Текст книги "Литераторы Дамкин и Стрекозов"

Автор книги: Павел Асс

Соавторы: Нестор Бегемотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– А когда они хотят сводить секретаршу в ресторан, они ее с собой не берут, а идут вдвоем, но при этом ведут себя так, как будто Света вместе с ними: заказывают столик на троих, кладут перед пустым стулом меню, наливают лишнюю рюмку коньяка...

– Хватит, хватит! – смеялась секретарша.

Развеселившись, друзья даже не заметили, как к их столику подошел кавказской наружности мужчина в черном костюме с красной гвоздикой в петлице. Вежливо склонившись, он спросил с густым грузинским акцентом:

– Разрэшите пригласыть вашу дэвушку потанцевать?

– Эта дэвушка нэ танцует! – заявил Дамкин. – Она – наша любовница!

– Извиныте, – отошел грузин.

– Вот так и появляются слухи, – сказала Света задумчиво.

– Ты что, хотела с ним танцевать? Он бы тебя украл и увез бы в свой аул. По горному обычаю. Как наш знакомый Гиви Шевелидзе.

– Нет, конечно, с ним танцевать я не хотела.

– А со мной? – Дамкин ласково поцеловал белую ручку.

– С таким милым кавалером, – улыбнулась девушка. – Как я могу отказать?

Дамкин потанцевал со Светой, потом бережно передал ее в руки Стрекозова.

– А кто такой Гиви Шевелидзе? Почему я его не знаю? – поинтересовалась Света, вернувшись за столик.

– Гиви Шевелидзе – профессиональный грузин, – сказал Дамкин. – Мы с ним познакомились года два назад, когда путешествовали по Кавказу.

– Мы, как Шурики из "Кавказской пленницы", собирали тосты, похвастался Стрекозов.

– Гиви надиктовал нам этих тостов почти на две тетради толстых, продекламировал улыбающийся Дамкин. – Мы сильно подружились...

– Дамкин имеет ввиду, напились, – пояснил Стрекозов.

– И подружились! Гиви потом приезжал к нам в гости, привозил вкусного грузинского "Цинандали"!

– А меня вы с ним познакомите?

– Ты что! – Дамкин округлил глаза. – Нельзя! Он тебя украдет и увезет в свой аул! Ты у нас слишком красивая!

Они просидели за столом до позднего вечера, пока кафе не закрылось. Затем поехали провожать Свету до дома. Сев в троллейбус, ни Дамкин, ни Стрекозов даже не подумали взять билеты.

– Вы билеты собираетесь брать? – спросила секретарша.

– А на фиг они нужны? – ответил Стрекозов. – Так поздно контролеры уже не ходят.

– А ты что же, билеты только для контролеров берешь?

– А то для кого же? Мне лично эти билеты до лампочки!

– Ну, как можно не брать билеты в троллейбусе? – с деланным негодованием произнес Дамкин. – Это просто свинство какое-то!

– А газеты из чужих ящиков воровать разве не свинство? – парировал Стрекозов.

– Должны же люди что-то читать! Зато я газированные автоматы из-за грошей не взламываю!

– А кто подъезды разрисовывает неприличными картинками и слова разные нехорошие подписывает? Тьфу!

– Конечно! Что же еще остается, когда некто гадит в этих самых подъездах прямо на полу?

– Это, конечно, нехорошо. А вот девочек малолетних я в лифтах не насилую!

– А я мальчиков не растлеваю и не совершаю над ними развратных действий!

– Ну, хватит друг друга во всех смертных грехах обвинять! – со смехом проговорили Света.

– С чего ты взяла, что мы друг друга обвиняем? Это абстрактный разговор. Это плохо, это тоже нехорошо. Разве мы говорили, что это мы делаем? Нет, – заявил Стрекозов, – мы с Дамкиным не воруем, не взламываем, не насилуем и не растлеваем!

– Слушай, Стрекозов, мы с тобой прямо какие-то положительные получаемся!

– Вы у меня молодцы, – улыбнулась любимая девушка литераторов.

Дамкин и Стрекозов склонились с двух сторон и поцеловали ее в щечки.

Хорошо, когда на улице теплый летний вечер, а юная девушка говорит, что ты – молодец.

Глава следующая,

в которой литераторы остаются дома,

а Карамелькин получает письмо

Нужно уехать и жить

Или остаться и умереть.

