Текст книги "Из Астраханской губернии"
Автор книги: Павел Якушкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
– Уха ничего… Право, ничего!.. Отвѣдайте, Павелъ Иванычъ, предложилъ мнѣ товарищъ.
Я попробовалъ: уха, въ самомъ дѣлѣ, ничего; изъ плотвы уха не лучше, а въ безрыбныхъ мѣстахъ и плотва въ чести… Да и то сказать: на безрыбьи и ракъ рыба; на безлюдьи и Ѳома дворянинъ. Здѣсь, при изобиліи рыбы, вобла – не рыба.
– Наши не ѣдятъ ни воблы, ни бѣшенки, ни сомовины, сказалъ станціонный староста:– а вотъ хохлы пріѣзжаютъ; вотъ изъ Воронежской губерніи, тѣ до смерти объѣдаются!
– Какъ, до смерти?
– Да вотъ пріѣхали въ прошломъ году они изъ Воронежской губерніи; пріѣхали они за рыбой; пошли на базаръ, увидѣли сома, – торговаться!.. А у насъ сомъ аршина полтора – пятнадцать копѣекъ… Купили: принесли домой, сварили, и принялись за своего сома – такъ всего и убрали!.. А ихъ было всего трое, что-ль, четверо ли человѣкъ!.. Такъ что-же ты думаешь?.. Ни одного въ живыхъ не остаюсь – всѣ передохли!.. объѣлись, значитъ, сомовиной.
– Всѣ умерли?
– Какъ есть, всѣ.
– Посылали за лекаремъ?
– Какъ-же, посылали.
– Что-жь лекарь?
– А что?.. посмотрѣлъ лекарь на хохловъ, посмотрѣлъ: при немъ хохлы и умерли.
Намъ было объявлено, что нашъ пароходъ „Волга“ отправится рано по утру, а потому мы перебрались на него еще засвѣтло.
Про Царицынъ городъ я могу сказать очень мало, потому, что разъ пройдя по городу, нельзя сказать много.
Объ Царицынѣ я слыхалъ много и сидя на школьной скамьѣ, и послѣ, шляясь между народомъ. Всѣ въ одинъ голосъ говорили, что Царицынъ торговый городъ, что въ немъ одна изъ значительныхъ на Волгѣ пристаней, и что это одинъ изъ красивыхъ уѣздныхъ городовъ. О торговлѣ города и значительности его жителей я ничего не могу сказать; вѣроятно, онѣ значительны, а волжско-донская чугунка надолго упрочила значеніе Царицына, которое сильно было пошатнулось конно-желѣзной дорогой, которая шла не на Царицынъ, а на Дубовку. Отъ наружнаго вида Царицына я ждалъ больше, чѣмъ нашелъ; его сравнивать нельзя не только съ Ельцомъ, но и Бѣлгородъ, Мценскъ, Болховъ, по постройкѣ, далеко выше стоятъ его. Царицынъ своей постройкой подходитъ подъ какой-нибудь Трубчевскъ. Теперь, вѣроятно, Царицынъ очень поправится: желѣзная дорога платитъ за мѣсто, занимаемое станціей, 3,000 руб. сер. и за каждое судно, кажется, по 50 коп. Но вѣрно, что городъ выстроится не на старомъ мѣстѣ, а ближе къ станціи, которая отстоитъ отъ теперешняго города слишкомъ за полверсты, когда не больше.
На пароходѣ, благодаря хлопотамъ господина, которому я обѣщалъ книжку, намъ досталась отдѣльная каюта: машинистъ намъ троимъ уступилъ свою, и мы помѣстились самымъ лучшимъ образомъ: могли быть одни, могли ходить и въ общую каюту и на палубу. Должно замѣтить, что на пароходѣ „Волга“ особыхъ каютъ нѣтъ для пассажировъ, а только одна общая.
Устроившись въ своей каютѣ, мы вышли на палубу, гдѣ еще никого не было.
– Вы видѣли капитана парохода? спросилъ я своего спутника, выйдя на палубу.
– Нѣтъ… не видалъ!…
– Какъ же вы билеты взяли?
– И билетовъ не бралъ…
– Кому-жь вы деньги отдали?
– И денегъ никому не отдавалъ! какъ-то ужь очень зло отвѣчалъ онъ мнѣ.
– Какъ такъ?
– А такъ!..
Мы замолчали.
– Развѣ здѣсь настоящій капитанъ? съ горечью заговорилъ мой спутникъ.
– А какой-же?
– Простой мужикъ!..
– Такъ-что-жь?
– Простой мужикъ, я вамъ говорю!.. Такъ, по-мужицки, въ кафтанѣ и ходитъ.
– А все капитанъ!..
– Да я знать не хочу, что онъ капитанъ! закричалъ мой спутникъ: – знать не хочу!.. простой мужикъ!.. А тоже… капитанъ парохода!.. Знать не хочу!..
– Ежели будете себя вести прилично, то, я думаю, вамъ и не надо знать, кто капитанъ.
– А не прилично?
– Тогда узнайте.
– Какъ узнаю?
– Капитанъ васъ накажетъ.
– Какъ?!.. меня накажетъ?!..
– Васъ.
– Какъ же онъ меня накажетъ? спросилъ, гордо на меня посмотря, мой спутникъ.
– Онъ можетъ васъ связать…
– Меня?
– Васъ или другаго, кто будетъ виноватъ, продолжилъ я:– можетъ за бортъ бросить.
– Какъ?..
