Текст книги "Князь Меттерних: человек и политик"

Автор книги: Павел Рахшмир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

II

Но в безмятежную, сладкую жизнь рейнландской аристократии врываются раскаты революционного грома. Первую попытку революционного выступления в Страсбурге князь Максимилиан («по совместительству» командир драгунского полка) сумел отбить. Однако угроза нарастала. Правда, сначала она выявилась дома. На сторону революции переходит воспитатель и учитель Клеменса Симон, который перевел на немецкий язык Декларацию прав человека и гражданина. Позже в описании Меттерниха революционность Симона приобретает грандиозные масштабы, это, видимо, делалось для того, чтобы эффектнее выглядело его последующее отрезвление, когда бывший монтаньяр становится убежденным роялистом, воспитателем детей герцога Шартрского. Сам Клеменс не мог понять тех соотечественников, соучеников и преподавателей, которые восхищались Французской революцией. Для него понятия революция и якобинство были по сути тождественны. «Учение якобинцев и апелляции к народным страстям вызывали во мне отвращение, которое усиливалось с годами и опытом»[71]71
  Ibid. Bd. 1. S. 10.


[Закрыть], – писал он в зрелые годы. В дальнейшем последовательное отрицание революции становится лейтмотивом его жизни.

Как только следующая революционная волна подступает к Страсбургу, Клеменс оставляет университет и отправляется во Франкфурт, где предстояла коронация императора Леопольда II, унаследовавшего имперский престол от своего брата Иосифа II. При содействии отца молодой Меттерних был избран церемониймейстером католической фракции вестфальских графов. 30 сентября 1790 г. начались торжества, сама же коронация состоялась 9 октября. Знаток ритуала Франц Георг постарался на славу. Леопольд II оценил его рвение и скрупулезность, назначив его имперским уполномоченным в Австрийские Нидерланды и также пожаловав 40 тыс. флоринов, что оказалось кстати для расточительного Франца Георга. Был замечен и изящный красавец Клеменс. Состоялось его знакомство с эрцгерцогом Францем, наследником престола, который был старше Клеменса на 5 лет.

Меттерних-младший уже не вернулся в Страсбург, а продолжил учебу в университете соседнего Майнца. Хотя это заведение было поменьше и победнее, но там имелась большая по тем временам библиотека (50 тыс. томов), преподавали интересные профессора. Среди них известный путешественник, спутник капитана Кука, Георг Форстер. В Майнце у Клеменса зародился интерес к естественным наукам. Но самое сильное духовное влияние оказал на него профессор Н. Фогт, преподававший историю германского имперского права. У него Меттерних почерпнул идею, которая стала основополагающей для его собственной политической философии, – идею равновесия, или эквилибра, как в космологическом, так и в политическом плане. В знак признательности учителю он распорядился захоронить его прах (1836 г.) в своем любимом владении, у стены Йоханнисбергской церкви.

В Майнце Меттерних проходит еще одну школу, общаясь с французскими аристократами-эмигрантами. Но тогда он не столько черпает у них какие-то идеи, сколько совершенствует собственные манеры и стиль. Тогда же он пережил первую юношескую любовь, предметом которой стала совсем еще юная графиня Констанс де Ла Форс. Он познакомился с ней в Брюсселе, сопровождая своего отца. Это светлое юношеское чувство Клеменс сохранял удивительно долго. Едва прибыв в Париж в 1806 г. в качестве посла, он сразу же предпринял попытку разыскать Констанс. Идейно-политические уроки французских эмигрантов он смог оценить несколько позднее. «Из школы радикализма (имея в виду якобинство. – П. Р.), – писал престарелый канцлер, – я попал в школу эмигрантов и научился ценить середину между крайностями»[72]72
  Цит. по: Srbik H. R. von. Metternich. München, 1925. Bd. 1. S. 71.


[Закрыть].

