355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Хюлле » Касторп » Текст книги (страница 4)
Касторп
  • Текст добавлен: 21 марта 2017, 06:30

Текст книги "Касторп"


Автор книги: Павел Хюлле



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

IV

Госпожа Хильдегарда приняла его в столовой совершенно преобразившаяся. Во-первых, сильное впечатление производил ее наряд: к обеду она переоделась в черное платье из тафты, перевязанное серебристой лентой. Волосы, раньше собранные в банальный пучок, теперь свободно падали на плечи. От внимания Касторпа не ускользнуло и то, что их светлый оттенок резко контрастировал с темным платьем. Во-вторых – что показалось ему куда более странным, – вдова обер-лейтенанта императорского гусарского полка за предшествовавшие обеду три четверти часа изменила не только свой облик, но и манеру поведения. Увидев в столовой, как она коротко и деловито отдает распоряжения, в основном жестами, он поверить не мог, что это та самая особа, которая только что извергала потоки ненужных фраз. При всем при том во время обеда явственно ощущалось некое напряжение между хозяйкой и прислугой. По совершенно непонятным Касторпу причинам верховодила скорее девушка, нежели госпожа Вибе. Похоже было, хозяйка боялась чем-либо задеть прислугу. Приносимые из кухни кастрюли та ставила на подсобный столик с громким стуком, а жаркое из телятины и брюссельскую капусту выкладывала на блюда едва ли не с вызовом. В такие минуты госпожа Хильдегарда Вибе опускала глаза в тарелку и лишь по окончании критического момента устремляла взор прямо на Касторпа, будто извиняясь за свое смущение или надеясь обрести в нем тайного союзника. Однако молодой человек, ничем не выдавая своего интереса к происходящему, оставался нечувствительным к этим уловкам. Лишь к концу второго блюда неестественную, что ни говори, тишину прервала раздумчивая фраза хозяйки:

– Видите, в Берлине все было иначе.

Касторп только кивнул, не рискнув подхватить тему, поскольку в голосе вдовы прозвучала такая нескрываемая тоска по прошлому, воплощенная в одном волшебном слове «Берлин», что следовало ожидать долгого рассказа о чудесной жизни в столице бок о бок с обер-лейтенантом. Однако ничего подобного не произошло. Проглотив очередной кусок и отпив глоток воды, госпожа Хильдегарда Вибе сообщила:

– Разумеется, господин Касторп, за небольшую доплату вы можете у нас столоваться. Похоже, еда вам нравится, раз вы взяли добавку жаркого.

– Я ведь писал, – невозмутимо ответил молодой человек, – что не знаю, позволит ли мне у вас обедать расписание. Если перерывы между лекциями будут слишком короткими, мне не хватит времени доехать сюда из политехникума и вернуться, не опоздав на занятия. Позвольте отложить решение до завтра. Что же касается платы за сегодняшний обед, то я заплачу немедленно. И за добавку, конечно, тоже: жаркое вправду отменное.

– Вот сейчас я вижу, что вы и в самом деле из купеческой семьи, – по лицу госпожи Вибе пробежала улыбка, больше похожая на гримасу. – Но зачем спешить? Я не только деньги имела в виду.

– Вероятно, я не совсем правильно вас понял, – хмыкнул Касторп. – Относительно ванной, во всяком случае, я уже решил. Мне бы хотелось пользоваться ею каждый день, скажите только, сколько это получится в месяц.

Госпожа Вибе явно ждала, когда прислуга соберет грязную посуду и покинет столовую. Как только та вышла, она перегнулась через стол к собеседнику и прошептала:

– Я нуждаюсь в обществе. Вам следует знать, что я опасаюсь этой девушки. И чем дальше, тем больше.

– Так почему же, – громко ответил Ганс Касторп, – вы ее не уволите и не поищете другую?

– Ради бога, – госпожа Вибе выглядела не на шутку испуганной, – тише, пожалуйста! Вы даже представить себе не можете, что бы случилось, если бы она это услышала.

