Текст книги "Вертеп"

Автор книги: Павел Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4

Адвоката Анну Григорьевну, выручившую из беды Алферова, звали по паспорту Аракс Ервандовна, и Мазин помнил ее еще как однокурсницу Аньку Симонову, маленькую, резкую и сердобольную. Однажды в факультетской стенгазете раскритиковали злостного неплательщика членских взносов, изобразив наглого детину, изо рта которого тянулся «язык» со словами, обращенными к профоргу: «Денег, девушка, не имею». Разумеется, подобное антиобщественное поведение получило достойную оценку на собрании. Выступили активистки, говорили о жертвах фашистского террора в Греции, о положении в Китае, о Трумэне, который грозится водородной бомбой, а потом, связав все эти опасные события, спросили в упор:

– Как же ты мог так заявить?

Детина, флегматичный троечник, лениво пожал плечами.

– Сказал как есть. Не было у меня денег.

Активистки возмутились.

– Позор! Как не стыдно! Какая несознательность…

И только Анька Симонова вдруг вскочила и почти с плачем произнесла:

– Девчонки! Ну почему вы ему не верите? У меня тоже часто не бывает денег. Чем же он виноват?

Кто-то из ребят с задних рядов под общий смех объявил:

– Внимание! Торжественная минута. Новый адвокат родился.

И, пристукивая ладонями по столу, изобразил куплет:

 
Пришел ко мне Шапиро, защитничек-старик,
Сказал: «Не миновать тебе расстрела…»
 

Шутка – шуткой, но заступницей по натуре и адвокатом по профессии Аньке стать, видно, на роду было написано. Такой она и прожила жизнь, умудрившись избежать профессиональных соблазнов, не нажив палат каменных, кроме малогабаритки в бетонной многоэтажке, но сохранив житейский оптимизм и уважение друзей, к числу которых относила и Мазина.

Когда, вернувшись от Пушкаря, он позвонил Анне Григорьевне, та звонку не удивилась, ни о чем по телефону расспрашивать не стала и сразу пригласила на чашку чая.

– Приходи, Игорь, чай очень хороший, не пожалеешь.

И не обманула, чай по нынешним временам, да и не только, оказался отменным и на вкус, и на цвет, и на аромат. Напиток бодрил, переливался рубиновыми оттенками в тонких фарфоровых чашках. Сидеть в уютной комнатке у Анны Григорьевны было приятно, и говорить с ней легко было, чему и знакомство давнее помогало, и то, что нужды хитрить и умалчивать не было.

Правда, как и со всеми, начинать пришлось с новой деятельности Мазина, чего Анна Григорьевна, подобно многим, от него не ожидала.

– Не обижайся, Игорь-джан, не ждала. Прости, даже хохотала, когда мне сказали. Вспомнила, как ты в судах показания давал, весь такой официальный, костюм почти как у секретаря горкома, галстук туго завязанный… Короче, высший советский класс. А теперь что, дорогой? Чем ты занимаешься? Неужели и разводами? За неверными супругами следишь, а? В замочную скважину подглядываешь? Жучки в спальнях устанавливаешь, а? Стоны влюбленных на пленку записываешь? Ха-ха-ха!

Мазин невольно и сам засмеялся.

– Ну, стоны пока в пору собственные записывать, сама видишь, жизнь-то из нашего университетского курса выбилась, а жить приходится.

– Выбилась, Игорь, выбилась. Многим это не по душе, а я не жалею. Пусть и частные сыщики будут. Может быть, и нам, защитникам, легче работать станет. С монолитом-то государственным тягаться трудно. Ты суду от имени жулика, а прокурор от державы, да еще самой справедливой.

– А зачем преступников защищаешь? – спросил Мазин, прекрасно зная противные аргументы и слегка заводя увлекающуюся Анну Григорьевну.

– Да ведь преступник, как только его схватишь, сам в беде оказывается.

– Это расплата.

– Нужно, чтобы платил справедливо, по счету, а не сверх меры.

– Многие считают, что, наоборот, мягко судим.

– Что ты, дорогой! Где же мягко? Упрячут человека на пятнадцать лет или под вышку подведут и гордятся! Вот, мол, я какой – на мелочи не размениваюсь.

– Ты бы всех отпустила, Аня.

– Эх, не выставляй меня дурой. Но я, как Екатерина, считаю, пусть десять виноватых избежат кары, лишь бы один безвинный не пострадал.

