Текст книги "В походах и боях"

Автор книги: Павел Батов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

Самоотверженность частей, оборонявших Керчь, помогла нам осуществить эвакуацию. 14 ноября мы в трудных условиях переправили около 400 орудий и 15 тысяч солдат. Эвакуация продолжалась и 15 ноября. Но вот вывезено все, что можно было вывезти. Наша артиллерийская корпусная группа уже на косе Чушка.

Последние часы. В гроте на Митридате – основной КП, повыше над ним – узел связи. Отправив людей, я вынул гранаты и одну за другой бросил прямо в аппараты Бодо. Другого выхода у нас не было. Стрельба уже шла кругом. Мы с членом Военного совета армии А. С. Николаевым, пригибаясь, побежали к стоявшей внизу машине.

В ночь на 17 ноября последние части прикрытия незаметно снялись со своих позиций и оторвались от противника. Их уже ждали у берега Керченского пролива катера Черноморского флота. Обнаружив отход, враг бросился в преследование, но настигнуть нас было уже невозможно. Артиллерия с косы Чушка открыла заградительный огонь. Наши арьергардные части благополучно переправились через пролив.

Вместе с последним подразделением прикрытия отходили командиры штаба Керченского оборонительного района и нашей оперативной группы. В темноте мы вышли на берег. Недалеко слышалась трескотня немецких автоматов. А вот и цепи гитлеровцев показались. Мы с А. С. Николаевым и шофером дали по длинной очереди из своих автоматов и вбежали на палубу катера. И в этот момент с косы ударили наши тяжелые орудия. Вражескую цепь смело.

Это было последнее, что я видел сквозь брызги и фонтаны воды, поднятой разрывами вражеских снарядов.

Некоторых офицеров ранило, но ни один из катеров врагу потопить не удалось. Небольшую пробоину получил катер, на котором отплыли мы с корпусным комиссаром А. С. Николаевым. Однако и он достиг кавказского берега.

На Тамани 51-я армия сразу же начала подготовку к наступательной операции с форсированием пролива, действуя уже в составе войск Кавказского фронта. Вместе с 44-й армией она участвовала в Керченско-Феодосийской десантной операции. В результате в январе 1942 г. был освобожден Керченский полуостров. Немецко-фашистские войска перешли к обороне в северной части Крыма и вынуждены были приостановить свои активные действия против Севастополя. Это была самая крупная десантная операция Великой Отечественной войны, в ней показали свое мастерство и боевое содружество и моряки Черноморского флота и сухопутные войска; в ней снова и снова с беззаветным мужеством били врага и ветераны боев на севере Крыма в 1941 году, такие, как Полуэктов, Первушин, Юхимчук, Руденко, Лисовой и многие другие солдаты и офицеры, о которых написана эта книга. Мне не пришлось участвовать в этих боях, но память о героях сражений в Крыму сохранил навсегда.

В сорок третьем году, когда Центральный фронт под командованием К. К. Рокоссовского блестяще провел оборонительное сражение на Курской дуге и наши войска начали наступление, В. С. Булатов прислал теплое письмо, поздравляя от имени крымских большевиков с успешными действиями вверенной мне армии. Помню, как тронула меня эта товарищеская теплота и забота, и я ответил секретарю обкома партии, что войска нашей 65-й армии как раз наносят сокрушительные удары именно по тем фашистским дивизиям, с которыми мы сражались в Крыму.

В нас, фронтовиках, тогда жила воодушевляющая мысль: мы, наступая и громя врага, бьем фашистов не только за себя, но и за тех, кто не дожил до великих дней наступления.

Перед великой битвой

Встреча с К. К. Рокоссовским. – Стиль работы командующего. – Звонок из Ставки. – Донской фронт в октябре. – "Четырехтанковая армия". – Немного истории. – Наш штаб. – Максим Пассар и другие. – План контрнаступления.

