Текст книги "Памятные встречи"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Неугомонные песчанки

Однажды в глухой и безлюдной пустыне Сарыишикотрау на берегу крошечного озера близ Балхаша я увидел большую, почти голую песчаную гору. Она была вся покрыта нежным узором ряби. Судя по положению и форме, гора-бархан медленно передвигалась к востоку в сторону преобладающих в этой местности ветров, засыпая низкий берег озерка, кустики солянок и тростники. Среди песка всюду виднелись следы когда-то пышной растительности: обнаженные корни растений, их голые стволы.

Странной показалась мне эта гора. Домашних животных в этом глухом месте не было, а раз песок отправился путешествовать, значит, кто-то уничтожил растения, корни которых держали в плену бархан и мешали разрушительной работе ветра.

Я внимательно обследовал бархан. Оказывается, на его склонах жили зверьки – большие песчанки, самые распространенные жители пустыни.

Песчанки – грызуны. Размером они с большую серую крысу и немного на нее похожи, только светлее, да хвостик на конце с небольшой кисточкой. Еще они, пожалуй, симпатичней крыс. Живут песчанки чаще всего в песчаных, реже каменистых пустынях, за что и получили такое название. Они обязательно селятся колониями, при этом так сильно изрешечивают землю норами, что пройти через городок этих животных, не провалившись несколько раз по колено, невозможно. Бывает, лошадь на скаку ломает ногу, попав в нору этого грызуна. Они неглубоки и располагаются во влажном слое песка. Норы переплетаются самым беспорядочным образом, создавая сложную систему лабиринтов. Жилых нор среди них немного, все остальные запасные.

Питается песчанка листьями и тонкими веточками кустарников и трав. Очень любит саксаул, боялыш, разные солянки, терескен, не брезгует и остальными растениями. На саксаул забирается легко, почти как белка, срезая своими острыми зубами веточки, которые тотчас же несет в свое жилище. Саксаул, кронируемый песчанками, становится узловато-корежистым.

Зоологи считают песчанку типично растительноядным животным. Но я не раз видел, как она пожирает песчаных тарантулов, ловко раскапывая их норки, при случае лакомится кобылками.

Песчанки – заботливые хозяева. Они нередко заготавливают впрок корм в стожках, которые после просушки заносят в норы.

Воду они никогда не пьют и в ней не нуждаются даже в самое жаркое время года.

Когда подходишь к колонии песчанок, то уже издалека слышишь пересвист этих зверьков. Зверьки зорко стерегут свои колонии от врагов и, едва только увидят лисицу, волка или человека, тотчас же издают тревожный сигнал и опрометью бросаются в норки, поднимая позади себя облачко пыли.

Когда песчанок много, они сильно объедают вокруг растения, оголяют пустыню, и без того слабо покрытую травами и кустиками. Съели они и растения, покрывающие барханы, и, лишив его защиты, отправили гору путешествовать по ветру.

Ночью зверьки спят, деятельны же днем. Но в самые жаркие часы летнего зноя скрываются в своих прохладных хоромах.

Иногда песчанок настигает эпизоотия, и они вымирают. Но хуже всего, когда среди них появляется чума. Тогда и соседство с ними очень опасно для человека, так как на него эта болезнь может перейти при участии блох. Вспоминается одна встреча с этими несносными насекомыми…

Большие барханы, что виднелись в стороне от дороги, удалось осмотреть только на обратном пути. Подъехать к ним близко было невозможно: путь преграждали пески.

Оставив машину, мы идем пешком. Вот и барханы. Большие желтые бугры чистого перевеянного ветром песка, покрытые рябью, бесконечные, раскинувшиеся до самого горизонта, навевают впечатление простора. Редкие деревца саксаула в страшной схватке с песком и ветром отстаивают свое право на жизнь. Барханы движутся. В одном месте они уходят из-под дерева, и оно повисает на длинных обнаженных корнях или падает, в другом – засыпают его песком. Кое-где освободились потемневшие скелеты теперь уже погибших растений, местами же тонкие зеленые верхушки погребенных деревьев все еще настойчиво тянутся к солнцу. Над ярко-желтыми барханами небо пустыни кажется особенно синим.