– Выходит, если даже Алферов виноват, ты о хлопотах своих не жалеешь?

Анна Григорьевна сразу подтянулась.

– О чем говоришь?

– К делу перешел, Анечка. Алферова-то помнишь, надеюсь. Говорят, повозилась ты с ним.

– Вот ты о ком! Как же я его забуду? Он мне два раза в год звонит: «Анна Григорьевна, трубы не текут? Кран не капает? Починим с гарантией!»

Мазин уточнил:

– Он что, в ЖЭКе работает?

– Ой, нет, Игорь, дорогой, он сам по себе. Слесарь-водопроводчик, а если по правде, настоящий алкоголик. И мне стыдно его слышать. За что ему меня благодарить, если жизнь все равно пропала?

– Но не сидит, однако.

– Он просидел достаточно, чтобы сломаться. Зачем больше?

Мазин осторожно поставил на блюдечко хрупкую чашку.

– Печальная история.

– Ах, Игорь-джан, печальная. Да тебе-то он зачем?

Анна Григорьевна заметно разволновалась.

– Я уже спросил, нет у тебя сомнений в его невиновности?

– Ты меня обижаешь, Игорь. Одно дело адвокатский долг на процессе выполнить, совсем другое – три года человека из тюрьмы вытаскивать. Без убежденности на такое не пойдешь.

– Верно, Аня, верно. Я и не сомневался. Считай вопрос протокольным. А зачем я пришел, сейчас расскажу. Послушай…

И Мазин сжато, без версий и предположений, рассказал, чем занимается и что пока узнал об исчезновении Эрлены.

Анна Григорьевна помешивала чай. Она всегда чем-то занималась, когда слушала. Шла эта манера от беспокойного темперамента, но службу служила полезную. Мало знающий ее собеседник не догадывался, как цепко ловит адвокат каждое слово, поддавался на соблазн воспользоваться «невниманием», схитрить и обычно проигрывал.

– Вот не ожидала, Игорь, совсем не ожидала такого продолжения.

– Почему же, Аня? Человек-то пропал, а смерть не доказана, вот и хочет дочка о матери правду знать. Так что, видишь, придется мне снова Алферова побеспокоить.

– Жаль, совсем жалко. Он не виноват.

– Наверно. Ты так долго его делом занималась, что выводы сделала, конечно, надежные. Верю. Но твоя задача была Алферова выручить, а моя – правду о пропавшей Эрлене узнать. Это, как понимаешь, не одно и то же. Что-то из его памяти может мне пригодиться. Или он вовсе спился?

– Когда не в запое, с ним говорить можно.

– И то хлеб.

– Но особенно не надейся, дорогой, – с сожалением предупредила Анна Григорьевна. – Не знаю, как ты его разговоришь, тема горькая, не для приятных воспоминаний.

– Понимаю. Не в первый раз замужем, – сказал Игорь Николаевич механически и тут же пожалел о сорвавшихся словах, потому что Анна Григорьевна замужем никогда не была, а Мазин, как и каждый мужчина, считал, что для женщины это большое несчастье и бестактно в доме повешенного упоминать о веревке. Но собеседница не восприняла упоминание о замужестве болезненно. Поезд ушел давно.

– Она его жизнь погубила, Игорь. Роковую роль сыграла.

– Ты, Аня, прости, как цыганка говоришь.

– Не цыганка, а старая, много повидавшая армянка. Кому в молодости придет в голову, что от некоторых заманчивых женщин бежать нужно? Что в женщине много зла бывает? А как иначе? К нам судьба несправедлива, а несправедливость зло порождает.

– Чем же Эрлена твоего подзащитного погубила? Насколько мне известно, она согласилась с ним время провести на юге. Что еще нашему брату мужику глупому нужно! Помчался мотылек на огонек и сгорел неожиданно. В чем тут вина Эрлены, пока я ее не найду, судить не берусь.

– Надеешься найти?

– Ты же надеялась, когда Алферова из петли вытаскивала.

– Дай Бог тебе удачи, Игорь, – сказала Анна Григорьевна очень серьезно. – Хотела бы тебе полезной быть. Спрашивай, если вопросы есть.

– Есть. С тем и пришел. Что все-таки, по-твоему, произошло с Эрленой?

– Я думаю, она была легкомысленная женщина. Ни мужа, ни Алферова не любила по-настоящему.

– И сбежала с третьим, неизвестным?

