Текст книги "Загадки остались"
Автор книги: Павел Мариковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Чем выше в горы, тем холоднее ветер. Под большим камнем сохранился сугроб снега. Видимо, сюда его намело ветрами. Снег ноздреватый, сочный. Что может быть лучше для страдающей от жажды собаки! По краям сугроба расселись осы. Они тоже намотались за день, хотят пить. Никогда не думал, что осы будут сосать снег, и впервые в жизни увидел такое.
Впрочем, дело может быть в другом! Талая вода полезна для организма. Давно замечено, что под кромкой тающего льда скорее развиваются растения. Пользу от талой воды подметили в народе, что нашло отражение в пословицах: «Талую воду пить, здоровым быть» или «Лошадь талой воды напьется, без болезней обойдется». Издавна в народе считалось, что если курочка на Евдокию (14 марта) напьется талой воды, то рано начнет нести яйца. В Индии подметили, что яки летом в высокогорье, когда всюду бегут ручьи, предпочитают есть снег. Недавно ученые доказали полезные свойства талой воды. Растения, поливаемые ею, быстрее развиваются и дают большие урожаи.
Сейчас осам было бы нетрудно найти воду в другом месте, но вот слетелись, наверное, неслучайно именно на талую воду.
Выбрав на сугробе почище местечко, я скатываю комочки тающего снега и кладу в рот. И хотя ломит от холода зубы, хорошо!
Глава одиннадцатая
Странности поведения
Добровольные калеки
Возле муравейника, как всегда, царит оживление, и масса маленьких тружеников снует во всех направлениях. Но главное направление – тропинка, ведущая в заросли чингиля – к зеленой полоске тугаев вокруг ручейка. По ней и бегут добытчики с различной снедью в челюстях. Но и возле муравейника охотники не плошают.
Молоденькая кобылка-пиргоморфа ( Pyrgomorfha conica) скакнула высоко и упала возле муравьиной кучи на самую гущу ретивых разбойников, спохватившись, еще раз прыгнула, зацепилась за узкий листок. Но и там сидел муравей. Он схватил кобылку за заднюю ногу челюстями, уцепился за листочек, потянул добычу изо всех сил и застыл в напряжении. В такой позе застынет на целую вечность, пока не подоспеет подмога.
Но развязка наступила неожиданно. Кобылка слегка накренилась на бок, нога ее оторвалась и осталась в челюстях охотника. Лучше потерять ногу, но сохранить жизнь. Дальше все пошло на лад. Кобылка в несколько скачков унеслась от опасного места, а муравей-добытчик торжественно понес ногу в муравейник.
…Небольшой ярко-зеленый кузнечик – мой старый знакомый. Я часто вижу самцов этого вида на цветах. Особенно утром. Они не беспокоятся о том, что могут стать завтраком для какой-нибудь пичужки, надеются на свою защитную окраску и разгуливают по траве. Но в цветах разбираются плохо, залезают на белую астру, оранжевую календулу, лиловую гвоздику.
Сегодня я впервые увидал и самку. Она переползала с травинки на травинку, такая же ярко-зеленая с очень забавным коротким, широким, загнутым как рог яйцекладом. Самка старенькая, без одной ноги, с короткими и обломанными усиками, потерянными в какой-то переделке. Она заползла на широкий тонкий лист злака, и он, не выдержав нагрузки, резко опустился. Раскачиваясь, самка задержалась на нем на секунду и вдруг обломила свою последнюю заднюю ногу и поползла дальше, будто ни в чем не бывало!
Что за странная манера столь бездумно разбрасывать части своего тела? Я взял самку. Она, защищаясь, выпустила изо рта густо-черную, как деготь, жидкость, а на месте оторванной ноги, должно быть от волнения, показался шарик прозрачной зеленоватой крови.
О самокалечении кобылок и кузнечиков ничего не известно. Но мне за долгие годы наблюдений за жизнью насекомых привелось быть свидетелем еще двух таких же случаев у кобылок. Какова причина этого странного явления – неясно. Думаю, что, лишаясь конечности и таким путем уменьшая объем своего тела и его потребности, кобылка ускоряет развитие яичек или, быть может, продлевает жизнь.