У.Шекспир "Ромео и Джульета"

На следующее день дед Пахом встал с первыми петухами, часа два листал прошлогодние газеты, а потом не выдержал и разбудил Дамкина и Стрекозова. В десять утра они пошли закупать колбасу, которую завозили в сельпо только к празднику 7 ноября, да и то раз в пятилетку.

Друзья отстояли сорок минут в длинной очереди. Создавалось впечатление, что дед Пахом не один приехал из деревни за колбасой. В очереди, злобно переругиваясь, толкались многочисленные оживленные дедушки и бабушки с рюкзаками. Тем не менее соавторы благополучно нагрузили рюкзак деда Пахома вареной колбасой.

Перед отъездом в деревню дед хотел посетить Мавзолей, чтобы посмотреть на Ленина, но литераторы отговорили его, объяснив, что большевики скрывают тело вождя и дурят народ, выставляя на показ восковую куклу. Поэтому, чтобы народ не разглядел подмены, охранники Мавзолея не дают посетителям как следует сосредоточиться и выгоняют взашей. А кроме того, деда не пустят в Мавзолей с рюкзаком, вдруг там бомба!

– Вот ведь электрификация всей страны! – расстроился дед Пахом.

Посочувствовав своему деревенскому другу, Дамкин и Стрекозов отвезли его на вокзал и, вручив взятку пьяному проводнику, очень удачно посадили на поезд.

– Счастливого пути! – кричал Дамкин, с энтузиазмом махая рукой.

– Приезжай еще! – подхватывал Стрекозов, размахивая двумя руками.

Проводив гостя, литераторы вернулись домой. Дамкин нашел за холодильником две бутылки пива, припрятанные Шлезинским, и преподнес соавтору приятный сюрприз.

Стрекозов повалился на топчан и расслабился, неторопливо потягивая пиво из горла. Дамкин лениво присел в потертое кресло со второй бутылкой. При этом он еще и закурил, стряхивая пепел в спичечный коробок.

– Пепельницу бы нам, – заметил он. – А то как-то некультурно получается. Такой интеллигентный писатель, как я, а должен пепел стряхивать пепел куда попало.

– Надо один из утюгов продать и купить тебе пепельницу.

– Умно, – отметил Дамкин и полез за утюгом на сервант. – О, смотри, чего я нашел!

Он подал Стрекозову свинью-копилку, подаренную пионером Ивановым. Свинья печально смотрела на литератора синим нарисованным глазом. У нее был задумчивый и укоризненный вид.

– Копилочка, – вспомнил Стрекозов. – Совсем мы про нее забыли.

– Надо было деньги со всех гостей собрать! Сейчас смогли бы еще купить пива.

– Ох, – издав неприятный утробный звук, вспомнил Дамкин. – А нам же еще на Сахалин надо лететь! А денег-то у нас тю-тю! Какого черта ты колбасы для деда на наши деньги купил? У него своих было до хрена!

– А ты зачем взятку проводнику дал? Что, дед Пахом не мог сам ему заплатить?

– Ты меня обвиняешь в жадности, что ли? Да мне для моего друга деда Пахома ничего не жалко!

– Это ты меня в жадности обвиняешь! С понтом мне жалко! Ты еще мне поставь в вину, что я вчера "Наполеона" купил!

– Я тебя не обвиняю! Это ты намекаешь, что я зря Свету в ресторан пригласил!

– Не зря! И вовсе даже не намекаю! – Стрекозов сделал возмущенный глоток, подавился пивом и закашлялся.

– На какие шиши будем билеты на Сахалин покупать? – поинтересовался Дамкин.

Стрекозов встал с топчана и прошелся по комнате, шевеля мозгами. Деньги на покупку билетов были так же нереальны, как и остров Сахалин, куда надо было ехать в командировку.

– Слушай, – задумчиво сказал Стрекозов, глядя в окно на громыхающие по рельсам трамваи. – А зачем нам вообще куда-то ехать?

– Как! – удивился Дамкин. – А как же мы тогда напишем о Сахалине, если ни разу там не были?

– Элементарно, – молвил Стрекозов. – Как говорил в свое время господин Сократов, надо мыслить более абстрактно. Посмотрим по карте, где находится остров, опишем природу, население... Секретарша Люся говорила, там корейцы живут и жень-шеневую водку производят! Памятник этому Павлику Морозову в Южно-Сахалинске открывают, значит он там родился, как думаешь?

