Текст книги "Ленинград действует (Том 1)"
Автор книги: Павел Лукницкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
...Пока пишу – завывающий звук пикирования и крутых виражей самолетов повторяется назойливо часто. Наиболее безопасные места в городе – щели, выкопанные в скверах, но туда идти далеко, там сыро и сидеть неуютно, и хотя множество таких щелей есть как раз против нашего дома, в них никто не идет, особенно по ночам. Днем в них заходят прохожие.
...Вчера на телеграфе у Финляндского вокзала девушка, приемщица телеграмм, весело своей сослуживице:
– Кто сегодня дежурит? Катя? Ну, значит, бомбежки в нашем районе не будет. Катя у нас счастливая!
И жизнерадостно смеется.
...Там же, против Финляндского вокзала, у закрытого досками и землей памятника Ленину, уже в темноте выстроилась рота красноармейцев. Стояли долго. Подошел трамвай No 14. Пассажирам милиционер предложил выйти – вагон займут красноармейцы! Пассажиры вышли без каких бы то ни было признаков недовольства. А ведь ехали домой, ведь торопились, ведь ждали, что будет бомбежка. Красную Армию население любит в эти дни еще больше, чем всегда. Милиционер никогда не остановит военного, входящего в трамвай с передней площадки или нарушающего какое-либо мелкое правило городского движения. Где бы и какая бы очередь ни была – за папиросами ли, за газетами ли, – военных безоговорочно пропускают без очереди. И если военный, стесняясь, становится в очередь, публика сама предлагает ему пройти вперед. Это – как непреложный закон.
Разговор:
– Если немцев отгонят от Ленинграда, они еще яростнее будут бомбить его!
– Пусть бомбят, только бы их отогнали!
Это – разговор ленинградцев!
23 часа 40 минут
Тревога все продолжается... Ну что же... Спать!
12 октября
Вчера в полночь, едва заснул, – телефонный звонок. Звонила Наталья Ивановна: за несколько минут перед тем две зажигательные бомбы пробили крышу надстройки, влетели в чердак, одна – над квартирой Решетова, вторая – над самой квартирой Натальи Ивановны. Бедняга взволнована, спрашивает, можно ли завтра принести свои вещи сюда. Она упаковала их в чемодан. Начавшийся пожар был потушен дежурными. В доме большой переполох.
Ездил вчера в Союз писателей. Как изменилась обстановка, можно судить по этому посещению! Перед столовой, отпускающей теперь только сто тридцать обедов, стояла огромная очередь, многим обеда не досталось. Какая-то старая переводчица истерически раскричалась, объявив, что "зарежется бритвой на этом самом месте", если ее не прикрепят к столовой. Ее успокоили, но обеда она, кажется, все-таки не получила. А обед состоял из воды с чуточкой мелко накрошенной капусты, двух ложек пшенной каши на постном масле да двух ломтиков хлеба и стакана чаю с одной конфетой.
Пешком вдоль Невы пошел к дому. Нева чудесная, изумительной красоты облака над Петропавловской крепостью, военные корабли, их трубы, мачты и орудия, их зенитки, устремленные в небо... Транспорт "Урал", пришвартованный к барже у Летнего сада (моряки переносят с подъехавшего грузовика буханки хлеба и другие драгоценные в наши дни продукты)... И тут как раз фашистский самолет высоко над Невой, и три наших "ястребка", погнавшихся за ним, и зенитчики на кораблях, устремившиеся к зениткам. Но немецкий самолет взмыл и, распустив по небу длинный хвост дымовой струи, исчез в облаке.
Корабли на Неве везде. У Военно-медицинской академии – крашенные охрой корпуса двух морских громадин, спущенных со стапелей только перед самой войной. В других местах – транспорты, миноносцы, веретенообразные стальные тела минзагов. Подводные лодки, тральщики, "морские охотники", мелкие военные суда притаились среди барж и причалов по всем рукавам Невской дельты. Корабли Балтийского флота очень украшают Неву, но мысль о том, чем вынуждено стояние этих судов здесь, печалит!
