Текст книги "В Августовских лесах"

Автор книги: Павел Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Шел 1943 год. Давно отгремели бои под Москвой. Победоносно закончилась незабываемая Сталинградская битва. Отголоски ее докатились в далекое Вулько-Гусарское. От радостных вестей потеплели, отогрелись сердца многих обездоленных людей, находившихся в тяжелой фашистской неволе.

В солнечный летний день, как и два года назад, во дворе Франчишки Игнатьевны гоготали гуси.

– Ох, чтоб вам скорей головы отрубать, опять чегой-то загалдели, только сейчас накормила! – крикнула Франчишка Игнатьевна и появилась на пороге.

Взору ее представилось следующее зрелище.

Посреди двора с палкой в руках, в коротких синих штанишках и совсем без рубашки стоял крепкий, загорелый, темноволосый мальчишка и, размахивая палкой, отбивался от наседавшего на него молодого гусака.

– Я тебя все лавно забью, плотивный гусака! – забавно картавя и посапывая носом, упрямо выкрикивал мальчик, тыча палкой и стараясь угодить в шипящую гусиную голову.

– Эй! Костя! Костик! А ну, иди сюда и кинь палку, бо я такого отчаюгу сейчас лупцовать начну вместе с тем гусаком! – подходя к мальчику, крикнула Франчишка Игнатьевна.

– Погоди, бабуся, дай мне забить того плоклятого гусаку, а то шипит и кусается!

– Когда ж я перестану тебе говорить, чтоб ты не лез до этого гусака? Или ты хочешь, чтоб у тебя остался один глаз? – отталкивая упирающегося Костю, сказала Франчишка Игнатьевна. – Сколько он насажал синяков на твои голяшки!

– Он сам на меня кидается и шипит, – оправдывался Костя. – Я ж его забью!.. Он может утащить нашу Олю. Одну девочку утащил, мне мама лассказывала.

– Не утащит он нашу Олю, она уже ось якая великая выросла. Посмотри, вон идет твоя Оля.

С вязанкой травы за плечами из огорода шла Оля. Ее трудно было узнать. Это была рослая миловидная большеглазая девочка. На вид ей можно было дать лет четырнадцать-пятнадцать. За два с лишним года Оля сильно развилась и окрепла. Она уже выучилась жать, копнить, косить и во всем была незаменимой помощницей Франчишке Игнатьевне.

Увидев Костю, она остановилась и, сбросив с плеч связанную веревкой траву, отведя усталые руки за спину, звонким голосом крикнула:

– Костик, а ну, беги до меня, что-то тут для тебя найдется!.. – она уже говорила на том наречии, какое употребляется в западных районах, но к польским и белорусским словам, как и Франчишка Игнатьевна, добавляла русские слова.

– Ягодки, да? – подбегая к ней, спросил Костя. – А живого зайчика не плинесла?

– В другой раз принесу и живого зайчика, а сейчас кушай ягодки, подавая ему веточки перезревшей земляники, сказала Оля.

– А ежика плинесешь? Маленького такого... – тормошил ее мальчуган, заглядывая в лицо.

– У вас там Косточки нет? – раздался из сада звучный женский голос.

– А где же ему быть, твоему Косточке! – отозвалась Франчишка Игнатьевна. – Все с гусаком воюет!

Через садовую калитку вошла Галина. Она была в цветном поношенном, выгоревшем платье, такая же, как и раньше, живая и по-девичьи статная, только шире стали полукруглые плечи и круче выдавалась вперед высокая грудь.

– Что ты делаешь, мой Костяшка-черняшка? Где же твоя рубашечка? Галина подошла к ребенку и взяла его на руки.

– Лубашка? Нету лубашки, – разводя ручонками, ответил мальчик. – Я ту лубашечку сушить повесил...

– Где же ты ее вымочил?

– А в колыте, где гуски воду пьют... – ответил Костя.

Это был прелестный мальчуган с умными черными, как смородина, глазами.

– Нашла твою рубашку, – сказала Франчишка Игнатьевна. – А то поджарился, как грибок-боровичок...

– Оля! Тетя Франчишка! Идите сюда, что-то я вам расскажу интересное! – крикнула Галина.

Франчишка Игнатьевна и Оля подошли.

