Текст книги "Синие погоны"

Автор книги: Павел Мельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Каждый из одноклассников был лучшим, мне нужно было быть таким же. В этом классе я был гадким утенком и очень хотел стать лучше хотя бы себя самого. Чтобы понравиться этой девочке я читал больше, учил больше, до ночи корпел над заданиями, пытался учить английский. Троек не стало, занятия спортом дали плоды в учебе. В школе проводили выборы, стать школьным депутатом от своей школы по городу. Были настоящие выборы, школьницам я нравился, и они меня избрали депутатом, я победил с разницей в двадцать голосов от второго места. Все претенденты были из моего класса.

Когда избрали школьным депутатом, когда получил какую-то корочку и даже значок, я стал опаздывать в школу, меня за это не наказывали. Опаздывал каждый день, потому что жил ближе всех, поэтому не знал, как паркурщик прибывал в школу, каждый месяц были какие-то путешествия с другими депутатами, что мы делали в этой среде депутатской я не знал, всем было все равно, мне тоже, интересно было путешествовать и обсуждать что-то такое, что я даже не помню. Но все мое внимание занял спорт, он был основным для меня занятием, я спал и видел себя где-нибудь на Олимпийских играл и думал, что буду в Лондоне в 2012-м и тогда утру нос мажору, который туда добирался с родителями.

Конкуренция была большая, с одной стороны в спорте, сынок тренера, который был лучше, с другой – красивая девочка с класса и никакого на меня внимания, тогда как мажор проявлял к ней знаки, покупал ей сладости и подарки, деньги у него на это были, у меня денег не было вообще, даже карманных не давали, питался в школе бесплатно, потому что депутат, с третьей стороны – учеба, нужно было быть лучше четырех хотя бы здесь. Было очень тяжело, но интересно и как-то даже справлялся. Было здорово, это был мой 2007-й. Но всегда был кто-то лучше меня, кто-то был лучше в учебе, в спорте. К девочке подойти боялся, боялся что отвергнет, потому не подходил, думал, что подойдет сама и пригласит, а там я найду денег, отведу ее куда, правда куда вообще не знал, ни в какие кафе, рестораны не ходил и даже не знал где они находятся, но я хотя бы мог стать для нее интересным, рассказать про Пьера Безухова, или как жили на Колыме или в ГУЛАГе или как правильно грести, в общем, тему бы я подобрал, но она на контакт со мной не шла, подарки от мажора были важнее и я это отчасти понимал, девочка купилась на деньги и обеспеченного мальчика. Хотя я и был сынком судей, меня как не баловали, так и держались этой тактики.

В свои семнадцать предстояло готовиться к выпускным экзаменам, к ЕГЭ. Готовился старательно, зубрил тесты и ответы к ним, слушал аудиокниги по пути на тренировки и обратно, знал нужные исторические даты, зубрил алгебру и продолжал много читать все подряд. В квартире было два туалета, это излишество, но один туалет был отведен для моего чтения книг. В том туалете книг была масса, читал по семь книг одновременно. Что-то по спорту, что-то по учебе, что-то из классиков и что-то типо Коэльо.

Свободного времени у меня не было, мой переходный возраст прошел для родителей спокойно, для меня также все привычными темпами. Наркотики, алкоголь и даже сигареты прошли мимо и не задели ни меня, ни семью, ни здоровье. Все время только спорт, учеба, чтение и зубрилово. Ничего дальше я пока не видел, поэтому и до восемнадцати я был девственником, как общаться с девочками не знал, все были какие-то однополые и неважно даже красивая она или эффектная, не обращал внимания, была только та, ради которой перешел в другой класс и ревность от своего же бессилия, мажор уже вплотную ухаживал за ней и может, с ней же он переспал, меня это бесило, часто думал, что же именно они делают и почему он, а не я. А потом я обратил внимание на других девочек из класса. У них была своя конкуренция, одна отличница против другой, отличниками были все девочки. А новенькая, в которую я влюбился, пала жертвой алкоголя и сигарет, затягивалась и запивала. Курили и пили алкоэнергетики после школы. Уходя из школы, я видел двух отличниц во дворе, каждый день после школы. А после, отличница стала не такой уж отличницей, пила она уже одна, потеряла свой блеск и перестала нравится мажору, а после и мне. Та, ради которой я перешел и стал учиться лучше, спустилась на уровень ниже даже моего, прямо на глазах за считанные месяцы.

