Текст книги "Очерки поповщины"

Автор книги: Павел Мельников-Печерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

«Оскудение священства» до того довело старообрядцев, что у них зачастую стали появляться так называемые «сумленные» попы. Бывали случаи, и бывали нередко, что какой-нибудь беглый солдат или другой обманщик, добыв настоящую или фальшивую ставленную грамоту, сказывался попом и исполнял духовные требы у легковерных старообрядцев, живших в какой-нибудь глуши. Беглые дьяконы зачастую надевали священнические ризы и совершали священнодействия, которых не вправе были совершать; монахи, не имевшие рукоположения, крестили, исповедовали, приобщали и даже венчали браки. Все оправдывалось словами: «по нужде и закону пременение бывает». Но множество старообрядцев чувствовало и открыто говорило, что бесчинство их священнослужителей смущает их совесть.

Большинство беглых попов не отличалось хорошей жизнью. В вине хотели они утопить и испытываемые ими тревоги и ежеминутное опасение быть пойманным, а может быть, и просыпавшуюся по временам совесть, напоминавшую им отступничество от церкви и торговлю святыней. Почти все попы у старообрядцев были вдовые, и редкие из них подавали духовным детям своим пример целомудрия.[256]256
  [В делах сохранилось множество примеров зазорной жизни старообрядческих беглых попов. Сергей Иргизскнй рассказывает о попе, бывшем в Москве и находившемся шесть лет в связи с девушкой, которую выдавал за родную сестру; когда же прихожане стали укорять его за это, он донес начальству, что на Рогожском варили миро, ушел на Ветку, потом на Иргиз и там священнодействовал. «На Иргизе, – пишет уставщик и ризничий тамошнего Нижневоскресенского монастыря, Платон, – к беглым попам имел невозбранный вход женский пол; такое же гостеприимство было и у монашествующих: они не зазорно принимали каждый свою гостью; женщины даже допускались ночевать в их кельях, и для того все из своей кельи имели сквозь монастырскую ограду калитку и оными выходили без ведома начальствующих». Пользовавшийся большою известностью в Москве и на Керженце в тридцатых и сороковых годах беглый иеромонах Иларий (умерший в 1848 г. холерой) в комаровском скиту, в обители Игнатьевой, открыто имел любовницу Авдотью Константинову, сестру игуменьи обители Игнатьевых Александры; он постриг ее в монашество под именем Елизаветы и имел от нее двух дочерей: Клавдию и Александру. В другой женской обители Комаровского скита, Манефиной, жил в двадцатых и тридцатых годах черный поп отец Евфимий. Ходить за ним, т. е. убирать его комнату, платье и проч., назначалась обыкновенно молоденькая послушница, и он нередко менял одну за другою. Было из кого выбрать. Кроме того, у него вне обители жила еще любовница, романовская мещанка Наталья Варфоломеева, которая после взятия отца Евфимия, сосланного в Саратовскую пустынь, сохранила оставленный ей сим иеромонахом сувенир: кадило и епитрахиль. В 1839 году, в Москве, производилось дело по жалобе мещанки, вдовы Афимьи Поликарповой Шишеевой, на рогожских попечителей, отнявших у нее, при помощи и личном участии чиновников полиции, разное имущество и 5000 р. денег из дома, принадлежащего ей и находившегося в ограде Рогожского кладбища. Шишеева указывала на разные злоупотребления и объясняла расхищение ее имущества тем, что попу, Ивану Матвеевичу Ястребову, хотелось выручить находившуюся у Шишеевой переписку его с оставленной уже им любовницей его, Елизаветой Авксентьевой, замененной другой, Анною Федоровой. В деле есть копия с письма покинутой Елизаветы к попу. Вот оно. «Здравствуй! Любезному моему Ивану Матвеевичу. Забыли, как меня любили, а ныне забыл. Я была молода, согласилась с тобою – ты хотел вечно любить. Вам какая я пришла? Честь свою нарушила, от тебя затяжелела и, страха ради, ушла замуж. Грех вам будет меня забыть! Как вы меня облещали разными ласками. «Лизавета Авксентьевна, когда ты придешь ко мне – только и радости!» Вы меня загубили перед Богом и перед мужем, вы любите Анну Федоровну и покоите ее, а она с стрикулистами таскается и тобою похваляется, твой капот на левантине продала знакомым моим и говорит: «я не хочу носить». А хорошие люди за вами зазирают. Бывало, вы как в письмах писали ко мне и заочно меня целовали полдюжины, аки лично, а нынче