Молодой человек кивнул и, откладывая салфетку, сказал:

– Большое спасибо, госпожа Вибе, но мне уже пора. Скоро четыре, и у меня остается только час, чтобы уладить формальности.

– Так вы еще не были в политехникуме? – удивилась вдова. – Сейчас мы подадим кофе с пирожными!

– Я прогуливался без цели – ведь все необходимые документы лежали здесь, в моем чемодане. Куда мне было деваться, если ваша прислуга утверждала, что ни о чем понятия не имеет? Простите, но я уже опаздываю.

С этими словами Ганс Касторп отвесил хозяйке поклон и быстро вышел из столовой, едва не столкнувшись в дверях с кухаркой. В этот краткий миг между ними будто проскочила электрическая искра. Касторпа неприятно поразил даже не запах, исходящий от волос и передника девушки – странное сочетание кипяченого молока, корицы, мучной заправки и обыкновенного пота, – а ее взгляд, которым она прямо-таки хлестнула его по щеке. Когда через несколько минут он уже стоял на трамвайной остановке, раздражение нимало не улеглось, напротив – Касторпу казалось, что оно вот-вот достигнет апогея и закончится все это длительной мигренью, чего сейчас ни в коем случае нельзя было допустить. «У меня нет никаких порошков, – лихорадочно думал он, – надо зайти в аптеку; ох, что за люди, откуда такие берутся, поживу тут месяц и за это время подыщу квартиру получше, обязательно нужно заняться поисками».

Решив так и несколько приободрившись, он сел в трамвай, однако, взглянув на кондуктора, едва не застонал от отчаяния, ибо это был тот самый гнусный тип, который утром так безобразно с ним обошелся. «Какого черта! – подумал Касторп. – Видно, понятия „вторая смена“ здесь не существует; интересно, неужели вагоновожатые тоже ездят по этому городу с раннего утра до поздней ночи? Очень разумно, ничего не скажешь», после чего произнес требовательно:

– Один до политехникума!

Кондуктор весьма любезно улыбнулся и протянул пассажиру продырявленный билет, а затем и сдачу. Поскольку Касторп вручил ему просчитанную до пфеннига сумму, вероятно, произошла ошибка, которую следовало незамедлительно исправить.

– Я не имею права на льготный проезд, – поспешил объяснить он. – Если быть точным, студентом я буду считаться начиная с завтрашнего дня, то есть со дня зачисления!

– Да ну их, эти формальности, – ответил кондуктор. – Езжайте спокойно и не морочьте себе голову!

Как и в прошлый раз, несколько пассажиров уставились на Касторпа. Дабы избежать дальнейших осложнений, он сдался и сел на свободное место, нисколько не успокоившись: во всем, что с ним происходило с утра – включая и этот инцидент, – было что-то глубоко неправильное, какое-то странное нарушение привычного ритма, что особенно тревожило, так как касалось вещей не очень существенных. Наверно, не стоит добавлять, что до сих пор нашего героя воспитывали – и он это крепко-накрепко усвоил – в убеждении, что должный подход к жизни вырабатывается из правильного отношения к мелочам. Трамвай уже давно миновал рыночную площадь с часовой башней и начало улицы, над крышами которой возвышался костел, выстроенный в претенциозном неоготическом стиле. Касторп, однако, не обращал на такие детали внимания. Ко всем докучливым событиям, которые в тот день, будто черные бусинки, нанизывались на невидимую нить времени, добавилось еще одно. Только сейчас, рассеянно глядя на проплывающие за окном трамвая дома, Касторп понял суть некоего наблюдения, сделанного им в столовой госпожи Вибе. За обедом он несколько раз мельком поглядел на портрет обер-лейтенанта. Мундир с галунами, головной убор с изображением черепа, аксельбанты и эполеты, видно, до такой степени истощили фантазию художника, что лицо на портрете получилось совершенно невыразительным. Лишенное индивидуальности, практически незапоминающееся, оно, казалось, просто заполняло пустой овал среди ярких гусарских аксессуаров. Однако во взгляде обер-лейтенанта Вибе крылось что-то, обеспокоившее Касторпа. Быть может, просто свет неудачно падал на холст, но сейчас, в разогнавшемся трамвае, который на круто спускающейся вниз улице развил максимальную скорость, Касторп почувствовал неприятную дрожь, осознав, что лицо обер-лейтенанта Вибе – по крайней мере какой-то своей частью – поразительно схоже с лицом мерзкого типа, заговорившего с ним возле казарм. Как сказал этот рыжий? «Не для барчуков служба». Он попытался вспомнить хриплый, противный и одновременно насмешливый голос. И чем дольше думал, тем больше убеждался, что между рыжим и обер-лейтенантом Вибе существует какая-то связь или, кто знает, возможно, они состоят в близком родстве. С другой стороны, стоит ли удивляться, что у покойного обер-лейтенанта есть в городе двоюродный или даже родной брат, да и какое это может иметь значение? Касторп не верил в приметы, предсказания, ворожбу, и его рациональный ум загодя исключал метафизический характер любых – пускай и необычных – событий. Так чего ради забивать себе этим голову? За секунду до того, как сойти с трамвая, он подвел итог, сводившийся к следующему: незачем углубляться в эту историю, надо просто принять как очевидное, что возле казарменного учебного плаца он повстречался с родственником обер-лейтенанта Вибе.