– Наша армия выгнала фашистов из Орла, из Харькова и еще из других городов. Их под Курском так разбили, что они удирают без оглядки. Бегут, а скрывают, как тогда скрывали свое поражение под Сталинградом. Сегодня наши самолеты листовки сбросили. Хоть бы одну подобрать!.. Староста Михальский ходит злющий! Приехал Владислав из Белостока и, наверное, привез неприятные вести.

– Листовки, говоришь? А ну, стой! – Франчишка Игнатьевна полезла за пазуху. – Сегодня пришел мой Осип с рыбалки, и вижу, ходит такий петушистый... В хату не зашел, а прямо в хлев шмыгнул... Ну, думаю, тут что-то не так! Посмотрела в щелочку, ховает что-то за кормушку... Вышел из хлева и усики подкручивает, и веселый такой, и насвистывает! Ну ж, думаю, сейчас я тебе подсвистну! Своими очами гляну, что такое ты там сховал... Он пришел в хату, а я побегла в хлев. Сунула руку, чую, бумажка. Читаю я по-русски не гораздо, а все-таки разобрала, что большими буквами написано: "Дорогие товарищи!" А ну-ка, почитай, Галиночка, что там пишут дальше, попросила Франчишка Игнатьевна.

– "В сражении под Курском, – читала Галина, – фашисты потеряли 70 тысяч солдат и офицеров, уничтожено 3 тысячи танков, свыше тысячи орудий, 1400 самолетов. Нашими войсками освобождены города Орел, Белгород и Харьков. Товарищи партизаны и партизанки, товарищи советские граждане, находящиеся во вражеском тылу, сопротивляйтесь врагу, уничтожайте фашистских захватчиков!"

– Это твой папа бьет там фашистов! Наш большой Костя! – закончив читать, с волнением проговорила Галина.

– А я сегодня дядю Костю во сне видела, – возбужденно и радостно размахивая руками, заговорила Оля. – Будто наши пришли и мама с папой с ними. Я сижу и вижу в окошко: вот по этой самой тропиночке идет дядя Костя в новой фуражке, а за ним мама и папа. У меня внутри что-то перевернулось и дышать не могу. Хочу выпрыгнуть в окошко и побежать им навстречу, а ноги не двигаются. А мама большим белым платком закутана, одни только глаза виднеются. Так она на меня смотрела, так смотрела, я не выдержала, заплакала и проснулась. Щеки мокрые, подушка мокрая... – Оля не договорила и, закрыв лицо руками, убежала в сад.

Так она делала часто: уйдет и поплачет там украдкой.

– Не может забыть, не может, – со вздохом заметила Франчишка Игнатьевна.

Она так полюбила Олю, что стала даже ревновать ее к родителям.

Подошла Ганна. Поздоровавшись с Франчишкой Игнатьевной и обращаясь к Галине, сказала:

– Опять приехали Сукальский и Владислав. Хотят узнать, где находится Иван Магницкий. Гитлеровцы собираются прочесывать лес, партизан искать будут. Только вряд ли найдут...

– Не было бы у меня Костяшки, я бы тоже ушла партизанить, – задумчиво проговорила Галина.

– Уж молчала бы! – махнула на нее рукой Франчишка Игнатьевна.

– А к нам гость приехал. Дядя Януш из Белостока, – сказала Ганна. Иди, Галя, поздоровайся с дядей.

– Приехал-таки наш Януш? Пойдем, Костик, посмотрим, какой стал веселый дядя Януш. Вы заходите до нас, тетя Франчишка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В саду у Михальских сидели Сукальский и Владислав и пили водку. Они только что прибыли из Львова, где Сукальский участвовал в формировании дивизии "Галичина".

Было жарко и душно. Изредка налетал порывистый ветер, будоражил на деревьях листья и сбивал попорченные червями яблоки. Они падали с дробным стуком, раскатывались по земле. Владислав вздрагивал, торопливо наливал водку и пил рюмку за рюмкой. С мрачным видом пережевывая колбасу, со злобой говорил:

– Я перестаю вас понимать, пан Сукальский! Вот никак не разберусь: поляк вы или черт знает кто! И этот итальянский мундир на вас... смотреть тошно!

– На вас мундир тоже не почетней моего, – издевался Сукальский.