Сдал ЕГЭ, получил несколько медалей на гонках. А потом я пошел гулять с отцом, тогда мы общались несколько лучше и надо же, он посвятил какое-то время мне на общение, ему уже не было надобности задавать привычные вопросы типо «как дела…», как дела он знал и видел в дневнике, где уже не нужно было замазывать тройки, их уже не было, а то что я спортсмен и местный депутат взывали к его гордости, обо мне родители охотно рассказывали своим коллегам, чьи дети были моими же ровесниками или младше меня. Меня не ругали, не за что, не пороли, тоже не за что и не общались, я был каким-то самостоятельным, но в своей комнате. Разве что не получал деньги, не платил коммунальные и не готовил есть, как ел все подряд, так и продолжалось. А отец на прогулке сказал мне, что поеду я в Саратов, буду учиться на юридическом как и они в свое время. Он наказал мне держаться учебы, просил бросить спорт и оставшиеся силы направить на учебу, потому что мой спорт никому не нужен, денег я не заработаю, я не футболист, платить не будут, а после тридцати станусь ненужным учителем физкультуры. Еще отец сказал, чтобы я не бегал по бабам, был осторожен с ними и не делал с ними глупостей. Что значит последнее, я не знал потому что и баб-то у меня не было, был только опыт явно не взаимной любви к девочке, которая спилась и которую на моих глазах клеил мажор. А по поводу спорта перечить отцу было нельзя. Я его боялся. Жизнь за пределами спорта я не знал, а отец знал, полагался на его авторитет. В итоге переехал в Саратов, опять же к бабушке и деду, поступил на юридический, до этого получил направление из Калуги, сдав какие-то тесты, направление было из Следственного комитета при прокуратуре.

Я поразмыслил, хотя моих мыслей и не требовалось для переезда в Саратов, мыслил я уже, когда был в Поволжье. Оставшись в Калуге, я бы мог продолжать заниматься спортом, опять у этих же тренеров, но у них был сын, он всегда был бы лучше меня, поступил бы в какой-нибудь институт, местный, ну учился. Ну жил бы в этом городе, все в привычном темпе и с родителями. Перспективы были так себе, судил о себе категорично.

По приезде в Саратов тут же пошел в гребную базу. Приняли как чужака, но я показал свои дневники, показал свое рвение. Два дня подряд меня проверяли на вшивость, давали плохую лодку и соперника, следили за тем смогу ли я его обогнать на дистанции, на второй день дали другую лодку и соперника сильнее, обогнал и его. На третий день дали итальянскую лодку и оставили в команде. Я был одиночником, то есть сидел в лодке один, не был командным игроком, у меня была своя система тренировок, свои взгляды и мечты были выше желаний других спортсменов, отдаваться был готов на полную.

Тренировки в Саратове были каждый день по два раза. Первая была в пять утра, потому что жара в Саратове, как и каждый следующий год, была невыносимая, с рассветом все были уже на воде, вторая тренировка в четыре вечера, когда не так жарко. Первое лето было очаровательным, города этого толком я не знал, я ходил или бегал от дома до базы дважды. И каждый раз возвращался к бабушке, которая пекла татарские булки. Отец в это время, пока я поступал в институт, занимался ремонтом дома бабушки, укреплял дом. Новые спортсмены и новые друзья, только по спорту. Местные соревнования, затем поездки по другим городам, выступал за Саратов, получали медали. Все было классно.