Было уже без четверти пять – надлежало поторопиться. Улица, ведущая к главному зданию политехникума, расположенному на невысоком холме, в будущем обещала стать красивой тенистой аллеей. Пока же виден был лишь ее замысел, словно бы составленный из маленьких деревьев скелет, левым боком прилегающий к кладбищу, а правым – к выстроившимся в ряд двухэтажным кирпичным домикам. От внимания Касторпа – хотя он теперь шел очень быстро – не ускользнула эта симметрия. И кладбище, и домики были новехонькие, то есть можно было сказать, что жилища по обеим сторонам аллеи Госслера ждут новых обитателей; это сравнение позабавило Касторпа, и настроение у него улучшилось. Слегка запыхавшийся, он без пяти минут пять вошел в канцелярию факультета кораблестроения и положил на стол чиновнику полный комплект необходимых документов – кроме тех, разумеется, которые были заранее высланы по почте. Все происходило в почти полной тишине: долговязый канцелярист с усохшей физиономией выразительно посмотрел на стенные часы, после чего отыскал в списке первокурсников фамилию Касторпа. Проверка заняла у него не больше пяти минут.

– Вам понадобится общежитие? – спросил он под конец с явно скрываемым, но все равно ощутимым польским акцентом.

– Пока у меня есть жилье, – ответил Касторп.

– Где, позвольте узнать?

– Вжещ, Каштановая улица.

– Это ведь почти Олива! – удивился чиновник. – Не нашли ничего поближе? Здесь сдается много комнат. В перерывах вы бы даже успевали вздремнуть. А поездки? Они денег стоят; не станете же вы ездить на велосипеде!

– Отличная мысль, – усмехнулся Касторп. – Правда, почему я сам не догадался? В таком случае прошу порекомендовать мне магазин, где продают велосипеды.

Канцелярист сдвинул очки в проволочной оправе на кончик носа, чтобы получше разглядеть собеседника.

– Шутить изволите, – беззлобно сказал он. – Хоть мы и на берегу моря, как Гамбург, откуда вы прибыли, снег у нас, бывает, лежит с начала ноября до середины марта. Это Восток, в чем, впрочем, вам еще не раз предстоит убедиться. Вдобавок к велосипеду я бы посоветовал купить лыжи и коньки, особенно пригодятся последние, когда после дождей ударит мороз и наши тротуары превратятся в каток. Вы читали Гоголя? В переводе, разумеется.

Касторп, с интересом слушавший гладкую речь канцеляриста, искренне удивился.

– Гоголя? – повторил он. – Нет, никогда не читал. Но что у Гоголя может быть общего с велосипедами? Вы имеете в виду российские морозы? Непогоду?

