Текст книги "Уроки истории"
Автор книги: Павел Бегичев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Если тебя переспорили… Пьер Шанель
Может быть, годы спустя вы узнаете, что тот, кто сегодня вас переспорил, изменился благодаря сказанному вами
К. С. Льюис
Сегодня я хочу рассказать вам о том, как один юноша оказался неискусным полемистом. Жил он в 19 веке во Франции. Был сыном бедного крестьянина и звался Пьер Шанель. (При этом история умалчивает о его родственных связях с представительницей французского парфюмерного гения). Мальчик рос нюней и рохлей. Сызмальства привык уступать чужому мнению.
В юности он мечтал стать миссионером в Индии. И даже просился на миссию, и даже полемизировал на эту тему со своим епископом Белли. Но в споре проиграл. Его отправили на три года в глухую деревушку Крозе пасторствовать.
Через три года новоявленный сельский кюре сколотил таки группу единомышленников и надеялся осуществить свою мечту. Они организовали миссионерское общество Марии. Но снова Пьеру не удалось переспорить начальство, и вместо желанной Индии падре Шанель занял пост капеллана в семинарии Белле.
Однако юноша не сдался и через пять лет все таки проник в группу миссионеров. Правда, ему не удалось убедить руководство миссии насчет Индии и пришлось плыть в Океанию.
И даже на главный остров их новой епархии Пьеру попасть не удалось. Вместо благополучного острова Увеа, ему достался островок под названием Футуна. Острова этого даже не видно на карте с обычным масштабом. Только яндексовская метка поможет вам ознакомиться с местонахождением острова.
Остров Пьеру достался хоть и маленький, но красивый (Вот он слева).
И хотя сей клочок земли считался владением Франции, в то время правил там местный король. При населении менее 10 000 человек быть королем интересно: знаешь каждого подданного в лицо и можно даже попытаться запомнить имена… Кроме того, король Ало Ниулики слыл большим прогрессистом и даже отменил людоедство на вверенной ему территории. Видимо, чтобы совсем не сократить численность королевства и без того небогатого. Даже трон у короля был не золотой, а всего лишь из железного дерева.
Поначалу, местный король и Пьер Шанель поладили. Пьер с сотрудниками начали с организации, если можно так выразиться, системы здравоохранения, т. е. попросту лечили больных туземцев. Общаясь с хворыми полинезийцами, потихоньку учили язык. И выучили таки!
Дошло до того, что население стало обращаться в христианство, и даже сын вождя Ниулики решил креститься.
Этого король уже потерпеть не мог. Грезилось ему, что трон железного дерева зашатался под ним, ибо Деревянный Крест Иисуса – символ власти более основательной. Забеспокоился и глава военного ведомства – зять короля Мусумуса. Собрав вокруг себя все Вооруженные Силы Королевства, монарх прямо спросил их: «Мусумуса! Готов ли ты вступить в спор с проклятым Шанелем?»
– Всегда готов! – воскликнули Вооруженные Силы Королевства и начали усиленную гонку вооружений – т. е. вытесали себе увесистую дубину (по другим сведениям это был топор).
Кроме того, Мусумуса пошел на военную хитрость: притворился больным и вызвал «Скорую помощь». Наш Пьер не заставил себя ждать, вскоре явился и стал осматривать высокопоставленного пациента.
И тут начался самый главный диспут в жизни Пьера. Мусумуса выдвинул ряд тезисов, опровергающих истинность христианства, а именно, дубину и топор. У падре Шанеля не нашлось контраргументов и священник проиграл спор, позорно покинув не только место дискуссии, но и вообще земную юдоль.
Однако смерть любимого падре так потрясла население острова, что простодушные туземцы тут же организовали акцию протеста: пошли креститься практически всем трудоспособным населением (благо, живые миссионеры на острове еще остались).
Тело любимого падре забальзамировали по местным обычаям, завернули в полотно, погрузили в бочку и отправили в Новую Зеландию, а оттуда уже во Францию. На острове же построили каменную церковь в селении Пои. Учредили ежегодный праздник с поеданием жареной свинины с бананами в честь Пьера Шанеля, а самого неискусного полемиста провозгласили покровителем всей Океании.