В котловине между барханами видны песчанки. Они привстали на задние ноги и вытянулись столбиками. Один зверек прижал передние ноги к туловищу и, вздрагивая полным животиком, запищал мелодично и отрывисто. К нему присоединился другой, но запел тоном выше, третий взял еще более высокую ноту. Здесь, в барханах, песчанок было мало, и всюду виднелись пустующие норы. Зверьки, видимо, вымирали.

У моего спутника – школьника Коли – зоркие глаза, и он очень помогает мне в поисках насекомых. Вот и сейчас я ни за что не заметил бы на ходу крохотные шевелящиеся точки у выхода старой норы песчанки. Склонился над норой с лупой в руках, и вдруг будто кто-то бросил мне в лицо горсть песчинок. С неприязнью отпрянул, как только разглядел, что это блохи. Но, чтобы все-таки рассмотреть как следует это сборище, надел на бинокль дополнительную лупку. Теперь можно вести наблюдение с большого расстояния. Коля устраивается подальше от блошиной норы, что-то бормочет и все время почесывается.

– Что с тобой? – спрашиваю я.

– Наверное, блохи забрались и кусают! – ворчит Коля.

Что может быть интересного в этих отвратительных паразитах! Другое дело мчаться с сачком за невиданной бабочкой или, затаив дыхание, на цыпочках приближаться к поющему сверчку, следить, как оса-помпилла охотится на пауков, или, на худой конец, разрывать лопатой муравейник – все лучше, чем разглядывать этих гнусных кровопийц.

Пока примерно в таком духе рассуждает Коля и, почесываясь, все дальше и дальше отползает в сторону, я рассматриваю в бинокль столь необычное скопление блох. Они небольшие, светло-коричневые, блестящие, с тупой округлой головой и большими прыгательными ногами. Тела у них тонкие, сжатые с боков, а брюшки совсем пустые. Видно, давно блохи не сосали крови и сейчас непомерно голодны. Их собралось тут, у самого входа в нору, не менее полусотни, они слабо пошевеливают ногами, вяло переползают с места на место и явно греются на солнце в ожидании зверька. Осенью в тени совсем холодно, и можно легко замерзнуть. А тут надо в любую минуту быть готовым к спасительному прыжку: вдруг забежит песчанка, и тогда можно будет устроиться в ее мягкой пушистой шерстке. Вот почему блохи выползли сейчас из норы наружу, на солнце.

Но блохи, обитающие на большой песчанке, жительнице наших пустынь, редко кусают человека.

– Поэтому, – говорю я Коле, – перестань чесаться. Не нужен ты даже голодающим блохам, и все это тебе только кажется!..

Песчанками кормятся многие хищные звери и птицы. Летом помет волков и лисиц почти целиком состоит из шерсти этих грызунов… Как они их ловят – никто не видел. Разрывать их норы – бессмысленно. В сложных, сообщающихся друг с другом лабиринтах зверьки неуловимы.

Моя овчарка Алчан, с которой я путешествовал по пустыне, все время бесновалась, пытаясь поймать зверьков, и только раз сумела схватить одного зазевавшегося жителя колонии. Но зато она изобрела забавный способ выгонять хозяев жилища наружу. Найдя нору, где под землей затаилась песчанка, пес плотно засовывал голову во вход, раздувал бока и, набрав в легкие воздух, резко его выдыхал. Обычно такой неожиданный фокус приводил в смятение зверька, и он, перепуганный, выскакивал из ближайшего входа, но, впрочем, тут же опять скрывался.

Несмотря на то, что большая песчанка всюду обычна и многочисленна, ее жизнь и особенно поведение, связанное с обычаями, царящими в колониях, плохо изучены. Вспоминаю одно случайное наблюдение.