– Я имею в виду состояние тротуаров в нашем городе, и особенно в том районе, где вы сейчас проживаете. Знаете, сколько народу каждый год попадает на стол к хирургу из-за отвратительной поверхности наших тротуаров? Из-за плохого освещения? Несвоевременной уборки снега? Из-за ремонтов? Вот, пожалуйста, – он полез в ящик и протянул Касторпу тоненькую брошюрку в картонном переплете. – Здесь я все это описал. По статистике больше всего переломов конечностей именно во Вжеще, далее следуют Оруня, Нижний город, Осек и Старое предместье. А знаете почему?

Пока Касторп рассматривал тщательно вычерченные схемы отдельных предместий, диаграммы и длинные столбцы цифр, канцелярист продолжал:

– А вот почему: отцы нашего города почти никогда не заглядывают в эти районы. И даже если заглянут, то увидят все только из коляски или автомобиля. Жаль, что на заседания муниципального совета нельзя отправиться на аэроплане, верно? Тогда бы мы уже нигде не чувствовали себя в безопасности. Вот, – он забрал у Касторпа свою брошюру, чтобы отыскать нужную страницу и постучать по ней пальцем, – вот сколько теряет на этом в год страховая касса и сколько простой обыватель. А здесь, – он перевернул страницу, – я с помощью теории вероятности рассчитал, какова связь между несчастными случаями и выходами из дома. Понимаете? Дело вовсе не в том, как долго мы пребываем вне дома – пятнадцать минут или десять часов, это не имеет значения. Важно другое: сколько раз на протяжении единицы времени – примем за такую единицу восемь часов, поскольку это одна треть суток, – итак, сколько раз на протяжении единицы времени вы выходите из дома и в него возвращаетесь.

К сожалению, у Ганса Касторпа не было опыта общения с подобными личностями. И ему ничего не осталось, кроме как вежливо, преодолевая скуку, выслушать историю службы канцеляриста в магистрате, откуда его выгнали в результате заговора и подлых интриг. Было уже двадцать минут шестого, но ничто не предвещало скорого конца монолога, который теперь разворачивался вокруг темы городских скверов и нечистот, оставляемых там собаками.

– Если бы все эти кучи, – доказывал канцелярист, – собирать в специальные емкости и вывозить в городской питомник роз, годовое производство этих прекрасных цветов могло б возрасти на семнадцать процентов! Об этом я тоже написал, погодите, сейчас я найду экземпляр.

Когда чиновник принялся рыться в столе, Касторп, наконец набравшись решимости, сказал:

– Да, но я уже должен идти, благодарю вас, это, разумеется, очень важно, – после чего, даже не попрощавшись, поспешил покинуть канцелярию.

Под высокими сводами просторного коридора эхом отдавались его шаги. Почти все двери по обеим сторонам были открыты, и взору Касторпа то и дело представали пустые аудитории. Их вполне объяснимое молчание почему-то действовало угнетающе. «Совсем как будто я расстаюсь с этим местом, – подумал Касторп. – А ведь мне предстоит провести тут целых четыре семестра!»

По правде сказать, еще больше его угнетало то, что на сегодняшний день у него уже не было никаких планов. Октябрьские сумерки ничего приятного не сулили, и уж конечно меньше всего его привлекала перспектива вернуться в квартиру на Каштановой и сразу лечь спать. Шагая вдоль кладбища к трамвайной остановке, он с улыбкой вспоминал Кьекерникса. Мимолетная мысль, а не навестить ли попутчика и не пригласить ли его в гостиничный ресторан на ужин со спаржей и портером – хоть и очень соблазнительная, – немедленно получила разумную отповедь. Случайное знакомство не давало права на приятельские вольности, и даже если б он рискнул пренебречь условностями, тотчас напомнили бы о себе его финансы.

