Текст книги "Белые волки"
Автор книги: Павел Дорохов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
кипел самовар, стоял горшок с молоком,
на жестяной эмалированной тарелке хлеб,
рядом яйца, в разорванном конверте табак,
большая коробка гильз.
Офицеры внимательно и подозрительно
осмотрели Дмитрия. Один встал из-за стола,
подошел к Дмитрию.
– Из Большевизии?
– Из Большевизии, господин поручик!
– Большевик?
Уставился в Дмитрия пытливым взглядом.
Дмитрий спокойно выдержал взгляд.
– От большевиков бегу. Я учитель. Не-
возможно интеллигенции у большевиков жить.
Офицер фыркнул.
– Рассказывайте сказки! Знаем мы вашеі о
брата. Обыскать!
Двое солдат бросились обыскивать. Вы-
тряхнули все из чемодана на пол. Перебирали
и перетряхивали каждую вещь. Тщательно
прощупывали рубцы на белье, некоторые даже
распарывали, – подозрительными казались по
толщине, – не зашито ли что. Окончив, все
в беспорядке сложили обратно в чемодан.
Стали обыскивать одежду. Вынули бу-
мажник.
– Деньги советские, господин поручик!
Солдат передал бумажник офицеру.
С интересом стали рассматривать.
– Зачем же в Ьольшевизии деньги, там
все даром?
Офицер насмешливо улыбнулся.
– Кому даром, господин поручик, а кому
и за деньги ничего нет.
Дмитрий совершенно овладел собой,
спокойно говорил. Офицер взглянул на
него все еще недоверчиво.
– Раздеть его!
Дмитрий притворился рассерженным.
– Господин поручик, вы напрасно будете
беспокоиться. Я действительно тот, за кого
себя выдаю. Бежал из Большевизии оттого,
что там, повторяю, нельзя интеллигенту жить.
Творится что-то дикое, кошмарное, словами
нельзя передать всего!
– Как же вы пробирались без документа?
Где у вас документ?
Дмитрий ударил себя по лбу.
О Белые волки о I
– Совсем из головы вон. Да ведь у меня
есть документ!
Быстро сел на пол, снял сапог с ноги,
вынул нож из кармана. Отпорол подошву.
– У меня здесь паспорт старый.
Протянул офицеру паспортную книжку-
Ивана Петровича Мурыгина.
Тщательно осмотрели книжку со всех
сторон.
__ Почему же вы сразу не показали пас-
порта?
Дмитрий улыбнулся.
– Забыл со страху. Ведь вы знаете, что
там про сибирские войска распускают. Будто
при переходе границы убивают на месте без
всяких разговоров.
Офицер выругался.
– Вот сволочь большевистская! И не-
ужели этому верят?
– Верят не верят, а все-таки боязно.
А ну, как и вправду без суда и следствия!
Там всяких страхов натерпелся, да еще,
думаю, здесь неизвестно что будет.
– А советский документ у вас был?
– Был. Вот уж из последней деревни
выехал, изорвал. Думаю, без документа еще
суд да дело, хоть расспросят, может быть, ну,
а с советским документом прямо на месте
пристрелят.
– Напугали-таки здорово вас.
Дмитрий виновато улыбнулся.
– Откуда же нам знать? Ведь отсюда
никакие известия не проникают. А то, что
сообщается в советских газетах, вы, наверно,
знаете какого сорта?
Офицер все еще вертел книжку в
руках.
– Так как вас звать?
– Мурыгин, Иван Петрович Мурыгин.
Так. Ну, садитесь с нами чай пить.
Протянул Мурыгину книжку. Вынул бу-
мажник, отобрал с десяток советских де-
нежных знаков и положил на стол.
– Вот, может, поинтересуетесь. Все рав-
но здесь не нужны будут.
Взяли, поблагодарили.
– Ну, что там в Большевизии, рас-
скажите.
– Да что там? Жить нельзя интеллигенту.
Все под подозрением. Каждый интеллигент —
буржуй и контрреволюционер. Тюрьмы всюду
переполнены. Расстреливают массами. Хлеба
нет, голодовка форменная. Пегроград выми-
рает. На улицах трупы, не на чем вывозить,
всех лошадей поели. Поели собак и кошек.
Здания разрушены, деревянные дома раста-
скивают на топливо. В Москве то же самое.
Дороговизна невероятная. Все, кто может,
бегут. Ждут, как светлого Христова воскре-
сения, прихода сибиряков или с юга Дени-
кина. В провинции всюду крестьянские вос-
стания. Недолго, недолго продержится Со-
ветская власть. Даже рабочие, и те против
большевиков, потому что живется им в ты-
сячу раз хуже, чем при царе. Ну, конечно,
комиссары и теперь живут припеваючи. У них
и фрукты, и вино, все, чего хочешь.
