Текст книги "Разнообразие человеческих миров"

Автор книги: Павел Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

2. Ядро характера

Ядром данного характера является напряженная дисфорическим зарядом прямолинейность с тягой к власти и образованием сверхценных идей.

Разберем это определение детально. П. Б. Ганнушкин /4, с. 37/ отмечал, что эпилептоиду свойственна дисфория (от греч. – досада, раздражение). Это особое состояние психики, как правило, с трудом скрываемое. Дисфория состоит из мрачно-тоскливого настроения, тревожной подозрительности и напряженной злобноватости, по причине которой вся эта смесь обжигает собеседника, как крапива. Дисфория напряжена потребностью в разрядке, взрыве, потому люди стараются вести себя с эпилептоидом осторожнее, чтобы не стать объектом дисфорического гнева. Даже когда эпилептоид находится в спокойном состоянии, легкая злобновато-мрачноватая напряженность чувствуется в его давящем взгляде, натянутой улыбке, колком смехе, сердитом тоне голоса, тяжелой осанке. Эта сердитая напряженность нередко проникает в робких, ранимых людей, как бы гипнотизирует их, сковывает, лишает свободы мысли, повергает в оцепенелость.

Дисфорическое состояние составляет фон эпилептоидного настроения, а может сгущаться, накапливаться, что было описано Ф. Минковской /5, с. 483–493/ под названием аффективно-аккумулятивной пропорции. Существо данной пропорции выражается формулой «вязкость – застой – взрыв». Дело в том, что эпилептоид, в отличие от циклоида или ювенила, в силу своей вязкости, тяжеловесности не способен легко и быстро реагировать на неприятности, сразу же избавляясь от переживаний по их поводу. В нем растет душевный дисфорический дискомфорт, который он пытается сдержать сильным волевым напряжением. К этому дискомфорту добавляются все новые неизжитые эмоции, которые, в конце концов, переполняют чашу его терпения, и все заканчивается гневно-агрессивной разрядкой.

Эмоциональный взрыв эпилептоида, как отмечает А. Е. Личко /6, 253/, подобен не быстрой вспышке пороха, а взрыву парового котла, который долго нагревается, дрожит от напряжения, наконец мощно взрывается и еще долго пышет паром. Иногда эпилептоид может впадать в состояние сильной дисфории сам по себе, без всяких видимых причин. Нередко это происходит по утрам – как говорят в таких случаях: «Встал не с той ноги». Эпилептоид не виноват за возникновение дисфории, она самопроизвольно рождается в его теле. Однако отвечает за то, как проявит ее в своем поведении.

Теперь рассмотрим эпилептоидную прямолинейность мысли и чувства. Имеется в виду не внешняя манера жестко высказывать «правду-матку» в глаза, а закономерность проявления внутренних душевных процессов. Прямолинейность – это склонность мысли, шествуя четко и уверенно, двигаться к намеченной цели по кратчайшему пути, то есть по прямой. Мысль не кружит закоулками сомнений, не громоздит витиеватых теоретических построений, не вдается в замысловатую игру парадоксов, а, упрощая и срезая углы, прямолинейно идет вперед, малоспособная к критике самой себя. Человек с таким мышлением плохо чувствует подтекст, у него неважно обстоят дела с юмором, иронией, самоанализом, компромиссами. Даже при кажущейся внешней сложности прямолинейная мысль движется внутри определенных рамок, правил, коридоров. Себе самой подобная манера мышления кажется четкой правильностью.

Теперь представим, что вышеописанная прямолинейность наполнена дисфорией и, стало быть, это уже не какая-то вялая, безразличная и нейтральная прямолинейность. Она прокладывает себе путь вперед злобновато-агрессивным дисфорическим зарядом. Такое прямолинейное мышление не может остановиться, свернуть с пути, а может лишь неукоснительно идти вперед. Оно нетерпимо к инакомыслию, склонно к силовому решению проблемы, не способно понять чужую правоту. Эпилептоидная прямолинейность не переносит резких шуток в свой адрес, редко раскаивается в содеянном, свои неудачи любит объяснять внешними причинами (например, врагами), а не собственной внутренней несостоятельностью.

Но благодаря тому, что подобное мышление логически крепко сколочено, оно способно брать в плен многих людей без собственной позиции и по-хозяйски вести за собой. Своей упрощенной уверенностью подобное мышление прельщает неуверенных в себе последователей. Прямолинейность, заряженная дисфорией, болезненно реагирует, если ей начинают перечить, и агрессивно защищается, поэтому желающих спорить обычно находится немного.

