Текст книги "Встречный ветер"

Автор книги: Павел Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава пятая

За годы службы капитану Ромашкову случалось наблюдать всякое: были и самовольные отлучки, и любовные истории, и выпивки, которые иногда печально заканчивались – в трибунале. Встречались парни, отсталые, малограмотные, выросшие в годы войны в полубеспризорном состоянии, нередко без отцов и матерей. Отцы дрались на фронтах, а матери работали, делали пушки и снаряды, выращивали хлеб и махорку. Нелегко многим детям было и в послевоенные годы. В школе и рабочих коллективах старались привить им навыки дисциплины и трудолюбия, но не всегда это удавалось.

А здесь, на границе, каждого прибывшего парня, какой бы ни был у него груз в прошлом и какой бы характер он не имел, надо было сделать солдатом, да и не просто солдатом, а пограничником, которому оказывается исключительно большое доверие, поручается настоящее государственное дело.

Ромашков на опыте знал, что с каждым молодым солдатом надо было работать много и долго, отдавать душу и сердце, как отдавали ему, Ромашкову, офицеры, с которыми он встретился сначала в военкомате, потом на учебном пункте, в школе сержантского состава и, наконец, на границе. Капитан шел своим и тоже нелегким путем. А вот каким путем идет младший сержант Нестеров? Все это надо изучить, осмыслить и сделать правильные выводы.

– У вас, товарищ Нестеров, есть отец? – после напряженного раздумья спросил Ромашков.

– Никак нет, товарищ капитан Погиб на фронте.

– У меня тоже отца нет, – сказал Михаил. И, помолчав, добавил: – А все же на счет женитьбы не торопись, подумаем.

– И так, товарищ капитан, каждый час думаю.

– А когда на границе, тоже о ней думаешь?

– Бывает, – сумрачно ответил Нестеров, начиная понимать, что этот молодой широкобровый капитан добирается до самых корней его души.

– Ну, предположим, товарищ Нестеров, что тебе командование разрешит жениться, затем это же сделать захочет другой, третий... Что же это за пограничники будут?

Нестеров потер ладонью лоб, но ничего не ответил. Его веснушчатую, порозовевшую щеку беспощадно жгло южное солнце. Полусонно и тяжко вздыхал присмиревший конь, изредка и вяло помахивая коротким хвостом.

– Рапорт, товарищ Нестеров, мы, конечно, рассмотрим, поговорим по душам и решим, как тут быть. А сейчас расскажите, что за история произошла у вас с прачкой Ефимьей?

Нестеров оживился:

– Уж и это успели наплести? Не знаю как, товарищ капитан, но случай такой вышел. Опять же мне за него влетело...

– А что за случай?

– Это длинная история. Разрешите отпустить коня?

– Отпустите. Он и без вас дорогу найдет.

Нестеров замотал вокруг конской шеи повод и ласково потрепал белоногого за гриву. Конь, почувствовав свободу, повернулся и рысью побежал в конюшню.

– Я, товарищ капитан, очень коней люблю, – с улыбкой посматривая вслед белоногому, проговорил Нестеров. – Мне было годов восемь или девять, повадился я на конюшню. Там жеребенок был со звездочкой на лбу, гнеденький, шустренький такой. Полюбили мы друг дружку. Как бывало появлюсь, он бежит ко мне и губами за ухо. Привадил я его, сахар на плечо клал. Один раз так цапнул, все ухо отжевал. Вот видите, какой пирожок остался. Срамота одна. А с теткой Ефимьей получилось так: ездили мы с Максимовым, шофером, на комендатуру за матрацами. Ну, конечно, получили и назад покатили. Стали подниматься на перевал. Вижу: впереди какая-то тетка козленка на веревочке ведет. Посторонилась на обочину – стоит усталая, заморенная. Кругом жарища, духота. Жалко мне ее стало. Говорю шоферу: "Давай подвезем эту тетку с козленком". Он, конечно, согласился. Притормозили. Открываю дверку, кричу: "Садись, тетка, подвезем до рыбного завода!" – "Ах, миленькие мои, родненькие" – засуетилась она. – "Дай-то вам бог доброго здоровья и невест хороших. Мне как раз туда и нужно. Я там с племянницей живу. Козочку вот купила..." Посмотрел я из кабинки в заднее стекло, вижу: уселась, пристроилась тетка хорошо. Говорю шоферу: "Трогай". Поехали, конешно, газанул. Дорожка пошла добрая, каменистая. А ездит Максимов, – сейчас он на легковой начальника отряда возит, – ездит будьте уверены. Дал километров на семьдесят... Чую, тетка наша вдруг вроде завизжала и кулаками по кабине начала барабанить. Говорю: "Тормози, Максимов. Наверное, нашу пассажирку растрясло, может, помощь какую оказать нужно". Остановились. Опять же открываю дверку, спрашиваю: "В чем дело, мамаша?" – "Сатана тебе мамаша, а не я, дьявол карнаухий!" И пошла и пошла! "Изверги, – кричит, – разбойники, что вы с козой-то моей сотворили! Полюбуйтесь, чертяки!"