забыли. Вспомни обо мне, мой любезный. Извините меня, что я так нехорошо написала: я с тех пор не писывала, как к тебе. Заочно кланяюся вам. Елизавета Авксентьева». Эта записка, написанная лет 16 перед тем, то есть в 1823 или 1824 году, наделала больших хлопот целому Рогожскому кладбищу, а не меньше того и полиции. При производстве следствия, задаренная с одной стороны Авксентьева отреклась и от письма и от бывшей связи с попом; муж ее и разные лица под присягой показали, что она и грамоте не знает. Анну Федорову даже не спросили; от попа письменно потребовали объяснения, он отрекся. Очной же ставки с Шишеевой полиция ему не дала, оправдываясь впоследствии тем, что поп пользуется уважением старообрядцев. Для сличения почерка Авксентьевой потребованы были из конторы кладбища обыскные брачные книги за 1823 и 1824 годы, где, при записке брака Авксентьевой, должна была находиться ее подпись. Попечители отозвались, что книги сгорели в 1831 году. Но из других дел видно, что в 1833 и 1834 годах из этих дел были сделаны выправки. Дело, разумеется, кончилось ничем, а Шишеева ни имущества, ни денег, ни дома не получила. Поступок чиновников полиции был передан на обсуждение губернского правления, но что было там постановлено, – мне неизвестно. Вторая любовница попа Ивана Матвеевича, Анна Федоровна, имела от него сына, и, когда он вырос, из него вышел такой кутила, каких мало на свете бывает: отцовых денег он тысяч сто промотал. Все старообрядцы знали слабость Ивана Матвеевича к прекрасному полу, все и в Москве и по иным городам знали, как он ездит по вечерам к Анне Федоровне, как он ей дом купил у Троицы в Садовниках, несмотря на то, что, по словам его прежней любезной, эта Анна Федоровна с молодыми «стрикулистами» ставила рога отцу Иоанну. Но все прощали ему, ничем не соблазнялись, ибо дорожили дозволенными в 1822 году попами, а Иван Матвеевич был из числа их. Другой поп Рогожского кладбища, Петр Ермилович Русанов, тоже имел любовницу и не одну; от главной и гласной были у него и дети. Эта женщина однажды пожаловалась попечителям Рогожского кладбища, что Ермилыч, много лет имея с нею связь, теперь оставляет ее, не обеспечив ни ее, ни их ребенка. «Обращаюсь, – писала она, – к вам, господа, с покорнейшею просьбой удовлетворить мои законные требования, в противном случае я подам просьбу высшему начальству». За мировую требовала она сто тысяч ассигнациями. Собрались попечители и влиятельнейшие люди Рогожской общины, пришли к попу, и уж не они ему, а он им стал каяться. «Вспомните вы, – говорил он им, – что для вас оставил церковь; вспомните, как вы меня сманивали и обещались всегда выручать. Вот и выручайте теперь, а я действительно грешен, потому, сами вы знаете, что жена моя умерла, недели не прожив на кладбище: беременная, она зимой из бани без сорочки прибежала, потому настращал их кто-то в бане и все платье украл. Бог за отступничество мое наказал меня, и я, по тогдашней моей молодости, связался с этою женщиной; но она это врет, что я оставляю ее без всякого внимания, конца края нет разным подаркам, которые я передарил ей во время нашей связи. Теперь же, находясь при старости лет, я оставляю ее и чистосердечно вам каюсь в моем грехе. Простите меня Христа ради и помогите. Если я вам нужен – помогите мне, а если нет, я за грехи мои готов нести должное наказание: пусть правосудие поразит меня». Жаль было расстаться с попом Ермилычем; он грозил, по своему обыкновению, что уйдет с кладбища и пойдет к митрополиту просить у него суда и наказания за отступничество от церкви. Но жаль было и ста тысяч. Молча думали в конторе тузы Рогожского кладбища, как делу помочь. Тогда богатый фабрикант, почетный гражданин Василий Ефремович Соколов, слепой уже старик, первый заговорил: «не хочу предавать на посмеяние отца моего духовнаго: жертвую для утушения этого дела десять тысяч рублей». За ним последовал коммерции советник Антип Дмитриевич Шелапутин. Деньги собрали, не выходя из конторы, но послали прежде попечителей к поповой любовнице поторговаться. Сладились за 35 тысяч. Петр Ермилыч и после этой истории не переставал ездить к своей возлюбленной, а Шелапутин сказывал, что он сам и смастерил всю эту шутку, чтоб узнать, как его ценят на кладбище, да и деньги, должно быть, ему тогда были нужны.]