Владислав оглядел свой распахнутый китель и ответил не сразу. То, что он видел за последнее время, когда находился во Львове и Белостоке, заставило его призадуматься. Украинский и польский народы открыто сопротивлялись всем мероприятиям фашистского командования, а что делали гитлеровцы с народом – страшно подумать! Недавно Владиславу пришлось поговорить с человеком, бежавшим из Майданека. То, что ему рассказал этот поляк, казалось чудовищным и невероятным. Горячий и необузданный, Владислав только сейчас почувствовал, что запутался и кругом обманут. Сукальский стал ему омерзителен. Грызла тоска по брату. Он никогда не переставал думать об этом загадочном убийстве и за последнее время все больше приходил к выводу, что в гибели его брата повинен этот тип. Подвыпивший Владислав придирался к нему и открыто вызывал на ссору.

– Я уже раскаиваюсь, что надел эту свитку. Но дело не в этом. За свою жизнь я верил многим поганым людям... Будучи мальчиком, как на бога, молился на пана Пилсудского, считая его настоящим рыцарем! Что же я теперь увидел, пан Сукальский? Вместо свободной Польши и независимого правительства создали какой-то "Комитет помощи". Чем же занимается этот комитет? Оказывается, тем, что хватает польских крестьян за шиворот, кидает в вагоны и отправляет на работу в Германию, в кабалу... Мало того, забирают у наших людей для швабов последний кусок хлеба. Поляков убивают в Майданеке, оскорбляют и грабят. За кого они нас считают – за дураков, что ли? Если Магницкий ушел к партизанам, то в Августовских лесах сейчас таких тысячи! А что будет дальше? Позволят ли поляки над собой издеваться? Вы поляк или нет? Отвечайте!

Сукальский отлично понимал, что после Сталинградской битвы все рушится, все идет к неминуемой катастрофе, и ничего ответить не мог.

– Ты сегодня пьян как свинья! – сказал он раздраженно.

– Это не имеет значения! Отвечай мне: ты поляк? Ты любишь Варшаву-мать? Скажи, у тебя есть совесть? – Владислав помолчал и сдержаннее добавил: – Конечно, ты считаешь, что твоя совесть чиста... Ты скоро наденешь епископскую мантию, станешь замаливать грехи... Святой человек! – Владислав откинулся на спинку стула и раскатисто на весь сад захохотал.

– Замолчи, ты! Знаешь, что я могу с тобой сделать? – Сукальский вскочил и дрожащей рукой вытер платком побелевшие губы.

Он жалел, что Владислав слишком много знал. Ему казалось, что ведет он себя последние дни отвратительно.

– Если скажешь еще одно слово... – впиваясь во Владислава неморгающими глазами, продолжал Сукальский и, не выдержав, нервно крикнул: – Сволочь!

Михальский оборвал смех и тоже встал во весь рост. Дергая одной рукой черный короткий ус, другую сжал в огромный кулак и, поднеся его Сукальскому под нос, проговорил с бешеной злобой:

– Вот это видел? Да, я действительно сволочь, но этим словом я позволю назвать себя только самому себе! Другим расшибу голову! Тебе я тоже верил, как самый последний дурак. А ты оказался гнусный, ничтожный шпион! Чтобы спасти свою шкуру, ты убил моего брата Юрко! Он любил Польшу и слепо шел за тобой, а ты предаешь Польшу!

Владислав с грохотом отшвырнул стул и, схватившись за голову, тяжело пошатываясь, пошел в глубь сада. Давно все в нем накипело и вот теперь прорвалось.

В открытые окна Седлецких было слышно, как кричал я гремел стулом Владислав.

– Сын Михальского забунтовал. С утра пьют, – тихо проговорила Ганна.

За столом, рядом с Олесем, напротив Ганны, сидел лет сорока мужчина с такими же, как у Олеся, длинными усами. Это был его брат. Тут же, сбоку, находилась Галина со своим малышом. Стася хлопотала в кухне.

– Они теперь грызутся, как пауки в банке, – сказал Януш. – Хотят всех поляков заставить воевать против русских. Не выйдет!

– Значит, с армией ничего не получается? – спросил Олесь.