Вышли мы с Максимовым из кабины и ахнули. Вместо козленка на веревочке, почитай, одна голова болтается да шмоток козлятины, как мукой пылью обволоченный. Тетка голосит и нас такими словечками награждает, не дай боже! А вышло так: вместо того чтобы козленка в кузов сунуть, сама вперед влезла и на матрац плюхнулась от радости, веревку за железный крюк зацепила. Я вижу, что села, ну и тронулись...

Давай ее успокаивать. Куда там! Ругается на чем свет стоит. Говорим ей: "Купим тебе другую козу, да еще козла в придачу". – "А на черта он мне нужен, ваш козел!" Кое-как уговорили, довезли до рыбозавода. Надо было все сразу же начальству доложить, а мы оттянули это дело. На другой день явилась она на заставу, все, конешно, рассказала. Нас, голубчиков, вызвали и крепенько проработали. А потом эта самая тетка Ефимья к нам прачкой устроилась. Помирились мы с ней. В гости как-то я к ней сходил, а там племянница, ну и познакомились. Вот от этого и пошла вся история.

Глава шестая

Когда Нестеров ушел, Пыжиков сказал:

– Клоун. К тому же упрямый и хитрый.

– Торопишься с выводами, – возразил Ромашков. – А мне такие хитрые весельчаки нравятся.

Они мерно шагали от колодца к казарме. В открытые окна, сквозь неплотно задернутые занавески виднелись железные кровати с высоко натянутыми сетками из белой марли.

Солдаты в белых майках, раскинув руки, спали глубоким сном. "Хорошо придумано – ни комар, ни москит не укусит. Отдыхают, как ребятишки в зыбках", – мысленно одобрил Ромашков. Некоторые солдаты уже проснулись, свесив босые ноги, тихо переговаривались.

Офицеры пошли мимо кухни. Запахло лавровым листом и жареным луком. Из окна выглянуло молодое румяное лицо повара и тут же скрылось. На ярко вычищенных кастрюлях поблескивал косой солнечный луч. От ветерка пузырился, дрожал на подоконнике марлевый полог. Вдоль стены, цепляясь за натянутую проволоку, густо рос дикий с зубчатыми листьями виноградник. Завиваясь усатыми концами, он лез под самую крышу. На заставе было тихо, солнечно. Только из темно-зеленого ущелья, похожего на огромную с отрубленным носом шаланду, временами, как из трубы, вылетал порывистый ветер, взъерошивал листву на береговых кустарниках и покрывал узорчатой рябью голубоватое, прозрачное в полукруглой бухте море. А дальше, за серыми громадами скал, над синей морской гладью проплывали высокие пухлые облака, освещенные горячим утренним солнцем.

– Давай искупаемся, – предложил Петр.

– Сначала надо плечи размять. – Ромашков пошевелил тугими, обтянутыми гимнастеркой плечами и направился к спортивной площадке, где на двух, недавно окоренных столбах трепыхалась слабо натянутая волейбольная сетка; тут же, рядом с волейбольной площадкой, стоял турник.

Шлепнув ладонями, Ромашков ловко подпрыгнул и крутанул "солнце".

– Вот это да! – восхищенно воскликнул выглянувший из окна повар. Капитан Ромашков снова поднял гибкое тело над металлической перекладиной и замер "свечкой" на вытянутых руках, потом, сделав еще несколько кругов, легко спрыгнул на землю.

