Текст книги "Гракх Бабеф"

Автор книги: Павел Щеголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава VI
«Заговор равных»

1

К началу весны 1796 г. среди группы сторонников Бабёфа созрела мысль о необходимости перенести центр тяжести всей работы в подполье, создать конспиративный центр, могущий исподволь подготовить падение Директории. Сам Бабёф в своей газете не удержался, как мы видели, от довольно прозрачных намеков на эти новые планы бабувистов. После распада комитета, собиравшегося у Амара, потребность в создании конспиративного центра была настолько ощутима, что по всему Парижу раскинулась сеть аналогичных организаций. Все они были недолговечны. Надзор полиции и привлекавшая все силы демократов деятельность Пантеона вскоре положили конец этим собраниям. Но они уже заложили основы организационной структуры заговора, и в этом отношении кратковременное их существование не осталось совершенно бесследным.

В первых числах жерминаля, или иначе – в конце марта 1 796 г. – Бабёф и его друзья Сильвен Марешаль, Феликс Лепеллетье и Антонелль постановили образовать тайную «Директорию общественного спасения». Между первыми тремя из них уже давно заключен был самый тесный союз. Они совместно обсуждали темы и характер своих политических сочинений. Теперь они решили приступить к действию. Тайная директория вскоре пополнилась тремя новыми членами, а именно – в ее состав вошли Дартэ, Буонарроти и Дебон. Она окончательно сконструировалась 10 жерминаля (30 марта 1796 года). Ее собрания происходили у Клерка, у Рейса или у Лекера, единомышленников Бабёфа.

Повстанческий центр был создан. Аппарат Директории принял следующие формы. Директория имела при себе секретаря для ведения дел. Двенадцать агентов были уполномочены руководить агитацией и работой в двенадцати районах, на которые был разбит Париж. Их имена были: Морель, Бодеман, Моннесье, Буэн, Гильом, Фике, Пари, Казен, Дере, Пьеррон, Бодсон и Моруа. Кроме того, для координации работы агентов была создана должность главного агента, которую поручили слесарю Дидье. К этим районным агентам Директория впоследствии добавила специальных военных агентов. Их было всего пять: Фион – для работы среди инвалидов, Жермен – в полицейском легионе, Массен – в отрядах, расквартированных во Франсиаде, Ваннек – в войсках вообще и, наконец, Жорж Гризель– в Гренельском лагере. Выбор агентов был, по словам Буонарроти, произведен со всевозможной тщательностью после подробной проверки мотивов, приведенных каждым из лиц, выставлявших кандидатуру. Директория выработала также устав и инструкцию для агентов. Согласно устава, личный состав Директории должен был оставаться тайной для всех без исключения членов организации.

В тесной фаланге друзей и единомышленников Бабёфа больше других выделялся Буонарроти. Итальянец по национальности, революционный деятель, вынужденный покинуть свою родину Тоскану, – Буонарроти с жаром примкнул к великой революции, работал на Корсике, в Сардинии, на юге Франции, повсюду проявил себя как человек кипучей, неукротимой энергии и превосходный администратор. После 9 термидора Буонарроти был арестован по обвинению в терроризме, переведен в Париж и заключен в тюрьму Плесси. Из тюрьмы он вышел ревностным сторонником идей Бабёфа: среди бабувистов он был, пожалуй, самой яркой фигурой. Кроме него следует особо выделить Дартэ. Дартэ, юрист по образованию, провел большую часть революции в провинции, занимал ответственные посты общественного прокурора при революционных трибуналах Арраса и Камбрэ и пал одной из первых жертв термидорианской реакции, которая сняла его со всех постов и бросила в тюрьму. Это был человек, по отзыву Буонарроти, очень гибкий, постоянно деятельный, не лишенный качеств дипломата, умелый примиритель в спорах и трезвый советчик для людей, слишком способных поддаваться первоначальному порыву. На ряду с этими практиками движения следует особо упомянуть о Сильвене Марешале, авторе «Манифеста равных». Этот человек, в прошлом поэт и журналист, внес несомненно свою лепту в дело разработки теоретических основ бабувизма. Упрямый аскет, он еще в начале революции был одним из немногочисленных сторонников аграрного закона. Он проповедовал «передачу в общественную собственность всего того, что было роздано с таким чудовищным неравенством», и упразднение государства. Он сравнительно давно знал Бабёфа и немало помогал ему в 93 году. Кроме Буонарроти, Дартэ, Марешаля и уже знакомого нам Жермена следует запомнить имена Лепеллетье де Сен-Фаржо, брата известного члена Конвента, павшего в начале 1792 г. жертвой роялистского покушения, Дебона, Дюплэ – племянника квартирохозяина Робеспьера, Друэ, бывшего члена Конвента, сына почтмейстера, арестовавшего Людовика XVI во время его бегства в Варенн и многих других.