Мышление эпилептоида вязковато, обстоятельно, ригидно. Если эпилептоид прочно занял какие-то позиции, то его, как тяжелый шкаф, трудно хоть чуть-чуть сдвинуть с места. Эпилептоиду не хватает внутренних оснований для отступления от своих принципов, самое естественное для него – борьба за них. Этот душевный склад называют еще «характером воина, хозяина, хранителя традиций». Подобными «воинами» могут быть и женщины, хотя мужчины все-таки чаще.

Вышеописанные особенности мышления в общении с людьми неизбежно оборачиваются авторитарностью. Авторитарность – это стремление доминировать, начальствовать в широком смысле слова, командирская глухота к инакомыслию, убежденность, что все должно быть, «как я сказал, и точка».

Отсюда понятно, почему многие эпилептоиды рвутся к власти: именно там они могут дать выход своей авторитарности. Эпилептоиды оказываются на своем месте там, где нужно держать дисциплину, единство. Благодаря несгибаемой твердости они умеют держать «в кулаке» трудный коллектив, заставить всех «шагать в ногу». Типичный путь для эпилептоида – пойти в армию и дослужиться до высоких чинов или в гражданской жизни занять место спортивного тренера, кресло начальника и т. п. Если этого не происходит, то остается лишь быть тираном в своей семье, жестким хозяином своей собаки.

Обычно власть дается в структуре какой-то иерархии, где низшие подчиняются высшим, а высшие самому высокому. Эпилептоиду хорошо в подобной системе: он с готовностью подчиняется начальнику (если считает его действительно сильным) и с радостью руководит подчиненными. Таким образом, эпилептоид является важным «кирпичиком» пирамиды власти.

По временам люди разных характеров могут внешне вести себя авторитарно. Однако на то есть психологические причины. Например, человек с неудовлетворенным желанием признания, авторитета пытается компенсировать недостаток уважения к себе авторитарными методами. Как только проблема фрустрированного авторитета решается, от авторитарности может не остаться и следа. Эпилептоид авторитарен и тогда, когда у него нет проблем с уважением. Он авторитарен по причине вышеописанной напряженной дисфорической прямолинейности, которая делает его малоспособным к уступчивости, многопрощающей терпимой доброте. Таким образом, его авторитарность, в отличие от психологической, временной, уходит своими корнями в стойкую психобиологическую конституцию (характер). По причине своей прямолинейной правильности он сам себя не поймет, если позволит людям жить, как им хочется, а не так, как его строгому взгляду представляется нужным.

Некоторым эпилептоидам свойственна высокая степень справедливости, ведь справедливость, в отличие от милосердия, любви, тоже своеобразная правильность – четкий баланс проступка и наказания, успеха и поощрения.

Сильные природные инстинкты и влечения неотделимы от ядра данного характера. Сексуальное и пищевое влечение, тяга к материальным благам и острым ощущениям, инстинкт самосохранения со свойственной ему эгоистичностью оказывают влияние на психическую жизнь эпилептоида, делая его несколько приземленным чувственником.

Также неотделима от ядра характера склонность эпилептоида к образованию сверхценных идей. Сверхценные идеи выделены немецким психиатром К. Вернике в 1892 году. В их основе – патологическая убежденность в чем-либо без достаточных для того оснований. В отличие от бреда это психологически понятная убежденность, опирающаяся на реальные обстоятельства, которые переоцениваются. Как указывал Карл Ясперс /7, с. 143–144/, в сверхценную идею можно «вчувствоваться», она становится психологически понятной, если принять во внимание особенности личности человека и его судьбы. Пример: муж неожиданно пришел раньше с работы и увидел в ведре, приготовленном к выносу, бутылку из-под шампанского, заметил испуганный взгляд жены (она не ожидала его прихода) и убежден, что дома был любовник, а не подруга жены, как было на самом деле. Ход его мыслей понятен, в нем нет нелогичности (подобное могло бы быть). Патология в том, что бутылки в ведре и испуганного взгляда ему достаточно для глубокой убежденности в том, что жена изменила и будет изменять впредь. Даже если вся дальнейшая жизнь покажет, что он ошибался в отношении жены, в глубине его души будет продолжать жить убежденность по поводу того случая и настороженность к подобному в будущем. Важными предпосылками его убежденности служит то, что в последнее время у него стало чуть хуже с потенцией, а жена стала немного любезнее с другими мужчинами.

