Текст книги "Из Астраханской губернии"
Автор книги: Павел Якушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Красный Яръ построенъ съ спеціальною цѣлью – для строптивыхъ: сперва поселили сюда козаковъ для защиты русскихъ людей отъ воровскихъ киргизъ-кайсаковъ и калмыковъ, потомъ Петръ І-й сослалъ сюда стрѣльцовъ, и въ послѣднее время здѣсь много сосланныхъ всѣхъ сортовъ: и политическихъ преступниковъ, и за поддѣлку фальшивыхъ бумагъ, и сосланныхъ административнымъ порядкомъ, безъ именованія рода преступленій, и по суду за разныя мошенничества; по суду ссылаются сюда на срокъ, а другіе безъ срока. Жизнь здѣсь такъ весела, что одинъ сосланный сюда мастеровой, чтобы избавиться отъ Краснаго Яра, укралъ лошадь; его поймали, продержали сколько-то въ острогѣ и опять послали въ Красный Яръ. Онъ разсказывалъ мнѣ, что въ острогѣ онъ хоть немного отдохнулъ.
Можетъ быть, вы слыхали П. И. Садовскаго разсказъ про островъ царя Константина и матери его Елены, куда Наполеонъ I-й былъ сосланъ, гдѣ нѣтъ ни земли, ни воды – одна зыбь поднебесная; на картахъ этотъ островъ показавъ не на настоящемъ мѣстѣ: Красный Яръ стоитъ на этомъ островѣ, это я вѣрно знаю. Солончакъ назвать землей нельзя; воды тоже часто не бываетъ; рѣки, ерикя и ильмени покрываются такимъ слабымъ льдомъ, что ни конному, ни пѣшему переходу нѣтъ; лодка тоже идти не можетъ. Такимъ образомъ сообщеніе со всѣмъ міромъ прекращается на нѣкоторое время. Я уже не говорю про почту: она, напримѣръ, и тогда не ходитъ изъ Астрахани въ Красный Яръ, когда караваны на верблюдахъ переправляются по льду; и тогда тоже не ходитъ, когда здѣшнія барыни съ дѣтьми ѣдутъ въ косныхъ (лодкахъ), – потому опасно. Существуетъ ли на свѣтѣ такое мѣсто, куда бы почта такъ опасливо и осторожно была доставляема? Положимъ, въ Красномъ Яру я не получилъ ни одной книжки за прошлый годъ „От. Зап.“, положимъ, нѣкоторыя письма пропадаютъ; неразсудительный человѣкъ можетъ назвать даже дурнымъ, что письма, адресованныя сюда, въ Астрахани запаковываются въ субботу, а отправляются въ понедѣльникъ; положимъ, ваше письмо пришло въ Астрахань (а вашему письму другой дороги нѣтъ), въ субботу, но только послѣ упаковки; но почему же оно должно ждать до другой субботы этой операціи? Затѣмъ, отправится ли это несчастное письмо въ понедѣльникъ [2]2
Въ Красный Яръ почта приходитъ разъ въ недѣлю: вечеромъ въ понедѣльникъ, отходитъ во вторникъ, отвѣтъ же на письмо вы можете послать по утру въ понедѣльникъ только въ слѣдующій, хоть почта и отправляется во вторникъ около 12 часовъ. Дѣло въ томъ, что запаковывается или покрайней-мѣрѣ принимается она въ понедѣльникъ по утру… Развѣ что для хорошаго человѣка… ну, тогда можно и во вторникъ.
[Закрыть] – это опять вопросъ: въ зиму 1868-69 года почтѣ было часто ѣхать опасно; разъ эта опасность продолжалась до 6 недѣль. Частныя и офиціальныя лица посылали нарочныхъ, сами пріѣзжая въ Астрхань за своей почтой и часто получали одинъ отвѣть: „почта запакована“. Здѣсь случается, что офиціальное лицо получаетъ бумагу, въ которой подтверждается исполнить предложеніе за № 00, потомъ еще подтвержденіе, выговоры, нарочнаго, – а тотъ все не исполняетъ по очень простой причинѣ: подтвержденія, выговоры и т. п. получаются съ нарочнымъ, а само предписаніе за № 00 лежитъ запакованное въ Астраханской почтовой конторѣ ѣхать ему опасно.
Поутру пошелъ я по городу; сперва къ собору, отстоявшему отъ моей квартиры въ нѣсколькихъ саженяхъ; за соборомъ городъ окончился. Меня поразило то обстоятельство, что я не встрѣтилъ на улицахъ ни одной живой души, да и дома казались необитаемыми: окна всѣ закрыты ставнями, ворота заперты; ни на улицахъ, ни въ домахъ не слышно голоса человѣческаго. Однѣ вороны или какъ ихъ здѣсь называютъ – корги каркаютъ и хоть отчасти оживляютъ мертвый Красный Яръ. Тоска взяла меня страшная, я вернулся на квартиру; черезъ нѣсколько минутъ пошелъ опять по городу въ противоположную отъ собора сторону; прошелъ два дома – присутственные мѣста, училище, больница, и я опять за городомъ! Пораженъ еще болѣе: какъ, въ уѣздномъ городѣ нѣтъ острога?! Я вамъ сейчасъ опредѣлю: деревня или городъ и уѣздный ли, губернскій или столичный тотъ городъ, который вы мнѣ назовете, когда вы мнѣ отвѣтите на мои немудрые вопросы. Положимъ, вы въѣзжаете въ богатое село, въ которомъ нѣсколько церквей, нѣсколько фабрикъ, лавокъ съ разными товарами, и думаете, что это городъ.
