Текст книги "Модель инженера Драницина"

Автор книги: Павел Маляревский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава VII
СТАНЦИЯ ГРАДОВСК

В эту ночь в вокзал станции Градовск вошли двое военных в черных кожаных пальто. Носильщик нес следом два желтых чемодана.

– Николай, ты подожди, а я пройду к начальству, – проговорил высокий военный в очках. Когда он распахнул пальто, все увидели орден Красного Знамени на груди.

– Иди, – ответил второй, крепкий коротыш, доставая из портсигара толстую папиросу, – только поскорей.

Около кассы вилась очередь. Женщины в шляпах, едущие на курорт, солидные хозяйственники с портфелями, набитыми контрольными цифрами. Желчный кооператор, шестой день безрезультатно отправляющий свою семью в Москву. Окошечко было закрыто, и публика с нетерпением поглядывала на часы. Первая заметила двух военных Зиночка Телянина, жена старшего помощника второго заместителя заведывающего Окрзу.

– Видите, два внеочередных, – шепнула она соседке. – Шансы падают.

– Да уж будьте уверены, – раздраженно буркнул хозяйственник. – Эти иначе как в люксе – никуда.

Высокий подошел к двери с табличкой: «Начальник станции». Стукнул.

Из-за двери раздраженно прокричали:

– Нельзя.

Дернул дверь. Закрыто.

– Не пускают, – прошептала Зиночка. Но военный стукнул еще энергичней.

Звякнул замок. Дверь распахнулась.

– Я вам русс... – начал было полнокровный мужчина в путейской фуражке.

– Проходите, – устало оборвал он недоконченную фразу, увидев военного. – Не поверите – никакого покоя нет. На три свободных места тридцать три пассажира. И все грозят, ругают, жалуются. Да вы садитесь, – и начальник станции показал на стул.

– Вчера, знаете, до драки дошло. Жена заведующего Окрздравом с женой заместителя Окрвнуторга из-за билетов дебош устроили. Стыд, срам. Кричат «мне», «мне». А в результате обе поезд пропустили.

– А я ведь тоже по этому же делу. Срочно нужно выехать в Москву.

– Броня есть? – вздохнул начальник.

– А вот удостоверение и телеграфный вызов.

– Сколько билетов?

– Два и, заметьте, вне всякой очереди. Вот вызов из Реввоенсовета.

– Тьфу, – вздохнул начальник станции. – У меня, понимаете, на этот «люкс восемьдесят два» все внеочередные. Ну да ладно, вас устрою.

– Мне бы желательно второй вагон.

– Этого не обещаю. Зайдите через полчаса. Поезд ожидается через сорок минут.

– Хорошо.

Пока шел этот разговор, в очереди царило невероятное оживление.

– Нет, я понимаю – на почтовый, на экспресс вне очереди, но почему на люкс, ведь это же невозможно, – кипятилась Зиночка. – Я всегда говорю своему Сергею, что транспорт работает ужасно.

– Пожалуй, не уедем, – испуганно вскинула глаза соседка и вторично уронила сумочку.

– А вы думаете – уедете, – желчно проскрипел кооператор. – Шиш на постном масле. Много захотели, с одного раза сесть. Я, знаете, шестые сутки дежурю. Спать разучился. Контрольные цифры с квартальными отчетами путаю. А вы – уе-е-дем.

Высокий военный вышел из кабинета.

– Ну как дела?– спросил коротыш.

– Прекрасно, – усмехнулся военный.

Коротыш оглянулся и приглушенно спросил:

– Никаких подозрений...

– Никаких. Обещал устроить.

– Сговариваются, – оживленно прошептала Зиночка, указывая пальцем на военных.

– Значит, выгорело.

Часы показывали пять минут пятого по московскому времени.

Высокий военный скрылся и через минуту вернулся, держа в руках билеты.

– Второй вагон, – торжествующе сказал он.

Коротыш довольно улыбнулся, но сразу же спрятал улыбку.