– А ну, Петр, вспомни-ка наши школьные "боевые" дела, когда мы еще до турника не доставали. Теперь, наверное, мастер, – медленно подняв руки и глубоко вдохнув чистый морской воздух, проговорил Ромашков.

– К сожалению, это мне противопоказано, – смущенно ответил Петр.

– Почему? – удивился Михаил.

– Предплечье болит. Играл в волейбол и упал неудачно. Но турником и раньше не увлекался.

– Напрасно, – с улыбкой сказал капитан. – Значит, волейболист? Отлично! Организуем команды и посоревнуемся.

– Я не против.

Они прошли к морю, разделись на изогнувшемся подковой щебенчатом пляже, выкупались и вернулись в казарму.

Так начался их первый день на новом месте службы.

Глава седьмая

После завтрака вместе с капитаном Земцовым, который только вернулся с соседней заставы, куда выезжал по срочным делам, и с приехавшим офицером комендатуры Рокотовым Ромашков и Пыжиков стали знакомиться с участком государственной границы – сначала по висевшей на стене схеме, а затем, подседлав коней, проехали по галечному, местами обрывистому и каменистому берегу моря. Позднее, выйдя в море на небольшом катере, осмотрели правый фланг, загроможденный высокими отвесными скалами. В конце участка сошли у сероватой, мрачной Орлиной скалы, вскарабкались по узкой ступенчатой тропке на крутизну и пешком возвратились на заставу.

Долговязый, неутомимо подвижный, в белом с начищенными пуговицами кителе капитан Земцов торопился с передачей заставы. Коренастый, степенный майор Рокотов, туго перетянутый ремнями, с пистолетом на поясе, подолгу задерживался в каждом уголке, изредка делая спокойные критические замечания.

– Тачки-то вместо зениток, что ли, поставили? – спрашивал он старшину Маслюкова, указывая на оставленные строителями и разбросанные около бани тачки, ящики, носилки, доски.

– Приберем, товарищ майор.

– У собак опять нет свежего мяса. Прикажу сварить ваши порции, товарищ старшина.

– Сегодня забьем старую кобылу, как договорились, – оправдывался рассудительный и хозяйственный Маслюков.

– А мы, по-моему, давно уже об этом договорились. Забыли? – тихим голосом говорил Рокотов.

– Я сейчас дам указание. Разрешите?

Получив разрешение, старшина отделился от группы, пошел на конюшню.

Коней на заставе – вместе с молодняком – было одиннадцать голов, не считая старой гнедой кобылы, которая последние годы возила для бани и прачечной воду. Теперь же ее откормили на мясо, специально для питания собак. Старшина приказал Нестерову вывести кобылу в лес и там пристрелить.

– Вывести могу, а стрелять не могу, – стоя посреди конюшни с метлой в руках, сказал Нестеров.

– Боишься, что ли? – подзадорил старшина.

– Никак нет...

– А я приказываю! – повысил голос старшина.

Но Нестеров даже не шелохнулся. Он уже успел подшить чистый подворотничок, как это заметил вошедший капитан Ромашков, почистить брюки и сапоги. Выглядел свежо и опрятно. Так же чисто и опрятно было во всей конюшне с аккуратно развешанными уздечками и седлами. Пол был подметен, утрамбован и полит водой.

– Что за шум? – спросил появившийся капитан Земцов. Рокотов и Пыжиков остались во дворе.

– Опять, товарищ капитан, Нестеров мудрит. Отказывается выполнять приказание, – доложил старшина.

– В чем дело, товарищ Нестеров? – строго обратился к младшему сержанту Земцов.

– Не могу я, товарищ капитан, стрелять эту гнедуху, вот и все, – хмуро поглядывая на Земцова, ответил Нестеров.

– Почему?

– Есть собашники. Пусть уже они сами.

– Это же приказание! А если придется в человека стрелять? спросил капитан Земцов.

– То дело другое. Я присягу принимал и всяких врагов уничтожать обязан. Враг есть враг, а гнедуха ничего для меня вредного не сделала.

– Вот мудрец! – с усмешкой заметил старшина.

– А мне все равно, кто я есть, – спокойно, но твердо ответил Нестеров. – Может, она жеребая, у ней все зубы сточены, я ее с рук хлебом кормил...