Офицеры с жадностью слушали рассказ
Мурыгина. Дмитрий вполне вошел в свою
роль, с азартом ругал большевиков, и рас-
сказал тут же придуманную историю о том,
как его самого выгнали из собственного
дома, отобрали мебель, одежду, – словом,
все, что было в доме. Кое-как приятели на
дорогу собрали.
– Ничего, все скоро вернем. Рождество
будем встречать в Москве!
– Дай-то бог, —вздохнул Мурыгин.
ГЛАВА X.
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ЛОМОВ.
В город Мурыгин приехал рано утром.
Сдал чемодан на хранение и пошел искать
комнату. Проходил до самого обеда и нигде
не встретил ни одной записки о сдаче ком-
наты Попробовал зайти в два -три дома
без записок. Ничего не вышло. И сами не
сдают, и кто может сдать – не знают. При-
ближался вечер. Вернулся на вокзал, прошел
в буфет первого класса, спросил чаю. Кло-
нило ко сну, болела голова. В книжном киоске
купил разных газет, кое-как просидел до
утра. Утром вышел наружу, ледяной водой из
крана освежил лицо и голову. В буфете на-
пился чаю. Опять пошел в город. Теперь ре-
шил заходить под-ряд в каждый дом и в
каждом доме спрашивать о комнате. Все без-
результатно, везде отказ. Остановил на улице
человека с лицом, показавшимся Мурыгину
симпатичным.
Не знаете ли, где можно найти комнату?
– Нет, не знаю.
Вот скандал. Город незнакомый, при-
ютиться не у кого, целую неделю на вокзале
сижу.
– Да, здесь трудно найти комнату. Все
переполнено беженцами. Беженцев больше,
чем коренных жителей. А вы откуда?
– Из Перми. Я тоже беженец.
– Беженец?
– Да. Я учитель.
– Коллега, значит. Я тоже учитель. Куда
бы это вас направить? Постойте, я дам вам
записку к одному своему приятелю-коопе-
ратору. Если у него нет угла, так он вас
тоже куда-нибудь направит.
– Спасибо вам, коллега, спасибо!
Ну, что там, дело невеликое записку
написать.
Вынул записную книжку, написал записку,
вырвал листок.
– Ну, вот вам. Он хороший парень, если
что можно сделать, сделает. Только ступайте
к нему после обеда, на службе к нему не
доберетесь.
У Ивана Александровича Ломова широкое
круглое лицо, большой высокий лоб, широкий
слегка приплюснутый нос. Застенчивая мяг-
кая улыбка на лице. Говорит мягким за-
душевным голосом.
Прочитал записку, задумался.
– Что же с вами делать? У меня негде,
видите, в трех коробочках маленьких ютимся,
нас двое, – пара ребят. К кому бы вас на-
править?
– Иван Александрович, вы бы приютили
меня хоть на день, на два. Может быть, за
это время что-нибудь удастся найти. Поймите,
неделю прожить на вокзале, без сна!
– Я понимаю, товарищ.
Привычным жестом взлохматил длинные
волнистые волосы на голове.
– Знаете что, перебирайтесь, действи-
тельно, пока ко мне, в кабинете переночуете,
а там видно будет.
Мурыгин крепко пожал руку Ломову.
– Спасибо вам, спасибо!
Два дня под-ряд Мурыгин добросовестно
потратил на поиски комнаты.
– Ну, что ж, Иван Александрович, гоните
меня на улицу. Ничего не нашел. Хоть бы
угол какой – нибудь, конуру бы какую. Везде
битком.
Ломов махнул рукой.
– Оставайтесь у меня. Как-нибудь уст-
роимся в двух комнатах, детишек перета-
щим к себе в спальню, а кабинет в столо-
вой устрою.
Мурыгин был очень обрадован. Помимо
того, что у него было жилье, ему нравился
Ломов. Захотелось подойти к Ивану Але-
ксандровичу ближе, поговорить с ним, опре-
делить его политические взгляды и сим-
патии. Как-то показал Ломову советские
деньги.
– Видали, Иван Александрович?
– Что это? А, советские рубли. Нет, не
видал. Где достали?
– У солдата купил. С фронта солдат,
должно быть, у пленного или убитого взял.
– Да, должно быть.
– Говорят, в плен теперь не берут?
– Да, говорят.
Ломов болезненно сморщился.
