Текст книги "Очерки поповщины"

Автор книги: Павел Мельников-Печерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Июня 30-го екатеринбургские старообрядцы дали требуемый князем Голицыным ответ в письме, подписанном 97 лицами. Подписи Рязанова тут не было. Настойчиво прося об исполнении всего, что изложено ими в условиях 30-го апреля 1818 года, старообрядцы положительно не согласились зависеть от синода на том основании, на каком зависят от него ставропигиальные монастыри, и по-прежнему просили об учреждении старообрядческого духовного правления, которое бы состояло из одних мирян, без участия духовенства, и зависело бы непосредственно от министра духовных дел. Вот это письмо:

«Вникая в отеческую мысль вашего сиятельства, чтобы внимательно прочесть прежнее письмо вашего сиятельства, от 12 числа декабря прошлаго 1818 года последовавшее, мы понимаем из сего то, чтобы согласиться быть зависимыми, на основании ставропигиальных монастырей, святейшему правительствующему синоду, вследствие чего приемлем смелость вашему сиятельству донести, что постоянное и непреложное желание нашего общества есть то, чтоб существование нашего богослужения основано было по точным законам коренной святой грекороссийской церкви, премудростию Божьею и многими святителями озарившую, и потому не могли и не можем сделать от оных преданий, существуемых более шестисот пятидесяти лет, до самых времен патриарха Никона, никаких отступлений, как чтимых тогда единственными и господствующими во всей империи, от коих самомалейшее отступление и изменение есть совести нашей противно, и оное повергнуть может общество наше, в Сибири боле ста пятидесяти тысяч душ обитающее, в совершенное раздробление и разномыслие. Следственно правительство, пекущееся о устроении всех составов государства, не узрит из того никакой пользы, кроме умножения различий, которыя в самом начале породили утеснения и затруднения, во избежание коих всякий из нас скорее может согласиться, оставя ветви промышленности и хлебопашества, только для государства полезнейшия, удалиться в прочие места Российской империи, где, как известно, древнее богослужение и поныне еще терпимо.

Предаваясь на дальновиднейшее и благо вашего сиятельства рассмотрение, как особы, истину и просвещение во все сословия водружающей, осмеливаемся утруждать от лица всего общества старообрядцев Сибирского края всеубедительнейшею просьбой об исходатайствовании нам у престола всемилостивейшего монарха нашего на отправление богослужения и устроение того порядка, каковый изложен нами 30-го апреля 1818 года, и дозволение иметь нам в Екатеринбурге по духовной части старообрядческое правление или контору, состоящую из степенных и почетнейших старшин, кои, находясь под покровительством и повелением особы вашей, по званию министра духовных дел, во священнейшую обязанность вменять будут исполнять все то, что в пунктах наших, от 20 мая 1818 года к вашему сиятельству представленных, изъяснено.

Сиятельнейший князь, не усекните древа во время смирения его и не умножьте страданий людям в правилах непорочности предками посеяннаго, но умножьте плоды мирных граждан и поселян, ищущих покрова в скорби, многое время сердца их подавляющей, воздвигните неразрушаемый в сердцах наших памятник великодушия возведением в обществе нашем свободнаго по древним уставам в святых храмах жертвоприношения Творцу и Создателю всех. Сим единым средством благоустроенное верховное правительство достигнет своего спокойствия от жалоб и следствий, в чем среди вожделеннейшаго мира, неизреченными судьбами и теплыми всеобщими к Господу Богу молитвами дарованнаго, не токмо не можем мы отчаиваться, но ласкаем себя сильнейшею надеждой быть водворенными в то же терпение и положение, коим ограждены все прочия исповедания и даже самые духоборцы, совершенно от святой церкви и ея таинств удалившиеся.

Посему на принятое вашим сиятельством в замечание употребленное нами слово «сообразя всю готовность и невозможность» разумели и разумеем в том смысле, как ваше сиятельство усмотреть изволили, что мы не могли принять новаго, желаем остаться при древнем положении, просим всенижайше единой токмо свободы на храмы наши, священство и богослужение, сообразной со всеми прочими вероисповеданиями, не ищем ни безначалия, ни решительнаго отдаления себя от взора правительства, но умоляем высокую особу вашего сиятельства принять общество сие под единственное ведение и покровительство, на том точно основании, на каком общества екатеринбургских старообрядцев с поверенными многих других таковых же обществ изложило и к вашему сиятельству, от 20 мая 1818 года, препроводило особые пункты, с тем, чтобы духовное наше правление или контора во всех случаях представления свои по делам духовным производила к особе вашего сиятельства и получала на оныя разрешения и предписания единственно от министерства духовных дел; потребныя же в таковых случаях сношения с святейшим синодом просим всенижайше ограничить токмо между оным правительствующим синодом и министерством духовных дел.

Засим, не обременяя более особу вашего сиятельства, дорожа бесценно всякой минутой, но изложив мнения и намерения общества старообрядцев всего Сибирскаго края, повергаем судьбу свою единому покровительству и высоким добродетелям вашего сиятельства, слезно умоляем не отрещись от принятия на себя хотя новаго и труднаго, но для нескольких сот тысяч душ спасительнаго бремени, и всенижайше просим предстать ко вселюбезнейшему и милостивейшему монарху нашему с ходатайством и прошением милосердаго о нас соболезнования, за которое с благоговением и умилением приносить будем всех Царю усердныя и теплейшия наши молитвы, чувствуя в полной мере, колико много зависит участь наша и нашего потомства от милостиваго содействия особы вашего сиятельства в деле, в котором есть вера, спасение и живот».