Определяя политическое прошлое участников «заговора», как его руководства, так и периферии, мы можем сказать, что видную роль в их составе играли бывшие «бешеные» и эбертисты. Было также довольно много экс-робеспьеристов, вроде Дартэ. Задача бабувистского руководства и сводилась к тому, чтобы в едином сплаве ассимилировать представителей этих зачастую разнородных течений.

Окончательно сформировавшись, Тайная директория приступила к действию. Сильвен Марешаль составил воззвание к народу под названием «Манифест равных» и предложил его на рассмотрение Директории. Проект был отклонен по причинам, о которых мы уже говорили в предыдущей главе. Вместо «Манифеста» Директория приняла прокламацию, озаглавленную «Содержание доктрины Бабёфа, осужденного Исполнительной директорией за проповедь правды». Она распространялась и расклеивалась по городу 20 жерминаля (9 апреля). Кроме того, агенты заговорщиков распространяли газеты «Народный трибун» и «Просветитель народа или защитник 24 миллионов угнетенных». Последняя была занята популяризацией идей «Трибуна». В ней, между прочим, Сильвен Марешаль помещал свои стихи, направленные против Директории. Она прекратилась на седьмом номере.

23 жерминаля появилось– «Мнение о двух конституциях; 25-го пущена была в обращение прокламация, озаглавленная: «Должно ли повиноваться конституции 1795 года»; 24-го напечатано: «Письмо воли-свободы к своему другу террору» (редактированное Гризелем); 27-го раздали «Воззвание трибуна к армии»; 29-го распространили «Ответ господину М. В.», а 1 флореаля был выпущен «Окрик французского народа на своих угнетателей».

Так, день за днем, ширилась агитация заговорщиков. Тайная директория собиралась каждый вечер на конспиративной квартире Бабёфа, всегда имевшего под рукой главные документы и печать общества. На этой печати, по которой агенты заговора узнавали распоряжения Директории, вокруг по краю шли слова: «Общественное спасение». Вот что сообщает Буонарроти о характере работ Директории: «На собраниях рассматривались следующие дела: 1) донесения агентов и проекты ответов на них; 2) подлежащие печатанию прокламации; 3) предложения о форме ведения восстания; 4) законодательные акты, долженствующие сопутствовать восстанию; 5) вопросы об учреждении и организации будущей республики. Все решения, принимавшиеся Тайной директорией по большинству голосов, регистрировались и служили материалом для корреспонденции и других подготовительных работ, распределенных между заговорщиками. Все было без подписи. Бабёф, вынужденный благодаря преследованию скрываться, был почти единственным редактором писем и инструкций. Их переписывал секретарь и рассылал революционным агентам Дидье.

Благодаря работе своих агентов Директория была в курсе всего, что делалось в Париже. Она получала подробные донесения о настроении различных общественных кругов. Мнения, речи, споры, – все передавалось ей через агентов. День за днем Тайная директория наблюдала рост оппозиционных настроений в Париже. День за днем увеличивались шансы на успех вооруженного восстания.

Между тем заговорщикам стало известно, что монтаньяры, бывшие члены Конвента, замышляют, со своей стороны, восстание в целях восстановления Конвента и конституции 1793 года. Возник вопрос о блоке между «равными» и остатками якобинской партии. Подобный блок делал необходимым уступки якобинцам, известный политический компромисс. «Равные» в собственной среде должны были изжить довольно крупные разногласия по вопросу об организации власти после переворота.

Излюбленный лозунг агитации заговорщиков «Конституция 93 года» выдвигался ими преимущественно в тактических целях, на самом же деле не могло быть и речи о немедленном введении в действие конституции. Между самим актом восстания и установлением новой конституционной власти мыслился определенный переходный период, заполнить который мог только режим диктатуры, режим временной, революционной власти, способной раз навсегда вырвать народ из-под влияния «естественных врагов равенства».