Совсем иначе выглядит бред ревности. Жена выбрасывает в ведро фантик от конфеты, и мужу становится все абсолютно ясно: «Ага, конечно же, эту конфету ей дал любовник». Очевидно, что его убежденность носит нелепый характер, строится на ложной алогичной посылке, в нее невозможно вчувствоваться, серьезно поверить. Это глубокая патология мышления. Сверхценная же идея эпилептоида строится на реальной логической посылке, которую можно понять, но значение которой человеком явно переоценивается с далеко идущими последствиями. При этом к веским, разубеждающим контраргументам эпилептоид остается глуховат.

Поскольку обычно подробно не показывают тесную связь стойких сверхценных идей с характерологическими особенностями эпилептоида, то я хотел бы это продемонстрировать.

1. Из-за прямолинейной узости мышления у эпилептоида изначально доминирует один путь мысли, а не многообразие вариантов, в каждом из которых нужно серьезно разобраться.

2. Инертность, тугоподвижность мышления. Один раз на чем-то застряв, мысль с этого уже не сходит. Эпилептоиду не хватает отвлекаемости, легкомыслия, переменчивости натуры.

3. Самоуверенность мышления. Так как изначально не хватает иных значимых вариантов, а своя мысль кажется логичной и правильной, то эпилептоиду трудно подумать: «А вдруг все как раз наоборот?».

4. Патологическая стойкость аффекта. Как отмечал Карл Леонгард /8, с. 119/, у людей, склонных к «застреванию» (эпилептоиды являются таковыми), аффект со временем мало гасится. Любые прикосновения к значимому переживанию заставляют аффект заново вспыхивать. Обычно под такой стойкостью аффекта лежит сила какого-либо влечения. В ревности – сексуального, в идеях преследования – инстинкт самосохранения, в сутяжничестве – жадность, эгоизм. Также стойкость аффекта поддерживается неправильным поведением окружающих, которые постоянно напоминают эпилептоиду о чем-то болезненном для него. Да и сам эпилептоид может разжигать себя яркими воображениями на тему того, что, по его мнению, случилось.

5. Сверхценные идеи чаще возникают не про все на свете, а концентрируются на актуальных для эпилептоида сюжетах: ревность, борьба за свои права (сутяжничество), подозрительность вплоть до идей преследования, беспокойство о своем здоровье (ипохондричность), карьеризм, борьба за власть или справедливость. Для эпилептоида это горячие темы, поэтому не удивительно, что именно в данных областях его мысль приобретает качество сверхценности. Чем эпилептоид злее, тем уязвимей его самолюбие, тем более въедливыми, стойкими оказываются сверхценные идеи.

6. Такие особенности эпилептоида, как дисфорическая напряженность, сильная воля, целеустремленность, мстительность, последовательность, помогают сверхценной идее сохранять себя неизменной в меняющемся потоке жизни.

Целесообразно отделять сверхценные идеи от доминирующих. В случае доминирующих идей речь идет не о самоуверенной убежденности и вообще не об убежденности, а об увлеченности каким-то предметом, деятельностью, областью знания (психологией, историей, политикой и т. д.). Эта увлеченность захватывает всего человека, предмет ее становится самым ценным. Доминирующие идеи бывают у людей разных характеров, в том числе и у эпилептоидов, но не составляют специфической, ядерной характеристики эпилептоидного типа. Эпизодически сверхценные идеи могут вспыхивать у людей разных характеров, но там они носят иную тематику и отличаются меньшей стойкостью.

Итак, схема ядра данного характера выглядит так:

1. Дисфория и сильные влечения и инстинкты.

2. Прямолинейность мышления и чувствования.

3. Авторитарность, склонность к стойким сверхценным идеям.

4. Тяга к власти.

Все эти четыре особенности составляют единую цельность, а не отдельные независимые пункты.

Краткое итоговое объяснение: напряженная дисфорическим зарядом прямолинейность мысли и чувства в социальных и межличностных отношениях с неизбежностью оборачивается авторитарностью, которая ищет власти как места, где авторитарность может быть реализована и дисфорический заряд утолен. Эта закономерность может быть выражена следующей последовательностью:

Дисфория —> Прямолинейность —> Авторитарность —> Власть.

