Текст книги "Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ИСПЫТАНИЕ ГОЛЬФОМ

© Перевод. А. Притыкина, Д. Притыкин, 2012.

Легкий ветерок играл в кронах деревьев близ гольф-клуба Марвис-Бэй. Он шелестел листвой и овевал приятной прохладой лоб старейшины, по обыкновению коротавшего субботний вечер в кресле-качалке на террасе. Отсюда открывался прекрасный вид на поле, где совершало всевозможные ошибки подрастающее поколение. Взгляд старейшины был рассеян и задумчив. Доведись вам перехватить этот взгляд, вы нашли бы в нем совершенное умиротворение, какое в полной мере можно испытать, только перестав играть в гольф.

Старейшина не брал в руки клюшку с тех пор, как резиновые мячи сменили своих гуттаперчевых собратьев. Сейчас он находит удовольствие в игре как зритель и философ. Гольф вызывает в нем самый живой интерес. Скользнув по лимонаду, что старейшина потягивает через соломинку, его взгляд останавливается на четверке, мучительно взбирающейся на холм к девятому грину. Как и всем субботним четверкам, этой приходится нелегко. Один калека перемещается по полю зигзагом, будто лайнер, преследуемый вражескими подлодками. Двое других, похоже, ищут зарытый пиратами клад, хотя вполне возможно – издалека не разглядеть – они просто убивают змей. Голос четвертого отчетливо доносится до старейшины. Он безнадежно срезал удар и выговаривает кэдди за то, что несчастный ребенок посмел дышать во время замаха.

Старейшина ставит стакан на стол и вздыхает. Лимонад понимающе булькает в ответ.

– Редко встретишь человека, – говорит старейшина, – с характером настоящего гольфиста. Я тут по субботам на всякое насмотрелся и, честное слово, многие склонны считать гольфистом всякого, кто расхаживает по полю в коротких брюках и имеет достаточно денег, чтобы расплатиться за напитки в баре после игры. Как бы не так. Настоящий гольфист никогда не теряет самообладания. Я, например, когда играл, прекрасно владел собой. Бывало, порой после неудачного удара я и ломал клюшку о колено, однако делал это совершенно спокойно, полностью отдавая себе отчет в своих действиях. Я ломал клюшку, потому что она, очевидно, никуда не годилась, и все равно пришлось бы покупать новую. Глупо выходить из себя на поле для гольфа. Что это даст? Ведь даже легче не станет. Нужно брать пример с Марка Аврелия. «Что бы ни случалось с тобой, – говорит сей великий муж в одном из своих трудов, – оно от века тебе предуготовано. Ни с кем не случается ничего, что не дано ему вынести» [6]6
  Марк Аврелий, «Размышления», X. 5, V. 18, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть]. Хочется верить, что эта мысль пришла ему в голову, когда он потерял несколько новых мячей в пролеске у фервея. Так и вижу, как он записывает эти строки на обороте карточки для ведения счета. Вне всяких сомнений, Марк Аврелий был гольфистом, к тому же весьма посредственным. Только тот, кто видел мяч, остановившийся на самом краю лунки после короткого патта, мог написать: «Что не делает человека хуже самого себя, то и жизнь его не делает хуже и не вредит ему ни внешне, ни внутренне» [7]7
  Марк Аврелий, «Размышления», IV. 8, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть]. Да, Марк Аврелий, конечно же, играл в гольф, и все свидетельствует о том, что выйти из ста двадцати ударов за раунд ему удавалось крайне редко. Ниблик не залеживался в его сумке.

В продолжение мысли о Марке Аврелии и характере настоящего гольфиста вспоминается история юного Митчела Холмса. Когда мы познакомились, Митчел слыл многообещающим сотрудником с хорошими перспективами в компании «Красильни и химчистки Патерсона», где президентствовал мой старый приятель Александр Патерсон. Достоинств Митчелу было не занимать. К примеру, он бесподобно изображал перебранку бульдога с болонкой. Благодаря этому таланту Митчел пользовался большим успехом на вечеринках, выделяясь на фоне сверстников, которые немного умели играть на мандолине или декламировали отрывки из «Ганга Дина». Вероятно, именно этот дар заронил искорку любви в сердце Милисент Бойд. Женщины в большинстве своем любят героев. Другие мужчины сразу тускнеют в глазах впечатлительной девушки вроде Милисент, когда представительный молодой человек изображает бульдога и болонку под аплодисменты переполненной гостиной, особенно если удается разобрать, где именно заканчиваются реплики болонки и в дело вступает бульдог. Словом, вскоре состоялась помолвка Митчела и Милисент. Молодые люди собирались пожениться, как только Митчел добьется от «Красилен и химчисток Патерсона» прибавки к жалованью.