– Есть здѣсь острогъ? спросите вы перваго попавшагося вамъ на встрѣчу.
– Нѣтъ, родимый! какой намъ острогъ? Мы и безъ острога проживемъ.
Вы ошиблись: принимая село за городъ.
Пріѣзжаете въ плохенькую деревеньку; домишки всѣ похожи на избушку Бабы-Яги, которая, то-есть избушка, стоитъ, какъ всѣмъ извѣстно, на курьихъ лапкахъ.
– Есть острогъ? спрашиваете вы.
– А какъ же! Вонъ такъ на самой площади стоитъ. Вы въ уѣздномъ городѣ.
– Есть острогъ? спрашиваете вы въ другомъ городѣ.
– Еще бы не было у насъ острога! У насъ и острогъ и арестантскія роты!.. У насъ все есть!..
Вы въ губернскомъ городѣ.
Въ столичныхъ городахъ изобиліе остроговъ разныхъ наименованій доходитъ до роскоши. Рѣдкое село пользуется счастьемъ имѣть тигулевку, кутузку, холодную, закланъ (разныя названія одного и того же), да и то только такое село, въ которомъ находится квартира становаго.
По острогамъ вы даже можете опредѣлить: старый ли городъ или вновь произведенный изъ деревень въ чинъ города: въ старомъ городѣ есть острогъ, есть и монастырь; въ новомъ – только одинъ острогъ. Мало этого, вы можете опредѣлить, какая часть города новая и какая старая: въ первой находится острогъ, въ старой – монастырь.
Вы даже можете не спрашивать, въѣхавши въ городъ, объ острогахъ: они, вѣроятно, въ назиданіе пріѣзжающимъ и проѣзжающимъ, строятся на видныхъ мѣстахъ. Какъ же мнѣ было не удивиться, обойти весь городъ и не увидать острога! Да въ городѣ ли я? Подхожу я къ присутственнымъ мѣстамъ, къ небольшому двухэтажному дому; онъ стоитъ между двухъ воротъ; у однѣхъ стоитъ часовой съ ружьемъ, у другихъ сидитъ солдатъ съ тесакомъ.
– Здѣсь присутственныя мѣста? спросилъ я сидѣвшаго у воротъ съ тесакомъ солдата.
– Здѣсь.
– А острогъ гдѣ?
– Да кого тебѣ тамъ надо? отвѣтилъ онъ мнѣ вопросомъ:– скажи, кого тебѣ мало, я всѣхъ такъ знаю.
– Мнѣ никого не надо въ острогѣ; только мнѣ страшно показалось, но въ вашемъ городѣ острога нѣтъ.
– Какъ городу стоять безъ острога?.. Безъ острога какъ можно!.. Нельзя.
– Гдѣ же острогъ?
– А вотъ гдѣ! отвѣчалъ онъ, указывая на одно отдѣленіе дома:– вонъ видишь, гдѣ окна съ рѣшотками.
Гляжу: точно окна съ рѣшотками; прохожу мимо – арестанты выглядываютъ… Точно я въ городѣ!.. Одно еще меня смущаю: какъ острогъ можетъ помѣщаться въ домѣ, а не въ замкѣ извѣстной архитектуры?
Иду еще улицею – вижу, и направо кабакъ и налѣво кабакъ; дальше, налѣво кабакъ, направо два кабака; глянешь въ переулокъ – и такъ кабаки… вездѣ кабаки!.. Въ Красномъ Яру человѣку, захотѣвшему выпить, стоитъ пройдти шаговъ двадцать (дальнее разстояніе) и онъ можетъ найдти вывѣску Продажа питей.
Для кого же эти кабаки? Вѣроятно, есть же въ городѣ люди и много людей, и людей пьющихъ, когда столько столь выразительныхъ вывѣсокъ. Зашелъ въ одинъ кабакъ, – торгуютъ жилъ съ жидовкой; захожу въ другой – жидовка съ жидомъ; въ третій – жидъ съ любовницей… Увы!.. любовница оказались русской-православной, за что, однакожъ, порицается русскими православными не русская любовница, а любовникъ жидъ.
– Для чего у васъ столько кабаковъ? спрашиваю я молодую шинкарку жидовку.
– Народъ пьетъ.
– Какой народъ? Да народу я не видалъ.
– Какъ не видалъ?
– Гдѣ же народъ?
– Ступайте на базаръ – такъ и народъ увидите… Какъ народу въ городѣ не видать!..
– Гдѣ у васъ базаръ?
– Ступайте вотъ въ эту улицу налѣво, такъ и дойдете до нашего базара.
Пошелъ въ показанную улицу – никакого базара и признаковъ не замѣтилъ!..
– Позвольте васъ спросить: гдѣ базаръ? спросилъ я виновника, возвращавшагося со службы.
– Да вотъ, отвѣчалъ онъ, указывая на заборъ.
– Гдѣ?
– Вотъ… Вотъ…
Тогда я замѣтилъ, что у забора стоятъ какія-то подмостки, кто-то въ родѣ очень грубо-сдѣланнаго высокаго стула безъ крыши.