– А вдруг не соседнее купе.

– Там увидим, – бодро произнес высокий и громко крикнул:

– Носильщик!

У вокзала уже стоял состав, холодно поблескивая зеркальными стеклами международных вагонов.

Маленький японец в светлом костюме и мягких туфлях гулял по перрону. Иностранка в пижаме выглянула и скрылась. Проводник проверил билеты:

– Пожалуйте.

Прошли, расположились в двухместном купе. Захлопнув дверь, посмотрели друг на друга и беззвучно рассмеялись.

– Вот его фотография, – промолвил коротыш, – взгляни.

– Это бесполезно, – отмахнулся высокий. – Он едет загримированный. Хорошо, что Семен описал его приметы. Не забудь, он слегка картавит. Этого не загримируешь.

И снова тихо засмеялись.

– Выйдем. Надо знакомиться.

Инженер Драницин ехал в соседнем купе. Эти дни он жил словно в тумане. Все было необычайно, начиная с незнакомой бритой физиономии, кончая тем, что он, Сергей Васильевич Драницин, должен тайно ехать в Москву, что за него борются. От всего этого было и горько и, временами, как-то радостно. Вместе с ним ехал агент. Это был милейший человек. Он был в курсе всех дел и под вечер, разговорившись, не удержался и упрекнул Драницина.

– Экий вы индивидуалист, не пожелали идти в лабораторию. Вот видите, каша какая заварилась.

Инженер смущенно молчал.

Когда поезд отошел от Градовска, инженер пошел в вагон-ресторан.

Сел за столик. Неподалеку расположились двое военных: один высокий и в очках, на груди виднелся орден Красного Знамени, другой крепкий коротыш, равнодушно сосавший мундштук толстой папироски.

Инженер взял карту[5]5
  Меню.


[Закрыть], просмотрел ее и, окликнув официанта, сказал:

– Принесите, пожалуйста, пару котлет с горошком.

Он слегка картавил.

Высокий военный удовлетворенно усмехнулся и уронил еле слышно:

– Он.

Коротыш поднялся, ушел.

Глава VIII
ПРОИСШЕСТВИЕ НА ПЕРЕГОНЕ ГРАДОВСК—АНДРЕЕВКА

В вагоне номер два спят.

Но вот из купе выходит высокий военный, он без фуражки, в подтяжках, на ногах мягкие туфли.

– Скажите, когда мы будем на станции Андреевка, – спрашивает он, заглянув к проводнику.

Проводник вскакивает с койки, достает справочник, ищет станцию. Военный садится на койку и задумчиво пускает клубы дыма.

– Курите, – предлагает он проводнику.

Проводник не отказывается. Он с наслаждением затягивается дорогой папиросой.

– В Андреевке будем через два часа пятьдесят минут, – говорит он.

– Так, так – повторяет военный. – Спасибо, пойду спать. Вы меня, пожалуйста, в Андреевке разбудите. – Он встает и, шаркая туфлями, уходит.

Странно, почему у проводника кружится голова?

– Неужели заболел, – думает он, делая последнюю затяжку.

Однотонно стучат колеса. Проводник бессмысленно смотрит на фонарь, стоящий на столе. Фонарь качается и плывет, а вслед за ним плывет стена, раскачивается потолок. Он хочет встать и не может, руки и ноги не слушаются. В ушах звенит.

Однотонно стучат колеса.

Проводник тяжело валится на койку и засыпает глубоким нездоровым сном.

Приоткрывается дверь, высокий человек подкрадывается к койке, склоняется над спящим, окликает его. Проводник не слышит. Человек улыбается и шепчет: «Готов».

А в купе номер три коренастый коротыш, засучив рукава, с осторожностью, которую трудно предположить в этом человеке, занимается странным делом.

Небольшое сверло бесшумно сверлит стенку купе.

– Готово? – спрашивает высокий военный, закрывая за собой дверь.