Выдалась странная погода. Темная мгла поползла по небу, закрыла солнце, и полыхающая жаром пустыня преобразилась. Стало прохладно – исчезли миражи-озера. Измученный зноем, обрадованный тем, что исчезли яркие и жаркие лучи солнца, я выбираюсь из-под тента. Вдали зеленеет полоска саксаулового леса. Хорошо бы его проведать.

В этой глухой пустыне у гор Богуты удивительно много песчанок. Колонии этих зверьков на каждом шагу. Обходить их стороной надоедает. Приходится осторожно лавировать между нор. Но разве узнаешь, где находятся подземные галереи! В них проваливаются ноги по колено, и в ботинки забиваются пыль и мелкие камешки.

Между колониями-городками проторены отличные тропинки. По ним, вероятно, эти общительные грызуны бегают друг к другу. Вокруг меня на почтительном расстоянии стоят столбиками зверьки и, ритмично вздрагивая животиками, тоненькими нежными голосками ведут хором свою мелодичную песенку.

Едва я приближаюсь к колонии, как оркестр мгновенно затихает, и все зверьки, будто по команде, бросаются в норы, выбрасывая позади себя длинные струйки земли. Зато в колониях, расположенных впереди меня, оркестр в самом разгаре, да и те, кто далеко позади, оправились от испуга, тоже запели песенки. Так и передают меня по эстафете от колонии к колонии, и несется над пустыней дружный посвист множества голосов.

Сегодня я с удивлением вижу среди взрослых песчанок множество малышей. Это, видимо, первый приплод в этом году. Среди них есть совсем малютки. Молодь уже вполне усвоила привычки взрослых, во всем подражает родителям, так же, как и они, застывает столбиками и поет в меру сил своих маленьких легких и нежных горлышек. Чем меньше песчанка, тем тоньше ее голосок, и от этого оркестр зверьков удивительно мелодичен, приятен и многоголос.

Никогда я не видел столько малышей песчанок, хотя знаю этих грызунов, завсегдатаев пустыни, уже много лет и постоянно встречаюсь с ними во время путешествий. Интересно на них посмотреть – и я усаживаюсь на походный стульчик возле куста саксаула, вблизи нор. Придется на полчаса превратиться в неподвижного истукана, пока обитатели подземных галерей успокоятся и приглядятся ко мне.

Проходит несколько минут, и вокруг зашевелились резвые зверьки. Они шмыгали в разные стороны, размахивая длинными хвостиками. Те, кто поближе, привстав на задние ноги, долго и внимательно всматриваются в меня черными бусинками глаз. Нет, почему-то сейчас песчанки не в меру возбудились, совсем не такие, как всегда, будто ожидают какое-то событие.

Небо же с каждой минутой темнеет, из-за горизонта ползет свинцовая громада туч, воздух совсем затих, замерли, не шелохнутся растения, и, кажется, все сгинуло, спряталось, кроме этих неугомонных созданий.

Песчанок появляется все больше и больше на поверхности земли. Наверное, все, кто был в норах, выбрались наружу. Некоторые еще совсем малы, немного больше домовой мыши. Другие – под стать взрослым, хотя хорошо отличаются от них серой и гладкой шерсткой.

Счастливое и безмятежное детство! Малыши гоняются друг за другом, шалят. Самые смелые подобрались совсем к моим ногам. Я для них неживой, серый и немного страшный то ли камень, то ли пень саксаула, неожиданно появившийся у края поселения. Как и все другие животные, песчанки больше воспринимают движение, чем форму. Но, видимо, уж очень хорошо знакомо все окружающее поселение, и старики долго и с подозрением осматривают меня, выдерживая почтительное расстояние. Нет, им не нравится этот странный предмет, они склонны держаться от него подальше. Тревожный крик иногда останавливает резвящееся общество, все встают столбиками и, будто по команде дирижера, дружно запевают хором. Но незнакомый предмет не движется, молчит, не нападает. Песня смолкает, и снова все приходят в суматошное движение, перебежки, беготню, погоню.

Я же, затаив дыхание, боюсь шевельнутся и рад тому, что вижу картину жизни пустынного народца, оказался невольным ее свидетелем.