– Вот странный человек! – воскликнул Земцов, не зная, как поступить в этом необычном случае. Акт приема и сдачи подписан еще не был. Земцов чувствовал, что ответственность за дисциплину пока лежит на нем и он должен принять какое-то решение.

– Значит, отказываетесь? – спросил он резко.

– Не могу. – Розовые щеки Нестерова дрогнули. Он выразительно посмотрел на нового начальника заставы.

Ромашков понимал состояние сержанта, но не вмешивался. Ему хотелось знать, какое решение примет капитан Земцов.

– Придется вас, товарищ Нестеров, строго наказать, – проговорил Земцов с желанием прекратить эту неприятную сцену.

– Наказывайте, товарищ капитан, – глухо проговорил Нестеров.

– Прекратите разговоры, младший сержант! А вам, товарищ Ромашков, советую поставить вопрос о переводе Нестерова на другую заставу. Он здесь не о службе думает, а о синеньких косыночках...

Рассерженный Земцов повернулся и вышел из конюшни. Ромашков, задержавшись на минуту, укоряюще посмотрел на Нестерова.

Оторопело постояв с минуту на одном месте, Нестеров швырнул в угол метлу и решительно вышел в станок.

Где-то стукнулась о кормушку лошадиная скула, звякнули кольца, зашуршало сухое сено, протяжно всхрапнул конь, визгливо и озорно заржал разыгравшийся стригунок.

– А ну, леший! Вот подойду, да как опояшу! – хрипло прикрикнул на него Нестеров.

Глава восьмая

История с младшим сержантом Нестеровым, с его курьезным намерением жениться до окончания срока службы, и происшествие со старой гнедой кобылой для молодых офицеров были поучительны.

– Давно у вас служит Нестеров? – догнав Земцова, спросил Ромашков.

– Около трех месяцев. Он уже успел переменить несколько мест, а приятель его, рядовой Баландин, сумел побывать и послужить на семи заставах. Познакомитесь с их служебными карточками – увидите, что они вытворяли.

– А именно?

– Самовольные отлучки – раз, выпивки – два, пререкания – три. Нестеров, когда прибыл к нам, показался мне хорошим, дисциплинированным парнем: взял на себя ответственность воспитывать разболтанного Баландина. Буду справедливым, первое время он на него жал крепко, а потом сам попал под его дурное влияние. Как-то возвращались они с границы, зашли на заводе в хату, познакомились с племянницей нашей прачки. Тут еще произошла эта дурацкая история с козой. Вам не рассказывали?

– Слышал, – улыбнулся Ромашков.

– А дальше пошло! Парень завел подружку, задумал жениться, начал бегать туда при всяком удобном случае, да и она стала сюда похаживать. Вижу однажды: за забором стоит и в дырочку подглядывает. А через несколько минут и он туда шмыгнул. Вот так и началась вся эта ерунда.

– И давно началась?

– Месяца полтора. А теперь рапорт подал, чудак! Решил сочетаться законным браком.

– А вы с ней беседовали? – спросил Ромашков.

– Пробовал...

– Ну и что?

– Ничего из этого не вышло. Надерзила и все. Пустая, смазливенькая, вертлявая девчонка, закрутила голову. Отослать его надо – и все пройдет.

– Наверно, никуда я его отсылать не буду, – подумав, сказал Ромашков.

– Это уже ваше дело.

Офицеры укоротили шаг и неловко замолчали. Каждый думал о своем: один уезжал, другой только что прибыл.

В казарме проснулись солдаты. Где-то лязгал рукомойник, из столовой доносился дробный стук ложек и мисок. Облокотившись на подоконник, повар покуривал из коротенького мундштука сигаретку. За стеной дежурный крутил телефонный аппарат. Совсем близко запиликала гармошка.

Вдруг в ущелье раздался выстрел. Эхо прогрохотало по взгорью протяжно и гулко.

Повар застыл на подоконнике с дымящейся сигареткой. Офицеры остановились. Из казармы выскочил дежурный. Смолкла гармошка. Дежурный побежал было на звук выстрела, но начальник заставы остановил его. Повернувшись, офицеры пошли по направлению к вольеру. Но там было все спокойно и тихо. Только кустарники, словно встревоженные неожиданным выстрелом, мелко дрожали, царапая концами веток белую кирпичную стену конюшни. Ромашков и Земцов взглянули в распахнутые настежь двери. В это время из-за угла вывернулся младший сержант Нестеров с карабином в руках. Увидев офицеров, он резко остановился и неловко опустил карабин к ноге.