Коротыш утвердительно кивает и достает из открытого чемодана небольшой баллон с резиновой трубкой. Трубка вставляется в отверстие. Открывается маленький эбонитовый кран. В купе слышен сладковатый запах хлороформа.

– Вставляй глубже, – шепчет высокий.

Через минуту баллон пуст.

Высокий небольшим сверлом дырявит стену. Один, два, десять отверстий. Каждое затыкается маленькой пробкой.

– Можно начинать, – шепчет коротыш.

– Через час десять минут – Андреевка, – отвечает высокий, глядя на часы. – Надо торопиться.

Маленькая пилка беззвучно режет стенку купе, соединяя чуть заметные отверстия сплошной линией. Зажав носы платками оба тяжело наваливаются на стенку, она скрипит и, качнувшись, с легким треском падает. Высокий военный пролезает в соседнее купе. На верхней койке, широко раскинув руки, лежит агент, а внизу, укрывшись с головой одеялом, тяжелым нездоровым сном спит Драницин. Коротыш открывает окно. Приторный запах хлороформа уплывает на улицу. Высокий военный достает из кармана две веревки. Быстро связывает агента. А коротыш тем временем обыскивает чемоданы.

– Есть, – шепчет он, – вот она.

Оба смотрят на небольшой стандартный чемодан. Под ручкой металлическая пластинка с надписью СВД, а внутри на темной обивке, тускло поблескивая медью и никелем деталей, лежит странной конструкции аппарат.

– Это она, – торжествующе роняет высокий.

А коротыш, скользнув взглядом по дивану, видит, что в углу лежат карманные часы. Осторожно оглядываясь на высокого, он быстро берет их.

В это время высокий оборачивается.

– Ты что, – приглушенно говорит он. – Опять за старое. Разве не помнишь условие – ничего не брать, кроме чемодана.

– Да я... – растерянно говорит коротыш.

Высокий резко ударяет по руке своего компаньона. Часы падают.

– Так-то лучше, – говорит высокий, – собирайся. Осталось двадцать минут. – Коротыш, виновато улыбаясь, закрывает чемодан, обвязывает его ремнем. Ни он, ни высокий не заметили, что часы упали внутрь чемодана.

Поезд шел медленно. Был подъем.

Высокий наклонился к окну и, не открывая занавески, в щелку вглядывался в ночную тьму. Казалось, он чего-то ждал, к чему-то прислушивался. Вдали неожиданно мелькнули две огненные точки и погасли.

– Здесь, – прошептал высокий. – Слушай.

Оба прильнули к занавескам.

Где-то впереди раздался глухой взрыв.

– Петарды, – вздрогнул машинист и рука повернула рычаг тормоза. Состав качнулся. Паровоз еще тащился по инерции. С каждым оборотом все медленнее вертелись колеса.

– Вот чертовы дети, – выругался машинист, спрыгивая на землю, – сигналы выставят и путают. Видно, путь перебирали.

Ночь была темная.

– Ничего не пойму, – зябко поеживаясь отвечал помощник. – Пойду посмотрю. А это, верно, с вечера забыли. Работали и оставили. Тронемся полегоньку, а там увидим.

Поезд медленно пошел вперед. Дорога была исправна. За поворотом вдали зеленым глазком вздрагивал семафор и светились редкие огоньки далекой станции.

А через кустарник, в сторону от полотна пробирались двое. У человека ныла рука. Он неловко повернул ее, спуская в окно инженера. И теперь тупая боль ломила предплечье. За плечами неподвижно лежал инженер. Идти было тяжело. Рядом, размахивая чемоданом, бежал коротыш. В стороне приглушенно прогудела автомобильная сирена и совсем недалеко вспыхнули и погасли лучи фонарей.

– Здесь, – облегченно вздохнул высокий.

Вышли на проселочную дорогу. Коротыш пронзительно свистнул. Навстречу выскочил человек в кожаном пальто и шлеме.

– Жду.