– Можетъ связать и бросить, отвѣчалъ я: – а можетъ и не связывая выбросить за бортъ.
– И ему ничего?
– Ничего.
– Такъ человѣкъ и пропадетъ? насмѣшливо спросилъ женя собесѣдникъ.
– Нѣтъ, не пропадетъ: капитанъ, пріѣхавши на берегъ, долженъ будетъ объ этомъ объявить начальству.
– Что-жь онъ объявитъ?
– Какъ, за что и кого наказалъ онъ, капитанъ парохода, отвѣчалъ я, едва удерживаясь отъ хохота: до того комиченъ былъ мой собесѣдникъ.
– И только?
– И только.
Мой собесѣдникъ только руками развелъ, и молча отошелъ отъ меня…
Стали собираться пассажиры, палубные оставались на баржѣ, да и каютные, осмотрѣвъ мѣсто, переходили тоже на баржу, а вслѣдъ за ними и я пошелъ. Палуба баржи выше пароходной, и баржа стала ближе въ берегу, а потому заслоняла его бывшимъ на пароходѣ; видъ на Волгу оставался тотъ же, что и на пароходѣ.
– Родименькій, ныньче поѣдемъ? прошамкалъ старушечій голосъ.
Я оглянулся: передо мною стояла старуха вся въ лохмотьяхъ; одного ребенка она держала за руку, другаго на рукахъ; какого пола были эти дѣти – по платью рѣшить было невозможно; на нихъ были намотаны какія-то тряпки, изъ которыхъ выглядывали локти, колѣнки… Сколько лѣтъ этой женщинѣ было – я не могу сказать, а думаю, судя по ея дѣтямъ, съ небольшимъ тридцать, но на видъ было ей далеко за пятьдесятъ.
– Нѣтъ, матушка, завтра.
– Хоть бы поскорѣе, Богъ далъ! зашамкала опять молодая старуха.
– Ты куда ѣдешь? спросилъ я.
– Въ-Астрахань, родименькій.
– Откуда?
– Изъ Сибири, родимый.
– Издалека, матушка…
– Мы были сосланы въ эту Сибирь, а теперь, по царской милости, возворотъ намъ пришелъ… и мы семьей думали, думали: и вернуться, и нѣтъ… вернуться – дорога дальняя, какъ съ малыми ребятишками дотащишься?. А какъ подумаешь, что хоть косточки съ родителями рядышкомъ лягутъ!.. Думали, думали… ну, и вздумали: такъ что Богъ дастъ, а идти на старое мѣсто. Вотъ и пошли, авось теперь скоро на мѣстѣ будемъ.
– Все пѣшкомъ шли?
– Все, родненькій, пѣшкомъ.
– Теперь на баржѣ поѣдете: ѣхать по водѣ все легче, чѣмъ пѣшкомъ идти.
– И, родненькій! усмѣхаясь, сказала женщина: – идешь, идешь… и не знаешь, какъ ноги двигаются!.. Не ты ногами ворочаешь, а будто ужь такъ, какъ жернова ходятъ…
– Теперь, Богъ дастъ, скоро на мѣстѣ будите, сказалъ я ей въ утѣшеніе.
– Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу, заговорила женщина, обрадованная, что можетъ высказать свои мысли, надъ которыми, какъ она видѣла, не глумились. Вотъ что я тебѣ, родненькій, скажу: какъ вышли изъ Сибири, съ тамошняго мѣста, мы думали и не дойдемъ никогда; а такъ попривыкли: пройдемъ двадцать верстъ – хорошо; пройдемъ пять – для насъ все равно… Простоимъ день, – я то ничего!.. А какъ стали къ мѣсту близиться – то пошло!.. Теперь хоть каждый аршинъ земли… какой аршинъ!… Вершокъ, и тотъ въ счетъ идетъ!.. Все хочется поскорѣй, все хочется поскорѣй!.. Богъ знаетъ, что бы далъ, только теперь не стоять!..
– Богъ дастъ, теперь доберетесь скоро до своего мѣста, утѣшалъ я женщину.
– Да сердце-то ноетъ!.. сердце-то ноетъ!.. Такъ ноетъ, что и сказать нельзя!..
Сталъ накрапывать дождь, всѣ каютные пошли въ общую каюту, а вслѣдъ другими и я съ своими попутчиками въ свою. Намъ подали самоваръ и стали пить чай. Погода разыгрывалась: и дождь и вѣтеръ. Вспомнилъ про сибирское семейство.
– Плохо теперь на палубѣ, сказалъ я, окончивъ свое чаепитіе.
– Разумѣется, плохо! проговорилъ одинъ изъ попутчиковъ, который во всю нашу дорогу ни разу ни надъ кѣмъ не командовалъ.
– Тамъ простыя мужики! рѣшилъ другой попутчикъ:– они привыкли!
– Кажись, и ты не изъ большихъ господъ! замѣтилъ ему его товарищъ.
– Надо взять въ каюту одного ребенка, сказалъ я проводникамъ своимъ.
– Это зачѣмъ?
– Дождь идетъ, тамъ холодно… Вѣтеръ сильный, отвѣчалъ я спросившему попутчику.
– Куда же мы его дѣнемъ?
– Я положу съ собой на одну постель: постель довольно широка.
Мой попутчикъ отъ удивленія ротъ разинулъ: просто ошалѣлъ!..
– Какъ ни одну постель?
– Чтожь мудренаго?
– Такъ лучше я съ вами лягу на одну постель! рѣшилъ попутчикъ.
– Это зачѣмъ? спросилъ я, въ свою очередь озадаченный этимъ предложеніемъ.