– Это вы? – спросил капитан Земцов.

– Так точно, – глухо ответил Нестеров, не глядя на капитана. Пусть собашники обдирают. Разрешите идти? – взглянув на Ромашкова, спросил Нестеров.

С этой минуты Ромашков как-то сразу почувствовал себя хозяином заставы, ответственным за все, что здесь может произойти. Когда Нестеров скрылся в дверях конюшни, Ромашков, обратившись к Земцову, официальным тоном проговорил:

– Составляйте, товарищ капитан, акт приема и сдачи Я подпишу. А вы можете сегодня же уехать.

– Хорошо! – Земцов подкинул ладонь к козырьку фуражки и быстро зашагал в канцелярию.

Капитан Ромашков вошел в конюшню. Нестеров сидел в станке на разостланной попоне и протирал тряпкой разобранные части затвора. Увидев капитана, вскочил.

– Садитесь, сержант, и продолжайте чистить оружие, – спокойно сказал Михаил. Опустившись на колени, он прилег рядом на душистое сено.

– Извините, товарищ капитан, вы все время меня называете сержантом, а я младший сержант, да и то с изъянцем...

– Ничего. Будете и сержантом. Сегодня примете отделение. Придется вам поработать вместо заболевшего сержанта Ильина.

– Разве меня могут с такой аттестацией утвердить? – вытирая промасленной тряпкой руки, проговорил Нестеров.

– Будете хорошо работать – утвердят и звание сержанта присвоят. Ну, а с вашей девушкой я сам поговорю. Думаю, все будет в порядке.

– Да я, товарищ капитан, да мне...

Нестеров часто заморгал тяжелыми веками и громко щелкнул какой-то частью затвора.

– Но только имейте в виду: буду крепко спрашивать по службе. Ромашков дружески взглянул на Нестерова. – Хорошо здесь, даже уходить не хочется.

Ромашков поднялся, отряхнув брюки, зашел в станок, потрепал годовалого стригунка по шее и удалился, оставив сержанта в глубоком раздумье.

Нестеров вспомнил свое первое знакомство с Надей, когда они с Баландиным зашли в ее комнату, и он смутился от ее смеха, лукавых и веселых глаз. Баландин, подмигнув ему, шлепнул ладонью по донышку бутылки со сладким вином. Откуда появилась эта бутылка, Нестеров не знал. Он только видел смешливые Надины глаза, белую нетронутую загаром шею, спутанную паутину золотистых волос, полуголый овал плеча под лямкой цветного сарафанчика, фарфоровый блеск ровных и крепких зубов, пунцовые губы, которыми, без удержу хохоча, она пробовала желтоватое прозрачное вино. От волнения он тогда облил вином гимнастерку, и Надя, подзадоривая, говорила:

– И пить-то не умеешь!

Он не помнил, как очутился с ней рядом, обжигаясь своим упрямым подбородком о ее горячее белое плечо, говорил какие-то сбивчивые слова. Позднее, на гауптвахте, наказанный, сидел без ремня, обхватив колени, терзался от мучительного стыда, с отвращением слушая в темноте храп безмятежно спавшего Баландина. Потом это прошло и потянуло туда еще сильнее. Тогда и порешил покончить все разом и расписаться.

"Ведь срок-то надо отслужить честно, благородно... Муть у тебя, Иван, в башке, муть. Освежи-ка ее поскорее, а то плохо будет!" перекидывая вычищенный затвор с руки на руку, почти вслух говорил Нестеров.

В дверях раздались шаги. Шаркая тяжелыми сапогами, в конюшню вошел плечистый кареглазый рядовой Баландин.

Плюхнувшись на сено, он с нагловатой развязностью спросил:

– С кем это ты тут бормочешь?

– А тебе какое дело?

– Да, так... Подумал, часом, не Надька ли к тебе через забор сиганула.

– Перестань болтать.

– А что? – не придавая никакого значения резкому тону Нестерова, продолжал Баландин. – Да и сено помятое, может, вы тут с ней гнездышко вили? Почем я знаю!

Вертя в руках холодный затвор, Иван потянулся к стоявшему у стенки карабину. Баландин ничего этого не замечая, по-прежнему продолжал развязно вести себя.