Помог дотащить инженера. Хлопнула дверца, и автомобиль, подпрыгивая на ухабах, быстро понесся по дороге.

Машина шла хорошо.

Бессонная ночь и волнение сделали свое дело, коротыш незаметно задремал. В утомленном сознании тяжело возникали и вновь проходили путаные обрывки пережитого.

Начальник станции, размахивая сверлом, кричал что-то кассиру. Человек в противогазе сидел за столиком в вагоне и ему вместо котлеты официант подавал часы, точно такие же, как у инженера. Глухо рвались петарды и кто-то однотонно кричал: «держи его, держи его».

Машина шла хорошо. Сильный толчок заставил его проснуться. Он огляделся. Сбоку недвижно лежал инженер. Дверцы открылись и жалобно постанывали.

Начинало светать. Коротыш хотел нащупать чемодан. Рука его скользнула по шероховатой коже сиденья. Чемодана не было.

– Федор, – крикнул он, стуча в стенку, – Федор.

Шофер остановил машину.

– Федор, чемодан исчез.

Высокий зло сверкнул глазами.

– Вы круглый идиот, – крикнул он, выскакивая на подножку.

– Понимаешь, вздремнул, открылась дверца и, очевидно, выпал.

– Жаль, что не вы, а чемодан вылетел, – процедил высокий.

– Может быть, вернуться, – посоветовал коротыш.

Над лесом тяжело тащился рассвет.

– Чтобы нас поймали. Покорно благодарю. Мне голова дороже. – Он помолчал и резко добавил. – Едем. Только я сяду сюда, – и высокий бесцеремонно вытолкнул на подножку толстяка.

Автомобиль понесся дальше.

– Человек важнее модели, – сентенциозно пробурчал высокий, усаживаясь поудобней.

В эту ночь путевой сторож Николай Сидорович Фукин возвращался с именин брата. В голове весело шумело. В небе качались звезды, и лес по бокам проселочной дороги гудел как-то по-особому – понимающе.

– Я и говорю ему: кака така колхозная жизнь, – философствовал Николай Сидорович, нетвердо шагая по луже. – Нет, ты мне мозги не верти, ты прямо сказывай – в чем есть коллектив. Скажем, к примеру...

В это время мимо, оглушительно фыркая, пронесся автомобиль.

– Эки дела, – испуганно отшатнулся отрезвевший на миг сторож. – Машина в таку пору...

Постоял, подумал, пошел.

– Вот, к примеру, машину взять, – продолжал он успокаиваясь. – О ней тоже надо понятие иметь. Хитрая штука; скажем, винтик самый, что ни на есть махонький, а она без него – стоп. Вот я и говорю, ежели, говорю, заведется в колхозе какая ни на есть гнида, так коли ее не вытравишь – стоп колхоз. Или человека взять. Что есть человек?

Сторожу стало грустно. Почему-то хотелось плакать. А лес понимающе шумел. У-у-у-у-у. Николай Сидорович всхлипнул, хотел что-то сказать, но запнулся и полетел в грязь.

– Не везет, – говорил он, сидя в грязи, – я ж говорю, что не везет. – И вдруг руки его уперлись во что-то гладкое. Сторож обшарил предмет руками.

– Да, никак, чемодан.

Он снова отрезвел и, взяв чемодан за ручку, почти бодро направился к дому.

Над лесом тяжело тащился рассвет.

Шли дни и недели. Волновались люди, выстукивали аппараты Морзе, приглушенно звонил телефон. Люди читали телеграфные распоряжения, давали указания.

Неслись поезда, увозя пакеты с сургучными печатями и надписями «совершенно секретно».

Всхлипывала в своей квартире Женя, не зная куда пропал муж, и часто думала о фасоне нового траурного платья – гладкое или нет?

Пряча в карман телеграмму «Проводили Ваню. Ждем», человек с лицом, словно из фарфора, улыбался довольно.

