Текст книги "Загадки остались"
Автор книги: Павел Мариковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
В действиях муравьев нет ничего такого, что было бы лишено практического смысла. Как же объяснить поведение танцующих муравьев? Проще всего сказать, что так отдыхают те, кто отлично потрудился. От избытка сил они затевают своеобразные игры. Но почему отдыхающие муравьи равнодушны к окружающим?
Может быть, как часто мне приходится повторять эти слова при описании жизни муравьев, все это отражает разделение труда, неизменно существующее в любом большом и слаженном обществе? Часть членов общества не беспокоится о пище, жилище, опасности, на ней лежат другие обязанности…
Старый-престарый муравейник около большой лиственницы я знаю несколько лет. Как-то осенью, глядя на него, я увидел муравьев-носильщиков, перетаскивавших своих товарищей. А один, напрягая силы, волочил большую и грузную самку. Неужели решили организовать дочерний муравейник? Несколько минут поисков и предположение оправдалось: муравейник действительно обрел соседа, и, возможно, он призван омолодить дряхлеющую жизнь старого общества.
На молодом муравейнике царит оживление и дружная работа. Строительство еще не закончено, и дел по горло. Рядом с этим муравейником, на чистой площадке, большой и полный муравей кувыркается вот уже целых полчаса. Но никто не обращает на него внимания: все заняты, обстановка здесь деловитая. Тогда танцор отправляется по длинной дороге к старому муравейнику, откуда, наверное, пришел. Там он найдет себе подражателей или зрителей. На желтых листьях березы, упавших на муравейник, согретые теплыми солнечными лучами танцоры уже демонстрируют свое мастерство друг перед другом…
Неужели здесь тоже игры?
В стороне от муравейника три муравья-жнеца сцепились челюстями, и каждый настойчиво тянет в свою сторону. Самый крупный должен победить. Но тот, кто меньше ростом, юрок, силен и, уцепившись ногами за шероховатость почвы, побеждает крупного муравья. Пробегающие мимо муравьи ненадолго задерживаются возле борющихся и, потрогав их усиками, отправляются по своим делам.
Осторожно пытаюсь расцепить муравьев. Потревоженные, они быстро бросают друг друга, разбегаются, скрываются во входе. Враги так не расходятся, а если бы из них кто-либо был чужой, ему не удалось бы так просто проникнуть в муравейник. Что это такое – драка или состязание в силе?
Вот еще загадка: один муравей торопливо забегал кругами и своим необычным поведением собрал вокруг себя товарищей. Потом лихорадочно стал рыть норку. Окружающие будто в недоумении: зачем здесь, сбоку от холма, окружающего вход в жилище, понадобилось рыть землю? Но пример заразителен, странному муравью начинают помогать. Когда же возле него собирается кучка помощников и уже вырыта небольшая ямка, зачинщик непонятной истории отскакивает в сторону, чистит усики и убегает. Потеряв его, муравьи один за другим бросают теперь кажущееся бессмысленным занятие. Постепенно редеет и собравшаяся толпа, все расходятся по своим делам.
Что же это? Неужели тоже игра!
Чужая самка
К вечеру, как только спала жара, в тугае реки Или легли тени, утих ветер и воздух стал немного влажнее, из небольшого отверстия, ведущего в подземный муравейник берегового муравья ( Formica subpilosa), высыпала ватага рабочих и помчалась на разведку за пищей. Вскоре показалась небольшая кучка добытчиков. Они кого-то волокли, оживленно размахивая усиками и ногами. Нет, не волокли, я ошибся, а вежливо подталкивали к своему жилищу большую грузную самку рыжего степного муравья ( Formica pratensis). Видимо, она недавно вылетела из родительской семьи, после брачного полета сбросила крылья и сейчас искала укрытия, собираясь обосновать собственную семью. Рыжие степные муравьи хотя и относятся к тому же роду, что и береговые, но самка чужая, и непонятно зачем ее тащить в гнездо.