Среди зверьков две молодые песчанки неразлучны. Они крутятся друг возле друга и вот уже который раз затевают одну и ту же забавную игру. Одна становится столбиком, вторая возле нее, потом приподнимаются все выше и выше, подталкивая друг друга передними лапками. Наконец обе песчанки, стоя, быстро колотят друг друга передними ножками, слегка толкают головами. Наконец одна не выдерживает, падает. Несколько быстрых кругов погони и – снова стоят два столбика и, будто боксеры, размахивают кулачками и толкаются.

Состязание кажется настолько необычным, что я сперва не верю своим глазам и только потом, опомнившись, начинаю сетовать на то, что со мною нет киноаппарата. Представляю, как заинтересовала бы даже специалистов-зоологов забавнейшая пара грызунчиков-боксеров.

Все остальные продолжают метаться в каком-то неудержимом веселье, и пустыня пестрит множеством шевелящихся зверьков. Необычная колония! Странные жители!

Небо же совсем темнеет. От сиреневых Чулакских гор через всю большую пустыню, через обширную долину реки Или до гор Богуты протягивается резкая серая полоса. Она быстро приближается, растет, превращается в громадную непроницаемую стену мглы, закрывает пустыню, горы, небо. Шевельнулась трава, и будто ожил замерший воздух. Засвистел ветер, качнулись ветки саксаула. Вот он налетел порывом, ударил в лицо мелкими камешками. Через несколько минут шквал пыльной бури окутывает пустыню.

С трудом иду против ветра, закрывая рот от пыли платком, и во мгле, закрывшей горизонт, стараюсь определить направление. Колонии песчанок сразу опустели. Их обитатели спрятались в подземные галереи и, наверное, сидят там тихо, прислушиваясь к свисту ветра и шуму перекатываемого по земле песка и мелких камешков.

Какая странная погода!..

Кроме большой песчанки в пустынях обитает несколько других видов песчанок. Они меньше размером и не столь многочисленны.

В горах Богуты глинистый и пологий склон большого распадка невольно привлек мое внимание своей пестротой. Здесь округлые яркие пятна сизой полыни, равномерно разбросанные по поверхности почти на равном расстоянии друг от друга, отчетливо выделяются на фоне буроватой земли, едва прикрытой пустынной растительностью. От этого весь склон пятнистый, как шкура леопарда.

Сейчас, весной, особенно четко заметна эта пятнистость. Придет осень, пригонят сюда с летних пастбищ на зиму скот, зеленые пятна исчезнут, и склон распадка опять станет равномерно голым и унылым. Я бывал здесь не раз и хорошо помню это живописное место, откуда видны обширные дали, долина реки Или, отороченная голубыми отрогами Джунгарского Алатау, горы Калканы с ярким пятнышком Поющего бархана.

Почему сизая полынка растет здесь куртинками на, казалось бы, совершенно ровном пологом и однообразном склоне – было непонятно. На этот раз, превозмогая усталость, решил разведать, в чем дело.

А разведывать особенно и не пришлось. Сразу все стало понятным.

Пышные куртинки полыни, оказывается, выросли там, где были колонии рыжехвостой песчанки. Грызуны пронизывали землю норками, изрешетили ее, а по проделанным ходам в плотную лессовую почву проникла весенняя вода. Потом тепло и влага дали жизнь зеленым росточкам. Быть может, ради процветания растений, служащих пищей, по-особенному и устроены норы грызунов?

Рыжехвостая песчанка широко распространена в пустынях Семиречья. Зоологи считают ее врагом пастбищ за то, что она, якобы, уничтожает растительность вблизи колоний. Но никто не подумал о том, что этот, как его окрестили, «вредитель», оказывается, может быть и полезным. Год за годом маленькие и неуемные в своих строительных делах грызуны пронизывают своими узкими ходами почву, делают ее скважистой, изменяют ее структуру и удобряют ее органическими веществами. И вот налицо результат: на месте каждой колонии пастбище обогащено растениями.