– Разве так не бывает? Проводница показала, что она в поезде с попутчиком кокетничала.

– Любовь с первого взгляда? Чепуха!

Анна Григорьевна не возразила, но Мазин почувствовал, что эта умная некрасивая пожилая женщина где-то в душе и в такую любовь верит. Однако романтическую версию она не поддержала.

– Не легкомысленная, Игорь, а, мягко говоря, очень легкомысленная. Могла принять соблазнительное предложение и ускользнуть от Алферова на вокзале, но тогда ее не под венцом искать нужно, а где-нибудь в ближнем ущелье.

– Глупо! Пошло.

– Что ж, бывают и такие трагедии, – вздохнула Анна Григорьевна, – душа человеческая – потемки…

– А женская – сплошной мрак? Слыхал. Но это, по-моему, не про Эрлену.

– Хорошо, дорогой, не будем спорить. Думаешь, мне не важно было ее понять, чтобы клиента своего защитить? Я обязана была любое предположение изучить. И вот тебе факты. Отъезд Эрлены подтверждает муж, их вместе на вокзале видела проводница и в подробностях, до деталей, запомнила Эрлену в пути. Алферов, в свою очередь, признал, что они договорились совместно провести отпуск.

– Но на вокзале он ее не встретил.

– Он опоздал.

– Хорош влюбленный!

– Я же сказала, Игорь, она была легкомысленная женщина, и любовь у них была курортная. Между прочим, это подкрепляло мою уверенность в его невиновности. Не те отношения, чтобы убивать друг друга. С мужем жила нормально. На свободу любовника не покушалась. Короче, у них не было смертельных проблем.

– Предположим. Пойдем дальше. Эрлена приехала, не увидела на перроне Алферова, ждать его не стала. Пошла. Куда? Куда она могла направиться, кроме санатория? Ну, предположим, зашла на почту… А он что делал тем временем? Пошел в санаторий?

– Нет, домой. В санаторий он пришел на следующий день.

– Алферов так сказал?

– Да, и это подтвердилось. Эрлена не хотела, чтобы он появлялся в санатории. Там отдыхал кто-то из ее сотрудников. Но она знала адрес квартиры, которую снял Алферов, и он ждал, что она сама туда придет. Поэтому с вокзала он поспешил на квартиру и дожидался Эрлену до следующего дня. Между прочим, это было мое главное доказательство его невиновности. Дожидаясь, он злился и пил, пока не набрался как следует и не заснул. Домик рядом с вокзалом, пять минут хода пешком. Хозяйка подтвердила, что Алферов бегал на вокзал и быстро вернулся. За эти двадцать-тридцать минут убить человека в центре города и спрятать труп так, что его до сих пор не обнаружили, просто невозможно. К тому же он и не скрывал, кого ждет, и даже срезал несколько цветков в саду у хозяйки, вернулся с ними, поделился с хозяйкой неудачей, поставил цветы в вазу и засел с бутылкой в ожидании. Все время был, Игорь, на виду.

Мазин покачал головой.

– Железное алиби?

– Приблизительно так.

– Почему же суд это сразу не принял во внимание?

Анна Григорьевна развела руками.

– Женщина-то исчезла!

– Получается не исчезла, вернее, исчезла не сразу.

– Телеграмма? Да, была предъявлена.

– Не только. Ты знаешь, кто такой Пушкарь?

– Знаю, Игорь, конечно, знаю. Как я могу не знать? Такой самоуверенный молодой человек из розыска.

– Однако объективно он был на твоей стороне? Он ведь тоже Алферова виноватым не считал, даже на конфликт с начальством пошел.

– Ах! У него свой чок был. Он считал, что Эрлену муж убил, а факты собрал его обеляющие.

– Я с ним встречался недавно. Он и сейчас мужа подозревает.

– Это он зря, дорогой, совсем напрасно. В розыске тоже нужно уметь признавать ошибки. Негибкому человеку нельзя в розыске. Он опасный человек. Он не за истину воюет, а за свой престиж, за версию. Упрямец!

– Он не упрямец, Аня. Он признает, что у мужа Эрлены алиби, что муж и сам из города в эти дни уехал.

– А суд его факты против Алферова использовал. Совсем другую трактовку дал. Если у мужа алиби, кто же еще убийца, как не Алферов? Ах, уж эти алиби! Я в человека верю. Если хочешь знать, мне малоинтересно, что твой Пушкарь каждую минуту мужа высветил. И его провести можно. Я верю в непосредственный поступок.