– На постели лучше!
– На постели… вдвоемъ?
– Все лучше!
– Да вѣдь на лавкѣ вамъ постлали постель: одному покойнѣй, чѣмъ вдвоемъ.
– Все настоящая постель!
– И у васъ вѣдь настоящая постель!
– А мужичонка хотѣли положить съ собой на одну постель?!.. проговорилъ мой попутчикъ, зло посмотрѣвъ на меня.
– Мужичонку холодно, у мужичонки нѣтъ постели; а вамъ и тепло и постель есть, и я не вижу никакой надобности намъ ложиться съ вами на одной постелѣ.
– А мужичонку можно!
Я не сталъ говорить больше этому барину о нелѣпости его предложенія, вышелъ на палубу, предложилъ сибирской семьѣ взять ребенка въ каюту; но ребенокъ расплакался, не хотѣлъ разставаться съ своими, и я вернулся одинъ.
На другой день мы выѣхали изъ Царицына около 10-ти часовъ утра: нашъ капитанъ ходилъ въ городъ хлопотать объ выдачѣ ему накладной. Капитанъ парохода былъ человѣкъ лѣтъ за сорокъ, чрезвычайно пріятной наружности и очень внимательный ко всѣмъ пассажирамъ вообще, ни разбирая ни каютныхъ, ни палубныхъ; послѣ я узналъ, что онъ быхъ крестьянинъ, къ немалому моему удивленію, Владимирской губерніи, Грязовецкаго, кажется, уѣзда. Въ деревнѣ, въ которой онъ родися, по его словамъ, и рѣки нѣтъ. Какъ онъ попалъ на пароходъ, сперва, вѣроятно, рабочимъ, потомъ лоцманомъ, и теперь капитаномъ – для меня по сю пору составляетъ загадку.
– Молись Богу! сказалъ капитанъ парохода, когда все было готово къ отходу.
Я посмотрѣлъ на публику, собравшуюся изъ каюты, и палубную: одни перекрестились, другіе не обратили вниманія на слова капитана, третьи – отвернулись; рѣзко видно было, что на пароходѣ былъ не одинъ народъ, а нѣсколько: кого-кого не было на пароходѣ „Волга“ въ этотъ разъ: русскіе, малороссіяне, козаки, солдаты, армяне, татары, калмыки, греки, жиды, нѣмцы, грузины…
– Смотри-ко, говорилъ одинъ палубный пассажиръ другому:– армяшки-то какъ пни стоятъ – и рожи не перекрестятъ, погань они этакая!
– На то они армяне, отвѣчалъ другой, къ которому относился первый палубный.
– Нѣтъ, ты посмотри на жидовъ, говорилъ третій:– жиды такъ совсѣмъ отвернулись.
– Тѣ, ужь сказано, жиды!
Погода разгулялась и всѣ пассажиры изъ каюты толпились кучками на палубѣ. Я разговорился съ однимъ молодымъ, лѣтъ 22-23-хъ, купцомъ, грекомъ, и онъ мнѣ сказалъ, что ѣдетъ въ Астрахань для закупки икры щучьей и судачей, т.-е., самаго дурнаго качества, которую на мѣстѣ почти и не употребляютъ.
– Куда же вы возите икру эту? спросилъ я это.
– Она у васъ очень ждетъ и въ Турціи, и въ Греціи… Мы и въ Египетъ икру возимъ.
– Почему же вы возите икру самаго дурнаго качества, только щучью и судачью?
– У насъ эту больше любятъ, отвѣчалъ онъ: – да она и дешевле; у насъ же народъ не богатый.
– У васъ въ Греціи, въ Турціи и въ Египтѣ есть и богатые люди, развѣ и тѣ не покупаютъ лучшей икры?
– Никто не покупаетъ: въ нашихъ мѣстахъ икры лучшихъ сортовъ совсѣмъ нѣтъ.
На носовой части палубы расположились козаки, ѣхавшіе въ Астрахань за рыбой. Они подостлали себѣ войлока, шубы и въ полулежачемъ положеніи разговаривая между собой. Меня всегда поражала козацкая вѣжливость: козакъ отнесется всегда съ уваженіемъ въ вашему человѣческому достоинству, потому что онъ сознаетъ свое собственное достоинство, онъ самъ лицо самостоятельное, самъ себѣ атаманъ; а потому мнѣ странно было видѣть около солидныхъ козаковъ вертящагося съ шутовскими увертками оборваннаго козака.
Я сидѣлъ около борта и ко мнѣ на лавку подсѣлъ козакъ-зеленая-шуба.
– Просто противно смотрѣть! сказалъ онъ съ негодованіемъ, указывая; на оборваннаго козака.
– Да, непріятно, отвѣчалъ я.
– И какой онъ козакъ?!..
– По платью козакъ.
– По платью-то, онъ старшій урядникъ.
– Стало, козакъ.
– Какой козакъ!.. онъ у того козака нанимается, прибавила зеленая шуба, указывая на одного изъ полулежащихъ козаковъ, около котораго шутъ больше всѣхъ вертѣлся. – Пошолъ въ холопья, такъ ужь козачество оставить надо.