– А кобылу-то все-таки ухлопал? Почему же сначала ломался? Сдался. Эх ты, хлюпик! Отрежь ноги-то от кобылы и отнеси своей Надьке на студень.

– А ну уйди отсюда! – Нестеров схватил карабин и рывком сунул затвор в казенную часть. – Уйди!

Баландин вскочил и, встретившись с разъяренными глазами Нестерова, в два прыжка вылетел за ворота и только оттуда, прижавшись к кирпичной стенке, крикнул:

– Да ты что... сдурел?

– Уйди, говорю! – сдержанно, и уже менее грозно крикнул Иван. Вспышка гнева так же быстро улетучилась, как и возникла. Даже смешно стало, что так трусливо улепетнул здоровяк Баландин.

– Ты что... совсем спятил, я тебя спрашиваю? Я от него конюшню принимать пришел, а он... Сейчас пойду и доложу старшине.

– Иди, докладывай. Хвали судьбу, а то я бы тебя, наглеца, к стенке пришил...

– Неужто убил бы? – выйдя из своего укрытия, спросил Баландин, с опаской посматривая на раскрасневшегося Нестерова.

– Нужен ты мне... Руки марать! Проверил тебя, труса. Ишь как подхватил, – Иван вскинул на плечо карабин, громко, на всю конюшню так захохотал, что кони перестали жевать сено и подняли головы.

– Выдумываешь ты все, – опять захорохорился Баландин. – Но по твоим бешеным глазам похоже, что ты убить можешь. Ей-богу...

– Вот что, Баландин, – серьезно и строго сказал Нестеров – То, что было меж нами до сего дня, считай прошло и не повторится. Теперь я возьму тебя в шоры, да еще в какие шоры!

– Ух ты, страсть какая! Неужто и Надьку свою решил побоку?

– Мое дело. А о ней, говорю тебе, больше не заикайся.

– Ладно. Не буду. Ступай, тебя старшина ждет.

Глава девятая

На другой день, проводив майора Рокотова и капитана Земцова, Ромашков оседлал коня и решил еще раз ознакомиться с участком границы. Возвращаясь обратно, он по пути завернул на рыбозавод с намерением увидеть невесту Нестерова и откровенно с ней поговорить.

Подъехав к пристани, он слез с коня. Разыскать пекаря Надю было не трудно: еще у пограничной вышки часовой сказал, что девушки купаются возле пристани. Ромашков нашел их на причаленной к деревянной свае лодке. Опустив босые ноги в воду, они что-то напевали и беззаботно смеялись. Вторая девушка оказалась метеорологом Настей, с которой накануне случайно познакомился старший лейтенант Пыжиков. Вечером он сказал Ромашкову:

– Любопытная особа, а самое главное – очень хорошенькая. Из местных, родилась в горах, в каком-то лесном поселке, который называется Дубовики.

– Что-то уж слишком длинно объясняешь, – заметил Михаил, записывая очередные сведения в пограничный журнал.

– Выяснил, так сказать, демографические данные, – улыбнувшись, ответил Петр. – Видел и вторую, ту самую... нестеровскую!

– Ну и что?

– Отвернулась и ушла. Видимо, испугалась, что я заговорю с ней. Подходящая дева, с этакой гордой осанкой. Мда-а...

Сейчас, когда капитан Ромашков застучал по пирсу каблуками, девушки обернулись. Одна из них сидела на корме, другая поближе, на средней банке.

– Здравствуйте, – приветствовал их Михаил.

– Здравствуйте, если не шутите, – ответила ближняя, высокая и грудастая, с сильно развитыми, обожженными на солнце руками. На мокрую действительно гордо приподнятую голову, со спутанными, как у русалки, длинными волосами она небрежно набросила ярко-лиловой расцветки полотенце, концом которого вытирала влажную, чуть-чуть удлиненную шею.

Ромашков без труда угадал в ней девушку, растревожившую сердце младшего сержанта, и нисколько этому не удивился. Несмотря на ее беспечный, заигрывающий тон, она произвела на Михаила приятное впечатление.