Третья армия, которой я командовал после Тамани, входила в Брянский фронт. Вскоре меня назначили помощником командующего фронтом по формированию. Фронт прикрывал подступы к Москве с юго-запада. В результате первой нашей великой победы – разгрома врага в битве за Москву – гитлеровские войска были на этом направлении отброшены от Тулы. Они смогли закрепиться на так называемом орловском выступе. Здесь противник создал глубоко эшелонированную оборону. Все попытки сбить фашистские войска с этих рубежей не имели успеха: у нас еще не хватало сил и технических средств. Храню в памяти высказывание маршала Б. М. Шапошникова, который принял меня в Генеральном штабе в последних числах декабря: "Нам еще нужно осваивать опыт современной войны. Противника мы отбросили от столицы, но не здесь и не сегодня будет решаться исход войны. Потребуется еще время. До кризиса далеко".

Летом 1942 года главные военные события сместились на юг; на нашем участке настало относительное затишье. Наши мысли были прикованы к напряженнейшей борьбе, развертывавшейся в излучине Дона, а все дни были заняты кропотливой работой в войсках.

В середине июля 1942 года Брянский фронт принял в командование К. К. Рокоссовский. И солдаты и генералы вздохнули с облегчением, мы сразу почувствовали руку опытного организатора. Мне представилась счастливая возможность несколько месяцев поработать рядом с выдающимся полководцем и его боевыми соратниками в самом штабе фронта.

Все работники управления считали службу с Константином Константиновичем Рокоссовским большой школой. Он не любил одиночества, стремился быть ближе к деятельности своего штаба. Чаще всего мы видели его у операторов или в рабочей комнате начальника штаба. Придет, расспросит, над чем товарищи работают, какие встречаются трудности, поможет советом, предложит обдумать то или другое положение. Все это создавало удивительно приятную рабочую атмосферу, когда не чувствовалось ни скованности, ни опасения высказать свое суждение, отличное от суждений старшего. Наоборот, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать, смелее говорить. Одной из прекрасных черт командующего было то, что он в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчиненных, но и вызывал ее своей неутомимой энергией, требовательным и человечным обхождением с людьми. К этому нужно прибавить личное обаяние человека широких военных познаний и большой души. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица задумчивое, серьезное, с располагающей улыбкой в голубых, глубоко сидящих глазах. Преждевременные морщины на молодом лице и седина на висках говорили, что он перенес в жизни немало. Речь немногословна, движения сдержанные, но решительные. Предельно четок в формулировке боевых задач для подчиненных. Внимателен, общителен и прост.

С Константином Константиновичем Рокоссовским мне позже довелось работать долгие годы. Ныне его уже нет среди нас. Писать об этом трудно. Склоняю голову перед его светлой памятью. Бесконечно признателен ему за все, чем обогатила меня боевая служба под его руководством.

Вспоминаю последнюю нашу встречу в госпитале за несколько дней до его кончины. Мы оба знали, что больше друг друга не увидим. Из Воениздата как раз принесли верстку его книги "Солдатский долг", над которой он работал уже тяжело больным. Константин Константинович подписал книгу в печать и сказал мне:

– Авторский экземпляр я уже тебе не смогу прислать. Но считай, что ты получил его, – и добавил: – Очень хотелось написать воспоминания о гражданской войне, сожалею, что не успел... Ничего мне так не хотелось, как написать о гражданской войне, о подвиге революционных рабочих и крестьян. Какие это чудесные люди, и какое это счастье быть в их рядах!

Да, он сам был солдатом революции.

Первую свою командную должность в революционных войсках Рокоссовский занял еще в грозовом семнадцатом году: солдаты избрали его помощником начальника Каргопольского красногвардейского кавалерийского отряда. Двадцатилетний юноша был своим среди красногвардейцев – сын рабочего и сам рабочий, с четырнадцати лет зарабатывавший себе на хлеб, солдат, сражавшийся на фронте всю первую мировую войну. Константин Константинович с благодарностью вспоминал начальника отряда большевика Адольфа Казимировича Юшкевича. В девятнадцатом году К. К. Рокоссовский и сам стал большевиком.

