Текст книги "Дурная привычка (СИ)"

Автор книги: Павел Торубаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

– У твоего противника такой же, только зеленый. Одевайся, скоро в бой.

Я взял костюм. На ощупь он казался добротным и, на удивление, мягким. От резаной раны, конечно, спасти сможет. Но, ни от пули, ни от тычка острием ножа, тем более – боевого кинжала, не защитит, к бабке не ходить. Костюмчик пришелся мне впору. Я присел, попрыгал, помахал руками и ногами. Комбинезон не сковывал движения и нигде не тер. Будто на мою нескладную фигуру шили. Да-а-а, серьезно ребятки подготовились!

Я присел на лавочку и поставил «Грозу» между ног. Тем временем, один из бойцов «Долга» поднес руку к уху – видимо, слушал какое-то сообщение, прижав наушник. За время передачи, он пару раз кивнул, будто собеседник мог его увидеть. Когда разговор закончился, боец подошел ко мне.

– Начало откладывается на четверть часа по просьбе Арни: чего-то он не успел. А ты, держи вот, – «Долговец» протянул мне скомканную бумажку. – Твои друзья просили передать.

– Спасибо.

Внезапно случившейся отсрочке я порадовался – есть немного времени собраться с мыслями, а то, я как вышел из «100 рентген», так и подумать о предстоящем бое не получилось. Кстати, что там за записка?

Я развернул серый комок и расправил его на колене. На огрызке оберточной бумаги синим карандашом был нарисован прямоугольник, внутри которого хаотично располагались прямоугольники поменьше и заштрихованные квадраты. А еще там стояло несколько букв «Т». Стояли они либо среди скоплений квадратов, либо внутри маленьких прямоугольников. Причем, в последнем случае, от буквы обязательно шла стрелочка к короткой стороне прямоугольника. Посредине одной из коротких сторон большого прямоугольника стояла все та же «Т», только в кружочке. Напротив нее, у другой стороны, так же обведенная в кружочек, красовалась «К». И еще одна «К», украшенная стрелочкой, стояла внутри одного из маленьких прямоугольников.

Я смотрел на схему так, будто мне явили расчудесное чудо. Что обозначает сия бумага, я так и не понял, поэтому поднял вопросительный взгляд на «Долговца», передавшего мне послание.

– Переверни, там написано, – боец повел подбородком.

Я перевернул бумагу. На обратной стороне неровными печатными буквами было выведено: «Удачи, Крохаль! Один патрон я оставил, если что!». Рядом с запиской была нарисована подмигивающая рожица. Ай, спасибо тебе, Кузя, и обещание свое выполнил, и развеселить еще умудрился перед боем!

Поскольку у меня отобрали все мои вещи, кроме ножа в ножнах и термобелья, я спросил закурить у своих охранников. Тот, который передал мне кузино послание, протянул пачку «Донского табака» и зажигалку. Я прикурил, поджег записку, и передал сигареты с зажигалкой обратно, не забыв поблагодарить кивком «Долговца». Пока огонь доедал бумагу, я размышлял о совсем уж странных вещах, сосредоточенно глядя на голубоватое пламя. Например: откуда у «Долговца» взялся «Донской табак», когда все поголовно тут курят «Приму»?

Из размышлений меня вывел шум открывающейся двери. За ней стоял человек в ярко-красном комбинезоне. Это одеяние я вспомнил без посторонней помощи – маршал. Таких я видел во время того боя, на который меня приводил Охотник.

Маршал махнул головой, приглашая за собой. Я поднялся, взял автомат и, не прощаясь, вышел из комнаты. Дверь за мной тут же захлопнулась, и послышались торопливые шаги: мои стражи спешили занять места на трибунах, чтобы насладиться зрелищем предстоящего поединка.

Маршал провел меня до бронированной двери, возле которой стояли еще два бойца в униформе «Долга». Один из них несколько раз повернул штурвал и со страшным скрипом открыл дверь. Маршал протянул магазин от «Грозы».