Девушка с каштановыми волосами спрашивала, приходя поздно вечером домой: «Есть ли письма из Энска», – и неизменно получала в ответ: «Нет, не приносили». Тогда она недоумевающе по-детски морщила лоб и ей было грустно.

Сторож Николай Сидорович Фукин каждодневно пропускал поезда, и ветер задорно играл зеленым флажком.

Люди волновались, терялись в догадках.

Но инженера Драницина не было. Он стал именем, шифром, содержанием бумаг, телеграмм, разговоров.

Часть вторая
ПОГОНЯ ЗА МОДЕЛЬЮ

Глава I
СЛУЧАЙ НА ТРАНСПОРТЕ

На станции Энск оживление. По перрону ошалело бегут пассажиры. Мелькают неуклюжие чемоданы, серые мешки, желтые деревянные баулы.

Дежурный, проходя по перрону, выкрикивает:

– Поезд номер семьдесят восемь, стоянка двадцать минут.

– Ах ты господи, только бы успеть, – бормочет женщина в сбившемся набок платке. В руках у нее по чемодану, а на спине висит туго набитый холщовый мешок.

Следом за ней, сгибаясь под тяжестью багажа, идут еще две женщины помоложе. В зубах у них билеты.

Проводник, ленивым взглядом окинув багаж, говорит:

– Не пущу. Вещей больно много. В багаж надо сдавать.

Женщина постарше обалдело смотрит на проводника.

– Да рази так можно, да много ли вещей-то у нас, – говорит она захлебываясь и обращаясь то к проводнику, то к спутницам.

– Подумаешь, каки таки вещи, так, видимость одна, – вторят ей товарки.

Проводник взглядывает искоса и, сплюнув, цедит сквозь зубы:

– Деревенщина.

– Да чего вы стоите-то? – остервенело кричит та, что постарше.

– Чего на него смотрите-то? Лезь.

Женщины хватают багаж и бестолково лезут в вагон, но проводник быстро захлопывает дверь.

– Но-но, не лезь, это вам не постоялый двор.

Все трое растерянно смотрят на вагон и на груду багажа.

А дежурный выкрикивает.

– Поезд номер семьдесят восемь, отправление через пять минут.

Над фронтоном вокзала висит белый круг циферблата. Стрелки показывают без пяти восемь.

Женщина постарше подходит к проводнику и что-то шепчет ему на ухо.

Проводник слушает рассеянно. Наконец машет рукой и роняет:

– Ну ладно уж, лезьте.

Он отходит в сторону и, пряча в карман пятирублевку, бормочет, презрительно выпятив губу.

– Эх, бескультурность наша.

Пассажирки бестолково лезут в вагон.

Через минуту ударяет колокол, раздается пронзительный свисток и поезд медленно отходит. Женщины раскладывают багаж.

– Откуда вы, тетя, едете? – осведомляется пожилой мужчина, макая сахар в чай.

– А из Тулы.

– А зачем в Тулу ездили?

Тетя Паша, так зовут женщину постарше, тщательно рассовывает вещи по углам.

– Да вот детишкам кой-чего из одежонки прикупить надо было. Ну и поехали.

– А много, должно быть, у вас детишек, – раздается сверху хрипловатый голос.

Тетя Паша испуганно озирается. С верхней полки свешивается всклокоченная голова и искоса смотрит на открытый чемодан, в котором лежит пара новеньких с иголочки костюмов, а под ним рядами уложены груши.

Тетя Паша торопливо захлопывает крышку чемодана и толкает чемодан под полку. А он, как назло, не лезет.

Пассажир, не дождавшись ответа, вытягивается на полке.

Он лежит, не слезая, второй день. Вчера ночью у него украли чемодан и деньги и теперь он почти ничего не ест и целый день валяется, подложив под голову старую помятую кепку.

Тетя Паша, кое-как растолкав вещи, сооружает из остатков некое подобие постели и, закрыв лицо грязной тряпкой, ложится отдохнуть.

