Текст книги "Колчак"

Автор книги: Павел Зырянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 48 страниц)

Когда эскадры, шедшие параллельными курсами, сблизились до 30 кабельтовых, бой закипел с особой силой. Японцы сосредоточились на «Цесаревиче» (флаг Витгефта) и «Пересвете» (флаг Ухтомского). «Цесаревич» временами вообще исчезал в облаках дыма. Русские броненосцы стреляли по «Микасе». Было замечено, что японский флагманский корабль ослабил огонь. Из крупных орудий у него теперь стреляло одно шестидюймовое. «Убеждаясь, что все наши суда, – вспоминал Тимирёв, – несмотря на наружные многочисленные повреждения, продолжают прекрасно держаться в строю, нисколько не отставая, японский же огонь начинает несколько ослабевать, мы уже начинали радоваться, что, благополучно выдержав 5-часовой почти непрерывный бой, удачно выполнили задачу и можем без помехи продолжать свой путь; подъём духа среди команды и офицеров дошёл до своего апогея – и тут-то произошло событие, сразу изменившее наше положение».[294]294
  Там же. Д. 219. Л. 19.


[Закрыть]

Шедший головным «Цесаревич» вдруг повернул налево. «Ретвизан», следовавший за ним, сначала тоже повернул. Но «Цесаревич», продолжая поворот, направился прямо в борт «Победе», которая должна была уступить дорогу. Все броненосцы, за исключением «Цесаревича», застопорили машины и сбились в кучу. Флагманский корабль прекратил, наконец, циркуляцию и поднял сигнал, всех озадачивший: «Адмирал передаёт командование». Было около 6 часов вечера.

Как потом узнали, на «Цесаревиче» произошли драматические события. В начале шестого часа 12-дюймовый японский снаряд разорвался между верхним и нижним мостиками. Тело адмирала Витгефта обнаружено не было, нашли только ногу. Убито было ещё несколько офицеров штаба. Командир корабля капитан 1-го ранга Иванов решил пока не сообщать о случившемся и повёл эскадру прежним курсом. Но не прошло и часа, как в рубку залетел снаряд и убил рулевого, который в это время, чтобы немного выправить курс, дал право руля. Никем не управляемый броненосец стал делать ту самую циркуляцию, которая расстроила эскадру. Раненый командир корабля, находясь, видимо, не в себе, ушёл, ни о чём не распорядившись. Положение восстановилось, когда вышли из шока лейтенанты Д. В. Ненюков и В. К. Пилкин, которые наладили управление кораблём. Потом в рубку пришёл старший офицер Д. П. Шумов, взявший командование на себя и приказавший известить эскадру о том, что командующий выбыл из строя.[295]295
  Бубнов М. Указ. соч. С. 167–168; История русско-японской войны. С. 196.


[Закрыть]

Есть сведения о том, что адмирал Того в шестом часу вечера намеревался выйти из боя. «Микаса» был сильно повреждён, а запас снарядов за несколько часов интенсивного огня сильно уменьшился. Выше уже приводилось свидетельство Тимирёва, что неприятельский огонь начал ослабевать. Бубнов к этому добавляет, что расстояние до японской эскадры стало увеличиваться: неприятель постепенно уходил в сторону.[296]296
  Бубнов М. Указ. соч. С. 168; История русско-японской войны. С. 195.


[Закрыть] Видимо, какие-то распоряжения Того уже отдал. Но, видя возникшее в русской эскадре замешательство, он изменил решение. Японцы, как говорится в записке Колчака, начали охват русской эскадры, намереваясь расстрелять сбившиеся в кучу корабли. Однако эта попытка была пресечена смелым маневром «Ретвизана». Броненосец пошёл прямо на японский флагманский корабль, явно намереваясь его протаранить. Японцы, видимо, несколько растерялись, потому что их снаряды в этот момент дали перелёты. Получив два залпа из носовой и кормовой башен «Ретвизана», «Микаса» стал уклоняться в сторону, а за ним последовали другие японские корабли. «Ретвизан» же повернул назад и вернулся к своим броненосцам.

После Витгефта командование должно было перейти к Ухтомскому. Но из-за того, что на «Пересвете» были перебиты все снасти (фалы) на мачтах, новый командующий долгое время никак себя не обнаруживал. Наконец по наружным сеткам мостика на «Пересвете» растянули сигнал «Следовать за мною». Но это мало кто заметил. «Ретвизан» уже занял место головного и взял курс на север, в Порт-Артур. «Пересвет» покорно последовал за ним, а вслед за ними – другие броненосцы и крейсер «Паллада».[297]297
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 192. Л. 6 об. – 7.