Лишь один недостаток был у Митчела Холмса. Он не умел держать себя в руках на поле для гольфа. Редкий раунд обходился без того, чтобы Митчел не был чем-нибудь уязвлен, расстроен или, чаще всего, раздражен. Поговаривали, что кэдди с нашего поля неизменно выходили победителями в перебранках со сверстниками, поскольку их словарный запас пополнялся всякий раз, когда мяч Митчела терял направление. Митчел виртуозно владел словом и явно не собирался зарывать талант в землю. Впрочем, не стоит судить его слишком строго: юноша обладал задатками блестящего гольфиста, однако невезение вкупе с нестабильной игрой сводили на нет все его мастерство. Митчел был из тех, кто проходит первые две лунки ниже пара, а затем тратит одиннадцать ударов на третью. Любая мелочь могла сломать ему всю игру. Митчелу доводилось срывать короткие удары из-за шума, поднятого бабочками на соседнем лугу.

Представлялось маловероятным, что столь небольшой изъян в практически безупречном характере Митчела воспрепятствует его профессиональному росту или карьере, и все же это едва не случилось. Однажды вечером, когда я отдыхал в саду, меня навестил Александр Патерсон. С первого взгляда я понял, что пришел он за советом. Так уж вышло, он считал меня хорошим советчиком. Именно я в корне изменил всю его жизнь, порекомендовав не прикасаться к вуду и попробовать для драйва айрон; кроме того, я оказался полезен ему еще несколько раз, например, когда он подбирал себе паттер (а это куда ответственнее, чем, скажем, выбор жены).

Александр присел и принялся обмахивать себя шляпой – вечер выдался жаркий. Озабоченность читалась в его лице.

– Не знаю, что и делать, – начал он.

– Держите голову ровно, плавный замах, никаких резких движений, – авторитетно изрек я, – ибо нет лучшего рецепта счастливой, безоблачной жизни.

– Я не о гольфе, – ответил он. – Меня беспокоит казначейство в моей компании. Смизерс увольняется на следующей неделе, и мне нужно подобрать человека на его место.

– Нет ничего проще. Всего-навсего выберите самого подходящего из остальных сотрудников.

– Да, но кто самый подходящий? Вот в чем вопрос. Есть у меня на примете два человека, которым эта работа, казалось бы, вполне по плечу. Однако я совершенно не представляю, что у них на уме. Вы же понимаете, казначейство – дело не шуточное. Мало ли что взбредет в голову человеку, если сделать его казначеем. Ведь придется иметь дело с большими деньгами. Иными словами, новоиспеченный казначей может внезапно ощутить горячее желание отправиться с моими деньгами в малоисследованные уголки Южной Америки. Вот в чем трудность. Конечно, любая кандидатура – это риск, однако хотелось бы знать, кто из этих двоих даст мне больше шансов сохранить хотя бы часть денег.

Я ответил без всяких раздумий. Что-что, а как устроить проверку характера, я знал прекрасно.

– Единственный способ по-настоящему узнать человека, – сказал я Александру, – сыграть с ним в гольф. Ничто так скоро не раскрывает в истинном свете шельмовство и злокозненность. Был у меня юрист, которому я доверял долгие годы, пока в один прекрасный день не увидел, как он рукой достал свой мяч из рытвины в грунте. На следующее утро я прервал с ним всякие деловые отношения. Он еще не успел сбежать с вверенными ему деньгами, однако недобрый огонек в его глазах показывает, что это лишь вопрос времени. Гольф, мой дорогой друг, – самое лучшее испытание. Тот, кто отправляется в раф один-одинешенек и играет мяч, как он лежит, будет служить исправно и честно. Тот, кто бодро улыбается, когда патт теряет направление из-за не к месту вылезшего из земли червяка, чист душой. А вот торопливый, неуравновешенный и жестокосердный игрок так же проявит себя и в повседневной жизни. Вам ведь не нужен неуравновешенный казначей?