– Сомневаюсь, – сказал Дамкин. – Он вроде в какой-то деревне настучал чекистам на своего отца. Это Паша Асс в Южно-Сахалинске родился, но ему там памятник не ставят.

– Памятники ставят тем, кто заслужил, – Стрекозов наставительно поднял палец. – Павлик Морозов заслужил. А Паша Асс разве что-нибудь сделал для советской власти?

– Ни фига он не сделал для советской власти, – кивнул Дамкин.

– Ну вот. Опишем памятник пионеру с горном или с красным знаменем! Здание обкома партии опишем... Речь первого секретаря... Ликование народных масс... И готово!

– Думаешь? – с сомнением поковырял в носу Дамкин.

– А чего! – воодушевленно носился по комнате Стрекозов. – Ну, конечно, вставим пару фактов для достоверности. В энциклопедическом словаре посмотрим, всех наших знакомых расспросим, кто чего знает о Сахалине!

– Тогда надо уйти в подполье, – сказал Дамкин. – А то Однодневный встретит нас случайно в магазине или на улице. Он же в соседнем доме живет! Опасно!

– В гости к кому-нибудь напросимся. Можно у Бронштейна пожить. Или у Карамелькина.

– Интересно, Карамелькин не забыл, что он сегодня должен нам выключатель починить?

– Забыл, конечно. Сколько времени уже прошло...

– Я ему вчера звонил, тонко намекал, что неплохо бы к нам заехать.

– Сегодня позвони.

Дамкин нехотя потянулся за телефоном и набрал номер Карамелькина.

– Никто не отвечает, – сказал он, слушая длинные гудки.

– Карамелькин, наверно, на работу пошел, а Шлезинский по бабам бегает.

Вдруг в дверь раздался длинный звонок.

– Карамелькин пришел, – пошутил Стрекозов.

Дамкин открыл дверь и опешил. Это действительно был программист Карамелькин.

– Здравствуй, Дамкин, – войдя в квартиру, сказал Карамелькин. – И ты, Стрекозов, здравствуй!

– Что с тобой, Карамелькин? – удивленно спросил Стрекозов. – Ты встал так рано, чтобы прийти и починить нам выключатель?

– Я же обещал, – пожал плечами программист, доставая из сумки выключатель и отвертку. – Где тут у вас пробки вывинчиваются?

– На лестнице, – ответил Дамкин и, проводив Карамелькина на лестничную площадку, показал ему на щит и с вытаращенными глазами вернулся к соавтору.

– Что это с ним? – шепотом поинтересовался Стрекозов. – Пришел, принес выключатель, чинит... Я его не узнаю.

– Арнольд, – так же шепотом пояснил Дамкин.

Карамелькин резво прошел в комнату, отвинтил сломанный и поставил новый выключатель. Затем, вкрутив пробку на место, проверил. Свет горел.

– Ну вот, – он аккуратно сложил инструменты в сумку. – Готово!

– Мастер! – восхищенно протянул Дамкин.

– Тебя за это надо угостить кофе, – решил Стрекозов.

– Не откажусь, – Карамелькин уселся в кресло.

– Как там Шварценеггер? – спросил Дамкин, пока Стрекозов варил на кухне кофе, аромат которого сразу заполнил всю квартиру и даже перебил запах пива.

– Снялся в новом фильме, – оживился Карамелькин. – Знаешь, какой у него объем мускулов?

– Ну, откуда же?

– Вот видишь, какие у меня? – Карамелькин быстро закатал рукав рубашки. – А у него раза в три больше!

– Кофе готов! – Стрекозов поставил перед друзьями три чашечки и разлил кофе. – Как ты-то живешь?

– Очень хорошо живу, – сообщил программист. – Я теперь почти каждый вечер тренируюсь с китайцем. Помните, канализационный люк, который притащил ко мне доктор Сачков? Тяжеленный, жуть! Я с ним теперь по утрам занимаюсь.

– С кем? С люком или с Сачковым?

– С люком, конечно! Ложусь на пол и поднимаю его над собой. Мышцы уже во! – Карамелькин снова показал свою мускулатуру. – Через пару недель будут, как у Шварценеггера. Вчера пошел с сотрудниками в кино, а у нас одного билета не хватало. Эти придурки хотели уже бросать жребий, кому сваливать домой, а я знаете что сделал?