Бродячая самка
На чистой площадке среди густой зелени расположено много входов в подземный муравейник дернового муравья-крошки ( Tetramorium caespitum). Здесь во все стороны снуют муравьи. Делать им на голой земле как будто нечего, и все же всюду нужен дозор, наблюдение. Мало ли что может случится рядом с жилищем.
Сижу возле этой площадки, занялся записями, поглядываю на муравьев. Как будто нет ничего интересного в их делах. Один муравей выносит из входа сверкающее на солнышке крылышко. Отнимаю его, всматриваюсь. Оно принадлежало самке. Сейчас крылатые воспитанники разлетелись, оставив дома несколько молодых самок, обломав им крылья.
Вижу бродячую и уже бескрылую самку. Она случайно забрела сюда на чистую площадку и озабоченная, деловитая снует, заглядывает во все щелки, ищет убежище. Ей после брачного полета предстоит важное дело – создание собственной семьи. Может быть, она, благоразумная, изберет более легкий путь, заберется в первый встречный муравейник своего вида. Там ее, наверное, примут. У тетрамориумов в семье много самок, все заняты делом, кладут яички.
Но самке, оказывается, не нужен готовый дом, она избегает поселений своих собратьев, ее удел – полная самостоятельность, и сюда ей не следовало бы появляться. Вот к бродяжке прицепился рабочий и потянул к одному из входов в подземелье. Ему, крошке, с такой большой тушей не совладать, волочится следом за нею. Подоспел другой. Два муравья уже сила. Задержали самку, поднатужились, медленно поволокли. Но она, упрямая, не желает подчиняться, сопротивляется. К ним все время подбегают другие муравьи. Приглядятся, принюхаются и спешат прочь по своим делам. Иногда кто-нибудь попробует помочь, но ненадолго. Приобретение новой самки не их дело, они, видимо, специалисты по другим делам, да и своих самок хватает.
Самка схитрила, скрючила ноги, замерла, притворилось мертвой. Прием удался, и второй помощник отстал сразу. Но первого не проведешь. Сколько ему, бедняжке, приходится тратить сил, чтобы совладать с такой громадиной. Помощи же нет…
История тянется долго, и я подумываю, что пора оставить наблюдение. Впрочем, не сделать ли мне рядом норку, как будто естественное помещение для самки-бродяжки. Протыкаю землю заостренной палочкой.
От внимания муравьев ничего новое вокруг их жилища не ускользает. Им так хорошо знакома эта голая площадка и вдруг на ней норка! Один за другим забираются в нее, обследуют. И никакого внимания на бедного собрата, мучающегося в схватке с упрямой самкой.
Но все заканчивается неожиданно. Самка ныряет в норку, а муравей-малышка, отцепившись, остается на краю ее неожиданного убежища. Но что с ним стало! Скрючился, упал на бок, задрыгал ножками, замер. Кончил счеты с жизнью. Погиб в считанные секунды!
Я ошеломлен неожиданной развязкой, гибель маленького энтузиаста мне кажется невероятной и нелепой. Может быть, самка успела его хватить челюстями, придавила? Но, во-первых, я бы заметил подобный акт недружелюбия, и, во-вторых, она, соблюдая неписаное и твердо установленное правило, ни разу не пыталась проявить свои агрессивные свойства. Ни разу! И у других муравьев никогда мне не приходилось видеть, чтобы самка активно защищалась от рабочих своего вида, когда ее желания не совпадают с желаниями жителей чьей-либо семьи, да еще вблизи муравейника. Так что же его погубило?
Истощил все силы? Не выдержал страшного напряжения и тяжелой нагрузки? Может быть, сказалось сильное нервное напряжение?
Мгновенная гибель муравья и непонятна, и загадочна. Насекомым не присуща быстрая смерть. Обычно жизнь постепенно оставляет их тело. Даже с отрезанным брюшком или головою они могут жить некоторое время. Другое дело высшие животные!