– Никогда не получится, хотя они даже костелы превратили в вербовочные бюро. Тех, кто не идет в их армию, ксендзы проклинают, обещают вечные муки ада. А на польской земле уже третий год творится кромешный ад. Кругом льется кровь.

– Тебя же они не призывают... Ты же в тридцать девятом году бил фашистов, – сказала Галина.

– То было, а может, и теперь придется... От их мобилизации я и удрал сюда.

– Что же ты думаешь делать дальше? – настороженно спросил Олесь.

– Августовские леса рядом. Там, говорят, запевают настоящие песни... – Януш посмотрел на брата и весело рассмеялся.

– Правильно, дядя Януш! – крикнула Галина. – Вместе с моим Костей лупите их покрепче!

– Подожди, Галя. Тебя потом послушаем, – осторожно заметил Олесь.

– А чего там ждать, я давно говорю ежели бы у меня не было вот этого пацанчика, спивала бы и я песни с партизанами в Августовских лесах!

– Молодец, Галина! Пойдем вместе! А пацанчика Ганна со Стасей присмотрят.

На пороге показалась Стася и поманила Галину к себе.

– Ребенка-то оставь, – сказала она негромко.

Галина передала мальчика Ганне и вышла вслед за матерью.

– Тебя Владислав зовет... Поговорить хочет, – остановившись в сенцах, тревожно сказала Стася. – Неужели снова допрашивать будут?

– Владислав? – Галина вспыхнула и, словно защищаясь, прижала локти к бокам. – Что ему от меня нужно?

– Это я уже не знаю. Сходи, раз зовет. Он такой весь сумный. Смирно просил, дело, говорит, есть.

– Может, он хочет старое вспомнить? Э-э! Была песня, да давно спета и забыта. Ну что ж, поговорим... Где он?

– В саду дожидается.

Галина встречалась с Владиславом, когда ее вызывали в гестапо и расспрашивали о муже. Гестапо получило сведения, что в июле сорок первого года, вскоре после появления Галины в Гусарском, какой-то лейтенант Красной Армии в артиллерийской фуражке с группой пограничников сжег склад с горючим и разбил в селе гарнизон немцев. В доносе прямо называлась фамилия зятя Седлецких. Вызвали и Олеся, но он скрыл, что зять его приходил и ночевал в овине. "Может быть, и сейчас что-нибудь такое? подумала Галина. – Тогда Владислав даже не вмешивался, а теперь, может быть, вспомнил?"

В надетом нараспашку светло-зеленом мундире Владислав стоял под старой яблоней и грыз недозрелый плод.

– Здравствуй, Галя! – отшвырнув зеленое яблоко, сказал Владислав и подал Галине руку. Но протянутая рука повисла в воздухе: Галина не сделала даже попытки прикоснуться к ней. – Ты поздороваться со мной не хочешь? окидывая высокую фигуру Галины красными, мутными глазами, спросил Михальский.

– Я только что держала на руках ребенка... – Галина рассеянно посмотрела на свои загорелые, жесткие от работы руки.

– Ну и что такое? Ребенок чистый, – понимая ее совсем по-другому, сказал Владислав.

– Я тоже так думаю, что ребенок чистый... А ты обнимался сейчас с Сукальским. У него поганые руки...

– Вот ты о чем!.. Я с ним как раз не обнимался, – мрачно ответил Владислав.

Слова Галины будто хлестнули его по лицу, и он не знал, как вести разговор дальше. Вылетели из головы приготовленные фразы. По выражению ее строгих глаз он видел, что эта женщина потеряна для него навсегда, по чем дальше она отдалялась от него, тем сильнее он ее любил. Сейчас, когда у него была растоптана душа, ему был нужен такой человек, которому он мог бы признаться, что запутался, пошел не по той дороге и что несчастнее его нет никого на свете... А Галина, словно угадывая больное надломленное его состояние, била в самое уязвимое место.

– Значит, и мои руки поганые? – с трудом выдавливая слова, спросил он.

– Не знаю, где ты бываешь и что делаешь... Может, они еще хуже, чем у Сукальского, – смело глядя ему в лицо, сказала Галина.

– Галина!

– Ты не кричи на меня. Ой, за эти годы я сама так научилась кричать! У меня и по ночам сердце кричит!

– Кого же оно кличет?

– Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Твое ли это дело?

