого и гладкого, как тростник. Бревна связаны между собой разноцветными веревками, образующими правильные и сложные рисунки. Здесь двор, королева и ее сыновья проводят долгие часы в неподвижности и покое, наблюдая, как сушатся на горячем солнце их сети.
Мысли, заставлявшие королеву хмуриться, оставались для всех тайною, и тайна эта была непроницаема. Были ли это печальные предчувствия? Думала ли она о чем-либо вообще? Вспоминала ли о своей независимости и самобытности, о своем вырождающемся и потерянном народе?..
Знать это могла одна Атериа – ее тень и верная собака. Но она ничего не знала, да никогда и не интересовалась этим.
Ваекегу любезно согласилась позировать для нескольких портретов, и ни одна модель никогда не восседала с таким равнодушием. Эта павшая королева с густыми, как грива, волосами, гордая и молчаливая, еще сохраняла величие.
IVАгония Ваекегу
Однажды вечером я шел при свете луны по лесной тропинке, ведущей к горам, когда меня окликнули служанки. Королева, по их словам, уже давно болела и находилась теперь при смерти. Она уже получила причастие из рук миссионерского епископа.
Ваекегу лежала на земле и ломала свои татуированные руки – она явно очень страдала, а придворные женщины с растрепанными волосами сидели вокруг и громко стонали.
В нашем цивилизованном мире редко приходится видеть такие впечатляющие сцены. В этой голой хижине, лишенной всех зловещих атрибутов, которые в Европе только обостряют ужас смерти, агония этой женщины представала удивительно поэтичной, полной печали…
На другой день, рано утром, я навсегда покинул Нуку-Хиву, не узнав, отправилась ли его королева к своим татуированным праотцам. Ваекегу – последняя королева Нуку-Хивы, язычница и в прошлом людоедка, обратилась в христианство, и приближение смерти не внушало ей ни малейшего страха.
VЗловещая
Наше отсутствие продлилось ровно месяц, а именно май 1872 года. Была темная ночь 1 июня, когда «Rendeer» в восемь часов вечера причалил к пристани Папеэте.
Не успел я ступить на прекрасный остров, как ко мне подошла молодая женщина, очевидно поджидавшая меня под черной тенью бурао, и сказала:
– Это ты, Лоти?.. Не беспокойся о Рарагю! Она в Апире, куда просила тебя привести! Ее мать, Гуапагина, умерла на прошлой неделе; отец же, Тагапаиру, умер сегодня утром, и она осталась с ним, вместе с другими женщинами Апире.
– Мы ждали тебя все эти дни, – продолжала Тиауи, – и часто смотрели на горизонт. Сегодня вечером, на закате, показался белый парус «Rendeer». Корабль приближался, и я вышла к тебе навстречу.
Мы быстро пошли по грязной дороге. Целый день лил сильный дождь, как это бывает в зимнее время, и ветер еще гнал густые черные облака.
Тиауи рассказала мне дорогой, что две недели тому назад вышла замуж за молодого таитянина по имени Тегаро. Она покинула округ Апире и поселилась с мужем в округе Папеурири, находящемся в двух днях ходьбы на юго-восток. Тиауи не была уже прежней смешливой и ветреной девочкой. Она разговаривала серьезно, сдержанно, как и подобает женщине.
Скоро мы очутились в лесу. Ручей Фатауа, вздувшийся после дождя, журчал по камням; ветер качал мокрые ветви и осыпал нас градом крупных капель. Вдали, среди леса, показался огонь, горевший в хижине Тагапаиру.
Эта хижина, в которой провела свое детство моя маленькая подруга, была овальной формы и, как все таитянские хижины, стояла на возвышении из толстых черных бревен. Стены были выстроены из тонких стволов бурао, поставленных с промежутками, так что хижина напоминала клетку. Сквозь щели были видны сидящие неподвижно люди, но их причудливые тени шевелились, потому что ветер качал лампу.
Я ступил на порог хижины, и Тиауи быстро оттолкнула меня вправо – я не заметил ног покойника, торчавших из дверей, и чуть на них не наткнулся. Я вздрогнул и отвернулся, чтобы их не видеть.
Вдоль стен хижины сидело пять или шесть женщин и среди них – Рарагю, не спускавшая с двери тревожного, мрачного взгляда. Она узнала меня по походке, бросилась ко мне и увела из хижины.
VIМы поцеловались, крепко обняли друг друга и сели на сырой мох около хижины, в которой лежал умерший. Она уже перестала бояться, и мы начали разговаривать шепотом, как всегда говорят рядом с покойником.
Рарагю осталась одна на свете, совершенно одна. Она решила покинуть свой дом из пандануса, в котором умерли ее родители.