Вокруг своего жилища муравьи старательно убивают бродячих самок других видов и как отличную добычу, и из-за того, чтобы на их территории не обосновался новый муравейник, с которым потом не оберешься хлопот как с конкурентами или даже с врагами. Если в семье достаточно своих самок, то истребляют или прогоняют бродячих самок даже собственного вида.
Я хорошо знаю, как относятся к самке, когда ее собираются или убить, или прогнать, или, наоборот, привести желанной гостьей в свою семью. Самку-добычу всегда грубо растягивают за ноги и усики, травят кислотой. Самку – желанную гостью – вежливо удерживают за ноги, никогда не хватают грубо за усики и осторожно тянут в муравейник, нередко к тому же предлагая ей вкусную отрыжку. С самкой рыжего степного муравья так и обращались, вежливо и предупредительно.
Обескураженная ласковой встречей, она не защищалась, не противилась, а покорно позволила вести себя в чужие хоромы. Через несколько минут, обманув бдительность своих хозяев, она выскочила наверх, намереваясь покинуть муравейник, но ее вновь задержали и увели в подземелье.
Вскоре оживленные и возбужденные муравьи скрылись в темных ходах вслед за новой жительницей общества.
Случай на тугайной поляне непонятен. Почему чужую самку занесли к себе? Если для того, чтобы возвести ее на трон родительницы, то зачем воспитывать чужих детей, когда она вскоре наплодит своих. Самку могли ввести в заблуждение ласковым обращением, заманить к себе, чтобы уничтожить и съесть. Неужели в муравьином обществе возможен обман, неужели дьявол смог укорениться в поведении и инстинктах муравьев?
Допустимо и следующее предположение. Возможно, семья муравьев по какой-то причине лишилась своей родительницы, новую найти не смогла. Без родительницы и потомства жизнь семьи бессмысленна. Так не лучше ли жить с самкой, хотя бы и другого вида? А потом, может быть, найдется и самка своего вида.
Случаю было угодно преподнести мне еще один эпизод из жизни муравьев, сходный с предыдущим…
На каменистой поляне в лесу я вижу крупную и темную точку, а впереди нее – меньшую: будто малый муравей тащил перед собой большого. Я заинтересовался, поднялся с валежины, на которой отдыхал, подобрался поближе. То, что увидел, привело меня в величайшее изумление. Еще бы! Маленький, тщедушный, черный лесной муравей ( Formica fusca), наверное, один из умелых разведчиков, вежливо, но настойчиво вел за усик большую бескрылую самку красноголового муравья ( Formica truncorum).
Сейчас в лесу бродит много самок красноголового муравья в поисках пристанища. Таких самок охотно принимают старые муравейники этого же вида. Другие самки ухитряются найти укромное местечко, самостоятельно воспитать первых дочерей-помощниц и положить начало новому муравейнику. Но зачем сейчас отдаваться во власть чужака, следовать за ним в неизвестность? Да и к чему черному разведчику самка чужого вида?
Не думаю, чтобы черный муравей-фуска был столь коварен и, обманув бдительность самки-бродяжки, вел ее в свой вертеп на заклание: добыча все же немалая и питательная. Наверное, его муравейник случайно лишился самки и теперь разыскивал самку-бродяжку, хотя бы принадлежащую к другому виду, но своему роду – формика. Пока я раздумывал об этом, парочка странных муравьев все так же и в том же порядке неторопливо прошествовала через поляну, усеянную камнями. Теперь на их пути появились заросли трав и всякий растительный мусор. Здесь я потерял интересную находку и, сколько ее ни искал, найти уже не мог.
На галечниковой косе
Из пустыни я попал в непроходимые дебри тугая урочища Бартугая. Облепиха, шиповник, чингиль, ивы так тесно переплелись, что заслоняют собою небо. Ветви цепляются за одежду, ноги путаются в ползучих растениях. И всюду колючки. Ни к чему нельзя притронуться, чтобы не наколоться. А тропинка куда-то ведет вперед, хорошая, утоптанная, только не для меня, а, наверное, для кабанов и зайцев. И еще фазаны! Они взлетают неожиданно, среди полной тишины, с невероятным шумом и громким криком, будто взрывается мина. Невольно вздрагиваешь и долго не можешь прийти в себя.