Тем и кончилось дело, начатое Рязановым. Просьбы екатеринбургского общества остались без последствий. Старообрядцы думали, что отказом от предложений князя Голицына они нажили себе в нем сильного врага. Не можем сказать, насколько были они в этом правы, но нелишним считаем заметить, что увольнение его от должности министра духовных дел все старообрядцы считали особенным для себя божеским благодеянием.[234]234
  В 1824 г. пермский губернатор Тюфяев представил письмо екатеринбургских старшин: Луки Тарасова, Фомы Казанцова, Якима Рязанова и Якова Михайлова, от 20 июня 1824 года, к старообрядскому обществу Чимеевской волости (находится в «Деле департамента общих дел министерства внутренних дед» 1819 г., № 2), в котором, между прочим, сказано: «Общество здешнее, из многих полученных сведений, давно уже замечало, что министр духовных дел, князь Голицын, желал, за несогласие наше к подчиненности синоду, моление в старообрядческих церквах, часовнях и молитвенных домах вовсе воспретить, что из слов его превосходительства, нового вашего губернатора (тобольского, А. М. Тургенева) было приметно. Но, пострадавый для спасения рода человеческого, Христос Спаситель наш, ведый все сердца и помышления, чрез споспешествующих Его человеколюбивой благости, от управления духовными делами как его, князя Голицына, так и директора сего департамента, генерала Тургенева, вселюбезнейший наш государь удалил». Рязанов, еще до решительного ответа екатеринбургских старообрядцев Голицыну, хлопотал о дозволении кончить начатую постройкой еще в 1814 г. огромную каменную церковь и перенести в нее богослужение из ветхой деревянной, и о дозволении иметь иргизских попов. Церковь достроить и служить в ней дозволили, а император Александр, в бытность в Екатеринбурге (в октябре 1824 г.), дозволил поставить на ней крест. Рязанов настойчиво хлопотал о попах и дозволении екатеринбургскому старообрядческому обществу пользоваться самостоятельностью, но не имел успеха. В 1829 году, возвратясь из Петербурга, он сложил о себя звание попечителя и старшины. Однако и после того, в продолжение девяти лет, Рязанов не переставал быть руководителем и ходатаем екатеринбургских старообрядцев («Дело департам. общих дел министерства внутренних дел» 1831 г., № 17). Сотрудником его, вместо умершего Казанцова, был Егор Катаев, управлявший Верх-Исетским заводом гг. Яковлевых. Последнее усилие Рязанова достигнуть столь настойчиво преследуемой им цели относится к 1837 году. Он, вместе с другими богатыми старообрядцами Екатеринбургского края, подал главному начальнику горных заводов, генералу Глинке, прошение о том, чтоб иметь независимых от епархиального ведомства священников с подчинением их главному начальнику горных заводов Уральского хребта. Генерал-лейтенант Глинка, представляя просьбу их, присоединил и свое ходатайство, написанное в сильных и энергических выражениях. В марте 1838 года прислан был отказ, и при этом повелено было обязать Рязанова и других подписавших прошение подписками, чтоб «они впредь не осмеливались утруждать начальство подобными ухищренными просьбами». Тогда Рязанов, видя неудавшимися долговременные свои ходатайства, обратился к православию, на условиях единоверия. Построенная им церковь обращена в единоверческую. Рязанов умер в Екатеринбурге 14 декабря 1849 г.


[Закрыть]

Сколько известно, ни московское, ни другие общества старообрядцев не принимали участия в екатеринбургском деле. Были и такие суеверные ревнители старины, которые весьма недоброжелательно смотрели на предприятия Рязанова, желавшего узаконения прав и свободы старообрядческого богослужения. По их мнению, искать у никониан чего-либо для старой веры значило мешать свет со тьмою. «Кое общение Христу с Велиаром?» – говорили они и никак не соглашались выступить из своего замкнутого круга. Тем не менее их очень интересовал исход рязановского дела – дадут ли попов, позволят ли строить кельи и поправлять старые часовни. О дозволении иметь попов ходатайствовали в то же время общества московское, саратовское, тверское и другие.

IX. БЕГЛЫЕ ПОПЫ В ДВАДЦАТЫХ И ТРИДЦАТЫХ ГОДАХ

В марте 1822 года последовали наконец столь долго и с таким нетерпением ожидаемые старообрядцами правила «о попах и молитвенных домах». В правилах этих, высочайше утвержденных 26 марта, было сказано:

I. Касательно беглых священников, у раскольников находящихся: 1) Буде они не сделали никакого уголовного преступления, о чем губернаторы должны сами разыскивать и спрашивать у епархиальных архиереев, то оставлять их на месте, как таких людей, коими не дорожат. 2) На требования же епархиальных архиереев о высылке таковых священников отвечать, что они находятся при своих местах. 3) Если ж беглый священник появится у раскольников, и об нем откроется, что он учинил побег от своего места по причине соделанного им преступления, то по требованию епархиальных архиереев их высылать. 4) Где у раскольников нет молитвенных домов ни церквей, там не держать ни под каким видом беглых священников. 5) Священникам, оставленным у раскольников, приказать для порядка вести метрики и представлять о том ведомости ежегодно гражданскому начальству.

II. Касательно церквей раскольничьих: 1) О тех, кои давно построены, не входить ни в какое дальнейшее рассмотрение и оставлять их без разыскания. 2) Вновь же строить не дозволять ни по какому случаю.[235]235
  «Собрание постановлений о расколе». С.-Петербург, 1858 г., стр. 75 и 76. – Н. К. Варадинова «История министерства внутренних дел», том VIII, стр. 101 и 102.