– Лоти, – говорила она так тихо, что ее тоненький голосок дуновением касался моего уха, – Лоти, хочешь, поселимся вместе в Папеэте? Мы будем жить, как жил твой брат Руери и Таимага, как живут другие, и будем очень счастливы, и ни королева, ни губернатор не смогут нас ни в чем упрекнуть. Ты остался у меня один на свете и не можешь меня покинуть. Ты знаешь, что некоторым людям из твоей страны так понравилась наша жизнь, что они не захотели уезжать.
Я хорошо знал это, ощущал прелесть такой жизни, полной сладострастия и неги… Именно поэтому я и опасался.
Тем временем женщины вышли из хижины и ушли по тропинке в Апире. Было уже очень поздно.
– Давай войдем, – сказала она.
Длинные, обнаженные ноги торчали из двери. Вздрогнув, мы прошли мимо. Около тела сидела старуха-родственница, вполголоса разговаривая сама с собою. Она шепотом пожелала нам доброго вечера и сказала:
– Aparahi ое (садитесь)!
Я взглянул наконец на старика, освещенного дрожащим светом лампы. Его глаза и рот были приоткрыты, белая борода, очевидно, отросла после смерти и напоминала мох на буром камне, длинные руки с голубой татуировкой, давно уже высохшие, как у мумии, лежали вдоль туловища.
Старик был типичный маори. Он удивительно напоминал Тупапагу. Рарагю поймала мой взгляд, посмотрела на мертвеца, задрожала и отвернулась. Бедная девочка старалась побороть в себе страх. Она хотела остаться около того, кто заботился о ней. Рарагю искренне оплакивала старую Гуапагину, но этот окоченевший старик лишь позволял ей быть рядом. Она была связана с ним чувством уважения и долга, а его тело внушало ей только безграничный ужас.
Старая родственница уснула. Дождь лил сквозь листву деревьев на крышу со странным и зловещим шелестом. Тупапагу наполнили лес, столпились вокруг нас и смотрели в щели хижины на того, кто уже с утра принадлежал им. Они вот-вот просунут сквозь стены свои бледные руки.
– Останься со мной, Лоти! – просила Рарагю. – Если ты уйдешь, то я умру от страха.
Я оставался с ней всю ночь, не выпуская ее руки из своей. Я был с ней до той минуты, когда первые проблески зари проникли сквозь стены хижины. Она уже уснула, положив на мое плечо свою очаровательную головку. Я тихо уложил ее на циновку и бесшумно вышел из хижины. Я знал, что утром Тупапагу исчезают и я могу спокойно оставить ее.
VIIНовоселье
Неподалеку от дворца, за садами королевы, в одной из самых тихих и зеленых аллей Папеэте стояла небольшая новенькая хижина. Она была выстроена под кокосовыми пальмами, такими высокими, что казалась жилищем лилипутов. На улицу выходила веранда, заросшая ванилью. Позади был огороженный садик – густые заросли мимозы, лавровых роз и гибискуса.
Кругом росли розы, они заслоняли окна и даже проникали в хижину. Уголок этот был тенистым, в нем царила тишина и покой. Здесь-то, вскоре после смерти отца, вместе со мной поселилась Рарагю. Ее мечта осуществилась.
VIIIMuo fare
В один прекрасный южный вечер, 12 июня 1872 года, у нас был большой прием – muo fare, освящение семейного очага. Мы давали большой amuramo, ужин и чай. Гостей было много, и мы наняли двух китайцев, искусных в приготовлении пирожных и сервировке стола.
В числе приглашенных был, прежде всего, мой брат Джон, появлявшийся на местных празднествах, как мистическая фигура, непонятная для таитянок, которые так и не сумели найти дорогу к его сердцу или слабину в его характере.
Здесь был также Плумкет, прозванный Ремуной, принц Туиквира, младший сын Помаре, и еще двое служащих с «Rendeer». За ними следовали пленительные прислужницы королевы: Фаимана, Териа, Морамо, Роуреа, Теарагю, Эрере, Тауна и черная Тетуара. Рарагю забыла свою детскую злость на этих женщин, поскольку принимала их теперь в качестве хозяйки – как Людовик XII, забывший оскорбления герцога Орлеанского.
Все приглашенные явились, и вечером, в одиннадцать часов хижину заполнили молодые женщины в кисейных туниках, с венками на головах. Они весело пили чай, сироп, пиво, кушали конфеты и пирожные, пели hymene.
В тот вечер произошел случай, весьма досадный с точки зрения английского этикета. Кошка Рарагю, принесенная утром из Апире и запертая из предосторожности в шкафу, внезапно появилась на столе и, жалобно мяукая, стала метаться, опрокидывая чашки и хрусталь. Молодая хозяйка нежно поцеловала ее и водворила в шкаф. Приключение закончилось удачно, и несколько дней спустя та же Тюрири сделалась совершенно ручной городской кошкой, вполне благовоспитанной и общительной.
Рарагю была неузнаваема среди этого пира Сарданапала. На ней было новое кисейное белое платье со шлейфом, придававшее ей важный вид; она угощала гостей радушно и грациозно, подчас путалась и краснела, но была очаровательна. Меня осыпали комплиментами и хвалили мою любовницу. Даже женщины, и Фаимана первая, говорили:
– Какая она хорошенькая!
Джон был серьезен, но добродушно ей улыбался. Рарагю блестяще вступила в общество молодых женщин Папеэте. Таким образом она весело перешагнула через роковой порог. Бедное, маленькое, дикое растение, выросшее в лесу, она попала, как и многие другие, в нездоровую, искусственную атмосферу, в которой будет томиться и вянуть…
IXВсе еще мирные дни
Мирно текли дни у подножия кокосовых пальм, бросавших тень на нашу хижину. Мы вставали утром, после восхода солнца, шли в сад королевы, купались в ручье, под сенью мимоз, что составляло особую прелесть утра на Таити.
После купания непринужденно беседовали со служанками королевы, так проходило время до полудня, до обеда. Рарагю была очень непритязательна; она, как и в Апире, довольствовалась печеными плодами хлебного дерева и несколькими сладкими пирожками, которые каждое утро приносили нам китайцы.
Большую часть нашего времени занимал сон. Все жившие в тропиках знают прелесть полуденного сна. Мы вешали на веранде гамаки из алоэ и проводили время в мечтах и дремоте под громкий треск кузнечиков.
После обеда появлялась обыкновенно подруга Рарагю, Теураги, чтобы поиграть с ней в карты. Рарагю играла в экарте и, как все таитянки, очень любила эту заморскую игру. Молодые женщины садились друг против друга на циновки и проводили целые часы, углубившись в карты.
Еще мы ловили кораллы в море. Рарагю часто плавала со мной в пироге, и мы вместе плескались в теплой голубой воде, отыскивая редкие раковины и водоросли. В нашем диком саду, на кустах померанцев и гардений, постоянно сушились раковины и кораллы, смешивая свои затейливые извивы с травой и цветами.
Это была та спокойная, солнечная жизнь, которую когда-то вел на Таити мой брат Руери и которая была предметом моих детских желаний и мечтаний. Но время шло, опутывая меня тысячей нитей, которые могут образовать со временем опасные сети и уже не выпустить.
Рарагю пела много и часто. Подражая птицам, она издавала то пронзительные, то нежные звуки. Она все еще оставалась первой в хоре hymene. Проведенное в лесах детство сделало ее созерцательной и поэтичной; она выражала свои оригинальные мечты пением, сочиняла hymene, смысл которых непонятен европейцам. Но эти странные песни имели для меня непонятное очарование, полное тоски и сладости, особенно когда они звучали среди мертвого безмолвия полуденной Океании.
Наступал вечер, и Рарагю обыкновенно начинала готовить на ночь свои венки из цветов. Но она редко составляла их сама; их делали искусные китайцы, которые из чашечек и листьев настоящих цветов комбинировали новые, фантастические цветы, полные чисто китайской грации. Цветы белых гардений, с их сладким запахом, использовались в большом количестве для этих больших, оригинальных венков, составлявших главную роскошь убранства Рарагю.
Другим предметом украшения была рииа – венок из тонкой белой соломы, похожей на рисовую, сплетенный с большим вкусом проворными руками таитянок. На этот венок кладется reva-reva, дополняющая праздничный головной убор и вздымающаяся как облако при малейшем дуновении ветра. Reva-reva – густая связка тонких, прозрачных лент золотисто-зеленого цвета, которые добываются таитянками из сердцевины кокосовых пальм.
Наступала ночь, Рарагю наряжалась, распускала свои длинные волосы, и мы отправлялись на прогулку. Мы бродили в толпе около освещенных лавок китайских торговцев по главной улице Папеэте или же вставали в круг рядом с танцовщицами упа-упа. Мы возвращались домой рано, и Рарагю, редко принимавшая участие в забавах других молодых женщин, всеми считалась очень порядочной девушкой.
Это было для нас обоих время безмятежного счастья, хотя, уже миновали беспечные дни в лесах Фатауа. И уже ощущалась некая тревога и печаль. Я любил ее сильнее, потому что она была одинока, потому что жители считали ее моей женой. Мирная жизнь вдвоем связывала нас с каждым днем все сильнее, однако она не имела будущего, она должна была кончиться, оборваться с отъездом и разлукой… вечной разлукой, которая разделит нас морями и землями – ужасающими земными расстояниями…