Рассказы сослуживцев, архивные документы помогают нам представить Константина Рокоссовского молодым красным командиром. Он был высоким, стройным, физически сальным и натренированным. Умом, задором и отвагой светились глаза. Он был скуп на слова и щедр на дружбу. Простой, скромный и отчаянно смелый.

В районе Ишима отдельный кавалерийский дивизион под его командованием внезапно атаковал село Виколинское, занятое крупными силами белогвардейцев. В стане врага возникла паника. Однако малейшая задержка атаки – и враг придет в себя, поймет, что силы атакующих невелики. Вон на околице уже разворачивается для боя артиллерийская батарея противника. Решение созрело мгновенно. Рокоссовский берет двадцать всадников и с шашками наголо – на батарею. Она открывает огонь. Свистит картечь. Но красные конники прорываются к орудиям. Рокоссовский спрыгивает с коня возле поднявшего руки белого унтер-офицера и голосом, в котором звучит угроза и приказ, говорит:

– Видите – казаки? Огонь по ним! Будете стрелять – будете жить.

И орудия повернулись и открыли беглый огонь по казакам.

За этот бой Рокоссовский получил свой первый орден Красного Знамени.

Вот еще один бой – в районе станицы Желтуринской, что в Забайкалье, в период борьбы против барона Унгерна, главаря белогвардейских банд. 31 мая 1921 года белые казаки двумя сотнями заняли кожевенный завод в девяти километрах от станицы. На другой день утром отдельный кавалерийский полк, которым командовал двадцатипятилетний Рокоссовский, выбил белых с завода. Но разведка донесла, что со стороны Монголии подошла бригада белого генерала Резухина, с ней ведет неравный бой один из батальонов 311-го советского стрелкового полка. Рокоссовский поднимает кавалеристов и ведет их на помощь своей пехоте. Еще издали видит, как отходят наши стрелковые роты и как их преследуют белые эскадроны. Рокоссовский своим полком атакует белогвардейцев во фланг и обращает их в бегство. Это была блестящая атака. В схватке Константин Константинович лично зарубил нескольких белоказаков, но и сам получил удар саблей по бедру, под ним убили коня, ему подали другого... Подвиг в этом бою был отмечен вторым орденом Красного Знамени.

После гражданской войны Рокоссовский продолжал служить в армии. Командовал кавалерийскими частями, учился на курсах усовершенствования командного состава в Ленинграде, потом закончил курсы высшего начсостава при академии имени М. В. Фрунзе. И опять в строй – командовал бригадой, дивизией, корпусом.

В 1930 году, будучи командиром 7-й кавалерийской имени Английского пролетариата дивизии, он встретился со старым своим товарищем Г. К. Жуковым тогда командиром полка, а затем и бригады в той же дивизии. Мы попросили маршала Жукова вспомнить то далекое время. Георгий Константинович рассказал:

– Рокоссовский был очень хорошим начальником. Блестяще знал военное дело, четко ставил задачи, умно и тактично проверял исполнение своих приказов. К подчиненным проявлял постоянное внимание и, пожалуй, как никто другой, умел оценить и развить инициативу. Много давал другим и умел вместе с тем учиться у подчиненных. Я уже не говорю о его редких душевных качествах – они известны всем, кто хоть немного служил под его командованием... И нет ничего удивительного, что Константин Константинович вырос до маршала, стал выдающимся военачальником. Более обстоятельного, работоспособного, трудолюбивого и по большому счету одаренного человека мне трудно припомнить.