В Брюсселе, где Франц Георг выполнял миссию имперского министра, Клеменс приобщается к политике. По сути дела, он становится секретарем и ординарцем отца. Революционное время ставит такие проблемы, перед которыми поднаторевший главным образом в вопросах этикета и церемониала Меттерних-старший просто пасует. Он не знает, что противопоставить натиску революции. Умный и осторожный Леопольд II не рвется воевать с революционной Францией. Как и его брат Иосиф II, трон которого он только что унаследовал, Леопольд II был весьма просвещенным монархом. Его настольной книгой был знаменитый труд Монтескье «О духе законов», и подобно брату он испытывал влияние Руссо. «Я полагаю, что суверен, даже наследственный, является только делегатом народа»[73]73
  Цит. по: Mikoletzky H. L. Österreich – das entscheidende 19. Jahrhundert. Wien, 1972. S. 12.


[Закрыть], – писал он 25 января 1790 г. сестре Марии Кристине, которая была так недовольна деятельностью Франца Георга. Отвергая жесткий централизм, присущий политике Иосифа II, отказавшись от крутых методов осуществления реформ, Леопольд II не свернул, однако, с реформаторского пути предшественника. В отличие от своих собратьев в Майнце и Трире, он не распахнул ворота Вены перед французскими эмигрантами. Еще в качестве Великого герцога Тосканского он с симпатией воспринял начальную фазу Французской революции, приветствовал созыв Генеральных штатов, пророчил великое будущее обновленной Франции. Не питал он особых родственных чувств и к сестре Марии Антуанетте, да и видел он ее в последний раз в 1765 г. Свою сестру и ее мужа Людовика XVI Леопольд II считал людьми безответственными. Доживи он до 10 августа 1792 г. или до якобинской диктатуры, отношение его к революции, бесспорно, изменилось бы, но он успел умереть раньше.

Правда, в июле 1791 г. Леопольд II подписал декларацию собравшихся в Падуе государей, протестовавших против ограничения свободы Людовика XVI. Затем последовала встреча с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом II в Пильнице, где рассматривались возможные меры против революционной Франции. Тем временем жирондисты, задававшие тон в Национальном собрании, потребовали от Трирского курфюрста распустить военные формирования эмигрантов, главной базой которых стала родина Клеменса – Кобленц. Это усилило военную партию в Вене, и император 7 февраля 1792 г. заключил договор с Пруссией о совместных действиях против Франции.

Неожиданная смерть Леопольда II 1 марта 1792 г. полностью развязала руки воинственной реакции. Но революционная Франция упредила австрийцев, объявив 20 апреля войну королю Венгрии и Богемии, наследнику Леопольда II Францу, не успевшему к тому времени короноваться императором Священной Римской империи.

Еще не пришли в себя от коронации 1790 г., как потребовалась новая. Если предшествующая свершалась в предгрозовой ситуации, то коронация 1792 г. проходила уже в условиях войны. По странному стечению обстоятельств она совпала с годовщиной падения Бастилии. От прошлой коронации сохранились сценарий, реквизит, многие актеры. Однако режиссер спектакля 1790 г. Франц Георг не мог оставить Брюссель, где ситуация предельно накалилась. Зато Меттерних-младший сыграл более заметную роль и с большим блеском. Всем участникам торжеств запомнилась великолепная пара, открывавшая праздничный бал. Кавалером был Клеменс, а его дамой – юная принцесса Луиза Мекленбургская, будущая прусская королева. Изяществом и элегантностью они напоминали рисунки на майсенском фарфоре. Но, несмотря на юность, они олицетворяли не будущее, а уходящее прошлое. Это была последняя коронация императора Священной Римской империи, но большинство участников празднеств не отдавали себе отчета в том, что привычный для них мир, который станут называть «старым порядком», безвозвратно уходит в прошлое. Конечно, и в тот момент веселье омрачалось угрозами, исходившими из революционного Парижа, но старый мир еще верил в свои силы, аристократия надеялась сохранить свои привилегии, свой стиль жизни.