Утвердительно сказать я не могу, но судя по тому, что я видѣлъ, и отъ другихъ слышалъ, донскіе козаки не любятъ наниматься въ работники. У низовыхъ донцевъ я не былъ, да и у верховыхъ мало что видѣлъ. Но, проѣзжая на почтовой телегѣ отъ Новохоперска, чрезъ Урюпинскую и Усть-Медвѣдицкую станицы, на Калачъ, нельзя не замѣтить зажиточности козаковъ: избами по станицамъ и хуторамъ домовъ назвать нельзя; всѣ дома опрятны; всѣ дворы наполнены скирдами. Можетъ быть, это изобиліе всего для домашней жизни отучило козаковъ наниматься въ работники; но въ средней Россіи: въ Орловской, Тамбовской, Рязанской, Воронежской губерніяхъ изъ богатыхъ семействъ молодые люди, безъ которыхъ можно обойтись дома, идутъ въ работники. Я уже не говорю про Ярославскую, Владимірскую губерніи, откуда почти всѣ поголовно идутъ въ работники.
Можетъ быть, я и ошибаюсь, но скажите, чѣмъ вы объясните, что отъ Новохоперска до Калача, ни на одной почтовой станціи я не видѣлъ ни одного ямщика изъ козаковъ, а все уроженцы Орловской, Тамбовской, Воронежской губерніи. На разстояніи четырехъ сотъ слишкомъ верстъ ѣхавши Землею войска донскаго, ни одного изъ донцевъ ямщика-работника! Содержатели почтовыхъ лошадей есть и козаки, а ямщики русскіе.
– А! посмотрите сюда, кричалъ козакъ-шутъ:– посмотрите, кумова вода подошла!
– Какая кумова вода? спросилъ я козака-зеленую шубу, сидѣвшаго со мной.
– Спросите его.
– Кумова вода, кричалъ шутъ:– кумова вода!..
– Что за кумова вода? спросилъ я шута.
– Кумова вода, вотъ и вся недолга!..
Я не сталъ большее спрашивать. – А вотъ какая кумова вода! самъ заговорилъ со мною шутъ: – сказать, что-лъ?
– Сдѣлайте одолженіе.
– Ну, слушайте! И началъ онъ скоморошливо разсказывать, и отъ себя привирать и изъ пѣсенъ выбирать.
– Ѣхали по рѣкѣ на лодкѣ кумъ да кума, началъ свой разсказъ шутъ:– хорошо. Вотъ кумъ и говоритъ кумѣ:
Ты кумушка,
Ты голубушка!
Полюби кума кума,
Моя душечка!
– Какъ же я тебя, кумъ, полюблю? говоритъ кума:– вѣдь мы съ тобой кумъ да кума, стало быть родня!
– Такъ чтожъ?
– Грѣхъ большой будетъ намъ съ тобой! твердитъ свое кума: – мы съ тобой кумъ да кума!..
– Э! нашла гдѣ грѣхъ!..
– А какъ же?
– Здѣсь не согрѣшимъ, въ другомъ мѣстѣ согрѣшимъ, все едино! пристаетъ кумъ къ кумѣ: – а здѣсь согрѣшимъ, грѣхъ, по крайней-мѣрѣ, веселый!
Кумъ пристаетъ. Кума упирается: извѣстно, бабье дѣло – ломается!
– Слушай, куманекъ любезный, сказала кума: – видишь ты эту самую рѣчку?
– Вяжу.
– Видишь, куда вода бѣжитъ?
– Вижу.
– Внизъ, или вверхъ?
– Внизъ.
– Такъ слушай, куманекъ любезный! Когда вода въ рѣкѣ побѣжитъ вверхъ снизу, тогда полюблю, куманечекъ, я тебя!..
– Полюбишь?
– Тогда полюблю!
– Не обманешь?
– Нѣтъ, не обману.
– Правое слово?
– Правое слово.
– Ладно!..
Вотъ ѣдутъ кумъ съ кумой все по той же рѣкѣ. Ѣхали, ѣхали и наѣхали на стрѣшную воду… Вода какъ къ кручи, къ бережку подбѣжитъ, воду-то отъ бережку навалъ отбиваетъ: вода-то будто въ гору идетъ; послѣ она опять-таки подъ низъ сходитъ, а на стрѣшной водѣ видать въ гору идетъ.
– Видишь, кума, рѣку? спрашиваетъ куманекъ свою куму на стрѣшной водѣ.
– Вижу.
– Видишь, куда вода бѣжитъ?
– Вижу.
– Вверхъ или внизъ?
– Вверхъ.
– А помнишь, кума, правое слово свое?
– Помню.
– Полюбишь, кума, кума?
– Полюблю.
И стала кума любить своего куманечка!..
– Оттого и прозывается стрѣшная вода – кумовой водой! кончилъ шутъ.
Въ Черный Яръ мы пріѣхали довольно поздно, забрали дровъ и остановились до утра.
– Плохо мое дѣло, Павелъ Иванычъ, обратился ко мнѣ машинистъ, съ которымъ мы въ сутки, проведенныя на пароходѣ, совсѣмъ познакомились.
– А что?..
– Взялся я харчить пассажировъ; а теперь-то харчить-то и нечѣмъ.
– Отчего-же вы не запаслись на мѣстѣ – въ Царицынѣ? спросилъ я.
– Запастись-то я запасся, да мало: я думалъ, что только вы, да еще одинъ баринъ потребуютъ что кушать; а набралось теперь больше десяти человѣкъ… На завтра мало провизіи будетъ.
– Въ Черномъ Яру купите.
– Черный Яръ отсюда версты четыре будетъ: туда далеко посылать.
– Отчего же мы не остановились въ самомъ Черномъ Яру?
– Здѣсь всегда останавливаются.
– Отчего-жь не въ городѣ?
– Тутъ конторки.