Мне достается: руки исцарапаны, одежда во многих местах разодрана. Скоро ли конец и не повернуть ли обратно? И вдруг все кончилось. Сразу, внезапно! Передо мной тихая протока, большая галечниковая коса и свет. Много солнечного света. Не спеша струится голубовато-зеленая вода, над ней застыли густые ивы. Сверкают окатанные камни разной причудливой расцветки. Поближе к воде песок в следах. Отпечатал свои когтистые лапы барсук, прошлась парочка оленей и всюду крестики следов фазанов: тут их давний водопой.
По косе бродят маленькие темные муравьи. Они везде. Как будто это Formica cunicularia. Только очень крохотные и темные. Что им здесь надо, где их жилище?
Вот как будто вижу дырочку-вход. Он ведет под камень, под ним несколько куколок, около десятка таких же рабочих малышей и большая грузная самка. Странный муравейник! Он, конечно, зачаточный. И еще такой же рядом… Всюду, едва ли не через каждый метр, нахожу крохотные муравейники. Сколько их здесь, на галечниковой косе? Наверное, несколько сотен! Находка так необычна, что даже не верится в ее реальность.
Муравьи миролюбивые, заглядывают друг к другу. Взаимный союз, мир и согласие так важны в столь трудное и ответственное время. Иногда даже самки перебегают по косе и поспешно прячутся в ближайший муравейник. То ли это взаимный обмен родительницами, то ли самки-странницы бродят в поисках убежища. Я не могу понять, почему молодые самки обосновались на галечниковой косе. Неужели потому, что она не нужна другим муравьям! На глубине полуметра от поверхности находится вода, и не построишь постоянного жилища. Этот уголок изолирован от территории, на которой среди муравьев царит вражда. Поэтому его и избрали молодые самки. Здесь после брачного полета они и выводят своих первых дочерей-помощниц, первых разведчиков, охотников и строителей.
Уж не служит ли галечниковая коса традиционным местом встречи самок после вылета из родительских муравейников, и такое поведение стало обычным?
Что же будет с молодыми семьями дальше? Придет осень, косу зальет водой, она покроется льдом. По-видимому, к концу лета, окрепнув, муравьи уйдут с косы в лес и там устроят новую колонию.
Я радуюсь находке: каждое маленькое открытие секретов муравьиной жизни вдохновляет, хотя порождает новые загадки. Теперь не страшен обратный путь по звериной тропинке сквозь дремучие заросли колючих растений.
Поздней осенью я вновь побывал на этой косе. Но никого на ней уже не застал. Все молодые семьи переселились на «большую землю». Но что с ними стало, объединились ли они в колонию или образовали раздельные муравейники – осталось загадкой.
Трещина в асфальте
Я сижу на скамейке в городском парке в самом людном месте. Мимо беспрерывно движется людской поток, множество ног шаркает по асфальту. И по нему, как ни в чем не бывало, в обе стороны ползет многочисленная процессия муравьев-тетрамориум. Им будто нипочем многолюдие, все целы, невредимы, ни один не раздавлен ногами пешеходов.
Что за чудо и откуда такая неуязвимость! Приглядываюсь к черной ленте крошек. Она тянется от клумбы к палисаднику через всю аллею шириной около восьми метров.
К сожалению, нет чудес на свете! Все объясняется просто и обыденно. Оказывается, поперек асфальта идет отчетливая трещина, по ней и шествуют муравьи.
