Текст книги "Рассказы о старшем лесничем"
Автор книги: Павел Далецкий
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Вы добьетесь до худого своим бессердечием к людям. Вы каменный.
– Не к людям я каменный, а к безобразиям, что творят люди.
– А вы слышали, что говорят про вас?
– Вот скажешь, так услышу.
– Хотят привести вас к полному окончанию…
Старший лесничий остановился:
– Ты это, что ли, хочешь?
– Вы с шуточками, а я не про шуточки. Меня сейчас обидели, кезевских обидели.
– Это Фролова?
– А хотя бы…
– Ну, знаешь ли, Лукьянов!..
И пошел широким шагом. Дождь усилился.
Все следующие дни, все две недели продолжались дожди, то мелкие, то крупные. И настроение у людей, даже любящих всякую погоду, было пасмурное.
В один из этих пасмурных дней уборщица Феня прикрыла дверь в кабинет, куда Анатолий Анатольевич только что вошел, и сказала шепотом:
– Анатолий Анатольевич, не показывайтесь вы, ради бога, в Кезево по вечерам…
– А что такое?
– Добрые люди просили: скажи ты ему, чтоб вечером не показывался в Кезеве…
– Фролов, что ли?
– Говорят про Фролова.
– И ты о том же, кукушечка!
Но от разговора все-таки остался неприятный осадок. Память подсказывала схожие случаи: на Дальнем Востоке, в одном из заповедников, браконьеры убили директора, в другом – обходчика. На Волге… убить самого рыболовного инспектора не удалось, так убили двух членов его семьи. Жажда обогащения мутит разум у иных людей.
Но не потворствовать же им!
«Но не потворствовать же им», – повторил он эту фразу лесничему Жеймо, когда они сидели на берегу Орлинского озера, разговаривая о своих лесных делах и о характерах людей, с которыми приходится встречаться. В Орлинском лесничестве как раз производились рубки, и лесничий подчас тоже выдерживал натиск недобрых человеческих желаний.
В конце месяца случилось Книзе возвращаться поздним, часов в одиннадцать, вечером с Дивенской. Целый день не ел, не пил, устал страшно. Мучила жажда… А нет ли в Кезеве какого-нибудь незакрытого ларька?!
Идет по кезевской улице, но все ларьки уже закрыты… Впрочем, в одном сквозь щели свет!
Подошел – поют, и на гармошке! Не очень приятно, но что поделать, открыл дверь и вошел. Вся честная компания на месте: и Фролов, и Кругленький, и прочие – человек шесть.
Первое желание было – захлопнуть дверь и уйти. Но перешагнул порог, оглядел всех и буфетчице:
– Налейте кружку пива… не пил целый день…
– Гражданин, буфет закрыт, – высоким голосом сказала Манька.
– Как же закрыт, вот же люди пьют!
– Это вас не касается, что они пьют. Повторяю: буфет закрыт, прошу вас, гражданин, выйти.
А в это время гармонь, конечно, смолкла, и песня смолкла. Компания во все глаза смотрела на Книзе. Только он открыл дверь, чтобы уйти, Фролов крикнул:
– Постой, лесничий! Манька, две кружки!..
Манька заломалась:
– Я же сказала, буфет закрыт.
– Манька! – повысил голос Фролов. – Ты меня знаешь, налей две кружки!
Манька передернула плечами, однако две кружки налила.
– Прошу, гражданин лесничий, – пригласил Фролов, – садитесь и угощайтесь.
Анатолий Анатольевич осторожно принял полную кружку.
– Сесть я, Фролов, не сяду, потому что, если человек весь день был на ногах и сядет, ему уж не подняться. А за пиво спасибо, но не обижайтесь, платить я привык сам…
Фролов тоже встал. Четверть часа они стояли, пили небольшими глотками пиво и беседовали о сиверских делах и о политике. Потом Анатолий Анатольевич расплатился и пошел домой.
Как-то месяца через два встретил Фролова на улице. Поздоровались.