[Закрыть]

Удержать попов от неприличной жизни, обличить их, наказать и, в случае неисправимости, судить – было некому. Это дело епископа и притом, на точном основании канонического права, суд над священником принадлежит не одному, а семи епископам, ибо по 12 и 29 правилам Карфагенского поместного собора: «пресвитера судят шесть епископов и свой». Одно могли сделать старшины и попечители с безнравственным попом – прогнать его. Но это было небезопасно. Бывали примеры подобных изгнаний, о них свидетельствуют архивные дела. Но эти изгнания всегда почти дорого обходились не только изгонявшим беспутного попа попечителям, но и целым общинам. Озлобленный поп, из мщения, доносил в таком случае гражданскому или духовному начальству, прибавляя к действительному, конечно, и свои вымыслы. Начинались следствия; попечителей или других влиятельных членов общества предавали суду. Иногда терпела и целая община: например, в случае запечатания часовни, если по доносу попа, что она противозаконно была поправлена, оказывалось при производстве формального следствия, что действительно в ней были недавние починки. С другой стороны, «оскудение священства» было так велико и так ощутительно, что старообрядцы волей-неволей принуждены были терпеть попов, каковы бы они ни были; мало того, они вынуждены были дорожить ими. И чем меньше становилось у старообрядцев попов, тем попы эти делались безнравственнее; алчность же их и бесстыдная, наглая симония выходили из всяких границ. Вот, например, что писал один член Рогожского общества, уже по появлении в Белой Кринице Амвросия: «К Рогожскому кладбищу принадлежит несколько тысяч душ, и для такого количества имеют только двоих священников (Петра Ермиловича Русанова и Ивана Матвеевича Ястребова), которые не успевают исполнять для нуждающихся духовных треб. Оные священники, как уже не имеют над собой никакой власти, то и делают только то, что им рассудится. Для них ничего не значит, если умрет некрещенный младенец (а это бывает очень часто), или больной без исповеди и причащения умирает. Таковые нужды в скорости исполняются только для тех, у кого много денег, а бедные даже не имеют к тому никакой возможности. Понудить или выговорить таким попам никто не может: ни хозяева ни попечители оному кладбищу, потому что боятся рассердить, ибо они им грозят тем, что служить у вас не будем. Оные же попы, желая поддержать общество старообрядцев, зная ихнее малодушие и твердую их к себе приверженность, и зная, что оные маловеры зазрить их ни в чем не могут, потому что за слабость жизни и за выдумки в деле духовных действий судить их не смеют по правилам Номоканона, то хотя и действуют против постановления церкви и уложения святых отец, «о на оное ссылаются и оправдываются тем, что будто бы «нужды ради». Вот дерзкий их поступок: что они разрешили и благословили (как бы власти) простым инокам и избранным мирянам исполнять требы все, исключая только маслособорования и браковенчания. И обложили оклад и цену за всякую требу, именно с бедных: за свадьбы 6 руб. 50 коп., за помазание миром младенца 3 руб., за погребение 3 руб. серебром. За помазание называется потому, что оные попы сами не погружают, а только помазуют. Венчают свадьбы вдруг по десяти браков, погребение поют тоже по пятидесяти вдруг.[257]257
  [Такие свадьбы называют у старообрядцев венчать гуськом. У аналоя стоит поп, а за ним одна пара за другою. При обходе аналоя поп берет епитрахилью за руки только переднюю пару (за то она и платит дороже), а прочие пары за ними ходят. А иногда и так бывало, что поп водил одну пару после другой вокруг аналоя. Свадеб особенно много венчалось перед масленицей, и в это-то время особенно были в ходу «свадьбы гуськом». Погребения (то есть отпевание покойника) пели над телами только богатых и жителей самого кладбища, а прочих нередко без попа зарывали в могилы, и после того поп в церкви или над закрытыми уже могилами пел общее «погребение» нескольким покойникам зараз. Вне Москвы обыкновенно хоронили мертвых, прочитав «канон за единоумершаго» и положив покойнику в руки заранее приготовленную им самим разрешительную молитву за подписью попа. После того посылали на Рогожское петь «погребение» заочно, ибо отпевание никто не имел права совершать, кроме попа. Когда настало повсеместное «оскудение священства», на Рогожском петь «погребения» заказывали тамошним попам из Петербурга, с Волги, из Стародубья, с Дону и даже из Сибири. Говорят, что оба попа в последнее время их пребывания на Рогожском кладбище ежегодно пели заочные «погребения» над двадцатью тысячами покойников и более. Стало быть, от одних «погребений» каждый получал тысяч по пятнадцати, ибо половина поступала в пользу кладбища. Это был самый главный доход рогожских попов.]


[Закрыть]

С богатых сто рублей серебром за каждую почти требу, а если взять священника на дом, то непременно, чтобы карета была. И это видя, прихожане из крестьян села Коломенского, которых старообрядцы почитают самыми твердыми в вере, сие незаконное действие и дозволение священников, чрез то возмутились».[258]258
  «Записки о возмущении Коломенских и поучении священника Ивана Матвеевича». Рукопись.


[Закрыть]

Отступления от устава, по которому положено совершать разные священнодействия, были не в одной Москве: они были повсеместны. Старообрядцы, предки которых отпали от церкви вследствие некоторых, немногих изменений в обряде, сделанных Никоном, ежедневно видели теперь совершенное отступление от древлеустановленных обрядов, но, извиняя и себя и попов своих известным изречением: «по нужде и закону пременение бывает», несомненно считали себя ревнителями и самыми строгими исполнителями старого обряда.

Едва ли не больше всего отступлений от устава допускаемо было старообрядческими попами при совершении таинств покаяния и евхаристии. Попы, не успевая исповедовать всех, передавали это право монахам, мирянам, даже женщинам. На Рогожском кладбище, где все-таки чин священнодействий сохранялся более чем в других местах, в трех часовнях собиралось по пятидесяти и более исповедников в одно время; причетник, называемый дьячком, громогласно читал им молитвы, положенные перед исповедью, потом по «Требнику» читал вопросы о всех грехах по порядку. Кающиеся, без различия пола и возраста, громогласно отвечали на каждый вопрос: «грешен, батюшка». Тут выходили смущения и соблазны, как рассказывали потом сами исповедники, и бывало немало смеха, когда женщины каялись в таких грехах, которые оне по своему полу делать не могут, и наоборот. Мужчины, например, каялись в том, что истребили во чреве своем младенцев, женщины в растлении девиц, дети в нарушении супружеской верности и т. п. На другой день все допускались к причастию. От такой гласной исповеди избавлялись только одни богатые прихожане: они исповедовали свои согрешения у себя в домах нарочно привозимым в каретах священникам.[259]259
  «Записки о раскольнических кладбищах 1844–1849». Рукопись, записки 26-го апреля 1848 года, № 104.