И все же удивительно, как они догадались о безопасном пути. По всей вероятности, среди них нашлись опытные и показали пример остальным…
По высокому крутому склону муравейника рыжий лесной муравей тащит кусочек белой засохшей смолы. Ему очень тяжело карабкаться, он пружинит тело и напрягает силы, но не хочет расстаться со своей ношей: сухая смола – находка важная, ею всегда переслаивают хвоинки, из которых сложен конус муравейника. Но муравью-носильщику не посчастливилось: кусочек смолы выпал из челюстей и скатился вниз. Помахав усиками, муравей-неудачник отправляется бродить по муравейнику и забывает о своей ноше. Но ее подобрал другой и тоже начинает заносить в дом. Как он, такой маленький, с тяжелым грузом заберется на верхушку муравейника, куда обычно складывают смолу? Но муравей не пополз прямо кверху, а выбрал пологий путь, чтобы постепенно преодолевать крутизну. Сперва один раз прошел вокруг конуса муравейника, потом второй и очутился на вершине. Вот какой изобретатель! Невольно вспомнилась поговорка, бытующая среди альпинистов: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет!»
Может быть, и другие умеют так делать на этом муравейнике с очень крутыми склонами. Но все, кого я вижу, тащат палочки, добычу, хвоинки прямо вверх, с большим трудом преодолевая подъем. Видимо, настоящие изобретатели редки, а их опыт не успевают быстро перенять жители высотного здания.
Строители норок
После жаркой бесконечной пустыни берег сине-зеленого озера Алакуль кажется особенно прекрасным. Острый запах солончака, прибрежного ила, сохнущего на солнце, водного простора, крики птиц – как все это непохоже на обожженную землю пустыни.
Едва я остановил машину, как мои спутники помчались к воде, соскучились по ней, никого не остановишь. Возле машины у самой дороги на гладкой площадке вижу странную норку: аккуратный круглый вход, а возле него полумесяцем глубокая ложбинка, и если бы только одна такая норка! Но их много, они всюду.
Вначале мне кажется, что ложбинки обращены в одну сторону. Но потом вижу, предпочтения какой-то стороне света у загадочных строителей норок нет.
Наконец мои спутники насладились видом сине-зеленого озера, и я приглашаю их подумать над загадкой. Впрочем, зачем ломать голову, не проще ли взять лопату, вырыть норку и узнать, кто там. Но интересные встречи с насекомыми так редки, и мне хочется растянуть минуты до открытия тайны. Предвкушая удовольствие познания нового и в то же время предполагая вполне банальный исход, я не тороплюсь, приглядываюсь, примеряюсь.
– Да это след от наконечника вашей палки! – насмешливо говорит Нина. Аккуратная дырочка и углубление полумесяцем, действительно, будто оставлены моей палкой, да к тому же еще и на дороге. Но этот след все же другой.
Заталкиваю в норку тонкую тростинку. Она опускается сантиметров на двадцать и упирается во что-то твердое.
– Вот вам и след от палки! – торжествую я. – Кстати, – говорю я своим спутникам, – обратите внимание, как строго вертикально опускается норка в землю. Посмотрите, тростинка, воткнутая в норку, торчит из нее вертикально. Хоть проверяй отвесом.
– Чего тут особенного, – замечает студент Миша. – Просто у жителя норки отлично развит отрицательный геотаксис.
– Ты, Миша, всегда завернешь по-научному так, что не разберешься в чем дело! – возражает ему Нина. – Геотаксис да геотаксис, а что это такое, скажи точнее.
– Геотаксис, – обиженно отвечает Миша, – это такое ощущение, которое позволяет насекомому отлично воспринимать силу тяжести, если хотите. Вот оно, чувствуя силу земного притяжения, роет норку прямо вертикально, не отступая ни на один градус в сторону!
Действительно, строитель тоннеля, по-видимому, учитывает силу тяжести или, как принято говорить, гравитацию. Для него вертикальная конструкция жилища выгодна. Добыча просто сваливается в норку, ее легче затащить в жилище. Кроме того, путь по «отвесу» самый короткий к прохладе и почвенной влаге.
После рассуждений можно приниматься и за раскопки. Но тростинку надо заменить и взять палочку потолще. Опуская ее и вытаскивая обратно, неожиданно замечаю прицепившееся к ее концу странное существо, серое, небольшое, узкое, длинное. Оно не дает себя рассмотреть, упало на землю и начало выделывать замысловатые трюки, молниеносно сгибаясь и разгибаясь скобочкой и подскакивая. Откуда такая быстрота, неутомимость и сила!