Так что Касторп окончательно отверг эту идею и решил поехать в центр. Ожидание трамвая он скрашивал размышлениями о времени: с голландцем они распрощались менее двенадцати часов назад, однако казалось, что после завтрака в гостинице «Deutsches Haus» прошло по крайней мере несколько дней. Еще дальше отступила панорама Старого города, которая открылась нашему герою с борта маленького «Водяного». Детали пейзажа настолько глубоко запали в память, будто произошло это давным-давно, а вовсе не сегодня утром, меньше чем через два часа после восхода солнца над заливом. И хотя так оно и было, Касторп, пытаясь разглядеть номер подъезжающего трамвая, пришел к забавному заключению: если бы посчитать возможной вещь, по законам физики совершенно невозможную, а именно: что время в Гданьске течет гораздо быстрее – скажем, вдвое быстрее, чем то, которое отмеряли старые часы в квартире дядюшки Тинапеля, – он бы, проучившись здесь четыре семестра, вернулся в Гамбург не на два, а на четыре года старше. Интересно, обратил бы кто-нибудь на это внимание? Наверно, чтобы произвести должное впечатление хотя бы на фрейлейн Шаллейн, следовало бы эту цифру возвести уже не во вторую, а по меньшей мере в четвертую степень. Да, в четвертую, поскольку тогда даже достопочтенный консул вынужден был бы спросить его по возвращении: «Дорогой мой, что с тобой, ты как-то странно выглядишь, не переутомила ли тебя эта учеба на Востоке? Говорил я, что ничего хорошего тебя там ждать не может! Посмотри в зеркало, у тебя уже появились седые волосы, куда же это годится!»

Из трамвая, с ужасным скрежетом затормозившего на остановке, одна за другой высыпали группки студентов. Суете и толчее сопутствовали громкие восклицания: кто-то кричал, что надо проехать еще одну остановку, кто-то – что это глупая шутка и надо поторопиться, потому что в «Café Hochschule[16]» все столики займут те, кто приехал на предыдущем трамвае. Касторп, успевший в последнюю минуту протолкнуться к задней двери вагона, вдруг решил положиться на волю случая: повернулся и смешался с толпой молодых людей, будто вместе с ними приехал.

– Дружище, – обратился к Касторпу рослый коротко остриженный блондин, – слыхал, что в этом кабаке сегодня и завтра у нас скидка двадцать процентов? Каждая пятая кружка задаром – вот это я понимаю!

– Слыхал, – ответил Касторп. – Интересно только, на закуску скидка тоже распространяется?

Блондин расхохотался, хлопнул Касторпа что было сил по спине и взревел во всю глотку:

– Ты отличный малый! Меня зовут Николай фон Котвиц, а тебя?

– Ганс Касторп, – протянул он блондину руку, – из Гамбурга.

Вместе со всей компанией, возглавляемой студентом в форменной студенческой фуражке, они перешли на другую сторону Большой аллеи.

– А я из Кёнигсберга, – захохотал Николай фон Котвиц, – проучился один семестр на юридическом, пока не выгнали! Думаешь, я пожалел? Не жалел ни секунды! Безмозглыми башками тамошних преподавателей только гвозди забивать. Каждый мнит себя Кантом! Я хотел пойти в армию, но мой старик, хоть и тупой юнкер, твердит: «Учись, и баста, иначе ни гроша не получишь!» А ты?

– Я? – Касторп не сразу нашел, что ответить. – Видишь ли, я собираюсь строить корабли, меня это правда интересует, что же касается денег, то… как тебе сказать… – замялся он, поглядывая на румяное лицо юного барона.

К счастью, никто, даже спрашивавший, не ждал от него ответа. Толпа студентов вливалась в «Café Hochschule», точно молодое вино в старую бочку. Верховодили корпоранты. Они так небрежно отодвигали стулья, так громко покрикивали на кельнеров, так уверенно швыряли на вешалку свои фуражки, так быстро опорожняли первые кружки пива, что Касторп, застенчивый по природе, в этой живой, пульсирующей, бесформенной массе совершенно растерялся. Когда минуту спустя в задымленном зале загремел первый куплет песни «Эх, как славно пиво пить до десятой кружки…» и длинная физиономия фон Котвица, маячившая напротив, побагровела от вокальных усилий, Касторп, отхлебнув изрядный глоток пива, закрыл глаза. Ему казалось, что он в жарком машинном отделении «Меркурия», где каждое движение силовой установки отдается дрожью на палубе и в переборках, а густой запах смазочных масел мешает дышать. Десятки кружек ритмично колотили по столикам. Протяжное «оляй-ля-ли, оляй-ля-ло» на две-три секунды приподнимало сгрудившиеся вокруг столиков тела, после чего волна снова опадала на стулья – до следующего прибоя.