Через некоторое время, уверовал и сам Мусумуса. Он прожил еще долгую жизнь, но, говорят, до смерти мучился угрызениями совести.
Завещал похоронить себя без могильного холмика и памятного камня прямо на дороге, ведущей в церковь Пои. Чтобы каждый идущий в церковь попирал ногами убийцу того, кто проиграл в споре.
* * *
История не столь поучительная, сколь утешительная.
Битва со злом – это не интеллектуальное сражение, а духовное. Поэтому, чисто интеллектуальная победа тут не решает практически ничего.
Это не значит, что у веры нет разумных оснований. Это значит, что настоящая мощь заключается не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении Духа и силы…
Ой! Кажется, это уже кто то говорил…
Ну так о чем это я?
Ободритесь, братья и сестры. И побеждайте, даже когда проигрываете. С нами Бог!
Человек, который искал свой путь. Ерофей Юрский
Устроился молодой рабочий сортировать картофель. Дело вроде бы простое: маленькие картофелины складывать в один мешок, а крупные – в другой. Но беда в том, что большинство картофелин были среднего размера. Через неделю приходит парень к начальнику и в сердцах швыряет на стол заявление об уходе.
– Все! Увольняюсь!
– Но почему? – Удивляется босс
– Решение за решением! Никаких нервов не хватит!
Из проповеди Билли Грэма
Выбор – штука непростая. Принятие решений – большая ответственность. Простой парень по имени Ерофей с ранней юности это усвоил. Родился и жил он в Греции, застав два века: 17 и 18. В конце 17–го родился, а в середине 18–го почил.
В детстве мальчик проявлял склонность к богословским наукам. Причем нравилось ему в христианстве именно многообразие востока и запада. Но человеку, родившемуся в Греции, просто на роду написано было выбрать восток. Мальчик же сомневался. Поэтому учил не только древнегреческий язык восточных отцов Церкви, но и на всякий случай – латынь.
Потом, наступил непростой для юноши выбор: жениться или избрать монашеский путь. Жениться интересно, да и родители уже невесту подыскали, а монашество кажется спасительней. Ну как тут выбрать?
Несколько лет не мог сделать выбор молодой человек. Склонялся к монашеству, но родителей ослушаться не хотел. Лишь молился. Ну тут прямо как в дурном кино, в ответ на молитвы… умирают оба родителя нашего Ерофея. Можно идти в монахи, ибо жениться теперь необязательно. Родители невесты, прослышав про такую эффективность моления юного предстоятеля, не рискнули испытать на себе силу его молитвы, поэтому юношу от помолвки освободили, а девицу спешно выдали замуж за другого.
Ерофей стал монахом и еще сильнее налег на учение. Один из богатых родственником, видя такое рвение, посулил спонсорскую помощь для изучения философии на Западе. И Ерофей вновь заколебался: поехать на запад? Или уйти на Афон?
Пошел на святую гору. Там увлекся идеей мученичества. Ушел с Афона в Константинополь (на ту пору, собственно, уже Стамбул, ибо город был центром мусульманской Османской Империи). Надеялся Ерофей, что горячие турецкие парни зарежут его во время проповеди. Начал провоцировать мусульман, но те, как назло, не реагировали.
Еще поколебавшись, Ерофей решил попробовать продолжить образование. Ушел в Валахию, а оттуда наконец решился пойти на страшный Запад. Уехал аж в Венецию.
И все никак не мог понять: чему же посвятить свою жизнь.
Ученость к тому времени приобрел столь великую, что мало было ему равных. Но червь сомнения точил Ерофея: своим ли делом занимаюсь? Правильную ли дорогу избрал?
И снова перемена в судьбе. Ерофей возвращается на Афон и решает стать аскетом. Причем непременно перещеголять в аскетизме всех предшественников. У него получается. Постами и бдениями ученый муж превращает себя в человеческую развалину. Так что не может от слабости и болезней пройти без отдыха двести метров по ровной дороге.