Перед сном прочел суровую по своей значительности передовицу "Правды" от 9 октября об опасности, грозящей стране, о жизни и смерти ее, о том, что критический момент войны наступил.
Всю ночь стрельба и бомбежка, тревога. Но я все проспал, ничего не слышал. С утра перетаскивали со двора доски в квартиру, чтобы сделать из них щиты на окна. А потом ездил в Людмилой Федоровной в ее квартиру на Боровую, вернулся с рюкзаком, набитым книгами. В пути, на Жуковской, новые разрушения – разбит верхний этаж одного из домов. Несколько домов на Лиговке разбиты уже давно. Дом на Боровой оказался цел, соседи рассказывают, что рядом, с поликлинику, попало на днях три снаряда и один – в дом напротив. Стекла везде побиты. Забор у поликлиники изрешечен осколками снарядов. Баррикады поперек Боровой уже завалены мешками с песком. Шли мы по Боровой, не думая обо всем этом, – привычно!
В ночь на вчера три бомбы весом в тонну каждая упали на территорию Обуховского завода и не взорвались. Одна из них повисла на деревьях в саду, – немцы спускали их на парашютах. Все три бомбы разряжены, их часовые механизмы исследованы. В городе уже много неразорвавшихся бомб, и все они обезврежены.
Сегодня, проезжая мимо Инженерного замка, видел: золотой шпиль обтягивают для маскировки брезентом и кольцеобразно поверху шнуруют его веревками.
Большинство памятников в городе снято, зарыто в землю. Некоторые обшиты досками, укрыты мешками с землей.
Во вчерашней газете "Красный Балтийский флот" большая статья "Героические дни обороны Гангута" и портрет Б. М. Гранина, командира отряда моряков, защищающих Ханко. Ханковцы захватили у врага несколько островов сбили сорок один самолет, потопили эсминец и несколько других кораблей, перебили около четырех тысяч финнов. Оборона Ханко длится уже более ста дней!
В Ленинграде летчикам, таранившим в воздухе немецкие самолеты, – М. Жукову, П. Харитонову, Н. Тотмину – вручены награды и грамоты Героев Советского Союза. Воздушный таран – удивительный метод презирающих смерть все чаще применяется в небе Ленинграда!
Награждены и строители танков – работники Кировского завода...
Завтра утром я поеду на фронт, к Белоострову.
А листья осени, желтые-желтые, коврами лежат в садах, осыпаясь. И, обнажаясь, ветви деревьев открывают взорам бугры щелей и землянок, нарытых в садах. Золотая осень! Как томительно становится, когда подумаешь о природе просто о природе. В воздухе вчера уже вились снежинки, едва заметные. Где-то на улице вода в кадке сегодня была покрыта ледком. Зима приближается, может быть, она послужит нам, как в Отечественной войне 1812 года!
Глава 9. ЛЕНИНГРАД В КОНЦЕ ОКТЯБРЯ
19 – 31 октября 1941 г.
19 октября
Три последних дня на передовых позициях я провел среди замечательных людей батальона морской пехоты. Комбат А. И. Трепалин, разведчик комсомолец Душок, жена командира разведки сандружинница Валя Потапова и ее подруга Аня Дунаева и многие другие хорошие и храбрые люди рассказывали о своих боевых делах. Был я в минометной роте Ю.П. Сафонова, прекрасно выполняющей все задания дивизии. Особенно большое впечатление на меня произвел весельчак, балагур, гармонист – командир расчета и корректировщик удивительной смелости А. И. Сомов, по прозвищу Сомик... А потом сутки пробыл в Осиновой Роще, в госпитале, где лежат раненые моряки. Один из них, Георгий Иониди, пожалуй, самый бесстрашный и сильный духом разведчик, какого я знаю за все время войны. Он подробно рассказал мне о своем двухнедельном рейде в тыл врага и об отступлении наших войск от Выборга; второй моряк, истребитель "кукушек", снайпер Л. Захариков... Я их увижу еще, потому что на днях снова поеду в этот батальон морской пехоты...