– Двадцать патронов, Воронин проверял лично. – Маршал передал мне боезапас. – Помни, что снимать винтовку с предохранителя и досылать патрон ты можешь только после разрешения Арни. В противном случае тебя сразу пристрелят. Эксцессы тут никому не нужны. Удачи, Крохаль.

– Вот, умеешь ободрить человека! Ничего тут не скажешь! – Я пожал протянутые мне руки, примкнул магазин, положил автомат на руку и переступил порог. Дверь за моей спиной заскрипела и с лязгом закрылась.

Я стоял на поле боя. Видел я его только один раз, да и то, сверху. Теперь мне предстояло изнутри изучить единственное место на «Ростоке», где официально разрешена стрельба.

Боевая часть «Арены» почти полностью занимала собой ангар, один из многих на территории бывшего предприятия. Слева в два яруса за решетками из дюймовых труб и толстенными стеклами шли места для зрителей. Полупрозрачное бронестекло не позволяло разглядеть, что происходит с другой стороны. Зато отчетливо был слышан гул, доносившийся через маленькие отдушины над окнами. Гул толпы, собравшейся поглазеть на кровавое шоу. Своего отражения в стекле я тоже не увидел: окна были равномерно покрыты серой бетонной пылью. Мыть их, естественно, никому в голову не приходило.

На что я еще обратил внимание – запах. Бетон под ногами пропитался ароматами холодного адреналинового пота, крови, боли, чужого страха. Местами были видны следы боев – плохо затертые бурые пятна. Сколько же здесь народу сложило головы?! Мало, что ли, других мест для окончания жизни?! Ведь люди пришли в Зону – территорию, где смерть подстерегает за каждым камнем, может выпрыгнуть на тебя из любого куста. И счастье, если эта смерть окажется быстрой и легкой: от пули конкурента или от разряда «Электры». Чаще всего, жизнь тут заканчивают по-другому – долго и мучительно. Так какого же лешего, спрашивается, стрелять друг в друга еще и на потеху толпе? Что за дурная привычка человечества – страсть к самоуничтожению?

За мыслями я продолжал осматриваться, сверяясь с чертежом «by Kuzma», который намертво отпечатался у меня в мозгу.

Прямо передо мной высилось несколько контейнеров и здоровенных армейских ящиков, перекрывавших обзор вперед. Судя по плану, тут нет точки, с которой полностью просматривалось бы все пространство. Боевая площадка «Арены» представляла собой лабиринт из контейнеров (видимо они были обозначены на плане маленькими прямоугольниками), ящиков (заштрихованные квадраты) и строительного мусора (этот никак не отмечен). Немного левее я заметил бетонный столб-подпорку, который должен был удерживать крышу от обрушения. Столб давно перестал выполнять свои функции: где-то на трети высоты он был косо срезан и скалился обрывками арматуры, перекрученной при падении верхушки. Метрах в трех вперед от этого столба, ближе к средней линии «Арены» находилась точка, отмеченная Кузей как «нычка», удобная для засады. Я приподнялся на цыпочки и разглядел поверх ящиков разрезанный пополам железнодорожный контейнер. Судя по плану, он был развернут к зрителям, и стоял под углом так, что выход смотрел точно на упомянутый столб. Любой проходящий мимо, непременно должен был подставить сидящему в засаде спину.

Больше рассмотреть мне ничего не удалось, потому что над «Ареной» поплыл протяжный голос Арни.

– Да-а-мы-ы-ы и-и-и гос-с-с-пода! – растягивая слова как заправский шоумен, вещал он. – Рад вновь вас приветствовать на «Арене»!

Одобрительный шум, крики и свист поглотил окончание фразы. Дождавшись, когда зрители поутихнут, Арни продолжил, в той же комментаторской манере:

– Сегодня вам предстоит увидеть необычный бой! – громкоговоритель, спрятанный где-то справа от меня, чуть не взрывался от натуги, силясь передать интонации хозяина «Арены». – Бой между двумя ветеранами! Справа, в синем костюме, приготовился к битве знаменитый своими подвигами в Зоне, ученик прославленного Охотника – сталкер Крохаль!