[Закрыть]

Правила эти, официально считавшиеся «секретными», были разосланы только губернаторам, и то через полгода после их утверждения.[236]236
  Циркуляр министерства внутренних дел последовал 30 сентября 1822 года.


[Закрыть] В первый раз они были напечатаны только в 1858 г., то есть через тридцать лет после их отмены, и когда явились в печать, то имели уже значение единственно как исторический документ. Но еще осенью 1822 г. на Рогожском кладбище происходили совещания по поводу новых правил, которые, несмотря на их официальную секретность, тотчас по утверждении находились в тысячах копий у всех старообрядцев. В этих совещаниях, кроме московского общества, принимали участие старообрядцы городов Коломны, Егорьевска, Подольска и Вереи, селения Вохны (Павловский посад), Гуслицкой волости, и разных селений Коломенского, Бронницкого, Дмитровского, Серпуховского, Егорьевского, Зарайского и Покровского уездов. Тогда же подобные совещания происходили в Ржеве, Торжке, Твери, Калуге, Туле, Боровске. Что касается до Екатеринбурга, то, по совещанию тамошнего общества, Рязанов и Казанцов разослали правила 26 марта старшинам всех старообрядческих обществ Пермской и Тобольской губерний с тем, чтобы они составили по каждому селению именные списки старообрядцев, долженствующие быть основою для ведения метрик.[237]237
  Вот одно из писем к екатеринбургским старшинам, от 8 ноября 1823 года: «М. г. Ерофей Никитич! Какое последовало, по неизреченным судьбам и Промыслу Всемогущего, по высочайшей воле предписание (т. е. высочайше утвержденные правила 26 марта 1822 года) от г. министра внутренних дел к пермскому гражданскому губернатору, при сем вам прилагаем копию, согласно коему получить должен и тобольский губернатор. Из предписания сего вы усмотрите, что моление, какое производилось во всех наших молитвенных храмах, до сего устроенных, дозволяется производить и впредь без всякого препятствия, а священников, коих мы приемлем из иргизских монастырей, дозволяется иметь при всех тех молитвенных храмах гласно и свободно. Священникам сим не только дозволяется, но и поставляется в обязанность иметь о всех старообрядцах метрические книги и по оным доставлять о родившихся, браком сочетавшихся и умерших в губернское правление ведомости, Следовательно, на основании сих всемилостивейше дарованных нам установлений, никто уже не должен быть из старообрядцев ведом по-прежнему приходским священникам, но повсеместно надлежит установить особые старообрядческие приходы. Почему и просим вас обвестить о сем всех живущих по Шадринской округе христиан, дабы они, с получения сего, нимало не медля, во всяком селении о состоящих в старообрядчестве составили ведомости по приложенной при сем форме (форма приложенная та же, какая употребляется и в православных церквах), и оныя прислали с избранными из главнейших селениев двумя или тремя человеками сюда. Но как при таковом отчислении от приходов российской церкви могут впредь возродиться со стороны приходских священников, вступивших в старообрядчество, притязания, то, дабы сие устроить единожды и ко всегдашнему спокойствию, необходимо нужно было бы сочиненные вами ведомости засвидетельствовать в волостных правлениях, при приходских священниках, или по крайней мере в одном волостном правлении. Где же именно и в каких местах нужно будет вам по Шадринской учредить приход, то есть пребывание священника, о сем просим вас посоветоваться и нас с означенными посланными уведомить. А дабы все сие Вседержитель помог нам всемогущею Своею десницей устроить ко всеобщему успокоению и спасению, то просим вас соборне молиться и воздавать Искупителю нашему, человеколюбцу Богу, хвалу и благодарение, о всем святом Его благоустроении» («Дело департамента общих дел министерства внутренних дел» 1827 г., № 102).
  За это письмо, через 12 лет Рязанов был выдержан при полиции в течение месяца.


[Закрыть] Получив затребованные списки, Рязанов и Казанцов, 25 июня 1823 года, представили их формально в пермское губернское правление, ссылаясь на правила 1822 года и нисколько не подозревая официального секрета. Письма, подобные екатеринбургским, были рассылаемы и из других обществ. Словом, к концу 1822 года вся поповщина от Бессарабии до Байкала знала о высочайше утвержденных правилах, а между тем правила эти считались «секретными». Гласное принятие священника к моленной зависело не от этих правил, а единственно от личного взгляда на дело начальника губернии. Таким образом, в Московской, Тверской, Калужской, Тульской, Саратовской, Могилевской, Черниговской и некоторых других губерниях тотчас же явилось по нескольку «дозволенных» попов, а в других, как, например, в Пермской, и прежде бывших иргизских попов брали под стражу и отсылали в те епархии, из которых они бежали.