– Нет, если это отразится на бухгалтерии.

– Еще как отразится. По оценкам статистиков, уровень преступности среди хороших гольфистов существенно ниже, чем в любом другом слое общества, возможно, за исключением епископов. С тех пор как Вилли Парк выиграл первое место в Прествике в 1860 году, не было случая, чтобы победитель Открытого чемпионата провел в заключении хотя бы день. В то же время плохие гольфисты – не те, что плохо играют, а те, что черны душой и не считают удар, когда не попадают клюшкой по мячу, никогда не поправляют выбитый дерн, говорят под руку сопернику и не сдерживают свой гнев – буквально днюют и ночуют в тюрьме. Да они даже и не считают нужным подстричься в те редкие дни, когда вдруг оказываются на свободе.

Моя речь произвела на Александра заметное впечатление.

– Ей-богу, – сказал он, – разумно.

– Само собой.

– Так тому и быть. Честное слово, не вижу, как еще сделать выбор между Холмсом и Диксоном.

Я насторожился.

– Холмс? Уж не Митчел ли Холмс?

– Он самый. Да вы его, должно быть, знаете. Он, кажется, живет здесь неподалеку.

– А Диксон – это что же, Руперт Диксон?

– Снова верно. Еще один ваш сосед.

Признаюсь, мне стало не по себе. Такое чувство, будто мяч упал в яму, вырытую моим же нибликом. Я корил себя за то, что не догадался узнать, кому предназначена проверка, прежде чем выступать с предложениями. Мне очень нравился Митчел Холмс, да и его невеста тоже. Скажу больше, именно я, хоть и в самых общих чертах, объяснил ему, как нужно делать предложение Милисент. Дальнейшие события показали, что Митчел внял моим наставлениям. Не раз и не два приходилось мне сочувственно выслушивать мечты Митчела о том, как ему повысят жалованье и они наконец поженятся. Почему-то, когда Александр заговорил о казначействе, мне и в голову не пришло, что Митчел претендует на столь важную должность. Я лишил его всякой надежды. Испытание гольфом – единственная проверка, не сулившая Митчелу успеха. Только чудом Митчел мог не сорваться во время игры, а ведь именно от невоздержанных гольфистов я предостерегал Александра.

Я подумал о сопернике Митчела, и на душе стало еще тяжелее. Руперт Диксон был довольно неприятным молодым человеком, однако даже его злейшие враги не сказали бы, что он не гольфист по натуре. Во время игры с самого первого драйва и до последнего патта Руперт неизменно являл собой образец спокойствия.

Александр уже ушел, а я все сидел в раздумьях. Строго говоря, я, конечно же, не имел права принимать чью-либо сторону, и хотя мой друг не взял с меня слово молчать, я прекрасно понимал, что наш разговор не подлежит огласке. Разумеется, ни один из претендентов не должен был подозревать, что игра с Александром – нечто большее, чем обыкновенный дружеский раунд.

Однако я не мог оставаться безучастным к судьбе двух влюбленных, чье будущее целиком зависело от предстоящего испытания. Я тотчас надел шляпу и отправился к дому мисс Бойд, поскольку наверняка знал, что найду Митчела именно там.

Митчел и Милисент сидели на крыльце и любовались луной. Они тепло, хотя и несколько сдержанно, приветствовали меня. В общем, было заметно, что мое появление никоим образом не вписывалось в их планы. Впрочем, едва я рассказал, зачем пришел, их отношение переменилось. Молодые люди увидели меня в другом свете – ангелом-хранителем, философом и другом.

– И кто только подсказал мистеру Патерсону такую глупость? – возмутилась мисс Бойд.

Я – из лучших побуждений – умолчал о своей причастности к делу.

– Это просто смешно, – продолжала девушка.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Митчел. – Старик Патерсон без ума от гольфа. От него стоило ожидать чего-нибудь в этом духе. Что ж, это конец.