– Вам нехорошо? – услышал он прямо у себя над ухом. – Хотите выйти на свежий воздух?

Это не был фон Котвиц – тот минуту назад, без тени смущения расслабив пояс, отправился в уборную.

– На свежий воздух, – повторил Касторп, – да нет, не обязательно. А кто вы? Меня зовут Ганс Касторп, и я приехал сюда…

– Учиться, – со снисходительной усмешкой перебил его незнакомец. – Вы ведь это хотели сказать, верно? Ну что ж, разумеется, все мы приехали сюда с одной целью. Но не все одинаково относимся к этому варварству!

Поскольку на лице Касторпа отразилось удивление, незнакомец немедля приступил к разъяснениям.

– У всех студенческих корпораций есть общее свойство: собравшись вместе, корпоранты ведут себя как в хлеву! Этот рев! Эти бесконечные вопли! Вам нравится? Наша немецкая песня не имеет, не желает и не будет иметь с этим ничего общего. Я руковожу здешним кружком «Vogelwander»[17], очень приятно, господин Касторп, Вильгельм Штокхаузен, для вас просто Вилли.

Касторп пожал ему руку – в тот самый момент, когда за столик вернулся Николай фон Котвиц.

– Ну конечно, – сказал барон очень громко, перекрикивая общий гвалт. – Вижу, охота за душами началась! Гляди, – он шутливо погрозил Касторпу пальцем, – закончишь свои дни в отрепьях, с посохом в руке, на большой дороге.

– Лишь бы не с пером в…! – добавил кто-то поблизости.

– С пером в штанах, – докончил другой голос.

Последнее замечание вызвало сущий ураган. Из десятков глоток вырвался оглушительный хохот, кружки застучали по столам. В противоположном углу затянули очередную песню, темой которой было совместное питие. Вилли Штокхаузен, едва кивнув, что могло – но вовсе не обязательно должно было – означать, что он попрощался с Касторпом, направился к выходу, огибая взмыленных кельнеров. Сейчас им приходилось туго: каждый держал в обеих вытянутых кверху руках по подносу, уставленному налитыми до краев кружками, выстроившимися в искусную пирамиду. Кельнеры напоминали циркачей; один – вероятно, чемпион местных ежегодных соревнований – умудрился водрузить на голову третий поднос. Провожая его взглядом, Касторп вдруг увидел в другом конце серого от табачного дыма зала, у самой двери, Вилли Штокхаузена в смешной зеленой шляпчонке с перышком. Уже на пороге он повернулся на каблуках и – на сей раз явно адресуясь к Касторпу – на прощанье помахал рукой.

– Экий прилипала, – поморщился фон Котвиц, покачав головой над кружкой. – Тебе не кажется? Крутится среди нас невесть зачем!

К счастью, в зале снова запели, и Касторп мог, еле слышно подпевая, спокойно допить свою кружку. Больше он пива не заказывал. Под предлогом того, что ему нужно в уборную, не прощаясь с фон Котвицем, он выбрался из-за столика. Ему удалось – вопреки здешним обычаям – расплатиться у стойки и покинуть «Café Hochschule»; никто не попытался его задержать. Если, конечно, не считать грозного взгляда наследника престола принца Фридриха Вильгельма – облаченный в мундир местного гусарского полка, тот с олеографии взирал на сплоченное будущее своего великого народа.