[Закрыть] Когда «Паллада» проходила мимо «Севастополя», Н. О. Эссен спросил В. М. Сарновского, согласен ли он следовать вместе с ним во Владивосток. Командир крейсера отвечал, что эскадра идёт в Артур и надо идти вместе с ней.[298]298
  Воспоминания об осаде Порт-Артура командира броненосца «Севастополь» и крейсера «Новик» капитана 1-го ранга Эссена. – РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 218. Л. 40 об.


[Закрыть] Пробиваться во Владивосток в одиночку Эссен не решился, тем более что броненосец был тихоходный.

Дважды становясь во главе эскадры в критические моменты (после гибели Макарова и Витгефта), Ухтомский в том и другом случае пускал дело на самотёк. Тимирёв писал о нём, что это был человек храбрый, но «всему флоту была известна его полная неспособность к чему бы то ни было». А Эссен отмечал, что князь «был всегда особенным противником активных действий».[299]299
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 218. Л. 14 об.; Д. 219. Л. 15 об.


[Закрыть]

Утром 28 июля, выходя в море, Витгефт дал сигнал: «В случае боя начальнику крейсеров действовать по усмотрению».[300]300
  Русско-японская война 1904–1905 гг. Работа Исторической комиссии… Кн. 3. С. 46.


[Закрыть] Командующий, возможно, имел в виду, что крейсеры, в случае неудачного исхода боя, могли бы попробовать самостоятельно прорваться во Владивосток. В критический момент сражения контр-адмирал Н. К. Рейценштейн вспомнил этот приказ и истолковал его по-своему. Он начал перестроение своего отряда, переходя на другую сторону броненосцев. Колчак писал, что «Аскольд» «метался, как сумасшедший, угрожая больше всего нашим миноносцам».[301]301
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 192. Л. 7.


[Закрыть] За «Аскольдом» пошли «Новик» и несколько миноносцев. «Диана» одно время следовала за эскадрой, потом тоже присоединилась к «Аскольду». Крейсеры с боем прорвались сквозь строй японских кораблей, но затем «Аскольд» и «Диана» повернули не во Владивосток, а на юг.

«Аскольд», в сопровождении одного из миноносцев, дошёл до Шанхая. По международным правилам корабль одной из воюющих сторон мог оставаться в нейтральном порту не более суток. Иначе его следовало интернировать до конца войны. В русской колонии Шанхая говорили, что командование крейсера нарочно затянуло починку, чтобы досрочно закончить военную кампанию.[302]302
  Баумгартен О. А. Артур пал!.. Дневник сестры милосердия. СПб., 1907. С. 136.


[Закрыть]

«Новик», единственный, кто пытался проскочить во Владивосток, встретил у берегов Сахалина два японских крейсера и вступил с ними в бой. «Новик» был сильно повреждён и затоплен своей командой, которая сошла на берег.[303]303
  История русско-японской войны. С. 196–197.


[Закрыть] «Диана» дошла до Сайгона и даже успела заправиться углем, но осталась там по распоряжению из Петербурга. Три миноносца, в том числе «Бесшумный», были интернированы в Киао-Чао. Один из миноносцев разбился у берегов Китая.

На «Цесаревиче» офицеры решили идти во Владивосток. Броненосец отбился от атак миноносцев и миновал мыс Шантунг (Шандунь). Ночью очнулся раненый командир Иванов и приказал идти в Киао-Чао.[304]304
  Бубнов М. Указ. соч. С. 171; РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 219. Л. 22 об.


[Закрыть]

Броненосцы, возвращавшиеся в Порт-Артур, ночью были атакованы миноносцами, но отбились от них без потерь. В издании Исторической комиссии Морского генерального штаба отмечается «неэнергичное использование японцами результатов окончившегося в их пользу сражения». Видимо, японская эскадра была сильно повреждена и Того удовлетворился тем, что загнал противника обратно в Порт-Артур. С его стороны это, конечно, было проявлением ведомственного эгоизма: уничтожение флота силами сухопутной армии должно было стоить ей огромных потерь.