К неполным двадцати годам Клеменс успел вкусить от прелестей ancien régime, века рококо. Подобно своему старшему коллеге Талейрану, он вполне мог бы сказать: «Кто не жил до 1789 года, тот не знает, что такое настоящая жизнь». На основе наследия предков и собственного, пусть пока еще скудного жизненного опыта у Клеменса сформировалась психология грансеньора, убежденного, что привилегии и блага гарантированы ему в силу его происхождения. Его мир – дворы, салоны. Правила игры, принятые в этом мире, стали его жизненными принципами, определили образ жизни, манеру поведения. «Человек, знающий двор, всегда владеет своим лицом, взглядом, жестами; он скрытен и непроницаем, умеет таить недоброжелательство, улыбаться врагам, держать в узде свой нрав, прятать страсти, думать одно, а говорить другое и поступать наперекор собственным чувствам. Это утонченное притворство не что иное, как обыкновенное двуличие»[74]74
  Лабрюйер Ж. де. Характеры, или нравы, нынешнего века. М.; Л., 1964. С. 160.


[Закрыть], – натурой для этого портрета вельможи, сделанного пером знаменитого Лабрюйера, вполне мог быть и Меттерних.

Что касается политики, то для грансеньора она неотделима от светской жизни, а потому и светские интриги – от интриг политических. Его отношение к политике – как к игре, пусть сложной, изощренной, чреватой самыми серьезными последствиями, но все-таки игре, после которой можно сменить колоду или смешать на доске фигуры и начать новую партию. Все это органично вписывалось в систему династической кабинетной дипломатии, корифеем которой сравнительно быстро стал Клеменс.

14 июля 1792 г. еще не могли знать, что коронуется последний император Священной Римской империи, что через 14 лет ему придется из Франца II стать Францем I, первым императором Австрии. Францу предстояло царствовать 43 года, причем значительную часть отведенного ему историей срока его первым министром будет изящный юноша, «кавалер роз», открывший бал во Франкфурте. Именно это обстоятельство побуждает уделить внимание довольно заурядной личности, всегда предпочитавшей держаться в тени.

Франц II был одним из 16 детей Леопольда II – старшим из его сыновей. На него пал выбор дяди, императора Иосифа II, не имевшего прямого наследника. Детство Франца прошло во Флоренции, так как его отец до смерти брата носил титул великого герцога Тосканского. Иосиф II следил за воспитанием наследника. Его воспитателем был назначен граф Коллоредо. Наследник, мягко говоря, не вызывал восторга у дяди, который находил его слишком апатичным и вялым. На вопрос императора Иосифа II, радует ли что-нибудь его воспитанника, Коллоредо отвечал: «Он принимает все с каким-то подчеркнутым равнодушием». «К кому он питает доверие?» – допытывался император. «Это трудно сказать, он очень боязлив»[75]75
  Цит. по: Bibl V. Kaiser Franz. Leipzig; Wien, 1938. S. 13.


[Закрыть], – таков был ответ воспитателя. Для своего возраста юный Франц обладал довольно солидными теоретическими и практическими познаниями, но, по словам того же графа Коллоредо, был подобен машине, которая пишет под диктовку, «никаких собственных мыслей, никакого собственного стиля ни в писании, ни в речи»[76]76
  Ibid. S. 15.


[Закрыть]. Будучи предоставлен сам себе, он мог часами смотреть в окно без какой-либо видимости интереса, без эмоциональных проявлений.

Холодный, подозрительный, робкий, опасающийся смелых решений и перемен, Франц воплощал в себе классический тип консерватора-традиционалиста, отвергающего любые изменения и тем более реформы, цепляющегося за существующее положение вещей. Если его отец видел во Французской революции движение, вызванное глубокими объективными причинами, то Франц усматривал в ней всего лишь покушение на троны и алтари, заговор неких темных сил. Реформы своего дяди он расценивал как угрозу устоям Габсбургской империи. Его девизом стали слова: «Ничего не изменять». Отвечая на петицию о политических реформах, он говорил: «Я должен сказать нет, так как всякая уступка всегда опасна. Поскольку человек по природе своей ненасытен, он будет требовать все больше и больше. Дайте ему руку, и он потребует плечо; дайте ему плечо, он потребует все тело. Я не хотел бы жертвовать своей головой»[77]77
  Epstein K. Die Ursrünge des Konservativismus in Deutchland. Frankfurt a. M.; Berlin, 1973. S. 499.