[Закрыть] Если это бывало на Рогожском, что же было в других местах, особенно там, где являлся «проезжающий священник» с вожаком вроде Степана Трифоновича Жирова? Причастие постоянно находилось только на Рогожском, на Иргизе и в Стародубском Покровском монастыре; оттуда оно развивалось по разным местам и хранилось не только у попов и монахов, но и у многих мирян в особых крестах и иконах, в которых делались так называемые тайники для вложения частиц. Иногда развозили запасные дары в ореховых свищах.[260]260
  В 1837 году, в городе Георгиевске (нынешней Ставропольской губернии), у высланных туда жителей Иргизского Верхненикольского монастыря было отобрано до 62 разных церковных вещей и утвари: медные кресты и иконы, два подручника, всенощный хлеб, несколько книг, серебряные вызолоченные сосуды, с такими же ложечками, и запасные дары в орехах («Дело департамента общих дел министерства внутренних дел» 1832 года, № 131. Опись этих вещей на 431 листе).


[Закрыть] Но не везде и не всегда бывали действительно освященные на литургии запасные дары; большею частью они заменялись всенощным хлебом, т. е. просвирами, благословляемыми на литии во время всенощных под большие и малые праздники. Такие хлебы мог им благословлять в часовнях, и даже в домах, каждый поп. Ими и заменялся агнец, а вместо крови употребляли богоявленскую воду, которую иные ревнители «древляго благочестия» уважали едва ли не более, чем самое таинство, и повелевали соблюдать «честнее самих пречистых святых тайн».[261]261
  В разных старообрядческих сборниках нового письма встречаются «заповеди о воде св. Богоявлений», по которым святость этой воды ставится выше святости тела и крови Спасителя. Г. Щапов («Русский раскол старообрядства», стр. 448) говорит, что это встречается в сборниках XVII и даже XVI столетия Соловецкой библиотеки, находящейся теперь в казанской духовной академии. Желательно было бы, чтобы ученые, знакомые с археографией, удостоверили, действительно ли сборники, упоминаемые г. Щаповым, относятся к XVI даже столетию.


[Закрыть] Оттого лет пятнадцать тому назад старообрядцы за богоявленской водой приезжали к 5-го января в Городец из-за 400 и 500 верст;[262]262
  «Дело об отыскании беглого попа Костромской епархии, Андрея Афанасьева» 1849 г., в архиве нижегородского губернского правления.


[Закрыть] то же, вероятно, было и на Рогожском. Бывали случаи, что старообрядцы покупали для своих попов у сельских православных священников запасные дары и употребляли их, как святыню, сознавая таким образом присутствие благодати при совершении таинства в православных церквах.[263]263
  Об этом производились лет 20 и 30 тому назад дела в Семеновском и Балахнинском уездах Нижегородской губернии; но формальными следствиями продажа доказана не была. Слухи о подобной продаже были и в Костромской и во Владимирской губерниях.


[Закрыть] Иные старообрядческие попы доходили до такого кощунства, что приобщали и больных и здоровых сухарями из простого калача.[264]264
  В 1778 году в Вольске (тогда еще селение Малыково) был взят проживавший в Средненикольском Иргизском монастыре беглый Тимофей Тимофеевич, который при допросе показал, что он, разъезжая по старообрядческим селениям, исповедывал больных и, за неимением запасных даров, приобщал сушеным калачом. Иеросхимонаха Иоанна «Дух мудрования некоторых раскольничьих толков», стр. 89. Письмо Ивана Петровича Фомина к Мухину: «буду приобщаться тела и крови Христовой, а не калачом, как у нас бывало».


[Закрыть] Это в особенности относится к попам сумленным или самозванцам, которым ни Иргиз, ни Рогожское, ни Покровский монастырь, конечно, не уделили бы никогда настоящих частиц запасного агнца. Чаще и чаще, то в одном, то в другом месте, старообрядцы узнавали о таких бесчинствах и, боясь прогонять попов, утешались текстом, бывшим у них в сильном ходу: «по нужде и закону пременение бывает». Но нередко бывали и смущения. Вооружались против попечителей крамолами в часовнях, и попы иногда должны были с большими предосторожностями, чем от полиции, спасаться бегством от духовных чад своих. Немногие ревнители старообрядства стали переходить в православие; не дремала в это время и беспоповщинская пропаганда: федосеевские и поморские учители многих старообрядцев увлекли в свои толки. Особенно сильна была такая пропаганда в Сибири. Впрочем, и в самой Москве перемазанцы нередко перекрещивались в Хапиловском пруду – этом Иордане федосеевцев Преображенского кладбища, или переходили в Покровскую моленную «Монина согласия». Гораздо более, чем в Москве и ее окрестностях, отступали от старообрядства, приемлющего священство, в другие секты – на Волге. В губерниях Саратовской, Самарской, Симбирской, Нижегородской толк «Спасова согласия» с каждым годом усиливался, приобретая значительное число новых последователей из поповщины, и, не имея руководителей, распадался на мелкие разномыслия. Там, по причине «оскудения священства», одни старообрядцы стали исповедоваться у бродивших по разным местам монахов, у скитниц и даже у канонниц, что высылаемы были Керженскими скитами к богатым старообрядцам для чтения псалтыря по умершим и для так называемого «стояния неугасимой свечи»; другие стали исповедоваться пред образом Спасителя по скитскому покаянию,[265]265
  Книга, составленная у старообрядцев и несколько раз напечатанная в Супрасле (1778, другое издание без года с приложением «Соловецкой челобитной»), в Клинцах, а также и в секретных типографиях, возникших у старообрядцев по закрытии Клинцовской и Махновской (в местечке Янове) гласных типографий. Впрочем, одна из так называемых секретных раскольнических типографий, безпоповца Михеева, существовала довольно гласно в Московской части города С.-Петербурга до апреля 1857 года («Собрание постановлений по части раскола». Спб. 1858, стр. 660). В ней старообрядческие книги печатались без означения года и места печатания. При скитском покаянии обыкновенно помещается: «Чин, како подобает самому себе приобщити… св. таин».