Очень веско звучит общий вывод комиссии: «В этом бою ни мы, ни японцы не потеряли ни одного судна, что свидетельствует о том, что не материальные результаты боя определили исход его, ибо потери и повреждения были почти равны, а причина неудачи нашей эскадры коренилась в неудовлетворительном командовании ею». Тимирёв ещё более решительно утверждал, что сражение в Жёлтом море закончилось «столь печально и бесплодно для нас главным образом по вине тех, которые допустили командовать эскадрами на Востоке совершенно не подготовленных к этой роли адмиралов или же бездарных и неспособных».[305]305
  Русско-японская война 1904–1905 гг. Работа Исторической комиссии по описанию действий флота… Кн. 3. С. 57; РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 219. Л. 22 об.


[Закрыть]

Впоследствии все командиры кораблей, даже не очень задетых в бою (за исключением Эссена), приводили в рапортах самые разнообразные доводы, доказывая, что идти во Владивосток им было никак невозможно. Но многие офицеры не столь высоких чинов считали иначе. Тимирёв писал, что все суда, даже сильно повреждённые, могли дойти до Владивостока при следующих условиях: полный штиль (даже при небольшом волнении масса воды должна была влиться в расположенные очень низко пробоины и увлечь судно на дно), малый ход (повреждённые трубы давали слабую тягу) и отсутствие преследования (на судах оставался запас снарядов примерно на 40 минут боя).[306]306
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 219. Л. 22–22 об.


[Закрыть] На японских кораблях снарядов было, наверно, не больше: они вели более интенсивную стрельбу. Море в этот день было на редкость тихим. А по мере расходования угля бортовые пробоины должны были подниматься над водой всё выше. Размышляя об этом дне упущенных возможностей, М. Бубнов писал: «Если бы командир броненосца „Ретвизан“ вместо Артура отправился во Владивосток, то и вся эскадра последовала бы за ним, так как адмирал князь Ухтомский не обнаружил какой-либо своей деятельности, а из этого ничего не могло бы произойти хуже того, что постигло затем вернувшиеся суда».[307]307
  Бубнов М. Указ соч. С. 172.


[Закрыть]

В дальнейшем из всех командиров кораблей, участвовавших в сражении, только Эссен продолжал активную службу и делал карьеру. Другие, в том числе командир «Ретвизана» Э. Н. Щенснович, сыгравший тогда такую неоднозначную роль, получали очередные звания, но не назначались на ответственные должности. Это было довольно мягкое наказание за неисполнение приказа императора.

* * *

В конце июля, воспользовавшись тем, что с сухопутного фронта на корабли были возвращены десанты и морские орудия, японцы начали сжимать кольцо осады. Им удалось захватить ряд важных высот. Бои на отдельных участках фронта продолжались и в начале августа. В проливной дождь японские солдаты, сбросив мокрую одежду и схватив в руки оружие, бежали в атаку почти голыми. На 6 августа генерал Ноги назначил общий штурм крепости.

Японское командование исходило из заниженной оценки численности гарнизона и ошибочного предположения о слабости Восточного фронта обороны крепости сравнительно с Западным. Поэтому на Западный фронт наносился отвлекающий удар, а на Восточный – основной.

Штурм продолжался с 6 по 11 августа. В итоге на Западном фронте японцам удалось захватить имеющие важное стратегическое значение горы Угловая и Панлуншань, а на Восточном – два выдвинутых вперёд небольших редута. За эти скромные достижения японское командование заплатило страшную цену – около 20 тысяч убитых и раненых. Потери русских войск составили более шести тысяч человек.[308]308
  История русско-японской войны. С. 215.


[Закрыть]

После этого японцы развернули сапёрные работы. Линия обороны русских войск была окружена сплошными траншеями, от которых в сторону противника отходили зигзагообразные ответвления («сапы»). Потом они постепенно сливались в новую линию. Так, «тихой сапой», японцы приближались к русским фортам и редутам. Это имело целью уменьшить открытое пространство, которое должна была преодолеть пехота перед атакуемыми позициями. Работы велись по ночам – днём русская артиллерия энергично им препятствовала. В некоторых местах окопы сблизились до десяти шагов, а бывало и так, что японцы и русские сидели в одном окопе, разделённом перемычкой. Тогда завязывалась беседа, обычно на русском языке, которому японцы охотно и быстро учились. Диалог начинался с взаимных призывов сложить оружие, а потом переходил на бытовые темы. Ни та, ни другая сторона не пытались прервать разговор швырянием бомбочек. Чувствовалась уже общая усталость от войны.