И тут снова идея! А не принять ли предложение жителей острова Скопело и не стать ли там сельским учителем и местным батюшкой? Опять сомнение!
Ерофей прерывает суровую аскезу, уезжает на остров и восемь лет учит детишек и юношей в разных школах, исповедует, причащает прихожан и служит Литургию.
И вот подходит старость. Не за горами смерть. А цель жизни так и не понята. Все в жизни попробовал Ерофей, а своего истинного призвания так и не нашел.
И тогда, решил наш старец умереть, подобно Господу. Т. е. среди разбойников, добровольно причтя себя к ним, облегчая их последнюю участь, проповедуя им Божью благодать.
Ерофей отправился на остров Юра – место пожизненного заключения тогдашних уголовников и встретил смерть там, среди злодеев, успев немного в деле проповеди. Но вдруг совершенно успокоившись: Вот! Наконец то сделан верный выбор.
Именно поэтому Ерофей не вошел в историю под именем «Семьянин», «Афонский», «Константинопольский», «Валашский», «Венецианский», «Скопельский».
Истории он известен, как Ерофей Юрский. Ибо единственное, что он успел сделать правильного в своей жизни – избрать место смерти.
* * *
Вот так иной, бывает, мечется всю жизнь. Меняет решения, свершает один нелегкий выбор за другим. И лишь под конец жизни находит то, к чему был призван.
Хорошо, хоть так. Иные и до смерти не находят.
Святой отступник Онуфрий Габровский
Два габровца поспорили, кто экономней в деле церковных пожертвований. И вот идет дьякон с кружкой. Первый опустил стотинку – самую мелкую монету – и победоносно посмотрел на соседа.
– За двоих, – добавил второй.
Из анекдотов про габровцев
В болгарском городе Габрове живут веселые люди. Анекдоты про габровцев, их феноменальную скупость и в то же время поразительную наивность и легкость характера снискали им прочную славу.
Однако только в анекдотах все заканчивается хорошо. На деле же нестандартность мышления может стоить дорого, гораздо дороже сиюминутной выгоды.
В 1786 году в Габрове родился мальчик. Родители назвали его Матвеем, видимо полагая, что человек с таким именем не может быть бедным.
Мальчик рос, учился потихоньку габровским премудростям, но был обычным подростком. Т. е. был бунтарем. В юношеском возрасте вселяется в мальчишек этакий бес непокорности, который единственную выгоду видит в непохожести на предков. И за эту выгоду готов заплатить даже самую высокую цену.
Родители свято хранили веру православную, а юный Мотя быть христианином не захотел. Дело было на улице, когда вспыхнула очередная ссора. Как это всегда бывает, уже никто сейчас не помнит, из за чего начался весь сыр–бор. Только крик стоял на всю улицу, побагровевшие родители грозили пальцем Моте, а юный нонконформист несолидно верещал, ломающимся голосом о том, что христианство – это сплошной убыток, что все нормальные и сильные мужчины – мусульмане, что быть турком–оккупантом лучше, чем прозябать в положении покоренного. (Надо ли напоминать, что в те годы Болгария была частью Османской Империи?) Кончилось дело тем, что Матвей при многочисленных свидетелях–мусульманах принял ислам. Много ли для этого надо? Всего лишь громко и при свидетелях произнести на любом языке: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад – пророк Его!»
Это несложное условие было выполнено и радостные турки заключили новообращенного мусульманина в свои крепкие мужские объятия. Убитые горем родители убрались восвояси, а юноша теперь был предоставлен сам себе, став частью уммы – мусульманского сообщества. Иди куда хочешь и делай, что хочешь!
Матвей радовался свободе недолго. Азарт прошел, и юноше пришлось задуматься: а правда ли христианство – это так плохо? Раньше желания всерьез об этом поразмыслить у юноши не возникало.