Перед самой Великой Отечественной войной К. К. Рокоссовскому было поручено формирование 9-го механизированного корпуса, его он и повел в трудные бои, бил с ним фашистов на пупком направлении. Первые же полгода войны принесли Константину Константиновичу заслуженную славу: после боев под Лупком контрудар на Ярцево на заключительном этапе Смоленского сражения, оборона Волоколамского и Ленинградского шоссе силами 16-й армии в битве под Москвой, декабрьское наступление, дерзкий захват Сухиничей. Под Сухиничами он был тяжело ранен. Выздоровев, Рокоссовский прибыл в звании генерал-лейтенанта командовать Брянским фронтом, а вместе с ним его неизменные соратники генералы М. С. Малинин, В. И. Казаков, А. И. Прошляков и Г. Н. Орел. Они воевали плечом к плечу, начиная с Ярцевских высот. По существу, костяк управления 16-й армии получил в свои руки фронт. Поучительный факт! Он свидетельствует, как быстро росли на войне полководческие таланты, и в то же время показывает трудности в подготовке и расстановке кадров, которые тогда переживала наша действующая армия.

С Василием Ивановичем Казаковым мы встретились как старые друзья и сослуживцы по Московской Пролетарской стрелковой дивизии. В середине тридцатых годов он командовал артиллерийским полком, а я – 3-м стрелковым. Жили и работали дружно и, бывало, вместе ходили к командиру дивизии Л. Г. Петровскому, когда он вызывал одного из нас, заметив какие-либо неполадки. "Опять вдвоем?" – пряча усмешку, говорил командир дивизии, на что Василий Иванович отвечал: "Взаимодействие, товарищ комдив!"

С любовью мы вспомнили нашу славную Московскую Пролетарскую. Она была хорошей школой военных кадров социалистического государства. Сорок первый год устроил грозную проверку воспитанным в ней командирам. Они ее выдержали. Шесть-семь лет назад они командовали небольшими подразделениями, а теперь водили в бой полки и дивизии. Бывший командир учебного батальона 3-го стрелкового полка Яков Григорьевич Крейзер прославился смелыми рейдами по тылам противника на Западном фронте, он был удостоен звания Героя Советского Союза. Другой комбат того же полка – С. С. Бирюзов – стал маршалом. На Брянском же фронте встретил я своих бывших ротных – В. И. Булгакова и М. С. Землянского: первый командовал полком, второй был заместителем командира дивизии. А Василий Иванович Казаков прошел за семилетие путь от командира артиллерийского полка до командующего артиллерией фронта. Пролетарская дивизия может гордиться тем, что в ее рядах рос один из замечательных наших артиллеристов. Высокое положение не лишило его ни простоты, ни общительности. Он отличался ясным умом, товарищеским отношением к подчиненным. Строгая требовательность, нередко в грубоватой форме, основывалась у него на глубоком знании дела, реальной обстановки, а также характеров своих подчиненных. Настоящий военачальник никогда не подходит к людям с одним шаблоном. Он знает, что одного достаточно похвалить – горы своротит, другому нужна узда, третий хорош, когда ему дана полная инициатива. В этом тонком искусстве руководства людьми у Казакова было мало соперников. Его живые глаза иногда становились пронизывающими. Он был оптимистом, не признававшим трудностей, и работал, не щадя себя.

Начальник штаба фронта Михаил Сергеевич Малинин по широте оперативного кругозора и опыту в своей области не уступал Казакову. М. С. Малинин пришел на общевойсковую работу из 7-го механизированного корпуса, штаб которого и составил управление так называемой группы Рокоссовского в боях за Ярцево летом 1941 года. Командующий однажды рассказывал, как началась их совместная боевая служба: "Показал нам Тимошенко рукой направо от шоссе, а потом налево занимайте рубеж! Чем занимать, когда у нас было полтора десятка штабных командиров с личным оружием – и все?.." Горстка молодых офицеров совершила, казалось, невозможное: подчиняя отступавшие части, в течение пяти-шести дней организовала крупное войсковое соединение с артиллерией и даже с танками. Оно оказалось способным захватить Ярцево и взять под контроль переправы через Днепр, по которым герой обороны Смоленска генерал-лейтенант М. Ф. Лукин отводил свои прославленные части. Под Волоколамском, на посту начальника штаба 16-й армии, Малинин получил звание генерал-майора. Рокоссовский любил его и очень ценил. Нас порой смущали резкость и самоуверенная властность начальника штаба. Но было у Малинина одно замечательное качество. Крупные штабные работники обычно редко бывают широко известны в войсках. Таков род их деятельности. Михаил Сергеевич представлял в этом отношении исключение. Свой глаз – алмаз! Солдаты и офицеры передовой линии часто видели его в окопах и на НП соединений, знали и уважали.

