Текст книги "Под голубой луной"
Автор книги: Пенелопа Уильямсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
– Шестнадцать лет – это не так уж и мало, – сказала Джессалин, приподнявшись на локтях.
Складки вокруг рта Трелони стали еще глубже. – Ошибаешься, это очень мало.
– Но многие девушки в этом возрасте уже выходят замуж.
Резко повернув голову, он буквально пригвоздил её взглядом к земле.
– Многие девушки в этом возрасте уже становятся шлюхами. Если у тебя где-то зудит, совершенно необязательно это расчесывать.
Неуловимым движением схватив Джессалин за запястье, он сильно рванул ее на себя. Его голос, резкий и злой, хлестал ее, как удары бича.
– Послушай, маленькая девочка! У меня нет никаких причин охранять твою добродетель. Совсем наоборот. Поэтому включи те немногие мозги, которые есть под этой рыжей копной, и держись от меня подальше. И в следующий раз, – продолжал он, размахивая зажатой как в тисках кистью Джессалин перед самым ее носом, – когда мужчина захочет поцеловать тебя, воспользуйся своими острыми коготками.
Страх, беспомощность и возбуждение смешались в душе Джессалин, она не могла отвести взгляд от его глаз, горевших каким-то диким огнем. Он не признавал никаких правил, этот Маккейди Трелони. Он в любую минуту способен на что угодно. Но Джессалин чувствовала, как сильно влечет ее эта непредсказуемость.
Туча закрыла солнце, налетел резкий ветер, по озеру пробежала легкая рябь. Джессалин стало по-настоящему холодно. Она начала дрожать.
Он выпустил ее руку, и она бессознательно потерла ноющее запястье. Взгляд Трелони, скользнув вверх, опять – в который раз – остановился на ее губах. Опасный огонек, вспыхнувший на мгновение в его глазах, испугал Джессалин.
– Я думаю, мы… нам пора возвращаться.
Всю обратную дорогу Джессалин не умолкала ни на минуту. Трелони почти не помогал ей поддерживать разговор, но это было к лучшему. Потому что те немногие слова, которые он все-таки сказал, напоминали корнуолльские каменные изгороди, поросшие колючками. Изгороди, предназначенные для того, чтобы удерживать на расстоянии тех, кто захочет подойти слишком близко. Если он когда-либо и испытывает сильные чувства, то не признается в этом даже самому себе, догадалась Джессалин.
Лейтенант проводил ее до ворот и ускакал прочь, даже не попрощавшись.
Джессалин расседлала Пруденс, почистила ее и засыпала в кормушку овса. Но вот несложная работа была сделана, и ею овладело странное беспокойство. В дом идти не хотелось. Джессалин направилась к прибрежным скалам. Она смотрела на хорошо знакомый пейзаж так, как будто видела его впервые. Хотя все было по-прежнему. Как всегда, бились о черные скалы волны, над головой раздавались крики чаек, летающих над головой. Правда, шум прибоя казался громче, а соленый морской воздух никогда еще не был таким мягким, и Джессалин подумала, что после того, что произошло сегодня, уже никогда мир не будет прежним.
Ночью она достала из-под матраса дневник и написала: «Сегодня он меня поцеловал…»
Глава 7
Терпения Джессалин хватило ровно на три дня. На четвертый она пошла к Трелони.
Она тщательно принарядилась – надела шляпку, его подарок, и зеленые кожаные краги. Правда, костюм для верховой езды, отделанный стеклярусом и черными пуговицами, давно вышел из моды, зато, как утверждала бабушка, очень шел ей. Да и все равно другого у Джессалин не было.
К Сирхэй-холлу Джессалин подъехала со стороны моря. Серые трубы и остроконечные крыши едва виднелись из-за верхушек разросшихся вязов, сикомор и дикого ореха. Старинный, массивный особняк был сложен из серого камня, ставшего почти бесцветным от соленых морских ветров. Ни в одном из окон не осталось стекол, несколько случайно уцелевших ставен болтались на одной петле. На парадной лестнице ветер ворошил кучи прошлогодних листьев, которые некому было убирать. Казалось, что уже многие годы сюда вообще никто не заходил.
