Текст книги "Лики контакта"
Автор книги: Павел Молитвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Спорное утверждение. Порой бывает, что лучше никогда, чем поздно. Желание, исполнившееся после времени, приносит горечь вместо радости.
– Ну например?
– Вспомни хоть «Руслана и Людмилу». Наина в конце концов полюбила Финна, и это сильно осложнило и попортило ему жизнь. Ну, я пошла в душ…
Выйдя из ванной в тигровом халате, Саша продолжила осмотр моего логова и, когда я появился после душа в темно-синем, искрящемся мелкими звездочками халате, как раз добралась до полок, на которых стояла подборка «ЧАДа» за десять с чем-то лет.
– Неужели, дав подписку о неразглашении, ты больше не возвращался к тому случаю в Мартыновке?
– Нет, – сказал я, разливая токайское по бокалам.
Разумеется, я лгал. Но после того, как в Мартыновке начались аресты и по городу поползли нехорошие слухи, я зарекся говорить с кем-либо о моей злосчастной статье и всем, что имело к ней хоть какое-то отношение.
Разумеется, я знал кое-что, ибо именно любопытство или, лучше сказать, природная любознательность как раз и удерживала меня в «ЧАДе». И это «кое-что» мне решительно не нравилось. Еще меньше мне нравилось то, что о случае в Мартыновке меня спрашивала чуть ли не каждая гостья, и в конце концов это должно было кончиться плохо.
– Ладно, парубок, не журысь! Прости мне девичье любопытство и расскажи что-нибудь, например, про снежного человека. Или про восточносибирскую Несси. А лучше, – легкомысленно махнула рукой Саша, – выпьем-ка мы за стольный град Петров, где водятся мужчины, имеющие сногсшибательные коллекции халатов!
* * *
Меня разбудила тихая и мелодичная трель ноутбука. Обычно я сплю крепко, особенно после нескольких коктейлей и бурных постельных танцев с симпатичной женщиной, да и легли мы вчера не рано. Но что-то в поведении Саши меня, видимо, сильно встревожило, раз подсознание дало команду проснуться. Несколько минут я лежал неподвижно, не открывая глаз, прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Определенно это был нежный шелест клавиатуры. Итак, Саша решила подоить мой ноутбук на предмет интересующей ее информации. Естественно, ей нужны были файлы о происшествии в Мартыновке.
«Забавно!» – мысленно сказал я, пытаясь сообразить, чьи интересы представляет Госпожа Иванцева. Она явно не из органов госбезопасности: Они меня уже трясли и отпустили с миром, а новых поводов для беспокойства я им не давал. Да и действуют они совсем другими методами.
Слухи об умножителях, безусловно, просочились в народ, и умненькие богатенькие деятели, желающие стать еще богаче и влиятельней, безусловно, разыскивают их. Однако методы их тоже не отличаются изощренностью: заволочь в темный утолок и бить, бить, бить носителя информации до потери человеческого облика. Или отрезать ему ежечасно по пальцу. Не стали бы они огород городить, если бы заподозрили, что я знаю что-то об умножителях. У меня ведь железное алиби: раз уж органы отпустили – значит, ни сном ни духом о дарах пришельцев не ведаю. А трясти пустышку – кому охота?
С другой стороны – факт налицо. Мой верный ноутбук потрошит дама, прилетевшая давеча из славного города Тулы. Интересное получается кино!
Единственный человек, которому я решился рассказать об умножителе и даже показать его, – профессор Вениамин Петрович Берестов. Отец Стаса – институтского моего дружка, убитого какими-то подонками одиннадцать лет назад в ЦПКиО. Но Берестов, ясное дело, никому ничего не скажет. Это железный старик из уходящего поколения тех, кто еще во что-то верил и, как это ни странно, продолжает верить. Да и зачем ему, если уж на то пошло, болтать? Я оставил ему дубликат умножителя, и он может ломать над ним голову до полного умопомрачения. К тому же, если кто-то расколол Берестова, я ему уже без нужды, так что этот вариант тоже отпадает.