– Удивительная жестокость эта война.
Утеряно все человеческое. Люди истребляют
друг друга, как дикие звери.
– Это вполне понятно, Иван Александро-
вич. В гражданской войне нет общего языка
между воюющими, оттого она и более жестока,
чем война между государствами.
– Я понимаю. Но все ж таки то, что
творится, так ужасно, что становится жутко
за человека.
Мурыгин перевел разговор на атаман-
щи ну.
Ломов старался говорить спокойно, но по
тому, как в гневной вспышке ломался голос,
как сдвигались брови и как в болезненной
улыбке кривилось лицо, Мурыгин знал, что
думает и чувствует Иван Александрович.
– Возьмите вот анненковцев. И эмблема
у них – череп и кости. По черепам идт. По
трупам. Кровь, кровь.
Иван Александрович бледнел, взволно-
ванно ходил по комнате, нервным жестом
лохматил волосы.
– Ну, а правда, что атамановцы пороли
кооператоров?
– Да, случаи были.
– Правда, что, между прочим, и за то,
что в своих обращениях друг к другу они
писали „уважаемый товарищ' – ?
– Да, правда.
– Ну, и что же?
– То-есть что что же?
– Как кооператоры отнеслись к этому,
смолчали?
– Нет, через свой совет съездов проте-
стовали перед советом министров.
– Ну, и чего добились?
– Ничего не добились. Протест приняли
к сведению.
– Но ведь так всех перепороть можно!
Как бы вы, например, отнеслись к тому,
если бы вас выпороли?
Ломов остановился перед Мурыгиным,
серьезно посмотрел ему в лицо, ничего не
сказал и вновь заходил по комнате.
Как-то Мурыгин подобрал полный ком-
плект советских денежных знаков.
– Я еще солдата с фронта встретил. Ку-
пил у него полный комплект. Не угодно ли?
Протянул деньги Ломову.
Иван Александрович с интересом стал
рассматривать.
– Спасибо.
Улыбнулся своей мягкой, застенчивой
улыбкой.
– Однако, товарищ Мурыгин, какая у
вас счастливая случайность, вам все солдаты
с большевистскими деньгами попадаются.
Улыбнулся и Мурыгин.
– На ловца и зверь бежит.
В другой раз Мурыгин дал Ивану Але-
ксандровичу газету.
– Вот, товарищ Ломов, советская га-
зета.
– Тоже у солдата с фронта купили?
Мурыгин улыбнулся и не ответил...
На следующий день Ломов вернулся со
службы сильно расстроенный.
Прямо прошел в комнату Мурыгина.
– Получили телеграмму из районного
союза. Расстреляли члена правления. Осталась
жена, трое детей.
– Кто? За что?
– Начальник штаба. Подозрение в боль-
шевизме.
– Как же ваш союз отзовется на это?
– Пошлет в совет министров протест.
Протест примут к сведению, союз возьмут
под подозрение. Вот и все.
– Ну, а семья?
– Семье союз что-нибудь выдаст, если
только не побоится, – есть трусливые члены
правления, побоятся осложнений с админи-
страцией. Служащие между собой в пользу
семьи подписку объявили.
Мурыгин вынул из бумажника пачку серо-
зеленых сибирок.
– Можно вас попросить передать это
семье убитого?
– Разумеется. Но ведь в этой пачке
столько, сколько и правление вряд ли отпу-
стит.
– Ничего, для такого дела не жалко.
Ломов взял деньги, молча посмотрел на
Мурыгина, покачал головой и сказал задум-
чиво:
– Странный вы, однако, учитель.
– Только, Иван Александрович, я не
хотел бы, чтобы знали, от кого деньги.
– Хорошо.
У Ивана Александровича гости – двое
кооператоров, – теперь прапорщики. Заехали
с фронта.
– А мы у вас здесь интересные картинки
видели.
– Где, в кино?
– Нет, на главной улице. Выставлены
фотографии изуродованных трупов. Надпись
крупными буквами – большевистские звер-
ства.
– Да, это возле штаба. Там всегда перед
фотографиями толпа.
– Ну, так вот. И показалось нам, что в
Перми мы точно такие же фотографии взяли
у большевиков. Там они назывались– бело-
гвардейские зверства.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что фотографии порази-
тельно схожи между собой.
Мурыгин вмешался в разговор.
– То-есть вы хотите сказать, что здесь
свои собственные зверства выдают за боль-
шевистские?
– Больно в этом признаться, но кажется
мне, что это так и есть.
Другой кооператор смеется.
Ну, и хорошо, что вам это только
кажется. Советую вам не вглядываться
в фотографии, ведь вас от этого не
убудет.