Позднее, в конце лета и осенью, это чувство стало ещё сильнее. Японцам теперь уже не казалось позорным сдаваться в плен. «Перевяжешь иногда в поле японца, – рассказывал русский военный врач, – а он потом спрашивает жестами, куда ему идти: в Артур или к своим? Ну я ему, понятно, и показываю жестами – иди, куда хочешь, так как сам я в плен не забираю. Некоторые, бывало, махнут рукой и идут в Артур».

Поздно осенью были отмечены небывалые в японской армии случаи – отказы идти в атаку целых подразделений.[309]309
  Бубнов М. Указ. соч. С. 98, 184–185, 187–188; Ашмед-Бартлет Э. Указ. соч. С. 299–300.


[Закрыть]

Артур бомбардировался почти весь август, зона обстрела всё более расширялась. Начали стрелять и по ночам. В городе спешно сооружались подземные блиндажи и убежища. Первым подал пример командир порта контр-адмирал И. К. Григорович. Для него был сооружён персональный блиндаж, из которого он, как утверждали злые языки, выходил не слишком часто. Григорович был выдвинут Макаровым, но это выдвижение многим казалось не очень удачным. В Артуре Григорович постоянно с кем-то ссорился. После подрыва «Севастополя» он обвинил Эссена в неумении управлять кораблём, и они остались в натянутых отношениях на всю жизнь.[310]310
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 219. Л. 15; Отечественные архивы. 1996. № 3. С. 65.


[Закрыть] Однако Колчак Григоровичу явно нравился, у них сложились ровные отношения, которые продолжались и позднее.

На рынке дорожали и исчезали продукты. Сначала исчезла рыба, потому что Стессель велел пробить днища у всех китайских лодок, чтобы искоренить шпионство. Потом не стало овощей. Подорожали яйца, молоко и особенно мясо. Началось поедание собак. «Собакамясо!» – кричали на рынке китайские торговцы. С осени стала распространяться цинга.[311]311
  Бубнов М. Указ. соч. С. 187.


[Закрыть]

Вскоре после возвращения в Порт-Артур командующий эскадрой князь Ухтомский созвал совещание флагманов и капитанов. Встал вопрос, делать ли новую попытку прорыва или отдать все силы обороне крепости. Большинство высказалось против попыток прорыва не только эскадры в целом, но и отдельных кораблей. Возражал лишь Эссен. Он считал, что суда далеко не выведены из строя и после исправления снова могут идти в бой. Ему возражали: «Ну выйдем, нас разобьют, а мы ничего не сделаем, только погубим нашу эскадру». Эссен отвечал, что не бывает того, чтобы «обе стороны не потерпели», неприятель всегда терпит, только скрывает свои потери; задача же эскадры максимально ослабить японский флот и осложнить его положение перед встречей со 2-й Тихоокеанской эскадрой.

Страсти, видимо, разгорелись не на шутку, если Ухтомский в запальчивости сказал Эссену: «У Вас слишком много прыти, Вам не броненосцем командовать, а миноносцем». Эссен позднее с горечью писал жене: «Мне с адмиралами своими пришлось немало повоевать: это хуже японцев – враги внутренние».[312]312
  Бубнов М. Указ. соч. С. 182; История русско-японской войны. С. 217; Отечественные архивы. 1996. № 3. С. 65; РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 218. Л. 45.


[Закрыть]

После этого совещания началось быстрое разоружение кораблей и формирование морских десантов, посылаемых в самые опасные места сухопутной обороны. 24 августа был получен приказ о присвоении звания контр-адмирала командиру крейсера «Баян» Р. Н. Вирену и назначении его начальником порт-артурского отряда броненосцев и крейсеров (так стала называться порт-артурская эскадра). Князь Ухтомский остался не у дел и поселился на госпитальном судне.[313]313
  Бубнов М. Указ. соч. С. 199.


[Закрыть]

Высшее военно-морское начальство, видимо, возлагало на Вирена большие надежды, зная его как боевого командира. Но он решительно придерживался того мнения, что флот должен до конца защищать крепость и разделить её судьбу. «…Вирен, – писал о нём Тимирёв, – энергичный и храбрый командир, но слишком вспыльчивый и резкий; превосходный исполнитель, но (по-моему) недостаточно умён для самостоятельной роли». Примерно так же отзывался о нём Эссен: «Хотя и храбрый офицер, но, по-моему, недалёк».[314]314
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 219. Л. 15 об.; Отечественные архивы. 1996. № 3. С. 65.


[Закрыть] Так что смена руководства не внесла перемен в судьбу порт-артурской эскадры.