– Полноте, – возразил я.

– А что «полноте»? – вскинулся Митчел. – Вы прекрасно знаете, что я откровенный, прямодушный гольфист. Если мяч летит на северо-северо-восток, когда я отправляю его точно на запад, мне есть что сказать на сей счет. Это загадочное явление явно требует комментариев, и я их даю. Естественно, случись мне срезать драйв, я считаю своим долгом во всеуслышанье заявить, что сделал это не нарочно. И вот, насколько я понимаю, именно такие мелочи и решат исход испытания.

– Митчел, милый, а не мог бы ты научиться владеть собой на поле? – спросила Милисент. – Ведь гольф – всего-навсего игра.

Наши с Митчелом взгляды встретились, и я уверен, в моем взгляде читался такой же ужас, что я увидел в глазах Митчела. Иногда женщины говорят, не подумав. Не стоит сразу же делать выводы о недостатках их воспитания или образа мыслей. Они просто не понимают, что говорят.

– Тише! – хрипло сказал Митчел, с трудом оправившись от потрясения. – Помолчи, любимая!

Пару дней спустя я повстречал Милисент неподалеку от почты. Глаза ее светились счастьем, лицо сияло.

– Вы не представляете, как все здорово складывается, – сообщила она. – Когда Митчел ушел, я принялась листать журнал и наткнулась на удивительное объявление. Там говорилось, что все великие люди в истории человечества достигли успеха благодаря умению держать себя в руках. Даже Наполеон ничего не добился бы, не научись он управлять своим необузданным нравом. А еще там было сказано, что любой может стать как Наполеон, если заполнит приложенную к объявлению заявку на замечательную книгу профессора Орландо Стибритта «Искусство владеть собой». Только нужно было торопиться, потому что в течение пяти дней книга предлагалась совершенно бесплатно, а после – за семь шиллингов, но с заказом лучше не медлить из-за очень большого спроса. Я сразу же написала и, к счастью, успела до того, как все разобрали – у профессора Стибритта как раз остался один экземпляр книги, и она только что пришла. Я сейчас ее полистала, и она чудо, как хороша.

Милисент протянула мне небольшой томик. Я бросил взгляд на книгу. На первой же странице моим глазам предстала подписанная фотография профессора Орландо Стибритта, прекрасно владевшего собой, несмотря на длинные седые бакенбарды. Далее шли материалы для чтения, размещенные между широкими полями. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять методы профессора. Попросту говоря, он воспользовался тем, что авторские права на размышления Марка Аврелия истекли около двух тысяч лет назад, стащил у философа избранные цитаты и приторговывал ими под своим именем. Я не стал говорить об этом Милисент. В конце концов, не мое это дело. Вполне возможно, хотя и не очевидно, профессору Стибритту тоже нужно на что-то жить.

– Сегодня же отдам книгу Митчелу. Правда, здорово сказано: «Видишь, сколь немногим овладев, можно повести благотекущую и богоподобную жизнь»? [8]8
  Марк Аврелий, «Размышления», II. 5, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть]Будет просто чудесно, если Митчел поведет благотекущую и богоподобную жизнь всего за семь шиллингов, ведь правда?

Тем же вечером в гольф-клубе мне встретился Руперт Диксон. Он выходил из душа и по обыкновению выглядел довольным собой.

– Прошли сейчас раунд со стариком Патерсоном, – сказал Руперт. – Он, кстати, хотел с вами поговорить. Правда, уже уехал в город.

У меня захватило дух. Оказывается, испытание началось!

– Как сыграли? – спросил я.

Руперт Диксон скривился в самодовольной ухмылке. Ухмыляющийся человек, завернутый в полотенце, к тому же с прядью мокрых волос на одном глазу – зрелище весьма отталкивающее.

– Недурно. Я вел шесть вверх за пять лунок до конца, хотя мне отчаянно не везло.

При этих словах во мне затеплился огонек надежды.

– Так вам не везло?

– Кошмарно. На третьей лунке мне удался лучший в жизни удар медяшкой – а это что-нибудь да значит – и что же? Мяч перелетел грин и потерялся в рафе.