Терзавшая его раньше ревность и оскорбленная гордость вспыхнули вдруг с новой силой.

– Ты знаешь, – рывком отламывая ветку яблони, заговорил он хрипловатым голосом. – Думаешь, мне не известно, что твой муж скрывался здесь, потом они сожгли склад и побили полицейских? Я тогда за тебя заступился, а ты и не знала! Так вот теперь могу взять! Гестаповцы сорвут с тебя платье... Я буду смотреть на твое голое тело... Ты знаешь, у гестаповцев есть такая резина, похожая на бычий хвост, так они станут стегать тебя вот этой резиной!

– Давно это знаю... Поэтому и ненавижу вас, ох как я вас ненавижу, если бы ты только знал! Вы расстреляли в Старом форту* тысячи людей и еще немало замучите... Но от этого ничего для вас не изменится. Придет время и вы за все расплатитесь! От Днепра до Немана не так уж далеко, Владислав. Советские танки быстро стали ходить! Теперь фашистам и поляки понадобились. Да только не все поляки такие дураки, как ты. Ну что ж, бери! Может быть, заодно и маленького Костю захватишь, убьете нас вместе! Но не забывай, есть большой Костя, не забывай!

_______________

* От Гродно по пути в Сапоцкин в Старом форту фашисты

расстреляли более 5000 человек. Там сейчас стоит памятник-монумент

женщина с ребенком. Называется он "Скорбящая мать". – Примеч. автора.

– Молчи! Молчи! – Владислав рванулся было к Галине.

Руки ее затряслись под кофточкой, но она не тронулась с места. Прижимая руки к груди, Галина словно хотела остановить бурно колотившееся сердце.

– Иди, иди к тому иезуиту, пусть он убьет тебя, как убил твоего брата Юрко. Ты ведь все этому не верил! Так я тебе клянусь своим маленьким Костей, что это сделал он! А отец твой спас ему жизнь за то, что он сына его зарезал.

Словно ножом по сердцу, ударили слова Галины. Владислав не раз задумывался над этим загадочным убийством, чувствуя, что не могли так поступить русские пограничники. Не раз заговаривал он об этом с Сукальским, но тот убеждал, что Юрко, боясь ответственности, видимо, покончил самоубийством. Но это очень мало похоже на его брата.

– Ты откуда это знаешь? – хриплым голосом спросил Владислав.

Он посмотрел Галине в глаза. В них не было ни страха, ни покорности. В них светилась жестокая, суровая правда. Давно Владислав чувствовал эту правду, но не хотел верить ей. Слишком страшно было поверить. Одернув мундир, Владислав круто повернулся и побежал к дому. Машина Сукальского, взвихривая пыль, выехала со двора и скрылась за деревьями.

Без фуражки, с болтающимися на ветру полами мундира, наклонив голову, Владислав, как рассвирепевший бык, ворвался в дом. Наспех собрав кое-какие вещи, он молча выскочил на улицу и тут же свернул в узенький переулок. Через несколько минут Владислав был уже на опушке леса. Куда же теперь? Но этот вопрос был для него решенным. Конечно же, не к партизанам. Его путь, как он ясно понял это за последние дни, лежал в Армию Крайову.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Артиллерийская канонада постепенно замирала, удаляясь на запад. Туда же почти беспрерывно, сотрясая вечерние сумерки мощными перекатами завывающих пропеллеров, большими группами уходили тяжелые бомбардировщики. В густом темном лесу гудели моторами невидимые танки, раздавались гулкие, резкие выхлопы. Советская Армия наступала, она уже подходила к польской границе. Шло лето сорок четвертого года...

На небольшой поляне, около дома лесника, часовой в стальной каске с красной звездой, с фронтовыми погонами артиллерийских войск проверил документы двух каких-то военных в зеленых плащах и пропустил их в сени. В передней комнате гостей встретил капитан и попросил их раздеться.

Военные сняли влажные от моросившего дождя плащи и повесили их на вбитый в стене гвоздь. Оба они оказались майорами. Один был среднего роста, худощавый, с внимательными улыбающимися глазами, пограничник, другой – высокий, с могучими плечами, артиллерист, с широким скуластым молодым лицом, с густыми вьющимися на большой голове темными волосами.