Существовало три предложения касательно самого устройства этой временной власти. Согласно первому из них восстанавливался Конвент. Это предложение, выдвигавшееся в свое время Амаром, основывалось на необходимости иметь власть, санкционированную народным суверенитетом. Предполагалось созвать Конвент в составе депутатов, насильственно удаленных из Собрания в эпоху термидорианской реакции и впоследствии объявленных не подлежащими избранию. Однако и в таком составе Конвент не мог удовлетворить Тайную директорию. Он включил бы слишком много элементов «болота», слишком много малодушных, скомпрометированных, слишком много третьесортных якобинцев, явно не расположенных к принятию коммунистических планов «равных». Отклонив созыв Конвента, Директория пришла к мысли о назначении восставшими временного революционного правительства. Дебон и Дартэ предлагали учредить единоличную диктатуру и поручить ее какому-либо «добродетельному гражданину», но большинство высказалось за коллегиальную форму правления. Итак, немногочисленное правительство с неограниченными, чисто диктаторскими полномочиями должно было взять на себя руководство революцией в ее переходный период. Оно должно было также определить состав Национального собрания, составленного из депутатов, по одному от каждого департамента. Собрание это должно было быть облечено верховной властью. Однако на деле эта власть была бы чисто номинальной, так как правительство должно было сохранить за собой право контроля работ собрания. Таковы были планы заговорщиков до того, как им пришлось завязать переговоры с якобинцами.

Как видим, «равные» стремились учредить настоящую революционную диктатуру, способную осуществить замышлявшийся ими экономический переворот. Этот проект не мог не встретить решительных возражений со стороны якобинцев. Между тем с якобинцами были тесно связаны члены Военного комитета при Тайной директории, в частности Фион и Россиньоль. Генерал Россиньоль, очень популярный среди жителей Антуанского предместья, был по своим настроениям гораздо ближе к якобинцам, и поэтому, узнав об их планах, он стал выражать явное неудовольствие тактикой Тайной директории. Несмотря на живейшие протесты Дебона, Тайная директория после долгих и горячих прений приняла предлагавшееся соединение. Пришлось согласиться на созыв Конвента, но при условии добавления к его составу по одному депутату от каждого департамента по назначению Директории. Кроме того, якобинцам предложено было подчиниться всем декретам, какие будут даны заговорщиками в день восстания. Однако это компромиссное предложение не удовлетворило якобинцев. Они отвергли назначение депутатов как покушение на народный суверенитет и отказались санкционировать революционное законодательство заговорщиков. Тайная директория в заседании 16 флореаля (5 мая) дала резкий отпор притязаниям якобинцев. Их представителю было указано на то естественное недоверие, какое вызывали среди «равных», бывшие члены Конвента, скомпрометированные своим бездействием в самые решающие дни революции. К вечеру 18 флореаля (7 мая) якобинцы переменили свое решение и приняли условия Тайной директории. На следующий же день было созвано объединенное заседание Тайной директории и комитета якобинцев, на котором присутствовали Бабёф, Буонарроти, Дартэ, Дидье, Дион, Массар, Россиньоль, Робер Линдэ, Друэ, Рикор, Леньело, Жавог и Жорж Гризель. Собрание имело место на квартире у Друэ. Тайная директория обратилась к собравшимся с изложением мотивов, побудивших ее встать во главе заговора.

«Вспомните ваши клятвы, – говорил заговорщикам оратор, – вспомните бедствия, вызванные забвением тех принципов, которые вы клялись закрепить вашею кровью. Настало время сдержать ваши обязательства: надо сражаться… Никогда не было заговора более законного; дело не в том, чтобы избрать новых повелителей, ни один из нас не стремится к богатству или власти; эти изменники заставляют нас взяться за оружие только во имя права на существование, во имя свободы и ради счастья наших сограждан; тайно набранная нами армия освободителей ждет нашего сигнала, чтобы ринуться на кучку тиранов, угнетающих народ… Все благонамеренные нам известны; злые трепещут от страха. В назначенный вами день то оружие, которое тирания тщетно старается у вас отнять, окажется в руках наших братьев. Вы пожелали, чтобы подготовляемая нами революция была революцией до конца и чтобы народу не приходилось больше довольствоваться отвлеченной свободой и смехотворным равенством. Фактическая законная свобода – вот что должно отличать ваше возвышенное дело от всех предшествующих. Все затруднения побеждены; любовь к отечеству объединила нас – условия, подписанные бывшими представителями нации, и единогласно принятые положения «Акта восстания» возвестят и обеспечат народу справедливость и полезность этого восстания. Время не терпит: народное нетерпение дошло до крайних пределов; не будем же дальнейшим промедлением рисковать потерей случая, который, может быть, нам больше не представится. Мы просим вас: добавить к принятым нами мерам то, что вы найдете необходимым, и назначить время восстания.