– Такъ въ конторкахъ купите провизію? спросилъ я.
– Въ конторкахъ купить нельзя, отвѣчая онъ: – а тутъ близко живутъ, у нихъ нѣтъ ничего.
Посланный вернулся съ одной щучьей икрой, которую онъ принесъ въ большой чашкѣ.
– Ничего больше не досталъ, объявилъ онъ, входя на пароходъ и подавая икру.
– Что будешь дѣлать?
– Все лучше, чѣмъ ничего, сказалъ я, желая утѣшить случайнаго буфетчика.
– Чѣмъ же лучше?
– Икра есть.
– Какая это икра!.. Кто эту икру ѣсть станетъ?! Икра щучья!
– Можетъ быть, и станутъ.
Когда я на другой день проснулся и вышелъ на палубу, пароходъ уже быстро шелъ внизъ по Волгѣ, и при попутномъ вѣтрѣ мы дѣлали около двадцати верстъ въ часъ, какъ мнѣ говорилъ мой хозяинъ – машинистъ.
Пассажиры палубные, пьющіе чай, и нѣкоторые каютные уже напились чаю; я попросилъ подать для меня самоваръ на палубу. Мой попутчикъ сильно противъ палубы возставалъ, но я рѣшительно ему объявилъ, что буду пить чай на палубѣ, и ежели онъ хочетъ со мной пить, то и онъ долженъ пить на палубѣ, а не желаетъ – какъ знаетъ.
– Вы кушайте на палубѣ, наконецъ, рѣшился онъ: – =– а я послѣ въ каютѣ.
– Какъ знаете.
– Пусть онъ пьетъ чай на палубѣ, а мы съ тобой вмѣстѣ буденъ пять, сказалъ онъ своему товарищу: – возьмемъ самоваръ въ каюту, тамъ и напьемся!
Мнѣ подали самоваръ и я усѣлся за чай, и сталъ всматриваться въ публику; палубные раздѣлились кучками: козаки, армяне, татары, всѣ народности сидѣли отдѣльно; только одинъ жидъ, отдѣлившись отъ своихъ, сидѣлъ посреди палубы и читалъ, покачиваясь изъ стороны въ сторону, какую-то книжку, чѣмъ онъ и вчера цѣлый день занимался.
– Святой человѣкъ! сказалъ мнѣ еврейчикъ, подсаживаясь ко мнѣ.
– Кто святой человѣкъ? спросилъ я.
– А вотъ онъ святой человѣкъ, отвѣчалъ онъ, указывая на качающагося жида.
– Почему же онъ святой?
– Все читаетъ.
– Что читаетъ?
– Святыя книги все читаетъ.
– Чего же онъ мотается изъ стороны въ сторону? сидѣлъ бы смирно.
– Безъ этого нельзя.
– Отчего?
– Безъ этого ничего не выйдетъ.
Посмотрѣлъ я на этого святаго я подумалъ, что ежели этотъ жидъ святой, то на землѣ совсѣмъ нѣтъ грѣшныхъ людей: онъ былъ грязенъ, на лицѣ ясно было написано одно только ханжество, лицемѣріе и больше ничего… Непріятно было на него смотрѣть даже: мой собесѣдникъ былъ немногимъ лучше святаго человѣка. Онъ началъ-было еще со мною говорить, я не охотно ему отвѣчалъ, и онъ отошедъ отъ меня.
– Послушайте, сказалъ я, обращаясь въ козаку зеленой-шубѣ: – подсядьте ко мнѣ, давайте вмѣстѣ чайкомъ побалуемся: вдвоемъ все веселѣе.
– Благодаримъ покорно за чай: мы уже напились, отвѣчалъ козакъ: – а такъ посидѣть можно; разумѣется, ничего не дѣлаешь, одному скучно, добавилъ онъ, подсаживаясь поближе ко мнѣ.
– Тутъ и дѣло будетъ: чай будемъ пить; а это дѣло не будетъ мѣшать намъ съ вами и поговорить – все веселѣе.
– Извольте, извольте…
– Кушайте, сказалъ я, наливъ чашку чаю, и подвигаясь къ нему поближе.
– Что этотъ человѣкъ все читаетъ молитвы? спросилъ я, указывая на качающагося чтеца.
– Жидъ!..
– Что же, что жилъ?
– Одно слово: жидъ!..
– Вѣдь и между евреями есть много людей хорошихъ; что же, что онъ еврей?
– То еврей, а это жидъ!..
– Я васъ не понимаю…
– Я въ Вильнѣ служилъ, а Вильна – жидовская сторона… Тамъ я на жидовъ насмотрѣлся: есть тамъ еврея, что и русскому не уступятъ; есть честные, на своемъ словѣ тверды!.. А те есть жиды!.. Какъ есть жиды!..
– Да вѣдь вы были въ Вильнѣ, стало быть знаете, что жиды и евреи одинъ народъ?
– Одинъ и не одинъ!..
– Какъ не одинъ?
– А вотъ видите того человѣка? спросилъ онъ меня, указывая на козака-шута, который скоморошничалъ передъ кучей армянъ, одобрявшимъ его громкимъ смѣхомъ.
– Вижу.
– Что онъ за человѣкъ?
– Вашъ донской козакъ, отвѣчалъ я:– на немъ и шапка и шинель козацкія…
– По одежѣ еще не простой козакъ, перебилъ онъ меня: – по платью видно… видите, у этого человѣка на погонахъ-то что нашито? По одежѣ, онъ старшій урядникъ.
– Стало быть, козакъ?