Капитан внимательно просмотрел их документы, нарочито замедленными движениями покрутил недавно отращенные, вошедшие в фронтовую моду рыжие усы и, показав на дверь, коротко сказал:

– Проходите, генерал ждет.

Гости одернули в третий раз, как заметил рыжеусый капитан, свои помятые гимнастерки, а артиллерист пригладил широкой ладонью непокорную шевелюру, осторожно открыл дверь и пропустил вперед пограничника.

– Разрешите, товарищ генерал? – спросил пограничник.

– Да, да! – прогудел из угла густой, словно из бочки, бас.

Генерал поднял с большого неуклюжего носа круглые роговые очки и, взглянув из-под косматых бровей серыми живыми глазами, показал рукой на стоявшие около стола стулья. Сам же, прижав оттопыренное хрящеватое ухо к телефонной трубке, продолжал разговор:

– Ага! Так, так! Значит, у тебя пушки застряли? Ага! Сам-то ты не застрял?.. Сам, говорю, не утонул в грязи? Нет? Ну, слава богу, хоть сам-то чистенький!.. Хорошо. Я скоро приеду, впрягусь в трактор и пушки твои выдерну! Не надо приезжать?.. Нет, приеду обязательно. Пушки у тебя отстали, харчей нет... Непременно приеду... Я умею и пушки вытаскивать и харчи добывать. Ну, вот что, душа моя, пушки должны быть на месте к сроку, который тебе известен. Оправдываться будем после – и точка!.. Все исполнишь? Отлично, заканчиваем, а то меня гости ждут. Бывай здоров.

Генерал встал и, пожимая майорам руки, прищурив насмешливые глаза, сказал:

– Ну, милейший майор Кудеяров, поздравляю тебя со старшим офицерским званием. – Генерал не дал ему ответить и, лукаво улыбнувшись, добавил: Майоров теперь развелось – сердце радуется! Швырни рукавицу – в майора попадешь...

– Присвоили, товарищ генерал! – сказал Кудеяров.

– Мало ли что бывает... уж больно майоры-то молодые...

– Да у нас и генералы есть такие!

– Есть и генералы! Но насчет генералов ты, брат, поосторожней! Эти погоны Рубцову легли на плечи после тридцати лет службы. Ну как, жену разыскал, майор?

– Никак нет, товарищ генерал! – вставая, ответил Кудеяров.

– Да ты сиди, сиди! Вот привычка вскакивать по каждому поводу! Ну, знаем, что ты храбрый майор. Орденов у тебя полная грудь! Знаем, что ты отлично умеешь козырять, а вот жену беременную потерял и не можешь отыскать! Непростительно! Как ты думаешь, Сергей Иванович? – ворчливо спросил Рубцов.

В душе он был рад успехам своего воспитанника, но прямо высказать этого не хотел.

– Есть сведения, что эшелон этот разбомбили, – ответил Викторов.

– Не всех же разбомбили! Кто-нибудь жив остался?

– Разумеется, не все погибли. Может, и найдутся, – согласился Сергей Иванович. – Я в этом уверен, товарищ генерал!

– Ну, ты что же без конца "генералишь"? У меня есть имя, отчество. Ты для меня сейчас прежде всего секретарь районного комитета партии! Вот кончится война, будем рядом работать, и снова начнешь в докладчики таскать...

– Генерала не легко в докладчики вытащить! – засмеявшись, ответил Викторов.

– А ты не стесняйся! На то ты и партийный руководитель. Да ты сумеешь, я тебя знаю... Ну, ладно! Дело у нас впереди трудное. Капитан Рогов! – крикнул Рубцов в телефонную трубку. – Прикажите, чтобы нам сюда принесли чаю, да покрепче! – И, положив трубку, спросил: – Вы знаете, друзья, зачем я вас вызвал?

– Да, примерно, Зиновий Владимирович, – ответил Викторов.