Правила 1822 года в некоторых местностях встречены были недоброжелательно. В Лужках,[238]238
  [Посад Стародубского уезда Черниговской губернии, в 30 верстах от уездного города. Лужковская секта открылась по случаю отказа одного казака Войска Донского от присяги на верность службы и от подписания отобранного от него допроса. Наставником этой секты оказался беглый поп в Лужках. Последователи жили в четырех посадах Черниговской губернии: Лужках, Воронке, Еленке и Гуровичах, и распространились в небольшом числе в Земле Войска Донского и в Боровском уезде Калужской губернии. Они, как сказано, не принимали беглых попов, известных правительству, и потому скрывали своих от местных властей, признавали как православных, так и раскольников не своей секты за еретиков, избегали всякого с ними сообщения, отлучившихся из своих селений считали осквернившимися и, по возвращении, очищали их молитвою, которую читали над ними тайные попы. Считали за грех носить мундиры, принимать присягу, брать паспорты для отлучек и подписывать правительственные бумаги, относившиеся к их расколу. В моленных своих надевали одежду, какую носили их предки, отпавшие от церкви во время Никона, и приходивших в другой одежде в моленную не пускали. Секта эта была первоначально в общем пренебрежении у раскольников, но когда в посадах Черниговской губернии не стало дозволенных беглых попов и приняты строгие меры к преследованию их переездов, то многие раскольники других посадов начали ездить в Лужки и исправлять там духовные требы у тайного беглого попа. Жители этого посада, особенно отличаясь упорством в своих заблуждениях, прямо и открыто объявили, что они не имеют ни малейшего желания присоединиться к единоверию. Посад Лужки получил между раскольниками название Нового Иерусалима. В 1845 году, по распоряжению министерства внутренних дел, беглый поп в Лужках был пойман и отослан к духовному начальству, молитвенное здание их запечатано, вместо него построена деревянная единоверческая церковь и определен туда единоверческий священник. Теперь в Лужках старообрядцев 5316 обоего пола, а единоверцев 37. Священника единоверческого более нет. По случаю распространения в Лужках, Еленке, Воронке и Чуровичах лужковской секты, в 1847 учреждены в них особые полицеймейстеры, а в других посадах только помощники становых.]


[Закрыть] например, старообрядцы-перемазанцы решительно отказались иметь у себя гласных попов, считая самую подачу метрик противною совести зависимостью от никониан. Они образовали особую секту, известную под именем Лужковского согласия, или тайной церкви. У них были попы, но держались в большой тайне. Они отвергали присягу, военную службу и паспорты, видя в них печать антихриста, избегали всяких сношений с правительственными местами и лицами и вели пропаганду, особенно на Дону. Секта эта была признана особенно вредною, и в 1845 году, по докладу наказного атамана, донским казакам даже было запрещено ездить в Лужки. Сначала лужковская секта была у старообрядцев в пренебрежении, но когда дозволенных попов не стало, многие обратились в Лужки, и секта «тайной церкви» появилась не только на Дону, но и на Волге, и на Урале, и на Каме, и на Днестре, и на Буге.

Городецкие старообрядцы не приняли попов на основании правил 1822 года, удерживая за собою полученное ими одними, в 1803 году, право брать попов с Иргиза без всяких обязательств относительно метрик и т. п. На Керженце новыми правилами не воспользовались.

Но, вообще говоря, в тех губерниях, где губернаторы дозволили старообрядцам воспользоваться снисхождением правительства, они были довольны своим положением, обзаведясь достаточным количеством попов и даже дьяконов. Так, в Москве, на Рогожском кладбище, попов было девять, дьяконов трое. Иргиз удержал право исправлять попов, но, несмотря на то, рассылка их по старообрядческим общинам значительно уменьшилась. Уменьшились через то и доходы иргизские.

Недолго однако пользовались старообрядцы данными льготами. С 1827 года начинается ряд постановлений, сначала ограничивавший, а потом и вовсе отменивший права и льготы, полученные старообрядцами при Екатерине II и Александре I Представляем краткий перечень этих отмен в хронологическом порядке.

Мы видели, что, согласно правилам 26-го марта 1822 года, губернаторы должны были отправлять к епархиальным архиереям, по их требованиям, тех только из находящихся у старообрядцев беглых попов, о которых откроется, что они бежали от церкви по причине содеянного ими преступления. Так как здесь не объяснено, какие именно преступления в отношении к беглым попам должно считать уголовными, то многие губернаторы затруднялись исполнением требований преосвященных и спрашивали разъяснения министра внутренних дел. Управляющий министерством В. С. Ланской, незадолго перед тем энергически заявивший свою деятельность по делам раскола,[239]239
  1827 года, мая 24, воспрещено беглым попам переезжать из одного уезда в другой; июля 5-го воспрещено исправлять починками и возобновлять молитвенные дома раскольников; ноября 11-го постановлено, чтобы раскольнические книги, противные церкви, по отобрании их, были отсылаемы к обер-прокурору святейшего синода. См. «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858, стр. 106–112.


[Закрыть] уклонился от решения возбужденного вопроса и передал его на обсуждение святейшего синода, который, после перечисления разных уголовных преступлений, во мнении своем прибавил следующее: «Святейший синод, как место, которому вверено охранение ненарушимости священных правил и церковного благочиния, не может не признать самого побега священника от своего места и должности к раскольникам за преступление тяжкое».[240]240
  «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1860 г., т. II, стр. 199–203.


[Закрыть] По такому разъяснению святейшего синода, каждый беглый священник, у старообрядцев находящийся, был преступник, которого, на основании правил 1822 года, должно было губернатору выслать к требующему его епархиальному архиерею. На этом основании должно было бы немедленно взять всех попов, находившихся у старообрядцев. Но в то же время состоялось относительно этого предмета особое высочайшее повеление, вошедшее впоследствии и в свод законов. Московский генерал-губернатор, князь Д. В. Голицын, сообщил министру внутренних дел ведомость о дозволенных попах Рогожского кладбища, а Ланской представил ее государю. Покойный император, рассмотрев эту ведомость, повелел уведомить князя Голицына, чтоб он «ныне находящихся (попов) оставил в покое, но новых не дозволял отнюдь принимать».[241]241
  «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858 г., стр. 111.