Метеорологичку же Михаил разглядел не сразу. Она была закутана белой простынкой. Из-под нависшего на лоб уголка материи торчал аккуратненький шелушившийся нос. Она исподтишка, приоткрыв краешек простыни, измерила его глазами, лениво помешивая кофейного цвета ногой прозрачную воду, видимо, с наслаждением процеживая ее сквозь крохотные розовые пальчики.

"Эта, наверное, умеет и пококетничать. Недаром Пыжиков, раз ее встретив, приступил к изучению биографии", – подумал Ромашков, а вслух, обращаясь к Наде, сказал:

– Вы, кажется, мастерица хлебушко выпекать?

– А вы что, кренделька захотели? – распрямляя полотенце, наигранно спросила она.

– Предпочитаю черный хлеб. Вас, кажется, Надей зовут?

– Допустим, что угадали. Дальше что?

– Сватать вас приехал, – присаживаясь на корточки, всерьез проговорил Михаил.

– Какой быстрый... Вы новый начальник, да?

– Вроде этого.

– Начальникам, конешно, можно и побыстрее...

– Надя! Хватит тебе! – звонким, приятным голосом крикнула метеорологичка.

– А что тут такого, правду говорю. Вы холостой?

– Нет. Женатый, трижды, – отшутился Михаил.

– Так и поверила! Не разыгрывайте. Мы про вас все уже знаем. Прибыло в нашем полку. Двумя женихами стало больше. – Надя закинула концы полотенца на спину и, лукаво подмигнув подруге, усмехнулась.

– Вы что же и меня в женихи зачислили? – спросил Ромашков.

– Немного, конешно, рановато, но в списочек занесли, товарищ капитан. – Она снова покосилась на подружку и озорно рассмеялась.

– Мне, голубушка, про вас тоже кое-что известно, – не обращая внимания на ее смех, сказал Михаил. – Есть к вам секретный разговор.

– Ко мне?

– Да, да. Именно к вам. Идемте, поговорим, а то у меня времени мало. – Ромашков поднялся и посмотрел на часы.

– Ничего не попишешь, придется вставать. – Надя закинула босые ноги в лодку, надела тапочки и поднялась во весь свой высокий, складный рост. Крашеный борт лодки беспокойно облизывала легкая волна. Над бухтой повизгивали белокрылые чайки, опустившись на воду, они покачивались пушистыми комочками.

– Значит, секретный разговор? – переспросила Надя и начала торопливо укладывать и закалывать шпильками влажные волосы.

– Так точно, – суховато ответил Михаил.

– Интересно! Хоть и лень, а идти треба. Как-никак, новое пограничное начальство. Может, товарищ начальник, вы мне поможете? – насмешливо проговорила она и протянула ему широкую, не по-девичьи, ладонь.

Михаил подхватил ее за кисть прохладной руки и поднял на пирс, смущенную и еще более порозовевшую.

– Ой, какой вы сильный! – Она встряхнула занемевшей рукой, на которой был заметен след сдавивших ее пальцев, помахала подружке и пошла вперед.

– Неужели сильнее сержанта Нестерова? Вы знаете такого? – заходя сбоку, спросил Ромашков, решив приступить к делу без церемоний.

– Мало ли я кого знаю, – ответила она уклончиво.

– Ладно, Надя. Давайте будем говорить откровенно.

– Что ж... Давайте, товарищ капитан, ежели вы за этим приехали.

– Да. Именно. Сват из меня плохой. Не знаю, как начать.

– Начинайте так, как умеете, – тихо и покорно проговорила Надя.

– Он вам очень нравится?

Девушка чуть склонила голову и плотно прикрыла рот концом полотенца.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать, – ответила она сдавленным голосом.

– Ну, а ему чуть побольше. У вас вся жизнь впереди, а вы хотите ее испортить.

– Кто хочет испортить? – Надя вся вздрогнула, насторожилась.

– Лично вы!

– Что вы мне, товарищ капитан, говорите! Что вы мне такое приписываете? – Надя возбужденно отбросила от лица полотенце и, нахмурив неровные скошенные брови, гневно посмотрела на Ромашкова. – Что я такое сделала?

– А вы спокойно, не волнуйтесь. Я еще вам ничего не сказал и не приписал. Младший сержант Нестеров приходил к вам?

– Был, может, два или три раза. И вообще мы очень редко встречались.