По приезде домой я узнал, что два дня назад немецкие самолеты, сбросив полосой зажигательные бомбы на Петроградскую сторону, угодили несколькими десятками бомб и в наш дом и во двор его. Отец, в тот момент находившийся под аркой ворот, пошел в дом. Дойдя до середины двора и увидев падающие вокруг него бомбы, побежал, добежал до двери, вошел в нее. И в тот же миг одна из бомб упала в одном метре от двери, на то место, где за несколько секунд до этого находился отец. Он, однако, не растерялся, вбежал в квартиру, выхватил из ящика с песком деревянную лопатку и выбежал с нею обратно, стал гасить песком бомбы. Людмила Федоровна потушила во дворе несколько "зажигалок", а затем помчалась на чердак, где разгоралась, грозя пожаром, одна из бомб. Единственная женщина среди прибежавших туда же мужчин, она потушила и эту бомбу.
В общем, все без исключения двадцать шесть бомб, упавших на наш дом, на двор и на дрова, были погашены. Несколько других домов, оказавшихся в полосе бомбежки, загорелось, возникло несколько крупных пожаров, бушевавших долго.
В Ленинграде проводилась перерегистрация продовольственных карточек на октябрь. Это мера пресечения злоупотреблений. Слышал я, что вражеская агентура подбрасывала в город поддельные карточки для дезорганизации снабжения ленинградцев.
Все мои исхудали, живут впроголодь, одежду то и дело приходится ушивать.
26 октября
Первые несколько дней после возвращения с фронта я не чувствовал себя голодным, но потом ощущение голода стало очень мешать мне. С утра до позднего вечера я либо пишу, либо мотаюсь по городу и не ем ничего, а вечерняя порция каши или макарон никак не может меня удовлетворить. Просыпаюсь спозаранку, часов с пяти-шести, и уже не могу заснуть. Бессонница делает меня раздражительным.
Но работаю не покладая рук, написал за эти дни не меньше десятка очерков и статей, многие из них опубликованы в печати, два очерка переданы Радиокомитетом в эфир.
Одолевают горькие думы. Немцы подступают к Москве. Правительство на днях переехало в Куйбышев. Крым, Ростов, Донбасс превратились в поля кровопролитных сражений.
Войска Невской оперативной группы Ленинградского фронта совместно с двинувшимися им навстречу дивизиями 54-й армии (находящимися за кольцом блокады) на днях начали крупное наступление в направлении на Синявино с целью взять Мгу и соединиться в этом районе, прорвав кольцо блокады. Вот уже с неделю они ведут непрерывные бои, но достичь успеха им не удается: за несколько дней до нашего наступления немцы, опередив нас, начали крупными силами наступать в обход 54-й армии на реку Волхов, в направлении Тихвина. Это угрожает нашим последним дальним коммуникациям с Ладогой, потому, оборотясь там к нажимающему врагу, 54-я армия вынуждена ослабить свои удары на Синявино.
В печати обо всем этом никаких прямых сообщений нет, и гражданское население города ничего определенного не знает об этом А события – важные. Раз сообщений нет, и я не делюсь ничем, даже с моими близкими.
Каждую ночь и каждый день немцы обстреливают Ленинград из дальнобойных орудий. Вчера, проезжая в темноте через Кировский мост, видел на Васильевском острове череду вспышек – разрывы снарядов. А на южной стороне темное, туманное небо озарялось огромным заревом пожара, и на юго-восточной стороне, на окраине города, полыхало второе зарево.
Всю ночь стекла окон вздрагивали от ожесточенной, почти непрерывной канонады. Что именно происходило там, где нашим войскам надо через торфяные болота пробиться к высотам Синявина и ко Мге, не знаю, но интенсивность стрельбы была слишком уж напряженной и потому тревожащей.