[Закрыть] Наконец, в январе 1832 года, представлена была графом Д. Н. Блудовым, бывшим тогда министром внутренних дел, записка, в которой было сказано, что «дальнейшее оставление беглых попов у раскольников не соответствует ни достоинству господствующей православной церкви, ни гражданскому устройству, но как таковое снисхождение, по необходимости правительством допущенное, уже обратилось по секретным правилам 1822 года, в постановление и руководство для гражданских начальств, то и не можно приступить к общим распоряжениям по сему предмету, а в частных случаях полезно делать распоряжения, чтоб вновь не появились у раскольников беглые попы». По обсуждении записки, постановлено: «для постепеннаго установления порядка, свойственнаго благоустроенному государству, принять к руководству по гражданской части правилом: когда дойдет до сведения правительства о вновь бежавшем к раскольникам попе, то такового возвращать в епархию, в распоряжение епархиального архиерея, как то уже и делалось, а со временем распространить и на все губернии последовавшее высочайшее повеление для С.-Петербурга, Москвы и Пермской губернии, чтоб вновь не дозволять появляться беглым попам у раскольников, но прежних оставить в покое, как давно живущих на местах».[242]242
  Там же, стр. 131–134.


[Закрыть]

Вследствие этого распоряжения находившиеся у старообрядцев попы были один за другим вызываемы гражданским начальством к епархиальным архиереям, и в пять лет (до 1837 г.) было взято у старообрядцев и отправлено к преосвященным более пятидесяти беглых попов. Большая часть дел о них, подавших повод к требованию их высылки, возникла по случаю крещений и браков, совершенных ими над такими лицами, которые хотя и состояли в старообрядстве, но в приходских книгах были записаны православными.[243]243
  Указание этих дел находится у Н. В. Варадинова в «Истории министерства внутренних дел», VIII, стр. 300–301.


[Закрыть] В некоторых губерниях высылка старообрядческих попов была производима уже с таким усердием, что граф Блудов счел нужным поставить некоторые границы распоряжениям губернских начальств относительно этого предмета. Так, в 1834 году, по поводу распоряжений пермского губернатора Тюфяева, который в деле истребления раскола постоянно отличался чрезвычайною ревностью, граф Блудов вынужден был разослать ко всем губернаторам особые предписания о том, как должны они поступать, получив от епархиальных архиереев отношение о вновь бежавшем к раскольникам попе. Губернаторам предписывалось, отыскать попа и, учредив за ним в том месте, где он находится, секретный полицейский надзор, предварительно доносить министерству внутренних дел, не делая никаких распоряжений и, до разрешения, не давая никакого отзыва архиерею.[244]244
  «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858 г., стр. 171. Подтверждено 12 апреля того же года. Там же, стр. 179.


[Закрыть] На основании этого распоряжения из Черниговской губернии в 1837 году было получено донесение о тридцати попах, находящихся в Стародубье, высылки которых настоятельно требовали преосвященные разных епархий. Из них графом Блудовым признаны были подлежащие высылке только три попа и один дьякон, что и было утверждено покойным императором.[245]245
  Поп Евдоким Смирнов – как вновь появившийся, дьякон Петров и иеромонахи Епифаний и Виктор – на том основании, что правила касались только беглых священников, а не дьяконов и не монахов. «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858 года, стр. 253 и 254. Распоряжение о том, чтобы всех дьяконов, находящихся у старообрядцев, выслать к епархиальным архиереям, было сделано еще прежде – 11-го марта 1836 года. Там же, стр. 210.


[Закрыть]

Попов, взятых у старообрядцев, – конечно, не всех, но довольно многих, – по суду лишали сана и исключали из духовного звания. Естественно, что такое наказание, справедливое с точки зрения господствующей церкви, не считалось правильным и действительным старообрядцами. Попов, лишенных таким образом сана, они считали мучениками, пострадавшими за истину и за ревность к «древлему благочестию», и если такому расстриженному попу удавалось снова найти себе приют у старообрядцев, он совершал все требы по-прежнему и пользовался еще большим, чем прежде, почетом и уважением. Такой случай открылся в Екатеринбурге в 1835 году. Находившийся в Шарташском селении беглый поп Иван Грузинский был лишен сана и записан в тульские мещане. Приехав в Екатеринбург, под предлогом продажи принадлежавшего ему в Шарташе дома и другого имущества, он продолжал совершать требы. Это дошло до сведения правительства, и тогда было принято за правило, чтобы с каждым беглым попом, лишенным сана, поступаемо было так, как определено в «Своде законов» о состояниях относительно лишенных монашества; на этом основании такому расстриженному священнику не дозволялось проживать, а тем менее приписываться к городским или сельским обществам той губернии, где он был священником, и той, в которой он находился у раскольников, равно как и в обеих столицах. С таких расстриг велено было брать подписки в выполнении ими сего правила, под опасением за нарушение его быть отосланным в Закавказские провинции на всегдашнее пребывание.[246]246
  Там же, стр. 186 и 187.


[Закрыть] Но это мало действовало и на раскольников и на беглых попов. По причине крайнего недостатка в священстве, старообрядцы не переставали тайно содержать расстриг и даже стали брать к себе для совершения духовных треб попов, расстриженных не за уклонение в раскол, а за разные проступки.

Оттого впоследствии велено было всех лишенных сана священников заключать в монастырь.[247]247
  В октябре 1849 года. «Собрание постановлений по части раскола по ведомству св. синода». Спб. 1860 г. Том II, стр. 475–480.