Как мне хочется, чтобы те, кто привык мыслить тривиальными истинами, постоял бы тут, рядом со мною, и посмотрел на этот большой склон распадка, на котором особенно наглядно видно, что собою представляют эти «полезные вредители». Нельзя утверждать, что грызуны полезны. Есть среди них и явно вредные. Большая песчанка слишком обширными и многочисленными норами иссушает почву и после себя нередко оставляет настоящую пустыню.

В природе все сложно и взаимосвязано, и далеко не всегда можно найти на ее загадочные явления однозначные ответы!

Крошечные зверьки – мыши

Здесь я расскажу о нескольких наблюдениях над мышами.

Сегодня воскресенье, и мы, загрузив машину лыжами, медленно катим из города по скользким, покрытым ледком улицам. Синий дым висит над домами, и они, будто в тумане, проглядывают неясными очертаниями.

Вот, наконец, первый круг, или, как его называют, – «развязка», сделанный для того, чтобы машинам было легче расходиться на сложном перекрестке, потом второй круг. За ним мы вскоре у крутых округлых холмов предгорий Заилийского Алатау. Вдали едва различим город, прикрытый сверху пеленой дыма.

Хорошо на чистом снегу! И если смотреть только вперед – на горы, покрытые синими еловыми лесами, на солнце в окружении сияющего круга мелких кристалликов инея, спускающегося на землю, кажется, будто здесь начинается мир тишины и древнего покоя.

В одном месте склон холмов пестрит рядками ямок, подготовленных для посадки яблонь. Снег закрыл их. Между ямками все изборождено тропинками следов. Это серые куропатки нашли себе здесь поживу: семена растений, насекомых – обитателей почвы.

Ровные строчки лисьих следов пересекают холмы. Им есть на кого охотиться. Всюду от кустика к кустику, от норки к норке тянутся нежные узоры перебежек мышей. Вот на чистом месте одна строчка какая-то необычная, со странным узором переплетений линий, ямок, прочерков. Тут, оказывается, разыгралась маленькая трагедия. Сверху на мышку, скользнув на мягких крыльях, упала сова, схватила добычу и, отпечатав на снегу узор крыльев, унеслась, наверное, в ближайшую ложбинку с редкими кустиками.

А вот еще другие интересные следы. Нежная строчка следов мышиного пути прерывается аккуратным кружочком, размером с шляпу. Отчего бы такое могло случиться?

По снегу мышка печатает сзади полоску от длинного хвоста. И она помогает прочесть запись ночной жизни крошечных зверьков. Дело, оказывается, вот в чем. Две мышки, скорее всего домовые, они в наших краях часто живут не только в домах, но и на воле, торопясь и не подозревая друг о друге, мчались через полянку, случайно прямо навстречу друг другу. Когда же между ними осталось совсем небольшое расстояние, мышки остановились, присели на задние ножки и, растопырив широкие и чуть розовые ушки, долго шевелили длинными усами, вынюхивали воздух влажными носиками, поблескивая на лунном свете крохотными бисеринками черных глаз. И хотя встреча, казалось, не предвещала ничего опасного, все же на всякий случай мышки разошлись. Каждая обежала небольшой полукруг стороной и, попав на дорожку, проделанную незнакомкой, помчалась по уже проделанному пути.

Пока я разгадываю следы, один из моих спутников замечает:

– Смотрите, совсем как развязка на шоссейной дороге!

…Однажды я отправился зимой за город на прогулку без лыж, просто так. На снежной поляне я вижу темный комочек и не могу понять, что это такое. Наверное, мышка. А может быть, птичка заболела, потеряла силы, упала на снег, трепещет крылышками. Там же, возле кустика, видны цепочки крохотных следов.

Яркое солнце искрится на чистом снежном поле, слепит глаза. Из города доносится многоголосый шум. Вблизи по дороге мчатся большие грузовые машины. Из тополевой аллейки, протянувшейся вдоль небольшого оврага, доносятся мелодичные крики лазоревок.

– Что вы, дядя, смотрите? – раздается за мною тоненький детский голосок.