Чтобы удовлетворить естественное любопытство читателя, расскажем все-таки, чего избежал наш герой тем вечером. Так вот: во-первых – еще дюжины песен, именуемых буршевскими[18]. Песенная традиция, почти столь же старая, как и наши почтенные университеты, в тот год безусловно внесла в город над Мотлавой свежую, живительную струю, что явно пошло на пользу, например, Королевскому высшему техническому училищу, куда записался Ганс Касторп. Совсем недавно торжественно открытое императором Вильгельмом, оно было – формально – первым высшим учебным заведением этого достойного города с момента его основания, то есть за девятьсот с лишним лет. Далее: кроме живительного духа буршевских песен Касторп избежал также по меньшей мере десяти кружек местного пива, которое – что необходимо отметить – было слабее гамбургских сортов пльзеньского. Чего же еще? Наш герой не слышал речей ни председателя корпорации «Германия», ни председателя корпорации «Пруссия», который воздал должное принципам братства, выпив залпом литровую кружку пива. С легкостью завязываемые знакомства, тосты за здоровье сидящих за соседними столиками, громко рассказываемые анекдоты, похлопывания по спине и плечу новых членов студенческого сообщества – и этого избежал в тот вечер Ганс Касторп. Выйдя из «Café Hochschule», он неторопливо зашагал вдоль вековых лип Большой аллеи.

Было уже темно. Влажный воздух принес туман. К осеннему, еще теплому запаху листьев примешивался пронизывающий холод. Касторп не выбирал направления и только через несколько минут понял, что идет вдоль кладбищенской ограды. Редкие газовые фонари отбрасывали тусклый, слабый свет. Касторп был голоден, но идея отправиться в такую пору на поиски ресторана показалась ему еще хуже той, что привела его с толпой студентов в «Café Hochschule». «Надо будет поесть сухарей, – подумал он. – Какое счастье, что Шаллейн и сухари положила в багаж… Как же она выразилась? „Неприкосновенный запас, мало ли что“». Ему вспомнился ее саксонский акцент и вечно озабоченное лицо. Наверно, повстречайся они сейчас, она бы воскликнула радостно: «Говорила я?!», хотя, по правде сказать, сухарями и мешочками трав фрейлейн Шаллейн снабдила его на случай несварения желудка, а не из опасения, что ему нечего будет есть.

Скорее услышав, чем увидев замедляющий ход трамвай, Касторп ускорил шаг и пересек пустую мостовую. Уже подходя к остановке – хотя и сосредоточившись всецело на попытке разглядеть номер трамвая – он сообразил, что за ним кто-то идет. Впечатление было такое, будто незнакомый мужчина буквально выплыл из-за кладбищенской ограды, а затем перебежал мостовую исключительно для того, чтобы вслед за нашим героем вскочить на площадку трамвая. Само это, однако, вряд ли бы испугало будущего кораблестроителя. Туман, пустая по случаю позднего часа аллея, кладбище – ничего особенного тут не было. Беспокойство овладело им только тогда, когда, получив от заспанного кондуктора билет, он посмотрел в ту сторону, где уселся незнакомец. Неужто ему померещилось? Что это – осенняя фата-моргана, результат смешения темноты, желтоватого освещения и тумана? Хотя нет, зрение его не обмануло. Это был тот самый рыжеволосый коротышка, который повстречался ему утром возле казарменного плаца. Мерзкая, что ни говори, физиономия. Ну а если он ошибается и между этими двоими нет ничего общего? Вполне возможно, но почему же в душу закралось незнакомое прежде острое чувство тревоги?

Таковы примерно были размышления Касторпа во время первой ночной поездки по Вжещу на трамвае. Он также не мог отогнать странные ассоциации – о них нам уже известно, – навеянные внешностью покойного обер-лейтенанта Вибе. И хотя этим мыслям сопутствовала подсознательная уверенность: «Чушь какая-то, ведь это никоим, да-да, никоим образом не может повлиять на мою жизнь, на мое поведение…» – тем не менее, несмотря даже на эту защитную реакцию, почти автоматически возникшую в противовес царящему в уме тревожному сумбуру, Касторп ощущал растерянность – и не только потому, что вокруг был чужой, провинциальный, плохо освещенный город. Хуже того: он не заметил когда, а точнее, на какой остановке сошел этот тип. Кроме вагоновожатого и кондуктора, в трамвае уже никого не было. Вдобавок ко всему, добравшись наконец до дома на Каштановой улице, Касторп сообразил, что госпожа Вибе не дала ему ключей. К счастью, парадное оказалось не заперто, но у дверей квартиры он почувствовал нарастающее раздражение.