– Дело прошлое, – сказал Книзе. – Ну, а если б я тогда захлопнул дверь и убежал, как бы вы тогда?
– Плохо вам тогда было бы, Анатолий Анатольевич!
История с церковной делянкой кончилась так: лесхоз наложил на церковь десять тысяч штрафу. Через несколько дней после этого в кабинет вошел сам отец-настоятель. Посмотрел на угол, икон не нашел, однако же перекрестился.
– Садитесь, батюшка, чем могу служить?
– Гражданин старший лесничий, вы меня удивили необыкновенно. Штраф в десять тысяч, это за что же?
– За порубку в незаконном месте.
– Только за то, что порубка в другом месте?! Неужели за одно перенесение места надо столько платить? Вы нас прямо разденете. Побойтесь бога!
– Вы же не боялись бога, батюшка, когда благословляли расход на пол-литра, чтоб соблазнить человека? Помните предупреждение Евангелия: худо будет тому, кто соблазнит единого из малых сих?
Батюшка, защищаясь, выставил перед собою ладони:
– Я здесь ни при чем, это староста… Сам удивлен, он у меня такой богобоязненный, приходит и говорит: все в порядке, все улажено, будем валить там, где для нас весьма и весьма удобно…
– И вы не полюбопытствовали, как он этого добился?
– Любопытство – большой грех, – поучительно сказал настоятель. – Гражданин старший лесничий, Анатолий Анатольевич! Давайте полюбовно… пять тысяч!
Книзе не мог сдержать улыбки:
– Батюшка, здесь не лавочка и не церковь, здесь не торгуются, есть государственная такса.
Настоятель прошелся по кабинету широким, не пастырским шагом. Это был человек любопытной биографии. В дни революции красногвардеец, он окончил в Кремле курсы красных командиров. Потом пошел по торговой сети, потом спустился до духовной дороги, и она привела его настоятелем в сиверскую церковь.
Пройдясь по кабинету и вернув себе душевное равновесие, батюшка решил наступать с другого фланга. Он перевел разговор на философию и стал цитировать по-гречески из греческих философов. Ему, очевидно, хотелось показать свою значительность. Старший лесничий должен понять, что не может такой культурный человек, как он, заниматься мелким мошенничеством.
Анатолий Анатольевич выслушал цитаты, вынул из коробки папиросу и заговорил, как он всегда в таких случаях говорил, – с паузами, чтобы усилить впечатление, а себе доставить маленькое удовольствие.
– Вы, батюшка, неправильно цитируете… по-гречески эта цитата звучит вот так (он произнес греческую фразу!)… Кроме того, вы перепутали авторов: Аристофана приняли за Аристотеля.
Анатолий Анатольевич получил «свое маленькое удовольствие»: лицо настоятеля отобразило настоящую растерянность.
– Да, я знаю и греческий, и латынь, – сказал Книзе. – Мой отец преподавал классические языки в гимназии. И «Отче наш», и «Верую», да и литургию смогу вам сейчас прочесть наизусть… А вот ваш староста наблудит, потом прокланяется на амвоне и пробормочет сто раз «господи помилуй», вы грехи с него и снимете.
– Бывает, бывает, – упавшим голосом согласился батюшка, – но вы поступаете жестоко. Ведь мы не частники, мы тоже государственная организация.
Это был ход неожиданный, и Анатолий Анатольевич прищурился:
– Это каким же образом?
– Управление церкви где? При Совете Министров… Имеет наш митрополит казенную машину? Имеет. Во всякого рода политических и общественных делах, даже на праздновании новогодней елки в Кремле, церковь представительна? Представительна… – И смотрел наивными и дерзкими глазами.
– Вы что-то здесь опять путаете. А где вы держите свои деньги – в банке или в сберкассе?
– В сберкассе.
– Ну где вы видели, чтобы государственное учреждение держало свои средства в сберкассе; оно имеет счет в банке. Вы не государственная организация, а общественная, добровольное общество. Итак, советую вам, не откладывая, перевести со своей сберкнижки на счет райфинотдела указанные десять тысяч, прийти ко мне и показать: «Вот, деньги переведены». Или вы предпочтете ждать, пока райфинотдел распорядится списать их принудительно?..