Где-то за спиной Джессалин хлопнула дверь, и девушка резко обернулась в седле. В дверях сторожки вырисовывался высокий, стройный мужской силуэт, при виде которого у нее внутри что-то уже привычно оборвалось и перевернулось.
– Добрый день, лейтенант! – окликнула она его. Голова Трелони дернулась, как от удара. Секунду он стоял неподвижно, после чего размашистым шагом направился к ней.
– Какого черта ты здесь делаешь? – прорычал он. Улыбка Джессалин моментально померкла.
– Я просто… Я хотела спросить, не хотите ли вы прокатиться верхом.
– Моя лошадь хромает, а сам я очень занят.
На нем была грубая рабочая одежда, какую обычно носят рудокопы – синяя шерстяная куртка и старые тиковые брюки. Картину дополняли перекинутый через плечо мешок и небольшая кирка, заткнутая за пояс. Не сказав больше ни слова, он развернулся и широким шагом направился прочь.
Чтобы догнать его, Джессалин пришлось пустить Пруденс вскачь. Лейтенант был небрит, складки у рта углубились, веки покраснели. К тому же он тяжело дышал, словно каждый вдох давался ему с большим трудом. Джессалин поняла, что с ним: Маккейди Трелони выглядел в точности, как Майор наутро после крепкой попойки. И Джессалин решила вести себя с ним так же, как с Майором в таких случаях, – пропускать его грубые выпады мимо ушей.
– Куда вы идете? – поинтересовалась она, лучезарно улыбаясь.
Она была почти уверена, что ее вопрос останется без ответа. Однако через некоторое время Трелони неохотно буркнул:
– К «Уил Пэйшенсу».
«Уил Пэйшенс» называли старый, давно заброшенный медный рудник на южном берегу, у самой границы поместья Сирхэев.
– Но рудник ведь большой. А куда именно… Трелони поднял голову. Если можно было бы убивать взглядом, то Джессалин была бы уже мертва.
К чертовой матери!
– Ну что это вы, лейтенант! Зачем же так явно демонстрировать мне свое плохое настроение? Или вы рассчитываете на мое сочувствие? В таком случае вынуждена вас разочаровать – вы этого вряд ли добьетесь. Скорее ваше бурчание может оказать прямо противоположное воздействие.
– Мое… что? – Он даже остановился и посмотрел на нее так, будто страшно удивился ее нахальству.
– Бурчание. Вы капризничаете, как маленький мальчик, которого выпороли и отправили спать без ужина. Какой злобный великан так нехорошо с вами поступил?
– Ну что вы, мисс Летти! Я счастлив, как таракан, добравшийся до печенья, как блоха на шкуре у осла, как, черт побери, козел в огороде. А теперь, будьте так добры, оставьте меня в покое. Мне надо заняться делом. – С этими словами Трелони быстрым шагом направился дальше, тщетно пытаясь скрыть свою хромоту.
Джессалин пришпорила Пруденс, обогнала его и поставила лошадь поперек дороги. Продолжая широко улыбаться, наклонилась и протянула руку.
– Ну же, лейтенант, хватит дуться. Пруденс вполне может везти двоих.
– Кажется, я предупреждал, чтобы ты держалась от меня подальше.
Рассчитанная жестокость его слов потрясла Джессалин, она совершенно растерялась. Чтобы удержать набежавшие на глаза слезы, ей пришлось крепко зажмуриться. Дрожащими руками она искала и никак не могла нащупать вожжи – ей хотелось поскорей развернуть Пруденс. Но Трелони схватил удила и остановил лошадь.
– Ты, верно, думаешь, что тебя защитят благородное происхождение и молодость. Что из-за этого меня вдруг одолеет совесть, которой у меня никогда не было, и я тебя пожалею. Так вот, ты ошибаешься. Представь себе, что я огонь. И если маленькие девочки будут со мной играть, они обязательно обожгутся.
Джессалин смотрела на его поднятое вверх лицо. Оно было непроницаемо, словно прибрежные скалы. Джессалин не могла заставить себя поверить, что он может причинить ей зло. Она просто не хотела в это верить.
Еще раз протянув руку, она сказала:
– Я доверяю вам.