Зато вот уже с неделю нет воздушных налетов на Ленинград, нет и тревог. Из статьи о противовоздушной обороне Ленинграда мне известно, что, начиная с 8 сентября (когда немцы совершили первую массированную бомбежку города), только зенитной артиллерией уничтожено больше ста вражеских самолетов. Но сейчас причина "воздушного затишья" над городом – и погода, дождливая, промозглая, туманная, мешающая действиям авиации, и, главное, очевидно, то, что немецкие самолеты в массе своей перекинуты на Московский (Западный) фронт. Там сейчас решается судьба ближайшего будущего. Там – центр событий последний дней.
В "Известиях" за последние дни – сообщения об отчаянном натиске немцев и об их крупных потерях: 12 октября они потеряли 90 танков и 12 000 человек, на следующий день – еще 6000 человек и 64 танка, 14 октября – 13 000 солдат и офицеров. Бои идут грандиозные. Но информбюро сообщило, что с ночи на 15 октября "положение на Западном направлении ухудшилось", на следующий день что "немецко-фашистские войска продолжали вводить в бой новые части" и что "обе стороны несут тяжелые потери", а с 20 октября Москва объявлена на осадном положении: немцы в сотне километров от столицы и рвутся к ней на можайском и на малоярославецком направлении.
Что еще знаю я о Москве? Знаю, что как два месяца назад – Ленинград, так теперь, "стальной щетиною сверкая", на врага встала вся Москва. На фронт выходят дивизии народного ополчения, рабочие батальоны, сотни тысяч людей создают у самой Москвы рубежи. Огромная сила рабочих московских заводов вооружается, преисполненная решимости отстоять родную столицу, дышит ненавистью к врагу.
Знаю также, что среди обывателей в последние дни была растерянность и потоки эвакуирующихся (многие – в явной панике) хлынули из Москвы по всем направлениям. Знаю, что теперь эта растерянность уже улеглась, но что наступление немцев на Москву продолжается и наши войска не в силах его задержать.
Возьмут ли Москву немцы?.. Не какие-либо логические доводы, а скорее всего интуиция, подсознательное ощущение ближайшего будущего, говорит мне, что гитлеровские армии Москвы не возьмут: подкатившись к ней еще ближе, может быть вплотную, замрут на ее рубежах, перейдут к обороне, окопаются, застынут на зиму в окопах...
Вот, думается, все произойдет так!
Но уже без всяких "думается", не дав ни разу, никогда омрачить себя даже мимолетной тени сомнения, а безусловно, как непреложную, ясную истину, предвижу исход войны: полное крушение Германии, уничтожение ее панически бегущих из России армий, крах всей чудовищной авантюры, затеянной на полях моей Родины Гитлером. Так будет. Я знаю это наверняка. Я убежден в этом беспредельно. И мне хочется посмотреть на это, дожить до этого дня... Я живу в Ленинграде и, если понадобится, выполню сой долг до конца. Но, конечно, погибнуть, не увидев, как наши войска вступают в Берлин, как они диктуют свою волю разбитым врагам, – обидно... И все же, когда умирают миллионы здоровых, полнокровных людей за то же священное дело будь готов умереть и ты. Всякое иное рассуждение – удел шкурников, предателей и трусов.
29 октября
Девять вечера. Вот и воздушная тревога! Сегодня она продолжалась примерно час и недавно окончилась. Ее и следовало ожидать: день был солнечный, а вечер лунный. Бросали бомбы, дом вздрагивал, грохали зенитки.
Другое дело – вчера. Вчерашней тревоги никто не ждал. В половине седьмого вечера я вышел из Союза писателей после заседания правления, одного из немногих за время войны. Я не член правления, но сейчас не до формальностей, если меня приглашают, если могу быть полезным.
Вышел с М. Л. Лозинским, нам было по пути. Шли по набережной пешком; была вьюга, настоящая блоковская вьюга – снегом захлестывало лицо; Нева черноводная, грозная, моментами открывала свой темный зев, задернутый мятущейся пеленой снега. Я сказал:
– Хорошая погода, сегодня налета не будет!