Нет, не столь проста головка муравья с ничтожно маленьким мозгом, если столь ранима его нервная система!
Энтомологи, не искушенные в непосредственных наблюдением за поведением и жизнью насекомых и особенно муравьев, мне могут не поверить. С подобным скепсисом я встречаюсь всю жизнь. И зная, что скептицизм не созидателен, а разрушителен, борюсь с ним. А сейчас расскажу еще о нескольких наблюдениях над удивительным, загадочным и по своему мудрым народцем – муравьями.
Пляска смерти муравья-тетрамориума
Я хорошо знаком с этим муравьем, наблюдаю его около двадцати лет и бьюсь над одной загадкой его поведения.
Помню один весенний день в пустыне. Вокруг небольшой глинистой площадки между холмами, полыхали красные маки, их алое зарево сменяло голубое покрывало похожих на незабудки. На синем небе ни облачка, щедро греет солнце, раскаляя землю, струится горячий воздух, отражаясь озерами-миражами.
На краю площадки творилось что-то непонятное. Из многих выходов подземного муравьиного дома наверх высыпало все многочисленное население – несколько тысяч крошечных муравьев. Обычно спокойные, они были возбуждены, метались из стороны в сторону, но никуда не расползались. Что-то происходило в их жизни, наступило какое-то важное событие. Темное пятно их скопления, в диаметре около полуметра, колыхалось, кипело, буйствовало в каком-то странном помешательстве. И не было здесь ни враждующих, ни занятых каким-либо делом.
Час, затраченный на разглядывание этого скопища, ничего не дал, и я с сожалением отправился по другим делам. А на следующий день увидел необыкновенное: на глинистой площадке текла будничная жизнь, а рядом со входом зловеще чернела большая кучка мертвых собратьев. Их здесь было несколько тысяч, добрая треть жителей всего муравьиного поселения. Трупы лежали друг на друге в одинаковых позах, – свернутые колечком, будто скрюченные в предсмертных судорогах, – и яркие солнечные блики играли на их блестящих панцирях. Ни на одном погибшем не было признаков насильственной смерти, тела всех целы, нежные усики, ноги – все в сохранности.
Что произошло с муравьями, отчего внезапно погибла часть населения, что побудило муравьев собраться на площадке возле своего жилища? Уж не ради ли того, чтобы проводить в последний путь обреченных на смерть или подвергнуть испытанию тех, кто не в силах вынести горячего солнца. Или, быть может, это был своеобразный массовый стресс, направленный на отсев слабых, старых, немощных? Вопросы возникали один за другим, и не было на них ясного ответа. Я не мог себе простить, что бросил наблюдения над муравьями, не воспользовался возможностью разгадать эту тайну. Потом я часто встречал такие кучки погибших муравьев.
Прошло несколько лет. Как-то егерь Бартугайского охотничьего хозяйства М. П. Петренко возле кордона срубил большой тополь. Могучее дерево бросало на молодой яблоневый сад слишком много тени. Во время падения дерева толстая кора отлетела от пня, обнажив влажную и чистую древесину. Под корнями дерева жил большой муравейник муравьев-тетрамориумов. Гибель дерева не отразилась на нем, и жизнь текла по обыденному руслу.
В этом году выдалась долгая влажная весна. С запозданием распускались деревья и цвели травы. Позже обычного прилетели миниатюрные совки-сплюшки, оглашавшие лес Бартугая мелодичными криками. Сейчас же, казалось, пришло жаркое лето, столбик ртути подскочил до тридцати градусов, ожили насекомые, отогрелись, заметались по земле и беспокойные муравьи. На чистую белую древесину комля срубленного тополя высыпали муравьи-тетрамориумы, и он, покрытый их многочисленными телами, стал серым. Проходя по тропинке мимо срубленного дерева, я невольно обратил внимание на необычное возбуждение муравьев, на то, как их крошечные тельца вздрагивали, будто в странном танце. Весь день метались муравьи, и поздно вечером пень все еще был покрыт ими. На следующий день еще жарче грело солнце, муравьи все также метались, и казалось, нет конца их беспричинному и непонятному беспокойству.