– Ну, тут вы небось пар-то выпустили, а?

– Я? Пар?

– Вы ведь, наверное, высказали все, что думаете по этому поводу.

– Что вы. Я же не враг себе, чтобы терять голову во время игры. Что это дает? Только испортишь следующий удар.

С тяжелым сердцем я отошел прочь. Диксон вне всяких сомнений выдержал испытание как нельзя лучше. Казалось, не пройдет и нескольких дней, и я узнаю, что место казначея уже отдано Диксону, а Митчела даже и проверять не станут. Впрочем, наверное, Александр Патерсон рассудил, что это было бы не вполне честно по отношению ко второму соискателю. Вскоре Митчел Холмс позвонил мне и спросил, не могу ли я сопровождать его во время матча с Александром и оказывать моральную поддержку.

– А уж она мне понадобится, – сообщил он. – Если честно, я очень волнуюсь. Жаль, не хватило времени на основательное изучение книжки, что купила Милисент. Я понимаю, конечно, «Искусство владеть собой» – подлинный шедевр от корки до корки, и вообще не книга, а золото, но ведь у меня было-то всего несколько дней, и я не успел как следует проникнуться. Чувствую себя, словно автомобиль, залатанный на скорую руку: что-нибудь да отвалится в самый неподходящий момент. Кто знает, сумею ли я сдержаться, если утоплю мяч в озере? А внутренний голос подсказывает мне, что еще как утоплю.

Мы помолчали.

– Вы верите в вещие сны? – неожиданно спросил Митчел.

– Что?

– Вещие сны.

– А что вещие сны?

– Я спрашиваю про вещие сны, потому что сегодня мне снилось, будто я играю в финале открытого чемпионата. Я попал в раф, а там корова. И вот, эта корова как-то печально на меня взглянула и говорит: «Попробуй-ка хват Вардона вместо обычного с перехлестом». Я еще, помню, подумал: «Однако, какая странная корова», но теперь вот она у меня из головы не идет. А вдруг в этом и правда что-то есть? Не случайно же такие сны снятся.

– Неужели вы поменяете хват накануне важного матча?

– Наверное, нет. Просто я немного не в себе, иначе и не вспомнил бы про корову. Ладно, увидимся завтра в два.

День выдался ясным и солнечным, но когда я приблизился к полю, поднялся довольно коварный ветер. Александр Патерсон уже разминался на стартовой площадке. Почти сразу подошел Митчел Холмс в сопровождении Милисент.

– Начнем, пожалуй, – сказал Александр. – Я ударю первым?

– Разумеется, – кивнул Митчел.

Александр установил мяч.

В гольфе Александр Патерсон отличается осторожностью и никогда не рискует. Перед любым ударом – пусть даже и самым простым – он исполняет своеобразный ритуал: долго примеривается к мячу, делает два выверенных пробных замаха и только потом собирается бить. Подойдя к мячу, он какое-то время топчется на месте, меняя положение ног, потом замирает, подозрительно вглядывается в горизонт, будто ожидая, что тот, стоит лишь отвернуться, непременно выкинет какую-нибудь скверную шутку. Тщательно осмотрев горизонт и убедившись в его добропорядочности, Александр переводит глаза на мяч. Он еще немного переминается с ноги на ногу, затем поднимает клюшку. Три раза с величайшей аккуратностью клюшка подносится к мячу и снова поднимается. Тут Александр снова бросает резкий взгляд на горизонт, словно надеясь застигнуть его врасплох. Покончив с этим, он медленно поднимает клюшку, чтобы затем столь же медленно опустить ее так, что головка едва не касается мяча. Вот клюшка снова идет вверх и снова опускается, поднимается в третий раз и в третий же раз идет вниз. Какое-то время Александр стоит недвижим, погруженный в раздумья, словно индийский факир, созерцающий вечность. Затем он снова поднимает клюшку и снова подводит ее к мячу. Наконец, содрогнувшись всем телом, Александр медленно замахивается и бьет, отправляя мяч метров на сто пятьдесят по идеально прямой линии.