Слова «прошу приветствовать» я не услышал, а, скорее, почувствовал, ибо они потонули в реве собравшихся на трибунах, когда Арни своей легкой рукой присвоил мне титул ветерана. Да, приветствие для меня припасли взрослое. Уже что-то. Приличия требовали поднять в ответ оружие, как говорят в цирке, сделать комплемент. А вот хрен вам, ребята, а не комплемент, перебьетесь! Между тем, Арни продолжал:

– У этого боя есть своя история. Я вам ее расскажу позже. А пока, поприветствуем: слева, в зеленом костюме, любимец публики, настоящий гладиатор Зоны, не проигравший ни одного боя – Телеграф!

Очередной взрыв с трибун подсказал мне, что Телеграф тоже предстал перед зрителями. Ну что же, вот и сошлись наши дорожки. Посмотри, кто кого.

Арни, меж тем, разливался соловьем:

– Старожила «Арены» вызвал на поединок неизвестный новичок, – зал напряженно притих, жадно ловя слова комментатора. – Телеграф, пользуясь своим правом, предложение отклонил, призвав к ответу поручившегося за новичка сталкера – Крохаля! Таким образом, сейчас мы станем свидетелями битвы за честь и достоинство, битвы за свой медальон. В этом бою может остаться только один – победитель! Бой начинается!

Все! Понеслась!

Шум и крики толпы за стеной перестали для меня существовать. Все мои мысли и чувства сконцентрировались на одной задаче – победить. Я перевел оружие в режим автоматической стрельбы и передернул затвор, дослав патрон. Чуть пригнувшись, я сместился влево и начал продвигаться к столбу. Это не очень для меня хорошо: Телеграф левша, значит, автомат держит под левую руку, соответственно, стрелять по движущейся цели ему удобнее слева направо. Для этого левше надо только чуть двинуть рукой. Поймать цель, уходящую справа налево ему труднее – приходиться двигать корпусом, а это лишние доли секунды, от которых может зависеть моя жизнь. Значит, при огневом контакте, мне необходимо уходить вправо (от противника, соответственно, влево). Нелегко мне придется. Меня учили сражаться с правшами. Рефлексы, плотно вбитые инструкторами, требовали бежать влево. Очень сложно, придется на ходу перестраиваться! Хотя, Кузя говорил, что Телеграф стреляет с правой руки. Но, это он про пистолет. А автомат? Автомат он в какой руке держит? Хрен его знает, одним словом, в какую сторону мне лучше уходить. Ладно, сейчас выясним, что у Телеграфа с руками.

Я добрался до столба и присел за ним. Передо мной открылся простреливаемый коридор, упиравшийся в контейнер на противоположном конце поля. Где-то с той стороны начал свое движение Телеграф.

Над моей головой неожиданно просвистела очередь. Я пригнулся. Судя по звуку, Телеграф предпочел F2000 ВАЛу. Ну-ну. Если так, то стрелок он, действительно, «аховый». В хорошую оптику «бельгийки» промахнуться – это надо очень сильно постараться. Расстояние-то тут для приличного автомата совсем пустяковое. Получается, либо руки у стрелка кривые и растут оттуда, где спина теряет свое благородное название, либо просто на испуг меня пытается взять. Что же, второй вариант вполне практичен: у нервничающего стрелка руки ходуном ходить должны, что дает противнику значительное преимущество. Но, тогда Телеграф сильно просчитался на мой счет. На тренировках пули над нашими головами летали довольно часто, и к их злобному визгу я привык. Да и Зона много раз подкидывала мне боевые переделки.

Я не стал перемещаться, а только немного выглянул из-за угла. Тут же очередь покрошила пол возле столба, осыпав меня бетонной крошкой. Опять Телеграф промазал, в этот раз, правда, значительно меньше. Теперь сомнений у меня не осталось – стрелять он так и не научился. Я прикинул вектор стрельбы и перекатился влево за ящики. Третья очередь потянулась за мной по полу, но догнать чуть-чуть не успела. Чуть-чуть… Еще немного, и было бы из меня решето. Пора прекращать эти ковбойские выходки. Хоть Телеграф стрелять и не умеет, зато с реакцией у него все в порядке. Надо бы его где-нибудь прищучить аккуратно, да и заканчивать эту бодягу.