Ломов нервно теребит волосы.
– Но ведь это —ложь!
– Чудак вы, Иван Александрович, все
на правде хотите выехать. Ведь бывает и
ложь во спасение.
По уходе гостей, Мурыгин спросил:
– Скажите, Иван Александрович, вы были
здесь при перевороте?
Да, был. Я только что приехал. До
этого я жил в другом городе.
Ломов назвал город, где за месяц до
переворота жил Дмитрий.
– Ну, что, как здесь прошло?
– Очевидно, так же, как и везде. Сам я,
правда, не наблюдал, я не охотник наблюдать
такие сцены, но знаю, что расправлялись
жестоко. Были массовые расстрелы. Толпа
несколько дней громила квартиры комисса-
ров, убивала не успевших убежать. Я три
дня сидел дома, никуда не выходил. Между
погибшими я даже знал некоторых.
– Знали?
– Да, знал. Председателя совета знал,
он из нашего города. Душевный парень.
Девушку одну знал. Такая милая девушка,
с чудесным голосом, петь очень любила.
Расстреляли. Старушка-мать осталась. Сколько
ненужных ужасов, жестокостей!
Ломов болезненно сморщился.
До сих пор Мурыгин настойчиво гнал от
себя мысли о Наташе и сыне. Было довольно
сознания, что они живут с ним в одном го-
роде и что рано или поздно их увидит.
Хотелось сначала сделать первые шаги по
установлению хоть каких-нибудь связей,
чтобы потихоньку, исподволь, начинать ра-
боту. Иван Александрович казался челове-
ком, которого вполне можно было использо-
вать в отношении связей. Мурыгин был
убежден, что Ломов знает оставшихся в го-
роде большевиков, но медлил спрашивать
об этом прямо, считая, что еще не оконча-
тельно определил настроение Ломова. Теперь
же, когда Иван Александрович сам упомя-
нул ч) том, что знал некоторых погибших
товарищей, Мурыгин решил узнать через
него адрес матери Веры.
На другой день, когда Ломов собирался
уходить на службу, Мурыгин сказал:
– Ваша старушка, Иван Александрович,
всю ночь не давала мне спать.
– Какая старушка?
– Нот вы вчера рассказывали. Мать этой
девушки, которая любила петь. Вы еще вчера
называли ее имя.
Ломов не называл имени, но Мурыгину
хотелось, чтобы Иван Александрович назвал
имя Веры. Тогда он знал бы, где найти
Наташу.
– Это вы про мать Веры Гневенко?
– Я все думал о ней. Старушка, навер-
ное, нуждается?
– Должно быть.
– Нельзя ли как помочь ей? Вы не мо-
жете узнать ее адрес?
– Отчего же, могу.
Через два дня Ломов принес адрес Веры.
В этот же день Мурыгин разыскал дом.
Прошелся по противоположной стороне улицы
мимо дома и раз, и два, и три. Безумно хо-
телось войти в дом, броситься к Наташе, к
Мишке. Нет, неі, надо подождать. Может
быть, в доме есть посторонние люди. Мишка
маленький, глупый, проболтается, что папа
приехал, – по голосу сразу отца узнает. Нет,
нет, нельзя. Рисковать он не имеет права.
Еще два дня под-ряд Мурыгин приходил к
дому, где жила Наташа, проходил несколько
раз по противоположной стороне. Все ждал,
не выйдет ли на улицу Наташа или Мишка.
Раз даже показалось, что увидел жену. Нет,
походка не та...
Как-то Дмитрий позвал Ивана Алексан-
дровича к себе.
– Видите ли, Иван Александрович, я все
еще не сумел передать денег этой старушке.
Оказывается, она не одна, случайно мне уда-
лось узнать, что у ней живет женщина с
ребенком, муж у которой не то убит, не то в
Советской России. Я бы хотел псмочь им
обеим. Но мне по некоторым соображениям
не хотелось бы передавать деньги самому. Не
можете ли вы помочь мне в этом?
– Вы хотите, чтобы я передал деньги?
– Очень прошу вас об этом. Все равно
кому, старушке или этой женщине. Зовут
ее Наталья Федоровна Киселева.
– Киселева?
– Да. Разве вы ее знаете?
– Нет, не знаю, но я знаю ее мужа.
– Знаете?
Мурыгин слегка изменил голос.
– Да. Я с ним не знаком, но знаю его
по выступлениям на митингах. Он жил в том
самом городе, где и я жил до переворота.
Большевик. Да, действительно, не то погиб,
не то пробрался в Советскую Россию. Так,
значит, его жена. Я с удовольствием пе-
редам.