– Зачем же принудительно? Мы сами переведем деньги, – вздохнул батюшка.
– Ну, тогда все в порядке. Желаю всего лучшего.
Открытие Коршунца
Коршунец после войны работал в Германии, в группе советских войск. Вернувшись, стал директором гостиницы. Но его не увлекало подобное поприще, его тянуло к лесу, в делах которого он считал себя специалистом.
Через некоторое время он перешел в областное управление лесного хозяйства.
Есть люди с повышенным чувством самоуважения. Что ж, когда человек думает о себе хорошо, ему приятнее жить. Но, думая о себе хорошо, самоуважающий обычно зорко стоит на страже отношений к себе всех других. И тут возможны осложнения.
Как-то Коршунец заметил, что сосны на опушке богаче ветвями и на них больше шишек.
Об этом своем открытии он сообщил на ученом совете НИИ и предложил прореживать лесные массивы просеками, чтобы побольше было опушек. Тогда будет изобилие нижних ветвей, шишек и естественный самосев на прореженные полосы.
– А у вас, – говорил Коршунец, – просто расхищение народных средств. Килограмм сосновых семян обходится в двести рублей. Если же присчитать стоимость сушки, отделения крылатки и сортировки, то даже и больше.
– Бухгалтерия правильная, – заметил профессор Стратанович, – а предложение ваше о кулисах неправильное.
– Потому, что оно исходит не от вас? Поставим опыты.
– Потому, что оно исходит не от знания дела, – сказал Анатолий Анатольевич, – разрешите мне, как практику, разъяснить вам. Ну хорошо, устроим мы кулисы. Но, товарищ Коршунец, для того чтобы сосна дала нижнюю крону, надо с первых годов ее существования поставить ее в условия свободного освещения. А если прорежать массивы взрослых деревьев, все равно перед нами будут только одни оперенные макушки. Не так ли, товарищи?
– Будут великолепные колонны, – улыбнулся директор НИИ, – красиво будет, но не будет ни ветвей, ни шишек.
– Дальше разъясняю… хорошо, устроили кулисы. Так кулисы, по-вашему, и останутся кулисами, то есть тем местом, куда богато плодоносящая сосна забросит свои семена? А вы забыли про травянистый покров? Трава застелет всю просеку. Ни одно семечко не пробьется через броню из травы. Значит, нужна раскорчевка, а потом и вспашка, а потом придется и поборонить… Ну, хорошо, все сделали, раскорчевали, вспахали, поборонили… а семени-то нет!.. Ведь вы не забыли, как плодоносит сосна? Для того чтобы появилось семечко, нужно два с половиной года. Да еще и высчитать трудно, когда будут урожайные эти два с половиной года, чтобы подгадать с корчевкой, вспашкой и боронованием. В наших условиях, многоуважаемый товарищ Коршунец, все это будет стоить тысячи две с половиной на гектар… Дороговато…
Ученый совет не принял рекомендации о просеках.
Коршунец обиделся. На что? Ведь он был неправ. Но, уважая себя, обиделся на то, что перед всеми обнаружились его плохие знания. Сознаться? Учиться? Да чему учиться и у кого? Разве он глупее других? Увидим еще, кто глупее, а кто умнее!
Обиделся и затаил недоброе против НИИ и лесхоза. «Я вам докажу», – так на обычный язык можно было перевести его чувства.
Так подчас происходит с человеком. Иной даже сам не отдает себе отчета, как все это складывается в его сознании. Впрочем, есть и такие люди, которые искренне убеждены, что они всегда правы, а другие всегда неправы.
Шишкосушилка
Черняев, инженер Гатчинского лесхоза, изобрел передвижную шишкосушилку.
Она была удачно сконструирована, удобна и должна была иметь практический успех.