Свобода и новая вера поначалу казалась очень выгодным приобретением, но шли недели, месяцы, а совесть все никак не успокаивалась, превращая жизнь в бесконечную муку. А христианство при ближайшем рассмотрении оказалось весьма желанным. Собственно даже не столько христианство, сколько Сам Христос.
Кончилось дело тем, что наш мусульманин решил изменить свое имя, оставить ислам, удалиться на Афон и стать христианским монахом.
Сказано – сделано! Матвей превратился в Манассию, приняв постриг в Хилендарском монастыре. Шли годы, и мучило юношу то, что Христос то его простил и счел Своим чадом, но мусульмане–мужики то не знают! Они то по–прежнему считают Матвея преданным воином ислама. Они то ждут, не дождутся, когда же вернется в Дар аль–ислам мальчик Мотя.
И снова выгода обратилась в убыток. Ибо голос совести ничем заглушить так и не удалось.
Манассия принимает схиму, что обычно делают перед смертью, и нарекается именем Онуфрий. Онуфрий Габровский – под этим именем стал известен миру молодой тридцатидвухлетний схимник, который вернулся в умму и открыто перед турками отрекся от ислама.
Надо ли говорить, что турки весьма огорчились? А когда мужчины ислама огорчаются, летят головы отступников. Не стала исключением и голова Онуфрия–Манассии–Матвея.
Когда то юный Матвей радовался тому, что совершил выгодную мировоззренческую сделку. Но в тридцать два года мудрый габровец вдруг понял, что иногда лучше потерять голову, чем прельститься сиюминутной выгодой.
Но прямо в тот момент, когда голова несчастного схимника слетела с плеч, чудовищный убыток вдруг оказался самым удачным приобретением! Онуфрий встретился с Тем, Кого полюбил, еще будучи мусульманином. Он потерял голову, но приобрел Христа.
То есть, как и полагается габровцам, – выиграл!
* * *
Я знаю, что наши представления о выгоде часто глупы и нелепы. Мы и сами, становясь взрослей, смеемся над своими юношескими решениями. Но все мы делимся на две категории: одни просто живут дальше, обманывая себя и убеждая Бога и людей, что выбор все же был правильным. А другие решают вернуться в тот миг, где дорога жизни пошла не в ту сторону, и все исправить.
Да будет в веках благословенно подобное святое отступничество от собственной глупости! Аминь!
Благодать в средневековье или светлый путь среди тьмы мракобесия. Гертруда Великая
Шмулевич пришел к раввину:
– Рабби! Со мной приключилась большая беда! Справа и слева от моей лавки открылись два огромных супермаркета! Что мне делать?
– Не надо так волноваться! Напиши над своей дверью огромными буквами «ВХОД».
Еврейский анекдот.
Как и всякий русский протестант, обращенный в начале 90–х годов прошлого века, я твердо усвоил несложные правила межконфессионального богословского диалога. Суть его можно выразить короткой фразой: «Мы – умы, а вы – увы!»
Все, что мало–мальски не согласовывалось с баптистской традицией и практикой, объявлялось духовной темнотой и проявлением религиозного мракобесия. П. Рогозин учил нас:
…Начиная с четвертого века, когда император Константин объявил христианство господствующей религией, дав ей широкие права и преимущества пред языческими культами, церковь начала обмирщаться. Постепенно она перенесла свой центр с неба на землю. Она предпочла настоящее – будущему, временное – вечному, человеческое – Божьему… Границы, проведенные Христом между миром и церковью, между путем узким и широким, сгладились. Появились христиане без личного убеждения, воспринявшие христианство по наследству, по традициям, люди “имеющие только вид благочестия, силы же его отрекшиеся” (2 Тим. 3, 5). И как ни странно, но в этом состоянии отступничества церковь пребывает до сегодняшнего дня. Современное христианство – это апокалипсический Вавилон (Откр. 18), какая то смесь небесного с земным, при явном преобладании последнего…
Западные радикально настроенные авторы–протестанты напирали на абсолютное отсутствие в среде католиков учения о благодати. Идеи Реформации, по их мнению, появились в полной духовной пустыне, когда все без исключения полагали, что спасение – это результат скрупулезного исполнения таинств, покупки индульгенций и прочих мирских манипуляций.