В двенадцать часов дня, утомив глаза, истощив все запасы терпения, оставив бинокль с надетыми на него лупами и походный стул возле поваленного дерева, я побрел в лес. Через четыре часа, возвратившись, я был поражен произошедшим. На пне все еще продолжалось безумство крошечных созданий, а чуть ниже него на широком выступе куска коры чернела большая в несколько тысяч кучка бездыханных тел. Сюда со светлой площадки древесины, с этой арены смерти, текли нескончаемой процессией похоронщики с трупами собратьев.
Бинокль и терпение были тотчас взяты на вооружение, горячее солнце, жажда и усталость все было забыто и поглощено интересом к происходящему. Но не так легко разобраться в тайне муравьиного происшествия. С ними происходило что-то странное. Вот один неожиданно остановился. Возле него собралась толпа. Наперебой они гладили его усиками, ощупывали со всех сторон, трогали челюстями. Усики несчастного поникли, постепенно плотно сложились ножки, головка опустилась под грудь, подвернулось брюшко, стройное продолговатое тельце скрючилось в плотное колечко. Еще не прекратилось подергивание искореженного тельца, как из окружающей толпы один, примерившись, ухватил погибающего за челюсти. В носильщиках не было недостатка. Они толкались, мешали друг другу, каждый желал принять участие в похоронах и тянул ношу в свою сторону. Но вот наконец тот первый решительно поволок безжизненное тельце на свалку. В мгновенной гибели муравья, произошедшей за каких-нибудь две-три минуты таилось что-то непонятное и загадочное.
Из толпы мечущихся муравьев смерть без устали вырывала избранников, и все участники безумной пляски, будто обуреваемые непреодолимой жаждой поисков очередной жертвы, подскакивали друг к другу, отвешивая легкие тумаки челюстями и как бы спрашивая: «Кто следующий?»
Иногда кто-либо, ошибочно заподозрив начало агонии собрата, хватал его, но тот вырывался и мчался дальше, показывая всем своим видом бодрость духа и непримиримость к смерти. Иногда же прозорливость не обманывала похоронщиков, и схваченный за челюсти поникал, а вокруг него собиралась толпа любопытствующих и сочувствующих.
Наступил вечер. Солнце зашло за горы, ветер затих, и лес погрузился в ночную дремоту. Угомонились скворцы, замолкли соловьи, запели сплюшки, закричали лягушки. Белый комель поваленного дерева опустел. Муравьи опустились в свое подземелье, оставив черную гору трупов, свидетельство загадочного события. Пора и мне, невольному свидетелю одной из многочисленных тайн муравьиной жизни, идти на кордон.
Какова же причина помешательства муравьев? Большую плодовитость муравья-тетрамориума сдерживает грибковая болезнь. И когда ее нет, муравьи устраивают взаимные побоища. Иногда же в дополнение к ним происходит периодическое самоуничтожение, механизм которого загадочен.
Мне кажется, что необычное возбуждение муравьев, не что иное, как резко выраженный стресс. Это такое состояние, с одной стороны, – своеобразный экзамен на выносливость, с другой – способ регуляции численности большой семьи. Если только это предположение верно, то сам факт муравьиного стресса представляет собой исключительный интерес.
Муравьиное общество очень древнее, в нем много аналогий с обществом человека. Весьма вероятно, используемый муравьями стресс как мера регуляции численности в человеческом обществе может играть ту же роль. Будет ли она положительной или отрицательной?
И еще один случай, описание которого у меня сохранилось почти в протокольной форме.