Потом я поступил в первую бюджетную группу юрфака. Отец на этом уехал в Калугу, его отпуск закончился. Мне предстояло знакомиться с новыми людьми.

Первая сентябрьская неделя была такой же сказочной, поступил в первую группу, многообещающе, спортивная школа на порядок лучше и никаких сыночков тренеров, все равны, классная современная лодка, такие же многообразные занятия: бассейн, тренажерный зал, даже йогой заставили заниматься, научился даже стоять на голове, мой вес еще позволял.

Учился я на юрфаке, в свое время там же учились и родители, они познакомились в стенах этого института, когда он так назывался. Расположилось место учебы на берегу Волги, из некоторых аудиторий видно Волгу, видно теплоходы, идущие к причалу, мост между Саратовом и Энгельсом, по которому отец ходил в стужу. И новый коллектив. Моя группа, как и группы всех, формировалась из студентов из разных регионов, но первая, наша группа, преимущественно из местных, их около пяти человек, трое Калужских, я был третьим, и столько же из других регионов. Каждый непростой, простых в такой академии нет. Со мной учился сын адвоката Пугачевой и Орбакайте, сын директора института, сын прокурора, сынки и дочери чиновников, пожарных, адвокатов, коммерсов. На первом курсе только у сынка адвоката Примадонны был айфон.

Помимо сынка директора и сына адвоката дочери примадонны российской эстрады, мое окружение на протяжении пяти лет состояло, в большей части, из «мажоров» или тех, кто хотел таковыми казаться. Среди них в моей группе был один такой тучный мальчик, который, тяжело дыша от натуги, потому что ел все подряд, все же прыгал как сайгак по всем кабинетам ВУЗа, в надежде стать лидером – старостой группы, кем вскоре и стал, правда ненадолго, потому что «продвигал» своих же земляков, но его корни коррупции были вскоре пресечены и его убрали из почетного поста. Мальчик же этот, став обиженным, искал во мне единомышленника, водил меня в кафе, где под хруст шавермы и с пеной газировки у рта доказывал, что он все же лучший и не по справедливости был лишен стана старосты, а я лишь только поддакивал ему и кивал, поедая тоже шаурму, за его ведь счет. Из моего же региона была девочка, окончившая сельскую школу с золотой медалью. Она кривила лицо в попытках сказать что-то важное, во время важных ее сообщений дергался подбородок, знаете, так бывает, когда ты волнуешься или плачешь, но было видно, что она привыкла быть лучшей у себя на деревне. Но в академии, как бы, все были лучшими и ей тяжело удавалось высказать хотя бы толику своей умнейшей мысли, да так, что слово «юриспруденция» она умудрялась написать через «т-юрист». С ней же мне предстояло сидеть за одной партой, как когда-то с Машей. Видимо, я задел ее своим внешним видом, а раз был ее же земляком, ей не терпелось начать со мной сношения в рамках разумности. Ладно уж, я был девственником и готов был лечь под ее каблук, но не ожидал что и она такая же неопытная в деле постоянных встреч. Помимо того что мы сидели вместе за партой, мы прогуливались вечерами, а перед сном переписывались в аське. Отношения с ней мне наскучили, потому что я в ней ничего не находил и ничего в ней не видел, все что она могла мне дать могло меня ожидать лишь после «свадьбы», но это удовольствие я мог бы и сам себе предоставить одной лишь рукой, по большей части в этих отношениях я просто должен был слушать о том, какая она умная, какие у нее амбиции, как и бывшего старосту. Собственно, это были лишь первые мои «отношения» в Саратове. Ничего за рамки поцелуев не доходило вообще.