После стрельбы, в воздухе повисла белая цементная пыль. Рассчитывать на нее как на прикрытие не стоит. А вот помешать она мне может, очень даже запросто. Я решил выждать, пока облако не осядет.

Между ящиками была небольшая щель. Я выставил в нее дуло и прошелся короткой очередью по предполагаемому укрытию противника. Быстрое движение между контейнеров прямо по курсу подтвердило, что с сектором обстрела я не ошибся. Эх, гранату бы сюда, хоть одну! Я немного пошевелил стволом, расширяя простреливаемую зону, и приготовился к ожиданию. Позиция получалась ничего себе: довольно большой сектор для просмотра и практически никакой возможности у противника меня обойти. Отходные пути тоже были прикрыты. Да, на этой точке держаться можно долго. Открытым оставался только вопрос: у кого первого нервы сдадут.

Через некоторое время Телеграф подтвердил свою репутацию нетерпеливца, я только-только начал скучать. Леве точки, на которую я ориентировался, засветилось белое пятно – противник осматривался. Я, практически не целясь, коротко выстрелил, как учили в армии: три гильзы со звоном упали на пол. Пули легли кучно, выбив щепки из ящика, за которыми засел Телеграф. Не позволяя противнику опомниться, я дал еще одну очередь и перебежал вперед и направо за контейнер. Там я прислонился спиной к железу и отдышался. Пот катил с меня градом. Вроде, пробежал-то, по моим меркам, совсем немного, а уже упыхался. Да-а-а, нервишки-то пошаливают! Что, Крохаль, не хочется молодым помирать? Тогда, за каким лысым чертом ты вообще сюда поперся? Молчишь? Вот, тогда и не жужжи. Что ж, подведем промежуточный итог: стреляю я лучше, только, пока никаких преимуществ мне это не дало. Кстати, сколько времени мы тут уже пляшем? Минут пятнадцать?

За контейнером зашуршало: Телеграф приближался. Чего-то подобного, я, собственно, и ожидал. Еще один небольшой плюсик в мою пользу: тактику боя противника я знаю, а он мою нет.

Однако, надо двигаться. Для лобовой атаки время еще не наступило: у противника отменная реакция, адреналиновый всплеск уже прошел, и Телеграф жаждет меня загрызть. Как учил инструктор: врага нужно измотать. Я тихо обошел контейнер, оставив своего визави с другой стороны, и медленно выглянул. Картина, представшая моим глазам, была поистине достойна кисти художника: дальше за контейнером стояли два ящика, взгроможденных друг на друга. За этой импровизированной баррикадой пристроился Телеграф. Он заглядывал за угол. Причем, смотрел в противоположную от меня сторону. Лучшего случая для выстрела представить себе было нельзя. Это только в книгах благородные герои никогда не нападают со спины и дают противнику шанс победить в честной схватке. В жизни все прозаичнее и мрачнее: есть возможность – стреляй, потому что враг тебя точно не пожалеет. Так, во всяком случае, меня когда-то учили.

Я поднял ствол и нажал на курок. Три пули вырвались из ствола и понеслись в сторону Телеграфа. Не знаю, каким чутьем обладал мой оппонент, только за долю секунды до выстрела он грохнулся на бетон и ответил мне очередью, что называется «от бедра». Мои пули просвистели выше цели и врезались в стену межу зрительскими окнами. Пули Телеграфа, хоть и пущенные из неудобного положения, почти попали мне в грудь. Спасло меня лишь то, что я успел перекатом уйти за соседние ящики. Однако, ранений избежать не удалось: последняя пуля, все-таки, зацепила левую руку. Не сильно, скорее – царапнула, однако, просто так от этого не отмахнуться: Телеграф первым сумел меня достать.

В относительной безопасности я осмотрел себя: костюм на боку прорван, но кожа не задета. Скорее всего, это след какой-нибудь железяки, за которую я успел зацепиться. Кевлар не был поврежден, пострадала лишь ткань, которая его покрывала. Левое плечо саднит, но не кровит. Под вспоротым волокном рукава была видна покрасневшая кожа. Отлично, даже не поцарапана! Обожгло, просто! Да-а-а… Еще чуть-чуть, и пришла бы Крохалю полная хана. Мне срочно требовалась небольшая пауза. Телеграфу, надеюсь, тоже.