А ровно через четверть часа, едва мы дошли до Кировского моста, чтобы сесть в трамвай, завыли сирены и гудки, заорали громкоговорители, люди повысыпали из остановившихся темных трамваев и заспешили в ближайшие убежища. Если б я был один, я продолжал бы идти пешком к дому. Но нельзя было оставить Лозинского, не имеющего права хождения пешком во время тревоги. Предложил ему щель на Марсовом поле, но он не захотел. Зашли в убежище Мраморного дворца – через двор, в подвал. Убежище устроено под огромным стеклянным залом, а во дворе скопление автомобилей-бензоцистерн. Только головотяп мог придумать приткнуть бензобаки вплотную ко входу в убежище! У набережной – вспомогательный военный корабль. Кировский мост – в зенитках, Марсово поле – в зенитках, – словом, место для пережидания воздушного налета малоудачное.
Налет продолжался час. Я сидел с М. Лозинским в убежище, просторном, но переполненном: людей было несколько сот, главным образом красноармейцы. Видимо, во дворце пункт выздоравливающих или госпиталь.
Провели этот час в беседах на разные темы, а после отбоя пошли пешком через Кировский мост и дальше. Сесть в трамвай удалось только у улицы Скороходова. На южной стороне пылало огромное зарево. Пурга уже прекратилась. Пейзаж зимы и черной, строгой, грозной Невы был жестким. Ветер свистел, ноги скользили на растоптанном, хваченном морозцем снегу. Во мраке далей виднелись смутные контуры военных кораблей. Но идти пешком мне было приятно, зимний воздух свежил лицо, в грозности пейзажа я ощутил нечто величественное, почти таинственное.
Вчерашний налет – первый после почти двухнедельного перерыва. Все как-то отвыкли уже, и надо привыкать снова!
11 часов вечера
Опять воздушная тревога. Гудки, вой сирен, хлопанье дверьми... Налет!
30 октября
Во вчерашней "Ленинградской правде" – список награжденных Военным советом Ленфронта. В их числе – родная сестра разведчика Г. С. Иониди, военврач 3-го ранга Валентина Семеновна Иониди. Награждена орденом Красного Знамени. Статья о дважды Герое Советского Союза полковнике Романенко и его учениках – летчиках, защищающих Ханко... Ханко держится, слава об этом гранитном полуострове, дерзко противостоящем окружающим его фашистам, обошла весь мир.
Балтийцы и на воде воюют дерзко и смело. За последние три недели в водах Балтики уничтожено до полусотни вражеских боевых кораблей, более ста пятидесяти транспортов, танкеров и всяких других судов. Потоплен немецкий крейсер типа "Кельн", пошел ко дну финский броненосец... А самолетов врага за это время уничтожено три с половиной сотни...
На суше у нас обстановка сложная. Уже две недели немцы ведут крупное наступление вдоль реки Волхов и на Тихвин. Там идут жестокие бои. Надо сделать все, чтоб не допустить к Ладоге врага, стремящегося создать второе кольцо окружения Ленинграда, которое лишило бы наш город возможности получать снабжение по озеру: в этом снабжении, пусть трудном и недостаточном, – жизнь миллионов ленинградцев.
Неделю назад мы оставили Большую Вишеру, Будогощь, а 54-я армия (которой теперь командует Федюнинский) испытывает сильнейшее давление вдоль линии железной дороги, ведущей от Мги на Кириши. К Ладоге немцы рвутся и здесь. Этот немецкий удар усложняет обстановку и на Ленинградском фронте, потому что часть сил, брошенных нами в наступление на Синявино, отвлечена от первоначальной задачи. Но в южном секторе нашего фронта положение крепкое и надежное – наши войска провели в общем удачную операцию в районе Урицка и на днях отстояли Пулковские высоты, которые немцы попытались было вновь захватить штурмом.
Ленинград, несмотря ни на что, живет своей жизнью. В Филармонии Каменским исполнялся фортепьянный концерт Чайковского, артисты, писатели, композиторы выступают по радио, заводы увеличивают выпуск нужной фронту продукции.