Остается предположить, что госпожа Иванцева действительно та, за кого себя выдает. Хозяйка некой преуспевающей фирмы, решившая совместить приятное с полезным. Пообщаться с симпатичным молодым человеком и разнюхать, не знает ли он что-нибудь об умножителях. Ведь мог же этот хитрец утаить что-то от органов? А ежели утаил, то ломать его бесполезно – спастись он может, только твердя: знать ни о чем не знаю, ведать не ведаю. Но, растаяв в объятиях неотразимого творения талантливого биоскульптора, он вполне способен проболтаться – история знает подобные примеры. Можно попытаться уговорить его поделиться информацией, пообещав взять в долю, или, воспользовавшись удобным моментом, пошарить в ноутбуке и списать обнаруженные там сведения на дискету.
Это предположение похоже на правду, решил я. Выбрался из постели, накинул халат и вышел в гостиную.
Госпожа Иванцева услышала мои шаги и встретила мое появление милой улыбкой: – Привет! Тоже не спится?
– Сигнал включаемого ноутбука действует на меня, как пение горна. Я забываю о сне и бросаюсь дописывать незавершенные статьи. Привет! – Я подошел к Саше и заглянул ей через плечо. Она просматривала файл с серией очерков, шедших в рубрике «Кто вы, таинственные атланты?».
– Ничего, что я залезла в твой ноутбук без разрешения? Одни говорят: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другие – покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. А я убеждена, что больше всего о характере человека говорит содержание его компа.
– Естественно, – согласился я, отметив, что без водных процедур и последующего нанесения макияжа госпожа Иванцева выглядит значительно более потрепанной жизнью, чем ей бы того хотелось. Истинный возраст гостий я, впрочем, давно научился определять по рукам. Как ни ухаживай за ними, они выдают хозяйку, если можно так выразиться, с головой.
– Мне тоже всегда казалось, что заглянуть в мастерскую художника – значительно интереснее, чем любоваться его картинами на выставке. Пока ты роешься в моих файлах, я сварю кофе. Тебе молотый или растворимый?
Мы оба понимали, что Саша поймана с поличным, но время для откровенного разговора еще не настало. Я был бы рад, если бы госпожа Иванцева отказалась от намерения начинать его вообще, но, боюсь, она не способна столь кардинально изменить свои планы. А жаль, ведь поначалу все складывалось так мило!
* * *
Оставив старенький «Вольво» около дома, я отправился в булочную за свежим хлебом в том самом настроении, которое изысканнейшим Александром Александровичем Блоком было описано следующими словами:
И встретившись лицом с прохожим, Ему бы в рожу наплевал, Когда б желания того же В его глазах не прочитал.
Тернер был великолепен – слов нет! Зато потом мы с Сашей забрели на выставку какого-то импортного Заплюйкина, и настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Причепуренные дамы и господа любовались омерзительной, беспомощной мазней с таким видом, словно перед ними были фрески Джотто или полотна Веронезе! Мир явно сошел с ума. Тысячу раз прав был Василий Розанов, писавший в предисловий к своим ежемесячным выпускам «Апокалипсиса нашего времени», что «в европейском человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства, и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство». Десять тысяч раз прав, говоря, что «все проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания».
Я понимаю, что большая часть литературы должна быть дерьмом – журналы-пустышки и незатейливые книжки-однодневки для проветривания мозгов, утомленных восьмичасовым рабочим днем: Что фильмы, становящиеся год от года эффектнее и глупее, иными быть и не могут, коль скоро штампуются для самой невзыскательной публики. Но выставлять беспардонную халтуру в Эрмитаже – это уже кощунство! И рассуждать о ней с глубокомысленным видом могут лишь подвергнутые лоботомии кретины, которым в Эрмитаже делать нечего.
В шестидесятых годах прошлого века Герберт Маркузе писал, что массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в значительной степени, искусственно создает их благодаря рекламе. И вот наглядный пример того, как процесс этот переносится в область искусства, то есть в духовную область. Увы, гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей должна захватывать человека, не позволяя ему осознать, что широкий выбор продукции материального и духовного производства жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Следуя навязанным стандартам, человек неизбежно интегрируется в общество и утрачивает критическое отношение к принципам, исповедуемым этим обществом, поскольку мышление его деформируется в соответствии с повсеместно распространяемыми стереотипами! Мобильник, импортная тачка, престижная работа, отдых на Канарах становятся целью и смыслом жизни. «Гарри Поттер» признается книгой века, «Космополитен» – журналом журналов, «Молчание ягнят» собирает всех мыслимых «Оскаров», а «Мумий Тролль» затмевает своим паскудством все прочие рок-группы. Противно, однако логично. Но если уж в Эрмитаже…
– Эй, кореш, закурить Не найдется? Догнавший меня парень был, как водится, коротко пострижен, морда – ящиком, кулаки-кувалды.
– Не курю, – коротко ответил я с нехорошим предчувствием.
– Скверно, – изрек детина. Заступил мне дорогу и, оглядев с ног до головы, добавил, совершив невероятное умственное усилие: – Пострижен ты как-то погано.
– Убивать таких надо, – поддакнул его подельщик – тоже крепенький, кожаный и без той единственной извилины, которую оставляет на голове фуражка.
Смекнув, что сейчас меня будут бить, я рванул через улицу, но мордатый успел-таки вмазать мне левой. Удар пришелся в левое плечо, я закрутился волчком, и тут же на меня набросился второй – крепенький и пупырчатый, как огурчик. Я уклонился от одного удара, другого, удачно вмазал огурчику в челюсть и пропустил удар мордатого в солнечное сплетение. На миг у меня перехватило дух, и, воспользовавшись этим, костоломы принялись колотить меня, как боксерскую грушу.
* * *
Двое, встретившие меня на подходе к булочной, дрались на редкость умело и больно. Свалив меня с ног и старательно отпинав, они исчезли, а я потерял сознание.
Придя в себя, я увидел квохчущую надо мной старушку. От причитаний ее мне стало совсем худо, но тут подъехала «Скорая». Фельдшерица с сонным унылым лицом сделала мне пару уколов, шофер и мужик в белом халате – медбрат, надобно думать, – помогли забраться в машину, уложили на носилки и повезли в дежурную больницу.
В приемном покое я убедился, что ключи мне оставили, а бумажник украли – без этого версия об ограблении выглядела бы неубедительно. Кроме того, я, несмотря на некоторое помутнение сознания, отметил, что били меня, если можно так выразиться, гуманно – щадя голову и пах. Из чего следовало, что госпожа Иванцева еще появится, и намерение ее совмещать приятное с полезным осталось неизменным.
– Ничего страшного, – утешил меня угрюмый, равнодушный к людским страданиям врач. – Синяки, ссадины, ушибы, шок. Кости целы. Дешево отделался. Хотя денька три-четыре придется полежать. Дома, – уточнил он и скучным голосом проинструктировал: – Не пить, не курить, никаких женщин. Завтра вызовите врача из поликлиники. Регулярно принимайте лекарства. Вот рецепты.
Он протянул мне пачку рецептов, выписанных шустрой медсестрой, и меня выпроводили в длинный полутемный коридор.
После битья, уколов, перевязки, посещения рентгеновского кабинета и напутствий отправившего меня на амбулаторное лечение эскулапа я туго соображал и долго плутал по коридорам, пока не выбрался на больничный двор, где стояло несколько машин «Скорой Помощи». И тут меня осенило.
Подойдя к курившему у машины парню в старомодных очках, делавших его похожим на Шурика из «Операции «Ы», я попросил его подбросить меня до дома, объяснив, что деньги у меня украли, такси я вызвать не могу, потому что мобильник мой костоломы разбили всмятку, а чтобы позвонить по единственному обнаруженному телефону, необходимо иметь телефонную карту и…
– Адрес? – строго спросил Шурик и, досадуя на собственную покладистость, скомандовал: – Загружайся, довезем.
Я забрался в салон и сел на откидной стульчик, тупо разглядывая зажатые в кулаке рецепты с крупной фиолетовой печатью «Городская больница № 18, наб. р. Фонтанки, 148». Так, с рецептами в руке, я и заснул, и снился мне странный сказочный сон про кентавров, плещущихся у подножия величественного водопада, над которым сияла удивительно яркая и сочная радуга.
– Подъем, мужик, приехали, – тронул меня за плечо похожий на главреда лупоглазый толстяк в белом халате.
– Спасибо, – просипел я и начал выбираться из машины.
* * *
Ввалившись в квартиру, я выпил два стакана воды, полюбовался в зеркало на свою осунувшуюся физиономию с мутными, словно после великого бодуна, глазами и хотел было позвонить Саше – интересы клиента превыше всего! – но вовремя одумался.
После посещения Эрмитажа я отвез ее в «Маршал», где она намеревалась отдохнуть перед вечерним походом в БДТ. Мы договорились, что я заеду за ней часов в пять, а сейчас была уже половина седьмого. Следовательно, в театр мы все равно опоздали, а доклад госложе Иванцевой о работе ее костоломов мог подождать до лучших времен. Если только я вообще буду его делать.
Прислушавшись к собственным ощущениям, я решил, что прежде всего должен соснуть минуток семьсот-восемьсот, а там видно будет. Мысль показалась мне настолько разумной, что я, вырубив телефон, поплелся в спальню и, кое-как раздевшись, нырнул под одеяло.
Разбудил меня, звонок в дверь и резкий солнечный свет, льющийся из незашторенного окна.
Стрелки на часах показывали десять минут двенадцатого, полуденный визитер продолжал терзать дверной звонок.
Чертыхаясь, я выбрался из-под одеяла, накинул халат и полез в нижний ящик прикроватного столика. Пистолет был на месте, зато обойма предусмотрительно опустошена.
– Вот ведь ублюдки! – пробормотал я, прикидывая, кто бы это мог сделать: госпожа Иванцева или посланные ею громилы.
По всему выходило – громилы, хотя в общем-то это было не важно.
Звонок звонил без перерыва, и я отправился взглянуть в дверной глазок, кому это так неймется.
Навестить меня пожелала госпожа Иванцева.
«Забавно!» – подумал я и открыл дверь.
– Ваня! На тебе лица нет! – ахнула сердобольная гостья.
«Если хочешь выжить, надо бежать отсюда сломя голову, – сообщил мне внутренний голос. – Это только цветочки, ягодки впереди. За госпожой Иванцевой придут другие, и методы их понравятся тебе еще меньше, чем упражнения ее костоломов».
Я решил, что это справедливо, и, пригласив Сашу войти, начал обдумывать план бегства.
Пока она лепетала, что, не сумев дозвониться мне ни по телефону, ни по мобильнику и напрасно прождав вчера весь вечер, не на шутку встревожилась и потому решила нынче навестить, я прокрутил возможные варианты развития событий и наметил план действий.
За ночь мысли мои пришли в порядок; компьютер, именуемый мозг, обработал информацию и выдал ответы на интересующие вопросы. Двух костоломов, безусловно, подослала госпожа Иванцева, до которой даже в далекой Туле дошли слухи об умножителях. Она правильно все просчитала и вышла на меня. Не получив нужных ей сведений добром, она провела ревизию моего ноутбука и решила применить прессинг. Если я наивняк – ее забота о больном растрогает меня и развяжет мне язык: Если парень башковитый – соображу, что в скором времени в дело будет пущена полковая артиллерия, и тоже расколюсь.
Мне действительно пришло время колоться – в самом деле, почему бы и нет? Тайна умножителей давно стала секретом Полишинеля. Заметки о том, что аналогичные питерскому силовые купола возникали в Нью-Йорке, Вашингтоне, Праге, Бомбее, Берлине и других городах, появились одновременно во многих иностранных газетах и журналах, и то, что потом журналисты не написали о них ни строчки, не проронили ни слова, словно воды в рот набрали – даже опровержений не было! – свидетельствовало об оперативности местных властей. Получив доклады об умножителях, найденных в районах возникновения временных силовых куполов, правительства разных стран, скорее всего, не поверили в существование подобных агрегатов, напоминавших сказочное Сампо Калевалы. Однако на всякий случай, во избежание, так сказать, постановили сведения о них засекретить. А когда стало ясно, что умножители и впрямь существуют, власть имущим не оставалось ничего другого, как договориться предать этот разрушающий основы основ факт замалчиванию. Они попытались прибрать умножители к рукам, ссылаясь на государственную необходимость, защиту экономики страны, усиление военного потенциала государства и т. д. и т. п., но, судя по тому, что курс золота и платины стремительно падает, а чудовищные скачки цен на биржах погубили уже не одно крупное предприятие – не говоря о мелких! – количество умножителей растет изо дня в день в геометрической прогрессии.
Сознавая весь ужас этого страшного дара, я все же должен был расколоться и поделиться с госпожой Иванцевой своей тайной. И сделать для нее, так же как и для Берестова, дубликат умножителя. Одним рассадником чумы больше, одним меньше – не столь важно, если ею поражена вся планета. Нет, честно, теперь, когда с каждым днем становится все яснее, что мир катится к чертовой матери, колоться можно было с чистой совестью! Загвоздка была в том, что я терпеть не могу, когда мне давят на психику. Особенно женщины, с которыми я провел ночь. Неблагодарность – по моей личной шкале ценностей – второй после предательства грех, и именно его госпожа Иванцева давеча совершила, натравив на меня своих мордоворотов. Я не Господь Бог и не умею прощать грехи. Да мне это и по штату не положено. А стало быть умножителя она не получит.
– Тронут твоей заботой, – сказал я, выслушав Сашу, и, рухнув в кресло, умирающим голосом поведал историю столкновения с двумя бандитами, напавшими на меня в двух шагах от ничем не примечательной булочной.
Саша явила собой образчик сочувствия и сострадания. В нужных местах она ахала, охала, кусала губы, закатывала глаза и только что рук не заламывала. Я почти растрогался и закончил рассказ проникновенными строками нежно любимого мною Михаила Юрьевича Лермонтова:
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить.
Проявляя чудеса мужества и умения владеть собой, Саша сумела сдержать душащие ее рыдания и мокрым, берущим за душу голосом спросила, чем она может мне помочь.
Я не мог сказать, что хочу есть – еды у меня, как всегда, полон холодильник. Кроме того, придумать надлежало что-то кардинальное, ибо время работало против меня – госпожа Иванцева была слишком умна, чтобы до конца уверовать в мою непроходимую тупость. Часы отсчитывали последние мгновения, отпущенные мне для веселья и шутовства, – я чувствовал это всеми фибрами души. К тому же мне, несмотря на сделанные в больнице уколы и целительный сон, вновь стало плохо. Чертовски плохо… Ага!
– Саша, – сказал я гаснущим голосом. – Мне плохо. Чертовски плохо. Сделай милость, сходи в аптеку, тут неподалеку.
Она внимательно посмотрела на меня, а я, изобразив из себя умирающего лебедя, прошептал:
– Рецепты на холодильнике. О, черт, голова разламывается! А руку словно током дергает…
– Отдыхай, я сейчас вернусь, – промолвила великодушная госпожа Иванцева. – Где ключи?
– На вешалке, – простонал я.
– Держись, я быстро, – пообещала Саша и, одарив меня нежным и сострадательным взглядом, вышла из квартиры.
Подождав минуты три, я бросился к телефону и на память набрал номер Джуди, моля бога, чтобы она оказалась дома. Там ее, ясное дело, не было. Пришлось искать записную книжку и звонить на ее мобильник. Он оказался отключен. Проклиная все на свете, я позвонил ей на работу, и – о чудо! – она сама подняла трубку.
– Слушаю вас, – сказала Джуди голосом секретаря-референта.
– Джуди, – просипел я, обливаясь холодным потом, – слушай меня внимательно и выполняй все беспрекословно. От этого зависит моя жизнь. Ты не останешься в убытке: мое слово твердое, ты знаешь.
– Слушаю, – пролепетала она.
– Займи сколько получится долларов у своего шефа и гони «Оку» к памятнику Ленину, который стоит около метро «Московская». Но только скорее, ради бога! Аллюр три креста!
– Хорошо, Ваня, – сказала Джуди и повесила трубку.
Я наскоро оделся, выдвинул из-под кровати обувную коробку со всяким барахлом: старым будильником, компьютерной мышью, дыроколом, коллекцией визиток, сломанным диктофоном – и вытащил со дна уменьшенный до размеров кубика Рубика умножитель, завернутый в обрывок старой газеты. Сюда Сашины ребята наверняка заглядывали, но они не знали, что надо искать, и не доперли, что самую ценную вещь я спрячу среди всякой ерунды.
Сдвинув кровать, я поднял половицу, извлек из-под нее пачку долларов, выгреб из ящика письменного стола рубли – правительство отучило нас класть деньги в сберкассы или нести в банки, и сейчас я был ему за это в высшей степени благодарен. Прихватил записную книжку, рассовал добро по карманам спортивной куртки и на мгновение задумался, не взять ли с собой ноутбук. Решив, что вряд ли у меня когда-нибудь возникнет охота писать, нацепил темные очки и поспешно выскочил из квартиры.
Сашины костоломы могли караулить меня либо на лестнице, либо в одной из стоящих на улице машин, но тут уж я ничего не мог изменить, оставалось положиться на удачу. И на этот раз она мне сопутствовала.
Беспрепятственно выйдя из подъезда, я сел за руль моего старенького «Вольво», и едва успел отъехать от дома метров на двадцать, как в хвост мне пристроилась темно-вишневая «Ода», за рулем которой сидел мордоворот в кожаной куртке.
* * *
Синяя «Ока» развернулась и встроилась в поток машин, ехавших по Московскому проспекту в сторону аэропорта. Несколько минут я смотрел по сторонам, а потом прикрыл глаза, чувствуя себя вконец измотанным.
Я ушел от мордоворота госпожи Иванцевой на станции «Площадь Восстания». Выскочил из «Вольво» и рванул в метро, благо жетон у меня был приготовлен заранее. Мордоворот устремился за мной, но то ли у придурка жетона не оказалось, то ли дошло до него, что избивать граждан в метро не принято, а затеряться в толпе – легче легкого, но он отстал. И все же мне до сих пор не верилось, что преследователи остались сносом, а я подобно колобку, «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел».
– Ну, может, объяснишь, что все это значит и куда мы едем? – спросила Джуди, не поворачивая головы.
– Держи курс на Гатчину. По дороге я тебе все объясню, дай оклематься и дух перевести, – пообещал я.
Ехать с Джуди безопасно, но скучно. Ведет машину она так же аккуратно и осторожно, как живет и любит. Впрочем, она все делает с оглядкой и опаской, будто кто-то за ней постоянно наблюдает и оценивает ее поступки. Мы знакомы, кажется, уже лет пять, и вот что удивительно: я совершенно не помню, как мы познакомились. Живем в соседних домах, так что, скорее всего, на улице или в булочной, но при каких обстоятельствах – вспомнить не могу. Несколько раз хотел спросить, помнит ли она, да так и не собрался – а ну как обидится?
У Джуди невыразительное миловидное лицо, такое же пресное, без изюминки, как она сама, и порой мне бывает с ней невыразимо скучно. Но у нее, кроме матери, нет близких людей. У меня, как это ни странно, – тоже. И потому мы продолжаем встречаться. При этом она называет меня «пижоном», «снобом», «бахвалом», «бабником» и прочими нехорошими словами. Я пропускаю их мимо ушей, хотя мог бы ответить, что она тоже не совершенство – с мужем не ужилась, зато время от времени спит со своим шефом, которого считает отъявленным негодяем. Джуди сама призналась в этом, будучи как-то вусмерть пьяной – пить она не умеет, и порой ей удается надраться до полного самозабвения.
Ну что ж, у каждого свой достоинства и свои недостатки. К достоинствам Джуди относится то, что она всегда готова прыгнуть ко мне в постель. А это уже немало, хотя ведет она себя там, как тот лежачий камень, под который коньяк не течет. Надежна она, правда, тоже как камень. Может быть, мне следует звать ее Симона или Петрина?
– Ты что, спишь? – спросила Джуди, и я попытался вспомнить, почему стал называть ее на манер обезьянки, виденной мною в каком-то телефильме. И, ясное дело, не смог. Все, связанное с Джуди, вымывает у меня из памяти – прямо наваждение какое-то!
– Нет, не сплю. Помнишь сказку про скатерть-самобранку?
– Помню, и не одну.
– Ага! Тогда дело пойдет легче. – Мы миновали памятник Победы, солнце скрылось в высоких облаках, делавших небо похожим на дешевые обои для потолка. – Помнишь ли ты, что в Древней Греции и Риме был весьма популярен символ рога изобилия, называвшегося также рогом Амалфеи?
– Как сейчас помню! Иду по Акрополю или по Форуму…
– Молодец. Смешно, – похвалил я, чувствуя, что улыбка у меня выходит кривая. Мне бы сейчас соснуть минут триста, а не лекцию про умножители читать, однако же нет, покой нам только снится. – Итак, Амалфея была козой, вскормившей своим молоком Зевса, спрятанного его матерью – Реей – на Крите, в пещере горы Ида. От отца – всемогущего Кроноса, имевшего скверную привычку пожирать своих детей.
– Ужас какой! О времена, о нравы!
– Кроносу было предсказано, что один из детей свергнет его и будет править миром, – заступился я за папеньку Зевса, сознавая, что начал очень уж издалека. И, утешая себя тем, что иногда окольный путь оказывается самым коротким, продолжал: – Сломанный рог этой самой козы Зевс превратил в рог изобилия, а саму Амалфею, за верную службу, вознес на небо и превратил в одну из звезд в созвездии Возничего, Впоследствии рог изобилия стал символом богини мира Эйрене и бога богатства Плутоса. В Древнем Риме рог изобилия был очень важным божественным атрибутом. Бона Деа – добрая богиня-мать, имя которой было табуировано, изображалась с рогом изобилия и змеями. Гении, высокочтимые римлянами божества – прообразы христианских ангелов-хранителей, – изображались ими в виде юношей с чашами и рогами изобилия в руках. Культ Приапа – фаллического божества, олицетворявшего плодородие, – после походов Александра Македонского распространился по всему Восточному Средиземноморью и достиг расцвета в Древнем Риме. Среди атрибутов этого доброго божка, покровителя селян, рыбаков, матросов, проституток и евнухов, едва ли не главным был рог изобилия. Кстати, на фресках и терракотовых статуэтках Приап изображался в виде старичка, одной рукой поддерживавшего корзину с овощами и фруктами, а другой – огромный фаллос. На родине, в Греции, полагали, что у него два члена, поскольку он одновременно был сыном двух отцов: Диониса и Адониса.
– Не слабо! – признала Джуди. – Это имеет отношение к нашей поездке? Сбежать с работы мне было не так-то просто.
– Имеет, – заверил я Джуди. – Мне надо разогнаться. Набрать обороты. А тебе прочувствовать масштабность того, о чем я поведу речь дальше.
– Валяй, я вся внимание. Бог с двумя членами несравнимо лучше, чем дракон с тремя головами. Функциональнее. Хотя тоже, конечно, перебор.
– Ну ладно, чтобы закончить с римским рогом изобилия, по-латыни Cornu Соріае – чуешь, как звучит! – упомяну Фортуну, которая изображалась иногда на шаре, иногда на колесе, но непременно с повязкой на глазах и рогом изобилия в руке. Помимо греков и римлян рог изобилия, являвшийся воплощением счастья и процветания, почитали и другие народы. Литовцы, например, называли его skalsa, а праздник Скальса в древней Литве приурочивали к первому урожаю. Скандинавы…
– Ох и зануда! – прервала меня Джуди. – Вытащи мне из бардачка сигарету и прикури.
– Я некурящий!
– Покуриваешь иногда, я знаю. А в анкетах пишешь: «без вредных привычек» – дуришь руководство. При мне можешь курить, я не заложу.
Я прикурил для Джуди сигаретку и, поколебавшись, закурил сам.
– Ладно, поговорим для разнообразия про Китай. Хочешь сказку?
– Валяй.
– Ловил как-то в незапамятные времена китайский рыбак рыбу в реке Янцзы, и попала ему в сеть
плоская ваза для цветов. Это по одной версии. По другим: глиняный горшок, глубокая тарелка или шкатулка.
– А можно без версий?
– Можно. Кхым! Вытащил рыбак вазу и надумал приспособить ее под собачью миску. Положил туда корм, типа «Педигри», собака ест, ест, ест, а еда не убывает. Мужик стоит, хлопает глазами, а жена смекнула, что к чему, высыпала из вазы корм и кинула в нее золотую шпильку. И ваза тут же до краев наполнилась золотыми шпильками.
– Женщины – народ практичный.
– Вот и я о том же. Вазу внесли в дом и стали пользоваться ею для добывания денег и ценностей. Рыбак разбогател, но, будучи человеком добрым, не зазнался, не стал мироедом, не купил клуб «Челси», а принялся помогать своим ближним, за что был назван живым цай-шэнем – богом богатства. Кстати, китайских богов богатства, а их там немало, изображали с вазой, миской или шкатулкой, дарующей всевозможные материальные блага и называемой непроизносимым словом «цзюй-бао-пэнь».
– Тамошняя разновидность рога изобилия. Я поняла, – с показным смирением промолвила Джуди.
– Чудесно. Потерпи еще чуть-чуть, дальше будет легче, – подбодрил я ее. – У тебя кола или вода есть?
– На заднем сиденье пластмассовая бутылка. Вода из-под крана, для радиатора.
– Пойдет. – Я проглотил таблетку анальгина, запил теплой водой и продолжал: – Ты, безусловно, слышала о Граале, но вряд ли знаешь, что по одной из версий название его произошло от ирландского слова cryol – «корзина изобилия». А название таинственного замка, в котором он якобы хранился, не то Корбеник, не то Карбоник восходит к французскому Gor Benoit – «благословенный рог». Он же, как ты догадалась, рог изобилия. Общеизвестно, что Грааль насыщал своих избранников любыми яствами, чем, к слову сказать, был схож с магическим котлом короля Артура. Того самого, у которого был первый Круглый стол. Причем котел изобилия, притащенный Артуром в Камелот, создатель Круглого стола надыбал в Анноне – потустороннем мире, куда спускался по своим королевским нуждам.
– Вань, ты меня задолбал! Переходи наконец к делу!
– Еще пару фактов. Для закрепления, так сказать, материала. У скандинавского Вседержителя Одина в небесных чертогах павшие на поле брани герои денно и нощно пили неиссякаемое хмельное медовое молоко козы Хейдрун. И кушали неиссякаемое мясо вепря Сэхримнира, которое варилось в котле со звучным названием Эльдхримнир.
– О боже! И как ты только язык не сломишь!
– У кельтского бога-кузнеца Гоибниу, которого кое-где звали Гофанноном, тоже имелся в пиршественной зале потустороннего мира неистощимый котел, имя коего, на твое счастье, да наших дней не дошло.
– Хоть в чем-то мне подфартило!
– Ну, это как сказать. У кельтов был еще один бог – Дагда…
– И у него тоже был магический неистощимый котел! Я все поняла, Ваня…