– Что?

– Я отдал им билеты, а сам спустился в канализацию, вылез в подвале, а потом забрался в кинотеатр по шахте служебного лифта, немного извозился, и все дела!

– Арнольд! – уважительно протянул Дамкин. – Карамелькин, можно мы тебя Арнольдом будем называть? Ты не обидишься?

– Не обижусь, – подумав, молвил Карамелькин. – Это не обидное прозвище. А вы не хотите каратэ заниматься?

– У нас времени нет. Романы и то некогда писать.

– Зря. Здоровье дороже.

Дамкин закурил "Беломорину".

– А вот курить вредно, – наставительно произнес Арнольд Карамелькин. Ты и сам отравляешься, и нас со Стрекозовым отравляешь.

– Извини, – Дамкин сделал вид, что смутился, и загасил папиросу. Больше не буду.

Время от времени Карамелькин бросал курить и в эти дни весьма доставал курильщиков.

– Я вот последнее время думаю, до чего же безнравственными стали молодые девушки, – молвил Карамелькин как бы задумчиво.

Дамкин и Стрекозов переглянулись.

– И с чего ты это взял?

– Я получил письмо.

– Подумаешь! Я тоже два года назад получил письмо, – сказал Дамкин, прищуриваясь. – Это был отрицательный отзыв о моем рассказе. Впрочем, Стрекозову он тоже не понравился.

– Это точно, писать без меня ты не умеешь.

– Ничего себе заявленьице! – воскликнул Дамкин. – Можно подумать, что это не ты мой, а я твой соавтор!

– А как же! Ты еще скажи, что пишешь лучше меня!

– Послушайте! – возмутился Карамелькин. – Перестаньте разговаривать сами с собой! В конце концов, я разговариваю с вами!

– Да-да, что же в этом письме?

– Сейчас покажу, – Арнольд вскочил, бросился к сумке и вытащил из нее письмо. – Выхожу я сегодня из дома, а в почтовом ящике конверт. Без марки, без адреса. Просто подписано: "Красивому незнакомцу из квартиры 162"! Вот почитайте!

Дамкин и Стрекозов снова переглянулись. Дамкин взял протянутое письмо.

– "Любимый мой!" – с выражением прочитал он, в то время как Карамелькин самодовольно прищурился. – А кто написал-то?

Карамелькин, только что махавший конвертом, теперь пытался изобразить незаинтересованный вид, но безуспешно.

– Да так. Одна девушка. Живет в моем подъезде. Да вы читайте дальше.

– Нет уж, читай сам. Ты ведь сам все уши нам прожужжал, что тебе надо было стать актером – и голос красивый, и дикция отменная, – серьезно сказал Дамкин.

– Да, Карамелькин, читай лучше сам. Только с выражением. Мне очень нравится, как ты читаешь с выражением, – добавил Стрекозов.

– Ну, хорошо.

Карамелькин взял покрытое каракулями письмо и стал читать вслух. Очевидно, он знал текст достаточно хорошо, поскольку, начав читать, ни разу не сбился.

– "Любимый мой!

Не пытайся узнать меня, ты меня не знаешь, а я тебя знаю очень хорошо. Ты самый красивый и умный мужчина из всех, кого я когда-либо видела. Ты не только красивый, но и воспитанный, всегда хорошо одеваешься. Я поняла, что ты как раз тот человек, которого я часто представляла в своих мечтах. Я знаю, что уже не смогу жить на белом свете, если не признаюсь тебе в любви. Я часто смотрю на тебя, когда ты проходишь мимо, но ты не замечаешь меня. Я полюбила тебя сразу же, как только увидела тебя у нашего подъезда. Как бы я хотела быть с тобой рядом, понимать тебя с полуслова! Я чувствую наше родство душ. Жаль, если ты уже любишь какую-нибудь женщину, которая под стать тебе, умна и красива. Прости меня за это письмо, но если бы я не призналась тебе в своих чувствах, то, наверное, удавилась бы. Я тебя так люблю, что уже не могу молчать и поэтому пишу это письмо. Я еще учусь, но я уже вполне симпатичная девушка. У меня красивая грудь, и все остальное вполне на уровне. За мной ухаживают многие мальчики, но мне нравишься только ты. Ты такой мужественный, я так хочу с тобой познакомиться, но очень стесняюсь. Если ты хочешь со мной встретиться и если у тебя нет другой женщины, то нарисуй на своем почтовом ящике красный крестик. Тогда я напишу тебе еще одно письмо, в котором расскажу, где мы сможем увидеть друг друга. Как бы я хотела, чтобы ты поцеловал меня!