Первая лекция первого учебного дня запомнилась мне высокомерием. В тот первый осенний день в лекционный зал первой к трибуне зашла женщина в деловом костюме, я не помню ни ее фамилию, ни предмет который она преподавала тогда, как и всех преподавателей впоследствии и их предметы я также не запомнил, но я был изумлен ее надменностью, тем как она, проходя мимо студентов, словно модель на подиуме вышагивала, держа у своего уха телефон, который еще на протяжении пяти минут после звонка – начала учебного процесса, не вынимала из ушной раковины, придерживая мобильник явно трясущимися от волнения руками. Первую лекцию руководство доверило вести именно этой женщине, и именно она и произвела первое впечатление – надменного отношения к студентам. Здесь не получится войти в доверие к преподавателям, не получится им раскрыться и советоваться. Сами преподаватели, словом, ничего из себя не значащие, приезжали к учебным корпусам на представительных автомобилях, конечно, самыми богатыми преподавателями были блондиночки, они приезжали на светлых внедорожниках и были еще надменнее, однако раскрыв рот, они не поражали своими знаниями, а лишь взывали к смеху отсутствием логики в предложениях, которые строят в голове, правда смеялся только я, другие охали при виде такой красоты, которая меня почему-то не занимала. Может, я был на уровни ниже.

Все еще занимаясь спортом, в учебном заведении заявил о себе как о спортсмене, чтобы дать понять о грядущих сборах и соответственно, пропуском занятий. Для этого я зашел на кафедру физкультуры, где назвав свои фамилию и имя, заведующий кафедрой позвал какого-то Пашу. Паша вышел и я увидел своего кумира, того самого, на которого ровнялся, про которого рассказывали тренеры, призера Олимпийских игр, его образ совпал с тем, что я представлял в своей голове, он поздоровался со мной так просто, будто я его старый знакомый и главное, он тоже был преподавателем по физкультуре. Ему бы я позволил быть надменным, впечатления от встречи с ним оставили приятные воспоминания и какую-то даже гордость за ношение фамилии не столько своих родителей, а чемпиона, стоящего напротив меня, которому я слепо подражал и в глубине души желал добиться не менее выдающихся спортивных высот. Руку после рукопожатия с ним я не мыл весь день.

Первый год жизни на Поволжье были для меня будто бы под надзором. Я проживал с бабушкой и дедом, а позволить себе мог лишь выходы из дома на тренировку, благо что тренировался каждый день и мог хотя бы одним глазком просмотреть красоту своей малой родины. Тогда мне было лишь семнадцать. Амбиций у меня было не меньше землячки, но я их не озвучивал, ну не скажу же ей, что хочу стать олимпийским чемпионом, а учеба на юрфаке это так, между прочим. Первый курс прошел для меня наиболее удачно, я даже умудрялся получать стипендию, мне не было интересно учиться, гораздо интереснее сбежать из пар и поехать на тренировки, сесть за лодку-одиночку и по-настоящему «расслабиться» от этого шума. Параллельно с учебой были и спортивные сборы, они длились месяцами, я пропускал довольно часто занятия, в моем характере была выработана хорошая привычка, при которой нелюбимое мной упражнение в спорте нужно заставить полюбить и делать его еще яростнее, со спортивной такой злобой. Я не любил раньше бегать, но когда приходилось я всякий раз представлял себе, что если не добегу до следующего столба, то не добьюсь каких-нибудь высот или не заслужу торт-«Чародейка», так же и в учебе, я не понимал многие предметы, а посему сидел над учебниками уже до утра, заучивая тексты и выработался даже какой-то особый юридический стиль.