[Закрыть]

Самым важным, по своим последствиям, распоряжением правительства тридцатых годов было уничтожение иргизских монастырей и обращение их в единоверческие. Доселе Иргиз еще сохранял то значение, которое приобрел он на старообрядческом соборе 1783 года. Он по-прежнему пользовался у старообрядцев внутренней и восточной России исключительным правом принимать под исправу попов, приходящих от господствующей церкви в какое бы то ни было старообрядческое общество. В 1834 году, когда еще не все иргизские монастыри были закрыты, саратовский губернатор донес, что на Иргизе, несмотря на воспрещение 1832 года, приняли трех попов и одного из них уже отправили к старообрядцам села Поима, Чембарского уезда. Пензенской губернии, и что исправа попов и рассылка их по-прежнему делается исключительно на одном Иргизе. Поэтому в 1836 году признано было необходимым: «принять меры к прекращению такой исправы беглых попов, сколь постыдной для них, столь же прискорбной для православной церкви, и предписать саратовскому губернатору обязать настоятелей иргизских монастырей подписками впредь не принимать в сии монастыри на исправу беглых попов, так как сие противно и церковным и гражданским законам, с тем, что ежели кто осмелится сделать такую исправу, то допустившие сие настоятели, а равно совершившие и принявшие оную попы будут преданы суду, как распространители ереси».[248]248
  «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858 г., стр. 199 и 200. «Дело департамента общих дел министерства внутренних дел», 1836 г., № 12. Н. В. Варандинова «История министерства внутренних дел», VIII, 303.


[Закрыть] Это распоряжение сильно поколебало Иргиз: оно лишило его громадного дотоле влияния на все старообрядство. Вскоре последовало и совершенное падение Иргиза, монастыри его были обращены в единоверческие.

В то время, когда гражданским правительством принимаемы были исчисленные меры против беглых попов, духовное начальство в пределах своего ведомства предпринимало иные меры для предупреждения самых побегов священников к старообрядцам. Главнейшею причиной уклонения сельских священников в раскол была бедность их и неразвитость. Вполне и безвыходно зависимые в материальных средствах от прихожан, православные сельские священники всю жизнь свою боролись с нуждою и всякими лишениями и, за весьма малыми исключениями, оставались почти нищими. Безотрадно смотрели они на детей своих, зная, что и им и внукам их предстоит та же участь, наследованная от отцов и дедов. По жалкой обстановке своей жизни редкие из священников могли внушить к себе уважение прихожан. Но эта грустная истина слишком известна, чтоб о ней распространяться.

Переход в раскол всегда сулил круглому бедняку если не богатство, то уж непременно вполне обеспеченное в материальном отношении содержание и надежду, что дети его не останутся без куска хлеба и не будут всю жизнь свою нищенствовать. Тульский епископ в 1836 году, не обинуясь, доносил святейшему синоду, что священники уклоняются в раскол по причине своей необразованности и скудного содержания при бедных приходах; а калужский, из епархии которого в десять лет бежало двадцать священников, так объяснял причину этого прискорбного явления: «Старообрядцы, – говорил он, – знакомые с священниками, разными способами стараются войти к ним в доверенность и затем прельщают их, описывая их сельскую жизнь, скучную и бедную, и советуя им перейти к ним, обещая спокойное и безотчетное пребывание и во всем избыток. Священники, особенно те, которые знают за собой пороки, или опасаются доносов и преследований со стороны местного и высшего начальств, иные же по вдовству и неимению детей, а другие наконец от обременения семейством, за лучшее для себя почитают удалиться к раскольникам и действительно уезжают к ним. Между тем семейства их остаются в епархии, и дети, обучаясь в семинариях, при пособиях, присылаемых им отцами из раскольнических слобод, оканчивают семинарский курс наук и занимают священническия места, и нередко случалось, что бежавшие к раскольникам священники с богатым приданым и значительною суммою денег выдавали дочерей своих за лучших учеников высшего отделения семинарии и за учителей, поступивших в священники. Есть примеры, что некоторые из священников, находящихся в расколе, вызывали туда же, к раскольникам, отец сына, тесть зятя, и самые таковые в раскол бежавшие священники записываются, как известно, в мещанския общества».[249]249
  Донесение калужского преосвященного в «Собрании постановлений по части раскола по ведомству святейшего синода». Спб. 1860, т. II, стр. 305–306. Н. В. Варандинова «История министерства внутренних дел», т. VIII, стр. 304.


[Закрыть] Прямым и вернейшим средством к отвращению подобных случаев уклонения священников в раскол, конечно, было бы улучшение положения их хоть до такой степени, чтобы предложения старообрядцев не могли быть для них соблазнительными. Приняты были, однако, иные меры. Святейший синод, по обсуждении донесения калужского преосвященного, постановил: 1) объявить всем ученикам семинарий и прочим лицам, намеревающимся поступить на священнослужительские должности, чтоб они не вступали в брак с дочерьми бежавших к раскольникам священнослужителей, под опасением оставления в звании причетника, пока не загладят своего поступка и не докажут благонадежности к священству, 2) предписать благочинным, под страхом ответственности пред начальством, наблюдать за подведомственными священнослужителями в отношении к образу мыслей их о православной церкви и доносить епископу о подозрительных, а епископу вызывать таких в архиерейский дом, отбирать грамоту на сан и возвращать по удостоверении в благонадежности, 3) преосвященным вменить в обязанность, при выдаче священнослужителям паспортов на отлучки в другую епархию, и от состоящих под судом и сомнительных в образе мыслей и поведении, отбирать грамоты до возвращения из отпуска.[250]250
  Н. В. Варандинова «История министерства внутренних дел», т. VIII, стр. 304.