– Только смотрите, Иван Александрович,
я не настаиваю. Если это действительно жена
Киселева, то, может быть, для вас не без-
опасно входить с ней в сношения.
– Почему?
Ну, может быть, за ней слежка.
Иван Александрович посмотрел на Муры-
гина и серьезно сказал:
– Знаете что, я бы перестал сам себя
уважать, если бы еще этого боялся.
Ломов вернулся расстроенный. Хотелось
броситься к нему с расспросами, но сдержал
себя и почти спокойно спросил:
– Ну, что, передали?
– Передал. Долго не хотела брать, все
допытывалась, от кого. Пришлось сказать,
что от друзей ее мужа.
Мурыгин в волнении подошел к окну и
стал глядеть на улицу. Иван Александро-
вич молча сидел у стола. Резкие морщины
прорезали высокий лоб, углы губ сдвину-
лись в скорбной складке.
– Однако до чего это жестоко! Мстить
беззащитным. Ну, пусть муж большевик,
но при чем тут жена, ребенок? За что
мстить им?
Мурыгин повернулся к нему.
Как при чем? Мальчишка вырастет,
большевиком будет!
– Ну, тогда и борись с ним. когда
вырастет да будет большевиком. Да и бу-
дет ли еще?
– Будет! – твердо сказал Мурыгин.
Да, да, он сумеет воспитать Мишку в
непримиримой злобе к насильникам.
– Сначала все таскали по штабам да
контр-разведкам. Пугали, насмехались. Со
службы уволили. Приходилось голодать.
Боялась за мальчика. Ничего не знала о
муже, жив ли. Бедная женщина!
– Вы разговаривали с ней?
– Да. Сначала отнеслась очень подозри-
тельно. Все допытывалась – как да от кого.
Я сам не знаю, почему мне это в голову
пришло, сказал, что от друзей мужа, что
знают его и помнят. Тут уж не выдержала.
Стала рассказывать.
Мурыгин опять отвернулся к окну, сжал
голову. Долго молчали. Повернулся от окна,
взглянул на Ивана Александровича. Тот
сидел у стола, уронив голову на руки. Ре-
шительно подошел к нему.
– Иван Александрович, послушайте, вы-
то, здешние интеллигенты, кооператоры,
земцы, вы -то как относитесь ко всему
этому?
Ломов поднял голову.
– Вот к атаманщине этой. Порки, рас-
стрелы. Не щадят никого. Вот, смотрите,
мстят женщинам, детям. Поймите, детям!
– Но что же можно сделать?
– Ах, эта интеллигентская беспомощ-
ность! Все можно сделать, все!
В страстном порыве зазвенел сталью го-
лос, в привычном ораторском жесте протя-
нулась рука.
Иван Александрович внимательно и долго
вглядывался в Мурыгина, потом подошел к
нему, положил руку на плечо.
– Послушайте, товарищ!
В голосе зазвучали глубокие, теплые ноты.
Давайте по душам. Я к вам давно
приглядываюсь. Вы меня удивили еще, когда
дали денег семье расстрелянного, затем со-
ветские деньги, газеты. Когда вы дали денег
для жены Киселева, я был убежден, что вы
большевик. Теперь я убежден в еще большем.
– В чем?
– Вот вы сейчас на минуту забылись,
заговорили полным голосом, и мне показа-
лось, что я услыхал знакомый голос и что
голос этот принадлежит не учителю Му-
рыгину, а...
Кому же?
– Киселеву, – тихо произнес Ломов.
Мурыгин посмотрел в открытое лицо
Ивана Александровича и раздельно спросил:
– И если бы это было так?
Ломов молча крепко пожал руку Муры-
гину. Больше они ничего друг другу не
сказали.
Утром Ломов вошел к Мурыгину в
комнату.
– Вот что, товарищ Мурыгин, я бы
думал, что жене Киселева следует расска-
зать про мужа. Жестоко смотреть, как она
страдает, когда знаешь, что так легко можно
ей помочь.
– Я тоже думаю, что это сделать надо,
но как? Итти к ней, конечно, нельзя. Назна-
чить свидание —негде.
– Я приведу ее сюда.
– Но за ней может быть слежка?
– Я предварительно спрошу у ней. Если
есть, так она, конечно, заметила.
Иван Александрович вечером пошел к
Наташе.
– Мне с вами необходимо переговорить.
Наташа побледнела.
– Что такое? Вы что-нибудь узнали?
Ломов молча показал глазами на Мишу.
– Может быть, мы пройдемся немного?