[Закрыть] оправдываясь словами «Маргарита»:[266]266
  «Маргарит» св. Иоанна Златоустого в первый раз напечатан в Остроге 1596 года in-4. Редкое и весьма уважаемое старообрядцами всех толков издание. Уважается не менее его московское издание 1610 года in-folio.


[Закрыть] «сам Спас исповедник и причастник»; третьи – у начетчиков из своих мирян, которые сделались, таким образом, чем-то вроде беспоповщинских «отцов с потребником»; наконец многие из старообрядцев стали совершать крещения и браки в церквах православных, в которые после того не заглядывали во всю свою жизнь. Последнее обстоятельство имело последствием замечательное распоряжение святейшего синода по епархиям Пермской, Оренбургской, Вятской и Донской (1840–1842). Было позволено в этих епархиях венчать старообрядцев в единоверческих и даже в православных церквах, не требуя от них перехода в единоверие или православие, не оглашая их браков и внося их в особые тетради.[267]267
  «Собрание постановлений по части раскола по ведомству святейшего синода». Спб. 1860, т. II, стр. 374, 380–384, 387–392.


[Закрыть] В то же время многие старообрядцы, особенно в Пермской, Вятской и Тобольской губерниях, не имея попов, не желая венчаться в православных церквах, согласно упомянутому сейчас распоряжению, стали крестить младенцев сами и заключать так называемые сводные браки или же сходиться на брачное сожитие по благословению родителей. Это тоже было своего рода уклонением в беспоповщину. Мертвых[268]268
  Покойный архиепископ тобольский Георгий требовал у генерал-губернатора Западной Сибири, чтобы подобного рода браки старообрядцев именовались не браками, а «сводною случкой», или «сводною связью», или «сводным союзом блуда», или «сводным развратом». «Мне кажется, – говорил преосвященный: – что этакое терпимое беззаконие называть «сводным браком» оскорбительно для св. церкви, так как сводная связь не другое что, как беззаконное сожительство блудного с наложницей или содержанкой, что хуже всякого беззаконного брака, и, мне кажется, противно этакую строптивую дерзость величать именем сводного брака: кто их венчал браком?» Святейший синод, до сведения которого было доведено ходатайство тобольского преосвященного, оставил его без последствий, с присовокуплением, что преосвященному не следовало простирать требования, не определенного законом. «Собрание постановлений по части раскола по ведомству святейшего синода». Спб. 1860, т. II, стр. 498–500.


[Закрыть] хоронили они без попов. Так образовался толк «самосправщиков», у которых нет ни наставников, ни учителей и ничего общего. Каждый околоток знает только своих, а с людьми других околотников редко имеет сношения, хотя бы они и держались одного вероучения и одних обрядов. Чтобы судить о том, до какой степени значительно было отпадение от поповщинского старообрядства, по причине оскудения «священства» и во избежание соблазнов от «сумленных» попов, достаточно упомянуть, что в одних нагорных уездах Нижегородской губернии, в тридцатых и сороковых годах, более двадцати тысяч человек сделались «самосправщиками». Из самосправщиков весьма многие переходили в Спасово согласие, в Нетовщину, в Петрово крещение и даже в Глухую нетовщину, Дрождники и Самокрещенцы Бондаревского согласия. Из беспоповщинских толков, особенно в Саратовской и частью в Самарской губерниях раскольники в значительном количестве переходили в молоканство, а отсюда в унитары (иудействующие или субботники).[269]269
  «Дело департамента общих дел министерства внутренних дел» 1856 года, № 29.


[Закрыть] В то же время в разных местностях Нижнего Поволжья, а также в Вятской, Пермской и Оренбургской губерниях, стали появляться тайные православные. Это были те, которые, беспристрастно рассуждая о розни между старообрядством и господствующею церковью и видя в своих общинах нескончаемые беспорядки и отступления от существеннейших правил и уставов древлего благочестия, приходили к заключению, что церковь, управляемая мирскими людьми (старшинами и попечителями), с ее беглыми попами и монахами, но без духовного святительского суда и без самих святителей, ни в каком случае не может почитаться спасительною, как отступившая от самых главных правил вселенских и поместных соборов. Они видели источник спасения в церкви православной, но по житейским расчетам, по зависимости в торговых и других делах от закоренелых старообрядцев, не решались открыто, гласно присоединиться к господствующему исповеданию. И стали они, для примирения с совестью, тайно прибегать к православным или единоверческим священникам для исправления духовных треб, прося их хранить в тайне принадлежность их к церкви. Церковь делала им такое снисхождение, памятуя апостола Павла, который с немощными был аки немощен. В числе тайных православных бывали даже настоятели и настоятельницы старообрядческих монастырей. Таков был, например, Павел, последний настоятель Иониной обители Комаровского скита, что в Черной-Рамени.[270]270
  Семеновского уезда, Нижегородской губернии. О нем было говорено в начале настоящего сочинения.