До свидания, милый. Та, кто всем своим молодым существом любит тебя".

– Ну как? – спросил Карамелькин, затаив дыхание. Читая письмо, он изрядно порозовел. – Круто, а?

– Какая-то дурочка, – сказал Дамкин. – Пэтэушница, наверно.

– Сам ты пэтэушник! – обиделся Карамелькин. – Тут такая любовь, девочка страдает по мне, а ты...

– Ты уверен, что она по тебе страдает? – усмехнулся Стрекозов.

– А по кому же? Написано же: незнакомцу из квартиры 162. А это моя квартира.

– И ты собираешься продолжить знакомство? Я бы тебе не советовал! предупредил Стрекозов.

– Это почему?

– Она еще учится. Значит, несовершеннолетняя. Знаешь, сколько дают за развращение малолеток?

– Ну, почему обязательно несовершеннолетняя? Может, она в институте учится?

– Такая дура, и в институте! Думай, что говоришь! – воскликнул Дамкин. – Ты посмотри, какой дубовый слог в этом письме! Так только школьники пишут сочинения о Евгении Онегине в восьмом классе.

– Сам ты дурак! – опять поджал губы Арнольд. – Очень даже милое письмо. Видно, что девушка страдает от любви! Да вы сами гораздо дубовее пишете!

– Ну ты и сказал! – Стрекозов покачал головой. – Сравнил нас, профессионалов пера, и эту глупую девочку. Я бы тебе, Арнольд, не рекомендовал с ней связываться!

– Советчик нашелся!

– Ладно, мужики! – прервал их Дамкин. – Арнольд, ты не будешь возражать, если мы у тебя поживем два дня? Нам надо скрыться на время, пока из командировки не вернемся.

– Конечно, живите! Что мне, жалко что ли? Только пожрать чего-нибудь захватите, а то у меня ничего нет.

– Пожрать и у нас нет. И денег нет. Но сообща чего-нибудь придумаем. Утюги вон можно продать.

– Да, мужики, – вскочил Карамелькин. – Подарите мне один утюг, а то у меня его нет, а у вас все равно много!

– Бери, конечно.

Карамелькин погрузил утюг в сумку и проговорил:

– Ну, ладно. Мне на работу пора. Вы когда приедете?

– Вечерком сегодня.

– Если Шлезинского не будет, ключ, как всегда, под ковриком. Бывайте!

– Счастливо! – попрощались с другом литераторы.

– Надо статью о Сахалине писать, – весело сказал Стрекозов.

– К Арнольду приедем и напишем, – с улыбкой ответил Дамкин. – Хоть две статьи! А сейчас может еще кофе сваришь? Какое, однако, Карамелькину страстное письмо пришло!

– Главное, не завидовать чужому горю.

– Это точно.

Глава очередная

Сахалин вчера, сегодня, завтра и послезавтра

(Статья Дамкина и Стрекозова)

Воображение так преувеличивает любой пустяк и придает ему такую невероятную цену, что он заполняет нам душу...

Блез Паскаль

Ясное советское солнышко вставало над Сахалином. Трудящиеся этого известного острова, на котором в суровые годы царизма побывал прогрессивный писатель Антон Палыч Чехов, готовились к новому рабочему дню, одному из тех рабочих дней, каждый из которых может служить примером беспримерного героизма советских людей, их осмысления трудовых буден.

День только начинался, а рыбаки уже вытаскивали из Охотского моря воблу, красную рыбу и креветок к чешскому пиву. Металлурги смывали с себя копоть и сажу доменных печей рыбообрабатывающих комбинатов. И лишь где-то в темных подвалах буржуазно-настроенные корейцы гнали отвратительную жень-шеневую водку.

Прилетевших из Москвы литераторов Дамкина и Стрекозова встретил в аэропорту первый секретарь Южно-Сахалинского горкома партии Иван Семенович Журдымбабаев. Его круглое лицо со слегка приплюснутым носом и узкими глазами светилось добротой и взаимопониманием.