Было бы глупо отрицать тот факт, что подобные злоупотребления и ереси проникали в Церковь и порой даже становились преобладающими.
Однако, история убеждает нас, что подлинное евангельское учение – это не собственность какой то одной конфессии. Даже среди «презренных» католических святых были люди, веровавшие в Божью благодать..
Вот взять хотя бы девочку по имени Гертруда. В самом мрачном 13 веке пятилетнюю девчушку отдали в монастырь. Заведение сие представляет собой довольно тяжкое испытание для детской психики. Монахиня не может играть в кукол и в воображении наделять окружающие предметы чудесными свойствами. Она не может превратить носовой платок в котенка, а придорожный валун в вороного коня… Поэтому психика юных монахов порой подкидывает своим хозяевам довольно странные сюрпризы. То им вдруг улыбнется Священное Писание, то явится Сам Иисус, сверкая Своими ранами, словно драгоценными камнями.
Тем более поразительно, что девочка Гертруда, вскоре ставшая знаменитой из за своих детских видений, повзрослев, стала обращать внимание совсем на другие ценности.
Конечно, она осталось сама собой. Ей чудилось, что Христос сочетался с нею небесным браком, что она слышит биение Его сердца, но выводы из своих видений она делала совершенно не типичные.
Какая нибудь блаженная Матрона может огорошить своих почитателей призывами связать свои надежды и верования только с Матронушкой: «Умру, ходите ко мне на могилку, я всегда там буду, не ищите никого другого. Не ищите никого, иначе обманетесь… Цепляйтесь все–все за мою пяточку, и спасетесь, и не отрывайтесь от меня, держитесь крепче…»
То Екатерина Сиеннская повенчается с Христом, взяв в качестве обручального кольца засушенную крайнюю плоть, якобы принадлежавшую Иисусу. То Тереза Авильская свои молитвенные подвиги превратит в эротическое приключение.
Или сами почитатели вдруг завернут что нибудь похлеще…
Но не так было с Гертрудой Великой.
Описывая свой небесный брак, она заявляла, что обручальным кольцом должно стать страдание. А добродетели должны быть совершаемы не из страха наказания, а из любви к Христу и из благодарности за Его благодать.
Обратите внимание: 13 век на дворе, до Мартина Лютера еще как пешком до Марса. А эта девочка из цистерцианского ордена вдруг становится выразительницей совершенно евангельской концепции освящения!
Это было революционно ново для того варварского времени, но это чудо произошло!
Дальше – больше. Гертруда взрослеет и в своих сочинениях бросает вызов господствовавшему в те времена страху смерти. Далекие от Евангелия люди как правило боятся умирать. Поэтому, перед кончиной они обычно пытаются компенсировать свое прижизненное равнодушие к Богу количеством предсмертных обрядов.
Гертруда же выразила свою веру так: «Всем сердцем хотела бы перед смертью получить целительные последние таинства, но все же лучшим и самым надежным приготовлением к кончине мне кажется воля Божия и Его помазания. Уверена, что как бы я ни умерла – внезапно или со всеми церемониями – меня не предаст Его милосердие, без которого я в любом случае не смогу спастись».
Простая монахиня из Саксонии задолго до Виклифа и Гуса заявила публично, что спасение не зависит от таинств. Что все таинства мира бесполезны без Христовой милости и благодати.
И самое удивительное, что ее не сожгли на костре, но канонизировали. Знать были и среди католиков истинно верующие люди (к удивлению некоторых протестантов)!
* * *
Люди живут в одном мире. Обстоятельства объединяют нас сильнее идей и учений. Но в одних и тех же обстоятельствах воспитываются совершенно разные люди, делающие абсолютно разные выводы.
Психическое расстройство и видения могут спровоцировать манию величия, а могут привести к подлинному Евангелию и настоящей святости.