Счет, пока, был равный. Ни я, ни Телеграф не смогли серьезно потрепать друг друга. Мелкие царапины в зачет не идут.

Долгого отдыха не получилось: я почувствовал движение за ящиками и перебрался в другое укрытие. Теперь получалось, что я постепенно передвигался к точке, с которой стартовал Телеграф.

Я выглянул. Грохот выстрелов и визг рикошета окончательно убедили меня в двух вещах: эту территорию Телеграф знает лучше меня, а вот стреляет – значительно хуже. Я ответил очередной «тройкой», заставив противника пригнуться за ящик, и отполз чуть назад. Укрыться тут было негде, однако обзор мне понравился. Где угнездился противник, более или менее стало мне понятно: метрах в двадцати несколько ящиков и контейнер образовывали нечто, напоминающее равносторонний треугольник. Там, скорее всего, и засел стрелок.

Я перекатился под защиту очередного контейнера. Перекатился очень неудачно, налетев зубами на какой-то булыжник. Хвала Зоне, челюсть не повредил, но рот мой сразу наполнился неприятным солоноватым привкусом. Скула предательски заныла. Я выпрямился и сплюнул под ноги. Ярко-красная жидкость упала мне на ботинок. Получилось как в кино: боевая раскраска настоящего мужика, который, как известно, должен быть пьян, вонюч и небрит. Все эти компоненты сейчас у меня присутствовали, так что конкурс на звание «мачо» я бы точно выиграл, если учесть, что после моих акробатических упражнений, костюм был покрыт слоем серой пыли.

Судя по активности Телеграфа, патронов у него осталось всего штуки три. У меня тоже не густо: пять. Я еще раз выстрелил, оставив в рожке последние два патрона, и метнулся в сторону. Там было открытое поле, и, если я просчитался, то конец мой должен был наступить очень скоро.

Телеграф не замедлил с выстрелом, однако, очередь замолкла на первом же патроне: заклинило-таки буржуйский автоматик! Ай да Арни, ай да пророк! Подтверждением моим умозаключениям послужил трехэтажный мат, звук передергиваемого затвора и, потом, глухой грохот пластикового корпуса – это на пол полетела F2000. Из укрытия послышался запыхавшийся голос Телеграфа:

– Эй, петух ощипанный, у меня патронов больше нет, и автомат заклинило, а у тебя?

– А у меня есть, и автомат работает. Помнишь, как в рекламе: «Покупайте отечественное»? – я не смог удержаться от злорадной ухмылки, оценить которую, однако, было некому. – Стрелять ты так и не научился, урод косорукий!

– Крохаль, давай разрешим наш проблемы как настоящие мужики: в честном поединке!

Ага, сейчас, как же! Только мне и дел, что с тобой соревноваться, у кого из нас нож острее. У меня других проблем по самые уши, чтобы еще на ерунду всякую время тратить. Сейчас тактическое преимущество в моих руках, и терять его я не намерен. Пока Телеграф заговаривал мне зубы, вспоминая всех моих родственников и подробно высказывая свое мнение о них, я тихо обошел его и встал метрах в десяти. Противник виден мне не был – я спрятался за ящиком, однако, судя по звукам, стоял он именно там, где я и предполагал. Более того, голос, продолжавший рассказывать мою родословную, уходил «от меня», значит, скорее всего, Телеграф вновь стоит ко мне спиной. Похоже, боец собрался перечислить всех моих родственников до четырнадцатого колена. Это в мои планы на сегодняшний день не входило. Пора сворачивать шоу для любителей боев без правил. Я сделал вдох – выдох и вышел из-за ящика.

Телеграф стоял ко мне вполоборота и держал в правой руке нож. Рядом валялся его автомат. Голова, плечи и ноги бойца были прикрыты нависающим ящиком. Для разглядывания оставалась только рука с ножом. А жаль, как бы хорошо я сейчас телеграфа свинцом угостил! Тогда, как говорил вождь мирового пролетариата, пойдем другим путем. Я нажал на курок своей «Грозы». Одна из пуль пробила руку соперника, после чего мой автомат тоже смолк, и я отбросил его в сторону за ненадобностью. Аккомпанементом этому послужил звон упавшего ножа.