Сегодня в "Ленинградской правде" – передовая о зверствах гитлеровцев: массовых убийствах мирных жителей, расстрелах детей, издевательствах над ранеными. Передовая призывает всех советских людей к истреблению гитлеровских негодяев, упоминает имена пулеметчика А. Заходского, перебившего сто пятьдесят фашистов, и лейтенанта Понеделина убившего семьдесят три немца.
В Ленинграде поймано и допрошено много фашистских ракетчиков засланных в наш город шпионов.
Очень упорно действуют наши части на Невском "пятачке": было уже много переправ на участке от Арбузова до 8-й ГЭС, плацдарм на левом берегу здесь, в районе Московской Дубровки, расширен, и наступательные бои за Синявино продолжаются с прежним ожесточением...
А под Москвой, все еще напирая на нее, немцы, кажется, начинают выдыхаться, за три недели они потеряли больше трехсот тысяч солдат и офицеров. Активность гитлеровцев ослабевает. Все еще подбрасывая резервы, они, однако, готовятся к решительному сражению. Но теперь уже ясно: им Москвы не видать!
Бои идут по всему гигантскому фронту: на харьковском, на таганрогском направлениях, в Донбассе, на подступах к Крыму. Как жадный, разъевшийся, разбухший осьминог, Гитлер протягивает свои щупальца к жизненным центрам нашей страны, но везде мы обрубим их. Близится русская зима, блицкриг уже не удался, а самый великий наш союзник – время – за нас!
Интересно знать, как будут немцы обеспечивать свои безмерно растянувшиеся коммуникации предстоящей зимой? Ведь и партизаны наши везде не дремлют, и самолетов у нас прибавляется с каждым днем. Эвакуированные в глубокий тыл, наши заводы уже работают! На Урале, в Средней Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке мы по ночам даже не нуждаемся в затемнении!
Из всего, что читаю и знаю я, ясно: немцы к зимним боям не подготовлены. А резервы нашей страны поистине неисчерпаемы. Дух наших войск, дух народа нашего немцам сломить не удалось, – а это главное. В этом – наша победа!
31 октября. 10 часов вечера
За последние дни я написал еще несколько очерков и статей. Три очерка дал в Правду". Два из них уже переданы по телефону в Москву. Вчера в 9.30 вечера – мое "выступление у микрофона" (передавали записанный на пленку рассказ "На корректировочном пункте"). Как раз между двумя налетами!
Город обстреливают. Позавчера снаряд попал в переполненный пассажирами троллейбус возле Исаакия. На днях – в трамвай No 34 на Васильевском острове. Там их вообще разрывается много. Два снаряда разорвались на улице, у площади Труда.
Но откуда стреляют сейчас, если снаряды ложатся в район "Правды", то есть Александро-Невской лавры?
Воздушных налетов сегодня и вчера не было. Сегодня падает густой снег.
Вчера официальное сообщение: сдан Харьков. Идут упорные бои за Калинин.
Глава 10. В БАТАЛЬОНЕ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ
В кают-компании подземного ко
рабля. Они явились домой... В час,
когда начинается бой... Что же по
лучилось под Александровкой? Бе
лоостров и Каменка под угрозой.
Концерт вопреки обстановке... Что
происходит на левом фланге? В пу
леметном гнезде. В канун праздни
ка. На обратном пути
Каменка, 291-я сд, отдельный батальон
морской пехоты, 3 – 7 ноября 1941 г.
Роль балтийской морской пехоты в обороне Ленинграда, особенно осенью 1941 года, по справедливости признана исключительной. Когда на всем трехсоткилометровом фронте вдоль Лужской оборонительной линии врага могли встретить только три стрелковые дивизии и одна стрелковая бригада (и незаполненные нашими войсками разрывы между ними составляли двадцать двадцать пять километров), когда брошенные на подмогу им из Ленинграда спешно сформированные, плохо вооруженные и совсем необученные дивизии народного ополчения были опрокинуты и разбиты, а частично окружены, с кораблей Балтфлота было снято больше ста тысяч моряков. Сформированные из них бригады морской пехоты закрыли собой огромные бреши в разорванной бронированными полчищами врага линии нашего фронта на ближних подступах к Ленинграду, от Финского залива до Пулкова, Колпина, среднего течения Невы, Шлиссельбурга, а позже и до Волховстроя и даже Тихвина. Другие части морской пехоты заполнили пустующие пространства на Карельском перешейке. Никогда не воевавшие на суше люди с яростью, с непревзойденной храбростью, с поразительным презрением к смерти встретили и первыми остановили уже было торжествовавшего победу врага, который по приказу Гитлера готов был смести с лица земли Ленинград и полностью варварски уничтожить все его население.