– Это базаръ? спросилъ я.
– Да-съ.
Я не зналъ, что и подумать.
– Какъ базаръ?
– Рано утромъ или вечеромъ на эти подмостки кладутъ доски, на доски кладутъ говядину, рыбу, баранину и торгуютъ.
– Всякій день это бываетъ?
– Нѣтъ!.. Какъ можно!..
– По какимъ же днямъ бываетъ базаръ?
– Дней не положено, а какъ случится.
– Какъ же я узнаю?..
– Помилуйте! какъ не знать? Вотъ и теперь всѣ знаютъ, кто Ахметка завтра бьеть бычка. Всѣ уже и спѣшатъ купить; не успѣли – всю говядину расхватаютъ… Пойдешь и вернешься ни съ чѣмъ, – базаръ кончился.
– Рыбу, баранину продаютъ ли?
– Какъ случится: когда продаютъ, а когда и нѣтъ.
– Тогда какъ же?
– А тогда ужь какъ знаете… Да что говорить, прибавилъ онъ:– у насъ часто и хлѣба купить нельзя; ни за какія деньги не купишь.
– Это отчего?
– Хлѣбникъ одинъ; запьетъ, – ну, недѣлю, двѣ и пей чай безъ хлѣба!.. Пошлешь за хлѣбомъ, а вамъ вмѣсто хлѣба – „хлѣбникъ запилъ!“ [3]3
Впрочемъ, въ настоящее время въ городѣ уже два хлѣбника.
[Закрыть].
– Чай-то можно и безъ хлѣба пить, а какъ же обѣдать безъ хлѣба?
– Къ обѣду хлѣбникъ не печетъ такого хлѣба… Чернаго, калача не печетъ.
– Гдѣ же покупаютъ?
– Всякъ себѣ дома печетъ.
– Ну, а кожу понадобится?
– У шабровъ [4]4
Шаберъ – сосѣдъ.
[Закрыть] займетъ.
– А пріѣзжій?
– Вамъ надо?.. Походите по дворамъ; можетъ кто и продастъ вамъ.
Я недовѣрчиво посмотрѣлъ на него. Мы раскланялись съ нимъ и разстались.
Осмотрѣлся кругомъ; вижу, четыре-пять лавокъ съ разнымъ товаромъ, въ каждой лавкѣ: и съ чаемъ, и съ садомъ, и съ краснымъ товаромъ, кожами, кофе, мыломъ, желѣзными, деревянными лопатами, чайниками, чашками… Заглянулъ въ лавки; въ однѣхъ купцы, большею частію армяне, за прилавкомъ дремлютъ, въ другихъ на прилавкахъ спятъ.
Тутъ, же около и между лавокъ близь десятка кабаковъ, въ одномъ домѣ даже два кабака…
Дождался вечера, собственно говоря не вечера, а часовъ четырехъ пополудни, и опять пошелъ на базаръ. Базаръ нѣсколько измѣнился: на двухъ подмосткахъ были наложены доски, на доскахъ лежалъ десятокъ-другой стерлядей, сазановъ; тутъ же свою заборовъ помѣщалось нѣсколько торговокъ съ тѣмъ же товаромъ.
– Что стоитъ стерлядь? спросилъ подошедшій къ торговкѣ чиновникъ указывая на аршинную стерлядь.
– Просить лишняго не для чего, затараторила торговка:– мы безъ запроса!.. Тридцать копѣекъ дайте… сами видите, какая стерлядь…
– Ты бы монета [5]5
Монетъ – рубль серебромъ. Авт.
[Закрыть] просила! иронически проговорилъ чиновникъ.
– Зачѣмъ монетъ!.. Мы просимъ, что слѣдуетъ… Сами видите!..
– Вижу, вижу!.. Да ты говори толкомъ.
– Сами видите: стерлядь икряная!..
– Что жь, что икряная!..
– Одной икры больше фунта будетъ!.. Какъ можно тридцати копѣекъ не дать?
– Пятнадцать хочешь?
– Двадцать-пять, меньше нельзя! рѣшительно отвѣтила торговка.
– Пятнадцать!..
Торгъ состоялся на двадцати копѣйкахъ.
Чиновникъ заплатилъ деньги, взялъ стерлядь подъ жабры и отправился. Торговка осталась одна, покупателей не было; еще базаръ не разъигрался, и я заговорилъ съ торговкой:
– Скажите пожалуйста, спросилъ я:– отчего покупателей нѣтъ?
– Рано еще, отвѣчала та:– вотъ погодите, станетъ и народъ прибывать, а теперь какому народу быть!.. Еще я въ вечернямъ не звонили; зазвонятъ къ вечернямъ, и народъ повалитъ: всякъ будетъ знать, что базаръ начался.
– Что же покупать будутъ?
– Какъ что?
– Да гдѣ же товаръ!
– Рыбу покупать будутъ.
– Да и рыбы тоже, мнѣ кажется, на вашемъ базарѣ мало.
– Какъ мало… взгляни ко-съ! отвѣчала она, указывая рукой на лежащихъ и на землѣ, и на двухъ подмосткахъ лещей, стерлядей, сазановъ, берщей.