[Закрыть] То же есть и теперь, но понятно, что называть их по именам, оглашать их тайну, пока они живы, не должно.

Таковы были последствия «оскудения священства» и поступков большей части беглых попов. Эти последствия весьма заботили главные общины перемазанцев, а особенно Иргиз, Рогожское и Покровский монастырь в Стародубье. Общины эти пытались восстановлением забытого правила Аввакума протопопа о заочной исповеди отвратить до некоторой степени соблазн, происходивший вследствие появления попов-самозванцев и дерзости некоторых монахов, исправлявших требы без разрешения и благословения попов действительных. Постановили: «ради тесноты обстояния и великаго оскудения древлеблагочестиваго священства, заочно, на хартии, исповедовать в дальних местах обретающихся христиан, соблюдающих истинную веру и древняя святоотеческия предания». И на основании такого постановления стали исповедовать по почте и с оказией. Для совершения такой исповеди, находящийся в дали от попа старообрядец писал исповедание грехов своих на особом листке и посылал его к духовнику. Поп, прочитав по «Требнику» последование исповеди и письменное покаяние заочного духовного сына, разрешал его и, написав на присланном от него листке: «чадо, прощает тя Христос невидимо и аз, грешный иерей NN», отсылал его тем же путем, каким и получил.[271]271
  В архивных делах немало находится таких исповедных листов. В архиве нижегородского губернского правления есть производившееся в 1848 году «Дело по жалобе крестьянина Арефья Иванова о притеснениях, сделанных ему семеновским исправником в угоду Керженскому скиту». В нем находится такой разрешительный лист, подписанный рогожским попом Иваном Матвеевичем Ястребовым, и самое показание этого попа, каким образом производится у старообрядцев заочная исповедь. На основании этого показания и рассказан мною обряд заочной исповеди. Поп Ястребов прибавил, будто, по разрешении грехов, список их непременно сожигается от лампады, горящей пред образом. Но это несправедливо. Иначе как бы могли попасть в архивные дела собственноручные его разрешения на письменных показаниях?


[Закрыть] Такое восстановление правила Аввакума Петровича не принесло однако существенной пользы, как ожидали того иргизские, рогожские и стародубские ревнители. Во-первых, такая исповедь доступна была только грамотным; во-вторых, не всякий же старообрядец мог послать свои грехи по почте к незнакомому попу.

Более и более чувствовалась настоятельная потребность выйти из того неустройства, в каком находилось старообрядство. Подавались просьбы за просьбами то от одной, то от другой старообрядческой общины о даровании им права брать от православной церкви хороших священников, которые бы, находясь при часовнях и моленных, были в полной независимости от епархиального начальства. При этом просители обязывались попов, которые по поступкам своим окажутся неблагонадежными, немедленно возвращать в ведение местного архиерея для святительского суда над обвиненными. В этих просьбах всех настойчивее было общество московское.[272]272
  Такие просьбы подаваемы были даже и по водворении старообрядческих архиереев в России. Последняя просьба Рогожских относится к марту 1857 года.


[Закрыть]

Все просьбы старообрядцев оставляемы были без всяких последствий.

Вот доводы, на основании которых отказываемо было старообрядцам в их просьбах: «1) Раскольники при новом своем предложении не приемлют наименования «единоверцев». Из сего ясно видно их намерение держаться по-прежнему в виде общества, отдельнаго от церкви, следственно по-прежнему враждовать против церкви и по возможности отторгать от нея православных. Если в сем успевали они силою богатства и общественных связей доныне, когда непризнание их священников правительством более или менее затрудняет их и унижает, то, без сомнения, должно опасаться умножения совращений, когда их священство получит вид законности перед гражданскою властью. 2) Шесть екатеринбургских расколоводителей[273]273
  [Известные уже нам Яким Рязанов, Владимир Казанцов, Иван Харитонов, Иван Полузадов, Тит Зотов и Егор Китаев. После подписалось еще 12 человек.]