После окончания первого курса поехал в Калугу на лето, ненадолго, правда. Встретился с одноклассницами, пообедали в местной пиццерии, узнали кто-где учится, как живет, в общем, ничего интересного. Рассказали про мою девочку, по которой вздыхал. Одноклассницы сказали, что она где-то спилась, но вроде как уже кодируется и работает над собой. Стало досадно за нее, даже жалко, где-то она учится, где-то в Калуге, где не знаю. Общаться с девочками было скучновато, а больше делать и нечего, я захотел уехать в Саратов. Уже бывшие одноклассницы, пригласили в ночной клуб. Я пришел с ними, посидел, выпил, чуть ли не впервые за долгое время пил водку и … охренеть, увидел за соседним столиком с какими-то девчатами Машку. Ту самую, с которой сидел за партой в первые классы в Сухиничах, рядом с которой перднул и к которой проявлял свои знаки внимания, и которая мне не давалась, не позволяла она меня провожать ни до дома, ни тащить ее портфель, ничего. А тут она сидела в десяти метрах и она смотрела на меня с интересом, покусывая нижнюю губу и я был уверен, что она меня не помнит. А я ее помнил, в то время еще не было у меня девушек, которых я успел забыть, а Маша была первой в моей жизни. Она уже выросла, отрастила волосы, перекрасилась в черный, накератинила волосы, обрела стройную форму и надела в этот вечер ярко зеленое, салатовое платье выше колен, плечи ее были обнажены, рука на руке, перед столом ни одного подозрения на алкогольную выпивку и сигареты, кольца на руке нет. Я же сидел перед ней в белой обтягивающей рубашке и джинсах, от спорта на свежем воздухе я сильно загорел, мышцы рвались наружу, ни одного намека на лишний вес, зубы были белы как чистая белоснежная простынь. Под светом неона и алкогольного опьянения ко мне подходили многие девочки познакомиться и обменяться аськой, но я смотрел на Машу, которая уже искусала себе губу. Я обрел в себе уверенность, спасибо водке, и подошел к ней. Сказав «Привет Маша» она удивилась и даже подавилась коктейлем, по-моему, только он был алкогольным в ее постном меню.

– Ты знаешь меня?

– Нет, я просто экстрасенс. А вообще, мы учились с тобой и даже сидели за одной партой. – Я улыбался ей, но видел, как дергался ее язык, вертелось какое-то имя как жвачка во рту, но вспомнить она не могла.

– Я Паша, а ты Маша. И мы сидели с первого по пятый класс вместе.

Маша сделала вид, что вспомнила меня. Ну как не вспомнить мои за ней робкие ухаживания и тот мой fail. Когда я ее угостил коктейлем, добавил туда водки из своей бутылки и угостил сигаретой «ой, я впервые курю, но в компании с тобой попробую» она окончательно вспомнила меня. Тех девчат, что пригласили меня я уже и позабыл, оставаясь с Машей в стороне. Мы стояли у барной стойки, не занимали уже чужие для нас столы, опустошали один за одним стаканы и скурили всю пачку. Она рассказала о судьбе одноклассников, которых я еще застал, сказала, что все они в Москве, сама же решила учиться в Калуге в Бауманке на физтехе, потому что недалеко от своей родины и вынуждена помогать в быту матери. Я сказал, что она преобразилась, она ответила мне тем же. А под утро, выйдя из стен ночного клуба, мы гуляли по Калуге, я держал остатки водки, она держала сок. Мы пили из одной бутылки, запивали соком, целовались и прижимались друг к другу в переулках. В Москве был сильный смог, такой же был в Калуге, но нам было плевать, мы задыхались друг в друге, я впервые обхватил женский зад и не знал куда деть торчащий член, а она видела и держала меня за причинной место поверх джинс. Секса не было, это была единственная наша встреча спустя много лет, о которой она может и не вспомнила больше, но запомнил ее я. Я был слишком горд чтобы написать ей, позвать еще раз встретиться, ждал ее звонка или сообщения, помню что давал ей свой номер, а она свой, но звонить и писать ей не стал. Гордость мне мешала, нужно ей, позвонит или напишет, но она не написала, а я какое-то время сгорал по ней, а потом перегорел и поехал в Саратов.