[Закрыть].

Вместе с тем последний император Священной Римской империи был человеком трудолюбивым, нравственным в житейско-бытовом смысле, ревнителем правовых норм. По 14 часов в день он обычно отсиживал за столом, перебирая ворох бумаг. Его внимание привлекали частности, детали; ими была перегружена и его превосходная память. Главное же, существенное, чаще всего ускользало от него. Его стиль правления и поведения носил ярко выраженный патриархальный характер. По верному замечанию Србика, Франц рассматривал империю как «собственное поместье, которым он мог неограниченно править подобно владельцу майората»[78]78
  Srbik H. R. Op. cit. S. 446.


[Закрыть].

Семья занимала видное место в его жизни. Он самым серьезным образом относился к семейным обязанностям, отвергая всякую фривольность. Супружеский же долг выполнял настолько добросовестно, что похоронил трех жен. А всего он вступал в брак четыре раза. К моменту коронации он был женат уже вторично, так как к этому времени успела умереть его первая супруга, принцесса Елизавета Вюртембергская, сестра жены российского самодержца Павла I. Вторым браком он женился на принцессе Марии Терезе Неаполитанской, которой пришлось рожать 12 раз за неполные 17 лет супружеской жизни.

Франц любил цветы, музыку, семейные радости, но тяготился светской жизнью. Зная несколько языков, он любил тем не менее говорить на венском диалекте, что приводило в восторг непритязательных, добродушных венцев. С возрастом он станет и внешне больше похож на заурядного буржуа. Эта заурядность в сочетании с патриархальностью сделают Франца весьма популярным среди венских обывателей, называвших его «добрым кайзером Францем».

Дистанция, отделявшая Меттерниха от Франца, была в то время еще велика, но франкфуртская коронация не могла не оставить след в цепкой памяти императора.

Семейство Меттернихов, как и всю аристократическую Европу, ожидали нелегкие испытания. Французские аристократы-эмигранты уверяли собравшихся во Франкфурте собратьев, что санкюлотский сброд просто разбежится при одном только виде австрийских и прусских войск. Но первые битвы при Вальми и Жемаппе рассеяли эти иллюзии. Если собственно австрийская знать еще могла быть спокойна за свои владения, то рейнландцы ощутили непосредственно на себе последствия поражений феодально-абсолютистского воинства. В октябре 1792 г. французы заняли Майнц, затем Трир и Кобленц. Правда, военное счастье было переменчиво, нидерландско-бельгийские и рейнские города переходили из рук в руки. Франц Георг и его сын несколько раз бежали из Брюсселя и возвращались вновь. Прежняя беспечная жизнь ушла безвозвратно.

В Брюсселе Клеменс помогал отцу в его не очень удачной деятельности по укреплению имперской власти в Австрийских Нидерландах. Выполняя поручения отца, он курсирует между Брюсселем и армией. Под впечатлением казни Марии Антуанетты молодой Меттерних берется за перо. «Воззванием к армии» было положено начало его огромному рукописному наследию. В нем был призыв к мести безбожным цареубийцам, поднявшим руку на королеву, дочь императрицы Марии Терезии: «Кровь вашей бессмертной Терезии, австрийская кровь пролилась на эшафоте!.. Мужественные защитники вашего законного монарха, не успокаивайтесь, пока не выполните призыв»[79]79
  NP. Bd. 1. S. 339.


[Закрыть].

В следующем, 1794 г. он пишет еще один документ с довольно длинным названием: «О необходимости всеобщего вооружения народа на границе с Францией». В нем чувствуется стремление извлечь опыт из военных неудач старорежимных армий. «Две кампании показывают, чего можно ожидать от войска, столкнувшегося со всем вооруженным народом»[80]80
  Ibid. S. 344.