– Дергачева?

– Да, в благородный поступок.

– Безусловно, в пользу твоего подзащитного?

– В пользу истины. И горжусь, что помогла ему решиться. Ведь муж должен был очень плохо относиться к Алферову, верно?

– Ну, скажем, без восторга.

– Еще бы, ревность, унижение. Ты бы стал соперника спасать?

Мазин вздохнул. Он уже чувствовал бремя лет и любовные страсти все чаще холодно рассматривал со стороны, на себя не примеряя.

– Боюсь, что Отелло меня не вдохновит.

– При чем Отелло, Игорь, дорогой? А унижение?

– И он через все обиды перешагнул?

– Не иронизируй. Суд все трактовал против обвиняемого. И телеграмму, и особенно билет, который был взят Эрленой на обратный рейс. Для них это фальшивки были. Коварный замысел. Такой злодей! Ты его сам увидишь, что это за человек.

– Я на злодеев насмотрелся. Они, между прочим, очень разные на вид бывают.

– Я про Алферова говорю. Они стеной стояли на том, что телеграмму дала не Эрлена, а сам Алферов, чтобы замаскировать злодейский план.

– Ну, это легко установить. Нашли собственноручный текст?

– В том-то и дело! Телеграмма была не ее рукой написана.

– Вот как?

Мазин протянул чашку.

– Аня, подлей чайку, пожалуйста.

– Пей, дорогой! Представляешь их радость? Конечно, суд за этот текст ухватился. Посмотри, как для обвинения хорошо выходило? Какая хитрость, послать фальшивую телеграмму!

– Ну, не такой, я думаю, твой клиент идиот, чтобы руку собственную приложить.

– Ах, Игорь, приговор-то вынесли обвинительный. Как я ни старалась, даже на почте пыталась выяснить, вдруг там запомнили, кто отправил телеграмму.

– Разумеется, нет.

– Ты прав, Игорь-джан. Но я должна была. Случаются и чудеса в нашей работе, сам знаешь.

– Но не с курортными телеграммами.

– Да, девушки отмахнулись. Текст элементарный, в сезон поток таких идет, и отправители для них все на одно лицо…

– Зря съездила?

– Нет! Съездила, Игорь, я не зря. Смотрю, в почтовой толкотне – старушка. Обыкновенная старушка, озирается беспомощно, а потом обратилась к девушке, что ей показалась посимпатичнее, и просит: «Прости, дочка, Христа ради, забыла я очки дома, ты за меня телеграмму не напишешь?» Представляешь?

– Это же обычное дело. Может быть, и Алферов «забыл очки»?

– Ах, Игорь, ты совсем как прокурор говоришь, а судья сидела, баба такая самодовольная, из партийных выдвиженок, и кивала этим пошлостям одобрительно. Стыдно было смотреть!

– Стыжусь, Аня, и я стыжусь.

– А я, маленькая женщина, против них одна. Они такие грозные, самоуверенные, судья телесами меня раза в четыре превзошла, прокурор небрежно с мундира пушинки щелчком сбрасывает, заседатели щеки надули, смотрят глубокомысленно, – и все, как один, готовы освободить общество от злодея… Ну, ладно, думаю, терять мне нечего: чем я рискую, если еще за одну соломинку ухвачусь?

– Что ж это за соломинка? – спросил Мазин с интересом.

– Ах, ты скажешь, дура, а я скажу, что верю в благородство людей. И я пошла к Дергачеву и сказала: «Я понимаю, вы не можете любить Алферова. Но есть справедливость. Я уверена, вы порядочный человек. Скажите мне, ваша бывшая жена не могла обратиться за помощью, попросить постороннего человека написать текст телеграммы?»

– И что же?

– Я в нем не ошиблась, – произнесла Анна Григорьевна с гордостью.

Мазин подождал, пока она выдержит актерско-адвокатскую паузу.