Мы или погибнем в бою, или закончим столь долгую, столь кровавую революцию победой и равенством».

Так говорит представитель Тайной директории. Затем выступил Робер Линдэ, бывший член Конвента и будущий министр финансов Директории. Он пытался обосновать созыв Конвента и указывал на необходимость придать революции совсем особенный, чисто народный характер путем проведения в жизнь полнейшего равенства.

После него слово взял Гризель. Он рассказал, как ему удалось достать 10 тысяч ливров у своего дяди-аристократа на нужды заговора.

Новый акт восстания был утвержден собравшимися. Они также заслушали доклад, сделанный от имени Военного комитета Массаром. Нам еще придется подробнее говорить об его содержании, когда мы будем разбирать тактические планы заговорщиков. «Собрание постановило, что: 1. Тайная директория ускорит развязку заговора; 2. Она даст своим агентам инструкции, соответствующие планам Военного комитета; 3. Через два дня она соберется, чтобы заслушать последние донесения о положении вещей и чтобы назначить день восстания».

Едва успели заговорщики разойтись, как в квартиру Друэ вторглась полиция. Она произвела там тщательный обыск, не давший, впрочем, никаких результатов. Этот обыск произвел некоторое смятение среди заговорщиков. Поговаривали даже о возможности измены. Стали подозревать Жермена, не пришедшего на заседание 18 флореаля. Но эти толки были рассеяны Гризелем. Он убедил своих товарищей, что обыск был простой случайностью. Так и не были приняты какие-либо меры предосторожности.

2

Весной 1796 года Париж был охвачен все теми же настроениями, теми же заботами, какие господствовали в течение только что прошедшей зимы. Даже стиль полицейских донесений сохранил характерные особенности, усвоенные им в течение зимних месяцев 95 года. Это все та же подозрительность людей, питающихся тревожными слухами, неопределенными и туманными, та же глухая, скрытая тревога, рождающаяся из впечатлений о подслушанных разговорах. «Рабочие распропагандированы агитаторами, посещающими их в трактирах в часы отдыха», – читаем мы в донесении от 23 февраля. «Рабочий класс, страдающий от суровой погоды и из-за недостатка работы, позволяет себе самые оскорбительные выпады против Директории, против Совета пятисот, против всех депутатов вообще» (донесение от 14 марта).

Колебания и настроения парижского населения шли параллельно с движением цен на продукты питания, с общим ростом дороговизны. А так как экономический кризис остался непреодоленным и голод продолжал свирепствовать в предместьях Парижа, то и настроение столичного пролетариата не могло быть удовлетворительным с точки зрения правящих властей. «Рабочий, лишенный работы, лишенный всяких средств к существованию, не упускает ни одного случая для выражения своего недовольства существующим порядком вещей. Он называет конституцию кодексом позолоченного миллиона»… (донесение от 14 марта). Пришла весна и положение не улучшилось; и вот 13 апреля рабочие, собравшиеся в Тюильри, жалуются на отсутствие работы и говорят: «Наступило время покончить со всем этим. Горе партии, заставляющей нас умирать с голоду в течение восемнадцати месяцев».