– Вот и отлично, если знаете. Подсаживайтесь ближе, сейчас начнем колдовать. – Рубцов придвинул к ним карту одного из районов Гродненской области со смежным участком Литовской республики. Вглядываясь в знакомые топографические зеленые штрихи лесов и голубые извилины рек, продолжал: Такие люди, как вы, сейчас для нас клад. Ты, Сергей Иванович, служил на этой границе, работал здесь, а потом стал партизаном. Скоро тебе придется восстанавливать район после трехлетней оккупации. Это дело нелегкое. Но ты в этом районе как у себя дома. И Кудеяров тоже. Мы с этим юношей такие там дела делали! Воевали, невест крали, свадьбы устраивали и тому подобное... Ты, милок, не делай удивленное лицо, – генерал взглянул на Кудеярова. Поедешь жену разыскивать. Здесь не нашел, так в тылу у немцев поищешь. Там, наверное, уже потомство твое растет, может, родились двойняшки!.. Так что я сказал? Самое главное...

– Вы сказали, что мы клад, – напомнил Кудеяров.

– Без тебя знаю, не повторяй! Вот куда мне положить этот клад? свирепо наморщив брови, не отрываясь от карты, проговорил Рубцов. Мысль его работала напряженно и четко. Очертив на карте красный кружок, поставив в середине точку, Зиновий Владимирович добавил: – Вы ляжете на парашютах примерно в этом месте. Видите точку? А мы, как известно, находимся вот здесь. Рыбница. Это по прямой шестьдесят километров. Такое расстояние мы со своими стволами на моторах пройдем быстро, ну, в два-три дня. Правда, у нас много тяжелых машин, а здесь неважные дороги. Выйдем юго-западнее района Дружниковки – к Неману, вы понимаете, к Неману! – Рубцов поднял вверх толстый цветной карандаш и погрозил в пространство. – Вот как раз на это место, где в знаменитую реку впадает Августовский канал. Вы спросите: чем знаменит Неман? Да хотя бы тем, что там Наполеон топил своих уланов. К устью мы подойдем в срок. Гарантирую. Против моих самоходок и тридцатьчетверок враг жидковат, мы его стопчем быстро. Это для меня совершенно ясно. Но там этот проклятый Августовский канал, на котором мне приходится воевать уже четвертый раз. Он у меня в печенках сидит еще с той войны! Я тогда через него солдатом плавал, потом в гражданскую кавалеристом, младшим командиром, в начале этой войны – подполковником, а теперь генералом там искупаться хочется, да только самому, а чтобы не противник выкупал... Там моя Мария Семеновна осталась! – Зиновий Владимирович замолчал, хотел отойти от стола вдохнуть свежего воздуха у окошка, но остался на месте и вдруг неестественно громко заговорил: – Мне, понимаете, сын мой Борька, летчик, и тоже, между прочим, майор... пишет и все время спрашивает, где мать? А я ему вру, выдумываю всякие глупые истории. То она в Ташкенте, то в Самарканде, то эвакуировалась в колхоз, переменила климат. Не могу правду написать... Понятно, они большие друзья были... Да... А на днях он мне прислал письмо и корит, что я такой и рассякой эгоист – старуху бросил и не могу ему сообщить, где она находится... Вот они какие, майоры-то!..

И Костя и Викторов хорошо понимали, чем вызвана неожиданная откровенность этого человека.

– Да надо бы уже написать правду, Зиновий Владимирович, сочувственно посматривая на генерала, сказал Викторов.