– Тутъ всѣхъ рыбъ-то десятка четыре, а пяти пожалуй и не наберешь, сказалъ я, посматривая на указанную рыбу.
– Какъ не быть пяти десяткамъ?.. Пять десятковъ будетъ!
– Неужто пятью десятками можно накормить весь народъ?
– Какъ можно!.. Покупаетъ у насъ только чиновникъ, да такъ еще кой-какой… А у насъ безъ рыбы ни одинъ не живетъ!..
– Тѣ гдѣ же берутъ?
– У насъ всѣ рыбаки; свою рыбу ѣдятъ!.. Какая неволя отъ своей рыбы на базарѣ покупать!.. Самъ ловитъ; такую выберетъ, какую знаетъ: ему за свою рыбу денегъ не платить.
Базаръ сталъ разъигрываться; сталъ покупатель приходить. Покупатель дѣйствительно оказался чиновникъ и кои-какой; а кой-какой былъ шинкарь и присланный сюда или подъ надзоръ полиціи, или на жительство. Этотъ покупатель раскупилъ почти всю рыбу цѣной отъ 20 до 2 копѣекъ за штуку; маленькихъ стерлядокъ можно было купить по 3–5 копѣекъ за десятокъ.
Часу въ восьмомъ стали расходиться.
– Отчего народа ни на улицѣ, ни въ домахъ не видно? спросилъ я старуху, не успѣвшую еще распродать всѣхъ своихъ сазановъ, берщей.
– Мало ли народу!
– Гдѣ же народъ?
– Видѣлъ, сколько народу на базарѣ было!.. Другому и купить нечего, такъ выйдетъ поглядѣть на народъ, коли дома дѣла нѣтъ.
На базарѣ, въ самомъ дѣлѣ, было много: во время базара перебывало разнаго народа человѣкъ до тридцати, а то можетъ и больше.
– Здѣсь были чиновники; а жители здѣшніе гдѣ же? спросилъ я.
– Теперь житель въ городѣ не живетъ, отвѣчала старуха: а всякъ по своимъ мѣстамъ.
– По какимъ же?
– Какъ по какимъ?!.. Кто въ море пошелъ, кто на промыслы, кто на ватагу [6]6
Ватаги, промыслы – рыбацкія заведенія.
[Закрыть], кто къ неводу. У насъ, ты самъ знаешь, всѣ рыбаки.
– Вѣдь не всѣ же уходятъ въ море, къ неводамъ; старики, дѣти, женщины, вѣроятно, не могутъ справиться съ неводомъ.
– И старый и малый, кто къ неводу негожъ, всѣ теперь въ садахъ, всѣ въ садахъ!..
– Что они такъ дѣлаютъ?
– Мало ли тамъ дѣла!..
– Какія?
– Первое дѣло – червя давить…
– Какъ червя давить?
– А такъ: у насъ червя разводится – доржись! [7]7
Здѣсь говорятъ не держись, а доржись.
[Закрыть] Такъ этого червя не давятъ, одинъ только годъ оставить – садъ пропалъ: года въ четыре не справишь!.. Всякій листокъ обобрать надо!.. Въ каждомъ саду и лѣстницы такія подѣланы: яблоки, груши обирать, червя ли давить, лѣстницу подставятъ, да и давятъ.
– И у каждаго сады есть?
– Почесть у каждаго! А у кого нѣтъ, тотъ нанимается къ другому, у кого есть садъ.
– Какъ же домы оставляютъ хозяева? спросилъ я словоохотливую собесѣдницу.
– А какъ оставляютъ: запрутъ на замокъ да и пойдутъ въ садъ; а то такъ цѣпочку наложутъ: всякъ и знаетъ, что хозяевъ дома нѣтъ.
– Такъ – безъ замка?
– Коли замка нѣтъ!..
– Развѣ у васъ воровъ нѣтъ?
– Какъ не быть?.. Есть!.. Есть воровка – Нестеровна!.. Такая воровка что и сказать нельзя!… Что ни положи, куда ни положи, все утащитъ! Пропало у тебя что – прямо къ ней… „Ты украла?“ – Виновата, матушка, виновата! – „Говоря, проклятая! говори, куда дѣла?“ – Виновата! А сама въ ноги… А мнѣ что въ ея повинности: мнѣ мое давай! – „Говори, куда дѣла?“ – Ицкѣ отнесла. – Ицка жидъ у насъ шинкарь есть… Пойдешь жъ Ицкѣ, у Ицки и найдешь.
– Стаю быть, если что пропало, къ ней я идти надо, сказалъ я:– она и скажетъ, гдѣ найти пропажу?
– Она и скажетъ.
– И то хорошо!..
– Какое хорошо!
– По крайней мѣрѣ, выкупить можно: хуже бы было, когда бы она не сказывала.