Лето 1974 года выдалось в Семиречье сухим и жарким. Двор нашего большого многоэтажного дома высох, земля пыльная, трава зачахла, небольшое гнездо муравьи-тетрамориумы устроили возле гаражей. Выход из гнезда – в щелке между асфальтированной полосой перед дверьми и стеной. Там, под асфальтом, влажная земля – одно из непременных условий жизни этих крошек. Гнездо небольшое, незаметное, заняло проем между двумя гаражами.
Кучка муравьев вышла наружу, заползла на стену гаража на высоту двадцать-тридцать сантиметров. Среди муравьев оживленное движение. Группа муравьев, столпившихся возле обреченных, хорошо заметна. Иногда со стенки падает муравей, корчится несколько секунд и замирает. Под стенкой на асфальте уже скопилась порядочная кучка трупов.
Гараж находится против окон многоэтажного дома. Наблюдаю за муравьями украдкой и сожалею, что не могу сесть возле гаража на походный стул и воспользоваться биноклем, как в поле, не хочется обращать на себя внимание любопытных и судачащих по малейшему поводу старушек-пенсионерок. В нашем доме их клуб.
Пляска смерти продолжалась два дня. Погибло более половины муравьиной семьи. Так они и лежали черной кучкой несколько дней, пока их не покрыло пылью и не разнесло ветром.
Последний случай муравьиного помешательства я видел вблизи западных отрогов Джунгарского Алатау в предгорьях хребта Алтынэмель в полупустыне. Сборище муравьев, тоже относящихся к роду тетрамориум, было небольшое. Возбужденные муравьи по очереди забегали на склонившийся лист злака и прыгали с него на землю. Расстояние до нее небольшое, около двадцати-двадцати пяти сантиметров. После прыжка некоторые муравьи тут же скрючивались и гибли, пополняя гору трупов, другие же бодро мчались к своему гнезду. Зрелище небольшое по масштабу и числу участников, но очень впечатляющее и труднообъяснимое. Сам по себе прыжок, совсем безопасный в обычном положении, служил как бы своеобразным психологическим барьером, перейти который могли лишь здоровые и молодые…
Истерика
Я решил отдохнуть на краю глубокого оврага в предгорьях Заилийского Алатау и загляделся на голубые дали. День угасал. Солнце медленно погружалось за горизонт. Рядом со мною прилежно трудились бегунки, еще ползали муравьи-пигмеи ( Plagiolepys pygmea). Вот у входа в гнездо этих малюток – крошечной дырочки, с кучками недавно выброшенной земли – два муравья схватились друг с другом, свились в клубок, катаются по земле, дерутся, что ли?
Что бы это могло значить? Наверное, к гнезду подобрался чужак, и его опознал один из бдительных сторожей. Не могут два жителя одной семьи так сильно повздорить, не видел я никогда подобного. Посмотрю, что будет дальше.
Но напряженный поединок внезапно прерывается, муравьи отскакивают друг от друга, один из них скрывается в муравейнике.
А другой? Что с ним? Он стал кататься по земле, кувыркаться с боку на бок, через голову, метаться будто одержимый. Проползающие мимо него муравьи останавливаются, ощупывают усиками. Видимо, внимание окружающих постепенно действует на него отрезвляюще, он успокаивается, истерический припадок прекращается. Теперь он только подскакивает на месте, тельце его будто подбрасывает какая-то неведомая сила. Иногда муравей задирает вверх брюшко, наверное, тем самым пытается просигналить окружающим о каком-то немаловажном событии. Может быть, он, умудренный опытом, распознал в посетителе ловко замаскировавшегося недруга, прикинувшегося своим вора, разведчика, предшественника нападения. Интересно, что будет дальше? Но в этот момент, отвлекшись по какому-то поводу на несколько секунд, я потерял из виду забавного муравья и больше не мог найти его среди снующих собратьев.
Состязание в силе
На стволе арчи встретились два кроваво-красных муравья ( Formica sanquinea), один большой, другой заметно поменьше. Тот, кто поменьше, быстр и энергичен. Это, видимо, инициатор, один из распорядителей муравейника. Он схватил за челюсть большого и потянул к себе.