Губы Трелони скривились в недоброй улыбке.
– Ой, напрасно, мисс Летти. Никогда не доверяйте мне, – сказал он, но все же взял протянутую руку.
Они ехали молча. Его грудь прижималась к ее спине, а руки слегка обнимали за талию. Затылком Джессалин чувствовала его дыхание. Оно трепетало и касалось ее кожи, как крылья тысячи бабочек.
Силы покинули Джессалин – будто ее несло мощное течение, которыми богата бухта Крукнек.
В окрестностях «Уил Пэйшенс» было пустынно. Берег почти отвесно обрывался в море. Здесь не было ни бухт, ни даже узенькой полоски пляжа – только острые голые скалы, изъеденные ветром и непогодой.
Главное здание рудника возвышалось на скалистом мысу. Внизу плескались волны. На фоне затянутого тучами неба высокая кирпичная башня напоминала развалины собора. Вокруг не было никаких признаков жизни. Ветер свистел в пустых провалах окон, и от этого казалось, что в башне до сих пор живут призраки давних времен – звон колокола, возвещающего о начале смены, шум машины, приводящей в действие насос, и смех рабочих, выходящих на солнечный свет после десяти часов, проведенных в темном чреве земли.
«Уил Пэйшенс» отличался от других рудников тем, что часть штреков проходила на очень большой глубине, прямо под морским дном. К башне надо было идти по узкой, не более фута шириной, тропинке прямо по краю обрыва. Даже Джессалин, привыкшей к корнуолльским утесам, стало немного не по себе. Ей живо представились рабочие ночной смены, которые брели здесь в непроглядной тьме под ударами зимнего штормового ветра.
Рудничную машину давно размонтировали и продали на металлолом. Башня была совершенно пуста, если не считать ржавой лопаты и старой тачки без колеса, пьяно завалившейся набок. Едва успев войти, лейтенант принялся отдирать прогнившие доски, закрывавшие вход в основную шахту. Наконец раздался жалобный скрип, во все стороны полетели щепки, и вход в шахту открылся. Из темного жерла вырвался холодный, затхлый воздух, и Джессалин с трудом подавила дрожь. Ее всегда пугала мысль о спуске в чрево земли.
– Что вы надеетесь здесь найти? – спросила она. Это были первые слова, сказанные с тех пор, как они покинули поместье.
Трелони ответил не сразу. Ожидая, пока он закончит орудовать железным ломом, Джессалин зачарованно смотрела на его сильные руки со вздувшимися от напряжения венами. Руки, которые могут одновременно и ласкать… и причинять боль.
– В свое время «Уил Пэйшенс» был построен только для добычи меди, – наконец произнес он. – Я разговаривал с некоторыми старыми рабочими. И все они утверждали, что по многим признакам здесь должно быть олово.
У Джессалин перехватило дыхание.
– Если вы найдете олово, то снова откроете рудник, да?
– Нет, конечно. Чтобы затеять такое дело, требуется чертовски много денег.
Совершенно обескураженная таким ответом, Джессалин хотела было поинтересоваться, зачем же они сюда пришли. Рудничное дело было у нее в крови, как у всех, корнуолльцев. Ведь в этом краю не одно состояние было создано из того, что дарила земля или море. Одна шахта могла за считанные годы принести несметные богатства, а потом так же внезапно иссякнуть. Да и цена руды могла вдруг упасть до такой степени, что ее невыгодно становилось даже поднимать на поверхность. И тех, кто вкладывал деньги в рудники, считали авантюристами.
– У бабушки в свое время было несколько акций этого рудника.
Джессалин прекрасно помнила день, когда рудник закрыли. В ту зиму ей исполнилось десять лет. Зима была очень суровая – морозная и снежная, так не часто бывает в Корнуолле.
– Многие здешние тогда потеряли средства к существованию, и в ту зиму был сильный голод, – продолжала вспоминать она вслух. – Некоторые семьи получили пособие по бедности, а некоторым пришлось идти в работный дом…
И тут Джессалин заметила, что лейтенант слушает ее совершенно неподвижно. Его взгляд был устремлен в черный зев рудника, а в глазах горел тот же самый страстный огонь, какой она уже видела однажды – когда он вел паровоз. И внезапно Джессалин поняла, что Трелони ей солгал. Он был авантюристом. И если удастся найти олово, то рудник обязательно будет открыт, чего бы это ему ни стоило.