[Закрыть], – назидательным тоном пишет Клеменс. Он обрушивается на старых дипломатов, которые видели в войне и революции детскую игру, а теперь боятся вооружать народ, так как оружие в руках черни якобы создает угрозу. Но нужно отличать народ от черни. Чернь – это те, кому нечего терять, тогда как народ – это собственники. «Европе угрожает варварство!» – патетически восклицает юный Меттерних. Спасти ее могут только мужественные отцы семейств и собственники. Подобные мотивы появятся у Меттерниха вновь во время войны 1809 года, но недолго. Его представление о народе патриархальное; народная масса – это подданные, а не граждане. В сущности, он не так уж далеко ушел от критикуемых им дипломатов старой школы.

Между тем дела Франца Георга в Брюсселе принимают дурной оборот не только под давлением революционной Франции, но также из-за перемен в Вене. Там главой внешнеполитического ведомства вместо покровительствовавшего Меттерниху-старшему графа Ф. Кобенцля становится Ф. Тугут. Бельгийский департамент возглавил другой видный дипломат – граф И. Траутсмандорф. За неудачный для Австрии второй раздел Польши Тугут рассчитывал получить компенсацию на Западе. Отсюда и более жесткая по сравнению с линией Франка Георга политика внутри Бельгии, нажим на бельгийское сословное представительство. Траутсмандорф так откровенно третировал Франца Георга, что штатгальтер, брат императора эрцгерцог Карл, удивлялся долготерпению Меттерниха-отца. Только отнюдь не дружеские отношения между Тугутом и Траутсмандорфом удерживали Франца Георга от отставки. Но удар следовал за ударом. Политика уступок, избранная Францем Георгом, не примирила бельгийское сословное представительство с Австрией. Разочаровывающей оказалась поездка Франца II по Нидерландам. Самое же главное – серия поражений, понесенных войсками коалиции от революционных французов, в чем, собственно, австрийский имперский уполномоченный был не виноват, но попался под горячую руку. Ему был учинен жестокий разнос. От него потребовали строгого соблюдения инструкций, ни малейшего своеволия. Но тем временем французские войска одержали победу при Флерюсе (26 июня 1794 г.). Австрийцы отступают, имперская администрация бежит. Франц Георг оказывается в Дюссельдорфе без средств, без места, без влиятельного покровительства в Вене.

Однако Клеменса он успел вовремя, еще в начале 1794 г., отправить в безопасную Англию. Молодой Меттерних сопровождал генерального казначея нидерландского правительства виконта Десандруэна, отправившегося в туманный Альбион за займом. Если верить мемуарам Меттерниха, то в Англии его встретили с распростертыми объятиями в высших политических и светских кругах. Питт, Фокс, Берк, Шеридан, Грей – таков неполный список знаменитостей, с которыми он встречался. По его словам, он был допущен в интимный кружок принца Уэльского, будущего короля Георга IV, и даже в деликатной форме выразил свое неодобрительное отношение к поведению принца, причем тот 30 лет спустя, будучи уже монархом, сказал ему при встрече: «Вы были тогда совершенно правы»[81]81
  Ibid. S. 19.


[Закрыть]. Не исключено, что у Меттерниха и его английских знакомых случились вполне объяснимые подвижки памяти. Скорее всего первый вояж в Англию воспринимался в свете впечатлений от второго вояжа – 1814 г., когда Меттерних прибыл уже в качестве известного европейского политика и сумел добиться серьезных политических и особенно светских успехов.

Во время своего первого юношеского путешествия Клеменс с любопытством посещал заседания британского парламента, особенно привлекало его слушание дела У. Гастингса, бывшего губернатора Бенгалии. «Я пытался ориентироваться в парламентском механизме, – писал он в мемуарах, – и это принесло мне впоследствии немалую пользу»[82]82
  Ibidem.


[Закрыть]. Во всяком случае вплоть до 1848 г., когда Англия стала убежищем для свергнутого революцией канцлера, ни одного сколько-нибудь доброго слова по адресу британского парламента им сказано не было.