Тем временем Колчак продолжал свою ежедневную, малозаметную ратную работу. Под его командой «Сердитый» тралил внешний рейд, дежурил в проходе, участвовал в обстреле неприятельских позиций, в постановке мин. По-видимому, Колчак, как в своё время командир «Амура» Иванов, облюбовал место, где ему хотелось поставить минную банку. В ночь на 24 августа «Сердитый» вышел в море для постановки мин, но наткнулся на три японских миноносца и вернулся, не сделав дела. На следующую ночь Колчак вновь вышел в море и на этот раз без помех поставил 16 мин в 20,5 мили от входа в гавань.[315]315
  Хронологический перечень. С. 285, 287; АРР. Т. X. С. 191.


[Закрыть]

27 августа, к удивлению многих, ни один японский снаряд не разорвался в городе. Затишье продолжалось вплоть до первых чисел сентября. Все вздохнули с облегчением. Поползли слухи, что ввиду больших потерь японцы снимают осаду.[316]316
  Бубнов М. Указ. соч. С. 201–202.


[Закрыть]

* * *

15 июня 1904 года крейсер «Громобой», из Владивостокского отряда крейсеров, потопил в открытом море японский военный транспорт «Хитачи-Мару», направлявшийся к Порт-Артуру. Кроме команды, потонуло более тысячи солдат и офицеров, а также 18 осадных гаубиц калибра 11 дюймов (280 миллиметров).[317]317
  Ашмед-Бартлет Э. Указ. соч. С. 62; История русско-японской войны. С. 199.


[Закрыть] Вместо потонувших подкреплений армия Ноги вскоре получила новые, а с гаубицами произошла задержка, и это на несколько месяцев продлило жизнь Порт-Артуру и запертой в гавани эскадре.

Гаубица – орудие для навесной стрельбы по укрытым целям. Благодаря тому что гаубица может стрелять, очень высоко задрав жерло, её можно поместить в укрытие, недоступное для настильного артиллерийского огня. В военно-технических условиях начала XX века гаубицу могла поразить только гаубица. Морские суда не использовали гаубиц, а в распоряжении осаждённой армии их было очень немного, снарядов же к ним имелось очень ограниченное количество. Это и решило судьбу Порт-Артура и эскадры.

6 сентября японцы начали второй штурм Порт-Артура. Их удары были направлены против редутов Водопроводного и Кумирненского, они стремились также захватить горы Длинную и Высокую. Три первые точки обороны были захвачены, а на Высокой японцы укрепились в части окопа на вершине. Однако в ночь на 10 сентября в результате смелой атаки лейтенанта Н. Л. Подгурского они были оттуда выбиты.[318]318
  Бубнов М. Указ. соч. С. 208.


[Закрыть] Высокую на этот раз удалось отстоять.

Тем временем шло оборудование позиций 11-дюймовых гаубиц, прибывших в сентябре из Японии. Их устанавливали за сопками, в специально оборудованных углублениях. В дальнейшем особый вред причиняли гаубицы, установленные за горой Панлуншань, потерянной во время первого штурма в августе.

С середины сентября 11-дюймовые гаубицы вступили в действие. Японская военная техника не была безупречной, и значительная часть снарядов не рвалась. Но разорвавшиеся снаряды причиняли огромные разрушения. Попадая в корабли (при вертикальном полёте), они пробивали три стальные палубы, а в казематах – все бетонные перекрытия вплоть до нижнего этажа. В каменистом грунте снаряд зарывался на три метра в глубину. Превратить в Старом городе китайскую фанзу в кучу мусора мог снаряд и меньшего калибра. Но теперь сносилось чуть ли не полквартала.

Участились попадания в суда, стоявшие в гавани. Поэтому с 19 сентября канонерские лодки и миноносцы были переведены на бессменное дежурство у входа на внешний рейд. Изредка выходили ставить мины. Так, в ночь на 23 сентября вышел с этой целью в море «Сердитый», но из-за крупной зыби должен был вернуться, не выполнив задания. 28 сентября группа миноносцев, в том числе «Сердитый», вновь вышла в море и поставила мины под огнём японских крейсеров.

12 октября «Сердитый» вышел на внешний рейд для осмотра берегов бухты Тахэ, занятых неприятелем. На борту миноносца были генерал Кондратенко, адмирал Вирен и комендант крепости генерал Смирнов.[319]319
  Хронологический перечень. С. 305–321.