К. К. Рокоссовский сам большую часть времени проводил на боевых участках, излазил вместе с командармами весь передний край и составил мнение, на что способен каждый командир дивизии. Многих командиров полков он вскоре знал настолько, что мог дать аттестацию, не заглядывая в документы.

Личная проверка командующим передовых частей и соединений – сильное средство воспитания и сколачивания войск. Конечно, проверки бывают разные. Фронтовики знают и такие случаи, когда приедет на передовую большой начальник, приведет всех в трепет и отбудет, оставив солдат и офицеров в самом удрученном состоянии. У Рокоссовского же форма выражения воли удивительно хорошо соответствовала демократической природе нашей армии. В этом, если хотите, была его сила и наиболее глубокий источник авторитета. Люди его любили, они к нему тянулись, в результате перед командующим всегда был открыт неиссякаемый родник боевого творчества.

Прекрасные воспоминания сохранились у меня о встречах с бойцами, особенно в 6-й гвардейской дивизии, которой командовал генерал-майор К. И. Петров, а после его гибели – полковник Ф. М. Черокманов, изобретательный, храбрый офицер, полный ненасытной ненависти к фашистам. Он испил горькую чатау в начале войны: раненный, оказался на оккупированной врагом территории, и только самоотверженная забота местного колхозника спасла его от гибели. Годом позже Черокманов, командуя 27-м корпусом, участвовал в наступательных боях 65-й армии и сумел отблагодарить своего спасителя. Мы пережили тогда с ним несколько волнующих минут.

Шестая гвардейская славилась снайперами и разведчиками. на ее участке гитлеровцы не могли поднять головы. Опыт дивизии распространялся по всем частям фронта. Бывало, приезжали мы с Рокоссовским к гвардейцам – и прямо в окопы. Командующий присаживался к бойцам, начинались разговоры о жизни, о переписке с родными, доходили до военных вопросов, от которых зависело успешное решение боевых задач. Глубоко заблуждаются товарищи, считающие, что солдат не способен оценивать положение на фронте. С момента сосредоточения боеприпасов на огневых позициях он уже знает, что назревают важные события, и составляет свое мнение о том, как они могут развиваться. Умейте же слушать солдата – и почерпнете новые силы, новые мысли для более целеустремленного руководства войсками.

...Пишу "солдаты", "офицеры" и спохватываюсь: ведь тогда их не так называли, говорили "красноармейцы", "командиры". Но пусть читатель простит старого солдата. Считал и считаю: не так много на земле столь гордых слов, как "советский солдат", "советский офицер". Почему же не пользоваться ими, когда речь идет о героях Великой Отечественной войны?..

К исходу дня начальники управлений, командующие родами войск, оперативные работники возвращались с переднего края. Стало правилом: все собираются вместе, и командующий заводит беседу по итогам работы каждого товарища. Это тоже сплачивало коллектив, приносило людям исключительную пользу. Как-то вечером все уже съехались в штаб, а Рокоссовского не было и не было. К полуночи из 211-й дивизии позвонил начальник артиллерии подполковник А. Д. Попович:

– Командующий просил передать, что задержится у нас до утра.

– Что там случилось? Деревню Сутолка обратно отдали?

– О нет! Командующий встретил среди командиров полков сослуживца по царской армии. Говорит: "Вместе вшей в окопах кормили". Обнялись... Сейчас у них в землянке такие горячие воспоминания – на всю ночь хватит!