Чувствуя, видимо, что его описание собственных светских успехов в Англии выглядит не совсем правдоподобно, Меттерних выдвигает такую версию, объясняющую, почему перед двадцатилетним безвестным юнцом широко раскрывались в Лондоне все двери: там, оказывается, стало известно, что его прочат на пост имперского министра в Гаагу. Учитывая отношение к Меттернихам в тот момент в Вене, это соображение кажется совсем неубедительным. Но так или иначе путешествие в Англию Клеменс мог считать удачей. Оно избавило его от многих неприятностей и трудностей, которые пришлось бы пережить, будь он в это время на континенте.

Не без труда Клеменс добрался до Дюссельдорфа, где в полном отчаянии пребывал его отец. Нельзя было вернуться ни в Брюссель, ни в Рейнланд. Даже родной Кобленц был занят французами. Меттернихи лишились владений с 6200 душ крестьян, с доходом 50 тыс. флоринов в год. Оставалось лишь искать спасения в Вене. Тем более что в Богемии у Меттернихов было обретенное в начале минувшего столетия имение Кёнигсварт.

III

Для разоренных рейнландцев, несмотря на довольно высокий аристократический статус, было непросто проникнуть в спаянное специфическим кастовым духом венское общество. Лихтенштейны, Штаремберги, Ауэрсперги, Лобковицы, Коллоредо, Клари свысока взирали на беглецов с берегов Рейна. Кроме того, Франц Георг находился в опале у императора. Рассчитывать на былых покровителей не приходилось, Кауниц умирает как раз в 1794 г., Кобенцль оттеснен, Тугут отвернулся, а враги – Коллоредо, Траутмансдорф – в силе. Эрцгерцогиня Мария Кристина и ее муж Альберт не могут простить Францу Георгу, что он отступил в Бельгии от централизаторской политики Иосифа II, пошел на расширение прерогатив сословного представительства. И уж совсем оскорбительным было предложение, сделанное Францу Георгу в Вене: за 30 тыс. в бумажных ассигнациях отказаться от государственной службы.

Наступает черед действовать графине Беатрикс. Она уже поставила крест на карьере незадачливого супруга и сейчас все свои усилия, весь незаурядный дар к интриге использует ради любимого сына. Удачный брак – вот что может разом решить все проблемы и для Клеменса, и для семейства. Правда, ранее уже велись переговоры насчет помолвки Клеменса с дочерью знаменитого князя де Линя, непревзойденного острослова, желанного гостя в салонах всех европейских столиц. Выходец из Бельгии, он сам, наверное, затруднился бы в определении своей национальной принадлежности, в такой мере он был «гражданином мира», мира аристократического. Теперь же де Линь находился в положении, аналогичном положению семейства Меттернихов, так как значительная часть его владений тоже была занята французами. Поэтому обе стороны полюбовно разошлись, прекратив матримониальные переговоры.

Но Беатрикс быстро высмотрела другую блестящую партию для своего сына. Одним из немногих домов Вены, где она нашла дружеский прием, был дом князя Эрнста Кауница, сына знаменитого канцлера. Жена князя была подругой детства графини Беатрикс. У Кауницев была единственная дочь Элеонора, девушка двумя годами младше Клеменса. Она не отличалась красотой, но должна была унаследовать приличное состояние, а родство с Кауницами открывало путь в труднодоступное венское высшее общество. На Элеонору имела виды для своего сына влиятельная княгиня Палффи (урожденная графиня Коллоредо). К этому варианту брака дочери склонялся и князь Эрнст. Но Беатрикс сумела ввести к Кауницам красавца-сына, который не оставил никаких надежд возможным соперникам.