– Ну, сначала, как мне показалось, я его не обрадовала, скажу честно. Но я и не ждала энтузиазма. Он молчал-молчал, а потом спрашивает: «Вы, собственно, понимаете, о чем меня просите? Своими руками спасать человека, который, возможно, убил мою жену? И не говорите, что она мне изменяла. Такое, к сожалению, не редкость. Но убийство – дело совсем другое». – «Алферов не убивал вашу жену». – «Если вы это твердо знаете, зачем ко мне пришли? Пусть суд разбирается». – «Суд его уже приговорил». – «Тем более. Я не высшая инстанция». Но я уже видела, что он борется с собой! – «Поймите меня правильно, Владимир Степанович. Вы должны помочь именно высшей инстанции. Если и она ошибется, невинный человек понесет жестокую кару, а подлинный виновник навсегда уйдет от наказания!» Тут я схитрила немножко, я не уверена, что Эрлену убили, но ему сказала так. Ты не осуждаешь мое восточное лукавство?

– По-моему, это профессиональный прием.

– Спасибо, дорогой. Он еще подумал и сказал: «Как мне все это нервы измотало! Ну, ладно. Лишь бы кончилась эта канитель поскорее. Но меня лично избавьте. По диагонали от нашей квартиры на клетке в дверь постучите и спросите у соседки, когда она в последний раз видела Эрлену и зачем та к ней обращалась. А меня уж оставьте в покое, ради Бога».

– И соседка оказалась очередной удачей?

– Подарок судьбы, дорогой. Оказывается, эта несчастная Эрлена в спешке такую глупость сделала! Включила кофемолку, та почему-то не сработала, и Эрлена решила ее пальцем подтолкнуть. Так ей, представляешь, кусочек мяса просто вырвало! Она к соседке за йодом бросилась. Так что с двумя забинтованными пальцами – указательным и средним на правой руке ехать пришлось, представляешь? И проводница видела!

– Эрл Стенли Гарднер. «Кровь для адвоката». Не возражаешь, если я тебя буду Аней Мейсон называть?

– Шутишь, Игорь-джан. А эта неисправная кофемолка человека спасла.

– Малой кровью, могучим ударом? Короче, Алферова ты спасла, в невиновности мужа уверена…

– А как же иначе? Был бы виноват, топил бы Алферова. Ведь какая возможность, а? Тот уже срок получил. Все концы в воду, если бы Владимир Степанович про кофемолку не рассказал.

– Логично, Анечка, логично. Но кто же в конце концов убил Эрлену?

– Ты же надеешься, что никто не убивал.

– Куда же она девалась? Приехала, как договорились, но с Алферовым не встретилась, отправила успокоительную телеграмму домой и тут же взяла билет на самолет. Зачем вся эта конспирация?

– Они и этот билет Алферову пришить хотели. А взят законно, по паспорту.

– Непонятно только зачем и почему. Я, Аня, твой ход мыслей пытаюсь с Пушкаревым сопоставить.

Анна Григорьевна сразу возразила:

– Не надо, Игорь, не надо. Мы совсем по-разному мыслили.

– Тем более, Аня. Ведь пришли-то во многом к одинаковому. В самом главном, между прочим. Оба отвергли виновность Алферова.

– По-разному, дорогой, по-разному. Он доказывал, что они с Эрленой встретились, поссорились, потому она и улетела, а я Алферову верю, не виделись они в Горном Ключе, и не знаю, почему она улетела.

– Однако улетела. Живая улетела. И самолет по месту назначения прибыл. Выходит, Эрлену не по ущельям искать нужно, а где-то здесь, на асфальте. И хотя о муже ее у тебя с Пушкарем мнения расходятся – ты ему без колебаний веришь, а Пушкарь только факт его отсутствия в городе признает, – оба вы Дергачева не обвиняете. Но если все именно так обстоит, от кого же Эрлена сбежала, от мужа или от Алферова, и куда делась? А что стоит ребенка так запросто оставить?

– Почему запросто? Представляю, как она по-своему девочку жалела…

– Вот именно, по-своему. Пожалел волк кобылу.

– Человека осудить, Игорь, легко. Тебе не кажется, что дочка, прощая ее, мудрее нас?

– Да не собираюсь я Эрлену судить, а осуждать – тем более. Мое дело найти ее или хотя бы убедиться, что ее нет в живых. Кстати, не говорил ли тебе благородный муж, что Эрлена присылала ему письмо?

– Письмо? В первый раз слышу. Откуда ты это?..

– Агентурные источники, – улыбнулся Мазин. – Но нуждаются в проверке. Есть версия, что он получил письмо и в нем могла быть названа фамилия настоящего возлюбленного. И очень удивительно, почему Дергачев на суде не упомянул об этом.

– Когда он письмо получил?

– Сразу после исчезновения Эрлены.