Подобная практика порой не вполне благотворно сказывается на особах с тонкой душевной организацией, а потому я с тревогой вглядывался в физиономию Митчела, которому не доводилось прежде наблюдать Александра Патерсона в игре. Несчастный юноша заметно побледнел и со страдальческим видом обернулся ко мне.

– Он что, всегда так? – прошептал Митчел.

– Всегда, – отвечал я.

– Тогда мне конец! Разве можно спокойно играть в гольф с этим цирковым акробатом?

Я лишь промолчал в ответ. Увы, это была чистая правда. Уж на что я человек уравновешенный, и то давно зарекся играть с Александром Патерсоном при всем к нему уважении, иначе мне, вероятно, пришлось бы покинуть лоно баптистской церкви.

Тут раздался голос Милисент. Девушка держала открытую книгу, в которой я узнал бессмертное творение профессора Стибритта.

– Повтори себе суждение о том, – мягко произнесла она, – что часть справедливости – сносить и что против воли проступки [9]9
  Марк Аврелий, «Размышления», IV. 3, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть].

Митчел кивнул и твердой походкой отправился выполнять удар.

– Перед тем как сыграть, милый, – продолжала Милисент, – вспомни: «Не делай ничего наугад, а только по правилам искусства» [10]10
  Марк Аврелий, «Размышления», IV. 2, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть].

В следующую секунду мяч Митчела взмыл в воздух и, преодолев метров двести, упал на фервей. Драйв удался на славу. Митчел последовал совету Марка Аврелия до последней буквы.

Великолепный второй удар отправил мяч Митчела почти к самому флажку, и розыгрыш лунки был завершен одним из прекраснейших паттов, что мне когда-либо доводилось видеть. Когда же на следующей непростой лунке с водной преградой Митчел легко доставил мяч через озеро на грин и сыграл в пар, мне стало легче дышать. Каждому гольфисту случается пережить звездный час – казалось, сегодня пришел черед Митчела. Играл он безукоризненно. Продолжай он в том же духе, и его злосчастная раздражительность не дала бы о себе знать.

Третья лунка довольно коварна. Первым ударом игрок посылает мяч через овраг, а если не повезет, то в него. После неудачного начала остается только молиться и подбирать клюшку в надежде выбить мяч из оврага. Преодолев препятствие, можно вздохнуть спокойно. Хороший игрок тратит на эту лунку пять ударов – уверенный первый, прицельный второй, и до грина уже рукой подать.

Мяч Митчела приземлился в ста двадцати метрах за оврагом. Митчел подошел ко мне и со снисходительной улыбкой принялся наблюдать за Александром, исполняющим свой ритуал. Его благодушие было легко объяснимо. Никогда мир не кажется таким прекрасным и светлым, а причуды окружающих столь безобидными, как после отличного удара на сложной лунке.

– Никак не возьму в толк, зачем он все это делает, – покачал головой Митчел, глядя на Александра едва ли не с отеческой нежностью. – Если бы я перед каждым драйвом устраивал этакий балет, наверное, позабыл бы, зачем пришел, и отправился домой восвояси.

Александр завершил показательные выступления и положил мяч метрах в трех от края оврага.

– А он, как говорится, верен себе. Стабильность прежде всего, – прокомментировал Митчел.

Митчел спокойно выиграл лунку. Однако на следующем поле в его стойке стала заметна некоторая расхлябанность, и я забеспокоился. Чрезмерная самоуверенность в гольфе почти столь же губительна, как и неверие в свои силы.

Худшие опасения подтвердились. Митчел срезал удар. Мяч прокатился метров двадцать, попал в раф и остановился в лопухах. Митчел открыл было рот, но быстро захлопнул его. В недоумении подошел он к нам с Милисент.

– Я сдержался, – сказал он. – Но что, черт возьми, случилось?

– «Вникни в руководящее начало людей, – прочитала Милисент, – хотя бы и мудрых, – чего избегают, к чему склоняются» [11]11
  Марк Аврелий, «Размышления», IV. 38, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть].

– Вот-вот, – отозвался я, – вы отклонили корпус.

– И что же мне теперь – идти на поиски этого дурацкого мяча?