К началу второго курса обучения, на горизонте нарисовалась яркая девушка, с длинными светлыми волосами, высокого роста и намерениями со мной встречаться, она с такой же фамилией как и у меня, проводила свое свободное время в известных в городе местах с яркими неоновыми вывесками. На год меня младше, в свои семнадцать у нее уже была квартира на окраине города, маленькая собака, ее внешность взывала к похоти, но не больше, в общем, такая же как и все эти тянки, не более. Бабушка почему-то не отпускала куда-либо, а точнее, вообще никуда, а я почему-то ее даже и слушался, так что ни на какие свиданки с полутезкой я попасть не мог, от чего интерес ко мне у нее скоро угас. Как оказалось уже много позже, эта особа, равно как и та, ради которой я перешел из другого класса, учась в школе, тоже спилась. А перед этим, прошла по рукам понаехавших дагестанцев на приорах, какое-то время весело потусила за границей, а после и след ее в социальных сетях простыл, а внешность свою она растеряла в соблазнах много раньше, чем я. Все что ни делается…

Пять лет своей жизни я приходил к институту за знаниями, получаемые от каждого преподавателя, который являлся чуть ли не кандидатом наук. Каждый преподаватель отдавал всего себя отрасли юриспруденции, каждый говорил о своей науке, которую преподает, как о важнейшей. Здесь каждый студент пытался отличиться, но не сколько знаниями, сколько тем имуществом которым обладали от «даров смерти» своих богатых родителей. Я таким хвастаться не мог. Множество студентов, уже на втором курсе обучения, имели автомобили класса люкс, телефоны последних моделей, отличавших их не столько дороговизной, сколько статусом, вызывающей к зависти скромных студентов, к коему числу был отнесен и я. Множество студенток-блондинок, организовывая на задних партах саммиты, выпендривались между собой брюликами, смешками и способностью в участии фешенебельных тусовках города, куда пустят явно не каждых. Ну и между делом, рассказывали о своих министрах-родителях. На тех же партах, позади, на камчатке в аудиториях типа амфитеатра, устраивались горцы, представители кавказа и высоких гор. Их отличала их однородность. Они все похожи как один и также были лучшими в своих республиках, и никого не смущало, что они на единых экзаменах по русскому языку получали сто баллов из ста, не умея, собственно, даже говорить по-русски. В нашей группе, сын известного адвоката на своей странице в соцести выложил фотографию отца рядом с действующим президентом когда тот еще в таком статусе не был, мол знайте кто я и кто мой отец. Смотрится сейчас это явно глупо, но тогда чуть ли не каждый, а особенно блондиночки стремились проникнуть в его круг общения, а он просто пытался в них проникнуть. Сама по себе учеба в институте впечатлений у меня не произвела, здесь так же как и в школе, да и в спорте знаний и опыта набраться можно лишь тогда, когда ты сам этого захочешь и в этом смысле не важно как преподают и с какой степенью силы вдалбливают в твои мозги основы наук. Да, несомненно, было красиво учиться в красивом институте, на порядок красивее остальных в городе, да и месторасположение на берегу широчайшей реки говорило само за себя, но на этом все, остальное мишура и созданная с пустого места реклама. Конечно, мне сравнивать институт не с чем, в иных я не учился, но в жизни встречал куда более умных людей далеко не из числа вышеупомянутых, которые были самоучками, они-то и производили лучшее впечатление.