[Закрыть] Нельзя сказать, чтоб эти распоряжения достигли цели и уменьшили число беглых священников, уходящих к старообрядцам; по крайней мере мы не замечаем, чтобы значительно уменьшилась цифра ежегодных случаев этого рода после издания приведенных правил. Что же касается до прекращения возможности ученикам семинарий жениться на дочерях беглых попов, то богатые невесты находили женихов получше их. Так, дочь одного рогожского попа (Петра Ермиловича Русанова) вышла замуж за штабс-капитана, а дочь другого (Ивана Матвеевича Ястребова), с стотысячным приданым, за человека, весьма значительного в своем кругу. Сыновья беглых попов перестали учиться в семинариях, зато делались зажиточными членами городских обществ; так, сын дозволенного ржевского попа Василия Смирнова (умерший в 1857) был одним из значительных купцов города Твери и жил совершенно по-светски, а два сына дозволенного же тульского попа Павла, оставаясь в православии, получили от него большой дом, множество разных вещей и весьма значительный капитал. Старообрядцы зазирали попа Павла, говорили, что по 31 и 92 правилам Карфагенского поместного собора[251]251
  Правило 31: Епископы и состоящие в клире не усвоивают ничего тем, кои не суть православные христиане, хотя бы то были сродники, ничего из своих вещей, как речено, да не упрочивают таковым посредством дара епископы и состоящие в клире. – Правило 92: Аще который епископ еретиков или язычников, сродников или непринадлежащих к сродству, оставит наследниками своими и предпочтет их церкви, таковому и по смерти да будет изречена анафема, и его имя никогда от иереев Божьих да не возносится. Да не может бытии ему в оправдание и то, аще без завещания отыдет; понеже, быв поставлен епископом, по приличию должен был учинити назначение своего имущества, сообразно своему званию. «Кормчая». Издание 1843 года, стр. 181 и 204.


[Закрыть] он, за представление наследства и приобретенного от священнослужения имения сыновьям своим никонианам, подлежит проклятию. Но чувство отца пересилило в Павле обязанности раскольничьего попа; он пренебрег укорами и даже произнесенным над ним лет пять тому назад старообрядческим архиепископом Антонием с собором отлучением, анафемой и проклятием. Он служит и до сих пор в Туле, имеет много прихожан и, признав было в 1847 году законность белокриницкой иерархии, теперь провозглашает ее незаконность. Это единственный теперь дозволенный поп во всей России, последний из попов 1822 года.

В 1835 году по духовному ведомству принята была еще новая мера для уменьшения числа старообрядческих попов – мера, совершенно другого характера, чем последовавшая по донесению калужского епископа. По случаю добровольного обращения в православие одного иргизского попа, Виноградова, велено было простить его, и об этом предписано было губернаторам объявить чрез доверенных лиц всем старообрядческим попам, не изъявят ли и они готовности предстать пред своим начальством с раскаянием, подобно Виноградову.[252]252
  «Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858, стр. 175–176.


[Закрыть] В Москве сам митрополит принял на себя сделать такое внушение попам Рогожского кладбища.[253]253
  «Журнал московского комитета о раскольниках», 10 мая 1835 г., статья 5.


[Закрыть] Действительно, последовали обращения к православию, но они не были многочисленны: только один поп и один дьякон, жившие у старообрядцев Саратовской губернии, явились к местному архиерею. Они были прощены.[254]254
  «Собрание постановлений по части раскола по ведомству св. синода». Спб. 1860, т. II, стр. 302–303.


[Закрыть]