– Хуже то хуже…
– Вотъ видитъ…
– Да что видѣть-то?! Видѣть-то тутъ нечего! Вотъ у меня котелокъ пропалъ… Котелокъ-то я тридцать копѣекъ дала… Пропалъ котелокъ, я къ Нестеровнѣ… „Ты украла, говорю“. – Виновата, виновата! А сама въ ноги: такой у ней ужь обычай… „Виновата говорю, а что мнѣ изъ твоей вины?!.. Говори, кому снесла?“ „Биркѣ“, говоритъ… Я къ Биркѣ… Бирка шинкарь… вонъ его кабакъ… Я жъ Биржѣ. „Здравствуйте, говорю, Борисъ Моисѣичъ“. – „Здравствуйте, говоритъ, Дарья Петровна.“ – „А я жъ вамъ по дѣлу, Борисъ Моисѣичъ.“ – „По какому дѣлу, Дарья Петровна?“ спрашиваетъ Биржа… Будто и не знаетъ, проклятый жилъ, что за дѣло такое… „Нестеровна была у васъ?“ спрашиваю. – „Была“. – „Оставила вамъ котелокъ?“ – Жилъ видитъ, что я знаю: отговариваться не можетъ. – „Оставила“, говоритъ. – „За сколько?“ – „Да я косушку далъ: десять копѣекъ“. – „Какъ говорю, десять? Нестеровна мнѣ говорила, всего за шкаликъ, за пять копѣекъ“. А Нестеровна мнѣ хоть ничего не говорила, да я знаю жидовскую натуру: безпремѣнно прибавитъ…
При этомъ старуха, лукаво улыбаясь, поживала мнѣ головой.
– Что жь. Бирка отдалъ вамъ котелокъ этотъ? спросилъ я.
– А какъ же? Только я сказала, что котелокъ Нестеровна заложила за пять копѣекъ, жилъ и говоритъ: „Да, бишь за пять копѣекъ“… А сама того – вся дрожу; хочется мнѣ жида отдѣлать, да нельзя: пожалуй, и котелокъ не отдастъ… Отдала я деньги, жидъ мнѣ подаетъ котелокъ, да и говоритъ: „вотъ вашъ котелокъ… Нарочно у себя и оставилъ, Дарья Петровна, чтобъ не пропалъ вашъ котелокъ“… Я взяла котелокъ, да и давай: „Ахъ, ты жидъ проклятый!… Жидовская харя!.. Хотѣлъ слизнуть котелокъ, да еще и прикидывается!.. Ишь благодѣтель!..“ Да я много тутъ наговорила: и поганая твоя образина!.. и Бога ты распялъ, свиное твое ухо!..
– Отчего же такъ воруетъ эта Нестеровна? спросилъ я.
– Кто ее знаетъ!..
– Отъ бѣдности, можетъ быть?
– Какое отъ бѣдности!.. при мужѣ она хорошо жила; умеръ у нея мужъ, сперва плакала, мѣсяца два плакала; а такъ какъ запила, какъ запила!.. Теперь, если есть у ней грошъ какой, или стянетъ что – сейчасъ въ кабакъ!..
– Дѣло плохое.
– Да ужь такъ плохо, такъ плохо, что и сказать нельзя.
– Да вы бы что-нибудь съ ней сдѣлали: можетъ бытъ, она бы и опомнилась.
– Да ужь мы чего, чего съ ней не дѣлали!.. И колотили-то ее, какъ собаку, до полусмерти, и въ тигулевку-то сажали – ничего не беретъ!.. Общество послало-было ее въ Астрахань… сказали, что такъ есть такой усмирительный домъ, гдѣ народъ усмиряютъ, да соврали: по другимъ городамъ есть такіе усмирительные дома, а въ Астрахани такого усмирительнаго дома лѣтъ, такъ ее назадъ и прислали.
– Только и есть одна эта Нестеровна воровка? спросилъ я болтливую старуху.
– Какое одна!.. Поди, чай, много и воровъ и воровокъ, да только тѣ не оказываются; а Нестеровна знамая воровка!
– Про другихъ же воровъ ты, бабушка, не слыхала; можетъ, на кого слава дурная пала?
– Куды услыхать?!.. что блудъ творишь, что воруешь – въ колокола не благовѣстишь, а все скрываешься!.. Да что скрывать: правда на міру, что масло на водѣ – поверхъ всплываетъ.
Съ базару я пошелъ опять по городу; улицы рѣшительно всѣ прямыя, хоть городъ очень недавно сталъ перестроиваться по плану; изрѣдка попадаются дома или выступившіе на улицу, или спрятавшіеся за другіе дома; улицы, дворы всѣ чисты – относительно растительности; во всемъ городѣ вы не увидите ни былинки: таково свойство солончаковъ.
– Для чего сѣно накидано на улицѣ? спросилъ я попавшагося мнѣ на встрѣчу солдата, указывая на разостланное на улицѣ сѣно.
– Грязь бываетъ… вода стоитъ послѣ полой воды… Такъ и застилаютъ сѣномъ.
– Лучше бы камнемъ?
– Какъ камнемъ не лучше!.. Да камню-то кругомъ Краснаго Яру, можетъ, на тысячу верстъ не увидишь, сколько хочешь ищи!..
И послѣ такого удобренія все-таки въ городѣ не увидите ни былинки, а потому всѣ дворы чисты; улицы тоже были бы чисты, когда бъ всякій, что кому не нужно – не выбрасывалъ бы на улицу.
Сколько я ни ходилъ, всѣ дома выстроены изъ барочнаго лѣса; какъ я послѣ узналъ, небольшіе дома покупаютъ въ Астрахани совсѣмъ готовые съ крышей, поломъ, перегородками и даже съ рамами; въ Астрахань же они привозятся, тоже готовые, съ верху, т.-е. изъ губерній, лежащихъ выше Саратова. Для постройки же домовъ по своему вкусу, покупаютъ бѣляну, большую барку, которую пригоняютъ сюда, здѣсь ее разбираютъ и изъ полученнаго матеріала строютъ.