Все эти обстоятельства заставляли быть начеку и Директорию, и ее полицию. Каков же был переполох в правительственных сферах, когда полицейский рапорт от 10 апреля известил их о появлении в городе возмутительного листка-прокламации, озаглавленной «Изложение доктрины Бабёфа, осужденного Исполнительной директорией за проповедь правды». Первое упоминание об «Изложении доктрины» содержится в донесении от 10 апреля. В нем просто упоминается о расклейке этой прокламации в ряде кварталов. На следующий день полицейский отчет сообщает: «В Антуанском предместьи собралась значительная толпа вокруг афиши, озаглавленной «Изложение доктрины Бабёфа». В некотором отдалении та же афиша, но в маленьком размере, читалась какой-то женщиной, у которой она была отобрана полицейским агентом; после этого сборище рассеялось». В том же отчете, под другой рубрикой, находим новое упоминание об «Изложении доктрины»; по выражению отчета, оно «расклеено по всем углам Парижа». Расклейка прокламации повторялась несколько раз, по крайней мере газета «Республиканский курьер» от 14 апреля сообщает: «Люди из Пантеона наглеют с каждым днем…. Вчера они прибивали к стенам в предместьях, на Гревской площади и в других местах возмутительную прокламацию, составленную Бабёфом и содержащую изложение его доктрины. Та же прокламация, напечатанная в маленьком формате, раздавалась женщинами в уличной толпе, становящейся с каждым днем все более многолюдной. Так, одна из этих женщин поднялась на стул в саду Тюильри и читала вслух бунтовщическое воззвание Бабёфа. Стража пыталась положить конец подобному бесчинству, но услужливые пантеоновцы дали возможность скрыться женщине-оратору». Та же газета в номере от 15 апреля дает необычайно красочное, хотя и насквозь враждебное, описание уличной агитации бабувистов. «Встречаются четверо или пятеро пантеоновцев, они начинают говорить между собой об общественных делах, оплакивают народную нужду; к ним присоединяются уличные зеваки; подходят вязальщицы-робеспьеристки; начинаются жалобы на тиранию торговцев, на роялистские заговоры, но главным образом на деспотизм пяти королей и шуанов из двух советов… Такое сравнение крепко засело в головах многочисленных невежд, и вот начинаются разговоры о свободе, о равенстве… Комментируют Шале, Антонелля, Бабёфа. Восхваляют блага, которые могли бы установиться в случае общности имуществ и доходов с промышленности. Наконец, все время проклинают день 9 термидора. Говорят о счастливых днях неподкупного Робеспьера. Он одергивал богатых; он давал хлеб народу; он поддерживал курс ассигнаций; он платил деньги рабочим; он массами гильотинировал аристократов; одним словом – все было лучше во времена Робеспьера». Газета возмущена этой «варварской и антисоциальной пропагандой» и заканчивает статью выражением живейшего беспокойства по поводу надвигающихся событий. Такую же тревогу бьют полицейские рапорты: «Изложение доктрины Бабёфа читается при аплодисментах слушателей, преимущественно рабочих, прокламация эта оживленно обсуждалась в течение вчерашнего дня в Антуанском предместьи… новые экземпляры были вывешены сегодня ночью, часть их удалось убрать в течение утра». Так же бойко идет распространение остальной литературы заговорщиков, в особенности «Просветителя народа». В кафе распевают «Песнь предместий», сочиненную Сильвен Марешалем. Еще 28 жерминаля (17 апреля) находят на рынках все новые экземпляры «Изложения доктрины».

Даже из полицейских отчетов ясно, что деятельность агентов Тайной директории носила чрезвычайно организованный и систематический характер. В основу их работы был положен ряд инструкций. Так, инструкция от 12 жерминаля (1 апреля) предусматривала создание в каждом районе одной или нескольких групп патриотов, которые должны были заняться чтением газет и беседами на политические темы. Инструкция от 19 жерминаля (8 апреля) предписывала, между прочим, революционным агентам «подсчитать число мастерских в их районе, выяснить количество занятых в них рабочих, характер их работы и т. д.». В той же инструкции был преподан ряд указаний технического порядка: о приискании конспиративных квартир, о самообложении патриотов, о составлении списков полицейских шпионов, об организации агитаторов и расклейщиков прокламаций Тайной директории.