Поняла, что при Мише нельзя говорить.
оделась и вышла. Молча шли рядом. Дро-
жала всем телом, прятала руки в муфту и
никак не могла согреться.
– Я слушаю вас.
– С вами хочет повидаться один чело-
век, он вас знает.
В раздумьи остановилась. Взглянула на
него подозрительно. Лицо у спутника привле-
кательное. Видит она его во второй раз. Даже
не знает, как его звать. В первый раз он принес
ей деньги. Куда ведет? Не ловушка ли?
– Хорошо, я вам верю. Пойдемте.
Дома Иван Александрович открыл дверь
в комнату Мурыгина.
– Вот здесь, входите.
Переступила порог. Навстречу поднялся
гладко бритый мужчина, протянул руки.
– Наташа!
– Митя! Митя!
Крепко обвила его шею руками, при-
льнула всем телом. Плачет, смеется.
– Митя, Митя, желанный мой!
Усадил жену на диван. Нежно гладил ее
волосы, с любовью заглядывал в побледнев-
шее лицо. Какая худая! Большие ввалив-
шиеся глаза кажутся еще больше. Под гла-
зами большая черная кайма.
– Наташа, бедная моя, исстрадалась ты.
– Я ничего, ничего... Ты жив, жив...
Митя, Митя!..
Уговорились встречаться в кино. Дожи-
дал, когда Наташа подходила к кассе поку-
пать билеты, подходил вслед за ней и ста-
рался сесть недалеко от жены и сына.
Мишка громко разговаривал, вслух по
складам читал надписи на экране и не подо-
зревал, что в трех шагах от него сидел отец.
Несколько раз у Мурыгина являлось неудер-
жимое желание подойти к Мише, при-
ласкать ею.
С трудом удерживался, чтобы не сделать
этого.
Иногда Наташа одевала сына и шли гу-
лять. В конце прогулки неизменно попадали
в ту улицу, где жил Мурыгин.
Миша протестовал. Он любил ходить
по главной улице и смотреть картинки в
окнах магазинов.
– Мама, зачем мы здесь идем? Нам
совсем не надо сюда!
– Не все ли равно, Миша, надо же
гулять.
Как раз против дома, где жил Мурыгин,
на противоположной стороне улицы у ма-
ленького домика стояла скамейка.
– Мишенька, ты устал?
– Нет, не устал.
– Ну, я устала, давай, отдохнем немного.
И садились на скамейку. Мурыгин знал,
в какие часы выходила жена, подходил к
окну и долго смотрел на жену и сына.
Иногда не выдерживал, выходил на улицу.
Наташа поднималась и шла дальше. Шел за
ними по другой стороне улицы. Слушал, как
Миша громко разбирал надписи на вывесках.
Жена останавливалась, показывала на дру-
гую сторону улицы.
– Миша, а ты не прочитаешь, что вон
на той стороне написано?
– Нет, прочитаю.
Миша поворачивался лицом к противо-
положной стороне и начинал читать.
Тогда Мурыгин мог видеть лицо сына.
ГЛАВА XI.
ПЕРВЫЕ ШАГИ.
Иван Александрович, вы никого из боль-
шевиков не знаете здесь?
– Знаю. У нас служит Хлебников.
– Большевик?
– Большевик. Я его хорошо знаю. Он
не здешний. Он из Томска. Я его там не-
сколько раз встречал.
– Под своей фамилией он здесь?
– Нет, под чужой. Его здесь никто не
знает. Я с ним встречаюсь, но делаю вид
что раньше никогда его не видал.
– Никаких сомнений у вас нет?
– Решительно никаких. Повторяю, что
я с ним несколько раз на съездах в Томске
встречался, когда работал в Томской губер-
нии. Он всегда выступал как большевик.
– Вы могли бы меня с ним познакомить?
– Мог бы, конечно.
– Покажите ему для начала вот это.
Мурыгин вынул советские деньги...
Дня через три Иван Александрович встре-
тился с Хлебниковым в правлении союза.
– Вы видали?
Протянул Хлебникову пачку советских
денег.
Хлебников живо заинтересовался.
– Нет, не видал. Где вы взяли?
– Тут человек один из России приехал.
– Из России? Ну, что он рассказывает?
– Много интересного. Я мог бы вас
свести с ним.
– Нет, я не к тому. Просто, думал, что
он вам рассказывал.
Сделал равнодушное лицо и отошел в
сторону.
Дома Ломов рассказал об этом. Муры-
гину очень понравилась осторожность Хлеб-
никова. Вынул из чемодана пару газет.