Протянув руку, Джессалин коснулась его колючей, небритой щеки. Сколько раз ей хотелось до него дотронуться, но она всегда сдерживала себя. Сейчас же все получилось как-то Само собой.
– Вам же это небезразлично, правда? Если только вы сможете, то обязательно откроете рудник. Для Корнуолла. Для того, чтобы люди получили работу…
Его огрубевшая ладонь накрыла ее руку. Их взгляды встретились, и Джессалин снова заметила в его глазах уже знакомое выражение – такое же, как когда она сказала, что его паровоз может изменить мир, – смесь затаенной боли и надежды.
Но вот его лицо снова напряглось, и он решительно отвел ее руку.
– В этом чертовом мире нет ничего, что было бы мне небезразлично.
Трелони наклонился, развязал мешок и извлек оттуда бутыль купороса. Окунув туда хлоратную спичку, которая тотчас же вспыхнула, он поджег конопляную свечу и с помощью кусочка глины укрепил ее спереди на своей широкополой шляпе.
– Вы не должны идти туда один. Это небезопасно, – сказала Джессалин.
– Один из старых рабочих нарисовал мне план.
– Но…
Закон рудокопа каждый корнуоллец впитывал с молоком матери: «Нельзя спускаться в шахту в одиночку». Джессалин закусила губу. Она, конечно же, должна предложить спуститься вместе с ним. Но от одной мысли о толще земли и воды над головой ее прошиб холодный пот и бросило в дрожь.
– Вы должны взять меня с собой, – наконец решилась она.
Трелони копался в мешке, доставая оттуда запасные свечи и еще какие-то предметы.
– Нет, – коротко бросил он, распихивая их по карманам куртки и даже не удосужившись взглянуть на нее.
– Но это опасно!
Выпрямившись, он метнул на нее свирепый взгляд.
– Вы что, снова решили выступить в роли няньки, мисс Летти? Честное слово, это уже становится утомительным.
Этого Джессалин стерпеть не могла. Ответив ему не менее свирепым взглядом, она сказала:
– Ну что ж, прекрасно. Только если вы заблудитесь или обвалившиеся крепления проломят вашу упрямую голову, можете не рассчитывать, что я брошусь вам на помощь.
Его рот скривился в улыбке, которая, по сути, улыбкой не была.
– Я никогда ни на кого не рассчитываю. Это избавляет меня от массы разочаровании.
Снова наклонившись, он извлек из мешка инструменты – тяжелый металлический бур и дрель. Джессалин смотрела на его широкие плечи и ненавидела их лютой ненавистью. В этом человеке не было ни одного качества, которыми, как ее учили, должен обладать джентльмен. Ни галантности, ни доброты, ни сострадания. Одним словом, ничего хорошего.
Последним на свет божий был извлечен моток веревки. И несмотря на гнев, Джессалин вдруг очень захотелось обвязаться этой веревкой. Не только для того, чтобы не пустить его в шахту – но чтобы навсегда привязать к себе.
Трелони поставил ногу на верхнюю ступеньку лестницы и со словами: «Я вернусь примерно через час» – исчез в черной дыре.
Несколько минут Джессалин следила, как постепенно удаляется желтый огонек, а потом и он пропал из виду.
Джессалин сидела на краю тропинки, свесив ноги с утеса. Далеко внизу плескалось зловещее море. Сплошные серые тучи низко нависали над головой, а завывания ветра в скалах напоминали платные рыдания плакальщицы на похоронах.
Трелони спустился в шахту уже по меньшей мере час назад. Но ведь он сказал «примерно через час», а значит, волноваться рано. Джессалин ждала, проклиная его за то, что он не назвал более точное время, мысленно обзывая его самым упрямым и высокомерным болваном, какого когда-либо носила земля. Но и себя она не жалела. Надо же быть такой рохлей – не настоять на том, чтобы пойти с ним!