Анна Григорьевна опечалилась.

– Почему же скрыл?

– Хотел, чтобы Алферова упекли скорее всего.

– А кофемолка? Это же противоречит…

– Почему? Ты к нему после приговора пришла. Дело-то было сделано! А кофемолка могла и без него всплыть. Соседка видела и проводница. Зачем же темнить? Себе могло быть хуже.

– Игорь, я прекрасно понимаю ценность правила – все подвергай сомнению, но тут ты не прав, – возразила Анна Григорьевна.

– Недавно говорили: «Борис, ты не прав!» Ладно, Анечка, будем считать, что ты меня проэрудировала и почти убедила в невиновности и мужа, и Алферова.

– Однако ты их подозреваешь?

– Как тебе сказать… Чтобы разыскивать эту Эрлену, нужно быть твердо уверенным, что она жива. Так что, с твоего разрешения, придется их еще разок через сито пропустить. Но деликатно. Я не прокурор. Срок не требую.

– Знаю, Игорек, ты не кровожадный.

Глава 5

Пушкаря Мазин навестил в собственном доме, Анна Григорьевна жила в крошечной, но уютной квартирке, Алферов обитал в коммуналке. По возрасту и жизненному опыту Игорю Николаевичу полагалось знать, что такое коммуналка, однако человек к хорошему привыкает быстро, а привыкнув, плохое инстинктивно вытесняет из памяти, и Мазин не был исключением. Прекрасно зная, что коммуналок еще с избытком, он всякий раз, подходя к обшарпанной двери с «пультом» из разномастных звонков, испытывал чувство недоумения и стыда перед людьми, влачащими существование в подобных жилищах. Люди эти, как правило, были старыми, беспомощными до конца дней, отброшенными на обочину жизни. Это знакомое щемящее чувство испытал Мазин, отыскав на косяке фамилию «Алферов», нацарапанную на давно некрашенном дереве. Надпись тоже давно не подновляли, но понять, что написано, было можно.

Мазин нажал кнопку соответствующего звонка. Никто не откликнулся.

Он позвонил еще раз и прислушался. Отклика не было.

«Может быть, звонок не работает?» – подумал Игорь Николаевич и постучал на всякий случай.

На этот раз сигнал сработал. Послышалось шарканье, потом возня с замком, и в приоткрывшейся двери, поверх натянувшейся цепочки, появилось женское лицо того возраста, когда годы считать уже нет смысла.

– Вам кого, гражданин?

– Мне нужен Сергей Алферов.

– Ильич-то? – уточнила старуха и задумалась, видимо, решая нелегкую проблему.

Подумав с минуту, она повернулась и прошаркала внутрь квартиры, ничего не пояснив Мазину, но и не захлопнув дверь перед носом. Изнутри послышался разговор. Вторая собеседница была, очевидно, глуховата, поэтому совет двух соседок воспринимался односторонне. Открывшая Мазину старуха говорила громко и отчетливо, другая шамкала невнятно, и ее слова доносились с большими помехами.

– Слышь, Елена, вот к Ильичу человек пришел.

– Да рази он?..

– Вроде бы на поправку идет.

– Слава Богу, если…

– Вот и не знаю, беспокоить или не беспокоить.

– А ты…

В итоге решено было обратиться к самому Ильичу, примет ли. Последовал осторожный стук во внутреннюю дверь и громкий недовольный голос в ответ:

– Ну, какого хрена? Сколько вас предупреждать нужно!

– Ты уж прости, Ильич. Человек к тебе.

Прозвучало философское.

– Это еще вопрос – человек ли?..

Старуха ответила лестно для Мазина.

– Да вроде приличный человек.

– Вам все приличные, божьи одуванчики. Ну ладно, пускай.

Цепочка звякнула, открывая доступ в квартиру.

Старуха в дверях, привстав на цыпочках, шепнула в ухо Мазину:

– Ты уважь его, уважь, руки-то золотые, и поправляется как раз. Не пожалеешь.

Мазин понял, что его приняли за клиента, но объясняться соседкам не стал.

– Принимаете, Сергей Ильич?

– Куда от тебя денешься, раз пришел.

Ильич сидел на неприбранной койке, с которой свисали грязные простыни, и, приладив между колен бутылку с отечественным пивом, пытался открыть ножом жестяную пробку, но «золотая» рука заметно дрожала, и пробка не поддавалась.

– П…параша! Помоги, что ли!