– Вот, Иван Александрович, передайте
Хлебникову, может, он разговорчивее станет.
На заседании правления Ломов опять
увидел Хлебникова. Выждал минуту, когда
Хлебников вышел из кабинета, в коридоре
остановил его.
– Товарищ Хлебников, вот спрячьте
дома прочтете.
Молча взял газеты, сунул в карман.
На другой день сам пришел к Ивану
Александровичу в кабинет.
– Послушайте, вы меня знаете, да?
– Да, знаю. Мы с вами встречались в
Томске.
– Почему же вы делали вид, что не
узнаете меня!
– Я думал, что это будет вам неприятно,
ведь вы меня мало знаете.
– Мне это нравится в вас. Теперь вот
что: почему вы мне дали эти газеты?
Иван Александрович помолчал немного.
– Видиге, товарищ Хлебников, я знаю,
что вы большевик. По крайней мере, в
Томске я вас знал за большевика. Здесь у
вас фамилия другая. Значит, вы скрываетесь,
а это последнее значит, что вы большеви-
ком и остались.
– Допустим.
– Ну, вот. Теперь мне случайно при-
шлось познакомиться с человеком, приехав-
шим из России. Человек этот тоже боль-
шевик и тоже скрывается. Я ему рассказал
про вас. Он хочет связаться с вами, и я по
его просьбе передал вам советские деньги
и газеты.
Хлебников молча кивнул.
– Вы меня простите, Иван Александро-
вич, я вашего поступка не одобряю. Вы
поступили неосмотрительно. Разве вы не
думаете, что это мог быть провокатор?
Ломов улыбнулся.
– Мне, товарищ Хлебников, ваша осто-
рожность тоже очень нравится. Но видите,
в чем дело, сказать по правде, я этого чело-
века знал раньше.
– Это другое дело. Все-таки.
Хлебников задумался.
– Хорошо, сведите меня с этим чело-
веком.
Мурыгин с большим интересом выслушал
рассказ Ивана Александровича о его раз-
говоре с Хлебниковым.
– О, вот это молодец! Вот это боль-
шевик!
С нетерпением ждал прихода Хлеб-
никова.
Вечером Иван Александрович ввел в ком-
нату Мурыгина небольшого щупленького че-
ловека, густо заросшего черным волосом.
– Вот товарищ Хлебников.
И оставил их вдвоем.
Хлебников приступил прямо к делу.
– Вы меня извините, дорогой товарищ,
то, что вы присылали с Иваном Александро-
вичем советские деньги и московские газеты, —
доказательство уж не такое большое. Что вы
еще можете пред'явить в доказательство того,
что вы действительно тот, за кого себя выдаете?
Мурыгин улыбнулся прямоте и недоверчи-
вости Хлебникова, подошел к стоящему на окне
цветочному горшку, ковырнул землю ножом.
Вынул капсюль, из капсюля маленькую шелко-
вую полоску. С улыбкой протянул Хлебникову.
– Читайте, товарищ.
Хлебников тщательно просмотрел доку-
мент. Взволнованно протянул обе руки к
Мурыгину...
– Дорогой товарищ!
Обрадованные, крепко обнялись.
–
Наташа как сейчас помнит. Пришел к ним че-
ловек в засаленной блузе, засаленной фуражке.
– Здесь Анна Ивановна Гневенко?
– Здесь.
– Это вы самая и будете?
– Да.
– А это кто у вас будет?
Показал на Наташу.
– А это родственница моя.
– Так.
Помолчал немного, осмотрел еще раз
обеих женщин.
– А я к вам от Алексея.
Обе женщины так и бросились к нему.
– От Алексея? Где он, что с ним?
Засаленный человек заулыбался.
– Ну, вот, теперь я вижу, что вас-то
мне и надо. Алексей жив и здоров. Вот
посылочка от него.
Передал женщинам деньги и записочку
от Петрухина.
Долго просидел у них. А когда собрался
уходить, сказал:
– Кузнецов я, Иван Кузнецов, молото-
боец из депа, ежели там что, в поселке
разыщете.
Больше Наташа Кузнецова не видала.
Мурыгин с интересом выслушал рассказ.
– Тебе, Наташа, придется разыскать
этого Кузнецова. Раз Петрухин доверял ему,
значит человек надежный.
– Потом к матери Веры еще до меня
приходил какой-то человек. Спрашивал, не
нуждается ли Анна Ивановна в чем. В случае
нужды просил обращаться к нему. Назвал
фамилию Расхожев, служит в земстве.
– Прекрасно. Про Расхожева мы через
Ломова наведем справки.