Элеонора, или, как ее называли на венский лад, Лорель, влюбилась без памяти в чужака с Рейна. Она не могла прожить и дня без встречи с ним. Когда Клеменсу приходилось ненадолго уезжать из Вены, между ними шел ежедневный обмен письмами. Из своих чувств она не делала тайны, и они были настолько сильны, что Клеменс невольно поддался их воздействию. Временами ему казалось, что он на самом деле увлечен Лорель, которая просто похорошела от счастья. Позднее в письме графине Ливен Меттерних напишет: «Мне не хотелось вступать в брак, но мой отец желал этого; и я сделал так, как ему хотелось»[83]83
  Letters de prince de Metternich a la comtesse de Lieven. Paris, 1909. P. 42.


[Закрыть]. В переписке с Ливен он сформулировал свой принципиальный подход к браку: «Женятся для того, чтобы иметь детей, а не удовлетворять сердечные чаяния»[84]84
  Ibid. P. 177.


[Закрыть].

Смерть матери Лорель, княгини Кауниц, благосклонно относившейся к Меттернихам, осложнила ситуацию. Отец был склонен отдать предпочтение Палффи. Но у маленькой, хрупкой, болезненной Лорель оказался сильный характер, и отцу пришлось уступить. Он дал согласие на брак и выделил ей ренту в 17 тыс. гульденов ежегодно. Не смутила Лорель и неприязнь венского общества к ее избраннику. В июле 1795 г. Клеменс был приглашен в летнюю резиденцию Кауницев, название которой через десять лет войдет во всемирную историю – Аустерлиц. Здесь же состоялась свадьба. Брачный контракт был подписан 26 сентября, но была поставлена дата «27», воскресенье; так требовалось по приметам. Надо признать, что примета оправдалась; брак, несмотря на постоянные измены мужа, оказался в общем счастливым. Отцу Лорель не хотелось расставаться с единственной и любимой дочерью, поэтому он поставил зятю условие: отказ от дипломатической службы, предполагавшей длительные отлучки из Вены. Клеменсу не оставалось ничего другого, как принять его, хотя само по себе родство с Кауницами прямо-таки подталкивало на дипломатическую стезю.

С именем князя Венцеля Антона Кауница (1711–1794 гг.) связана целая эпоха в дипломатии. В 1756 г. в значительной мере по его инициативе был подписан австро-французский союзный договор, решительно изменявший расстановку сил в Европе, положивший конец вековой борьбе между династиями Габсбургов и Бурбонов. Имена Кауница и его французского коллеги герцога Шуазеля стали символами австро-французского альянса, закрепленного браком между дочерью Марии Терезии Марией Антуанеттой и будущим королем Людовиком XVI. Целью Кауница было обеспечить Австрии преобладание в германских делах и вернуть захваченную Фридрихом II Силезию. В дипломатии Меттерниха обнаружится немало преемственности с дипломатией Кауница. Ссылками на его авторитет Меттерних будет часто подкреплять свою политическую практику. Тень Кауница сопровождала почти всю дипломатическую карьеру Меттерниха. Это была спасительная тень, взывая к которой можно было оправдывать собственную политику. В политической деятельности обоих канцлеров много поразительных совпадений, которые, однако, не должны заслонять и существенных различий.

Первые два года после брака Клеменс оттачивал дипломатическое искусство, завоевывая признание неприступных венских салонов. Его покровительницей стала княгиня Э. Лихтенштейн, заменившая Лорель мать, одна из пяти граций, окружавших Иосифа II. Клеменс сумел завоевать ее расположение, следуя, видимо, знаменитому совету, что не следует пренебрегать пожилыми дамами. Запрет тестя тяготил его, хотя он и уверял окружающих, что хочет посвятить себя наукам, занимается медициной, ботаникой, геологией, физикой, подумывает о путешествии в Америку. Все же Клеменс не может избавиться от ощущения какой-то неприкаянности, в которой не хочется сознаваться даже самому себе. Его все раздражает, особенно родственники по линии Кауницев, продолжающие смотреть на Клеменса свысока. Светлый момент – рождение дочери Марии (17 января 1797 г.), самого близкого ему существа. Честолюбивому рейнландцу хотелось доказать спесивым австрийцам, особенно всем этим кузенам Кауницам, что он может стать фигурой не меньшего масштаба, чем их прославленный дед. Смерть князя Э. Кауница весной 1797 г. освободила его от невольного обета, открыла возможность для дипломатической карьеры.