– Не волнуйся, милый, – ответила Милисент. – Ничто так не возвышает душу, как способность надежно и точно выверить все, что выпадает в жизни [12]12
  Марк Аврелий, «Размышления», III. 11, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть].

– Кроме того, – напомнил я, – вы ведете в игре.

– Да, но счет скоро изменится, – парировал Митчел и как в воду глядел. Александр прошел лунку в плюс один и выиграл.

Это происшествие немного выбило Митчела из колеи. В его игре уже не чувствовалось прежней беспечности и задора. Он уступил следующую лунку, сыграл вничью шестую, отдал седьмую, затем собрался и свел к ничьей восьмую.

Девятая лунка, подобно многим другим на нашем поле, элементарно игралась бы в четыре удара, однако мяч так легко катится по грину, что иногда пар кажется несбыточной мечтой. После неудачного драйва здесь может не хватить и десятка ударов. Стартовая площадка расположена на дальнем берегу озера, за мостом, где водная преграда узка, как ручей. Первый удар приходится делать через воду, да так, чтобы не угодить в деревья и небольшой кустарник на другом берегу. Расстояние до фервея – каких-нибудь шестьдесят метров, так что преграда скорее психологического свойства, однако сколько надежд потерпело здесь крушение, и не сосчитать.

Александр справился с препятствием своим по обыкновению коротким прямым драйвом, и настал черед Митчела.

Наверное, предыдущие неудачи сказались на его настроении. Выглядел Митчел неуверенно. Он нервно взмахнул клюшкой и при этом заметно отклонил корпус. Митчел рубанул по мячу, срезал удар и угодил прямо в дерево, от которого мяч отскочил в высокую траву. Мы перебрались на другой берег по мосту, и тут влияние профессора Стибритта определенно стало ослабевать.

– Вот отчего бы им не постричь эту чертову траву? – раздраженно вопрошал Митчел, раздвигая заросли нибликом в поисках мяча.

– Должен же на поле быть раф, – осторожно высказался я.

– Что происходит, – вступила Милисент, – по справедливости происходит: исследуй тщательно – увидишь [13]13
  Марк Аврелий, «Размышления», IV. 10, перевод А.К. Гаврилова.


[Закрыть].

– Все это прекрасно, – без особенного энтузиазма ответил Митчел, тщательно исследуя траву. – Вот только кажется мне, что Зеленый комитет открыл этот проклятый гольф-клуб исключительно в интересах кэдди. Эти комитетчики небось радуются каждому потерянному мячу, а прибыль от продажи найденных маленькими мерзавцами мячей делят с ними пополам.

Мы с Милисент обменялись взглядами. Слезы стояли в ее глазах.

– Но, Митчел! Вспомни Наполеона!

– Наполеона?! А при чем тут Наполеон? Разве Наполеону приходилось играть драйв через первобытную чащу? Да и кто такой Наполеон, собственно говоря? Что все носятся с этим несчастным Наполеоном, будто он чего-нибудь добился? Тоже мне важная птица. Подумаешь, всего-то взял, да и получил пинка при Ватерлоо.

К нам присоединился Александр.

– Никак не найдете мяч? – спросил он Митчела. – Да уж, раф здесь не из приятных.

– Я-то не найду. А завтра какой-нибудь пучеглазый и кривоногий недоумок-кэдди с восемьюстами тридцатью девятью прыщами найдет и продаст за шесть пенсов. Хотя нет, мяч-то был новый. Этак, глядишь, и целый шиллинг отхватит. Шесть пенсов себе и шесть Зеленому комитету. Неудивительно, что эти комитетчики покупают новые автомобили быстрее, чем их успевают производить. То-то их жены щеголяют в норковых шубах и жемчужных ожерельях. Да и черт с ним! Продолжу другим мячом.

– В этом случае, – заметил Александр, – в соответствии с правилами матча проиграете лунку.

– Ладно, сдаюсь. Лунка ваша.

– Таким образом, – продолжил Александр, – счет первых девяти лунок один вверх в мою пользу. Прекрасно. Очень приятная, равная игра.

– Приятная! Знаете что? Пожалуй, эти чертовы комитетчики не оставляют кэдди ни пенса. Они небось прячутся за деревьями, пока те сбывают награбленное, а потом подкрадываются и отбирают все деньги.