– Здравствуйте, дорогие гости! – с восторгом вскричал Иван Семенович, выходя из машины. – Как долетели?

– Хорошо, – с оптимизмом ответил Дамкин.

– В воздухе у нас классные дороги, – добавил Стрекозов. – Почти не трясло!

Товарищ Журдымбабаев посмеялся шутке столичного журналиста и широким жестом указал на машину.

– Южно-Сахалинск рад приветствовать вас на нашем острове! Садитесь в машину, поселим вас сейчас в лучшую гостиницу, а вечером приглашаем на банкет в лучший ресторан Южно-Сахалинска.

Литераторы, сопровождаемые широкими улыбками первого секретаря и его шофера-тунгуса, сели на задние сидения, и блестящая черная "Волга", сорвавшись с места, стремительно понеслась по улицам на услужливо зеленый свет светофоров.

– Вы не пожалеете, что посетили наш гостеприимный край! – весело продолжал беседу Иван Семенович. – На Сахалине, к вашему сведению, целых девятнадцать городов, в которых живет 83 процента населения острова. Всего сахалинцев 655 тысяч, да и то, это по данным памятного 1979 года, когда проводилась перепись населения нашей огромной страны.

Тут "Волгу" занесло на повороте, но шофер профессионально крутанул руль, и машина снова пошла ровно. Товарищ Журдымбабаев продолжал:

– Сахалин имеет богатую историю. С 1855 года он был исконно русским владением, а в 1905 году его оккупировали японские самураи. Это были тяжелые времена, но после Великой Отечественной войны остров был снова возвращен в лоно Советской власти. Здесь можно добывать нефть, уголь, строить лесные, деревообрабатывающие и судоремонтные предприятия. Хотя, что значить "можно"? – первый секретарь сам посмеялся своей оговорке. – Это и было сделано за годы Советской власти. Население острова ударно трудится, весело отдыхает. На Сахалине отменная рыбалка. Вот, Вася знает, – первый секретарь указал на шофера. – Правда, Вася?

– Правда, – не отрывая внимательного взгляда от дороги, согласился тунгус. – Шибко хорошо рыба ловится. Особенно в Охотском море. Я там недавно столько рыбы наловил, что тридцать килограмм икры получилось. И всего две шашки динамита потратил! Очень хорошая рыбалка!

– Круто, – удивился Дамкин. – А почему Охотское море называется Охотским? Наверно, там охота на моржей хорошая?

– Нет, – сказал тунгус. – Моржей там истребили еще до войны. А Охотское море называется так, потому что в нем когда-то охотник утонул.

На что Дамкин многозначительно заметил:

– А в Японском море японец утонул, да? А в Татарском проливе татарин?

– Широка земля Сахалинская! – понимающе кивнул первый секретарь. – На девятьсот сорок восемь километров простирается она в длину от Охотского до Японского моря.

Чувствовалось, что товарищ Журдымбабаев болеет душой за доверенный ему город и край, доверенный нашей партией и нашим народом. А, как известно, народ и партия – едины.

Не теряя своего драгоценного времени, Иван Семенович стал подробно рассказывать об успехах сахалинцев, но обнаружив, что столичные журналисты пытаются конспектировать его слова в толстые записные книжки, улыбнулся.

– Не стоит упоминать в статье количество разных процентов, – заметил он. – Не успеете вы вернуться в столицу, как эти проценты увеличатся в два, а то и в три раза! Только вчера я вручил еще пять знамен победителям социалистического соревнования!

– Это все очень хорошо, – одобрил действия первого секретаря журналист Стрекозов. – Но есть, наверно, у вас и какие-нибудь проблемы, с которыми вы собираетесь бороться?

– Не без этого...

Первый секретарь вздохнул и поделился с московскими гостями нарастающей проблемой осложнения отношений с местными националистами. С одной стороны, руководство острова беспокоят постоянные набеги коренного населения Сахалина – айнов, которые по какому-то недоразумению считаются вымершими. Эти айны время от времени нападают на окраины Южно-Сахалинска, воруют женщин и водку. Есть версия, будто это шалят беглые уголовники, которых сюда ссылали как при царе, так и при Советской власти, но народ считает, что все-таки это хулиганят айны. С другой стороны, науськиваемые японскими милитаристами, буянят местные корейцы, в незапамятные времена заброшенные разведслужбами на остров. Корейцы не только спаивают население отвратительной жень-шеневой водкой, но и устраивают по праздникам кровавую резню и мордобой.