Вышеописанное ядро характера свойственно и эпитимам (акцентуантам), но проявляется в более мягкой форме.

3. Варианты эпилептоидного характера

Выделение вариантов делает чтение сложнее, так как возникает ряд оговорок и уточнений. Но недопустимо многообразие сводить к однообразию и рисовать эпилептоида только как злобного, склонного к взрывам садиста. Можно выделить следующие варианты людей данного душевного склада. Это выделение отталкивается от существующей систематики Я. П. Фрумкина /9/ и систематики М. Е. Бурно /10, с. 88–90/, несколько дополняя их.

1. Грубовато-примитивные. Им свойственны интеллектуальная, духовная ограниченность, мощь яростных разрядов и влечений. Примерами из литературы могут служить чеховский унтер Пришибеев (из одноименного рассказа) и гоголевский Держиморда. Из исторических типажей ярким представителем является помещица Дарья Салтыкова, прозванная Салтычихой. В нашей жизни немало представителей данного типа, их можно найти среди грубой части армейских офицеров, тюремщиков, охранников, швейцаров. Их отличает явное злоупотребление своей властью ради власти, садизм, стремление унижать, решать спор кулаками. Немало преступников относятся к данному типу.

2. Утонченные, гиперсоциальные. Из литературы нам известны такие типы, как Иудушка Головлев, шекспировский Яго, Гобсек Бальзака, Фома Фомич Опискин Достоевского. Хорошо показан гиперсоциальный эпилептоид в телесериале «Рабыня Изаура» – это хозяин Изауры, коварный Леонсио.

Гиперсоциальность – умение скрывать свою асоциальность под утрированной социальностью с помощью лицемерия, услужливости, утонченной маски благообразия. За этой «сладкой» вуалью льстивой предупредительности скрывается низменность собственных жизненных интересов, стремление к власти. Отметим две важные грани гиперсоциальности: ханжество и фарисейство. Ханжество – проповедь для других, в которую сам «проповедник» не верит и не исполняет. Фарисейство – внешнее благообразие, законничество, но без души, сердца. Ханжество и фарисейство нужны эпилептоиду для сильной моральной позиции, с которой можно поучать и командовать /11/. Гиперсоциальные эпилептоиды опаснее грубовато-примитивных, так как последние прибегают к открытому насилию, а первые используют завуалированную манипулятивность. Гиперсоциальные эпилептоиды стараются влезть в душу собеседника, уверяя, что все останется между ними, однако верить этому нельзя.

3. Благообразно-застенчивые. Близко примыкают к гиперсоциальному типу. Их особенность состоит в стремлении притвориться психастеником, то есть беспомощным, жалким, нерешительным, сомневающимся, робким. Однако все это лишь фасад, стремление спрятаться, притаиться, ввести в заблуждение ради собственных властолюбивых целей. Истинных мук совести психастеника здесь нет вовсе. По-другому этот вариант можно было бы назвать псевдопсихастеноподобным.

4. Психастеноподобные эпилептоиды. Это те социально-ценные эпилептоиды, которым действительно присуща психастеноподобность с ее совестливостью, даже комплексом неполноценности. Нередко у этих людей можно обнаружить доброту, душевность. Многие герои произведений В. Шукшина являются представителями данного варианта. Но эпилептоидное ядро не растворяется и проявляется агрессивно прямолинейными действиями в трудных ситуациях, в несгибаемости нравственной позиции, которую такой человек занял. Людям данного типа свойствен конфликт между робостью, неуверенностью в себе и ненавистью к этой неуверенности, душевной чувствительности.

5. Благородно-честные, порядочные эпилептоиды. В них нет психастеноподобности (робости, неуверенности, сомнений и т. д.), но есть несгибаемая воля, смелость во имя порядочности, справедливости. Возможно, таким эпилептоидным человеком был маршал Жуков, видимо, не случайно подозрительный Сталин доверял ему самые ответственные военные операции. Эпилептоиды данного типа жестко требуют справедливости не только от других, но и от себя. В своей прямолинейной честности они способны на невыгодный для себя поступок. Будут яростно драться за правое дело, стремясь занять в нем лидерские позиции. Но и они могут быть тиранически тяжелы для своих домашних, утомительны для многих своим правдолюбием.