[Закрыть] по какому-то случаю просят себе права выбирать священников из всех российских епархий: право весьма обширное и беспримерное! Удивительна отважность, с которою назначают себе права шесть расколоводителей. 3) Когда раскольники выберут для себя священника и дьякона, то по их требованию гражданский начальник должен отнестись к епархиальному архиерею о том только, чтоб он доставил сведение о нахождении выбраннаго под судом и чтоб исключил его из своего ведомства. Если таким образом раскольники будут брать у архиереев кого хотят, не заботясь о том, согласен ли он уволить его, это опять будет право беспримерное и с благоустройством управления несовместное. Для расстройства дисциплины в каком бы то ни было управлении трудно выдумать средство столь действительное, как то, чтоб открыть дорогу подчиненным уходить из-под власти своего начальника, даже не просясь у него, и переходить туда, куда выгоднее, где больше воли, а меньше надзора и отчета. Сие средство употребляют уже раскольники против дисциплины церковной, принимая беглых попов, а теперь домогаются даже узаконить сие средство. 4) Если предположить, что предлагаемыя раскольниками правила будут в действии, и что раскольники, на основании оных, возьмут у епископа священника, чрез известное начальство в известное место, то, по правилам церковным, епископ не должен остаться бездействительным зрителем сего случая. По 15 правилу апостольскому и по 3 Антихийскаго собора, удалившагося из-под власти своего епископа священника епископ должен требовать обратно, а в случае невозвращения объявить лишенным всякаго священническаго служения и самаго сана. Если епископ сего не исполнит, то поступит противно правилам церковным, а если исполнит, то гражданское начальство будет в противоречии с духовным, признавая действительным священником и покровительствуя у раскольников тому, котораго духовное начальство почитает лишенным сана. 5) Зависимость священников у раскольников от самих раскольников и от светскаго начальства и независимость от духовнаго – есть несообразность, за которою по необходимости должны следовать другия несообразности. Кто, например, будет смотреть, чтобы священники сии не венчали браков в малолетстве, в родстве, от живых жен или мужей, чтобы не хоронили убитых без доведения до сведения полиции? Светский начальник (начальник губернии, горный начальник) лично сего сделать не может: итак, определит ли светский начальник благочинных над раскольническими священниками? Или учредит раскольническия духовныя правления? Так или иначе, но дело пойдет к тому, что у раскольников образоваться будет свое, особаго рода, смешанное с светским, духовное управление, и раскольники, которые теперь суть только толпа, мало-помалу организоваться будут в отдельное, с особыми формами, общество, чего они и домогаются и что не только навсегда отделит их от церкви, но будет неблагоприятно и другого рода единству, потому что они стремятся к формам демократическим.[274]274
  Несправедливая мысль о стремлении раскольников (признающих никейский символ) к демократизму происходила от одного лишь книжного изучения раскола и от недостатка личного знакомства с старообрядцами. Эту мысль, составлявшую основную идею правительственных действий прошедшего царствования, в последнее время, когда правительственный взгляд на раскол уяснился и вследствие того последовал ряд узаконений, облегчивших по мере возможности стесненное положение раскольников, разделяли некоторые органы петербургской журналистики, также вследствие одного лишь книжного изучения и совершенного незнакомства с старообрядцами и раскольниками. Лондонские рефюжье, также много начитанные, но мало знакомые с действительностью русской народной жизни, рассчитывали даже на старообрядцев, как на сильный демократическо-революционный элемент. Были и в России люди того же убеждения; они слушать не хотели, когда их уверяли, что наши раскольники не иыеют политического будущего и не только революционерами, но и орудием революционной партии никогда быть не могут. Над этим они смеялись… Но вот началось польское восстание; лондонские «рефюжье» и поляки рассчитывают на содействие миллионов раскольников, проникнутых революционно-демократическим духом, а они подают всеподданнейшие адресы, ловят мятежных панов, вооружаются на защиту законной власти, составляют свои сотни, дерутся с польскими мятежниками в империи и в Царстве, с презрением отвертываются от «Общего веча», а в Тамбовской губернии хватают распространителей подложных манифестов. Каковы революционеры! Каковы демократы!


[Закрыть] 6) Требование раскольниками права отсылать от себя священника или дьякона, если он по каким-нибудь действиям окажется им ненужным, есть не что иное, как требование полномочия на самоуправство. Священник, подчиненный духовному начальству, за неправильныя действия судится, и если недоволен местным судом, может перенести дело к высшему начальству; раскольники же хотят иметь право отрешить священника без суда, или сами судить его, и притом без апелляции. Первое преступление, за которое сим образом постраждет священник, без сомнения, будет то, когда он покажет расположение к сближению с православием или откажется от так называемой у раскольников исправы, т. е. от обряда принятия в общество раскольников, соединеннаго с проклятиями на православную церковь. 7) Исправа сия должна быть принята здесь в соображение. Если переходящий к раскольникам священник откажется от нея, то не будет принят ими, а если допустит сделать оную над собою, то сделается отступником от церкви. Благочестивое правительство, без сомнения, не расположено узаконить распоряжение, которое прямо вело бы священника к отступничеству от церкви. Может быть, думают, что раскольники, вероятно, согласятся не делать исправы. Но если б они расположены были согласиться не делать исправы, или, что то же, не осуждать православную церковь под именем еретиков-никониан, то не было бы им причины не принять наименования единоверцев, а они сего не хотят. Доколе не соглашаются они называться единоверцами, дотоле даже обещание не делать исправы, если б они сделали оное на словах, будет значить только намерение сделать оную тайно, за чем усмотреть начальству не можно. Следственно просимое раскольниками распоряжение прямо вело бы священников к искушению поступить против священнической совести. Может ли на таком начале основаться какое-либо благо или польза? 8) Если дозволено будет раскольникам взятаго ими священника, почему-либо им неугоднаго, отсылать от себя, то что должно будет делать с ним после сего? Лишить его сана без духовнаго суда было бы противно общему законному порядку. Производить о нем исследование и суд духовному начальству было бы неудобно, потому что поступки, подлежащие суду, сделаны им у раскольников, а раскольники не хотят допускать до себя никакого слова и действия духовнаго начальства. Что же делать? Если просто возвратить его в православную епархию, – сие было бы для епархии и затруднительно, и вредно, и неблаговидно; ибо сие значило бы дать волю раскольникам брать из епархии, что им нравится, а негодное для них бросать обратно в епархию, как в место беззащитное и неуважаемое. 9) Если предлагаемыя ныне раскольниками правила о священниках сравнить с известными правилами 1822 года, то окажется, что они требуют не только того же, но и гораздо большаго; ибо прежде отступающих от церкви в раскол брали они украдкою, а правительство как бы не замечало сего, а теперь они хотят тех же священников брать открыто и формально и сему беззаконию священников дать вид законности. Прежде, по видам нужды, терпимы были у них только священники, теперь они просят и дьяконов. 10) Прискорбно видеть, как дерзновенно рассчитывают раскольники на непроницательность начальства. Они знают, что цель правительства есть сближать их с православною иерархией. Они сего не хотят, но надобно же сделать вид, будто они не совсем против сего. Для сего вставили они в свои правила неискреннюю статью, что светский начальник может дать духовному начальству сведение о раскольнических метриках и о священниках, к ним поступающих и от них выбывающих, и думают, что обманут сим признаком сближения тогда как они не уступают духовному начальству ни суда, ни надзора над их священниками, ни даже права призвать и спросить их священника, о чем может быть нужно по делам».[275]275
  «Дело департамента общих дел министерства внутренних дел» 1838 года, № 1. «Собрание постановлений но части раскола». Спб., 1858, стр. 280–285.