От неожиданности я вздрогнул и обернулся. Малыш лет семи глядел на меня любопытными серыми глазами. В руках он держал ученический портфель, шапка-ушанка была надвинута на самый лоб.

– Да вон видишь, там, около кустика, какой-то маленький комочек копошится!

Сколько их здесь, следов, на снежной поляне, среди загородных садов. Вон там пять или шесть борозд протянулись, все в одну сторону, к маленькому огороду с засохшими кукурузными стеблями. Это прошла стайка уже знакомых серых куропаток. Птицы искали семена растений. А там от кустика к кустику тянутся узоры мышиных следов. Кое-кто из грызунов, выйдя наверх, торопится бежать прямо к укрытию. Другие же, осмелев, бродили, петляли по чистому снегу из стороны в сторону то ли в поисках поживы, то ли ради удовольствия: надоело копаться под снегом, почему бы не прогуляться поверху. Не беда, что вокруг рыщут ласки да горностаи, оставляя по рыхлому снегу парные лунки следов. Не беда, что на деревьях притаились болотные совы, что одна из них у бугра даже налетела на мышку, пробороздила снег, отпечатала на нем крылья и хвост, оставила едва заметную капельку крови. Разве от всего убережешься!

И еще не все. Большое поле пересекает прямая линия следов лисицы. Забралась сюда, на окраину города! Не побоялась ни собак, ни городского шума. Наверное, хитрая. Бродила глубокой ночью в темноте, когда все затихло.

Темный комочек, наверное, мышка, перекатывается с места на место, чем-то занята, что-то делает. Неужели выползла наверх ради теплого февральского солнца? Надоело сидеть в вечной темени, в холодном снегу, на мерзлой земле. Впрочем, зачем думать да гадать? Посмотрим, кто там!

– Ступай по моим следам, – говорю я мальчугану, – да как можно тише, и не сопи носом! Не опоздаешь на уроки?

Мы оба сошли с тропинки, вышагиваем, как цапли, медленно передвигая ноги, стараясь не шуметь. А мышка – это она – не видит нас, не обращает внимания, ей будто нет до нас никакого дела, очень занята. У нее есть работа: на кустике сидели птицы, лакомились семенами и обронили их на снег. Чем не пожива!

Незаметно мы подошли на два метра. Пожалуй, больше не стоит, пора остановиться, а то убежит под снег в норку и не покажется больше. Нет, продвинемся еще чуточку. Теперь совсем близко до мышки. Видны черные, навыкате, глаза-бусинки, большие розовые ушки, сквозь которые просвечивают лучи солнца, гладкая серая шерстка и длинный хвостик. Это лесная мышь, но маленькая, осеннего приплода, видимо, неопытная, глупая. Она не замечает нас, близорукая, хватает торопливо семена и, присев на задние ножки, держа добычу в передних лапках, быстро-быстро работает зубами.

Иногда она, будто чувствует опасность, неожиданно скрывается в норку у самого стебля кустика. Но разве высидеть там долго, когда чудесная пожива валяется на снегу. И она снова выскакивает наверх.

Мой спутник весь вытянулся, замер. Видно, ему очень интересно. Но едва только хлюпнуло в его носу – мышки как не бывало. Будто сдуло ветром.

Постояли, подождали.

– Придется тебе идти домой, – говорю я мальчику. – Нельзя опаздывать в школу, и мне надо на работу. У каждого дела, даже у мышки!

Но мышка опять выскакивает наружу и снова принимается собирать семена, и мальчик от меня не отходит.

Неожиданно для себя я замечаю, какая мышка чуткая, как она вблизи от себя различает едва слышимое цокание языком, легкий вздох, вздрагивает, настораживается. На громкие же звуки, доносящиеся издалека, не обращает внимания, будто их и нет. Неужели ее большие ушки, как локатор, настроены только на звуки, раздающиеся вблизи? То, что происходит вдали, разве ее касается! Не хватит внимания все слушать. Ведь вокруг кого только нет, и все звучит. Вблизи – дело другое. Тут достаточно мгновения, прыжка хищника, и – погибель. Так и принято по мышиному обычаю: слушать только те звуки, которые раздаются вблизи, рядом, не обращая внимания на дальние.