Вернувшись на следующий день, Рокоссовский между прочим сказал мне:

– Павел Иванович, съезди в двести одиннадцатую, позавчера там пулеметчик сбил фашистский самолет. Вручи герою орден Красного Знамени.

С удовольствием выполнил это распоряжение. Пулеметчик Иван Соляков оказался совсем юным солдатом.

Он принял первую свою награду с горящими восторгом глазами.

В тот же день в 60-й дивизии я проверял позиции первой линии обороны. Подошел к пулеметному гнезду.

– Дежурный у пулемета красноармеец Барков! – отчеканил солдат, на вид лет пятидесяти. (Дивизия формировалась на базе народного ополчения Москвы, и пожилые бойцы в ней были не редкость.)

Оружие тщательно вычищено. В окопе все на своем месте. В секторе обстрела никаких препятствий.

– Видать, еще в ту войну воевали, товарищ Барков?

– Так точно, товарищ генерал! Служил отделенным в первом батальоне лейб-гвардии третьего полка.

Вот какая поразительная встреча! Картины прошлого, как живые, встали в памяти. Крохотная деревушка Филисово в Верхнем Поволжье, бедняцкая семья отца, всю жизнь мечтавшего о коне. Нужда погнала меня, меньшого сына, в люди работником в торговый дом братьев Леоновых... Пять тяжелых лет в Питере. А там началась война, добился: ушел в учебную команду и – на фронт.

– ...Не помните ли, товарищ Барков, отделенного Павла Батова, он у вас в полку разведчиком служил?

– Был такой. Убило его в разведке, мне сам Савков говорил.

– И Савкова знали?

Красноармеец смотрел большими глазами.

– Рано вы тогда меня похоронили! – улыбнулся я.

– Неужели вы действительно из нашего полка, товарищ генерал?.. А Савкова как же мне не знать, таких людей запоминаешь на всю жизнь – первый большевик в полку. Многим из нас он тогда поставил мозги на правильную линию, по партии я его крестным считаю.

Ну и пошли воспоминания. Савков – путиловский рабочий в солдатской шинели – и для меня был одним из самых дорогих людей. От него в 1916 году впервые услышал имя Ленин и научился понимать, для чего у русского солдата винтовка в руках. Савков же на своих плечах и вынес меня тяжелораненого, когда ходили в поиск. Я рассказал Баркову, что видел дорогого нашего путиловца в последний день его жизни. Это было уже в гражданскую войну. Мы брали Шенкурск. Комиссар стрелковой бригады Савков шел в первой цепи атакующих; там, под Шенкурском, поймала его белогвардейская нуля.

Мой собеседник тоже прошел трудную школу гражданской войны. Эскадроном командовал.

– Почему же теперь рядовой?

– В ополчение записался, так вот и остался. Воюем-то не ради чинов.

– Тебе же роту надо, товарищ Барков. Осилишь? Нам знающие командиры очень нужны.

– Нет, товарищ генерал, командовать ротой я уж отстал. Нынешнюю войну на одном "ура" не возьмешь. Пониже должность, может быть, осилю...

Поздней ночью у Рокоссовского за чашкой чаю еще сидели Казаков, командующий бронетанковыми войсками Орел и наш фронтовой инженер Прошляков. Рассказал им о встрече с Барковым.

– Кем ты его назначил? – спросил командующий. – Батальон потянет?

– Лучше бы ему начать с помощника командира роты.

Рокоссовский тут же позвонил в дивизию, и назначение состоялось. Вскоре за отвагу в бою Барков был награжден орденом Красного Знамени.

Командующий всячески поощрял выдвижение инициативных, показавших сметку бойцов. Он требовал – ищите талантливых, людей и учите, пока есть время. Для способных, отличившихся бойцов были созданы фронтовые курсы младших лейтенантов; они подготовили нам сотни командиров взводов и рот.