Ее неотступно преследовали мысли о всевозможных несчастьях, которые могли с ним произойти. Ведь рудник очень старый. Крепления наверняка давно прогнили. Как знать, не обвалилось ли одно из них и не лежит ли он там внизу, погребенный заживо под толщей земли. Кто-то нарисовал ему план. Прекрасно. Но кто поручится, что план точен? Ведь рудник – это настоящий лабиринт, в переплетениях однообразных темных ходов так легко заблудиться.
Волны с глухим шумом разбивались об утесы – начинался прилив. Откачивающий воду насос давно бездействует – значит, нижние ходы обязательно заливает водой, причем очень быстро. Пока рудник работал, там утонуло шахтеров больше, чем погибло от обвалов. Перед мысленным взглядом Джессалин проносились жуткие картины. Вот лейтенант лежит придавленный обвалившимся креплением, беспомощный, а холодная вода все прибывает, заполняя рот, легкие, медленно убивая его…
Джессалин вернулась в башню. Сняв шляпку с примулами, она аккуратно положила ее на подоконник, чтобы та не запачкалась и подошла к зиявшей в полу дыре – черной и бездонной, словно вход в преисподнюю. Нет, невозможно. Она просто не в силах спуститься туда.
Но это ее долг.
Купорос и спички он забрал с собой, но Джессалин удалось обнаружить трутницу и запасные свечи. Она решила не оставлять себе времени на раздумья. Закинув мешок на плечо и крепко сжимая в руке горящую свечу, она начала спускаться по расшатанной деревянной лестнице, прибитой к боковой стенке шахты. Ноги плохо слушались.
Она спускалась и спускалась, и ей стало казаться, что лестнице этой не будет конца. Но вот наконец Джессалин добралась до первого уровня. Воздух был спертым, как в склепе. Коптящая, мерцающая свеча отбрасывала причудливые тени на сочащиеся водой стены, однако деревянные балки над головой по виду были вполне надежны. Джессалин несколько раз позвала лейтенанта по имени, но ответа не получила.
Только теперь, оказавшись внизу, она поняла, как мало от нее зависит. Стоило, например, отойти от лестницы на несколько шагов, и она рисковала заблудиться. Это совсем не походило на приключения, о которых пишут в книгах. Кажется, ей все-таки пришла неудачная мысль: куда полезнее было бы поскакать в Маусхоул и кликнуть на помощь бывших рудокопов. Это было бы не столь героично, зато гораздо более разумно.
Приняв такое решение, Джессалин уже поставила ногу на ступеньку, намереваясь поскорее выбраться наружу, но тут послышался какой-то отдаленный хныкающий звук – то ли плач, то ли еще что-то. Насторожившись, она вслушивалась в темноту. Плач не повторялся, и Джессалин уже готова была признать, что ей послышалось, но вот он повторился снова. Теперь звук был гораздо громче, будто кто-то кричал от боли.
От основного ствола шахты расходились три коридора. Джессалин прикинула, откуда мог доноситься крик, и устремилась в самый широкий, перебираясь через груды пустой породы и другого мусора, оставшегося от старых времен. Несколько раз она останавливалась и прислушивалась, но не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Проход постепенно сужался, и теперь она могла двигаться вперед, только согнувшись в три погибели. Потом он пошел под уклон, от него то и дело во все стороны ответвлялись узенькие ходы, настолько тесные, что было трудно представить, что там мог протиснуться человек с тачкой.
Джессалин почему-то всегда думала, что под землей холодно. Нё здесь было настолько жарко, что вскоре ее одежда насквозь пропиталась потом. Под землей… Над ее головой тысячи фунтов земли, камней и морской воды. И все это давило на старые деревянные балки. Слабые и, возможно, насквозь прогнившие…
«Прекрати», – строго приказала себе Джессалин и решилась еще раз позвать Трелони.
– Лейтенант! – кричала она в темноту. Но ответом ей было только эхо …тенант…ант…ант.
Определенно, нужно выбираться на поверхность и позвать на помощь. Но вот проход расширился, и Джессалин оказалась в какой-то пещере.