Вечером женщины достали из мешка черствый, очевидно, еще домашний, хлеб и сели пить чай.

– Послушайте, – свесился с верхней полки пассажир. – Это же черт знает что такое. У вас из корзины какая-то гадость течет и прямо мне на подушку, – и он возмущенно машет кепкой.

Тетя Паша поджимает губы и, аккуратно положив на блюдце огрызок сахара, лезет наверх.

– Сливы, видать, потекли, – шепчет она, доставая корзину, аккуратно обшитую синей холстиной.

– Детишкам везем, – виновато говорит она пассажиру.

Тот сердито хмыкает и, ворча что-то под нос, переворачивается на другой бок, и долго слышит он сквозь сон, как старуха соседка наставительно говорит тете Паше:

– Она слива ягода нежная. Она покой любит. Ты ее, девонька, перебери и которая помягче – на пирог отложь.

Поздно вечером в вагоне начались разговоры. Одуревшие от скуки пассажиры рассказывали невероятные истории о кражах и убийствах, делились сведениями о том, где, что и сколько стоит.

Не принимал участие в разговоре только хмурый пассажир. Ему хотелось есть, но наконец и он слез с полки и сел против тети Паши.

– У меня тоже, знаете, случай был, – неожиданно обратился он к пожилому мужчине, взглядывая искоса на тетю Пашу. Ехали мы в передний путь, села к нам в вагон женщина одна. Вещей у нее не пересчитаешь. Ну, вроде, как у вас, – вскользь обратился он к тете Паше.

– Ну, едем день, другой, все чинно-благородно. И вдруг, представьте себе, приходит старший, усатый такой, вид строгий и говорит так внушительно. Вы, говорит, гражданка, ничто иное как спекулянтка и я, говорит, должен вас оштрафовать.

– И оштрафовал?– раздается испуганный голос женщины помоложе.

Тетя Паша поджимает тонкие губы и сердито взглядывает на соседку.

– В лучшем случае, – сказал он таким тоном, точно сообщил невесть какую приятную новость.

– Перевесили, знаете, у этой гражданки вещи, и оказалось у ней излишка шестьдесят килограмм и три четверти. Так за каждое кило с нее по пять рублей сорок копеек взяли.

Тетя Паша бледнеет.

– Это, значит, больше трех сотен потянуло, – задумчиво говорит пожилой пассажир.

– Бывает, вот, знаете...

Разговор идет по новому руслу. Рассказы о штрафах и задержаниях так и цепляются один за другим.

– А так им и надо, – сердито говорит хмурый пассажир. – Мне, знаете, их ничуть не жаль.

Пауза.

– Уф, пить что-то хочется, – говорит пассажир. – Позвольте у вас стаканчиком чаю попользоваться, – обращается он к тете Паше.

Та пододвигает к нему чайник и, перекинувшись взглядом с соседкой, нехотя предлагает пассажиру хлеб и помидор.

– Не откажусь, – весело похохатывает пассажир, – не откажусь. Помидоры я уважаю. Очень, знаете ли, полезный плод, – и он ловко берет самый крупный помидор, другой, третий. Хвалит помидоры и поругивает хлеб. Наевшись, пассажир лезет наверх и сладко засыпает.

Поздно вечером, когда все уснули, тетя Паша с двумя женщинами выходит на площадку, и они о чем-то долго шепчутся.

– Шпиен это, не иначе как шпиен.

Назавтра в двенадцать часов должна быть станция Луки. Замечательна она дешевым репчатым луком.

Тетя Паша рано утром, отобрав в мешок десятков пять яблок, опасливо поглядывая на подозрительного пассажира, на цыпочках идет из вагона.

– Ежели взять по гривеннику за яблоко, – шепчет она, – это десять целковых, вязок восемь, а то и десять куплю.

Поезд медленно подходит к Энску – это последняя крупная станция перед Луками.

Тетя Паша бежит к лоткам и становится в ряд с торговками.