[Закрыть] О чём совещались руководители обороны, Колчак, конечно, не знал, но боевое задание он выполнил безукоризненно. Иногда японцы начинали обстреливать то место у входа в гавань, где стояли миноносцы. Тогда приходилось выходить на внешний рейд. Служба на миноносце стала совсем однообразной. Когда стояли на обычном месте, Колчак мог видеть пожары в городе, поднимающиеся к небу клубы дыма, а далее, в горах, – маленькие огоньки, вспыхивающие и быстро гаснущие. Это рвались снаряды на передовых позициях. И Колчак, наверно, думал, что снова он не в гуще событий, не там, где решается судьба битвы, не там, где он должен быть. И он подал рапорт с просьбой перевести его на сухопутный фронт, где уже воевали многие его друзья. Колчак командовал «Сердитым» до 18 октября, а затем поступил в распоряжение командира Порт-Артурского порта контр-адмирала Григоровича для назначения на сухопутные позиции.

Кровавая жатва

4 ноября было солнечно, с небольшим морозом. Прошедший накануне снег прикрыл в Старом городе мусорные кучи на месте домов. При свете заходящего солнца они окрашивались в розоватые цвета. Время от времени со свистом пролетали снаряды и ухали взрывы. Пройдя через притихший и сильно опустевший город (население Порт-Артура сократилось более чем вчетверо, особенно много уехало китайцев), Колчак поднялся в горы, на правый фланг обороны. Уже поздно вечером он разыскал Скалистую гору, где размещалось несколько артиллерийских батарей и куда он был назначен.

С первого же взгляда можно было заметить, что матросы и офицеры на сухопутных позициях имели далеко не флотский вид. Чёрные морские бушлаты, фуражки и бескозырки мало подходили к заснеженной местности, зимнему холоду и ледяному ветру. И вот на многих появились солдатские шинели, полушубки, папахи.

«Сегодня я перешёл на береговые позиции, покончив дело с флотом или, вернее, с эскадрой» – так начинается первая запись в порт-артурском дневнике Колчака, сделанная в блиндаже Скалистой импани.[320]320
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 192. Л. 11.


[Закрыть] Импань – это комплекс китайских казарм, обнесённый глинобитной стеной. А блиндаж представлял собой низкий подвал с бревенчатыми стенами, потолком и стойками. Пол – земляной. По стенам – нары, посредине – грубо сколоченный стол. Несколько свечей в бутылках освещали это убогое помещение, а согревалось оно маленьким камельком.

Прежде Колчака здесь поселились два офицера. Старший – лейтенант Александр Хоменко, бывший командир «Скорого», в паре с которым «Сердитый» не раз тащил трал и ходил на другие задания. Младший – 24-летний мичман Г. П. Круссер.

Наутро Колчак пошёл осматривать орудия на своём участке.

Артиллерийская позиция, на которой оказался Колчак, носила название «Вооружённый сектор Скалистых гор». Общее командование им осуществлял Хоменко. С фронта эта позиция прикрывалась Залитерной батареей, Большим Орлиным гнездом и линией передовых окопов. На вершине горы разместилась батарея из десяти 75-миллиметровых орудий под командой Круссера. Она обстреливала ближайшие тылы японцев, в том числе железную дорогу, которую они провели по периметру своих позиций.

Хозяйство самого Колчака оказалось сильно разбросанным. Две небольшие батареи из 47-миллиметровых пушек были поставлены на случай прорыва японских войск сквозь линию укреплений и фактически не использовались. На склоне небольшой горы стояло 120-миллиметровое орудие, которое вело перекидную стрельбу за линию сопок по определённым квадратам, а также по видимым удалённым целям. И наконец, недалеко от батареи Круссера стояла очень активно действующая батарея из двух 47-мм и двух 37-мм пушек. Она могла вести огонь по японским окопам, которые медленно, но верно вползали на гласис (земляную пологую насыпь) перед укреплением № 3 и приближались к форту № 3. Расстояние от Скалистых гор до укрепления № 3 составляло 800 саженей (1,7 километра).

Первый обход показал Колчаку, что 120-мм орудие хорошо прикрыто и японцам трудно его достать. А вот батарейка из четырёх орудий защищена плохо: брустверы не закрывают пушек, ненадёжны прикрытия от шрапнели.[321]321
  Там же. Л. 11 об. – 12.