Рѣдко вамъ попадется домикъ изъ сыраго кирпича: развѣ лѣтняя кухня, необходимая принадлежность здѣсь при каждомъ домѣ, или въ Солдатской школѣ изба, сбитая отставнымъ солдатомъ.
Дома всѣ кажутся двухъэтажными: почти во всякомъ домѣ есть чердакъ съ комнатой и балкономъ; въ комнатахъ этихъ живутъ только лѣтомъ, зимою жить въ нихъ нельзя: въ нихъ печей нѣтъ. Къ домахъ прежней постройки оконъ на улицу очень мало; случается даже одно окно, да и то выглядываетъ не прямо на улицу, а на какой-то выступъ на улицѣ. Большая часть оконъ и рѣшительно всѣ балконы, за исключеніемъ двухъ, трехъ домовъ новыхъ, выходятъ во дворъ; говорятъ, эту постройку переняли краснояры отъ татаръ, что очень вѣроятно. Во многихъ домахъ печи изразцовыя, съ изразцовыми столбиками; на изразцахъ разныя изображенія съ надписями: изображенъ молодой человѣкъ въ русскокъ платьѣ, сидящій на бочкѣ; подъ изображеніемъ подпись: Храню сіе опасно. Подъ изображеніемъ женщины въ сарафанѣ, которая держитъ въ рукахъ цвѣтомъ; всегда мнѣ любъ, и т. под. Хоть рѣдко, но и теперь попадаются плоскія татарскія крыши; а прежде, говорятъ, ихъ было гораздо больше; но теперешнія, обыкновенныя крыши дѣлаются здѣсь не обыкновеннымъ образомъ: сперва сдѣлаютъ татарскую и на потолокъ накладутъ земли; а потомъ, чтобы прикинуться европейцемъ, ставятъ европейскую крышу; во эта европейская крыша – оптическій обманъ, довольно наивно устроенный; сквозь эту крышу вы можете видѣть звѣзды небесныя, которыя обыкновенная крыша какъ бы заслонила. Если дождевая вода кому польется въ домъ, то не крышу кровельную исправляютъ, а подсыпаютъ земли на татарскую. Я не говорю про старыя крыши; словъ: старая крыша, старый домъ въ красноярскомъ лексиконѣ не существуетъ; я пишу эти строки въ домѣ, который достался по закладной прадѣду моего хозяина назадъ тому болѣе 100 лѣтъ; когда онъ построенъ – неизвѣстно, но и теперь онъ такъ крѣпокъ, что его топоромъ не урубишь, какъ говорятъ плотники. Можетъ быть, отчасти и поэтому въ городѣ нѣтъ почти ни одной избушки, повадившейся на бокъ, какія зачастую попадаются въ нашихъ верховыхъ городахъ. Такихъ развалинъ едва-ли наберете во всемъ Красномъ Яру съ десятокъ. Всѣ дома довольно опрятны, чисты; часто ворота украшены рѣшетками; иногда даже переклалина украшена рѣзными узорами, очень похожими на узоры, вышиваемые на деревенскихъ утиральникахъ или полотенцахъ. Кстати должно замѣтить, что краснояры украшаютъ рѣзьбой и такія вещи, безъ которыхъ онѣ не только могъ бы обойдтись, но гдѣ рѣзьба служитъ только помѣхою: прошу, напримѣръ, посидѣть на скамьѣ, украшенной узоромъ въ четверть вершка глубиной.
Насыпьте кучу песку въ аршинъ въ діаметрѣ, вершка въ два вышиною въ центрѣ, и вы увидите бугоръ немногимъ меньше здѣшнихъ бугровъ; на одномъ изъ такихъ бугровъ и стоитъ городъ Красный Яръ; часть бугра занята постройками, часть садами, третья, едва-ли не самая большая, между городомъ и садами – ничѣмъ же занята. Въ полую воду, когда вода не только подойдетъ жъ городу, но и войдетъ въ самый городъ, когда всѣ окружающіе городъ луга покроются водой, въ то время домашній скотъ выпускаютъ на эти пастбища, на которыхъ, впрочемъ, травы нѣтъ; есть что-то въ родѣ травы; но того, что называется травой, здѣсь не найдете; по этой причинѣ скотъ на этомъ пастбищѣ можетъ гулять сколько угодно, а кушать только тогда, когда вздумаетъ его хозяйка, хозяйкѣ же эта вздорная мысль рѣдко приходитъ въ голову. Идите вы изъ города хоть жъ Бузану; вы видите прекрасный ровный дугъ, который заливается подою водою; кажется, должна бы быть хорошая трава; подходите ближе, и видите какую-то жидкую, тощую осоку, которую травой назвать языкъ не поворачивается; сивая зелень этой осоки, однообразіе этой сивой зелени производятъ до-нельзя тяжелое впечатлѣніе. Вы идете по тропинкѣ, не прельщайтесь тѣмъ, что лугъ вамъ кажется ровнымъ, гладкимъ, какъ будто бархатнымъ; едва ступите шагъ въ сторону, сейчасъ замѣтите, что щдѣсь прошелъ Егорій съ гвоздемъ и еще не проходилъ Никола съ мостомъ. Вы, вѣроятно, знаете, что на Егорьевъ день земля замерзаетъ, и дороги дѣлаются не только не проѣзжими, но и непроходимыми отъ замерзшей взмѣшанной грязи; это и значитъ – Егорій по дорогѣ гвоздей насажалъ. На Николинъ день снѣгомъ покроется дорога, замостится, и тогда дѣлается возможнымъ по ней ходить. По красноярскимъ лугамъ прошелъ только Егорій съ гвоздемъ, а Никола съ мостомъ, вѣроятно, никогда и не пройдетъ, и луга останутся только съ однимъ гвоздемъ. И вотъ почему: когда полая вода покрываетъ эти луга, то скотъ выходитъ на бугоръ; станетъ убывать вода, скотъ сходитъ ещ не на высохшіе луга, и взмѣшаетъ ихъ такъ же, какъ наши дороги осенью; когда же луга совершенно высохнутъ, то колчи на нихъ такъ тверды, что и по тропинкамъ, по которымъ ежедневно ходятъ за водой, все-таки они замѣтны.