Держа свечу над головой, она огляделась по сторонам. Дрожащее пламя выхватывало из темноты остатки старых выработок и выходы скальной породы. Пахло гнилью, затхлостью и смертью. Из трещины в скале сочилась вода, образовывая на полу черную лужицу, гладкую, как бутылочное стекло.
Но вот опять донесся слабый крик. Настолько слабым, что Джессалин не смогла бы сказать наверняка, слышала она его или нет. Она затаила дыхание и тщательно прислушалась… И снова тоненькое: «и-ии-и…».
– Лейтенант! – закричала Джессалин и бросилась туда, откуда, как ей показалось, доносился жалобный звук.
И провалилась в черную дыру.
Глава 8
Джессалин летела вниз, тщетно пытаясь за что-нибудь ухватиться и больно ударяясь бедрами и коленями о каменные стены. Но вот ее нога за что-то зацепилась и заскользила вниз. Да это же деревянная лестница. Исцарапанной рукой Джессалин вцепилась в ослизлые перила. Плечо пронзила боль, ей казалось, что рука вот-вот оторвется. Но все же девушке удалось удержаться.
Несколько минут Джессалин висела на одной руке, переводя дыхание и всхлипывая от только что перенесенного ужаса. Свечу она потеряла, и теперь ее окружала непроглядная тьма. Сверху продолжали сыпаться мелкие камушки и комья грязи. Звука падения слышно не было – под ней была страшная глубина. Джессалин догадалась, что провалилась в шахту, ведущую на следующий уровень, и, по всей вероятности, ветхая деревянная лестница спасла ей жизнь.
Очень осторожно Джессалин попыталась нащупать ногой ступеньку. Но стоило ей опереться сильнее, как гнилое дерево с треском проломилось, и Джессалин пролетела еще несколько футов, в кровь ободрав ладонь. Ее крик отразился от каменных сводов и эхом вернулся к ней.
И опять она висела на одной руке, судорожно вдыхая горячий спертый воздух и изо всех сил стараясь не расплакаться от боли и отчаяния.
Она звала на помощь. Звала до тех пор, пока не начинало саднить горло, звала, пока хватало дыхания. Казалось, будто огромные тиски сжимают ее грудь, выдавливая из легких последний воздух. Рука и плечо страшно болели. Пальцы, сжимающие перила, начали неметь. Она так долго не выдержит… Да еще этот немыслимо горячий воздух, словно в аду.
Однако рассчитывать не на кого, надо позаботиться о себе самой. Иначе – смерть.
Помогая себе ногами, Джессалин раскачалась и, перебросив вес вбок, попыталась ухватиться за перила второй рукой. В первый раз попытка оказалась неудачной. Во второй тоже. Но на третий раз это ей все-таки удалось.
Боль сразу стала легче. От счастья Джессалин чуть не расплакалась. Теперь можно позволить себе несколько секунд отдыха. Но все же как можно скорее прочь отсюда. Джессалин осторожно попробовала ногой ближайшую ступеньку – та треснула. Проклятье! Похоже, вся лестница прогнила насквозь.
Но зато перила держали. Убедившись, что левая рука крепко сжимает дерево, Джессалин глубоко вдохнула горячий, спертый воздух и потянулась вверх, стараясь ухватиться как можно выше. Подтянувшись, она повторила тот же трюк другой рукой. Так постепенно, дюйм за дюймом, превозмогая невыносимую боль в израненной руке, Джессалин продвигалась к выходу из шахты. Казалось, это длится уже вечность. Иногда она останавливалась, чтобы перевести дух, порой снова пытая счастье со ступеньками. Но все они проламывались от малейшего нажима. Джессалин больше не сдерживала слезы – так было легче переносить боль. Да и кто их здесь увидит в этой жуткой тьме!
При этой мысли Джессалин истерически рассмеялась. Темнота – вот что страшнее всего. Полная, непроницаемая темнота. Джессалин вдруг поняла, что до сих пор и не представляла себе, что такое настоящая темнота – ведь даже в самые безлунные ночи в комнату с наглухо закрытыми ставнями все равно проникало немного света. А здесь темноту можно было осязать. Наверное, именно таким бывает прикосновение Сатаны – горячим, липким, вызывающим безотчетный ужас. Мысль о Сатане почему-то вызвала у нее новый взрыв истерического смеха. Джессалин собрала все свои силы, подтянулась и… почуяла воздух.