По муравьиному обычаю большой обязан сложиться тючком и отдаться во власть носильщика. Раз так требуют, значит, не зря, значит, так и надо, есть какое-то другое важное дело у семьи, к которому его и принесет малыш. Малые муравьи – самые верткие и распорядительные – таскают сложившихся комочком муравьев-собратьев, распределяя их по местам.
Но разве в муравьином обществе существуют законы без исключений! Большому муравью не хочется складываться тючком, ему не нравятся притязания малыша, он не собирается сворачивать с намеченного пути. И малышу достается. Он прилагает все силы, цепляется ногами за кору арчи, тянет в свою сторону. Почти совсем сломил сопротивление своего великовозрастного товарища: тот подался вперед, подогнул брюшко, но… одумался, распрямился, сам рванул малыша, потащил в свою сторону. Теперь, выходит, малышу пора складываться, и он изогнулся скобочкой, почти стал тючком, но… тоже одумался и, собрав все силы, стал упираться и тянуть к себе. На стороне большого муравья – сила, на стороне малого – ловкость и бездна упорства.
Долго муравьи пытались совладать друг с другом, времени у них непочатый край, а силы и терпения хоть отбавляй. Наконец малый отступился, выпустил челюсти большого, почистился и отправился искать послушного, сговорчивого, незанятого. А с этим лучше не связываться, вон какой упрямый!
Видимо, в своей неудаче виновен сам носильщик. Мало у него опыта. Другие, прежде чем хватать за челюсти, приглядываются, принюхиваются, узнают – кто перед ним и стоит ли его отвлекать на другие дела.
Синяя игрушка
Чем объяснить, что рыжий лесной муравей любит блестящие предметы? Несколько дней по небольшому муравейнику перетаскивают с места на место кусочек хитина с двумя передними ногами жука-геотрупа ( Geotrupes). Остатки жука давным-давно обглоданы, как пища не представляют никакого интереса, и синий кусочек волокут вниз, оттаскивают подальше и бросают на свалку. Он сверкает в лучах солнца, отражает во все стороны искрящиеся блики. Разве на свалке место такому великолепию? И муравьи с рвением выволакивают из-под мусора осколок панциря и несут его обратно на муравейник, заносят в один из входов.
Так как же? Необходим или вовсе ни к чему красивый кусочек хитина?..
Отношение муравьев к блестящим предметам меня заинтересовало, поэтому при случае я пытался выяснить эту сторону поведения. Теперь в моей полевой сумке лежат брошь и разноцветный бисер.
Где только не побывала эта брошь из пластмассы с искусственными камнями! И в горах Тянь-Шаня, и на Алтае, и в Туве, и в Хакассии, и во многих местах Западной Сибири. Везде она служила своеобразным мерилом степени любознательности рыжих лесных и отчасти рыжих степных муравьев.
К броши отношение разное. Грузные муравьи-древоточцы, мирмики всех видов, желтые и черные лазиусы к ней совершенно равнодушны. Уровень их психики не настолько высок, чтобы обращать внимание на подобные вещи. Достаточно того, что от броши не пахнет ни враждебным, ни съедобным. Зато у рыжих лесных муравьев брошь постоянно вызывала интерес.
Нынче мне повстречался муравейник с удивительно любопытными муравьями. Сотни его жителей обсели брошь со всех сторон и что только они с нею не делали! Некоторые умудрялись забираться даже под нее и, упираясь ногами, пытались сдвинуть с места. Тяжелая брошь только слегка покачивалась из стороны в сторону. Часа через три, когда все с нею познакомились, брошь была оставлена и, казалось, забыта. Но когда я слегка разворошил муравьиную кучу, желая узнать, как идут дела с расплодом, муравьи выбрались из глубоких ходов, и брошь вновь привлекла внимание любопытствующих. Теперь возле нее беспрерывно крутились муравьи и не было конца их любознательности.
Что, если брошь оставить на муравейнике некоторое время?
Через два дня я вновь у муравейника. С брошью теперь все окончательно познакомились, и она более никого не интересует.