– Значит, приходил. Вернее, самовольно отлучался с границы. Вы стали дружить, но не задумывались над тем, что ваш друг нарушает дисциплину, присягу. Вы же знаете, что пограничники постоянно на посту, можно сказать – на фронте. Вместо того чтобы посоветовать жениху лучше охранять границу, вы толкали его на преступление, угощали его вином, хотя хорошо знали, что это категорически запрещено. Его строго наказали один раз, другой. Если он, ваш жених, еще раз так поступит – судить будут!

– За что, товарищ капитан? Он только один раз выпил, да и то красного. Я не знала, что этого делать нельзя, – смущенно опуская голову, сказала Надежда. – Больше я ему ни разу не покупала...

– Не следовало и этого делать. Но не в этом суть. Вы же его не любите!

– Почему вы так думаете? Это неправда! – выкрикнула она с обидой и горечью. – Вы ничего не знаете!

– Может быть, я не все знаю. Я здесь человек новый. Но знаю, что к вам в гости и рыбак Ерофей ходит, какой-то лейтенант из ПВО, киномеханики. Какая же тут любовь? Вы извините, но это очень нехорошо.

– А что я с ними сделаю? Они сами пристают...

– Тут уж вы должны выбрать. Понимаете, он же ревнует.

– Глупый потому что... – скручивая жгутиком кисти полотенца, прошептала она чуть слышно.

– А знаете, что он рапорт подал? Жениться собрался?

– Он мне говорил.

– А зачем вам спешить? Он же еще не отслужил свой срок.

Надя промолчала.

– Может быть, есть другие причины? – допытывался Ромашков.

– Ну, знаете... Я лампу при нем не тушила, не такая... – Девушка покраснела и отвернулась.

– Извините меня. Я вам верю и вижу, что вы хорошая девушка. Да и Нестеров замечательный парень. Надо помочь ему отлично закончить службу. Ближе узнаете друг друга, тогда совет да любовь, как говорится!

– Значит, еще больше года ждать!

– А как же невесты и жены фронтовиков по четыре года, даже больше ждали? Подождете, еще крепче полюбите. Мне думается, что так нужно поступить.

– А вы откуда знаете, как надо любить? У всякого по-своему, Надя выразительно посмотрела на капитана и заставила его сильно смутиться. – Вы еще сам-то не женатый. Вот влюбитесь по-настоящему, тогда узнаете.

– Постараюсь, – улыбнулся Ромашков и, чувствуя на себе чей-то взгляд, невольно оглянулся. Шагах в пятнадцати за ними шла Настя в зеленых спортивных брюках, в сиреневой майке и тихонько напевала какой-то легкомысленный мотивчик.

– Ваш-то помощник вчера с ней познакомился и крутился, как петушок... Все люди – человеки и пограничники тоже, – вздохнула Надя.

– Да, да... конечно, – пробормотал Михаил. – Надеюсь, что весь разговор останется между нами?

– Не беспокойтесь. Я не болтлива. – Немного подумав, строго добавила: – А Ивана отпустите на час, я сама с ним потолкую. До свидания, товарищ капитан, бувайте здоровеньки.

Взмахнув рассыпавшимися на плечах косами, девушка повернулась и побежала навстречу Насте.

Глава десятая

Еще в детские годы Миша Ромашков тайно от родителей и школьных учителей завел себе дневник. Оставаясь наедине, он доставал из укромного местечка свои книжечки, просматривал и продолжал записывать все, что интересовало и тревожило его юношеское воображение. Со временем это вошло в привычку. Однако в последующие годы дневник велся неаккуратно. Вспомнил о заветных страничках во время службы на Курильских островах после трагического шторма. Несколько подмоченных записных книжек с расплывшимися на страничках буквами, когда он их бережно разгладил, высушил и перечитал, оказались самым дорогим воспоминанием о прошедшей юности.

На этих страничках с выцветшими чернилами жил со своими несуразными фантазиями и Петя Пыжиков, тихонько таскавший у отца папироски и клятвенно жевавший хлебные крошки, и какая-то девчонка Райка с косичками, как пеньковые веревочки, за которые часто дергали озорные мальчишки. Михаил перечитал тогда все – от первой до последней строчки.

На другой же день была заведена новая тетрадь – более объемистая, в твердом переплете, куда и стал Михаил записывать, правда не так регулярно, свои зрелые размышления.