– Вот это штука! – восклицает один.
– Как стальная пружинка! – добавляет другой.
– Настоящий акробатик! – удивляется третий.
А существо-акробатик продолжает неутомимо скакать и так быстро, что не дает себя разглядеть.
Наконец наш незнакомец устал, неожиданно успокоился и оказался хорошо знакомой личинкой жука-скакуна. Я притронулся к ее хвосту, она быстро помчалась вперед. Прикоснулся к голове – побежала вспять. Оказывается, она одинаково легко передвигается что головой вперед, что хвостом назад. Настоящие жители узких норок все так умеют.
Жуки-скакуны – отъявленные хищники. Они охотятся над чистыми площадками, быстры, глазасты, ярко окрашены, легко, как мухи, взлетают с земли и в полете стремительны. Их личинки живут в вертикальных норках. Внешность жуков довольно странная: широкая, как лопата, плоская голова, снизу ее выглядывают длинные кривые челюсти. На спине личинки расположена большая и прочная мозоль. Она, видимо, помогает упираться в стенки норки, когда надо удержать заглянувшую в нее добычу.
Норки скакунов весьма обычны: всегда круглый и аккуратный вход, часто с небольшой и очень пологой воронкой. Норки же с ложбинкой вижу впервые. Может быть, здесь живет особая алакульская разновидность жуков? Кстати, вот и сами жуки – темные, с белыми пятнами, они носятся над дорогой. Их научное название Cicindela turcestanica. Внимательно приглядываюсь и вижу самые обычные норки. Личинки из разных норок неотличимы друг от друга.
Так и остается неразгаданной причина строительства таких норок личинками алакульских скакунов.
Впрочем, догадываюсь, почему некоторые хозяйки своих норок-ловушек отступили от принятых правил строительства. Но как трудно высказывать догадки, когда всюду столько скептиков, предпочитающих твердо установленные факты и шаблонные истины тому, что нарушает привычные представления, заставляет думать и сомневаться.
Через несколько дней мы катим через знойные пустыни к далеким сиреневым горам со снежными вершинами. Половина дня пути, и мы среди высоких зеленых трав, стройных темно-синих елей с наслаждением вдыхаем влажный и свежий воздух, слушаем журчание горного ручья.
Настоящие горные леса еще далеко, здесь же так называемые «прилавки» – горные степи на лёссовых предгорьях. Всюду поют и трещат многочисленные кузнечики и кобылки. Но тут не то, что в пустыне, их просто не разглядеть, все закрыто густой травой. Вот среди зеленых зарослей виден небольшой лёссовый обрыв. Тут масса всякой живности: жужжат дикие пчелы, летают странные наездники, ползают муравьи. Много и норок, и среди них норки с небольшой аккуратной и пологой воронкой у самого входа – норки жуков-скакунов. Мне никогда не приходилось их встречать на отвесной поверхности. Интересно, какое направление они имеют здесь. Опускаю травинку в жилище горбатой личинки жука. Она идет строго вертикально, но… по отношению к поверхности обрыва!
– Вот вам, Миша, и отрицательный геотаксис, – говорю я молодому энтомологу. – Дела, по-видимому, значительно сложнее, чем мы думаем. Каким-то образом личинка жука умеет определять наклон поверхности земли и проводить к нему строгую вертикаль. Как она это делает, пока нам неизвестно. И, конечно, одним геотаксисом тут не объяснить строительные приемы личинки жука-скакуна.
Через месяц случай вновь сводит меня с норками личинок жуков-скакунов. В тугае реки Или еще жарко на солнце, но всюду уже видны признаки осени. Не слышно пения птиц, не кричат лягушки, молодь их подросла и сидит рядками у берега на отмелях, высунув наружу пучеглазые головки. Не стало и цветов, лишь кое-где синеет цикорий. Ломонос покрылся пухом семян. Концы веток тамариска облачились в желтые одежды.