Алферов протянул Мазину бутылку и нож.

Мазин открыл бутылку. Алферов поднял стоявший на полу стакан, хотел налить, но стекло дробно застучало по стеклу.

– Вот параша, – повторил Ильич. – Да ладно, мать ее… Еще разолью.

И он, прихватив зубами горлышко, потянул пиво напрямую из бутылки. Выцедив половину, оторвался и посмотрел на Мазина.

– Тебя не угощаю, у меня норма. Лишнего не брал. Вздорожало нынче пиво. Не допью, – он показал на угол, где стояло с десяток пустых и полных бутылок, – тебе же хуже. Чтоб работать, поправиться нужно.

Они посмотрели друг на друга. Судить об Алферове по нынешней его внешности алкоголика после глубокого запоя было почти невозможно. В таком состоянии все лица схожи, смазаны общей главной заботой – «поправиться». Лицо Мазина Алферова заинтересовало больше.

– А я тебя не знаю. Тебя кто направил?

Мазин повременил с ответом. Он сомневался, что Ильич достаточно поправился, чтобы вести серьезный разговор.

– Кто, я спрашиваю, направил? – повторил Алферов с раздражением. – Я без рекомендации не работаю. Я мастер-класс. И беру дорого. Слыхал? Я тебе не ЖЭК, я с гарантией делаю. Японец я, а не совок-халтурщик. А на морду не смотри. Я к тебе работать приду чисто выбритый. Ты меня не узнаешь, понял?

– Понял, – кивнул Мазин, все еще не определившись, как поступить. Он намеревался сразу же уйти, если Алферов в запое, говорить только с трезвым, и не ожидал встретить его в «промежуточном» состоянии.

– Нет, ты чего-то не понял. Услыхал, что я из запоя выхожу и на мели, потому подешевле надеешься? Не выйдет. Мне твой скептицизм не нравится. Что-то ты меня рассматриваешь нахально.

Слово «скептицизм» напомнило Мазину, что перед ним все-таки не рядовой алкаш, а «бывший интеллигентный человек» и тон его скорее бравада, чем подлинная суть, и он решился.

– У меня есть рекомендация.

Алферов доцедил бутылку.

– Не врешь? От кого?

– От хорошего человека.

– Хороших людей не бывает. Ври меньше! Лучше открой еще одну.

Мазин подчинился и протянул Алферову вспененную бутылку.

– Ну ладно, говори, – проявил тот наконец великодушие. – Интересно, кого ты за хорошего человека держишь? Кто тебя направил?

– Анна Григорьевна.

Алферов опустил бутылку, смахнул ладонью пену с губ.

– Анна Григорьевна? Сама?

– Сама.

– Чего ж сразу не сказал? Для нее у меня отказа нет. И возьму умеренно.

– Дело не в цене.

– Ну! Богатый? «Новый русский»? Придумали словечко! Я его не люблю. Я не новый и не старый, я просто русский человек. Смотри, за похвальбу зелененьких запрошу!

– Я тоже не «новый». Я к вам…

Ильич приподнялся.

– Ого! Выкаешь зря. Я свою весовую категорию знаю. Давай дело!

– Дело у меня не водопроводное.

Алферов нахмурился.

– Другими не занимаюсь.

– Я же сказал. Я от Анны Григорьевны.

Мутные и больные глаза насторожились, и Мазин увидел, что в них мелькнул страх.

– Неужто опять?

«Господи! Как же можно человека сломать! На дне, и там от страха не избавился».

– Успокойтесь. Я не органы представляю.

– А кого ж?

– Дочку Эрлены Дергачевой.

– Не понял. В глаза никогда не видел.

– Возможно. Она ведь тогда маленькая была.

Алферов потянулся к бутылке, но остановил руку.

– Значит, выросла?

– Естественно, время-то идет.

– Не знаю. Я человек конченый. Будущего не имею, за временем не слежу.

– Но прошлое-то было.

– Вот это мне тем более ни к чему. Я его забыл. В забытьи живу. Сам видишь. Я пьющий человек, а пьющие часов не наблюдают. Я все забыл.

Мазин оглядел убогую комнату, смятую койку, давно не метенный пол, стол, накрытый газетой, старый шкаф, – оглядел и подумал: «Дорого же дается такое забытье».

– Может быть, и не все забыли.

– А вы, собственно, кто такой? – перешел на «вы» Алферов.