Сады здѣшніе плодовые; въ нихъ гулять тоже нельзя: такъ вѣтки свились, что вы можете только ползать, идти же нѣтъ никакой возможности и притонъ во всемъ саду вы не видите ни одной былинки; развѣ гдѣ надъ жолобомъ, по которому протекаетъ вода изъ чигиря для поливки сада. Мимо садовъ – единственно возможная прогулка. Вы идете по довольно ровной дорогѣ и у ногъ вашихъ сады. Для верховыхъ жителей это что-то непривычное; здѣсь же иначе и нельзя: садъ безъ полянки быть не можетъ, а потому устроиваютъ чигири, конныя водоподъемныя машины, проводятъ жолобомъ и канавами воду въ каждому дереву. Такъ-какъ на высокое мѣсто воду провести трудно, то возвышенность срываютъ и весь садъ выравниваютъ, а съ дороги въ садъ непремѣнно приходится идти по очень крутому спуску. У этого спуска стоятъ иногда землянки, то-есть холодныя комнаты, сдѣланныя изъ земли; близь нихъ печи для приготовленія кушанья и вышка: въ нѣсколько саженъ вышиною подмостки съ крышей, на которыхъ спятъ.
Въ воскресенье, я пошелъ въ соборъ, – единственная въ Красномъ Яру церковь, – и какъ-то необычайнымъ мнѣ показалось отсутствіе нищихъ, постоянно стоящихъ у церквей въ другихъ городахъ. Въ церкви было гораздо больше женщинъ, чѣмъ мужчинъ; изъ мужчинъ только тѣ, которые невода тянутъ близь города, пріѣзжаютъ сюда на праздникъ; женщины же всѣ изъ садовъ приходятъ въ церковь. Отсутствіе нищенства и здѣсь бросилось въ глаза: всѣ рѣшительно, какъ мужчины такъ и женщины, были одѣты болѣе, чѣмъ безбѣдно; многіе же и для нашихъ городовъ – роскошно; рѣдкая женщина была повязана шелковымъ платкомъ; большая часть изъ ихъ украшали свои головы сѣтками, шиньонами… Всѣ рѣшительно молодыя женщины и дѣвушки были въ кринолинахъ и съ зонтиками въ рукахъ. Мужчины въ казакинахъ, выстеганныхъ узоромъ снаружи, въ форменныхъ казацкихъ, въ халатахъ изъ тонкаго сукна, изъ лѣтнихъ матерій, гораздо красивѣе прекраснаго пола: въ Красномъ Яру трудно встрѣтить миловидное личико. Правда, что и между мужчинами красиваго, типическаго лица вы не встрѣтите; какого-какого народа нѣтъ въ Красномъ Яру: русскіе, малороссы, армяне, татары, корсаки, калмыки, евреи; только нѣмцами Богъ обидѣлъ… да, кажется, краснояры объ этомъ не жалѣютъ. Но при здѣшней распущенности нравовъ, въ 200–300 лѣтъ русскіе потеряли свой типъ, еще не успѣли образовать своего астраханскаго, при-каспійскаго.
Выхожу изъ собора; передо мною ждетъ толпа женщинъ и, не стѣсняясь публичностью улицы, продолжаетъ свои пересуды.
– Катька-то?!.. говоритъ одна пожилая женщина: – Катька-то?!.. охъ, грѣхи наши тяжкіе!..
– Богатаго отца дочь!..
– А я такъ и прежде знала, что изъ той Катьки прока не будетъ, рѣшительно добавила третья.
– Какая смиренница!..
– Грѣхи наши тяжкіе!..
– Какая смиренница? рѣзко возразила третья:– хороша смиренница: по пятнадцатому году гулять пошла!..
– Э-эхъ! родная! Да можетъ, онъ, старый песъ, ее приворожилъ чѣмъ, вѣдь всяко бываетъ!..
– Али она его!..
– Посуди сама: дѣвка по пятнадцатому году, а ему вѣрныхъ-вѣрныхъ шестьдесятъ.
– Самъ ёрникъ, отецъ-то… Старикъ-то!..
– Вотъ Богъ ему и воздалъ.
– За отца страждетъ!
– Гдѣ за отца: сама виновата.
Идетъ толпа другая.