Давно уже прошел летний паводок, и всюду на реке обнажились косы. На них земля изрешечена норками личинок жуков-скакунов. Их здесь масса, до двадцати пяти штук на квадратный метр! Такое обилие прежде мне не встречалось. Личинкам скакунов не хватает места на косах, и они заселили береговые откосы.
Здесь норки тоже наклонены в сторону от реки строго перпендикулярно, но к поверхности откоса. Выходит, что подземные строители явно обладают чудодейственным и таинственным приборчиком. С его помощью они проводят к поверхности наклона земли точный перпендикуляр и руководствуются им, сооружая норки. Что же, поведение личинок, устраивающих норки на наклонных поверхностях, вполне рационально, путь к влаге и прохладе получается тоже самый короткий, а жилище надежнее и глубже спрятано от возможных врагов – охотников за насекомыми-обитателями почвы.
Обжитое место
После темных угрюмых ущелий Чулакских гор, громадных скал и каменистых осыпей приятно оказаться на предгорной равнине. Чулакские горы протянулись грядой зазубренных вершин и глубоких ущелий. Далеко внизу в зеленых берегах видна светлая полоска – река Или. От Чулакских гор, полого спускаясь к реке, протянулась каменистая пустыня, покрытая черным щебнем. Кое-где в водомоинах приютились кусты пустынной вишни и курчавки. Иногда полоской тянется редкий саксаульник.
Пока мы жили в горах, отцвели тюльпаны и красные маки, весна закончилась, и наступило долгое жаркое лето. Но на смену тюльпанам и макам пришли другие цветы, только особенные и необычные: из-под ног ежесекундно вспархивают разнообразные кобылочки-пустынницы и сверкают яркими, как цветы, крыльями. Несколько зигзагов в воздухе, крылья сложены, цветок исчезает, и кобылка сидит уже где-нибудь в укромном месте, прижавшись к камешку, такая же коричневая, как опаленная солнцем пустыня, скромная и неразличимая.
У кобылки красноватая в бугристых пятнышках голова, надкрылья с темными и желтыми крапинками. Все цвета пустыни собрала на себе кобылочка.
Сколько их здесь, «летающих цветов» пустыни! Воздух звенит от неумолчного стрекотания, шороха крыльев, громких песен и даже пронзительных призывных криков.
Вот самая большая скальная пустынница ( Sphingonotus nebulesus). Под серыми надкрыльями веером сложены ярко-фиолетовые крылья с широкой черной полосой. Взлетая, она расправляет свое яркое украшение, как бы намереваясь ошеломить преследователя неожиданным преображением. Совершив на лету несколько угловатых поворотов, кобылка садится на землю и исчезает с глаз.
У певучей кобылки ( Sphingonotus savinji) крылья, как стекло, прозрачные с узкой черной полосой. Это самая громкоголосая кобылка. С легким треском самцы беспрерывно взлетают вертикально вверх и также отвесно падают на землю. Взлеты и падения продолжаются бесконечно, а когда становится жарко, появляется новый звук: упав, кобылка трепещет крыльями и издает особенно дикий и пронзительный крик. Слышен он далеко, метров за двести, и всегда кажется, будто где-то совсем рядом в предсмертных судорогах, зажатая в зубах хоря-перевязки, кричит раздирающим голосом маленькая пустынная птица.
Крылья другой кобылки ( Sphingonotus coerulipes) изумрудно-голубые. Летает она легкими плавными зигзагами и, прежде чем сесть, сбивает с пути преследователя: над самой землей делает внезапный поворот в сторону или назад.
У кобылки-гребневки ( Pyrgodera armata) на спинке большой продольный гребень или киль. Это своеобразный стабилизатор полета, благодаря ему кобылка летит почти прямолинейно и садится не кое-как, не плюхается на землю боком, на голову или вверх животом, а приземляется прямо на ноги. Крылья этой кобылки, как орденская лента, ярко-красные с широкой черной полосою.