Мы тихо идем назад.

– Ну, хлопец, теперь сопи, сколько тебе вздумается, можно даже покричать, спеть песенку. Мышке никакого нет дела до нас, мы от нее далеко, не опасны, она не прекратит своего занятия, пока не соберет разбросанное по снегу добро. Она такая чуткая, хорошо различает звуки близкие и далекие!..

Домовые мыши не только докучливые обитатели наших жилищ. Человек приручил их и использует как лабораторное животное. Пришлось и мне воспользоваться их услугами не только в лаборатории, но и в поле.

…Мы едем в экспедицию. В машине нас трое и одна собака, в маленькой клеточке несколько белых мышей, тихих милых созданий. Ухода за собой они требуют мало: раз в день вымыть проволочную клетку, наложить в нее травы да хлеба. На ходу в машине всегда разгуливает ветер, поэтому особенного запаха, свойственного мышам, мы не чувствуем, а на биваке их клеточка находится под машиной.

Мышки – большой соблазн для фокстерьера. Вначале, не умея обуздать свой охотничий пыл, он пытался раздавить клетку и добраться до желанной добычи. Потом, после строгого словесного внушения, будто зачарованный, не спуская с мышей глаз, часами сидел над клеточкой. Наконец постепенно привык, потерял интерес.

Мышки нам нужны для опытов. Мы подсаживаем к изолированной мышке скорпиона, и тот, возбужденный, размахивая своим сильным хвостом, на конце которого находится иголочка, связанная с ядовитой железой, ударяет ею мышку сперва в ножку, потом в мордочку. Мышка быстро-быстро, размахивая передними ножками, чешет лапками мордочку, облизывает ножку, но вскоре забывает о своем злоключении. Сколько раз я ни повторял опыт, убедился, укус скорпиона не смертелен для мышки.

Фаланга не имеет ядовитых желез, и народная молва, приписывающая этому животному славу ядовитого, необоснована. Впрочем, поговаривают, будто укус мощных челюстей фаланги небезопасен, так как на них могут оказаться вызывающие заражение крови бактерии. Их фаланга якобы получает, питаясь трупами погибших животных.

Фаланга удивительно смела, нагла и бесцеремонна. Защищаясь, ей ничего не стоит атаковать человека, и один мой знакомый рассказывал, в какой панике ему однажды пришлось удирать от большой фаланги, к которой он вздумал притронуться палочкой.

Подсаженная к мышке фаланга кусается. Тихое и мирное животное, выведенное человеком для всяческих экспериментов и приученное безропотно переносить причиняемые страдания, вначале будто не обращает внимания на агрессию своего неожиданного партнера по клетке, но потом начинает обороняться. На брюшке фаланги из ранки, нанесенной острыми зубами мышки, появляется крупная капля желтой полупрозрачной крови. Получив отпор, фаланга мгновенно меняет тактику, смиряет свой нрав и забивается в угол.

Мышки, которых много раз кусали фаланги, никогда не заболевали.

После опытов наших невольниц приходилось отпускать из клетки. Для этого выбирали какую-нибудь уютную долинку. На юге нашей страны домовые мыши, к виду которых принадлежат и лабораторные мышки-альбиносы, свободно живут в природе. Трудно было рассчитывать, что наши спутницы, изнеженные длительным содержанием в неволе, смогут возвратиться к жизни своих вольных собратьев и предков. Но не возить же их с собою в экспедиции.

Обычно мышек мы выпускали, прежде чем сняться с бивака. Сегодня же мы дали им свободу немного раньше. К вечеру одна мышка пришла в палатку, другая, как потом оказалось, вырыла под палаткой небольшую норку, третья нашла для себя место под колесом машины и не пожелала оттуда уходить. Осталась неясной судьба только четвертой мышки. Крошечные красноглазые зверьки своим умишком как-то осознавали таящуюся в незнакомой для них природе опасность и предпочли находиться под опекой человека.