Профессор Стратанович поздравил Черняева:
– Поздравляю… зеленый семафор шишкосушилке Черняева.
Инженер кисло улыбнулся и поправил:
– Шишкосушилке Черняева – Коршунца.
Профессор внимательно посмотрел на кисло улыбающегося и спросил:
– Откуда двойная фамилия?
– Не догадываетесь?
– Я обо всем могу догадаться… а все же?
– Как раз то, о чем вы догадываетесь.
О двойной фамилии стало известно в институте и в лесхозе.
Беспокойный характер привел Анатолия Анатольевича к Коршунцу. Рабочий день кончался, никого в кабинете Коршунца, кроме хозяина, не было.
– Какими судьбами, Анатолий Анатольевич? Что хорошего?
Анатолий Анатольевич в таких случаях любил приступать к делу сразу:
– Есть хорошее, а есть и плохое.
Коршунец готовился уходить домой и был настроен добродушно.
– Так начнем с нехорошего, чтобы под конец оставить хорошее.
– А я все-таки сделаю наоборот, начну с хорошего, с шишкосушилки Черняева. Хороша сушилка?
Коршунец мельком взглянул на старшего лесничего.
– Хороша.
– А вот к ней добавили нехороший хвостик… вашу фамилию.
Секунду Коршунец молчал, потом отяжелевшими губами произнес:
– Не понимаю…
– Шишкосушилка изобретена инженером Черняевым, почему же ей присвоена еще и ваша фамилия? Насколько мне известно, в работе вы не принимали никакого участия.
Коршунец откинулся в кресле, открыл ящик стола, нашел коробку с папиросами, спички, стал закуривать, закурил, выпустил дым высоко, под самую люстру, и все это делал, не глядя на сидевшего перед ним лесничего, а рассматривая обломанный уголок карниза.
– Так в чем, собственно, дело? Черняев ведь не возражает.
– А я возражаю.
– Вы? Вы что, с Черняевым вошли в пай?
Книзе сказал резко:
– Я возражаю потому, что это ложь: вы не принимали участия в изобретении шишкосушилки.
Коршунец сел поглубже в кресло, правым коленом уперся в край стола.
– Интересно! Значит, Черняев передумал и подослал вас?
– Меня, как вы называете, подослала ненависть ко всякого рода лжи и махинациям. Не изобретали, так и не примазывайтесь к изобретению.
В комнате стало очень тихо.
– Странный вы человек, – заговорил Коршунец примирительно. – Откуда вы, с какой планеты?
Теперь и Анатолий Анатольевич сел поглубже в кресло и тоже вынул папиросу.
– Странный вы человек, – продолжал Коршунец. – Жизнь слагается не из одних убеждений и прямых линий. Без меня и моей помощи черняевской шишкосушилке не будет хода. Никуда ее не внедрят. С реализацией изобретений у нас, сами знаете, не так просто. Если б я не помог Черняеву изготовить его сушилку, никакой сушилки не было бы. Была бы пачка чертежей, а не сушилка. И если я таким образом помог появлению на свет сушилки, разве я не могу пожелать, чтоб об этом стало известно через присвоение ей также и моего имени?
– Не можете! – резко сказал Книзе. – Помогать изготовлению сушилки выбыли обязаны как начальник! Это ваша обязанность.
– Много обязанностей возлагаете вы на начальников. Этак я могу в них запутаться. Жизнь, Анатолий Анатольевич, слагается из очень многого, отношения людей очень сложны. И на любой случай в кодексе морали не напасешься параграфов. Я вас понимаю, вы прямолинейнейший человек. Вы понимаете все так: это правда, а это ложь. Это можно, а этого нельзя.
– Да, это правда, а это ложь. Это можно, а этого нельзя.
– Нелегко вам, должно быть, живется… И в семье нелегко.
– Спасибо за заботу… А фамилию свою с черняевской шишкосушилки вам придется снять.
После паузы:
– Идите… вы знаете куда… – проговорил Коршунец.
– Мне легко ходить, – усмехнулся Анатолий Анатольевич, – потому что я знаю, где правда, а где ложь.