Сообщением жены Мурыгин был очень
доволен.
Теперь их было пятеро: Мурыгин, Хлеб-
ников, молотобоец Иван Кузнецов, заведую-
щий лесными заготовками земской управы
Расхожев и наборщик типографии Зотов.
– Штаб готов, армию надо, – шутил
Кузнецов.
Мурыгин улыбался.
– Нас уже больше дивизии. – пять че-
ловек, каждый целого полка стоит, значит
пять полков в полной боевой готовности.
Собирались у Хлебникова, на заводе,
иногда на квартире Расхожева. К Мурыгину
ходили редко, и то по одиночке. После двух-
трех собраний наметили план ближайшей ра-
боты и распределили между собой обязан-
ности. Хлебникову, кроме завода, поручили
все предприятия союза кооперативов. Куз-
нецов должен был связать уцелевших от раз-
грома железнодорожных рабочих. Расхожев
по роду своей деятельности имел большие
связи с уездами и эти связи должен был раз-
вивать и укреплять. Зотов начнет работу в
профсоюзах. Мурыгин объединял деятель-
ность группы. Шли к цели медленно, но упор-
но. Прежде чем ступить шаг вперед, тщательно
нащупывали место, – не зыбится ли. И только
убедившись, ступали полной ногой.
Ждали удобного случая перекинуть ра-
боту в войска. Еще больше ждали вестей от
Петрухина. Два месяца не слыхал о нем
Кузнецов.
Вдоль воинского поезда, отправляюще-
гося на фронт, ходит человек в коротком
полушубке, с небольшой корзиной в руках.
– Братцы, довезите, мне только две
станции доехать!
– Самим тесно. Вишь, друг на дружке
сидим!
– Да мне не надо места. Мне вот только
корзиночку всунуть куда-нибудь, а сам я
постою. Мне как-нибудь, братцы!
– А че у те в корзине -то, самогон
есть?
– Самогону нет, а получше есть. Поса-
дите, братцы!
– Посадить, што ль?
– Да куда его посадишь, на голову,
што ли?
– Два дня, братцы, на станции сижу,
никак выбраться не могу. Всего только два
пролета мне.
– Ладно, давай корзину. Сам прыгнешь,
как поезд отходить будет.
Человек в полушубке отдал корзину.
Бьет третий звонок.
– Эй, земляк, прыгай скорей!
Человек бежит рядом с вагоном.
– Я раздумал, братцы, я не поеду. Кор-
зиночку себе оставьте, поделите, что там в
корзине-то! «
– Спасибо, земляк, спасибо!
– Не на чем. Не заперта корзиночка.
Человек остановился, подождал, пока про-
шел поезд, и быстро пошел по путям.
Так деповской молотобоец Иван Кузне-
цов вручил первую партию прокламаций от-
правляющимся на фронт солдатам.
В газете кооператоров „Свет" появилась
статья „Гараж большевизма". Статья была пря-
мым доносом на земство, вокруг которого, по
словам газеты, начинали собираться больше-
вики. Ни одной фамилии названо не было.
В тот же день к председателю управы
пришли из контр-разведки.
– Что вы скажете о Расхожеве?
– Только то, что он прекрасный ра-
ботник.
– А о Мурыгине?
– Совсем ничего не скажу, он служит
у нас только две недели.
– Ничего подозрительного за ними не
замечали?
– Решительно ничего.
– О том, что они большевики, знаете?
– Не имею привычки осведомляться у
служащих об их партийности. От служащих
мы требуем работы.
– Разумеется, наша беседа не под-
лежит оглашению.
– Понимаю.
По уходе офицера Николай Иванович,
председатель, вызвал члена управы, заведую-
щего лесным отделом.
– Статью в „Свете" читал, Павел Ме-
фодьич?
– Читал. Вот мерзавцы!
– Сейчас были из контр-разведки. Справ-
лялись о Расхожеве и Мурыгине. Пред-
упреди их обоих.
И Николай Иванович и Павел Мефодьич
эс-эры, партией недовольны, помогают боль-
шевикам, чем могут.
Мурыгин возвращался поздно ночью. По-
дошел к дому, увидел раскрытое парадное.
– Что такое?
Сразу мелькнуло подозрение. Осторожно
вошел в парадное, не притворяя за собой
двери. Услыхал в квартире топот многих ног,
голоса.
– Обыск! .
Тихо на цыпочках стал выходить по ко-
ридору на улицу. К крыльцу подходил че-
ловек в шинели. Слабо блеснули звездочки
на погонах.
– Стойте, вы куда?
– Да я не сюда попал, оказывается.