Телеграф, морщась от боли, присел и посмотрел мне в глаза. В глубине его глаз явственно читалось желание перегрызть мне глотку или любой другой жизненно важный орган. Левой рукой Телеграф поднял клинок с бетона и взял его обратным хватом. Надо отдать должное бойцу: крика или стона я от него не услышал, только злобное свистящее бормотание сквозь щербатые зубы.

Телеграф, пригнувшись, вышел из укрытия, и, расставив руки как краб клешни, двинулся на меня, приговаривая:

– Все, тебе конец, сучий потрох! Сейчас я тебя резать начну! На ломти настругаю! Ты у меня землю грызть будешь и о смерти молить. В бетон закатаю, падла! В параше утоплю!

Чувствовалось, что Телеграф еще долго может упражняться в лагерной риторике. Ну, давай-давай, поговори напоследок. Я выхватил из ножен на предплечье обоюдоострый нож. Даже не нож, а, скорее, кинжал. Замечательную штуку мне в свое время привезли из Японии: лезвие длиной сантиметров двадцать и шириной в шесть было отлито из превосходной стали. Толстый в середине, ромбовидный в поперечном сечении, кинжал становился тоньше к режущей кромке, где превращался в бритвенное лезвие. Немного коническая рукоять, покрытая ребристой резиной, идеально лежала в руке. Короче говоря – не нож, а загляденье! Молодцы японцы, ничего не скажешь. Прекрасное оружие делают. Единственное, что в кинжале меня не устраивало, так это его балансировка: кидать не совсем удобно. С другой стороны, он для этого и не предназначен.

Телеграф продолжал наступать на меня, озвучивая все ругательства, которые он в своей жизни слышал. Меня это не особо задевало, мне было глубоко наплевать на его мнение. Я отступал, стремясь выйти на более или менее свободную площадку. Когда мне это удалось, Телеграф уже пришел в совершеннейшее исступление: голос его то и дело срывался на визг, а ругательства стали повторяться. Вот, в таком состоянии он мне нравился. К этому времени, он уже несколько раз пытался меня атаковать. Лезвие ножа резало воздух в опасной близости от моего лица, только я бой не принимал, а отходил все дальше и дальше, не позволяя Телеграфу приблизиться на подходящее для эффективной атаки расстояние. Да и Телеграф не допускал оплошностей, позволяющих подловить его на контрприем. Бой перешел в затяжную стадию.

В данной ситуации, время было за меня: Телеграф, пусть медленно, но терял кровь и ясность рассудка, что играло мне на руку. Ярость подводит человека. Только холодная голова помогает победить в борьбе на ножах.

Наконец, мы вышли в центр «Арены», где пространства для маневра было больше. Телеграф опять злобно атаковал, стремясь нанести мне удар сверху вниз. В этот раз отступать я не стал, а, развернувшись боком к противнику, принял и заблокировал его руку с ножом своей рукой. В этот момент я почувствовал движение другой руки противника. Неплохо, что он ранен, и двигается немного медленнее, чем обычно. Инстинктивно, я дернул головой в сторону, но, малость поздновато. Раненая рука Телеграфа дотянулась до моего носа. Хорошо, что уходя головой от удара, я успел его немного смягчить, и он пришелся не прямо, а вскользь. Скорее всего, Телеграф метил мне в ухо, только промахнулся. Из носа потекла кровь, окрашивая мое и так уже пятнистое лицо. Провести атаку ножом снизу, как планировалось, я уже не успевал, поэтому мне пришлось отступить чуть назад, вытягивая противника за собой. Потом я с разворота ударил рукоятью кинжала по раненой руке Телеграфа. Тот взвыл и отпрянул от меня. Я тут же перенес центр тяжести на левую ногу, а правой со всей силы зарядил Телеграфу в грудину. Он не успел сгруппироваться или как-то еще отреагировать на мои действия. Удар был настолько силен, что меня самого отбросило назад. Телеграф же, раскинув руки, пролетел метра два, грохнулся спиной на бетон и, судя по всему, потерял сознание.