На меня как на помощника по формированиям была возложена проверка фронтовых тылов. Других источников пополнения в то время не было. Пересмотрели и почистили состав всех тыловых подразделений. Набрали несколько тысяч бойцов, которые из-за нераспорядительности начальников без пользы находились в тылах фронта, армий и дивизий. При проверке тыловых частей познакомился я с интересным человеком, судьба которого вскоре тоже сплелась с судьбой 65-й армии. Это был молодой военный инженер Павел Васильевич Швыдкой. Богатырь, саженного роста, с обычным для людей могучего телосложения спокойствием и добродушием, а в деле – горяч и сноровист. Главное же, что в нем сразу покоряло, – изумительное инженерное чутье. Скажет: "На саперный глаз сойдет" можно смело принимать от него то или другое сооружение. Со своей саперной бригадой Швыдкой строил запасные оборонительные рубежи и мечтал о "настоящем деле". В его военной биографии, как в капле воды, отразились неурядицы сорок первого года. Служил в укрепленном районе на западной границе, потом отступал до Новгорода. Вдруг – вызов в Москву. "Собрали, – рассказывал он, – кучу гражданских инженеров и приказали учить. Кругом бушует война, немцы лезут к Москве, а мы преподаем азы саперного дела... До чего же хочется повоевать по-настоящему, чтобы у фрицев скулы трещали!"

В один сентябрьский вечер наша судьба круто изменилась. В рабочей комнате начальника штаба командующий подводил итоги дня. Тут были Малинин, Казаков, Прошляков и Орел. Зазвонил телефон. Рокоссовского вызывали к аппарату ВЧ. В маленькой деревенской хате хорошо слышалось каждое слово, долетавшее из далекой Москвы:

– Вам не скучно на Брянском фронте? Рокоссовский улыбнулся, но промолчал.

– Решением Ставки создается Донской фронт. Весьма перспективный. Предлагаем вам принять командование им, если не возражаете...

– Как можно возражать!..

– В таком случае забирайте с собой кого считаете нужным и утром вылетайте в Москву. Брянский фронт примет Макс Андреевич Рейтер.

Рокоссовский обвел всех радостным взглядом. Сколько раз в этой же хате начальника штаба мы ночами склонялись над картой, следя за грандиозной битвой на берегу великой русской реки. С каждым из нас карта говорила живым языком; за ее синими и красными стрелами, в непрерывно меняющейся конфигурации оборонительных рубежей мы видели несгибаемую волю, творческую мысль и самоотверженность наших боевых товарищей, со многими из которых нас связывала долголетняя служба в Вооруженных Силах страны. Там сражался В. И. Чуйков, с которым мы хватили лиха еще на линии Маннергейма: он тогда командовал 9-й армией. Там, у Волги, в районе разрушенного вокзала, вела бои дивизия А. И. Родимцева; Совинформбюро передавало о ней сообщения, похожие на легенды. Последний раз я видел Александра Родимцева в Испании, на Хараме, где в тяжелых боях 12-я интернациональная бригада сдерживала натиск франкистов, итальянских и немецких интервентов: он под огнем на поле боя ремонтировал пулеметы. Военный человек поймет, какой это был подвиг – держать в боевой готовности пулеметы более чем 20 разных устаревших систем. Испанские товарищи ценили вклад советских добровольцев в борьбу за свободу, против фашизма. Родимцева они считали храбрейшим из храбрых и прозвали его "профессором пулеметного дела республиканской армии". Думалось: всего шесть лет назад это было, а теперь имя нашего славного боевого товарища навсегда связано с величайшей в истории битвой на волжском берегу...

– Я рад, товарищи, – просто сказал Рокоссовский. Указывая пальцем на Малинина, Казакова, Прошлякова и Орла, он приговаривал: – Вы со мной... Вы со мной.

Сердце мое не выдержало:

– Товарищ командующий, готов ехать хоть на дивизию!

– Разделяю твое желание, Павел Иванович. Но оставайся пока командовать фронтом до прибытия Рейтера, а мы в Москве вопрос решим.