[Закрыть]

Таким образом старообрядцы поповщинского согласия потеряли всякую надежду иметь когда-либо дозволенных, но независимых от православных архиереев священников. Ни восстановления указа 1803 г. о том, чтобы на беглых попов смотреть как бы сквозь пальцы, ни возобновления правил 26 марта 1822 года правительство не допускало и не могло допустить. Были толки о возвышении единоверия, о постановлении единоверческого обряда совершенно наравне с употребляемым ныне в русских православных церквах, что это возможно лишь при даровании единоверцам особых архиереев и при свободном переходе как от единоверия в православие, так и наоборот, но эти толки не имели никакого практического применения.

При этом нельзя пройти молчанием того, что с 1827 года раскол не только не ослабел, но значительно усилился, и число раскольников чрезвычайно умножилось. По официальным сведениям, в 1827 году их считалось 825.391, а в 1837 году 1.003.816.[276]276
  [Н. В. Варадинова «История министерства внутренних дел» Том VIII, стр. 179 и 375.]


[Закрыть]

Правда, эта цифра к 1850 году казалась значительно уменьшившеюся (749.981);[277]277
  [Там же, стр. 576.]


[Закрыть] но когда вслед за тем, для приведения в возможно точную известность статистических данных о расколе, произведены были (1852–1854) особые специальные исследования, то по семи губерниям[278]278
  [Ярославской 278.417, Московской 186.000, Нижегородской 172.000, Оренбургской 145.000, Саратовской 125.000, Самарской 85.194 и Новгородской 68.131. См. «Статистическия таблицы Российской империи, изданныя по распоряжению министра внутренних дел Центральным Статистическим Комитетом». Спб, 1863 года, стр. 235.]


[Закрыть] приведено в известность 1.059.742 раскольника. Во всей же России оказалось их приблизительно свыше 10 миллионов.[279]279
  [А. Б. фон-Бушен в «Статистических таблицах», о которых сейчас было говорено, полагает, что всех старообрядцев, раскольников и еретиков в России до 8 миллионов, а вернее, одна шестая всего православного населения, что составит 8.579.033. Он предполагает хлыстов и скопцов 110.000 (?), молокан и духоборцев 110.000 (?), поповщины 5.000.000, поморцев 2.000.000, федосеевцев, филипповцев, беглецов и т п. 1.000.000. Итого 8.220.000. Но в исчислении этом опущена целая отрасль сект, составляющих середину между поповщиной и беспоповщиной. Это – Спасово согласие, которое особенно распространено в Нижегородской, Тамбовской, Пензенской, Саратовской, Самарской, Оренбургской, Симбирской и Казанской губерниях. С поморцами они мало имеют общего, и потому, конечно, г. фон-Бушен не считал их во 2-м отделе раскола по его делению. Большая часть их в православных церквах крестят детей и венчают браки. Таких более двух миллионов, что вместе с цифрою г. фон-Бушена и составит слишком 10 миллионов.]


[Закрыть]

Положение старообрядцев, делавшихся невольно беспоповцами, было весьма затруднительно, можно сказать, безвыходно. Затолковали прежде всего на Иргизе, в кельях Верхнепреображенского игумена Силуяна, о необходимости архиерейства. Этот Силуян с казначеем своим Афанасием, с симбирским купцом Платоном Васильевичем Вандышевым и горбатовским уроженцем Афанасием Кузьмичем Кочуевым,[280]280
  Силуян, Вандышев и кочуев умерли, первые двое на свободе, последний в Суздальском монастыре. Афанасий – теперь (1867) старообрядческий епископ саратовский.


[Закрыть] первые придумали то, о чем уже давно перестали думать старообрядцы. Им принадлежит инициатива белокриницкой иерархии. На Рогожском, в Петербургской поповщинской общине, в Стародубье, в слободах Ветковских, в общинах и монастырях Юго-Западного края иргизская мысль принята была с полным сочувствием.