Вначале он легонько постучался – раз, другой. Безрезультатно. Тогда он нажал фаянсовую кнопку звонка, коротко и несмело, будто непрошеный гость. Через минуту снова позвонил, и только тут в квартире послышались шаги. Открывая дверь, девка что-то неприязненно бормотала себе под нос – разумеется, это относилось к нему. Касторп собирался произнести всего лишь одну, естественную в такой ситуации фразу: «Ну, поскольку я не получил ключа…», однако, взглянув на прислугу, онемел. На ней был шелковый, расписанный китайскими драконами халат, впопыхах наброшенный поверх прозрачной сорочки, под которой явственно угадывались пышные ядреные груди. Распущенные мокрые волосы пахли солью для купания.

– Ванная занята, – сказала она, пропуская жильца в коридор. – И еще барыня просят сигару курить при открытом окне!

Вероятно, этим заявлением, которое Касторп счел возмутительным, можно было бы завершить весьма подробное описание первого дня, проведенного им в чужом городе. Однако, учитывая, что ему предстоит проучиться здесь целых четыре семестра и впереди у него совершенно неожиданные события, которые глубоко отпечатаются в его душе, побудем с ним в комнате на Каштановой еще несколько минут. Возмущение довольно быстро улеглось, стоило ему заняться своим туалетом. Моясь в тазу, он кратко проанализировал минувший день. Все бы сложилось иначе, куда как лучше, придерживайся он заранее составленного плана. Не приняв предложения Кьекерникса, приехал бы прямо на Каштановую, где застал бы госпожу Вибе и не слонялся бесцельно по окрестностям, как школяр, прогуливающий уроки. Записавшись никак не позже двух на факультет, он бы отправился в центр и – как планировал – плотно пообедал в Старом городе, в рекомендуемом Брокгаузом ресторане. Одинокая долгая прогулка по берегу Мотлавы, возвращение на трамвае при дневном свете, наконец, успешные поиски какого-нибудь уютного кафе здесь, во Вжеще, чтобы за кофе и сигарой почитать газету, – так могло, так должно было это выглядеть. Укладываясь спать, Касторп дал себе торжественное обещание. Отныне, что бы ни случилось, он будет строго, ни на йоту не отклоняясь, следовать намеченным планам. Например, завтра, после того как его фамилию внесут в список студентов, он изучит каталог библиотеки политехникума, узнает, где столовая, заглянет в Зерновой банк, а затем пойдет осматривать Старый город. Что может быть проще?

Однако заснул он не сразу. Крошка от съеденного уже в кровати сухаря застряла между зубами. Пришлось встать, отыскать коробочку с зубочистками, выковырять крошку и прополоскать рот остатками воды из кувшина. Когда он снова лег и устремил взгляд в потолок, тишину, в которую с некоторых пор погрузился дом на Каштановой, нарушили звуки рояля. Кто-то – по-видимому, в бельэтаже – играл экспромт Шуберта. Мягкая, меланхолическая мелодия, запомнившаяся Касторпу с раннего детства, показалась сейчас необыкновенно прекрасной. Но увы, приятный сюрприз был испорчен. С гораздо более близкого расстояния, а именно из ванной госпожи Вибе, до его слуха донеслись странные звуки. Они были похожи на громкие шлепки – то редкие, то следующие один за другим с очень короткими промежутками. Этим звукам сопутствовал идущий будто из-под земли протяжный стон, который – если был человеческим – мог в равной мере выражать как радость, так и страдание. Минуту спустя музыка оборвалась на середине ноты, в тот самый момент, когда мелодия после лирической, исполненной невыразимого очарования экспозиции приобрела драматическую окраску. Из ванной, а может быть, уже из коридора послышались приглушенные голоса и шлепанье – на этот раз по полу – босых ног. Так, по крайней мере, Касторпу показалось. Он перевернулся на бок, натянул одеяло почти по самые уши и наконец уснул.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю