Текст книги "Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте"

Автор книги: Пьер Антонетти

Целый ряд новейших исследований [34]34
  В частности, см.: Aries Ph. Les Hommes devant la mort. Paris, 1977.


[Закрыть]показал, что средневекового человека неотступно преследовала своего рода навязчивая мысль о смерти, ибо ее повседневное присутствие ощущали на себе и стар и млад.

Высока смертность младенцев, пришедших в мир, где им суждено прожить несколько дней: поэтому их стараются окрестить прямо в день рождения, дабы невинные души не умножали несметное число тех, кто не мог найти покоя в лимбе – преддверии рая. Незабываемый поэтический образ оставил нам Данте:

 
Там я, – среди младенцев, уязвленных
Зубами смерти в свете их зари,
Но от людской вины не отрешенных…
 

(Чистилище, VII, 31–34)

 
Сквозь тьму не плач до слуха доносился,
А только вздох взлетал со всех сторон
И в вековечном воздухе струился.
 
 
Он был безбольной скорбью порожден,
Которою казалися объяты
Толпы младенцев, и мужей, и жен.
 

(Ад, IV, 25–30)

Смерть часто посещает рожениц, изнуренных повторявшимися одна за другой беременностями. Бесчисленные кончины приносят с собой голодные годы, случающиеся с угрожающей регулярностью. Сеют смерть непрерывные войны, гражданские и межгосударственные. Без счета косят людей эпидемии, систематически опустошающие Европу и являющиеся проповедникам в образах всадников из Апокалипсиса Иоанна Богослова. Многочисленны жертвы жестокого правосудия, пускающего в ход костры, виселицы и топоры палачей. Постоянным контрапунктом звучат проповеди церковников, неустанно напоминающих об ужасных мучениях в загробном мире, которые находят материальное воплощение на фресках церквей и кладбищенских часовен: пляски Смерти обретут навязчивую силу после страшной эпидемии чумы 1348 года. Наконец, как можно было избавиться от мысли о смерти в обществе, где средняя продолжительность жизни столь коротка – тридцать лет! Как не думать беспрестанно о «старухе с косой»: столетием позднее великий мистик Гуго увидит ее в самый разгар страшной «жатвы». И как не готовиться заранее к ее приходу?

Готовиться к смерти – и как можно лучше – заставляет вера в загробную жизнь с ее неизбежными карами и невыразимыми воздаяниями и осознание собственных грехов: роскоши, зависти, алчности, ростовщичества, гневливости, лжи – повседневных в обществе, жестоком к слабым и побежденным.

Из этого букета грехов выберем один, весьма распространенный во Флоренции, – ростовщичество. Ростовщиков (их во Флоренции множество), сколь бы суровому осуждению они ни подвергались со стороны Церкви (Ж. Ле Гофф отмечал, что теологи считали оскорблением для Бога их деятельность, заключавшуюся в «торговле временем», принадлежащем только Ему одному [35]35
  Le Goff J. Op. cit. P. 46 sq.


[Закрыть]), все же принимают в ее лоно: они признаются в грехе на исповеди, составляют завещание, обязывая наследников раздать часть неправедно нажитого добра жертвам. Но страсть к деньгам столь неодолима, что зачастую, как только минет угроза, умирающий тут же аннулировал собственное великодушное распоряжение, откладывая на потом урегулирование своих отношений с Небесами и нашей святой матерью Церковью.

О завещаниях не стоило бы и говорить, если бы не та их особенность, что они в отличие от нашего времени почти всегда составляются in articulo mortis(при смерти), под влиянием исповедников, изводящих несчастного картинами ожидающих его мучений. Снова обратимся к Данте, чтобы увидеть, какие муки ждали ростовщиков:

 
Они все время то огонь летучий
Руками отстраняли, то песок.
Из глаз у них стремился скорбный ток;
 
 
Так чешутся собаки в полдень жгучий,
Обороняясь лапой или ртом
От блох, слепней и мух, насевших кучей.
 

(Ад, XVII, 46–51)

Примечательно, что ростовщики, имен которых поэт не называет, флорентийцы – все, за единственным исключением!

Другое существенное отличие от практики составления завещаний в наши дни заключается в обязательном присутствии рядом с нотариусом священника, чаще всего не одного. Известен случай, когда поименно перечислены семь священников – очевидно, из-за недоверия к этим «святым» отцам, которые к тому же контролировали друг друга. Что касается содержания, то поражает число месс за «покой души грешного завещателя», значение, придававшееся раздаче милостыни бедным и заключенным (причина проявления особого внимания к последним будет объяснена позднее), и в особенности – количество и размеры отказов в пользу церквей, монастырей и нищенствующих монашеских орденов. Естественным во всем этом кажется лишь стремление искупить вину, порожденную жизнью, потраченной на стяжание богатств. Однако завещание, случалось, содержало шокирующую нас оговорку: некий смертельно раненный ростовщик оставляет внушительную сумму в 500 флоринов тому, кто отомстит за него!

Особенно отчетливо видны различия между эпохой Данте и нашим временем в распоряжениях, касавшихся прямого наследования. Движимое и недвижимое имущество наследуют только дети мужского пола. Дочери, если они уже вышли замуж, должны довольствоваться приданым; если они были на выданье – некоторой суммой, компенсирующей приданое. Вдова имеет право лишь на то, что покойный супруг соизволит оставить ей по завещанию, обычно постельные принадлежности, часть посуды и столового серебра, остальное отходило старшему сыну и дочерям. Неотчуждаемая доля вдовы – ее приданое и «утренний дар» новобрачного. Как правило (хотя это и необязательно), завещатель разрешает будущей вдове пользоваться доходом от дома, в котором она жила с ним.

Полны неожиданностями описания похорон. Покойного омывают теплой водой. Тело натирают, как принято в Западной Европе, миррой, алоэ и другими ароматическими травами. Однако я не могу с уверенностью сказать, практиковалось ли во Флоренции кипячение тела покойного, что делало возможным его транспортировку на большие расстояния от места, где человека настигла смерть. Омытое и Умащенное тело рядового гражданина одевают в простые одежды, богатые облачения предназначены для служителей Церкви, знатных горожан, судей, нотариусов и врачей. Усопшего, уложенного на подушки, накрывают драпом, нередко подбитым шелком. Его голову покрывают убором, называемым zendado(очень тонкий драп, лен или шелк). Затем, надев украшения, его кладут на стол или, что чаще, в деревянный гроб, купленный, как и свечи… у аптекаря! У богачей гроб ставили на деревянный катафалк ( arca), украшенный хоругвью, щитами и надгробным покровом. У тела покойного, подготовленного к последнему путешествию, всю ночь бодрствовали родные, друзья, товарищи по ремеслу.

Проявления скорби чрезмерны. Этот обычай в некоторых странах Средиземноморья (например, на Корсике) отчасти сохранился до наших дней: громкие рыдания, которые подчас поручаются профессиональным плакальщицам (современные корсиканские voceratrici), вопли, причитания вдовы и детей усопшего, рвущих на себе волосы, царапающих лицо. Для друзей и близких – поминки, на которых мужчины и женщины сидят раздельно первые в доме, а вторые вне его стен. Обычай, который можно наблюдать в некоторых странах Средиземноморья.

И, наконец, цвет траура: черный был обязателен для вдовы; близкие же родственники могли носить одежду просто темного или даже красного цвета (именно таким был знаменитый perso, черный с переходом в красный, который Данте определяет следующим образом: «Цвет, представляющий собою смешение пурпурного и черного, но черный при этом доминирует, откуда этот цвет и берет свое название») (Пир, IV, XX, 2).

Относительно похоронной процессии: попытки ограничить расходы на нее в законодательном порядке были тщетны. Как и свадьба, «похороны давали возможность продемонстрировать влияние и экономические возможности клана». [36]36
  D'Addario A. В книге: Vita privata… P. 27.


[Закрыть]На их организацию иногда тратили целое состояние: в 1353 году Аччайюоли израсходовали на похороны юного Лоренцо 5000 золотых флоринов! На родине Данте даже проводы покойника могли дать повод для продолжения вендетты; вот почему городские власти специальным распоряжением запретили участвовать в похоронной церемонии некоему знатному человеку, враждебно настроенному по отношению к семье усопшего.

Место захоронения зависело от социального положения покойного: коммунальное кладбище ( camposanto) для бедных, фамильный склеп для богатых. Однако сначала знать, а затем и крупное пополанство завели обычай хоронить умерших в фасадах и стенах церквей (например, в храмах Санта-Мария Новелла и Санта Кроче), в помещении самой церкви, в частности, под ступенями алтаря, и даже – в знак смирения – под папертью, дабы ноги верующих попирали прах усопшего. Так, два крупных храма, принадлежавших нищенствующим орденам (доминиканский Санта-Мария Новелла и францисканский Санта Кроче), стали излюбленным местом захоронения представителей знати, чем и объясняется тот факт, что значительно позднее церковь Санта Кроче превратилась в пантеон национальной славы. Даже баптистерии долгое время использовали как место захоронения. Глубинный смысл этого обычая невозможно объяснить тщеславием, желанием выставить напоказ украшенную гербом надгробную плиту или богатый саркофаг с преувеличенно хвалебными надписями и роскошными скульптурами. Он скорее связан с наивной и трогательной верой в то, что вечный покой легче обрести внутри или в непосредственной близости от Божьего храма, освященного молитвами и постоянным присутствием священников и монахов, молитвами родных и близких: в те времена верующие бывали в церкви часто, едва ли не ежедневно. Этим объясняется и запрет хоронить самоубийц на освященной земле кладбищ и церквей. Данте обрекает их на муки во втором поясе круга седьмого ада, где они вместе с расточителями заключены в ветви мертвых деревьев, кровоточащие, если их обломить (Ад, XIII).

Глава третья
Семья

В повседневной жизни Флоренции времен Данте семья является пристанищем и убежищем от постоянного насилия и опасностей. Только в этой основной социальной ячейке, в ее заботливо оберегавшемся микрокосмосе человек мог надеяться на обретение средств к существованию, отдых и защиту. [37]37
  Фундаментальным трудом поданной теме по-прежнему остается: Tamassia N. La famiglia italiana. Palermo, 1910.


[Закрыть]Но чего он не находил там, так это возможностей для свободного развития своих природных задатков, эгоистического удовлетворения собственных наклонностей и исполнения своих желаний. Семья вскармливает и защищает, но вместе с тем стесняет, запрещает и наказывает. «В семье царит железная дисциплина, что, возможно, объясняет отсутствие сентиментальной привязанности к дому: дом воспринимается как мрачная крепость, в ней правит глава семейства, руководящий им в мирное время и в годы войны». [38]38
  Tamassia N. Op. cit. P. 111.


[Закрыть]Это суровое суждение, относящееся к итальянской семье XV–XVI веков, с необходимыми поправками применимо и к флорентийской семье эпохи Данте.

«Жизнь в доме была патриархальной; отец ( pater) управлял семьей и властвовал над ней; семья росла и умножалась вокруг него, но он оставался, так сказать, на вершине пирамиды, состоявшей из его потомков». [39]39
  Barbadoro, Dami. Firenze di Dante. P. 119.


[Закрыть]

Что касается отцовской власти в юридическом смысле этого слова, то проще было бы сказать, на что она не распространялась. Конечно, она была далека от практически неограниченной potestas patriaдревних римлян. По германскому праву, отцовская власть была существенно смягчена, в частности, она не включала в себя право жизни и смерти в отношении детей. Тем не менее сыновья и дочери находились в полной зависимости от отца, мальчик оставался под отцовской опекой до достижения физической, половой зрелости. Участь дочерей была такова, что, освободившись от тирании отца, они тут же подчинялись тиранической власти мужа. Короче говоря, бесспорным хозяином в семье был отец, которому повиновались все – от жены до прислуги, включая сожительниц и внебрачных детей.

Нужно остерегаться, создавая портрет отца времен Данте, стереотипных представлений. Не потому вовсе, что поэт в своих произведениях ни единым словом не обмолвился об отце (возможно, по той причине, что тот запятнал себя грехом ростовщичества [40]40
  Dante. Rime, LXXIV.


[Закрыть]), мы должны думать, будто все флорентийские отцы были ужасными домашними тиранами, а все дети – их невинными жертвами. Конечно же в сердце отца находилось место для простых человеческих чувств, да и для любви, даже если он в ущерб дочерям отдавал явное предпочтение сыновьям. Достаточно, в конце концов, открыть «Декамерон» Боккаччо (относящийся к чуть более позднему времени, но, несомненно, отражающий ситуацию, не претерпевшую коренных перемен за годы, разделившие двух писателей), чтобы встретить любящих и понимающих отцов, с готовностью прощающих ошибки своих детей. Правда, есть основания полагать, что отцы поколения Данте были более суровы. Эта мысль невольно приходит в голову, когда читаешь наставления Паоло да Чертальдо или советы Антонио Пуччи, которые мы уже цитировали, хотя они все же относятся ко времени, следующему за эпохой Данте.

Оставим в стороне частности, остановимся на главном, типичном для отца. Именно он выбирает жениха для своей дочери, руководствуясь хозяйственными расчетами, ничего общего с чувствами не имеющими. Именно он стоит на страже добродетели своих дочерей – до и после их замужества (а зачастую даже и после смерти их супругов). Именно он решает, какому делу посвятят себя сыновья, что приводит порой к конфликтам. Так, отец Боккаччо предназначил юного Джованни для mercatura, торговли, но тот находил утешение в обращении к музам… и хорошеньким женщинам при дворе Роберта, короля Неаполитанского. Мы ничего не знаем о намерениях отца Данте, но должны признать, что поэт испытывал непреклонное презрение к малопочтенному занятию отца, вероятнее всего, ростовщика. Подобные примеры, надо полагать, не единичны: Паоло да Чертальдо советует записывать сыновей «в корпорацию, более всего привлекательную для отцов». Как правило, сыновья идут по стопам родителей: социальная мобильность обычаем еще не стала. Именно в дом отца сын приводит свою молодую жену, за исключением случаев, когда этот дом слишком тесен для нескольких поколений. Именно отец, как мы видели, оставляя завещание, и после смерти распоряжается семейным достоянием. Именно отец определяет будущее дочерей, наделяет их приданым, выдает замуж или обрекает на безбрачие, когда они остаются в родном доме на положении прислуги жен братьев или уходят в монастырь, чтобы поневоле посвятить себя служению Богу. Наконец, именно отец решает вопрос о кровной мести. Короче говоря, правит отец. Бывало и так, что его власть, остававшаяся непререкаемой, пока сыновья были малы, оказывалась свергнутой, как только они взрослели. Зачастую семья тогда распадалась, и каждый по собственному усмотрению устраивал свою дальнейшую судьбу. Авторитет отца вместе с тем существенно корректировала реальная роль, которую в семейной жизни играла мать. В торговом городе, каким была Флоренция, мужчины часто и подолгу находились в отъезде, в дальних странах. Данте сетовал по этому поводу, сравнивая добрые старые времена Флоренции с эпохой, когда ему довелось жить, он уверен, что в годы его прадеда:

 
… ни единая на ложе
Для Франции забыта не была.
 

(Рай, XV, 119–120)

Более того, обычай требовал, чтобы воспитание мальчиков вплоть до отрочества (четырнадцати лет) было доверено матери. В раннем детстве дети, мальчики и девочки, жили, образно говоря, в гинекее, на женской половине, в подчинении бабушки и матери, нередко тетушек и двоюродных бабушек.

Нарисованная нами картина нуждается в некоторых поправках. Так, отец мог быть лишен законных прав главы семейства по решению суда в случае, если он, например, захотел, проигравшись, продать своих дочерей, чтобы заплатить долги. [41]41
  Davidsohn, VII. P. 695.


[Закрыть]Как муж и отец семейства, он не может по собственной прихоти проматывать семейное состояние – в этом случае жена имеет право обратиться в суд, чтобы защитить приданое и «утренний дар». Наконец, часть полномочий отца переходит к сыновьям, которых закон и обычаи ставят в привилегированное положение в ущерб дочерям, вплоть до сфер жизни (питание, одежда), в которых равенство представляется нам естественно необходимым. Мы цитировали моралиста, рекомендующего хорошо кормить мальчиков и советующего не делать того же самого для девочек, чтобы те не толстели и не проявляли склонности к лени. Аналогичный совет дается в отношении одежды: девочке пристойно быть скромной. Мальчик, находившийся на воспитании у женщин, в шесть или семь лет уходит из дома, чтобы пойти в школу (для детей аристократии и буржуазии приглашали домашних учителей). Освобождаться из-под отцовской власти мальчик начинает около четырнадцати лет, когда в отцовской мастерской проходит курс профессионального обучения, а в общении со служанками или невольницами отца, с соседскими девицами или обитательницами ближайшего postribolo, борделя, – образование сексуальное. Юридическая дееспособность наступает в восемнадцать лет, если отец умер, и в двадцать пять лет при живом родителе. Однако отец мог отделить восемнадцатилетнего сына, дав ему все законные права, чтобы, в свою очередь, освободиться с этого момента от исполнения обязанностей по отношению к нему (прежде всего обязанности предоставлять пропитание). В подавляющем большинстве случаев сын, женатый или холостой, живет под одной крышей с родителями, оставаясь под отцовской властью. Он мог быть подвергнут тюремному заключению по требованию своего отца (или матери-вдовы). Не отменялись и телесные наказания: известен случай, когда отец убил своего сына лишь за то, что тот не поздоровался с ним. [42]42
  Tamassia N. Op. cit. P. 258, note 4.


[Закрыть]

После смерти отца его права в полном объеме переходили к сыновьям, но не к вдове. Мы уже видели, что завещания составляют в пользу сыновей, скандальным образом обделяя их сестер и даже мать, которые отныне должны находиться в их подчинении. Примеры тиранических решений бесчисленны. Когда будущая святая Клара Ассизская, следуя неодолимому зову веры, покинула свой богатый родительский дом, чтобы найти убежище в монастыре, ее родственники ворвались в него с намерением ее захватить и возвратить домой (правда, безуспешно). А как забыть Пиккарду, о которой рассказал в третьей песне «Рая» Данте: из монастыря ее силой забрал родной брат Корсо Донати и выдал замуж за человека, которого сам определил ей в мужья (Рай, III, 43 и след.)? А несчастная Лизабетта из Мессины, братья которой убили ее юного возлюбленного, после чего она умерла с горя (Боккаччо. Декамерон, IV, 5)? Братья считали своим долгом блюсти честь не только сестер, но и матери-вдовы: известны случаи, когда они выдавали мать замуж против ее воли за человека по своему выбору или наказывали ее за галантные похождения. Наконец, женившись, отпрыски мужского пола сами входили в роль домашних тиранов, которую в свое время играл их отец: право на эту роль признавали закон и обычаи.

«В средневековом мире женщина считалась существом низшего порядка». [43]43
  Viscardi, Barni. Op. cit. P. 428.


[Закрыть]За эту «сущностную» и «экзистенциальную» неполноценность несла ответственность Церковь: с апостола Павла до святого Фомы Аквинского она причисляла женщину к «вещам, необходимым мужчине» для продолжения рода. Отцы Церкви, в частности, святой Иероним, видели в женщине «врата демона, путь вероломства, жало скорпиона». [44]44
  Цитата no: Viscardi, Barni. Op. cit. P. 429.


[Закрыть]Хотя Церковь и соглашалась предоставлять аббатисам полномочия, сопоставимые с правами аббатов, женщина, отстраненная от алтаря, исключенная из древнейшего братства, вплоть до середины XII века должна была, по каноническому праву, испрашивать согласие своего отца на вступление в брак, без которого ее супружество не считалось законным. Нравы отражают это униженное положение женщины. Ее волей-неволей признают необходимым компонентом мироздания, но всегда держат под подозрением. Поговорка гласит: «Хороша ли женщина, плоха ли, ей надо изведать палки». Мы увидим далее, что эта поговорка была весьма популярна.

Вполне понятно, что в обстановке недоверия участь девушки незавидна: помимо своей изначальной неполноценности как представительницы слабого пола, она еще не достигла физической и духовной зрелости. Даже ее рождение нежеланно. Одно из непременных напутствий новобрачной гласило: «Здоровья и сыновей!» Данте возмущался, что в его время мысли отца с момента рождения дочери омрачались заботами о приданом, которое необходимо подготовить для нее (Рай, XV, 103–105). И в последующие века, более гуманные, более благосклонные к женщине, рождение дочери в княжеском доме не отмечали такими празднествами, какие предназначались появлению на свет мальчика. [45]45
  Tamassia N. Op. cit. P. 266.