Реализовать ее, правда, было непросто. Но вот политический маятник качнулся от Тугута к Кобенцлю. Тот подписал трудный для империи мир с Бонапартом в Кампо-Формио (17 октября 1797 г.). Чтобы договориться о практическом выполнении всех пунктов документа, потребовался специальный конгресс в вюртембергском городке Раштатте. Его открытие пришлось на декабрь. Для австрийцев было важно затянуть выполнение неприятных условий, чтобы, подлечив раны, вновь искусить судьбу на полях сражений. Неповоротивый, педантичный, упрямый Франц Георг как нельзя лучше подходил для такой работы. Его, благодаря протекции Кобенцля, и направили полномочным представителем и имперским послом. Фактически же основные нити переговоров были в руках самого Кобенцля, который в Раштатте выступал в роли представителя императора Франца II как короля венгерского и богемского.

Франц Георг берет с собой сына сначала в качестве личного секретаря. Через год Клеменсу удалось получить официальный статус полномочного представителя католической фракции вестфальских графов (как и на коронациях). Конечно, это было далеко от его амбиций, но все же начало положено.

Французскую сторону должен был возглавить Бонапарт, но ему было не до словопрений, шла подготовка к египетскому походу. Клеменс с огромным интересом ждал встречи с человеком, о котором говорила вся Европа. В редком из его писем нет упоминания о прославленном молодом генерале, но ожидание оказалось напрасным.

Для Меттернихов самым близким был вопрос о компенсации за рейнские земли, потерянные по кампоформийскому договору, ибо здесь были затронуты их личные интересы. Строгий блюститель традиционного этикета Франц Георг стремился навязать его французам. Для него серьезнейшее значение имело количество шагов вперед и назад на церемонии встречи делегаций. Он озабочен тем, как повесить портрет императора Франца, чтобы никто не ухитрился оказаться к нему спиной. Его церемониальные ухищрения вызывали постоянные насмешки у представителей Французской республики, но Франц Георг упрямо гнул свою линию.

Французские делегаты, представлявшие совершенно иной мир, были объектом острейшего любопытства для младшего Меттерниха. «Великий боже! Как изменилась эта нация», – писал Клеменс, изумленный и даже возмущенный одеянием тех, кто раньше был законодателем изощренной моды, образцом изящества и элегантности. Нечищенные башмаки, широкие синие штаны, цветные рубашки, шейные платки, длинные немытые волосы из-под огромных уродливых шляп – все это вызывало презрение, смешанное со страхом. Все же постоянное общение в известной мере растопило лед. Клеменс начал находить у французов и положительные черты. Особенно хорошо отозвался об одном из них – Трейяре. Единственный из французов, с кем ему удалось найти в Раштатте общий язык, был этот адъютант генерала Бонапарта. Переговоры приняли затяжной характер, у обеих сторон было ощущение неизбежности новой войны. Что касается компенсации за утраченные владения, то французы предложили ее за счет секуляризации церковных земель.

Учитывая, что главной задачей переговоров было затягивание времени, Меттернихи хорошо с ней справлялись. Они с головой погрузились в разного рода развлечения: балы, театр, разумеется и актрисы, карты, главным образом азартное «тридцать одно». Причем сын осторожен, флегматичный отец азартнее, проигрывает иногда крупные суммы. Впоследствии Клеменсу придется оплачивать его долги, но уже не раштаттские. В Раштатт приезжали актеры парижских театров «Одеон» и «Опера». Домой Клеменс пишет письма, наполненные жалобами на трудности раштаттского бытия, на одиночество, но когда Лорель порывается приехать к нему, всегда находит аргументы против. Сам же ненадолго приезжал в Вену, где Лорель родила мальчика, названного Францем. У нее обнаружилась тяжелая болезнь легких, поэтому сын, как, впрочем, и все остальные дети, очень слаб. Прожил он совсем недолго.