– Вот яблок, кому яблок, – выкликает она.

– Продажей занялись, – раздается знакомый голос. Руки у тети Паши деревенеют. Перед ней знакомая щуплая фигура и кудлатая голова пассажира.

– А хорошие у вас яблоки, – говорит он и выбирает самое крупное.

– Что стоит?

– Двадцать копеек, – бормочет тетя Паша.

– А ведь недорого, – говорит пассажир и спокойно подносит яблоко ко рту. – Ну торгуйте, торгуйте, мешать не буду. Только осторожней, не попадитесь, – и он отходит прочь.

Тетя Паша бежит в вагон и опять трое стоят на площадке и шепчутся.

– Шпиен. Осторожней с ним быть надо. Улещивать надо, авось не стукнет.

В полдень тетя Паша, уловив время, когда пассажир куда-то вышел, собрала обедать. Но только что сели, как кудлатый заявился.

– С главным беседовал. Знакомым оказался. Ну, того-сего, чайку попили. Он, знаете, все интересуется кто и зачем едет. Очень любопытный мужчина, и вообще интересовался...

Пассажир сел около тети Паши.

– Ну как, яблочки продали? А я, знаете, вашим фруктом аппетит только себе раздразнил.

Тетя Паша, скрепя сердце, подносит пассажиру кусок сала.

– Кушайте.

– Не откажусь, не откажусь, – весело проговорил пассажир и, отрезав полкуска, с аппетитом зачавкал.

– Хорошее сало. И много везете?

– Какое там много.

– Так, для детишек? – подмигнул пассажир.

У тети Паши что-то оборвалось в животе, она побледнела, но, не подав вида, молча налила стакан чаю.

Вечером на площадке совещание.

– Донесет, вот те крест, донесет. Измает, объест, а под конец стукнет.

– Они, говорят, проценты получают, – приглушенно шепчет женщина помоложе. – Ведь ежели вешать начнут, так у нас, поди, пудов двадцать с лишним. И что делать будем?

– А то и будем. Видели, сегодня старичок сел. Вещичек-то у него чемоданчик да подушка. Вот мы его и попросим, дескать, пусть часть вещей на себя примет, а для вероятности корзинки две-три ему на полку поставим, – поучала тетя Паша.

– А ты, Груша, со своим соседом потолкуй. Свет-то не без добрых людей. Ежели с контролем пойдут – все в порядке.

Вернулись в вагон.

Путевой сторож Никита Сидорович Фукин ехал в отпуск к дочери. Было до нее пути шесть суток да обратно шесть, отпуску же полагалось четырнадцать суток, но он все же поехал и повез гостинец. Когда тетя Паша с товарками зашли в вагон, все уже спали, только Никита Сидорович тщетно пытался размочить в воде сухарь.

– Эк его засушили, – бормотал он.

– Может, дедушка, кипятку возьмешь, – политично начала тетя Паша, подсев к старику.

– Ежели есть, не откажусь. С утра чаю не видал. А с воды-то какой толк. Так, прохлада одна.

Тетя Паша быстро соорудила чай. Выбрала из корзины пять помятых слив и пригласила старика.

Никита Сидорович размяк и поздно ночью они вдвоем с тетей Пашей кряхтя перетащили две корзины и баул под лавку старика, а его чемоданчик заложили на самую верхнюю полку.

Наутро подозрительный пассажир, как и следовало ожидать, присоединился к тете Паше и начал разговор насчет чая, но она сухо отодвинула чайник и, ни слова не ответив, продолжала дуть в блюдце и аккуратно откусывать сахар.

Пассажир покружился, помычал что-то себе под нос и, взяв шапку, произнес как-то в сторону:

– К старшему пойду, поговорить надо.

Но слова его желаемого впечатления не произвели. Тетя Паша молчала и слышно было только, как похрустывал сахар да цокало блюдце. Пассажир бегло оглядел лавку. Багажа было мало.