Отдельный батальон морской пехоты, занявший позиции под Белоостровом, мне удалось посетить несколько раз. Первый раздел настоящей главы состоит из моих записей, сделанных в этом батальоне 15 и 16 октября.
В КАЮТ-КОМПАНИИ ПОДЗЕМНОГО КОРАБЛЯ
И вот я в "отдельном особом батальоне морской пехоты". Блиндаж командного пункта батальона расположен впереди Каменки, на краю обращенной к Белоострову и Александровке лесной опушки. Перед ним простирается гладь открытого пространства, поросшего мелкими кустиками, затянутого первым снегом болота. Вражеские позиции отсюда хорошо видны простым глазом.
Этот блиндаж – просторный подземный дом, от которого зигзагами расходятся глубокие ходы сообщения. Вчера днем, когда я впервые вступил в блиндаж, краснофлотцы, переодетые в армейское обмундирование, четко встали со своих нар. Я прошел между двумя шеренгами, как по узкому коридору.
В глубине встретил меня старшина. Здесь, за поворотом налево под прямым углом, оказались еще два помещения. Старшина проводил меня в последнее просторную "кают-компанию" батальона, устроенную под сводом накатов, подпертых столбами. В одном углу этого помещения я увидел коммутатор узла связи, в другом – койки комбата, начальника штаба и адъютанта. Перед койкой комбата вбиты в землю ножки длинного стола. Букеты бумажных цветов, поистине военно-морская чистота и опрятность сразу определили для меня вкусы и привычки хозяина. На бревенчатых стенах я увидел полочки, аккуратно застланные газетами, а подальше – амуницию и оружие, висящие в строгом порядке на больших гвоздях.
От стола поднялся комбат – старший политрук Алексей Игнатьевич Трепалин...
Вот и сейчас он сидит за столом, я разглядываю его, занося в тетрадь эти строки. Волосы у Трепалина – светло-коричневые, зачесанные назад. Аккуратная, хорошо посаженная голова, лицо правильное, почти красивое, но очень утомленное, – спать ему приходится мало, работает он исключительно много. Брови у Трепалина как-то не к лицу – черные, но ничего от брюнета в нем нет. Роста он небольшого, худощав, его движения, жесты, голос спокойны, уравновешенны... Разговаривает он с усмешечками, и это у него получается тепло и естественно.
И он и его моряки приняли меня как старого знакомого, с искренним и отменным радушием. Еще вчера я почувствовал себя здесь словно на корабле: балтийский здоровый дух сказывался во всем – и в живости разговоров, и в ясности смелых глаз, в веселье, каком-то особенно жизнерадостном. В пронизывающем отношения чувстве товарищества. Мне стало ясно, что с этим батальоном познакомиться нужно будет подробнее, что с людьми его захочется подружиться...
Отдельный особый батальон морской пехоты входит сейчас в состав 291-й стрелковой дивизии и обороняет здесь – в районе Белоострова и Александровки – участок, примыкающий к позициям полка Краснокутского. Состоящая в батальоне минометная рота Сафонова выполняет заказы всей дивизии, а потому посылает свои мину и с флангов и из центра фронта дивизии.
Вот как отзывается о действиях минометной роты Сафонова сам противник. Мне дали переписать письмо финского солдата. Это письмо, кстати, прекрасно характеризует настроения тех, кто здесь действует против нас. Вот оно...
"За старой государственной границей
18 сентября 1941 года
Дорогой брат!