И цитированный только что параграф инструкции и самый характер бабувистской пропаганды, засвидетельствованный в полицейских отчетах, доказывают, что в поисках социальной базы заговорщики прежде всего обратились к рабочему классу столицы. Недаром Буонарроти считал «рвение пролетариев единственной опорой равенства». Сообразно с этим главные усилия заговорщиков сосредоточены были на агитации в рабочих предместьях. 24 жерминаля (13 апреля) агент XII округа Моруа доносил о двух красильнях, расположенных в его округе, одной с 80, другой с 30 рабочими, «все добрыми санкюлотами», и о двух десятках кожевенных мастерских с числом рабочих от 15 до 50 человек, настроенных не менее решительно. В тот же день агент V округа Гильом доносил: «Мне удалось найти несколько мастерских; теперь мы заняты обработкой рабочих; усердие и энергия моих людей подают мне большие надежды».

Кроме рабочих, кроме пролетарского населения, Директория рассчитывала также отчасти на армию. Бабёф великолепно отдавал себе отчет в том, какую роль должна была сыграть регулярная вооруженная сила в момент восстания. Мы помним его «Обращение к армии», помним ряд отрывков из «Народного трибуна», в которых он взывает к «защитникам отечества». Тайная директория обратила самое пристальное внимание на надлежащую подготовку агитации в войсках. Она сейчас же назначила специальных военных агентов. Пропагандистская работа заговорщиков стала скоро сказываться на настроении некоторых частей, расквартированных в Париже, в частности полицейского легиона, охранявшего Законодательный корпус. С полицейским легионом дело обстояло настолько серьезно, что 9 флореаля (28 апреля) Директория распорядилась вывести из Парижа два наиболее недисциплинированных батальона. Этот приказ вызвал формальное неповиновение среди легионеров и чуть было не ускорил ожидавшийся кризис. Организованный в полицейском легионе комитет даже успел войти в сношения с Тайной директорией. Среди народных масс Парижа этот эпизод вызвал самый живейший отклик. «В предместьи Марсо говорили, что полицейский легион составлен из настоящих патриотов, подобных французским гвардейцам 1789 года, преданных народной партии и удаленных из Парижа за то, что они служили народу». Но волнения были в корне пресечены приказом Директории о роспуске непослушных легионов. Этому приказу легионеры, по выражению Буонарроти, подчинились с радостью. Момент для восстания был упущен.

Впрочем, это обстоятельство не могло ослабить пыл заговорщиков. Тайная директория решила поставить в порядок дня выработку плана восстания. С этой целью 11 флореаля (30 апреля) в заседание Тайной директории были вызваны Фион, Жермен, Россиньоль, Массар и Гризель – «военспецы» будущего восстания; кроме них присутствовали Бабёф, Буонарроти, Дебон, Дартэ, Марешаль и Дидье. На этом заседании был образован особый Военный комитет, включивший в свой состав пятерых военных, перечисленных выше.

Уже 15-го числа Комитет, разобравшись в данном ему Тайной директорией поручении, смог доложить ей о результатах своих работ. Два проекта привлекли особенное внимание Тайной директории. В одном предлагалось воспользоваться поддержкой роялистов для свержения существующего правительства. Он был забракован ввиду принципиальной недопустимости хотя бы временного блока с монархической партией. Второй проект заключался в том, что два офицера из полицейского легиона предлагали убить в ту же ночь членов Исполнительной директории. Он также не был принят в виду неподготовленности заговорщиков к его немедленному осуществлению. Не было денег, да и Военный комитет не нашел еще способов поднять народное движение повсюду и одновременно. В то же время руководители комитета дали понять Тайной директории свои якобинские симпатии, и на очереди стал вопрос о переговорах с якобинцами. Мы уже знакомы с ходом переговоров и знаем, что они в конце концов увенчались успехом. На объединенном заседании 19 флореаля (8 мая) от имени Военного комитета выступил Массар. Военный комитет предлагал сформировать в двенадцати округах Парижа три дивизии, которые под начальством своих генералов должны были атаковать Законодательный корпус, Исполнительную директорию и штаб внутренней армии. «Передовые взводы должны были быть составлены из самых горячих демократов; общее нетерпение достигло таких размеров, что казалось нетрудным поднять рабочих призывом со стороны революционных агентов и деятельных друзей равенства» (Буонарроти).