М. А. Рейтер с новым начальником штаба Л. М. Сандаловым приехал через три дня. Шло заседание Военного совета фронта. Принесли шифровку. Рейтер прочитал и передал мне, сказав вполголоса: "Честное слово, завидую..." В шифровке говорилось о назначении Батова командующим 4-й танковой армией Донского фронта.

Сборы недолги. Путь далек. "Виллис" шел через Ефремов, Тамбов, Моршанск. Ночь застала в Борисоглебске. "Как ты изменился, родной", – думал я, проезжая город затемненными улицами. Тут все было знакомо и дорого сердцу. Трудящиеся Борисоглебска избрали меня депутатом Верховного Совета СССР, до войны я часто приезжал к избирателям – узнать их нужды, требования, рассказать о депутатской деятельности. Теперь город стал прифронтовым. В темноте двигалась масса войск. Тракторы тянули тяжелые орудия. Под брезентом угадывались мощные контуры "катюш".

Поехали прямо в горком.

– Какими судьбами? – поднялся навстречу секретарь горкома Ермил Сергеевич Коровин.

– Ночевать пустишь? – спросил я, отвечая на крепкое рукопожатие.

– Как всегда – первый номер в твоем распоряжении. (В этом номере городской гостиницы была у нас приемная депутата.) Но спать мы тебе не дадим!

Вскоре в горкоме собрались товарищи из партийного актива. Надолго затянулась беседа.

– Ты скажи, задержит Красная Армия немцев у Волги или нет? – спросил председатель горисполкома Григорий Дмитриевич Осадчиев.

Что я мог ответить? Только одно: конечно задержит. Там сражаются такие бойцы, руководят ими такие наши генералы, что безусловно выстоят.

– И не только задержат. Потерпите еще немного, дорогие друзья. Мы стоим перед решающими событиями.

Чем ближе к Дону, тем заметнее солдатскому глазу, что здесь готовятся к большим делам. Ночью шли и шли войска. Днем, куда ни взглянешь, рассредоточенные и замаскированные танковые части, артиллерийские полки, колонны грузовиков. К небольшому хутору Мало-Ивановка проносились одиночные командирские машины. Потянулись линии связи. Здесь расположен центр управления войсками фронта.

Встреча с Рокоссовским была короткой:

– Говорить сейчас некогда. Зайди в штаб, к Казакову и обязательно к Желтову, они дадут ориентировку... Чуйкову очень трудно. Еще никогда там не было так трудно. Помогаем, чем можем. Но главное теперь для нас уже не в этом. Ясно? Рекомендую сегодня же выехать в армию. Разберешься и доложишь. Особое внимание обрати на клетский плацдарм.

В штабе работа шла полным ходом. Принимались новые соединения. Готовили к передаче вновь организуемому Юго-Западному фронту боевой участок в среднем течении Дона. Большое внимание уделялось левому крылу фронта, где войска вели бои с прорвавшимся к Волге противником в районе Ерзовки. Малинина я не застал: он как раз выскочил с заместителем командующего К. П. Трубниковым на левое крыло, где наши части вели изнурительный бой с 60-й немецкой моторизованной дивизией с целью пробиться к северной группе 62-й армии. В этот же день Малинин связался с KII фронта. Произошел такой разговор.

– Как там дела, Михаил Сергеевич, части могут наступать? – спросил Рокоссовский.

– Могут и будут наступать, – ответил Малинин. – Прошу лишь прислать одного крепкого комдива. Здешний годится в интенданты. Обнаружили его НП в боевых порядках соседней дивизии. Наводим с Кузьмой Петровичем порядок.

В штабе фронта ждали представителей Ставки. Должен был также приехать генерал Н. Ф. Ватутин, назначенный командующим вновь созданным Юго-Западным фронтом. Позже мне стало известно, что 6 – 7 октября представители Ставки обсудили с командующими фронтами план предстоящего контрнаступления и предложили им подготовить свои соображения для доклада Ставке.