В институте существовало официальное правило. Точнее, их было два. Во время того как я только поступил в институт, существовали две системы: прокуратура и следственный комитет при прокуратуре. Студенты моего института, коих, по мнению руководства ВУЗа, отобрали из числа лучших среди лучших из всех регионов страны, получали направление либо из прокуратуры (те у кого связи посильнее), либо из следственного комитета при прокуратуре. Каждый студент, сумевший поступить в этот ВУЗ, подписывал трехстороннее соглашение между руководством института и начальством из прокуратуры или следственного органа при прокуратуре того субъекта, откуда он прибыл. Данный договор скреплял обязанности, где руководитель института обязуется обучать студента бесплатно, в обмен на то, что студент по окончании своего пятилетнего срока обучения потратит ровно столько же лет работе либо в прокуратуре, либо в следствии. А если уж студент по окончании своей учебы передумает работать, то должен выплатить заметную для любого среднего налогоплательщика сумму издержек за обучение. Второе правило заключалось в том, что руководству учебного заведения не столько интересовала успеваемость своего студента, сколько его посещаемость и основной упор держался на посещении занятий и записей в тетрадке лекций, ну и сдавать экзамены хотя бы на удовлетворительно – все равно его устроят на работу. Уже с момента подписания трехстороннего договора, благо что в присутствии своего отца как законного представителя, раз еще не достиг своего совершеннолетия, я находился в глубочайшем изумлении от того, что в случае разочарования в системе и работе в прокуратуре или следствии мне и моим родителям придется заплатить из своего кармана порядка нескольких миллионов за мое обучение, мне казалась та идея с договором попросту подписанием дьявольской сделкой и чуть ли не пожизненной кабалой. Такие мысли имелись у меня в период еще только становления жизненных рельсов, по которым я поеду в голубом вагоне, мне думалось, что очевидные вещи, связанные с социальной несправедливостью, просто перед носом у каждого и почему тогда каждый не пойдет возникать по поводу несправедливости, но никто не шел и упорно молчал. Однако дальше молчал и сам. Руководство института заверило, что в истории целевиков, так нас с «пожизненной кабалой» называли, бывали случаи, когда прокуратура через суд требовала у окончивших обучение студентов денежные средства за учебу, с тех, кто не желал устраиваться на службу. За свою жизнь таких случаев я не встречал, а по окончанию ВУЗов многие не стали не то чтобы работать в органах, но и не пошли отдавать свой долг службе в армии.

Преподавательский состав ВУЗа, о чем я узнал лишь много позже, отличался от иных преподавателей других ВУЗов тем, что каждый имел при статус кандидата наук, но на протяжении всей учебы, их высокого уровня знаний я так и не заметил, и нигде как именно здесь, получая знания от таких «высокоразвитых» преподавателей, поступая на службу в органы, куда всех нас так тщательно готовили, приходилось напрочь забывать обо всем чему учили в институте, поскольку знания таких преподавателей годились лишь для того чтобы сдать очередной экзамен. Я себе просто внушил, что если эти знания даже мной в жизни не пригодятся, корпение за их авторскими учебниками хотя бы укрепит мои нейронные связи. Каждый из преподавателей чуть ли не насильно рекламировал свои книжки, показывая и рассказывая о них так, словно только в их содержаниях имелся ключ к «философскому камню», при помощи которого можно сдать лишь зачет или экзамен, в противном случае, предмет рекламируемого преподавателя без его книжки ты не сдашь. Откровенно говоря, каждый из клочков той бумаги в виде книги, которым тряс чуть ли не каждый преподаватель – кандидат наук, по стоимости был соизмерим с абонементом в среднего класса фитнес клуб. Но зная, что каждый из отпрысков, сумевший поступить в ВУЗ далеко не беден, они старались выжимать из студентов как можно больше денег для своего пропитания.

В целом, написать про учебу можно одной лишь фразой: учиться приходили только затем, чтобы аплодировать профессорам, раздавать им награды при сдаче экзаменов. Каждый преподаватель норовил лишь про себя рассказать, и если хорошо слушаешь, то «ладно, давай свою зачетку».