[Закрыть]Плохо принятой в этом мире, получавшей плохое питание, имевшей плохую одежду, девушке с младых лет предназначены две роли: забота о доме и, когда приходило время (а оно приходило очень рано), продолжение рода. Ее воспитанием пренебрегают. Ее горизонт ограничен домом и приходской церковью, куда она каждое утро отправляется в сопровождении матери и старших сестер. Минуты отдыха редки. Завистливые моралисты наперебой рекомендуют держать ее в постоянном напряжении, ибо праздность – дурной советчик. Один из них, Паоло да Чертальдо, советует отцам почаще приходить домой днем, чтобы удостовериться, что женщины заняты делом. Развлечения столь же редки, как и минуты отдыха. Девушка живет, лишенная общения с юношами. Единственная возможность быть замеченной – утренняя или воскресная месса. Именно так Беатриче Данте, Лаура Петрарки и Фьяметта Боккаччо привлекли к себе внимание тех, кто их обессмертил (и кто не был их мужем). Робкая и сдержанная (как того требовали правила приличия), девушка проводит значительную часть своей жизни, безраздельно подчиняясь кому-то.

Сказанное относится не только к девушкам из народа. За исключением некоторых нюансов, оно точно характеризует положение девушек и женщин в семьях торговой буржуазии и аристократии. Франческо да Барберино в трактате «Поведение и нравы женщины», написанном в 1318–1320 годах, не осмелился открыто высказаться по вопросу о том, следует ли обучать их чтению и письму, поскольку, как он заметил, «многие это одобряют и многие порицают». Он, самое большее, готов допустить, чтобы знатная женщина училась читать и писать «надлежащим образом» на тот случай, когда, овдовев, она станет «хозяйкой земель и госпожой вассалов». Чего же он требует от девушки? Чтобы ее слова и жесты были отмечены сдержанностью: скромность – великая добродетель. Он требует, чтобы девушка при обращении к ней (недвусмысленное свидетельство того, что ей полагалось говорить, лишь когда ее попросят) отвечала, соблюдая приличия, тихим и нежным голосом, не размахивая руками, ибо «жестикуляция выдает в детях крайнее возбуждение, а во взрослых – переменчивость настроения». В те времена, в отличие от наших дней, девушки не вызывали интереса мужчин. Сочинители куртуазных стихов воспевают только замужних женщин. Все они, подобно Данте и Беатриче, Петрарке и Лауре, Боккаччо и Фьяметте, пылают любовью к респектабельным замужним дамам, возможно, матерям семейства. Девственность – это табу, нарушение запрета чревато большим риском, девушка не может удовлетворить любовного пыла кавалера. Все это, само собой разумеется, – чистая теория. Тогда, как и сейчас, девушки рано познавали любовные чувства. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь открыть «Декамерон». Лизабетта из Мессины, рожденная в бюргерской семье, по своему вкусу выбирает себе возлюбленного (к несчастью для себя, как уже говорилось выше); Джилетта Нарбоннская из богатой бюргерской семьи поначалу отвергает все предложения, поскольку ее сердце переполнено любовью, изведанной в детстве, но потом некий ветреный кавалер хитростью покоряет ее; Симона из Паскуино, девушка из народа, несправедливо обвиненная в смерти своего юного возлюбленного, доказывает собственную невиновность и, как и он, умирает; юная Катерина, терзаемая демоном, хочет ночью послушать на террасе пение соловья, и наутро ее застают нежно сжимающей в руке «соловья» ее возлюбленного. Но найдем ли мы молодых женщин, открыто отстаивающих право на плотские наслаждения и не боящихся наказания, у Данте? Нет, ни одной, даже среди осужденных на муки ада! Он, не избежавший, вероятно, любовных соблазнов, в годы молодости с таким жаром воспевавший муки плотского влечения к жестоким и неприступным красавицам (далеко не все были таковыми…), в «Божественной комедии» стыдливо накинул вуаль на любовные страсти девушек Те, кого он показал танцующими в «Чистилище» и «Рае», чисты помыслами и не ведают страстей.