Бой на ножах скоротечен. Один– два удара, и поединок должен закончиться. Это только в боевиках герои могут упражняться в фехтовании, звеня клинками. В реальной же жизни противники очень быстро устают и начинают допускать ошибки. Побеждает, обычно, тот, кто первым сумеет такой ошибкой воспользоваться. Часто, первая же рана предрешает исход схватки, особенно, если бойцы равны по своим навыкам. Телеграф явно не уступал мне в мастерстве владения ножом. Поэтому, его раненая рука принесла мне победу, теперь надо только не упустить ее.

Дважды сегодня я уже прозевал шанс добить противника. Третий раз такого случиться не должно было. Я подошел к распростертому на полу телу и занес руку для решающего удара. В этот момент Телеграф открыл глаза. Но в их черной пустоте я не увидел ничего… Или не успел увидеть: кинжал мой опустился и окончил этот бой.

Я вытер нож о костюм поверженного врага и вложил клинок в ножны. Защелка сухо клацнула, зафиксировав кинжал. Теперь бой можно было считать полностью завершенным. Я выпрямился. Только в этот момент до меня вновь донесся рев на трибунах. За время поединка я его так ни разу и не услышал. Сильно сомневаюсь, что зрители все это время молчали, просто тренированное сознание блокировало посторонний шум, позволяя сосредоточиться на основной цели.

Я развернулся к трибунам. Рев зрителей усилился. От меня, наверное, ожидали каких-то ритуальных действий. Только я об этом не знал. Да и даже если бы был бы в курсе, все равно не стал бы их совершать – не в театре. Осмотревшись, я увидел, что в мою сторону спешат три маршала и Арни. Владелец «Арены» выглядел недовольно. Микрофон, прикрепленный к его шлему, был поднят.

– Крохаль, слишком быстро все закончилось. Зритель не успел насладиться. Мне это не нравится.

– Арни, а не пошел бы ты… – Я вытер окровавленное лицо и сплюнул красным под ноги хозяину боев.

– Напрасно ты так себя ставишь, Крохаль, – Арни прищурился. – Можешь пожалеть.

– Приходи в Зону, Она нас рассудит, – сказал я и отвернулся.

Противник, хоть и побежденный, требует уважения. Я подошел к телу Телеграфа. Рядом валялся его нож. Я поднял оружие, всего несколько минут назад направленное против меня и вложил его в ножны, пристроенные на поясе бывшего врага. Краем глаза я успел заметить, как напряглись при этом маршалы. Ага, они, значит, по совместительству еще и телохранители Арни. Ну-ну. Успокойтесь, ребята, ваш предводитель меня совершенно не интересует. Пока…

В это время Арни опустил микрофон, и над «Ареной» понесся его голос:

– Итак, уважаемые зрители, бой завершен! Приветствуем нашего победителя! Сталкер Крохаль!

Арни подошел ко мне и поднял мою руку. Одобрительный рев трибун усилился. Арни повернулся сначала влево, потом вправо, не отпуская моей руки. Я покачивался. И дело тут было вовсе не в усталости: в Зоне мне приходилось переживать и более длительные бои. Скорее всего, психологическое нарпяжение, плюс вчерашний Выброс дали о себе знать. Организм срочно требовал отдыха. А я привык своему телу в этом отношении доверять. Поэтому мне совершенно не хотелось совершать круг почета по «Арене». Однако, Арни не дал мне такой возможности.

Буксируемому хозяином заведения, в сопровождении почетного эскорта из маршалов, мне пришлось пройти вдоль трибун. Только после этого Арни отпустил мою руку, и маршалы проводили меня обратно в комнату, из которой я выходил на бой.

Там меня уже ждал штатный врач «Долга» – тощий хмурый субъект лет пятидесяти, смыслом жизни которого было причинение страданий раненым. Ему бы стоматологом родиться, тогда бы дядька полностью смог реализовать свои садистские наклонности. Однако, специалистом но был неплохим. Иначе в «Долге» не задержался бы.