Наши сердца были покорены. Мышки, водворенные обратно в клеточку, поехали с нами путешествовать дальше, до самого дома. Потом мы сдали их в лабораторию.

Таинственные следы

После завтрака я, как всегда, захватив полевую сумку и фотоаппарат, отправился побродить. У самой воды бережок реки Или был весь испещрен следами. Всюду виднелись крупные отпечатки лап фазанов. Птицы выходили из зарослей тугаев на открытое место погреться на солнышке, попить воды и обязательно поклевать мелкие камешки. Бродили здесь сороки и вороны. Возле дохлого судака, выброшенного на берег, весь ил был истоптан. Маленькая лиса-корсак пробежалась по самой кромке воды в расчете поживиться дохлой рыбой. Нежные крестики следов трясогузок и куличков-перевозчиков, будто изящная вышивка, тонкой вязью украшали почву.

Встречались и странные следы – похожие на закорючки. Их оставили жабы. Ночью эти внешне неповоротливые создания направлялись к воде искупаться, напиться воды, смочить свою бородавчатую кожу. Следы жаб были разными, и большими, и маленькими, а одна жаба – настоящий великан – расчертила прибрежный песок затейливыми узорами.

Все следы мне были хорошо знакомы, и ничего в них не было нового. Так казалось. И вдруг я увидел… То, что я увидел, было совсем необычным. По мокрому бережку рядом с водой тянулась цепочка аккуратных отпечатков совершенно мне неизвестного животного. Было похоже, будто оно небольшое, размером примерно с суслика и с копытцами на ногах. Да, с настоящими копытцами! Они отпечатались глубокими черточками с заостренными кончиками и округлыми основаниями.

Я не выдержал, позвал товарища, поделился с ним новостью. Вместе стали осматривать следы, делать фотографии. Под косыми лучами поднимающегося над рекой солнца отпечатки ног были четкими. Таинственное животное прошло мелкими шажками. У обрывчика след исчез, и более его нигде найти не удалось.

Я терялся в догадках. Следами животных интересовался давно, неплохо их знал, но такое видел впервые.

Кто же хозяин следа, у кого на ногах такие крохотные копытца? Ни одно из обитавших здесь животных не могло оставить таких следов. Они явно принадлежали неизвестному и таинственному зверьку. И воображение рисовало совершенно особенное животное, необыкновенно редкое, быть может, даже исчезающее, очень осторожное, обязательно ночное, старательно избегающее встречи с человеком. Вот бы его увидеть и изловить! Как бы удивился мир зоологов!

Находка казалась невероятной. Но был же не так давно описан крошечный зверек из пустыни Бетпакдала – боялычная соня, которую пришлось отнести к специальному семейству. В наше время новое семейство для млекопитающих – величайшая редкость!

Прошло несколько часов. Мы собрались ехать дальше, свернули бивак, уложили в машину вещи. Прежде чем тронуться в путь, я пошел еще раз взглянуть на загадочные следы. Солнце поднялось высоко, отпечатки ног незнакомца стали мягче и не так контрастны. И только тогда в одном месте я заметил едва различимый отпечаток третьего, теперь уже стало ясно, не копытца, конечно, а пальца и перепонки между ними. Все стало понятным. Следы принадлежали ондатре с очень странной походкой. Почему-то на ходу она опиралась только на два передних пальца, которые глубоко, словно копытца, врезались в мягкую почву.

Жаль, что таинственного и неизвестного зверька не оказалось в природе!

Слепушонка

Случайно на дачном участке сосед выкопал слепушонку и принес ко мне. Пушистый коричневый комочек поблескивал крохотными, как булавочная головка, глазками. На мордочке зверька, сильно выдаваясь вперед, торчали крупные резцы.

Я посадил слепушонку в проволочный садок, положил туда личинок хрущей. Пленник стал метаться по садку в поисках выхода, но хрущей между делом слопал всех. Дождевой червь ему не понравился.