– Как отвоюю это место, тогда напишу, – решительно заявил Рубцов. Так вот, друзья мои, продолжим наше дело. До этого, как видите, змеевидного канала мы пройдем форсированным маршем, придется подраться на пути, не без этого. Но там, в устье, настоящее змеиное гнездо. Надо их основательно вышибать. Правый фланг нашей армии будет наносить удар вдоль линии железнодорожной ветки от Поречья – на Друскеники – в Литву. Наши части идут в центре армии, чтобы большой мощностью артиллерийских стволов расхлестать это гнездо вдребезги! Прежде всего нам нужны точные данные разведки и корректировщики там, в тылу... Это должна выполнить десантная группа. Командир десанта – гвардии майор Кудеяров, политический руководитель и уполномоченный штаба партизанского движения – майор Викторов. Вы должны высадиться в районе действующих партизанских отрядов и целиком подчинить их себе. Задача: разведка живой силы и техники противника, обнаружение скрытых минных полей. В вашем распоряжении будут саперы. Проверка состояния мостов и дорог для дальнейшего продвижения нашего тяжелого вооружения. Мы должны иметь полную информацию! Когда вы услышите, что наши стволы начали хлестать по этому змеиному гнезду, тоже начнете действовать, но в зависимости от того, как к тому времени сложится обстановка. Если подойдет такой момент, что можно ударить с тыла, наносите концентрированный удар большой силы, только не распыляйтесь. Это одна сторона дела. Другая заключается вот в чем: противник при отступлении угоняет все мирное население. Ваша задача – всеми усилиями воспрепятствовать угону населения в фашистское рабство. Как только выявится наш успех – а он будет непременно, – и гитлеровцы начнут сматывать удочки, вот тут-то вы и должны развернуться. Все дороги на замок! Сильный рывок вперед, глубже в тыл, засады на всех магистралях, и не давать вывозить не только живую силу и технику, но и ни одного мешка хлеба, ни одной картофелины! А с хлебцем у фашистов туго. Украина и почти вся Белоруссия уже освобождены. Враг мечется, как зверь, а когда зверь начал метаться, тут его и добивай. Перспектива сейчас у этих зверей мрачная. Мы подходим к нашей границе и напомним им июнь тысяча девятьсот сорок первого года! Напомним так, чтобы те, кто сумеет уйти отсюда, всю жизнь не забывали об этом и передавали потомству, что советские люди умеют постоять за свою землю. Я думаю, друзья мои, что вы представляете себе, какая перед вами стоит задача?

– Все ясно, Зиновий Владимирович, – подтвердил Викторов. – Задание будет выполнено.

– Завидую вам! Раньше меня придете на наши пограничные рубежи. Сам рвусь, рвусь!

Зиновий Владимирович встал, снял очки, положил их на карту и прошел до противоположного окна. Остановился, посмотрел на лесные сумерки, погрозил пальцем маячившему перед окном часовому. Тот улыбнулся и, поправив каску, скрылся за стеной. Генерал повернулся к столу. На некрасивом, но вдохновенном лице его тенью лежала мечтательная улыбка.

– Костя! Помнить, на заставе осталась дочка политрука Шарипова?.. Ты тоже, Сергей Иванович, должен ее знать.

– Конечно, знаю. Я же тогда провожал вас вместе с ее матерью. Как это случилось, толком не узнал. Клавдия Федоровна ничего не успела рассказать...

– А я вот знаю! Шура, жена Усова, в момент обстрела решила узлы какие-то связать, осталась с ней и девочка, ну, ее там и ранило. Так и осталась. Вот Костя видел ее после. Жила в польской семье. Вы там обязательно поинтересуйтесь судьбой этой девочки. А у тебя где семья, Сергей Иванович?

– У меня, кроме отца, никого нет, – смущенно ответил Викторов.

– Сколько же тебе стукнуло, душа моя? – спросил Рубцов и, заглядывая в глаза Сергею Ивановичу, остановился напротив.

– Тридцать пять, Зиновий Владимирович!

– И не женился? Ну, это, брат, непростительно! Болезнь, говоришь? К черту твою болезнь! Это тебе доктора ее придумали! Болезнь... Поди, любила какая-нибудь? Да и как не полюбить такого! А ты посыпал голову пеплом: нельзя-де жениться, умру скоро... Знаю я вас таких самоотверженных, свои поступки за геройство считаете, а чувства других для вас нуль!

– Признаюсь честно, Зиновий Владимирович, так оно и было. Заболел, демобилизовался, лечиться поехал. Врачи действительно наговорили таких страстей, куда там женитьба!

– Это, милый, я и тогда знал – рассказывала мне одна женщина. Где она сейчас?

– Агроном. В колхозе работает. Переписываемся...

– Переписываемся... Поехал бы да женился... Не понимаешь, душа моя, как приятно получить письмо от жены, а сынишка пальчик к письму приложит... Эх ты, дядя Сережа! – ворчал генерал.

Он медленными шагами стал ходить по комнате и большими глотками пить остывший крепкий чай. Поставив пустой стакан на стол и порывшись в кармане, Зиновий Владимирович достал маленькую записную книжечку и, листая ее, сказал:

– Возьми у меня адрес Клавдии Федоровны Шариповой. Как только узнаешь там все о девочке, при первой же возможности сообщи матери, понял?

Тепло распрощавшись с офицерами и пожелав им удачи, Зиновий Владимирович подошел к окну. Летний день уже давно сменился ночью.