Я заметил, как Александр недоуменно поднял бровь. К следующей лунке мы шли вместе.

– А Холмс-то, оказывается, горяч, – задумчиво произнес Александр. – Кто бы мог подумать. Вот так и начинаешь понимать, как мало знаешь о людях, если знаком с ними только по работе.

Я вступился за бедного юношу:

– У него золотое сердце. Но, видите ли, – надеюсь, вы простите старого друга за откровенность – мне кажется, ваш стиль игры немного действует ему на нервы.

– Стиль? И что же у меня не так со стилем игры?

– Не то чтобы не так, но человеку молодому и энергичному не всегда доставляет удовольствие наблюдать за столь неторопливым игроком, как вы. Признайтесь мне, как другу, неужели вам необходимо делать два пробных замаха перед каждым паттом?

– Скажите пожалуйста, – покачал головой Александр. – Неужели это и впрямь так его расстраивает? Боюсь, я уже не в том возрасте, чтобы менять привычки.

Ответить мне было нечего.

Десятая лунка была занята, и нам пришлось подождать несколько минут. Вдруг кто-то тронул меня за руку. Я обернулся и увидел Милисент, стоявшую рядом со мной в расстроенных чувствах.

– Митчел больше не хочет, чтобы я шла с вами, – обреченно сказала она. – Говорит, он из-за меня нервничает.

– Плохо, – покачал я головой. – Я-то надеялся, что вы на него положительно повлияете.

– Я тоже надеялась. А вот Митчел против. Говорит, мол, я мешаю ему сосредоточиться.

– Тогда вам, наверное, лучше подождать нас в клубе. А вот мне, пожалуй, придется как следует потрудиться.

Бедная девушка всхлипнула.

– Этого я и боюсь. На тринадцатой лунке растет яблоня, и я уверена, что кэдди Митчела примется есть яблоки. Страшно подумать, что скажет Митчел, если услышит хруст яблока во время удара.

– Да уж.

– Вся надежда на это, – сказала Милисент, протягивая мне книгу профессора Стибритта. – Не могли бы вы читать Митчелу отрывки из книги, если он вдруг начнет кипятиться? Мы вчера пролистали ее и подчеркнули подходящие места синим карандашом. Там на полях помечено, когда что читать.

Выполнить такую просьбу мне было не сложно. Я взял книгу и молча пожал девушке руку. Затем присоединился к Александру и Митчелу, который все продолжал чихвостить Зеленый комитет.

– Следующая лунка, – говорил он, – раньше была простой и короткой. Негде было мяч потерять. И вот однажды жена кого-то из этих деятелей сказала, что ребенку нужны новые ботинки, и они, изверги, удлинили лунку на сто пятьдесят метров. Бить теперь надо через холм, и стоит мячу отклониться хоть на четверть дюйма, как оказываешься в настоящем затерянном мире – сплошь скалы, бурелом, расщелины, а посреди этого великолепия разбросаны старые горшки и кастрюли. Это ж практически летняя резиденция Зеленого комитета. Так и кишат, так и ползают повсюду, то и дело слышны радостные вопли, что они издают, набивая мешки потерянными мячами. Что ж, на меня пусть не рассчитывают. Возьму и сыграю сегодня старым мячом, который держится на честном слове. Пусть только дотронутся до него, сразу превратится в пыль.

И все же гольф – игра непредсказуемая. Казалось бы, Митчел в таком состоянии должен был проиграть в пух и прах. Однако на десятой лунке он снова поймал свою игру. Отменный драйв позволил ему выйти на грин вторым ударом, а затем двух паттов хватило, чтобы сыграть лунку в пар. Александр потратил на лунку пять ударов, и счет в матче сравнялся.

Одиннадцатая лунка, предмет недавней критики Митчела, и впрямь довольно коварна. Срезанный драйв действительно приносит игроку серьезные неприятности. Впрочем, Митчел и Александр сыграли чисто и без труда уложились в четыре удара.

– Если так пойдет дальше, – сияя, прокомментировал свой удар Митчел, – Зеленому комитету придется прекратить разбой и искать работу.