[Закрыть] В течение нескольких дней Колчак работал в основном на этой батарейке. Под его руководством матросы укрепляли бруствер и углубляли ходы сообщений. Велась также пристрелка по японским окопам. Снаряды из колчаковской батареи летели над несколькими передовыми батареями, а также и над штабом командующего фронтом генерала В. Н. Горбатовского. В случае недолёта можно было ударить по своим. На третий день после вступления в должность Колчак начал ставить на пушки ограничители, предотвращающие недолёты. Но именно в этот день, 7 ноября, японцы начали стрелять по Скалистым горам 75-мм снарядами. Осколки летели со всех сторон, и Колчак приказал матросам уйти в блиндаж, но ограничители всё-таки поставил.

В это же время неприятель начал обстреливать тяжёлыми снарядами укрепление № 3 и форт № 3. В 4 часа дня сильнейший ружейный и пулемётный огонь возвестил о том, что японцы двинулись на штурм этих позиций. В дневнике Колчака красочно описан этот первый сухопутный бой, в котором он участвовал:

«В пятом часу открыли огонь почти все японские и наши батареи; броненосцы стреляли 12-дюймовыми по Кумирненскому редуту. Через 10 минут сумасшедшего огня, сливавшегося в один сплошной гул и треск, все окрестности заволоклись буроватым дымом, среди которого совершенно не видны огни выстрелов и взрывания снарядов, разобрать ничего было нельзя;…среди тумана поднимается облако чёрного, бурого и белого цветов, в воздухе сверкают огоньки и белеют шарообразные клубы шрапнелей; корректировать выстрелы невозможно. Солнце тусклым от тумана блином зашло за горы, и дикая стрельба стала стихать. С моей батарейки сделали по окопам около 121 выстрела».[322]322
  Там же. Л. 13.


[Закрыть] В этот день японцы прорвались до бруствера форта № 3, но были отброшены.

Потерпев неудачу, японцы возобновили сапёрные работы, всё ближе подбираясь к укреплениям. По просьбе сухопутного начальства Колчак приказал своим артиллеристам вести ночью редкий огонь (по одному выстрелу каждые полчаса) по японским окопам у укрепления № 3.

На несколько дней наступило затишье. Колчаковская батарея была усилена двумя старыми пушками, снятыми с лёгкого крейсера «Разбойник». Одна из этих пушек усилила огонь по японским позициям вблизи укрепления и форта № 3. 12 ноября на Скалистую гору приезжали генералы А. В. Фок и В. Н. Никитин (артиллерист). Осмотрели батарею 47-мм и 37-мм орудий и высказали сожаление, что не поставили её раньше: тогда вряд ли японцы подвели бы свои окопы на гласис укрепления № 3. Генералы уехали, а Колчак в бинокль наблюдал большое движение обозов и людей в направлении к Артуру. «Судя по всему, можно скоро ожидать штурма», – записал он в дневнике.[323]323
  Там же. Л. 15 об.


[Закрыть]

На следующий день с раннего утра неприятель открыл огонь из тяжёлых гаубиц по фортам № 2 и 3. Затем подключились другие орудия, и к 10 часам утра, как отмечал Колчак, обстрел противника «дошёл до полной силы огня всей осадной артиллерии». Через полчаса начался штурм, и японская артиллерия перенесла огонь на вторую линию обороны. Японские снаряды попадали в большом количестве и на Скалистую гору, но, как записано в дневнике, «без особого эффекта».

С начала боя Колчак вёл огонь из 120-мм орудия по перевалу, где наблюдалось движение войск, а затем сосредоточился на укрытиях японских войск перед фортом № 3 и укреплением № 3. Туда же стреляли соседние батареи. На тыловые японские позиции обрушился огонь броненосцев. Вслушиваясь в отдельные партии этого адского оркестра, Колчак уловил, что ружейный огонь был сильнее с нашей стороны. Своим огнём в этом бою он остался доволен. «Наша прислуга у орудий действовала хорошо – я лично сдерживал их стрельбу».

Через десять минут после начала полномасштабной артиллерийской дуэли всё снова потонуло в облаках пыли и дыма. Корректировать стрельбу стало почти невозможно, приходилось стрелять по прежней наводке или наугад. В течение дня огонь то ослабевал, то усиливался. К заходу солнца всё стихло, но часа через два вновь послышалась сильнейшая перестрелка у форта и укрепления № 3 и у Курганной батареи. Колчак усилил огонь по окопам, но скоро всё стало стихать.[324]324
  Там же. Л. 16.