– Им помогают японские самураи, – тревожно покачал головой товарищ Журдымбабаев. – Мы весьма опасаемся, как бы не было инцидентов на сегодняшнем празднике открытия памятника Павлику Морозову. Ох, как не любят эти выродки нашего Павлика...

Иван Семенович горестно вздохнул и громко высморкался в белоснежный носовой платок.

Машина подкатила к огромному зданию гостиницы "Сахалин". Красивый холл был выложен мраморными плитами, как гробница Тутанхамона. Мягкие ковры приглушали шаги. Первый секретарь подошел к стойке дежурного и взял услужливо протянутые ключи.

– Ваш номер на третьем этаже. На этом же этаже бар, но вам не обязательно туда ходить: вы можете заказать все, что хотите, по телефону. Ну, а мне пора. Открытие памятника через три часа. Машину за вами я пришлю. Отдыхайте с дороги.

Дамкин и Стрекозов поднялись на лифте на третий этаж и нашли свой номер. Номер был просто классный, двухместный. Две комнаты, два туалета, две ванны. В каждой комнате по телевизору. На столе горделиво красовалась бутылка "Наполеона".

– Странно, – удивился Дамкин. – Номер двухместный, а бутылка одна. Надо по телефону вторую попросить.

– Интересно, – сказал Стрекозов. – А женщин по телефону можно заказать?

– Можно, – раздался мягкий голос за спиной у литераторов. Дамкин и Стрекозов обернулись. Перед ними стояла красивая блондинка, как раз такая, каких больше всего любил Дамкин. – Я ваш гид. Зовут меня Света.

– Как нашу секретаршу! – поразился Дамкин.

– И даже без телефона! – в тон ему воскликнул Стрекозов.

– После торжества, посвященного открытию памятника пионеру-герою Павлику Морозову, – сказала гид Света, – я покажу вам все достопримечательности Южно-Сахалинска.

– Одну из достопримечательностей я уже имею удовольствие перед собой видеть, – заявил Дамкин, пожирая глазами внушительную грудь блондинки. – И она мне очень даже нравится!

– А после показа достопримечательностей, – с деланно-равнодушным видом произнес Стрекозов, – вы останетесь у нас ночевать?

– Вы нахал! – покачала головой Света, но не обиделась.

– Да, Стрекозов – известная сволочь, – Дамкин галантно подхватил гида под ручку и усадил в мягкое кресло, покрытое пятнистой шкурой шанхайского барса. – Что будете пить?

– Я на работе...

– Значит, коньяк, – Дамкин оперативно открыл "Наполеон" и разлил в стоящие рядом с бутылкой рюмочки. – Кстати, по телефону действительно можно все, что угодно, заказать?

– Попробуйте, – блондинка очаровательно улыбнулась, продемонстрировав два ряда белоснежных зубов.

– Стрекозов, заказывай!

Стрекозов достал из внутреннего кармана пиджака список на двух листах и поднял трубку. За десять минут надиктовав массу всякой снеди, Стрекозов скромно добавил:

– И побыстрей, пожалуйста!

Дамкин, одобрительно кивавший на каждое блюдо, названное Стрекозовым, поднял рюмку.

– Ну, за знакомство! – провозгласил он и опрокинул "Наполеон" в рот.

Света слегка пригубила и поставила коньяк на стол.

– Отлично! – молвил Дамкин, почмокав губами. – Скажите, милая, а у вас тут французскую косметику продают?

– А как же! – отозвалась Света. – Французской косметики у нас завались! Тут же Тихоокеанский флот неподалеку, матросы чего только не привозят! Любые французские шмотки можно купить на любом углу. В том числе и в холле нашей гостиницы. Вам для жены?

– Он не женат, – сказал Стрекозов. – Ему для трех любовниц надо купить французские духи, для двух – чулочки, и еще для одной – и духи, и чулки, и специальные презервативы с усиками. Ну, вы, наверно, знаете, – и, не обращая внимания на смутившуюся блондинку, Стрекозов выпил предложенную рюмку.