Разные выводы из похожих обстоятельств делает и церковное начальство: кого то сжигают на костре и предают анафеме, а кого то канонизируют.
Но каждый из нас делает свой выбор. Кто то пасует перед сложившимися условиями и уходит от Бога, а кто то пишет над своей маленькой лавчонкой «ВХОД».
… и влезает в тесные врата…
Уклонившийся… Амвросий Аутперт
Дядя Боря всех поборет, переборет, выборет, заборет!
…из детских дразнилок…
От глупых и невежественных состязаний уклоняйся, зная, что они рождают ссоры… (2Тим.2:23)
В библейской фразе, взятой в эпиграф, меня всегда умилял императив «уклоняйся». Очень уж он какой то такой… ну как бы это сказать… боксерский что ли…
Уклониться, нырнуть под локоть и провести апперкот снизу в челюсть… Нечто подобное представлялось мне…
Потом я подумал, что люди уклоняются не только от ударов, но и от каких то тягостных обязательств. От уплаты налогов и алиментов, от ответственности, от армии…
Апостол тут весьма точно подметил одну особенность человеческой греховной натуры. Ссору, распрю и состязание мы почитаем своей чуть ли не священной обязанностью. Особенно в Сети людей контентом не корми, дай только поспорить, переспорить, выспорить, заспорить.
На эту тему даже отличная картинка есть…
А Бог у нас ведь не ручной. Он ведь у нас (по Александру Сергеевичу) Самый Главный Парадоксов Друг… Поэтому из всевозможных уклонений, которые по сути своей греховны, Он взял да и освятил одно! Уклонение от конфликта.
* * *
Амвросий Аутперт жил на склоне восьмого века. И был обласкан Богом и судьбой.
Многие позавидовали бы его жизни: был приближенным великого и могущественного короля франков Пипина Короткого (Это сын Карла Мартелла, остановившего мусульман, и отец Карла Великого). Кроме того Амвросий – блестящий оратор, проповедник, толкователь и духовный писатель. Его богословские сочинения исполнены красоты и изящества. Поэтому даже кое кто и не верил, что такие сочинения могут принадлежать перу современника. Мы ведь все считаем, что гении жили в прошлом, а тот, кто живет с нами рядом, по определению не может быть гением. Вот и ходили слухи, что Амвросий Аутперт выдает за свои сочинения труды то святого Амвросия Медиоланского, то Августина Блаженного.
Много чему можно было бы позавидовать! Уж очень одарен и счастлив был наш монах.
И духовная карьера пошла в гору. В 776 году избрали его настоятелем монастыря, мог пойти дальше по карьерной лестнице и дослужиться, быть может, до епископа. С его то талантами и положением при дворе – легко!
Но подстерегла нашего Амвросия всегдашняя беда удачливых и талантливых служителей. Имя ей – зависть ближних сослужителей.
Часть монахов взбунтовалась против настоятельства блестящего проповедника и знатока Писания.
Конфликт можно было решить разными способами. Арсенал оных известен: от грозных окриков до дыбы и каленого железа.
Но Амвросий избрал немодный ни в какие времена способ – увещевание. А когда, спустя два года, оно не возымело действия, – просто подал в отставку. Уклонился от распри.
К чему карьера, если мира с братьями нет? – рассуждал он. Но противники не угомонились. Делу дали ход и кроткого Амвросия повезли на разбирательство к самому папе Римскому.
Казалось бы, от конфликта теперь не уйти. Придется оправдываться, подыскивать слова, строить линию защиты, предъявлять доказательства. Надо бороться за свое доброе имя и честь. Да не просто бороться, а побороть, перебороть, выбороть и забороть…
А наш Амвросий Аутперт конфликта все же избежал. Он просто взял и умер…
… прямо по дороге в Рим… Уклонился от спора – ушел к Отцу!
* * *
Где бы сыскать в наши дни человека со столь тонкой душевной организацией, который лучше умрет от переживаний, чем раздует конфликт?
История франкского монаха да послужит уроком и укором нам, всепоборающим служителям Господним!