– Нѣтъ, не козакъ!..
– А кто жь?
– Холопъ, шутъ, скоморохъ!.. Какъ хочешь назови!.. А только козакомъ его назвать нельзя.
– Развѣ между козаками и совсѣмъ нѣтъ дурныхъ людей? спросилъ я.
– Какъ не быть!..
– Ну, а этотъ…
– То дурной человѣкъ, да не холопъ! запальчиво проговорилъ козакъ зеленая-шуба: – холопъ не козакъ!.. Козакъ всякъ самъ себѣ атаманъ!… Вотъ что!..
– По вашему выходитъ, что и жидъ не еврей? спросилъ я, перебивая толки о козакѣ.
– Не еврей!
– Оно, пожалуй, и правда ваша, сказалъ я усмѣхаясь: – не всякій козакъ – козакъ.
– Вотъ и этотъ шутъ, подтвердилъ зеленая-шуба: – этотъ шутъ – холопъ, а не козакъ.
Мы напились чаю, отдали самоваръ моимъ попутчикамъ, а сами остались на томъ же мѣстѣ и продолжали между собою калякать, кажется, обо всемъ.
– Ошибиться всякому можно, говорилъ мой козакъ:– всѣ люди грѣшны.
– Разумѣется.
– Иной разъ дѣло такое подойдетъ, продолжалъ козакъ:– пустое дѣло, всякая баба то дѣло разсудитъ; а на тебя ровно столбнякъ какой найдетъ! Не разсудишь – сфальшишь.
– Случается и это.
– Да вотъ старики разсказываютъ: въ какомъ-то царствѣ, не то въ королевствѣ, жилъ богатѣйшій купецъ. Поѣхалъ онъ на ярмарку, продалъ товары и ѣдетъ домой, а денегъ у него много: кожанная киса за пазухой, а въ той кисѣ десять тысячъ золотыхъ книгъ. Ѣхалъ, ѣхалъ – все киса цѣла; сталъ подъѣзжать къ своему городу и оброни изъ за пазухи кису съ золотомъ. Пріѣхалъ домой, хвать – кисы нѣтъ!.. Сейчасъ заявилъ кому слѣдуетъ: киса съ золотомъ пропала!.. А за тѣмъ купцомъ слѣдомъ ѣхалъ мужикъ… такъ мужиченко, плохенькій съ виду… Ѣхалъ мужикъ, да и наѣхалъ на кису съ золотомъ, Поднялъ… „Что я съ этой казной буду дѣлать? еще и пропадешь совсѣмъ, думаетъ мужикъ, лучше заявлю находку эту кому тамъ слѣдуетъ“. Пріѣхалъ мужикъ въ городъ, прямо къ городничему, что-ли, по вашему, или къ губернатору. – „Нашелъ, говоритъ, канву: обронилъ кто, знать.“ – Сейчасъ послали за купцомъ. – „Ты потерялъ кису съ золотомъ?“ – „Я, говоритъ купецъ.“ – „Какая киса была?“ – „Кожанная, жолтая, такъ, али красная, съ такими-то и такими мохорчиками“. – Такъ… посмотрѣли на кису, киса такая, какъ купецъ сказалъ. – „Гдѣ ты кису потерялъ?“ спрашиваютъ купца. – „Въ такомъ-то и такомъ мѣстѣ“. Позивали мужика. – „Въ какомъ мѣстѣ нашелъ кису?“ – „Въ такомъ-то“. – И то купецъ правду сказалъ. – „Твоя киса?“ спрашиваютъ купца, да и положили кису на столъ. – „Моя!“ обрадовался купецъ. „Такъ изволь получить, говорятъ купцу, а мужика наградить, какъ законъ велитъ“. – Купецъ знаетъ: по закону мужику какая такъ часть слѣдуетъ; мало ему стало изъ пропадшей казны мужику отдѣлить. – „Надо, говоритъ, сперва казну сосчитать“. – Сосчитай, говорятъ ему. – Сталъ купецъ казну считать; сосчиталъ. „Не всѣ, говоритъ, деньги“. – Какъ не всѣ?– „У меня было въ кисѣ 12 тысячъ, а здѣсь всего только десять!..“ А въ кисѣ то у купца и было десять тысячъ, а двѣ-то тысячи онъ надбавилъ, чтобъ мужику часть не платить. „Въ острогъ! кричитъ купецъ въ острогъ мужика: двѣ тысячи золотыхъ укралъ“. – Мужикъ божится, клянется, что золота и не трогалъ, а купецъ знай свое: – „въ острогъ, да въ острогъ!“ – Стали господа судить: укралъ бы мужикъ деньги – всѣ бы укралъ; и какъ посмотришь: купецъ отыскалъ деньги; съ чего ему на радостяхъ врать?.. Судили, судили, а все разсудить не могли!.. Дошло дѣло до царя, и царь разсудить этого дѣла не можетъ… Приходитъ царь домой къ своей царицѣ и разсказываетъ про купцову кису: какъ пропала киса, какъ принесъ мужикъ ту кису, а купецъ говоритъ, что двухъ тысячъ золотыхъ не хватаетъ. Укралъ-ли мужикъ, купецъ ли хвастаетъ – разсудить не могу, говоритъ царь. – „Экой ты царь, говорятъ Царица: такого дѣла разсудить не можешь!..“ – „А ты разсудишь?“ спрашиваетъ царь. – „Я разсужу!“ – „А какъ?“ – „Вотъ какъ: веля ты принести ту кису, да 12 тысячъ золотыхъ и прикажи купцу уложить тѣ золотые въ кису и завязать: уложитъ, завяжетъ какъ надо – купецъ правъ; не завяжетъ кисы – купецъ облажно на мужика говоритъ“. – Царь видитъ, царица разсудила правильно: послалъ за купцомъ. – „На, говорятъ купцу царь: на твою кису; на тебѣ 12 тысячъ золотыхъ; уложи золотые въ кису и завяжи какъ было“. – Сталъ купецъ въ кису деньги укладывать: десять тысячъ хорошо положилъ; сталъ еще укладывать – не лѣзутъ… Тысячу-то одну онъ кое-какъ и бокомъ-то, и сщекомъ-то уклалъ: а другую, двѣнадцатую то, класть некуда: и такъ кису завязать нельзя. Тогда царь видятъ мужикову правду, а купцову неправду: купца сказнилъ, а мужика наградилъ.