Постучавшись в дверь, в номер вошел вежливый официант, таща коробку с заказанной Стрекозовым провизией.

– А кофе вы не могли бы принести? – спросил литератор.

– Есть! – как в армии, козырнул официант и побежал за кофе.

– Сервис, – оценил Стрекозов. – Дамкин, тут целых две ванных. Я тебе не помешаю, если займу одну из них? Хочется, понимаешь ли, после дальней дороги принять ванну, выпить чашечку кофе...

– Ясное дело, – кивнул Дамкин, обнимаясь с блондинкой. – Одной ванной можешь смело попользоваться.

Официант принес поднос с дымящимися чашечками кофе.

– Вы тут без меня не скучайте, – сказал Стрекозов и, захватив с собой чашечку кофе, удалился в ванную.

– Не соскучимся, – пообещал Дамкин.

Вскоре из ванной послышался плеск воды и счастливое пение Стрекозова. Что он пел, неизвестно, так как шум воды все заглушал.

Глава очередная

Сахалин вчера, сегодня, завтра и послезавтра

(Продолжение статьи Дамкина и Стрекозова)

Журналист – творческий работник средств массовой информации и пропаганды.

Коммунистическое воспитание (толстый словарь)

Памятник Павлику Морозову был установлен на проспекте Ленина. На этом проспекте уже был раньше один памятник – Ленину, а теперь стало два, стоящих друг напротив друга. Ильич, держа в одной руке кепку, со счастливой улыбкой показывал другой рукой на Павлика Морозова, как бы говоря: вот она, наша смена! А Павлик, видимо подражая любимому вождю, сжимал одной рукой пионерский горн, а другой указывал на Ленина, всем своим видом внушая мысль: за детство счастливое наше спасибо, Владимир Ильич!

Вся площадь перед двумя памятниками празднично алела от транспарантов, букетов гвоздик и галстуков пионеров. Пришло около двух тысяч рабочих с заводов Южно-Сахалинска, которых ради такого случая освободили от работы. Парторги со списками в руках суетливо копошились в толпе, проверяя стопроцентное наличие. Ровными шеренгами стояла подрастающая пионерия. В красных галстуках и с горнами, дети были так похожи на памятник Павлику Морозову – такие же приглаженные, причесанные, страшненькие! У Стрекозова даже мурашки побежали по спине.

Присутствовали на площади и бравые пограничники в зеленых фуражках. Со скучающим видом защитники Родины переминались с ноги на ногу, но так как после праздника им обещали дать увольнительную – молча терпели.

Тут же, чтобы не было беспорядков, прогуливались по двое, по трое южно-сахалинские милиционеры, ничем, впрочем, не отличающиеся от московских ментов. Милиционеры деловито разговаривали по рациям и командовали гражданам, в каком месте им лучше всего стоять. Дамкин все высматривал буржуазно-настроенных корейцев, которые могли бы устроить провокационную резню, но ни одного не заметил. Боятся милиции, подумал Дамкин.

Московские литераторы стояли на трибуне вместе с отцами города и передовиками производства. Первый секретарь горкома товарищ Журдымбабаев взял в руки микрофон и откашлялся. Площадь оцепенела от внимания.

Стрекозов вначале начал было конспектировать, но потом подумал, что такую речь он и сам напишет, убрал блокнот и стал просто смотреть по сторонам, время от времени попивая через соломинку пиво из банки, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Дамкин неутомимо улыбался стоящей рядом с ним Свете и исподтишка щипал ее за различные части тела.

– Товарищи! – вещал Иван Семенович. – Вы только посмотрите на наш памятник. Павлик Морозов стоит с открытым, непримиримым к врагам народа взглядом. Так и приходят на ум слова классика: "Если враг не сдается, в него кидают гранату!". Павлик мог бы жить и жить, мог бы стоять сейчас рядом с нами на этой трибуне, если бы не враги народа, отнявшие жизнь у пионера-героя. Но они просчитались, эти враги. Павлик и сейчас живее всех живых!

После торжества горкомовские "Волги" отвезли руководство города и области, а с ними и литераторов Дамкина и Стрекозова, в лучший ресторан Южно-Сахалинска, который так и назывался: "Южно-Сахалинск". Чего только не было на столах! Литераторы как бы в натуре увидели кулинарную книгу с цветными картинками.