[Закрыть]

Находясь на батарее, Колчак не мог знать всей картины боя. Из других источников можно узнать, что в этот день японское командование бросило на штурм укреплений правого фланга две дивизии. В середине дня, в разгар штурма, японцам удалось занять ряд передовых окопов у некоторых укреплений, но вскоре они были оттуда выбиты. В 9 часов вечера японцы прорвались между фортами и атаковали Курганную батарею, даже ворвались туда, но были остановлены и оттеснены. Затем во фланг им ударил морской десант, и остатки прорвавшегося отряда были отброшены.[325]325
  Бубнов М. Указ. соч. С. 242–243; История русско-японской войны. С. 236–238.


[Закрыть]

Общие потери японцев в этот день неудавшегося штурма, по подсчётам иностранных корреспондентов, составили около 12 тысяч человек (точных данных нет, потому что японцы всегда скрывали свои потери и вообще вели учёт только раненых). Особенно большие потери они понесли у Курганной батареи. Наутро там обнаружили 780 японских трупов. «В данном случае японские генералы и вся армия совсем потеряли голову, – писал о ночном бое английский корреспондент Э. Ашмед-Бартлет. – Они действовали, как зарвавшиеся игроки, которые, проиграв почти всё своё состояние, рискуя последней копейкой, решаются на отчаянную ставку в надежде отыграться».[326]326
  Ашмед-Бартлет Э. Указ. соч. С. 254, 258; История русско-японской войны. С. 238.


[Закрыть]

На следующий день с наблюдательного пункта Колчак видел, как с японских передовых позиций в тыл уходило множество повозок с ранеными. Все знали, что японцы злоупотребляют знаком Красного Креста, что в санитарных повозках они подвозят боеприпасы, а на носилках проносят их в окопы. Тем не менее русские артиллеристы не стреляли ни в повозки с Красным Крестом, ни в людей с носилками.[327]327
  РГАВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 192. Л. 17.


[Закрыть]

В этот день, 14 ноября, японцы ещё пытались штурмовать форт и укрепление № 3, а на следующий день на правом фланге наступило затишье. Пройдя на самую боевую свою батарею, Колчак обнаружил её в «печальном виде». Вследствие усиленной стрельбы осыпались брустверы, покосились платформы, повредились ограничители. На эту же батарею подвезли ещё одну пушку, и весь день ушёл на установку нового орудия и исправление повреждений. Брустверы заново обложили мешками с землёй. (За недостатком нужного материала присылали мешки, сшитые из голландского полотна, бархатных скатертей, плотного шёлка – остатки былой порт-артурской роскоши и мишуры.) Между тем с наблюдательного пункта было видно, как от японских окопов всё ещё уходят повозки с ранеными, а гора Высокая на левом фланге окутывается облаками взрывов от тяжёлых снарядов и на ней поминутно рвётся шрапнель: «по-видимому, идёт подготовка к штурму».[328]328
  Там же. Л. 17 об. – 18.


[Закрыть]

Действительно, сразу после неудачи 13 ноября японцы начали форсированную подготовку штурма на левом фланге, прежде всего – Высокой горы. Хотя сапёрные работы там ещё не были окончены, а потому надо было ожидать больших потерь. Японские генералы и в самом деле были похожи на азартных игроков. Для генерала Ноги особенно неприятно было то, что начальник штаба главнокомандующего маршала Оямы генерал Кодама и генерал Фукушима приехали к Порт-Артуру накануне 13 ноября и были свидетелями его конфуза. Генералы из Ставки торопили, а Ноги и сам жаждал скорейшего реванша.[329]329
  Ашмед-Бартлет Э. Указ. соч. С. 260.


[Закрыть]

Штурм Высокой горы начался 15 ноября и продолжался неделю. Поднимающиеся колонны японцев натыкались на плотный артиллерийский и ружейный огонь, откатывались назад, оставляя горы трупов, а потом Высокая опять тонула в облаках дыма.

Кондратенко стягивал к Высокой все резервы, но перебросить их на гору стоило огромных потерь. Если переброска совершалась днём, то пополнение теряло до половины своего состава. Принять раненых с горы тоже было трудноразрешимой проблемой. «В бинокль ясно видны отдельные люди, – описывал свои впечатления один штабной офицер, – видно, как бегом тащат патронные ящики, как подбирают и несут раненых; видно, как бежит, бежит солдатик, да вдруг закачается, вскинет руки и упадёт; видно, как санитары, застигнутые пулей или осколком, падают вместе с раненым, которого уже несли на носилках, и этот несчастный катится по крутому склону прямо в овраг, под гору».[330]330
  Мелик-Парсаданов. Последние дни Порт-Артура // Мир Божий. 1905. № 10. С. 2.


[Закрыть]