Для только что поступивших в институт существовало, конечно, негласное правило, если уж ты точно хочешь поступить, значит помогай в строительстве общежитий. На деле, место учебы представляло из себя подобие студенческого городка, где имелись корпусы различных институтов, общежитий, местной поликлиники, кафе. Больше, я не заметил ничего. И вплоть до первого сентября перед днем знаний приходилось на протяжении полумесяца, наряжаясь в чем не жалко, работать в поте лица, перетаскивая меблировку для тех, кому повезет жить в общежитии. Так и таскали: столы, шкафы, порой даже красили стены, убирали всю придомовую территорию вблизи общежития, мусор и иные отходы мы таскали, проходя мимо развесистых и красиво разукрашенных плакатов под эгидой той партии, куда потом вступлю, выкрикивающей лозунг «для будущих студентов и семей», с указанием стоимостей проектов общежития и сроков сдачи объектов в эксплуатацию. Но проходя мимо, радуясь тому, что удалось поступить в престижный ВУЗ, я этого не замечал, напротив, даже на тех порах уже смог познакомиться с теми, с кем бок о бок пройду все пять лет обучения.

В конце первого курса обучения пришло известие о назначении нового директора института, чей сынок учился со мной в группе. За весь его период обучения совместно со мной я наблюдал за его успехами, но разницы между ним и средними не обладающими подобными связями студентами, не видел. Он всегда получал высшие баллы по всем возможным предметам. Некоторые преподаватели, из списка тех кому не сложно сказать кому бы то ни было правду-матку, высказывались порой о недовольстве полученных ответов отпрыском, желая поставить выскочку на место, но тот, явно огорченный «несправедливостью», летал шальной пулей жаловаться отцу в директорский кабинет, в результате чего он конечно же получил свой красный диплом в «неравной схватке». Поговаривали, что директор метил на пост ректора этого ВУЗа и мечтал возглавлять целую академию, однако по окончании учебы своего сыночка кто-то на ранг выше его поставил строгое условие: либо он и дальше грезит и пытается стать ректором, либо уходит и тогда его сынишку устраивают на работу в прокуратуру в городе. Поскольку в Саратове устроиться на работу, мягко говоря, без связей невозможно, да и с ними не легче, папаша решил освободить свое кресло и повесить протертые форменные штанишки на вешалку, тем самым сумев помочь отпрыску устроиться. Вместе с тем, на севере нашей страны всегда ощущалась нехватка кадров и туда этого сыночка, как и любого из нас, могли бы взять на службу с руками и ногами, но куда уж папаша отпустит свою кровинку так далеко, лучше рекламировать такую службу в северных широтах нам, чужим для него студентам, далеко не близким его окружению «детям», судьба которых нашего директора совсем не волновала, тогда директор приходил в лекционный зал и всех нас уговаривал вплоть до последнего курса думать о службе на севере.

Тем временем, моя учеба проходила под диким скрипом несмазанных шестеренок старейших часов. Сталкиваясь с почти непреодолимым препятствием вышеупомянутого директора института, которому я ой как почему-то не нравился, я чуть ли не каждый учебный год висел в списках на отчисление. Занимаясь спортом и все еще продолжая мечтать о высоких достижениях, я частенько пропадал на всевозможных спортивных сборах, длящихся в лучшем случае, месяцами и естественно, в удаленности от места обучения, учиться как все я не мог, а значит нарушал правило института номер два. Каждый семестр меня вызывали на «ковер», так называли «директорат», где стоя перед седовласым директором и его дрессированными подданными, которые только и умели повторять фразы начальника, я оправдывался за то, что не посещал учебные занятия. Несмотря на всевозможные разрешения от спортивных федераций, позволяющих мне ради спорта не ходить в институт, а также факта своего скромного членства в сборной страны, что обязывало к регулярным тренировкам, я получал суровые наставления и отголоски директора с его правой рукой декана, они-то и выговаривали, что вместо меня в лекционном зале пора ставить весло. Но стоит сказать, что своего сыночка, который вдовесок еще и музыкант, чей талант пойдет на скромные бары-рыгаловки, директор все же отпускал, освобождал от занятий в дальние путешествия и музыкальные туры, чем он и пользовался и со своей группой, словно цыганский табор из бременских музыкантов, путешествовал на концерты, а мне в дальнейшем пригодился лишь опыт переживаний на коврах начальств.