– Дурносвистовъ-то, какъ нагрузился!?.. со вздохомъ говорила одна изъ идущихъ.
– Говорятъ: по тысячѣ на лодку.
– Экое счастье!..
Дурносвистову удалось въ нынѣшнемъ году рыбу ловить, такъ этимъ богомольнымъ старухамъ и обидно.
Всѣ прошли; за всѣми ковыляетъ старыми ногами дряблая старушонка.
– Скажи, бабушка, спросилъ я ее: – объ какой это Катькѣ старухи толкуютъ?
– Объ Катькѣ?.. Языкъ чешутъ!.. зашамкала старушонка. – Имъ-то что!
– Можетъ быть, родня какая? продолжатъ я допрашивать старуху, желая во что ни стало завести съ ней разговоръ.
– Родня!.. какая родня!.. Случился съ дѣвкой грѣхъ; толковать то не объ чемъ, вотъ языкомъ-то и мелютъ!.. А спроси-ко любую, не грѣшна и она въ этомъ дѣлѣ?.. Что теперь какая изъ кожи лѣзетъ… про Катьку-ту воетъ, та сама гулящая баба была!.. Да и теперь коя сама не грѣшитъ, такъ еще больше на душу свою грѣхъ принимаетъ: молодцамъ дѣвокъ подводитъ! Много-ли здѣсь праведныхъ? На кою ни взглянешь – былъ грѣхъ.
– Отчего же кто такъ, бабушка?
– Первое дѣло – козатчина!
– Что же козатчина?
– А то козатчина: на два года угонятъ, что женѣ дѣлать? Онъ тамъ грѣшитъ, жена дома ложе сквернитъ!.. Обоимъ грѣхъ тяжкій, да невольный. Богъ имъ судья, а не мы грѣшные.
– И у мѣщанъ то же?
– И у мѣщанъ то же.
– Мѣщане не ходятъ же въ двухгодичную службу, отчего и у нихъ то же?
– Другъ отъ друга берутъ: заведется эта погань въ городѣ, ты ее ничѣмъ послѣ и не изведешь!..
– Правда.
– Коли не правда!..
Старуха замолчала, но я отъ нее не отставалъ и продолжалъ допытываться.
– Первое дѣло, ты сказала, бабушка: козатчина; а другая же какая причина этой погани, которая завелась, какъ ты говоришь, въ вашемъ городѣ?
– Другое дѣло, другъ ты мой родной, это жизнь наша – питаться надо; всяка душа пить-ѣсть хочетъ; всякъ, кому только въ мочь, или къ неводу идетъ, неводъ тянуть, а кто въ море идетъ: бабы-то и остаются однѣ… Да что пересуживать?! Прощай родной!..
– Прощай бабушка.
Въ Красномъ Яру не только не стыдятся своего незаконнаго происхожденія, а какъ-будто гордятся этимъ.
Сижу я разъ на берегу, невдалекѣ отъ меня сидятъ человѣкъ пять мужиковъ. Одного мужика лѣтъ сорока то называютъ Петровичемъ, то величаютъ Каспаровичемъ. На Петровича онъ отзывается какъ-то нехотя; на Каспарыча – благосклоннѣе. Бесѣда разошлась, остался одинъ Петровичъ-Каспарычъ.
– Нѣтъ-ли у васъ огня? спросилъ я, подходя къ Петровичу-Каспарычу.
– Нѣтъ-съ, нѣту: мы этимъ дѣломъ, признаться, не занимаемся, отвѣчалъ онъ съ привѣтливою улыбкой.
– Извините…
– Ничего-съ!.. Пришли полобопытствовать на берегъ? На вашъ Бузанъ полюбоваться?
– Да… пошелъ погулять.
Мы разговорились.
– Скажите, какъ васъ зовутъ? спросилъ я, послѣ долгихъ съ нимъ толковъ обо всякой всячинѣ.
– Меня зовутъ Александромъ Каспаровичемъ, отвѣчалъ онъ съ достоинствомъ.
– А мнѣ послышалось, что васъ ваши товарищи одни называли Каспарычемъ, а другіе Петровичемъ.
– Это отъ ихъ самой необразованности! отвѣтилъ Петровичъ-Каспарычъ, снисходительно улыбаясь.
– Какъ отъ необразованности?
– А такъ!.. Онъ опять лукаво засмѣялся и показывалъ видъ, что отъ смѣху не можетъ говорятъ.
– Скажите, пожалуйста.
– Изволите видѣть: мой отецъ Каспаръ Богданычъ – нѣмецъ; только онъ съ моей родительницей не былъ перевѣнчанъ законнымъ бракомъ, родительница моя была замужемъ за простымъ мужикомъ; вотъ по этому мужу я Петровичъ!.. А я до подлинности знаю, что я Каспарычъ.
– Почему же вы это знаете? Мать, что ли, вамъ это говорила?
– Экой вы!..
– Что?
– Развѣ мать станетъ это сыну говорить?.. Всѣ говорятъ, что на ту пору мать съ Каспаромъ Богданычемъ гуляла!.. Стало, я по настоящему, по самому дѣлу и выхожу Каспарычъ… Какой я Петровичъ?!..
Въ другой разъ мнѣ случилось слышать подобную штуку въ трактирѣ отъ 16–17 лѣтняго мальчика.