После того как объединенное заседание постановило ускорить развязку заговора, 20 флореаля состоялось новое собрание, на котором заговорщики обсуждали различные вопросы, связанные с тактикой восстания. Собрание состоялось у Массара, на нем присутствовали Дартэ, Дидье, Жермен, Фион, Массар, Россиньоль, Гризель и все районные агенты. Здесь каждый выступал с предложениями, могущими, на его взгляд, обеспечить успех заговора. Предлагалось забаррикадировать Антуанское предместье, захватить в самом начале восстания Монмартрскую возвышенность, обеспечить лодочным мостом сообщение между предместьями Антуан и Марсо. Интересовались даже подземными ходами из Люксембургского дворца, по которым могли бы скрыться члены Исполнительной директории. «Бодсон, – сообщает Буонарроти, – агент 11 района, выражал желание, чтобы восстание произошло в тот день, когда праздник декады будет совпадать с воскресеньем; таким образом было бы удобнее собрать рабочих, еще привязанных к христианским обрядам, а также и отказавшихся от них». Все агенты подтверждали, что нетерпение дошло до крайности и является почти всеобщим, однако Военный комитет счел данные, сообщенные ему агентами, недостаточными и назначил новое собрание на утро следующего дня. Оно должно было состояться на квартире Дюфура в предместьи Пуассоньер.

Мы видим, с какой тщательностью и осторожностью велись все подготовительные работы заговорщиков. Наученные опытом революции, они больше всего опасались пучизма, вспышкопускательства. Этому примером может служить обращение Тайной директории к своим агентам от 18 флореаля, в котором, между прочим, говорится следующее: «Мы удовольствуемся тем, что сообщим вам, что по рассмотрении находящихся в нашем распоряжении средств к нападению мы сочли их все еще недостаточными, и это именно заставляет нас удерживать патриотический порыв, могущий в противном случае стать сигналом окончательной погибели демократов».

Объединение с якобинцами, оптимистические доклады агентов, наконец решимость Военного комитета, – все это не могло не оказать решающего на членов Тайной директории. Теперь они рассчитывали на успех. Они видели в своем распоряжении не менее 17 000 человек, включая в это число 4 000 революционеров, 1 500 должностных лиц робеспьеровского режима, 1 000 артиллеристов, 500 смещенных офицеров, 1 000 революционеров из провинции, 1 500 гренадеров Законодательного корпуса, 500 военных арестантов, 6 000 полицейских легионеров, 1 000 инвалидов. Оружие заговорщики рассчитывали захватить у ружейных мастеров, в центрах секций, в Тюильри, у фельянов и у инвалидов. Кроме того, они надеялись на артиллерию преданного им Венсенского лагеря. Заговорщики полагали также, что войска присоединятся к народу и внезапность самого выступления вызовет панику в правительственном лагере.

Самый день восстания рисовался им в следующих чертах. Рано утром в предместьях Парижа начнет бить набат. Тотчас же повсюду зазвучат трубы. Об этих трубах Директория позаботилась в одной из своих инструкций, наказав своим агентам раздобыть их в возможно большем количестве. Тотчас после этого агенты, которым Повстанческий комитет вверит знамена с надписью: «Конституция 1793 года или смерть, равенство, свобода, общее благо», обнародуют акт восстания. Эти же агенты станут во главе отдельных взводов, секций и округов и приведут свои отряды под команду генералов (заговорщики имели в виду Фиона, Жермена, Россиньоля и Массара). Начальники округов предоставляют, кроме того, в распоряжение Повстанческого комитета по десяти хорошо вооруженных санкюлотов каждый; эти санкюлоты образуют гвардию комитета и в случае неуспеха восстания погибнут вместе с ним под «развалинами свободы». Когда таким образом окончательно сформируется народная армия, она, поддержанная всем рабочим классом столицы, двинется к Законодательному корпусу, к Исполнительной директории и к штабу внутренней армии. Наилучше вооруженные граждане должны будут захватить склады оружия. Будут также заняты: национальное казначейство, почта, дома министров и все общественные и частные магазины с жизненными припасами и военным снаряжением. Гренельский и Венсенский лагери также поддержат восстание. Ораторы должны увлечь за собой солдат, женщины будут им раздавать цветы и съестные припасы, инвалиды – подавать пример доблестного поведения. На случай временной заминки приняты меры к заграждению улиц. Правительственные войска будут облиты водой, смешанной с купоросом, засыпаны градом камней и черепиц. После достижения окончательной победы повстанцы обратятся к народу с воззванием, разъясняющим смысл и значение происшедшей революции.