Пишу тебе с передовой линии в момент, когда русские ведут минометный огонь. Только что вернулся с места расположения командира взвода, где узнал, что мы должны провести проволочное заграждение около железной дороги, в 50 75 метрах от русских. Это – ужасный приказ. Здесь приказы отдаются безумными офицерами-нацистами, и за невыполнение таковых мы подвергаемся жестоким расправам – или будешь расстрелян.
Да, это настоящее проклятие. Русские ведут минометный огонь с двух сторон. Если бы я мог передать тебе всю картину моего положения!
Кода эта адская война, куда мы брошены против своей воли, кончится никогда не забуду этой ненависти к нашим офицерам. И в настоящий момент они лежат у себя в дотах и дают подобные приказания через своих посыльных.
Это у них получается легко и хорошо.
Самые тяжелые задания несут на себе младшие офицеры и рядовые солдаты...
19 сентября. Вчера я не мог закончить этого письма, так как русские вели сильный минометный огонь и ночная темнота приближалась. Ночь прошла довольно спокойно, не считая русского пулеметного огня, который беспокоил нас. Утром ходил за керосином..."
К письму сделано примечание: "Указанное незаконченное письмо найдено 28 сентября 1941 года в бывших окопах противника, в районе вост. жел.-дор. моста Белоострова. Перевел переводчик Репонен..."
Какая все-таки поразительная, неизмеримая разница в отношении к войне у наших красноармейцев и у солдат врага! Вот что значит – мы воюем за правое дело, а они – как рабы, за дело своих господ. Уже в этом одном – наша победа!
Моряки не просто обороняются, их оборона – активная, почти каждые сутки они предпринимают мелкие наступательные операции, нападая на вражеские передовые части, участвуют во всех попытках взять белоостровский дот, подстерегают и уничтожают "кукушек"...
Как действуют морские пехотинцы, в чем именно активность их обороны, каковы боевые качества этих людей, в чем они ошибаются, чему учатся и чему научились в войне? Все это нужно узнать!..
В балтийцах неистребимы морские традиции. Пехотную форму надевали они крайне неохотно, сейчас каждый хоть чем-нибудь в своей внешности хочет показать, что он моряк. То ремень с якорем на бляхе наденет, то ворот так расстегнет, чтобы видно было тельняшку, то хоть звездочку краснофлотскую выделяет на своей шапке-ушанке. У спящего, прикрытого шинелью, нет-нет да и блеснет золотой галун морского кителя... На стенах "подземного дома" плакаты подобраны из балтийских: вот два краснофлотца закладывают снаряд в орудие линкора, и подпись: "Приказы Родины балтийцы выполняют, своим геройством восхищая всю страну", вот два других краснофлотца, в морской форме, но в касках, опоясанные пулеметными лентами, ощетинили штыки, и подпись: "Прочь от Ленинграда!.." О кухне здесь говорят по-прежнему "камбуз". Позывные подразделений – "Линкор", "Якорь" и т. п. Большая обида и даже скандал были, когда однажды батальону дали сверху позывной "Таракан" – надо ж такое придумать!.. Папиросы и то обязательно требуют "Краснофлотские"!
"Корабельность" штаба сказывается и так: в углу – телефон узла связи с постоянно работающими там телефонистами, а ровно на два метра дальше, над изголовьем койки Трепалина, второй телефонный аппарат, специально для него, для комбата, чтоб не нужно было тянуться. На тумбочке у комбата – затейливая ваза с искусственными цветами. В штабе – кошка, ласковая, которую гладят все.
Каков командир, таковы обычно и его подчиненные. Не слышу я у этих балтийцев ни "приказательных окриков", ни раздражительного тона, – интонации у всех спокойные, ничто во взаимоотношениях, обостряющее нервы, не вмешивается в их быт.
А между тем батальон всего месяц назад пережил трагедию, которая при других взаимоотношениях могла привести его людей к полному упадку духа и вследствие этого к потере боеспособности. Семь дней, мучительно размышляя об обстоятельствах гибели своих товарищей, балтийцы приводили остатки батальона в порядок, обучали пополнение, снова вели бои.