Строгие меры относительно беглых попов произвели так называемое «оскудение священства». Попов, дозволенных правилами 1822 года и оставленных до смерти при своих местах, оказалось крайне недостаточно для пяти миллионов поповщины, рассеянной от Хотина до Байкала и от Петербурга до Ленкорани, тем более, что им строго запрещено было, как мы уже видели, переезжать не только из губернии в губернию, но даже из одного уезда в другой. Правда, много было и теперь у старообрядцев беглых попов, содержимых втайне и переезжавших из места на место для совершения треб, попов, которые стали известны под именем проезжающих священников. Но положение таких бродячих попов было крайне для них тягостно. Находясь под денно-нощным страхом ареста и суда, они постоянно были «в тревожном состоянии духа, которое старались хоть сколько-нибудь заглушить водкой. Пьяных с утра до ночи перевозили их в коробах, под рогожками, укрывали в подпольях; но, несмотря на такие предосторожности, попы все-таки нередко попадали в руки полиции. Отсюда произошла небрежность при совершении треб, постоянно соблазнявшая истых ревнителей «древляго благочестия». По отзыву самих старообрядцев, невозможно было иметь трезвого и благоговейного священника. Такие попы, действительно недостойные своего высокого призвания, находились в полной зависимости от мирян: от старшин старообрядческих обществ, от попечителей часовен. Без их позволения они не смели исправить ни одной требы, не могли отслужить ни одной службы. Вместе с тем они принуждены были исполнять всевозможные приказания своих «хозяев», в таком даже случае, если и сами видели, что от них требуется незаконное. Таким образом венчаемы были браки в недозволенных степенях родства, в малолетстве и т. п. Особенно много было совершено беглыми попами браков в малолетстве. Известно, что до царствования императора Николая у нас действовал византийский закон, внесенный в Кормчую, по которому вступать в брак можно было мужчинам 14, а женщинам 12 лет. Император Николай для отвращения многих бедственных случаев, бывавших вследствие таких ранних браков, заключаемых между детьми, повелел не венчать мужчин ранее восемнадцатилетнего, а женщин ранее шестнадцатилетнего возраста. Этот новый закон старообрядцы не считали для себя обязательным, считали его даже нарушением священных правил. Беглые попы венчали по-византийски, и оттого возникали русские следственные дела. Мало того, нередко бывали случаи, что, по приказу старшин, браки между старообрядцами расторгались, и поп венчал бывших супругов с другими. Это особенно случалось, когда та или другая сторона обращалась в православие.[255]255
  [Из «дела о иноке Варлааме» (Василье Перепелкине), производившемся в 1847–1849 годах, видно, что православный мещанин Петр Сунгуровский, женатый на старообрядке, дочери варнавинского купца Осокина, и венчанный в православной церкви, был разведен Варлаамом, а жена его потом в посаде Дубовке (Саратовской губернии) была обвенчана с другим (дело в архиве Семеновскою уездного суда). Таких примеров много. У попа Рогожского кладбища, Петра Ермилова Русанова, была дочь Манефа. Овдовев не больше как через неделю по водворении в Рогожском, поп Русанов воспитал дочь при себе и, когда она выросла, сосватал ее за одного штабс-капитана, бывшего впоследствии в одном из городов Вологодской губернии непременным заседателем земского суда. Кладбищенские старшины и вообще все влиятельные люди Рогожского общества подняли сильный ропот, как может старообрядческий священник выдавать дочь за никонианина, да еще за благородного, значит, за бритого, и, призвав попа на совет, уговаривали его отказать жениху. Петр Ермилович, подходя к каждому тут бывшему, говорил: «хорошо, будет по-твоему откажу жениху, только и ты сделай по-моему: женись на Манефе». Из бывших на совещании кладбищенских тузов, миллионеров, людей, конечно, большею частью пожилых и женатых, не нашлось женихов для Манефы Петровны. Петр Ермилович, обругав почтенное собрание дураками и скотами необузданными (любимое выражение покойника), не простясь ушел из собрания и дочь выдал за штабс-капитана. Этот брак очень соблазнял всех кладбищенских, и особенно духовных детей Петра Ермиловича. Стали они уговаривать его и давать много денег (а он был очень корыстолюбив), чтоб он как-нибудь поправил дело. Петр Ермилович поправил, расстроив супружество дочери. Манефа Петровна в 1835 году уехала от мужа к отцу, забрав все приданое, и на Рогожском обратилась к старообрядству. Сам отец расторг ее брак, прочитав над ней какую-то молитву в часовне. Манефа Петровна жила то у него на Рогожском, где пользовалась большим почетом, то в Москве на квартире. Напрасно муж требовал у попа жены своей. Свадьбы несовершеннолетних, не достигших законного возраста для вступления в брак, венчаемы были проезжающими попами во множестве, подобные свадьбы бывали и там, где были дозволенные попы и велись метрики. Об этом возникало много дел. Были и такие примеры, что и не быв венчаны, многие сказывались обвенчанными. Из многих случаев приведу один, бывший в Москве. В 1842 году сорокапятилетний крестьянин деревни Городка (Богородского уезда), Савелий Андреев, вздумал жениться на 14-летней девочке, Афимье Денисовой, православной, которую однако мать ее водила на исповедь на Рогожское. Июня 8, в самый Духов день, жених с невестой поехали в Москву, но рогожский поп почему-то их не обвенчал, хотя жених и имел у себя свидетельство из волостного правления. На возвратном пути жених уговорил невесту сказать в деревне, что они венчаны. Так и сделали. Афимья родила сына, которого крестили и через пять месяцев схоронили на Рогожском. Вскоре после этого Андреев собрался на житье в Москву, но молоденькая сожительница его, наскучив старым мужем, объявила, что она ему не жена, и притом, что она православная. Андреева выдержали в тюрьме три месяца, а Афимью, как малолетнюю, отдали на решение совестного суда, мать же ее, за совращение дочери в раскол, лишили всех прав состояния и сослали в Закавказский край. Мы могли бы наполнить сотни страниц рассказами о подобных случаях, заимствуя их из дел, выписки из которых находятся у нас под руками, но считаем это совершенно излишним.]


[Закрыть]

Влияние старшин или попечителей на попов, дозволенных правилами 1822 года, было еще не так велико; зато беглые попы, тайно у них жившие, были совершенными их рабами. Старшины, как невольников, покупали попов на Иргизе, покупали их навсегда или на время, смотря по условию, и торговали их профессией, собирая деньги с исправлявших духовные требы. Явился особый род промышленников, которые торговали «проезжающими» попами. Сманив попа и исправив его на Иргизе, или в Стародубских слободах, или даже у другого «проезжающего», они возили своего попа из одной старообрядческой местности в другую и наживали хорошие деньги. Из таких промышленников особенно замечателен был в тридцатых и сороковых годах московский мещанин, yроженец Боровского уезда, содержавший в Рогожской части, в Вороньем переулке, постоялый двор, Степан Трифонович Жиров. Про него даже ходили между старообрядцами слухи, будто он одного возимого им попа Егора, польстившись на накопленные им деньги, утопил в какой-то реке. Этот слух не помешал, однако, ему сделаться первым русским старообрядческим архиереем. Это Софроний, епископ симбирский, лишенный впоследствии епархии, теперь находящийся под запрещением и оставшийся в 1863 году на стороне Кирилла белокриницкого, отвергнутого московским обществом старообрядцев.