6. Уязвимые честолюбцы. Это страшные люди, так как легко уязвляются другими людьми, и, злопамятно-мстительно затаившись, ожидают часа, когда можно будет жестоко расправиться с обидчиками. Если такой человек, представитель малой униженной нации, имеет какой-то явный физический дефект, низкоросл, уже с детства терпел лишения и унижения, то всю свою взрослую жизнь он (как Сталин) будет стремиться к власти, чтобы от ее имени расквитаться с судьбой и людьми, обидевшими его когда-то. Подобные эпилептоиды чужой успех, особенно связанный с приобретением положения, власти, нередко воспринимают как умаление собственных заслуг.

7. «Рубаха-парень». Эпилептоид этого типа кажется общительным, «свойским», простым, шутником, балагуром, но это опять же во многом фасад. Этот «простой» парень может со сладострастием выслеживать кого-то, доносить, мелочно контролировать близких в денежных расходах. Если же он получит большую власть, то даст убедительно почувствовать подчиненным, кто есть кто.

Принятое в литературе деление эпилептоидов на «эксплозивных» и «вязких» условно. Как отмечает В. В. Ковалев /12, с. 398/, с возрастом к эксплозивности, то есть взрывчатости, в ряде случаев все более отчетливо прибавляется вязкость. Хочу заметить, что в любом эпилептоиде, в той или иной степени, есть и взрывчатость, и вязкость, и сильные влечения.

Приведенная выше классификация основывается на картине характерного жизненного проявления эпилептоидов, «аромате» их личности. Подобный подход является практическим подспорьем для построения отношений с людьми эпилептоидного склада. Приведенная классификация является относительной в том смысле, что конкретный эпилептоид может нести в себе черты нескольких вариантов.

Долгое время господствовало мнение, что практически все эпилептоиды имеют моральный дефект, так полагал даже П. Б. Ганнушкин. Видимо, такое представление обязано тому, что эпилептоиды чаще всего попадали в поле зрения психиатров принудительно или после какого-либо преступления. По мере более широкого взгляда на данную категорию людей, а также в связи с расширением психотерапевтической помощи все очевидней становилось, что среди эпилептоидных людей немало порядочных граждан. Афористичное выражение «улыбка на устах, молитвенник в кармане и нож за пазухой», как показала практика жизни, является несправедливым в отношении многих эпилептоидных людей.

Все вышеописанные варианты корректны и по отношению к акцентуантам (эпитимам).

4. Особенности проявлений характера в детстве (с элементами психокоррекции)

Нижеследующий материал в основном представлен грубовато-примитивным, асоциальным вариантом эпилептоидного характера, так как эти дети, вследствие отклоняющегося от обычных норм поведения, прежде всего обращают на себя внимание.

Характерным является высокая потребность в физическом комфорте: важно, чтобы такой ребенок был накормлен, лежал в сухих и теплых пеленках, иначе измучает своим плачем-требованием.

Уже к трем годам могут проявляться садистские наклонности. Дети мучают животных, стараются причинить боль близким, другим детям. Садизм проявляется и скрытым, пассивным образом: с подчеркнутым удовольствием едят колбасу на глазах у голодного человека, бездомной собаки. С неукротимым наслаждением эпилептоидный дошкольник способен хулигански изводить взрослых, например, как это показано в фильме «Вождь краснокожих» по одноименной новелле О. Генри. В школьном возрасте такие дети бегают с гвоздями или перочинными ножичками за одноклассниками или учителями, которые имели неосторожность сильно их разозлить. Вспоминаю одного эпилептоидного мальчика, рассерженного на директора школы. У директора был нежно любимый кот, который часто уютно сидел на плече хозяина. Мальчик выследил и убил кота в школьном туалете выстрелом в голову из самодельного оружия и только после этого смог простить директору свою обиду. У некоторых эпилептоидов хулиганская подвижность с годами сменяется «боярской» степенной важностью.

Рано отмечается недетская бережливость с мелочной аккуратностью по отношению к своим вещам. В играх и занятиях они проявляют тяжеловесную обстоятельность. Работают часто медленно, но компенсируют это тщательным выполнением каждого элемента работы. Однажды я наблюдал, как в детском садике дети соревновались, кто из них быстрее построит самую высокую пирамиду. Дети суетились, торопливо громоздили кубик на кубик, и только два мальчика, один из которых был эпилептоидом, а другой ананкастом (педантичный характер), тщательно, четко и не спеша делали свою работу. У суетливых детей пирамидки то и дело разваливались, и только эти двое шаг за шагом, медленно, но опередив всех, построили самые высокие пирамидки. Пример наглядно показывает, как много времени теряется на возвраты к некачественно сделанной работе и что эпилептоидная основательность, в конце концов, своей тщательностью опережает суету.