В солнечной светлой пустыне темнокрылая кобылка ( Sphingonotus obscura) с громким треском выставляет наружу ярко-черные крылья с нежно-голубыми просветами. А у перевязчатой кобылки ( Sphingonotus octofasciatus) крылья совсем как пустынные красные маки с черным колечком у основания. Кобылочка вагнера ( Myoscirtus vagneri) вспыхивает желтым цветком с легкими черными полосками.
Для чего кобылкам-пустынницам такая яркая окраска крыльев?
Нередко, сталкиваясь с каким-нибудь непонятным явлением, мы подбираем ему одно объяснение и на этом успокаиваемся. Между тем, у животных каждая особенность строения тела, да и каждая особенность поведения имеют не одно, а чаще всего множественное значение, и наши домыслы раскрывают только часть явления. То же и с окраской крыльев. Яркие крылья, без сомнения, – своеобразная вывеска, по которой саранчовые опознают друг друга, определяют принадлежность к одному виду. И вот удивительно, саранчовые со сходной окраской крыльев, такие есть в природе, почти никогда не встречаются на одной территории, поэтому не вводят в заблуждение себя и других. Но не только в этом заключается значение окраски крыльев. Представьте себе серый незаметный камешек. Вы собираетесь наступить на него ногой. И вдруг треск, шум, в воздухе преображенный камешек сверкает ярко расцвеченными тонами, несется в сторону, петляет, делает внезапные повороты. Неожиданное преображение ошеломляет. Увидев невзрачное насекомое, вы попытались его схватить. Доли секунды замешательства – и кобылка уже далеко. Теперь, не упуская из виду место посадки, скорее бежать туда, где исчез расцвеченный комочек. Но кобылка-цветок исчезает. Опять происходит внезапное преображение, и в поле зрения нет ничего, а там, где, казалось, село насекомое, лежат обыкновенные камешки…
Нелегко наловить громкоголосых кобылок. Они очень осторожны и, завидев человека, еще издали срываются с места. Надо походить за неуловимой кобылкой подольше, авось, устав, она подпустит к себе ближе. Прием этот старый и испытанный. Вот только мешает тяжелая полевая сумка. Ее надо положить у куста боялыша на самом видном месте. Вот теперь можно начать преследование.
Взлет, шорох, мелькание светлых крыльев с черными пятнышками, приземление. И так много раз. Кобылка удивительно вынослива. Уже полчаса продолжается безуспешное преследование. И какая странная особенность! Она будто не желает расставаться со своим местом, крутится на небольшой площади диаметром не более двадцати – тридцати метров, а полевая сумка, оставленная у куста боялыша, почти в центре этого места.
Неужели каждая кобылка избирает для жизни определенную территорию? До сего времени об этом решительно ничего не было известно. Так зарождается предположение. За ним следуют многочисленные опыты.
Теперь, встретив кобылку, кладу на землю белый сачок. Он – ориентир. В руках лист бумаги, карандаш. Каждый скачок наношу на бумагу. Возникает сложный извилистый путь певучей кобылки. Зигзаги полетов не вышли за границы определенной территории. Вот путь кобылки-мозери. И тут та же картина полетов. Не пожелала кобылка покинуть обжитое место. Так же повели себя и скальная пустынница, и темнокрылая кобылка, и многие другие.
Совершая полет, кобылка, возможно, слегка заворачивает в одну сторону на определенный угол при каждом прыжке. Сумма множественных прыжков образует круг. Давно, например, известно, что блуждая в темноте, человек ходит по кругу, возвращается на то же место. Правая сторона тела сильнее левой, правая нога заносится дальше левой, путь оказывается не прямолинейным, а идет по кругу. То же замечено и у диких животных.
Но зигзаги полетов кобылок идут в разных направлениях, и это хорошо заметно на плане полетов, нарисованных на бумаге.