Как-то я оставил брошь на муравейнике на несколько часов. Возвратившись к ней, ахнул. Ее стащили с муравейника, почти все белые камни из нее вынули и только два красных сверкали зловещими глазами. Над единственным белым уцелевшим камнем старательно трудился муравей. Он настойчиво пытался вытащить его, и, кто знает, если бы этот камень не сидел чуть глубже других, его, наверное, постигла бы участь остальных. Я прогнал муравья-разорителя, стряхнул остальных. Камни бесследно исчезли. Их утащили в муравейник.
Сколько муравьев пересмотрело эту брошь, и вот только здесь нашелся особенный умелец ювелирного дела. И откуда он такой взялся!..
Любители безделушек
Рыжий лесной муравей тащит в жилище давно высохшую, красную, с яркими черными пятнами ногу кобылки-пруса, другой несет сухой блестящий осколок раковины сухопутного моллюска. Может быть, все это необходимо как строительный материал? Но оба муравья заносят ношу в муравейник. Принцип же строительства прост. Палочки и хвоинки, все, что только пригодно, укладывают равномерно на поверхности конуса. А потом в этом плотном слое проделывают многочисленные ходы и обширные залы. Нет, не для строительства собирают блестящие остатки насекомых! Но тогда почему, когда один, быть может, издалека приносит красивое надкрылье жука, другой выбрасывает его как ненужный хлам!
В неравнодушии муравьев к блестящим красивым предметам нетрудно убедиться. Бисеринки красные, желтые, синие, зеленые, всех цветов радуги ссыпаю в жестяную коробку. Чтобы уничтожить запах леса, тщательно отмываю их в ручье, подсушиваю на листе лопуха. На горку разноцветного бисера, положенного на муравейник, один за другим ползут муравьи. Толпа любопытных растет с каждой минутой.
С каким величайшим вниманием муравьи рассматривают бисер, трогают его челюстями. Один схватил, отнес в, сторону и бросил. Другой оттащил еще дальше. Третий самый решительный завладел синей бисеринкой и поволок ее ко входу, за ним понесли и другие и… пошли растаскивать безделушки-бисеринки. Через полчаса ничего от них не осталось.
Но один опыт, тем более с неопределенным результатом, не доказателен. День только начался. Муравейников в лесу много, бисер есть в запасе. Вот небольшой муравейник, как в нем отнесутся к моему подарку?
Кучка бисера вызывает возбуждение. Толпы муравьев в замешательстве. Но ненадолго, вскоре муравьи один за другим тащат бисеринки во все стороны и бросают вдали от жилища. Странно, зачем же их выбрасывают? Они же никому не мешают и вполне пригодились бы как строительный материал, заносят же иногда мелкие камушки. Но здесь слишком занятый народец, ему не нужны безделушки, отвлекающие внимание.
А вот большой муравейник, метрах в двадцати от него поменьше – дочерний. На большом муравейнике явный раздор из-за бисера. Тем, кто несет бисер на свалку, мешают те, кому нравится бисер. Кое-кто направляется по дорожке между муравейниками и тащит свою ношу в дочернее жилище. Задача нелегкая, каждый встречный останавливает, щупает бисеринку, даже пытается ее отнять. Через полчаса первые носильщики преодолели долгий путь в двадцать метров и карабкаются вверх по склону маленького муравейника, вызывая всеобщее внимание и любопытство.
В другом большом муравейнике особенно рады моему подарку, солидная кучка в две-три тысячи бисеринок буквально через пять минут дружно занесена в жилище.
После многих опытов у меня исчезают сомнения. Не пищей единой живет муравей. Есть у него то, чем не обладает ни одно насекомое – хотя и примитивный, но отчетливо выраженный интерес к красивым предметам. Он заставляет останавливаться перед блестящими надкрыльями жука, он же привлекает к разноцветному бисеру. Но интерес этот не у всех одинаков. Похоже, что старые опытные муравьи препятствуют его развитию. Они-то и выбрасывают из муравейника красивые и блестящие предметы, отвлекающие внимание от сурового и напряженного труда муравьиного общества.