От такого неожиданного, несказанного счастья Джессалин едва не стало дурно. Ее била крупная дрожь.
Но предстояло еще последнее усилие – преодолеть край шахты. При первой попытке она сорвалась и соскользнула вниз на несколько футов. Несколько бесконечных футов, которые снова пришлось преодолевать на руках. Это уже было чересчур. Джессалин проклинала все на свете: она проклинала Бога, себя и Маккейди Трелони. О, особенно Маккейди – ведь это по его вине она попала в эту переделку, и давно уже ему следовало прийти ей на помощь.
Но вот наконец она в безопасности. Джессалин легла на землю, хрипло дыша. Мышцы горели, пот заливал глаза и разъедал царапины и ссадины по всему телу. Какое это наслаждение – просто лежать, лежать… Но по мере того, как приходило в себя измученное тело, мысли прояснялись, и вскоре Джессалин поняла, что опасность еще далеко не миновала. Теперь ей предстояло в кромешной тьме отыскать путь наверх и не заблудиться в бесконечной паутине ходов.
И тут до ее ушей снова донесся слабый крик… или плач.
Джессалин села и пошарила вокруг себя руками. Огня не было, не было и малейшей надежды его добыть – трутница и запасные свечи покоились на дне шахты. Вперед пробираться придется ползком, тщательно ощупывая дорогу – ведь из еще одного провала ей уж точно не выбраться.
И она поползла вперед. Стараясь все время касаться плечом стены и нащупывая путь руками, Джессалин ползла туда, откуда слышался крик. Он становился все громче, и это придавало ей силы. Теперь уже было понятно, что кричит не взрослый мужчина. Во тьме плакало какое-то животное. Может быть, детеныш.
Но что это? Видно, она слишком долго была в темноте, и теперь ей просто мерещится блестящий от влаги камень, округлые очертания деревянных балок. Однако вскоре Джессалин поняла, что это не обман зрения – ее глаза действительно различают стены и своды, кучи мусора и даже ржавую рукоятку брошенной кем-то кирки. Вскочив на ноги, Джессалин устремилась к свету.
Штольня наклонно уходила вверх, к поверхности земли. В самом верху светлело отверстие, и Джессалин уже могла различить кусочек серого, затянутого тучами неба и… мешок из-под муки – он зацепился за выступ скалы и раскачивался наподобие гамака. Из мешка доносились писклявые, похожие на мяуканье вскрики.
В скале там и сям были выдолблены углубления – такие есть в каждой шахте, они возникают по мере добычи руды. Воспользовавшись этими своеобразными ступенями, Джессалин потянулась к мешку. Наверное, кто-то захотел избавиться от котят, думала она, но мешок зацепился за выступ и повис, не долетев до низа.
Так думала Джессалин, снимая мешок со скалы… Но вот она взяла его в руки… и увидела содержимое. В мешке был ребенок, новорожденный ребенок.
Спускаться по вырубкам с мешком в руках оказалось гораздо сложнее, чем подниматься. Почувствовав наконец под ногами твердую землю, Джессалин облегченно вздохнула. Ребенок – девочка, совсем крохотная, не переставая, плакал.
Джессалин гадала, сколько же времени младенец вот так провисел в шахте. Неудивительно, что плач был едва слышен. Но все же девочка была жива.
Прислонившись к грубой каменной стене, Джессалин полной грудью вдыхала свежий морской воздух.
Откуда-то сверху послышался хриплый крик:
– Мисс Летти! Где вы, черт бы вас побрал? Ответьте мне!
– Э-эээ-й! – радостно крикнула в ответ Джессалин. – Лейтенант!
Сверху градом посыпались мелкие камушки, и в отверстии, закрывая небо, появилась голова лейтенанта Трелони. Джессалин радостно рассмеялась.
– А вот наконец и вы, лейтенант. Где же вы были?
– По-моему, ответ на этот вопрос вам был прекрасно известен с самого начала. А вот где, черт побери, были вы?
Джессалин снова рассмеялась.