Мазин постарался пояснить.

Ильич выслушал и впервые через силу усмехнулся.

– Какие перемены! Частный детектив к нам пожаловал, а мы в таком виде!

И, сделав усилие, Алферов встал с койки, прикрыл ее вытертым одеялом.

– Пойду прополоскаю ряху. Можете, если хотите, пивка хлебнуть. Советую из горла. Чистоту домашней стеклотары не гарантирую. Между прочим, вы знаете, что пиво раньше хлеба изобрели?

– Нет, – честно ответил Мазин.

– Ха! А еще детектив…

«Подшучивает? Неужели вылечился?»

Из комнаты Ильич вышел, однако, с трудом переставляя ноги.

Игорь Николаевич, который все еще стоял перед койкой Алферова, подошел к окну и присел на единственный в комнате стул. Ножки поползли в стороны, но стул выдержал. С соседней крыши, что подходила почти под самое окно, черный кот внимательно посмотрел на Мазина, возможно, удивившись появлению незнакомого человека.

Алферов задержался, зато успел не только умыться и причесать сивые полуседые волосы, но и поскоблить заросшие щеки.

– Хотел одеколончиком взбрызнуться, куда там! Выпил, конечно, – он сделал паузу. – Что? Шокировал? Шучу. Живу, правда, в жестком цикле – пью, просыхаю, зарабатываю на очередной запой, ну и позволяю себе. Пока хватает и без одеколона. Скрывать мне, гражданин начальник, нечего. Даже кот за окном все знает. Но я его подкармливаю иногда, чтобы помалкивал, все-таки компромат, – улыбнулся Алферов уже без натуги, но и не весело. – Бумагу для протокола захватили? Своей у меня нету. Ни к чему она мне. В переписке ни с кем не состою, мемуаров не пишу тем более.

– Анна Григорьевна опасалась, что о прошлом вам вспоминать будет тяжело, так что попробуем обойтись без записей.

– В самом деле? Святая женщина. Как она со мной валандалась! Я-то лапки опустил, к такой беде не готов был ни на йоту. Когда обвинение услышал, волосы дыбом. Это ж надо было удумать! Такое на невинного человека обрушить! Я вот иногда после запоя размышляю, а не стыдно ли мне в моем состоянии существовать? Позорить человечество! Зачем живу? Чтобы пить? Или пью, чтобы жить? Постыжусь-постыжусь немного, а потом нет, думаю, в этой жизни иначе жить и не стоит. Я, конечно, наслышан о переменах, реформах. Да и как не слыхать, если и по мне они ударили. Цены-то всех кусают. Но прижился. Руки выручают и, конечно, то, что пью запоями, а не каждый день. Успеваю заработать и отовариться. Беру свой ящик и сюда, в лежбище. Я в порядке, а вы там можете сколько угодно перестраиваться, кобылу позади телеги запрягать. Рынок рынком, а жизнь все равно гадская останется, полная параша, будьте уверены. Не нужно только лапшу на уши вешать.

– Ну уж, – возразил Мазин. – Возможно, и полезные перемены происходят.

– Не смешите. Жизнь-то, что такое? Люди. А человек, особенно русский, измениться не может. Такие, как я, останутся всегда жертвами, а сволочь наверху будет гужеваться. С другой стороны, какая разница, кто внизу, кто сверху? Это иллюзия. Один смех, как они там в Москве за власть дерутся, цепляются, стреляют. Да я на их месте давно б в Швейцарию слинял и такие бы напитки пил… Хотя по большому счету пить тоже все равно, что и где. Лишь бы градус держала. Вот так! Видите, как разговорился? А зачем? Чтобы вы мое кредо поняли. Жизнь – это срок, который в зоне отбываешь. А большая или малая зона тоже без разницы. Везде урки, везде верхние в законе.

– Не противоречьте себе, Алферов. Вы только что Анну Григорьевну святым человеком назвали. Это ж благодаря ей вы все-таки не с урками в зоне, а со старушками добрыми. Они вас жалеют…

– Ха! Поймали! Ловушка элементарная. Да, есть святые, и добрые есть. А зачем? Тоже элементарно! Исключения из правил, чтобы оттенить суть бытия, в котором дерьмо – закон, а старушки одноразовые. Так что Анна Григорьевна зря волновалась, я к вони притерпелся, и если вам нужно, а она просила, прошу. Сколько угодно! Что там случилось экстраординарного?