Я сошелъ въ свою каюту я увидалъ преотвратительную картину: я воочію видѣлъ, какъ
Ходитъ спѣсь надуваючись.
На главномъ мѣстѣ преважно, въ шапкѣ, сидѣлъ мой попутчикъ, передъ нимъ ломался и паясничалъ козакъ шутъ; бурлакъ подобострастно подавалъ ему набитую трубку – носогрѣйку; другой торопливо зажигалъ спячку; человѣкъ пять-шесть съ подобающимъ уваженіемъ къ его особѣ стояли, не смѣя, вѣроятно, въ его присутствіи сѣсть… Духота была страшная, и я поспѣшилъ выбѣжать на палубу.
– Не можете ли вы мнѣ чѣмъ нибудь помочь? спросилъ, подходя ко мнѣ, какой-то господинъ лѣтъ двадцати, въ козацкой фуражкѣ и нѣмецкомъ пальто.
– Чѣмъ ногу я вамъ помочь?
– Я не смѣю васъ безпокоить.
– Позвольте васъ попросить сказать мнѣ, спросилъ я:– съ кѣмъ имѣю честь разговаривать?
– Я профессоръ магіи.
– Въ такомъ случаѣ я рѣшительно не имѣю никакой возможности вамъ помочь.
– Я такъ я думалъ.
– Такъ для чего же вы ко мнѣ обращаетесь съ просьбой о помощи?
– Все-таки лучше.
Мы помолчали.
– Вы гдѣ учились? спросилъ я этого профессора магіи:– кто васъ училъ фокусамъ?
– Я учился въ гимназіи.
– Въ гимназіи? спросилъ я, озадаченный этимъ отвѣтомъ: – развѣ въ гимназіи учатъ фокусничать?
– Нѣтъ-съ!.. Въ гимназіи я учился разнымъ наукамъ, а магіи я самъ собою выучился: читалъ много книгъ, много упражнялся; много…
– Какія же вы книги читали?
– Все хорошія.
– Какія же?
– Хорошія.
– Вы не можете-ли припомнить названія книгъ, имена авторовъ этихъ книгъ?
– Нѣтъ-съ: теперь забылъ.
– Вы кончили курсъ въ гимназіи?
– Нѣтъ-съ, не кончилъ.
– Отчего же?
– Сталъ заниматься магіей.
– Надо бы сперва кончить курсъ въ гимназіи, а тамъ хоть бы и многіе занимались.
– Призваніе-съ!..
– Плохое призваніе.
– Что дѣлать!
– Куда же вы теперь ѣдете?
– Я теперь ѣду въ Екатериненбургъ.
– Куда?
– Въ Екатериненбургъ.
– Изъ Царицына на Астрахань въ Екатериненбургъ? спросилъ я.
– Да-съ.
– Какъ же вы поѣдете?
– Изъ Астрахани, гдѣ я дамъ нѣсколько представленій, поѣду на Гурьевъ, изъ Гурьева на Екатериненбургъ, а потомъ поѣду по всѣмъ сибирскимъ городамъ.
– Помилуйте!.. Да вѣдь этимъ путемъ вы дѣлаете нѣсколько тысячъ верстъ лишнихъ!
– Этимъ путемъ для меня лучше.
– Чѣмъ же лучше?
– По пути я буду магическіе опыты производить: тамъ профессоровъ магіи никогда не было.
– Гдѣ же вы будете свои фокусы показывать?
– По пути во всѣхъ городахъ.
– Да тамъ и городовъ нѣтъ.
– Буду заѣзжать къ помѣщикамъ.
– И помѣщика нѣтъ ни одного.
– Посмотрите, пожалуйста, какое прекрасное кушанье! сказалъ, подходя ко мнѣ, греческій купецъ, радостно показывая кушанье, положенное на чайное блюдечко.
– Покажите.
Вѣроятно немногіе отгадаютъ, какое было кто прекрасное кушанье.
– Хорошо? спросилъ грекъ.
– Что кто?
– Щучья икра съ деревяннымъ масломъ! отвѣчалъ грекъ, весь сіяя отъ радости.
– Пахнетъ не очень хорошо.
– Нѣтъ, очень хорошо…
Впрочемъ, о вкусахъ не спорятъ: грекамъ очень понравилось деревянное масло, самаго дурнаго качества, которое держатъ на пароходѣ для смазки машины.
Грекъ побѣжалъ кушать свое деревянное масло, а ко мнѣ подошелъ парень лѣтъ 26, въ полумонашеской одеждѣ, котораго я видѣлъ наканунѣ въ общей каютѣ, сильно выпившимъ; онъ тогда лежадъ на диванѣ и загадывалъ загадки далеко не двусмысленнаго содержанія, чѣмъ потѣшалъ армянъ-пассажировъ.