– Рассовала уж, – злобно подумал он и, швырнув на полку кепку, полез спать.

В Горохов прибыли ночью.

За час до прибытия на площадке, как обычно, держали совет.

– Вылезать надо осторожно, – говорила тетя Паша. – С проводником я сговорилась, он нам эту дверь откроет. Выходим, значит, трое. Я у вещей стоять буду, а вы таскать. Поезд-то только три минуты стоит.

Пока шло это совещание, подозрительный пассажир подлез под лавку спавшего Никиты Сидоровича, вытащил оттуда объемистый чемодан тети Паши, положил его наверх, и вместо него подсунул под лавку затрепанный чемоданишко старика. Когда он вынимал чемодан, то из-под плохо закрытой крышки выпала маленькая записная книжка в коричневой обложке с золотым тиснением. Пассажир торопливо сунул ее в карман пиджака.

В вагоне спали.

Прибыли в Горохов. Тетя Паша стояла на перроне и распоряжалась:

– Одно, два, шесть, восемь, десять, двадцать, – считала она узлы и чемоданы.

– Кажись, все, – охнула женщина помоложе, опуская на асфальт узел и баул.

Поезд дал два звонка.

– Ах ты, батюшки, а у старика-то под лавкой, – заахала тетя Паша.

– Сейчас, – откликнулась та, что помоложе и щукой нырнула в вагон.

Через минуту она показалась в дверях. Поезд уже тронулся и медленно шел, набирая ход.

За нее цеплялся Никита Сидорович.

– Машину украли, – кричал он, – машину.

– Отстань, старый хрыч, – кричала женщина, отталкивая старика. – Свое берем, – и она легко спрыгнула на перрон.

– Взяла, – торжествующе проговорила она, ставя вещи около тети Паши.

– А чемодан где?

– Вот он.

– Дура ты полосатая, – завизжала тетя Паша, – смотрела-то ты чем, глаза-то у тебя где были. Вместо чемодана с костюмами да с отборными грушами чужое дерьмо притащила. Ах ты господи, господи, мать владычица, и попутала меня нелегкая связаться с этими дурами, – причитала она. – Тыща рублей из кармана вон. – Около лежал обтрепанный стандартный чемоданчик. Под ручкой тускло поблескивала металлическая пластинка с буквами СВД.

– Обокрали, – кричал Никита Сидорович, – дотла обокрали, до ниточки. Машину украли и часы.

– Какую машину? – спросил кудлатый пассажир.

– Такую со стеклышками. Гостинец вез. Зять-то у меня механик.

– А ты, дед, не огорчайся. Конечно, часы жаль, а ведь только она нечаянно. Видишь, вместо своего твой взяла. Вроде как бы обменялись.

Никита Сидорович бессмысленно пучил глаза и непонимающе глядел на пассажира.

В вагоне спали.

Пассажир ловко влез наверх, покрякивая снял тяжелый чемодан.

– Это, брат, лучше твоего гостинца будет, – бормотал он, умело открывая крышку.

Наверху лежала пара новых с иголочки костюмов, а под ними плотно в ряд были уложены отборные груши.

– Так-то, дед, один тебе, другой мне, вроде как бы за услугу. А теперь полакомимся, – и он протянул старику грушу.

Никита Сидорович успокоился.

– Действительно, – пробормотал он, надкусывая грушу и поглаживая костюм, – это гостинец.

Поезд шел, напевая свою однотонную песню, мимо неслись телеграфные столбы. Гудели провода. Быть может, по ним опять проносилось имя Драницина.

Где-то люди ломали головы, отыскивая малейший след, а старик сторож, ставший на время обладателем ценнейшего изобретения, радовался, что случай дал ему взамен костюм и сотню груш.

Спекулянтка охала и с ненавистью смотрела на небольшой чемодан, за который любое правительство дало бы сотни тысяч рублей.

История с изобретением инженера Драницина вступила в новую фазу.