Уже в ранние годы в хмуро-недовольном настроении эпилептоида можно заметить злобноватый дискомфорт дисфории. Ближе к отрочеству этот дискомфорт все чаще накапливается и яростно изливается взрывами агрессивного гнева, в котором эпилептоидные подростки бьют лежачего, бросаются на заведомо более сильного противника, направо и налево крушат все в доме. Если не на чем сорваться, то, как отмечает А. Е. Личко /6, 56/, эпилептоиды причиняют боль самим себе, могут вонзить в свою ногу нож – в этом нет и намека на суицид, а лишь слепое стремление к разрядке аффекта.

Достаточно рано отмечается брутальность (грубая разрушительность) поведения. Она звучит даже в некоторых привычках: курение крепких папирос, употребление водки вместо вина, стремление «пить до отключки». Такие подростки часто идут в спортивные секции по боксу, карате, что дает возможность психокоррекции. Если подросток уважительно подчиняется своему тренеру, то тот может положительно на него повлиять, что не получается у родителей и педагогов.

Уже с детства эпилептоиды отличаются злопамятной мстительностью. В некоторых подростковых суицидальных попытках звучит не мотив самоубийства, а желание сурового наказания для того лица, которое послужило поводом к суицидальной попытке.

У эпилептоидов рано просыпается сильное сексуальное влечение. Такие подростки, включая девочек, стремятся к разнообразным сексуальным контактам. В случаях, когда естественный половой акт затруднен, сильное влечение может найти себе выход в гомосексуальных связях, насилии, растлении малолетних. У эпилептоидов вообще усилена жизнь инстинктов и влечений. Ими овладевает азарт разного качества, страсть к обогащению.

Эпилептоидной подростковой реакции эмансипации свойственно не только стремление к свободе, но и желание незаслуженно приобрести материальные права, заставить родных обслуживать себя. Плохо, если в семье, где растет эпилептоидный ребенок, господствует атмосфера жестких, а то и жестоких взаимоотношений. Это усиливает их собственную жестокость, закрепляет подозрительное отношение к людям, порождает неверие в добро и бескорыстие. Жесткие отношения ведут к учащению эпилептоидных гневных взрывов, приучают решать конфликты силовым путем. Ровные отношения в семье делают эпилептоидного ребенка мягче и спокойнее.

Подросток эпилептоидного типа пытается брать себе много неограниченных прав в доме, пренебрегая обязанностями. Поэтому целесообразно, пока он сам этого еще не сделал, дать ему определенные права, но непременно вместе с обязанностями и включить все это в определенные общие правила семьи. Эпилептоид склонен хранить правила и традиции. Важно, предоставляя ему права, подчеркнуть его достоинства, благодаря которым он эти права получает. Разумно отметить его силу воли, хозяйственность, домовитость, основательность, похвалить его так, чтобы он сам стал ценить это в себе. Можно «наградить» его почетными «званиями»: защитник матери, пример младшим, верный помощник отца. Если он с гордостью возьмет это себе в душу, то есть надежда, что в пубертатном периоде он не превратится в домашнего тирана, которому «закон не писан».

Эпилептоиды уже с детства не любят пустых мечтаний. С возрастом все больше ценят здоровье, без которого нет удовольствий и власть не в радость. Некоторые проявляют интерес к истории, чтобы знать, как доподлинно жили люди, и особенно интересуются тем, кто и как взял власть. Не очень любят среди своих сверстников ярких, самобытных личностей: их труднее подчинить, использовать. Уважают смелость и силу, в основном физическую. Ценят тех, кто им полезен. Расчетливо покупают благодарность детей деньгами и подарками, чтобы затем попросить расплатиться какой-либо нужной услугой.

Гиперсоциальные черты имеют тенденцию к появлению и усилению с младшего школьного возраста (10–11 лет). Обычно чем выше интеллектуальный уровень эпилептоида, тем более он склонен к гиперсоциальности. Эпилептоидным детям полезна разрядка через физические упражнения, некоторых хорошо успокаивает монотонный труд.

Данное описание может вызывать неприятное чувство, но оно в основном относится к грубовато-асоциальным эпилептоидам. Детские проявления других вариантов эпилептоидного характера исследованы менее подробно.