– Спаси васъ Господи! сказалъ онъ, подходя и кланяясь по монашески.
– Покорно васъ благодарю.
– Вы худа ѣдете?
– Я въ Астрахань… А вы куда?
– Я по монастырямъ – Богу трудиться, для своей души!… смиренно отвѣчалъ онъ.
– Вы монахъ?
– Нѣтъ еще.
– По платью васъ можно за монаха принять.
– Желаю быть монахомъ.
– Куда же вы теперь ѣдете?
– Въ Казань.
– Какъ въ Казань?
– Да пока въ Казань, а такъ, ежели Богъ грѣхамъ потерпитъ, пойду въ Тобольскъ.
– Изъ Царицына въ Казань черезъ Астрахань…
– Богъ пути указуетъ…
– Хотите, я вамъ найду попутчика: онъ почти тѣмъ же путемъ въ Тобольскъ ѣдетъ.
– Сдѣлайте милость!
– Извольте.
– А позвольте васъ спросить, спрашивалъ меня желающій принять монашество:– изъ какихъ чиновъ будетъ мой будущій сопутникъ?…
– Чина его я не знаю.
– Занятіе?…
– Онъ фокусникъ.
– Помилуйте! и желающій принять монашество отвернулся отъ меня съ негодованіемъ.
Никакъ не ожидалъ я найдти двухъ пассажировъ, которые, не сговариваясь между собой, избрали такой оригинальный маршрутъ въ Тобольскъ. Подумавъ, я пересталъ удивляться: я и самъ, кажется, ѣду въ Москву изъ Орла на Астрахань, Красный Яръ…
– Посмотрите, пожалуйста, показывалъ мнѣ маслину грекъ, скушавшій икру съ деревяннымъ масломъ: – вотъ изъ чего дѣлается это масло… Я нашелъ это въ жилеткѣ въ карманѣ. Покушайте, пожалуйста, какъ это прекрасно-вкусно!… Какъ кто прекрасно-хорошо!…
Не только покушать, и дотронуться я не рѣшался до маслины, пролежавшей у грека въ карманѣ болѣе мѣсяца, и поспѣшимъ удалиться и отъ грека и отъ маслины.
– Посмотрите, на сколько рѣчекъ разбилась Волга! сказалъ козакъ, показывая мнѣ на Волгу, которая чѣмъ ниже, тѣмъ болѣе усѣяна островами.
– Да, много…
– Сколько рѣчекъ, ручьевъ какая рѣка принимаетъ, назидательно проговорилъ другой козакъ: – на сколько рѣчекъ та рѣка подъ конецъ и разбивается.
Я пріѣхалъ въ Астрахань; но объ Астрахани, Красномъ Ярѣ послѣ, въ другомъ мѣстѣ.
Я ничего не говорю о берегахъ Волги; отъ Царицына до Астрахани такъ однообразны эти берега, что объ нихъ и сказать нечего: правый берегъ возвышается обрывомъ иногда на нѣсколько аршинъ, а лѣвый совсѣмъ равнина нескончаемая, и все это голо до нельзя; кое-гдѣ показывается тальникъ, да еще надо прибавить, что я проѣзжалъ эти мѣста раннею весной, когда даже зелени никакой не было. Разъ только всѣ встревожились: будемъ проѣзжать мимо дворца князя Тюмени!… Мимо дворца калмыцкаго князя! Заговорили всѣ пассажиры, не доѣзжая до дворца калмыцкаго князя еще верстъ за десять. Подъѣхали въ дворцу – очень обыкновенный помѣщичій домъ, да еще и помѣщика-то не очень богатаго.
Красный Яръ, 1869 г…
Въ Красный Яръ я прибылъ въ концѣ апрѣля поздно вечеромъ, на почтовой косной. Хотя изъ Астрахани мы выѣхали около 9 часовъ утра, до Краснаго же Яра отъ Астрахани считается по казенному всего только 35 верстъ, но въ лодкѣ рѣдко удается проѣхать ближе 8 часовъ; а какъ почтовые гребцы не считаются здѣсь очень рьяными, то мы и пробыли въ пути болѣе 12 часовъ. Пріѣхавъ, я тотчасъ увидалъ, чѣмъ отличается Красный Яръ отъ другихъ городовъ, хотя не бывшему здѣсь трудно этому повѣрить даже. Красный Яръ отличается отъ другихъ городовъ всего земнаго шара тѣмъ, что въ немъ нѣтъ жителей. Вы вѣроятно слыхали поговорку: только и ходу, что изъ воротъ да въ воду; это сказано именно про Красный Яръ: онъ стоитъ на солончаковомъ островѣ, который длиной съ версту, а шириной съ полверсты; кругомъ вода; большіе протоки Волги или, какъ здѣсь ихъ называютъ, рѣки Бузанъ и Ахтуба [1]1
Названія татарскія: Ахтубе по русски Бѣлый бугорь; Бузанъ – холодная вода. Авт.
[Закрыть], малые или по здѣшнему ерики и ильмени, т. е. озера или, лучше сказать, заливы большая часть ильменей и ериковъ пересыхаютъ къ концу лѣта, но въ полную воду они сливаются съ Волгой и по нимъ ходятъ большія суда. Въ большую полую воду заливаются всѣ острова между Краснымъ Яромъ и Астраханью, иногда такъ высоко, что поверхъ лѣсовъ ходятъ большія суда.