Надел фуражку и, не прощаясь, вышел.
Однако для того чтоб шишкосушилка вышла в свет под своей родной фамилией «Черняева», понадобилось еще вмешательство и профессора Стратановича, и старшего научного сотрудника НИИ Заборовского: упорен был Коршунец в своем желании «быть впереди».
О сосне и изобретении Жеймо
В начале июня зацветает сосна. Первыми раскрываются мужские цветы, ярко-зеленые, на краях веток. Дует ветерок, летит пыльца… «Сосна пылит!» – говорят про такую сосну.
Скромные женские цветы таятся в глубине веток. Пройдет по лесу лесовод, приметит много мужских и женских цветов… ну, будет нынче хороший урожай шишек!..
А урожая нет. Почему? А потому, что по неведомой причине женские цветы запоздали распуститься и пыльца развеялась попусту.
Можно ли было предугадать беду? И можно и нельзя. Можно потому, что на цветение действуют те метеорологические условия, что были во второй половине июля и первой августа, в момент закладки почек, и нельзя потому, что метеорологические условия мы еще не научились по-настоящему предугадывать.
В дождливое лето в нашей зоне женские почки не закладываются; однако бывает, что и закладываются.
После закладки почек наступает период покоя, длится он до следующего мая.
Если весна хорошая, заморозков нет, в оплодотворенном женском цветке начнет созревать шишка. До полного развития она потребует еще год.
За это время многое может случиться в природе, и поэтому очень трудно и подчас даже невозможно предугадать урожай.
Когда на ученом совете в НИИ выступали против ненужности опытов с кулисами Коршунца, выступали еще и потому, что в лесхозе уже были проведены подобные опыты.
Раскорчевывали делянки, освобождали землю и засевали ее семенами сосны. Семена давали всходы… сплошной зеленый ковер!
Радовался сеятель. Но проходил год, и картина менялась: исчезал сплошной зеленый ковер, середину его занимала мертвая коричневая сушь. Жили только окраины. Такая овчинка не стоила выделки. Коршунец утверждал: при его кулисной системе питомники не нужны, семена сами будут выпадать и обсеменять участок и тяжелый труд по сбору семян отпадет. А толк-то какой? Обсемененная таким образом делянка давала нищенский прирост.
И вот тогда над этими вопросами задумался лесничий Викентий Викентьевич Жеймо.
Он, как и старший лесничий, любил лес бескорыстной любовью. Ему хотелось знать все, что касалось этого могучего организма нашей земли; он был не только лесничим, но и студентом-заочником на пятом курсе вуза. Он не только наблюдал жизнь леса, но и много думал над рационализацией лесного хозяйства.
Его неустанная работа и занятость вызывали насмешки Потапова, лесника соседнего лесничества.
Потапов одобрял левый заработок, который приходил к нему то в виде величавого зава овощной базой, то в лице директора магазина или магазинчика, а подчас и председателя артели.
Участки под застройку всеми упомянутыми лицами получены. Надо строиться. Есть разрешение на порубку такого-то количества леса… Но ведь не всегда для заготовителя место удобное (вспомним историю с настоятелем церкви)… да и нельзя ли побольше?.. в документе указано столько-то, а нельзя ли еще полстолько! Ведь можно?
Если Левый заработок имел дело непосредственно с Жеймо, тот отвечал:
– Нельзя, гражданин.
– Но почему же? – и после паузы: – Ведь не даром…
– Нельзя, гражданин!..
– Я не скуп, вы не пожалеете…
– Нельзя, гражданин, я лес жалею…
– Лес жалеете? А в газеты чуть ли не каждую неделю писатели, журналисты и простые советские люди пишут о том, как у нас истребляют леса. Миллионы кубометров не вывозят, топят, гноят, и это повсеместно! А я у вас прошу лишних два десятка кубометров для маленького дома, и вы жалеете. Ведь потопят, сгноят, не вывезут!
Часто Левый заработок действовал через Потапова. Лесник приходил к знакомому лесничему, приносил водку и закуску. Он любил, идя в гости, приносить угощение, подчеркивая свое благополучие и независимость. Кроме того, он обо всем имел собственное, как он говорил, мнение.
– Ты мне не подсовывай готовенького, – поучал он Жеймо, – за тебя подумали, за тебя написали, а ты повторяешь.
– А какое же у тебя по этому поводу собственное мнение, Афанасий?
– Очень простое. Заключается она в том, что есть люди, для которых самое важное идея… вот, например, для тебя. Люди живут хлебом, водкой, хозяйством, чтобы крепко стоять на ногах, а тебе на все это наплевать, ты живешь идеей. Ну что ж, и живи. Но ты хочешь, чтоб и все остальные жили только идеей, а уж это, извини, дурь. Ты пропагандируешь меня так: если все станут бороться за идею, то мы быстро достигнем всеобщего благополучия. Когда-то Лев Николаевич Толстой проповедовал: если каждый будет творить только добро, то на земле незамедлительно наступит рай. Но один критик посмеялся над великим писателем: ведь это утопия, чтоб все люди вдруг стали добрыми! Не станут они вдруг! То же самое, думается мне, и про идейность… Кто идейный, тот идейный, а все вдруг идейными не станут. А раз все в один миг идейными не станут, то всеобщее благополучие настанет не скоро, и приходится человеку заботиться о себе. Вот у тебя с твоей Раисой четверо ребят. Вместе вы учились в лесном техникуме – хорошо. А теперь она работает не по специальности, на стекольном заводе, но не в этом, впрочем, дело, а в том, что при большой семье она на стороне деньги выколачивает. Хорошо ли? А все из-за твоей идейности… Так вот, Викентий, был у тебя только что порядочный человек, он хочет законного – чтобы на земле ему было удобно и радостно, – и просил тебя пособить ему по малости, с тем что и он тебе тоже пособит, а ты, как бычок, всеми четырьмя ногами уперся…
Жеймо и Потапов сидят в большой комнате. Дом недавно срублен, струганые, неоштукатуренные стены создают особую приятность, они дышат, и воздух в комнате особого, доброго качества. И стол некрашеный, но сделан так любовно, что просто не хочется живую древесную ткань прикрыть краской или клеенкой. А у окна второй стол, на нем книги, конспекты, зачетные работы.
Потапов пьет водку стаканчиками, перед Жеймо стопочка на полглотка, два таких полглотка он уже сделал.
– Ты что же молчишь и меня не пропагандируешь? – спросил наконец Потапов.
В это время в комнату вошла Раиса. Слова Потапова она услышала еще за порогом.
– Что вас, Афанасий, пропагандировать, ведь вы справедливые слова называете пропагандой!
– Я лесник, а живу лучше вас.
– Поймите, вы – человек старого мира, а мы зовем вас в новый. Все то, что вы говорите, что отстаиваете, хорошо было для старого мира, для нового не годится никуда.
– Послушать вас, так мы перестали быть людьми. А вот скажите: поощряется у нас материальная заинтересованность или не поощряется?
– Поощряется.
– А материальная заинтересованность – это старый мир или новый? По-моему, старый, и, думается, даже вы не станете отрицать, что старый. Значит, старый и новый мир идут рядком, и подчас не разберешь, где новый, а где старый. Вот помочь человеку, по-моему, да и по-вашему, – это уж никак не старый мир, а твой муженек подводит так, что это старый.
Потапов вылил остаток водки в стакан и выпил.
Жеймо сказал:
– Ты умный человек и пользуешься словами для того, чтобы напустить туман. Лес мы и так отпускаем дешевле дешевого, твой же порядочный человек хочет сунуть мне полсотни и взять все даром.
– Беда с этими идейными, – вздохнул Потапов, отрезал крупный кусок сала и положил в рот.
– Рая правду говорит, – продолжал Жеймо: – жить так, как жило старое человечество, нельзя, всю землю погубим. Просвета нет. Ну представь себе, что не было бы нашей революции. Как бы человечество устраивалось со своим будущим? Ведь безнадежно! Единственная цель – личное благополучие, а от такой цели даже миллиардеры пускают себе пулю в лоб.
– Понес! – махнул рукой Потапов. Он встал и прошелся по комнате. – А эта что у тебя за приспособление… товарищ лесничий?
– Не соображаешь? Ты же лесник…
– Соображаю, что вроде пылесоса… разве у тебя в лесу много пыли?..
– Вот когда ты в следующий раз придешь без водки и закуски, я тебе все объясню.
– А теперь не хочешь? Как же – орлинский лесничий! А я всего-навсего лесник!..
– Не дури, Потапов!.. Приходи в следующий раз.
Но следующего раза уже не было, через несколько дней Потапова похоронили.
Он все-таки помог своему Порядочному человеку, Левому заработку. Они отправились в лес, нагрузили огромную с прицепом машину, нагрузили от жадности сверх меры, и после этого Потапов потребовал: «Работа тяжелая: ставь!» Порядочный человек поставил. Выпили, закусили. Пора отправляться. А Порядочный человек никак не может расстаться с лесом, видит – стоит чудесная сосна, ровная, золотисто-красная, только кроной, как кудрявой головой, в небе помавает.
– Еще эту, Афанасий!
– Эх, глаза завидущие… да ладно, свалим…
Свалили. И еще три такие свалили, потому что Порядочный человек вынул из мешка вторую бутылку… уважил! Ну и его уважили.
Нагрузили машину выше бортов… скрепить хлысты скрепили, да после вина не очень слушались руки.
Шофер завел мотор. Порядочный человек сел в кабину, Потапов взгромоздился на хлысты, два грузчика тоже, машина тронулась. Дорога была – тряская лесная дорога, мысли водителя рассеивались, и, когда машина переезжала каменистое ложе ручья, плохо скрепленные бревна посыпались, грузчики успели соскочить, а задремавшего Потапова бревна понесли с собой, навалились на него и раздавили.
Так окончилась жизнь Потапова.
А пылесос, который он приметил в углу комнаты, на самом деле был не пылесос, а семясос, изобретение Викентия Викентьевича.
Семена сосны созревают в феврале – марте. В это время еще лежит снег, дуют ветры. От ветра больше всего достается опушкам, где наиболее пышны кроны сосен и больше всего шишек. Мартовский ветер подхватывает и несет семена. Они касаются снега, скользят, несутся… если встретят ямочку, залягут, семечко на семечко… Можно их собрать? Да! Но как, чем? Пальцами?
Викентий Викентьевич, скитаясь весной по лесным опушкам, пришел к выводу, что легкое сосновое семечко нетрудно взять пылесосом. Конечно, не пылесосом, а прибором, сконструированным по принципу пылесоса.
Но в лесу нет электроэнергии… как быть? Жеймо вышел из положения, придумав систему колесиков. Разные по величине колесики передавали друг другу все большую силу вращения, создавая необходимый вакуум и, следовательно, всасывающую силу.
На конце прибора шланг, по нему поток воздуха увлекал семена в мешочек.
Аппарат работал превосходно, он подбирал не только кучки семян в ложбинках, но и любое отдельное семечко.
Аппарат работал превосходно, а продуктивность его была ничтожна!.. Огромное количество семян ветер уносил вдаль, через пологие ямки и бугорки.
Викентий Викентьевич шел на лыжах; возвращаясь, он увидел: его старая лыжня полна семян… Лыжня оказалась великолепной семясобирательницей.
Так и нужно делать: вдоль опушки прокладывать две-три глубокие лыжни… ну, а в лесу нужно смотреть во все глаза: чуть заметил скопление семян, приставляй шланг и верти ручку.
Разве такое дело не интереснее, товарищ Потапов, твоей материальной заинтересованности? Это тоже материальная заинтересованность, но как она не похожа на ту, которая раньше времени открыла перед тобой могилу.