Надо повторять эксперимент в различных вариациях. Прежде я преследовал кобылок, заходя сзади. Теперь буду встречать их спереди, как бы заставляя возвращаться назад. Но результат опыта оказывается тем же, что и прежде. Ни одна кобылка не желает расставаться со своим местом.
Подхожу к кобылкам и сзади, и спереди, и сбоку, вспугиваю медленно или, наоборот, стремительно. Нет, все остается прежним. Тогда я помечаю несколько кобылок краской. Места, где живут помеченные мною кобылки, обозначаю кучками камней. Через несколько дней почти все кобылки на своих местах, только немногие исчезли. Куда-то запропастились. Возможно, погибли от ящериц, кекликов или еще от кого-либо. Мало ли врагов у саранчовых.
Сомнения исчезают, можно смело утверждать, что каждая кобылка держится своего места и старается его не покидать. На обжитом месте, наверное, ей известны каждая ложбинка, кустик, камешек, укрытие. И, кто знает, не есть ли это ее настоящая родина, где протекли детство, юность, наступила пора песен и полетов на ярко расцвеченных крыльях! Эта же особенность помогает равномерному распределению особей одного и того же вида по территории, избранной для жизни.
Потом оказалось, что такая особенность присуща многим насекомым.
Прошло почти полувека после наблюдения за кобылками, образно названными мною цветами пустыни. Сейчас пустыня очень сильно преобразилась. Неумеренный выпас скота, а также изменение климата, опустошили природу. И не стало кобылок с яркими крыльями, исчезли жаворонки и многие другие птицы, не стало диких зверей. Возвратится ли когда-нибудь пустыня к своему прежнему состоянию?
Пчела песчаной пустыни
Рано утром нас разбудила песня кукушки. Сквозь марлевый полог были видны синее небо, голубая река и желтые барханы в колючих деревьях. Совсем рядом по песку бегала трясогузка и, помахивая хвостиком, разглядывала наш бивак.
Мы притащились к берегу реки Или вчера вечером. Отсюда должен начаться наш путь по воде. Разве сейчас до завтрака? Скорее раскрыть брезентовый тюк и собрать лодку!
Как только стало припекать солнце, мимо нас с грозным гудением начали носиться большие иссиня-черные пчелы-ксилокопы ( Xylocopa). Около зацветшей ивы собрался рой диких пчел.
Следовало позавтракать, затем уложить вещи, опробовать только что собранную лодку. Но пришлось все оставить! У самого носа лодки упала небольшая серая пчела и буквально на глазах потонула в песке, не оставив никакого следа.
Многие жители пустыни в случае опасности зарываются в сыпучий грунт. Так делает небольшой удавчик: одно-два движения, и он мгновенно тонет в песке, оставляя на его поверхности едва заметные следы. Не менее ловко зарывается ящерица-круглоголовка. Кобылка-песчанка взмахивает всего лишь несколько раз длинными задними ногами и, полупогрузившись в песок, становится невидимой. Но пчелы! Нет, о пчелах я решительно ничего не слышал.
Пчелу никто не преследовал, и она ни от кого не пряталась. В песке, видимо, находилось ее жилище. Но как пчела умудрилась построить норку в сухом и сыпучем песке, как она ее находит и так ловко к ней пробирается сквозь материал, столь ненадежный для строительства? Может быть, все показалось, и пчелка просто скользнула в сторону? Пришлось залечь около лодки на горячем песке и притаиться. Ожидание утомляет. Солнце греет сильнее, и песчаный бархан начинает полыхать жаром. Белая трясогузка давно исчезла. Замолкли птицы. С реки доносится вялое кваканье лягушек. Радуясь теплу, носятся друг за другом ящерицы, прочерчивая по песчаной глади барханов причудливые узоры.
Возле меня на песке уселись мухи-ктыри. Легкие и верткие, они молниеносно срываются с места, перелетают на короткие расстояния, снова садятся, гоняются друг за другом. Иногда на крыльях ктырей вспыхивают два ярко-бордовых огонька – отблески солнца. Кто знает, может быть, по этим огонькам ктыри так легко и замечают друг друга.