Через несколько дней я разыскиваю муравейник, утащивший к себе бисер, и в его камерах нахожу бисеринки. Но только очень небольшую их часть. Все остальные или вынесены наружу, или разбросаны по сторонам, или занесены в глубокие ходы. Ну что же, за интересом часто следует безразличие!
В окрестностях города Томска я хорошо знал и помнил многие муравейники рыжего лесного муравья. К одному из них, который в прошлом году после первого эксперимента с большой охотой расхитил кучку бисера и унес его в жилище, я снова подсыпал бисер. Но муравьи все бисеринки сбросили с конуса. Что же случилось? Неужели муравьи запомнили его с прошлого года и потеряли к нему интерес? Не имеет ли значение еще и весна? Сейчас самое горячее время расплода, и все заняты ответственными делами. Предлагаю бисер другим семьям и в них нахожу мало охотников до него. Сейчас, выходит, не до безделушек.
Все же удивительны эти рыжие лесные муравьи, из всех других мне знакомых муравьев они обладают наиболее развитой психикой.
Загадочные пляски
У самого края муравейника рыжего лесного муравья один из жителей большой семьи как-то странно подпрыгивает. Что с ним случилось? Не умирает ли он? Нет, муравей не похож на умирающего. Вскочил на ноги, расчесал усики и стал кувыркаться боком то в одну, то в другую стороны, как собака в траве.
Как я сразу не догадался, наверное, он подает особенный сигнал. Посмотрим, кто на него обратит внимание и что из этого получится. Прежде не приходилось видеть кувыркающегося муравья, и никто другой не видел подобного.
С тех пор я стал всюду находить таких муравьев, пытаюсь определить их положение в обществе и проникнуть в суть происходящего. Эти особенные муравьи подпрыгивали, кувыркались, ложились на бок, вздрагивали, дрыгали ногами и вообще совершали самые различные движения. Иногда таким образом себя вели сразу несколько муравьев, но по очереди. Долго я не мог найти объяснения этому явлению. Наконец один муравейник помог мне в нем немного разобраться.
Большой, старый, с высоким конусом муравейник находился на пологом берегу реки Катуни. Мимо него шла тропинка, протоптанная коровами, по ней оживленно передвигались и муравьи. Погода стояла тихая. Сосны источали аромат, шумела река. Масса муравьев бродила по песчаному берегу, копошилась в траве, ползала по стволам деревьев. Но особенно много муравьев было на пологой поверхности земляного вала вокруг жилища. Здесь они держались кучками, будто ничем не были заняты, иногда переползали с места на место, шевелили усиками и постукивали головками друг друга. В солнечный день почти возле каждого муравейника, где-нибудь на широком листе растения, на пне, послужившем основанием для муравейника, на земляном валу, можно увидеть группы бездействующих муравьев. Одно время я принимал их за отдыхающих, потом решил, что это наблюдатели и сторожа. Действительно, многие из них, завидев человека, привставали, принимали боевую позу, оставаясь в ней на долгое время. Но такого количества бездействующих муравьев, как здесь, я никогда не встречал. Среди них находились и кувыркающиеся. Периодически каждый из них совершал разнообразные и необычные движения, бессмысленные, диковатые и бессодержательные вроде современного брейка или рок-н-ролла. Стандарта в плясках не существовало, каждый кривлялся как хотел, и свое искусство он обязательно демонстрировал товарищам.
У большого муравейника представления проходили на хорошо освещенной солнцем площадке размером с большую тарелку. Иногда через эту площадку стремительно проносился муравей, торопящийся по какому-то делу. На ходу он отвешивал сигнальные удары встречным, приглашая их следовать за собою. Но никто не обращал на них внимания. Напрягая силы, муравей тащил на жилище соломинку. И здесь ему никто не пытался помочь. Даже к муравьям-охотникам бездельники были равнодушны, что казалось совсем необычным.