– Сними костюм, сталкер, – доктор говорил абсолютно равнодушно, будто со стеной.

Я начал разоблачаться. Лишь сейчас мне стало ясно, что Телеграф все-таки подранил меня: на левом предплечье красовался косой порез. Кожа широко разошлась, обнажив мышцы, которые, по счастью, были целы. Хорошо, что я был нормально одет. Кевлар комбинезона, все-таки, защитил мою руку. Иначе, такой царапиной точно не отделался бы. Наконец, костюм был снят и я предстал перед врачом во всей своей первозданной красе.

– Так, – доктор осматривал меня, тыкая пальцем в многострадальное тело. – Серьезных повреждений нет. Резаная рана левого предплечья. Заживет со временем.

Закончив с рукой, доктор принялся за мое лицо: помял губу и нос, пошатал зубы, хмыкнул, и, видимо оставшись недовольным результатами, неожиданно ткнул пальцем в правую скулу. Вот тут я не выдержал и завыл. Доктор же, наоборот, выглядел теперь полностью удовлетворенным:

– Резюме. – Неудавшийся Торквемада отвернулся к черному алюминиевому чемоданчику, стоявшему на лавке позади и, щелкнув замками, откинул крышку. – Руку шить, зубы целы, трогать не надо, нос тоже, правая скула сломана – заживет сама, только поболит несколько дней и челюстью двигать будет тяжко. Иди сюда, сейчас я тебя штопать буду. И подштанники надень, а то смотреть на тебя противно.

Я покорно оделся, подошел и присел на лавочку. Доктор достал из чемодана какой-то спрей и брызнул несколько раз на кожу вокруг пореза. Ощущение было такое, будто руку окунули в кипящее масло, а потом начали сдирать с нее кожу. Или наоборот… Я только зубы стиснул, что, учитывая поврежденную скулу, приятных мгновений мне не доставило и подавно. Попытка вырвать руку успехом так же не увенчалась: доктор вцепился мне в кисть с неожиданной силой и процедил сквозь зубы:

– Сиди спокойно, хуже будет.

– Сижу, сижу, только хуже уже некуда, – пробурчал я.

– Поверь, сталкер, ты еще не знаешь всех возможностей современной медицины. Это, пока, антисептик был. Всего лишь…

Столь обнадеживающее заявление отбило у меня всякую охоту продолжать разговор. Доктор, между тем, достал из чемодана двухслойную голубую бумажную простыню в пакете, распаковал ее и положил на лавку. Затем пристроил пострадавшую руку на бумаге, отогнул уголок простыни и завернул раненую конечность в первый слой. Получилось, что моя рука по локоть была в бумаге, будто рыбина, приготовленная к продаже. Ножницами эскулап срезал овальный кусок ткани над порезом. Теперь рана, в окружении голубой бумаги, выглядела совсем непрезентабельно.

Из чемодана врач извлек шприц с длинной иглой и велел мне:

– Сталкер, когда скажу, посмотри направо и не шевелись, а то без руки останешься. Понял?

– Понял.

– Дальше, локтем ударялся, помнишь ощущения, будто током по руке простреливает?

– Конечно.

– Когда такое в руке появится – скажешь, а до того молчи и головой не шевели, уяснил?

– Ага, – я не понимал, что доктор от меня хочет.

– Тогда, поворачивайся и не дергайся.

Я повиновался и подставил лекарю для обозрения левое ухо. Чертов садист на него никакого внимания не обратил, а воткнул иглу мне в шею и начал продвигать ее вглубь. Через некоторое время по руке пробежали мурашки.

– Ой! – Я непроизвольно вскрикнул, хотя и ожидал нечто подобное.

– Что, током шибануло? – Доктор в первый раз проявил хоть какую-то заинтересованность.

– Угу.

– Отлично, – проскрипел экспериментатор и надавил на поршень. По руке прокатилась волна боли. Я стиснул зубы, зашипел и повел плечом, вновь стремясь вырвать руку из захвата. Однако врач не позволил мне этого сделать. Через несколько мгновений коновал выдернул шприц.