– Вы очень дурно воспитаны, лейтенант Трелони. Я давно собиралась вам это сказать. Сколько же в вашей речи шлаков и прочих рудничных отходов!
– В таком случае не стоило вынуждать меня употреблять крепкие выражения.
Джессалин едва не поперхнулась от очередного приступа смеха.
– Послушайте, какого черта вы там делаете? И прекратите хихикать. Терпеть не могу хихикающих женщин.
Джессалин словно бы только сейчас осознала, что совсем недавно чудом избежала смерти. Голова кружилась, а тело стало совсем легкое, как будто вдруг потеряло вес. Она смотрела на плотно сжатые губы Трелони, и ей безумно хотелось поцеловать их.
Решив, что подробное изложение событий потребует слишком много времени и сил, Джессалин рассказала только то, что, как казалось, заслуживает внимания. В точности так преподобный Траутбек обычно поступал с библейскими притчами.
– Вас очень долго не было, и я подумала, вдруг что-то случилось? Тогда я спустилась в шахту и немного заблудилась.
– Нельзя заблудиться немного. Можно или заблудиться, или нет. У вас что, врожденный талант превращать самые обычные вещи в катастрофу мирового масштаба, или вы специально практиковались.
– Не будьте таким гадким. Вам это не идет. Голова Трелони исчезла из отверстия.
– Лейтенант!
– Сидите спокойно и не вздумайте никуда отойти. Я сейчас за вами спущусь.
– Спасибо, но…
– Ну что вы! Не стоит благодарности. Я всю жизнь мечтал провести целый день, ползая по темным скользким подземельям. А уж сорвать голос непрестанными криками всегда казалось мне воплощением веселья.
– Лейтенант! У меня ребенок.
Голова Трелони снова появилась в отверстии штольни.
– Каким это образом у девственницы оказался вдруг ребенок? Только не рассказывайте мне про непорочное зачатие. Дважды такие истории не проходят.
– Не глупите, лейтенант, – рассмеялась Джессалин. – Я же не говорила, что это мой ребенок. Я нашла его. Только что здесь, в штольне.
– Понятно. Этого следовало ожидать. Вполне в вашем духе – отправиться на поиски приключений и найти ребенка.
Джессалин снова рассмеялась и присела к стене, прижимая ребенка к груди. Долго ждать ей не пришлось. Вскоре послышались шаги, и на темных влажных стенах замерцал приближающийся огонек.
Поставив свечу на каменный уступ, Трелони осторожно отвернул мешковину с головки ребенка.
– С ним все в порядке?
– Вообще-то, это она, лейтенант. Разве вы не видите разницы?
Трелони весело улыбнулся.
– Только не с этого конца.
А потом произошло неожиданное. Он нежно провел пальцем вдоль линии ее подбородка, и, несмотря на густой полумрак, Джессалин заметила, что его рука слегка дрожит.
– Ты поцарапала лицо… – сказал он.
Их глаза встретились, но его взгляд тотчас же скользнул ниже и остановился на ее рте. Джессалин нервно облизнула нижнюю губу и судорожно сглотнула.
– Я… Мне кажется, девочка замерзла. Ведь на ней ничего нет, кроме мешка.
Лейтенант промолчал. На его лицо постепенно возвращалось прежнее непроницаемое выражение. Отвернувшись от Джессалин, он снял куртку и укутал младенца в теплую шерстяную ткань. Девочка, не перестававшая жалобно пищать, почти сразу затихла.
– Вы ей понравились, – заметила Джессалин.
– Боюсь, что это чувство не взаимно. Маленькая пискунья только что обмочила мою куртку. – От звуков его голоса, низкого и чуть охрипшего, девочка снова заплакала.
– Бедняжка, она, наверное, голодна!
– А почему ты смотришь на меня? – поинтересовался Трелони. – Уж я-то точно ничем не смогу помочь.
Джессалин и правда смотрела на него. На его узкие, аристократичные, но огрубевшие от тяжелой работы, покрытые шрамами руки, державшие ребенка. Казалось невероятным, что руки мужчины могут быть и такими пугающе сильными, и такими нежными. Таким мягкими и такими грубыми одновременно.
